"Полдень XXI век, 2010 №11" - читать интересную книгу автора (, )

Ринат Газизов Я и мисс Н Рассказ

Сначала Конрад увел мою девушку.

Это было давно, еще в колледже. Безусая юность, увитые плющом стены общежития, субботний бейсбол — я, как эталон неудачника, вечно на скамейке запасных, — и книги, тетради, погрызанные карандаши. Сверстники самых разных достоинств, разномастные, как собачки на выставке. И сосед по комнате — рыжий хам с брекетами, что сияют не хуже бриллиантового колье, — и кондитерская, испускающая флюиды крема и ванили, и однокурсницы в форменных юбочках в клетку, тоже испускающие (не юбки, а девушки) манящие флюиды.

Прежние чувства когда-то давили влагу из глаз. Как соковыжималка насилует грушу — сталью по мякоти. Слезы мои могли бы сравниться со стихией, бушующей рядом, — они такие же соленые. Словом, стыд и позор, с чем ни сравнивай. До встречи с мисс Н. я был — признаю! — слезливым ничтожеством с набрякшими веками и кривым позвоночником.

Вот Конрад, наверно, никогда не плакал.

И не потому, что у него нет генов сентиментального отца, а сам он так же далек от неврастении, как и от чтения английской классики. Просто Конрад — это не я. Если оставить его на безлюдном острове, в полярной пустыне, да хоть между Сциллой и Харибдой, вручив коробок спичек и перочинный нож, Конрад построит футбольный стадион и торговую империю. Знаете, есть такие люди, которые льву в пасть заглянут, президента своего возведут и воздух превратят в бумажки с портретами Вашингтона.

Конрад был из этой породы людей, поэтому он не стал останавливаться на достигнутом.

Забрав мою девушку, он поговорил с бандой Билли Воткинса.

И те перестали избивать меня по четвергам до обеда. Синяки постепенно сползли с моего тела, а я с тех пор не израсходовал и цента на пластыри. Громила Воткинс, казалось, не замечал несчастного хлюпика, Конрад здоровался со мной в коридоре и даже извинялся за то, что лишил меня милой половинки, которая, кстати, предложила остаться друзьями.

Тогда-то я и подхватил психическое расстройство — или оно подхватило меня, кто знает?

Неуверенность, переходящая в фобию, на почве несчастной любви; навязчивые мысли и эмоции, которые мозг — от недостатка йода и глюкозы — стал персонифицировать. Мои страхи вдруг напялили на себя клыкастые ухмылки и пиджаки, надушились зловоньем. Мечты обзавелись пунцовыми губами и глубоким декольте; сидя на лекции, я по рассеянности, бывало, гладил их стройные ноги.

Безумие хлопало меня по плечу и морщилось от лекарств, прописанных врачом — «Специально для нашего юного неврастеника: пообедал — запей микстурой, поужинал — подложи под подушку можжевельник, и волнения перед экзаменами как не бывало!..».

А потом вся эта дребедень (или переходный период, или шизофрения, или поиски души — каждый называет по-своему) вдруг оборвалась, и я познакомился с мисс Н.

Оглядывая всю свою жизнь — крупнее план! чуть приблизить!.. — перекладывая кирпичики памяти так и эдак, я понимаю: рано или поздно мы должны были встретиться. Как ось и колесо, как перо и бумага.

В тот вечер дождь, напористый и хлесткий, застучал в окно. Пустующая моя душонка попросилась наружу, и я покинул комнату, все еще жмурясь из-за ослепительных брекетов соседа. Рискуя простудиться и слечь, я пересек двор, поляну, сел под кроной одинокого тополя. Свитер промок и толстой тряпкой облепил тельце. Капли скользили вдоль пробора — и по носу, по носу. Наплывающий от полосы леса туман стелился по зеленому блестящему ковру.

И стоило мне снова вспомнить обо всех недавних унижениях, как из тумана выплыла она.

Мисс Н.

