"Дом в Цибикнуре" - читать интересную книгу автора (Могилевская Софья Абрамовна)

Глава 19. «В последний час»

И вот Наташа на подоконнике, прислонившись к косяку окна, выжидает возвращения Аркадия. Она уже сама не рада, что взялась за такое хлопотливое дело. Так хочется спать!

Ночь тихая-претихая. Только и слышно, как перестукиваются молотилки в трёх колхозах: в их Цибикнурском, в соседнем — Куптурском и в том, что за рекой, в колхозе Уэмдеши.

«Тук-ту-ту, тук-ту-ту, — стучит молотилка в их колхозе. — Первые перемолотим, первые перемолотим…»

Из Куптурского откликается:

«Нет, нет, тук-ту, нет, нет, тук-ту! Не перегнать, тук-ту, не перегнать, тук-ту!»

А из-за реки чуть слышно, но явственно доносится голос третьей молотилки, колхоза Уэмдеши:

«Не отстанем, тук-ту-ту! Не отстанем, тук-ту-ту!»

Уж это всем известно, что все три колхоза соревнуются, кто раньше обмолотит хлеб и свезёт зерно государству.

Председатель их Цибикнурского колхоза, Пелагея Семёновна, сказала на общем собрании: «Товарищи женщины! В нас сейчас главная сила, мы должны как следует постараться, по-боевому управиться с работой и помочь нашему государству в трудные военные дни!»

И вот теперь день и ночь в колхозах идёт молотьба, чтобы пораньше сдать хлеб государству.

Они тоже ходили помогать. Всем отрядом ходили. Развязывали свясла у снопов. Оттаскивали от молотилки солому. Сгребали в кучи зерно. Председатель Пелагея Семёновна их похвалила…

…Но как хочется спать! Ресницы сами собой складываются и прилипают волосок к волоску, верхние к нижним…

Наташа трёт пальцами, кулаками и ладошками глаза. Только бы не уснуть, сидя на окошке!

«Тук-ту-тук-ту-тук-ту, — стучат молотилки. — Перегоним, перегоним, перегоним…»

Чуть слышный, влетел в окно ветерок. Поиграл прядью Наташиных волос, коснулся Наташиной щеки, пощекотал её закрытые глаза… Что с ней поделаешь? Уснула…

Вдруг тонкий, пронзительный свист раздаётся под окнами. Наташа вздрагивает и просыпается. Дремоты как не бывало.

Она осторожно выглядывает в окошко.

Из кустов вылезает тёмная фигура. По хохолку на затылке можно сразу признать Аркашу. Даже в темноте всё равно похож на самого себя…

Наташа торопливо закутывается с головой в одеяло, суёт ноги в тапочки.

— Уже? — тихо спрашивает Мила. — Вернулся?

— Уже! — отвечает Наташа и выскальзывает в коридор.

На столике у входных дверей горит дежурная коптилка, сделанная из керосиновой лампы.

Вот уж эта коптилка — действительно коптилка! Над жёлтым языком пламени — второй язычище, из чёрной густой копоти, чуть ли не до самого потолка.

Может быть, от этого чёрного языка, а может, от колеблющегося огонька коптилки по потолку ходят-бродят тени, похожие на крылья ночной птицы.

Другая половина коридора, где нет коптилки, погружена в полную темноту. От этой темноты коридор кажется необыкновенно длинным, и кажется, что он уходит прямо в лес, прямо под высокие сумрачные ели…

Закутавшись поплотнее в одеяло, Наташа бежит в тёмную часть коридора. Там комнаты мальчиков…

Аркадия с нетерпением поджидают.

Едва он свистнул, как в окне показалось толстощёкое Генкино лицо.

— Вали, вали, никого нет, всё спокойно, — шепчет Генка и спускает вниз Аркаше свёрнутое жгутом полотенце.

Ловок этот Аркашка! Настоящий бесёнок! Казалось, пальцы его рук только слегка, чуть-чуть прикоснулись к самому кончику полотенца, а он уж сидит на подоконнике, свесив ноги в комнату.

— Ну что? Какие дела? — налетают на него разом все мальчишки.

— Дела хорошие! — еле переводя дыхание, говорит Аркадий. — Сегодня был «Последний час»! Прорыв на Калининском и Западном фронтах! Фашистов погнали на пятьдесят километров… Вот какие дела!

Мальчишки мгновенно забывают, что ночь, что к ним может притти дежурная воспитательница, а то ещё, чего доброго, и сама Клавдия Михайловна.

— Вот это здорово! — в восторге кричит Шурка и выкатывается кубарем из кровати. — Вот это ты молодец! — Он хлопает Аркадия но плечу с такой силой, что тот чуть не скатывается с подоконника.

— Карту, карту доставай, Женька!

— Зажигайте коптилку, ребята!

— Такие трофеи, братцы мои, — продолжает Аркаша, — такие трофеи! Одних самолётов сбито двести девяносто штук. А сколько танков, орудий, миномётов! Мы с Алёшей прямо не успевали записывать. Особенно номера разгромленных фашистских дивизий…

У Наташи, прильнувшей к дверной щёлке, широко раскрываются глаза. Вот она, оказывается, тайна старших мальчиков! А Нюра Щёточкина ещё смела подумать про какой-то горох!..

Значит, каждую ночь они бегают к Алёше на почту слушать по радио сводку Информбюро.