Подойдя ближе, она склонилась надо мной и посмотрела в глаза. Улыбнулась. Провела рукой по волосам, отбрасывая их назад. Мне показалось, что мы знакомы, что где-то мельком видели друг друга. Этот миг узнавания грозил стать вечностью, и тогда она прильнула ко мне и выпила мои слезы. Мисс Н. рассмеялась, взяла в свои сильные горячие руки мое сердце. И оно забилось вдвое сильней, зарокотало, словно починенный двигатель в руках умелого моториста. Потом мисс Н. оглядела скукожившуюся душу и разгладила ее уверенным движением, распахнула свитком и в отблесках молний прочла все, что в ней есть.

Мисс Н. забрала боль из моей головы, взамен вложив воспоминание о нашей первой встрече.

Когда ливень устал бить по земле, мы взялись за руки и поклялись никогда не расставаться.

И она уже двадцать лет как со мной.

Необузданная, неотразимая.

Моя мисс Н.

Бушует рядом океан, синева встает валом и бьется о берег. Брызги, пена, бешеный ветер, и мисс Н. улыбается. Богиня шторма идет со мной по песчаной набережной. Рука об руку. И чайки визжат окрест.

Если кто-нибудь у вас спросит: «Знакомы ли вы с самым счастливым человеком в мире?», можете смело отвечать: «Да! Это он, учитель словесности, мужчина, которому Конрад поломал жизнь. Мужчина, который любит мисс Н.!».

Конрад и моя бывшая, конечно, видели мисс Н. Они знали о наших отношениях, и я убежден, что эта парочка нам завидовала. Конрад больше не здоровался со мной. Бывшая старалась нарисовать на лице презрение, но она была бездарным художником. Билли Воткинс все чаще вылезал из машины времени, и атрибуты его неандертальской персоны (волосатые руки, покатый лоб, несвязная речь) часто вставали на моем пути, и не только по четвергам до обеда! Но выбитые зубы и сломанные ребра никогда больше не заставляли меня плакать.

Потому что мисс Н. выпила мои слезы — досуха.

Она любит меня таким, какой я есть. Вернее, каким я стал — потому что благодаря ей я изменился. Любовь наша — это реакция присоединения; два качества вместе дают третье. Химия, волшебство, судьба — ни одно название не охватит это безбрежное чувство, эти касания, потоки энергий, сладкие путешествия в запредельные миры и плоды, последствия их…

Одним из последствий стала Месть.

О, я и мисс Н. овладели Местью, как опытный всадник — упрямым мустангом. Иногда Месть слишком горячила нашу кровь, и тогда мы обкладывала ее льдом, выставляли на обозрение, и, продуваемая всеми ветрами, она закалялась и становилась утонченной. У нее было широкое основание: множество мелких причин и незначительных (для постороннего, разумеется) поводов, собранных в неряшливую кучу. Постепенно Месть высилась, сужалась, сводились в точку-острие, бьющую без промаха.

Мисс Н. учила меня не спускать с рук любое действие, нанесенное нам в ущерб. Жизнь была для нее битвой, взятием Трои, выживанием в горячих точках, — мисс Н. так не похожа на меня! Она брала мое сердце в свои сильные руки, и трепетная частица гудела, бросала багровые отсветы в темь будущего, словно маяк, пускающий луч по горизонту.

И это проясняло мой взор. Всегда надо следовать своему сердцу.

Оно, кстати, и привело нас сюда. На безлюдное побережье, в дикий шторм.

За плечами-годами осталась та далекая отрада, когда я и мисс Н. проучили декана, невзлюбившего меня с первых дней работы. Как долго и увлеченно мы выбирали самое нужное, подходящее, стоящее, что следует подсыпать ему в кофе. И стрела попала в цель! Помнишь, дорогая, его шикарный батистовый платок с пятнами крови, его одышку, зеленые червяки губ?..

Чванливый толстяк теперь никогда не будет повышать голос на студентов и коллег, иначе его организм, подточенный ядом, не выдержит. Лопнет селезенка, вспучится живот, и этот огромный пылесборник брякнется с деканского кресла прямо под землю.

А соседи, из года в год затоплявшие наш дом, наш милый дом, уютный дом. Где они теперь? В чем их обвинили? Живодерство, обряды, безумные опыты… Всего-то и нужно было — подкинуть им пару дохлых помойных кошек в тазике со свиной кровью, разложить кухонные ножи поживописнее и зажечь повсюду черные свечи. Соседи в отпуске — в квартире сюрприз, и жильцы не находят себе места из-за вони разлагающихся животных…

Моя мисс Н.

Необузданная, неотразимая.

Скольких людей мы угостили своей Местью? Нет им числа — наш ресторан работает круглосуточно и очень давно. Наверно, мы лучшие повара в мире, процессы приготовления и вкушения для нас одинаково значимы.

Но мы не любим долго почивать на лаврах.

То, что делало нашу жизнь острее, разглаживало морщины и очищало кровь, находится совсем рядом. Вон там, за грядой рифов, не так уж далеко от пляжа. В такую бурю только один человек рискнет выйти в океан.

Конрад, приятель по колледжу. Он уже начисто забыл мою бывшую; старый знакомый успел заработать и просадить не одно состояние. Пронырливый делец, редкостный счастливчик. Его яхта носом разбивает волны, черные бока будто дразнят меня и мисс Н. Потому что мы ничего не забываем и никогда не спускаем с рук.

К Конраду нельзя подобраться на расстояние вытянутой руки. Вокруг него телохранители, бдительные псы в строгих костюмах. Зубы-кольты. Конрада не выманить; с ним невозможно наладить связь: старый приятель из рубахи-парня превратился в матерого осьминога, чьи щупальца-менеджеры всюду снуют без видимости хозяина.

Посылка с вирусом оспы?

Ну, не надо так. Мы с мисс Н. далеки от экстремизма, и болезни из пробирок — средства чересчур прямолинейные, это как подствольный гранатомет прикрепить к маникюрным ножницам. Звучит безвкусно и выглядит абсурдно.

Для Конрада мы готовили самую грандиозную Месть. Без посредников вроде яда, клеветы и подстрекательств. Мисс Н. вложила мне в душу столько силы и терпения, что какой-либо план в отношении Конрада был попросту не нужен.

Все придет само.

Главное — очень любить мою мисс Н.

Поэтому мы здесь и вглядываемся в пелену над водой.

Родись мы художниками, здесь и только здесь мы бы стали работать над картиной всей жизни. Темно-серое небо, и молнии нарезают вечер дольками, смыкаются прутьями над стихией: так природа рождает атмосферную клетку, чтобы несчастная яхта в нее угодила. Соленый ветер развевает парусами плащи, подвывает и кружит волчьей стаей. Люди не приблизились бы к нашей картине, боясь быть смытыми волной.

Но мы не художники. Мы — это мы.

Я и мисс Н.

Мы не умеем рисовать, слагать стихи, зато мы можем крепко прижаться друг к другу, вспомнить чудесные годы совместной жизни и насладиться этим трогательным смятением в душе. Вдали от нас колеблется на поверхности океана черная точка: вверх-вниз, вверх-вниз. Любитель острых ощущений, Конрад травит паруса, скользит по палубе, наслаждаясь борьбой. Как он далек от наших переживаний!

Мисс Н. смотрит мне в глаза и говорит, что пора. Уже двадцать лет мы выпестовываем это лучшее блюдо нашего ресторана — всегда яркое и свежее. Для Конрада мы не сделаем изысков, не станем оттенять грядущее всевозможными аперитивами и деликатесами.

Я и мисс Н. подадим блюдо в чистом виде.

Необузданная, неотразимая мисс Н. сливается со мной в поцелуе. Шторм разгорается сильнее прежнего, океан подкрадывается, рассыпается тысячей шорохов, и она прижимается ко мне со всей страстью. Нас будто подхватывают волны, грубые, резкие, волны снега, камня, раскаленной магмы, и все это буйство хочет разлучить нас, обработать дробильной машиной.

Но ничто не в силах разъединить возлюбленных.

Поэтому мы падаем вместе в беспокойные пучины, закрыв глаза и ловя веками мелькающие тени.

У нас одно на двоих сердце, указывающее красным лучом в мутную даль. Одна на двоих душа, что отрезает себя от яростной бури, сворачивается идеальной сферой, и только искры мелькают в ее стеклянном нутре. Один на двоих ум отказывается от рационального мышления, как закоренелый вегетарианец говорит твердое «нет» сочным стейкам.