Забыв про добрые советы, которые ей надавала Мила — громко не дышать, как-нибудь не кашлянуть, не скрипнуть дверью, а слушать только краем уха и носа в комнату вовсе не совать, — забыв про всё (и какие тут могут быть советы, когда главное — не пропустить ни одного слова), Наташа тянет на себя дверь.

Дверь скрипит, и Наташа прямо застывает от страха. Теперь-то ей мальчишки пропишут по первое число! Покажут, где раки зимуют! Будет она знать, как в их дела нос совать… Но мальчишки даже не обратили внимания на скрип двери. Они даже не обернулись. Они припали к столу, на котором лежала карта, и, кроме вечерней сводки Информбюро, казалось, для них ничего больше не существует.

Тогда Наташа осмелела (ведь должна она слышать, что творится на фронтах!), ещё немного потянула к себе дверь, на этот раз осторожно и без скрипа, и просунула в комнату не краешек уха, а оба уха со всей головой и двумя растрёпанными косичками. Нет, она не хочет пропустить ни одного слова, ни одного слова!

— Вот, смотрите, где произошёл прорыв, — быстро-быстро, захлёбываясь, говорит Аркадий, — в Ржевско-Гжатско-Вяземском направлении.

— Значит, вот тут, — говорит Женя Воробьёв и показывает пальцем на карту. — Вот Вязьма, вот Гжатск, а вот Ржев… Какая ширина прорыва?

— Сто пятнадцать километров по фронту, пятьдесят километров вглубь, — говорит Аркаша, заглядывая в бумажку с записью.

— Не путаешь?

— Нет. Всё точно.

Жене немного досадно: такую хорошую сводку пришлось слушать не ему, а другому мальчику. А вдруг этот другой мальчик, то-есть Аркаша, что-нибудь перепутал, недослышал?.. Плохо, что у них в доме нет собственного радио. Сколько времени хлопочет Клавдия Михайловна, а выхлопотать не может.

— Да, ребята, — торжественно повторяет Аркаша, — наши войска прорвали фронт на сто пятнадцать километров и отбросили фашистов на пятьдесят километров.

— Завтра узнаем, — говорит Коля Бабурин, — какие ребята у нас из освобождённых мест, нужно их оповестить.

Наташа навострилась. Может, и среди её девчат есть кто-нибудь из освобождённых мест? Тогда она должна оповестить, только не завтра, а сегодня.

— По двадцатое августа нашими войсками освобождено шестьсот десять населённых пунктов, — продолжает Аркаша.

— Шестьсот десять, шестьсот десять, шестьсот десять! — шепчут Наташины губы.

Только бы не забыть! Только бы запомнить! Она хочет всё-всё рассказать девочкам.

— Это точно? — опять строго и внушительно переспрашивает Женя Воробьёв.

— Конечно, точно! — слегка обижаясь, отвечает Аркаша. — Вот же запись. Я всё по записи говорю!

— Ну, ладно, — говорит Женя. — Не обижайся. Ведь знаешь, какая тут должна быть точность…

— Я и не обижаюсь. Только нельзя же так человеку не доверять! Что я, маленький, сам не понимаю, какая важная вещь сводка, особенно когда бывает «Последний час»! Ну, слушайте дальше. В числе населённых пунктов освобождены три города: Зубцов, Карманово и Погорелое-Городище.

Все мальчики наклоняются над картой. Где эти освобождённые от фашистов города? Их можно затушевать красным карандашом. Ведь эти города снова у нас. Снова советские! Снова наши!

— Одних танков мы захватили двести пятьдесят штук, — продолжает Аркадий.

Но дальше Наташа не слушает. Дальше Наташа уже не может слушать.

Погорелое-Городище… Погорелое-Городище… Кто у них из Погорелого-Городища?

Она отлично помнит, кто-то из Погорелого-Городища.

И тут в Наташиной памяти мгновенно возникает разговор с Анютой, когда она, Наташа, приехала сюда, в этот дом.

«Ты откуда?» спросила Анюта. «Из Ленинграда, — ответила Наташа. — А ты откуда?» — «Из Погорелого-Городища, — отвечала Анюта. — У вас в Ленинграде тоже фашисты?», спросила Анюта. «Нет, — сказала Наташа, — у нас в Ленинграде никаких фашистов нет и не будет. Мы никого не пустим в Ленинград». А потом Наташа спросила: «А почему твой город называется Погорелое-Городище? Разве там всё погорелое?» — «Нет, — сказала Анюта, — у нас там нет ничего погорелого. У нас там очень хорошо. И дома светлые, и сады зелёные. У меня там мама, бабушка и братик остались. А узнать про них ничего нельзя».

И вот, оказывается, Погорелое-Городище, Анютин город, наши войска освободили от фашистов. Значит, Анюта может получить весточку от мамы, бабушки и брата. И может послать им письмо про себя.

Нет, Наташа не может ждать ни одной минуты. Она должна сегодня же, сейчас же, сию же секунду сообщить Анюте про такую огромную радость.

И, забыв про тайну, про то, что от мальчишек может попасть, забыв про всё на свете, Наташа, путаясь в одеяле, летит по коридору обратно, к комнате своих девчат, и голос её звенит на весь дом:

— Девочки! Девочки! Девочки! Сегодня был «Последний час»! Анюта! Твоё Погорелое-Городище наши войска освободили от фашистов… Анюточка, поздравляю тебя!.. Поздравляю тебя, Анюточка!..