Одно на двоих тело, мое и мисс Н., спешно приспосабливается к этим переменам, к бурлящей водной глубине, клокочущим течениям и сполохам атмосферной клетки. Сердце, о, сердце, заключенное в цепкие горячие руки мисс Н., торопит превращения, бьется в судорогах, грозя разорваться.

Нас колотит о дно.

Синяя толща выбивает все человеческое, чуждое океану, давит конечности деревянной ступой — и, вопреки самой себе, делает нас сильнее. Искаженные руки и ноги оборачиваются тугой плотью, я и мисс Н., обтекаемые всеми течениями, крутимся веретеном. Сплетаются коконом плащи, окрашивая нас в серый цвет: теперь мы не видны, неуловимы.

Борясь со стихией, мы наращиваем мышцы, белок к белку, желчь к желчи. Мисс Н. хищно улыбается, показывая перепуганным морским жителям свои крепкие зубы. В три ряда, с мелкими зазубринами. Теперь мы рассекаем эти негостеприимные воды мощным туловом, радуясь и резвясь. Вершина эволюции, я и мисс Н., наконец, открываем глаза и видим мир в черном и белом.

Нам больше не нужны цвета.

Мы чувствуем колебания морской звезды, зарывшейся в ил за милю от нас.

Взмахивая хвостом, мы мчимся, привыкая, осваиваясь в новой среде, и стая мелких рыбешек бросается врассыпную. Мы можем плавать, не останавливаясь до самой смерти.

И до конца шторма мы будем ликовать в синем море, кружа вдоль берега и минуя рифы. Наши отношения с мисс Н. достигли кульминации. Пик растянулся прямой; поцелуй слил две капли в одну. Мы плывем, поглощая невзрачных юрких существ, — это так же естественно, как комбайн мнет колосья: по пути и без разбора. Тунец замечает нас слишком поздно. Желтобрюхие не замечают вовсе: их неторопливая жизнь прекращается сразу после смыкания мощных челюстей.

Нет ничего выше меня и мисс Н.

Там, где корабль сядет на мель, мы проскальзываем без затруднений. Там, где рыбаки расставили сети, мы найдем лазейку. Бескрайнюю синь не перекрыть нейлоновой нитью.

Я люблю тебя, моя мисс Н.

Поменяв воздух на воду, перенастроив органы чувств, наконец, насладившись всем этим, мы направились к яхте Конрада. Он успел выйти в открытое море. Вчерашний шторм сменился порывистым ветром и белесой пленкой облаков. Яхта продолговатым пятном скользила по волнам, распространяла вибрации, которые мы ощущали как беглую дробь по телу.

Мы нарисовали плавником круг — в центре яхта. Черно-белый Конрад сидит на носу лодки и слушает радио. В его позе мы замечаем эту извечную уверенность, отличавшую Конрада от остальных еще в годы учебы. Кажется, он пережил шторм так же спокойно, как и выпускные экзамены.

Я и мисс Н. опускаемся на глубину.

Здесь холодно и пусто — лучшее место для сервировки Мести.

Если вы думаете, что за двадцать лет взрослому человеку пора позабыть о совершенно обычных обидах и разбить скорлупу подростковых комплексов, то это только потому, что у вас никогда не было мисс Н.

Моя хранительница шепчет в беспросветной мгле. Мы вспарываем тихие воды, раскаляемся, как на углях, мыльная рябь и черная точка наверху маячат для нас финишной лентой. Я и мисс Н. набираем скорость. Вертикальный подъем.

Дно яхты медленно вытягивается, близится, сверкает зеркалом. Мисс Н. перестает шептать, и по зеркалу прокатывается судорога, рождая кадры из прошлой жизни. Эталон неудачника, избитый паренек ковыляет по колледжу. Миловидная девушка первой заговаривает с ним. Кровь из носа во время доклада. Качающий головой физрук…

Нет! Мы гудим, как скоростной экспресс, — сломать зеркало! Чтоб никто и никогда об этом не вспомнил!..

Я и мисс Н. прощаемся с водой и становимся птицей.

Только что Конрад был один на много миль вокруг, и вот мы уже составляем ему компанию. Разворачиваем корпус. Приближаемся к старому приятелю. Хэлло! Обнимемся? Земля стонет: мощное тело разрывает притяжение на фонтан соленых брызг. Наши черные глаза впиваются в маленького человека.

Сладостный миг: наконец-то Конрад нас боится! Теперь мы — мы! — стискиваем его сердце льдом. Изогнувшись дугой, я и мисс Н. смыкаем челюсти на теплокровном. Это больнее, чем капкан, это страшнее бензопилы.

Океан извергает нас, чтобы напомнить миру: все сущее делится на еду и едящих.

Зубастый амулет на пищевой цепочке.

…И медленно растекаются багровые разводы по синему полотну.

…А потом я и мисс Н. бились в экстазе, гася и разворачивая волны.

Мы закручивали хвостом водовороты.

Течения любезно стелились под плавниками — мы парили выше всех.

Когда нам надоедало парить, мы падали в воздух и вздымали цунами…

Счастье было так ослепительно, что мы не сразу заметили отсутствие воды. Поздно ощутили кровь в развороченной пасти. По привычке я и мисс Н. напрягали тело, но это еще сильнее царапало изодранные бока о шершавую палубу.

Расплывалось окружающее, предметы сливались с тенями, тени с мыслями, и как-то приглушенно звучал океан. Там, где мы оказались, этот бедняга ничем не мог помочь.

— Накручивай! Живее! — командовал хриплый голос.

Издалека донеслось механическое дребезжание. Тыр-р, тыр-р. Лебедка?

Нас растянуло по палубе и стало медленно поднимать в воздух. Тогда мы затряслись яростнее, слыша скрип навеса, — вдруг оборвется? Нас оторвало от пола. Я и мисс Н. почувствовали себя висельниками; петля держала хвост — не сорваться.

— На память, Джо, — сказал другой голос, — пару снимков.

Глаза ослепили вспышки, мерзкие, уродливые отпрыски молний. Когда сияние схлынуло, мы заметили толстый канат с крюком. Вот кто нас вытащил — зуб-одиночка.

Но я и мисс Н. не сдаемся: мы собрали в этом теле энергии всех течений, кто распутает клубок? Сейчас… Сделать вид, что присмирели. Вот: большая усталая рыба, безвольная, как плеть на гвозде. Господа, кто еще хочет сфотографироваться? Ты? Ну, давай… Ага, расслабился…

Хвать!

— Глуши ее! А-а-а!!!

Вычитаем из целого руку, ребра и литры крови. Получаем смертельное неравенство.

Гвалт встает над водой; люди суетятся. Разматывается трос, меня и мисс Н. сбрасывают и тщательно колотят — как будто скалкой сейчас раскатают. Кто-то всаживает в спину острое, расклинивая мышцы и хрящи.

Мы больше не можем.

Пучины сна.

Акушер вкладывает ребенка во чрево матери — и стихия принимает мое тело. Мне теперь легче дышать, зато труднее плыть. Волны ворочают мощный корпус с бока на бок, словно ветер, гоняющий мусор по пыльным переулкам. Гудят моторы-судна, доносится чья-то брань и крики чаек.

Непривычно.

Подхватить течение не в моих силах, холодная струя не стелется тропой, а презрительно плещет себе мимо, — почему?! Соль проникает в организм, свободно входит и выходит. Что-то разладилось в нашем теле, одном на двоих…

Нашем? Двое?

Мисс Н.?!

В моем нутре пусто: исчезли эти горячие сильные руки, сжимающие сердце. Больно колет разбившаяся на осколки сфера одной на двоих души. Сфера выпускает наши искры куда-то вверх, на палубу, в завернутые в полиэтилен контейнеры. На моих глазах наворачиваются слезы — нет! она же выпила их досуха! давным-давно, под кроной тополя туманной дали…

Я опять плаксивое ничтожество.

Только у меня нет набрякших век и позвоночного столба. Клятва расторгнута, мисс Н. покинула меня, и стихия мягко рокочет, приговаривает, что скоро приплывут такие, как я. С острым обонянием и манией величия. Они помогут мне раствориться, с легкостью, ибо нет более стального каркаса, великой страсти, нет моей богини шторма.

Прежде чем утонуть без всякой возможности пошевелиться, я вижу черно-белых людей. Рыбаки стоят, облокотившись на борт, и смотрят на меня, распластанного и беспомощного. В их глазах столько омерзения и страха, что воздух между нами начинает исходить паром, клубиться. Человеческие эмоции охватывают меня гигантским спрутом и тянут ко дну. Искры вылетают из дырявой души и парят вверх без оглядки, оставляя развороченное тело наедине с небытием.

Я презираю себя.

Презираю мисс Н., которая сотворила со мной это. Мы разделились, и мир вокруг не преминул измениться.

Мне нужно поскорее умереть, лелея надежду, что мисс Н. поздоровалась со смертью первой. Что она не заведет больше новых знакомств, не исказит черты человеческие. Разродившись однажды невообразимой Местью, мы должны скончаться в один день.

Реальность смазывается.

Мозг, не спеша выдернуть последние вилки из розеток, выдает предсмертное видение — персонально для меня, мелочного, гиперчувствительного мужчины, не прощающего обид.

Части целого, кусочки меня — плавники — покоятся в контейнерах. Они обложены льдом; их подадут в лучшем виде. Потому что я — деликатес. Я проделаю долгий путь. Суда, грузовики, оптовая закупка. Мясистые пальцы повара превратят меня в шедевр кулинарии. Я лягу между салатом и белым вином. Официант, покачивая холеной дланью, расскажет посетителям, что я — изумительное блюдо. Пальчики оближешь!..

То, что лежит у вас на тарелке, сэр, когда-то принадлежало во-от такой рыбине. Она бороздила этим океанские просторы, даже людей пожирала. А теперь ее отведаете вы, сэр, ха-ха!

Я бы посмеялся, подыгрывая официанту, но не могу. Я чувствую холод; видение пропитывается озоном.

Дочка этого «сэра», первый раз в жизни очутившаяся в ресторане, хмурит брови. Забавный подросток смотрит на мои плавники, и на глазах его наворачиваются слезы. Кажется, я и после смерти способен на кое-что. Заразить подростка плаксивостью — сущий пустяк.

Мой потусторонний мир содрогается, когда сидящая за соседним столом дама подмигивает этой хмурой девочке. Мисс Н. улыбается, проводит рукой по волосам, отбрасывая их назад. Официант продолжает нахваливать мои плавники, отец семейства его внимательно слушает, а девочка не отрывает взгляда от мисс Н.

Голоса, стук каблуков, хлопающие двери — все глохнет. Над рестораном резвятся молнии, нарезая вечер дольками.

Мисс Н. подходит к девочке и вытирает ее слезы горячей ладонью…

И очень серьезная девочка встает из-за стола. Она говорит официанту, что белых акул осталось всего лишь несколько тысяч. Что акулы — это небывалое сочетание хитрости и силы, лучший хищник, которого когда-либо видел свет. Девочка кричит на весь ресторан, обвиняет леди и джентльменов в преступном аппетите к редким видам животных. Мисс Н. скалит зубы и потирает руки. Мой умирающий мозг тщится дать ответ на то, каким образом она выжила.

А подсказка лежит на столе. Между салатом и белым вином.

Эта крохотная частица меня пронесла в себе и мисс Н.

Вилка срастается с розеткой, электричество исчерпано, мозг обрывает трансляцию на самом интересном месте. Я мог увидеть, как увольняют официанта. Как отец наказывает дочь, лишая ее кукол и карманных денег. Мог увидеть, как девочка сбегает из дома, бедствует, попрошайничает, пока не прибивается к тусовке хиппи. Слова и марихуана ее не устраивают; немного разобравшись в этой вселенной, потыкавшись там и тут, она примыкает к радикальным «зеленым». Она говорит «нет» предприятиям, загрязняющим окружающую среду. Она проводит демонстрации, распускает зоопарки и рушит системы.

Вернее, не только она.

Она и мисс Н.

О, я знаю: если любить мисс Н. очень сильно, со всей страстью молодой души, можно многого достичь.

Эта необузданная, неотразимая дама творит чудеса.

Она найдет лазейки. Она пробьется силой.

Неповторимая. Невозможная. Ненасытная.

Подруга жизни, ночной кошмар, бессмертная зараза — моя мисс Н.

Ненависть моя.