"Милосердие палача" - читать интересную книгу автора

Глава семнадцатая

Великое дело во время вселенских катаклизмов керосин. Не было бы его – и стояли бы они на каких-нибудь заросших бурьяном запасных путях не слишком далеко от Харькова. Несмотря на их грозные мандаты и не менее строгие предписания. Гольдман усвоил это хорошо и, видимо, давно. Едва загоняли их на запасные пути, как он брал с собой бальзамочку на несколько литров и шел к дежурному по станции или иному железнодорожному начальству.

И поезд снова трогался, вливался в мощный поток эшелонов с военной техникой.

Торопились. Пробивались в те края, куда вот-вот могли свалиться белые войска или, как говорилось в предписании Начучраспреда ВЧК товарища Альского, «в районы возможных боевых действий».

Так всего за неделю они оказались в Волновахе и медленно, но тем не менее без остановок ползли к Мариуполю, к которому так же неторопливо, но неуклонно, от Геническа по побережью Азовского моря двигался корпус донских казаков генерала Абрамова.

Часа на два застряли на жалкой, до сухаря высохшей под жарким июньским солнцем станции Карань. И опять выручил керосин. К чекистскому поезду в сопровождении Гольдмана пришел дежурный по станции, старый грек, и привел с собой кучу родственников. И все – с бутылями, канистрочками, кувшинами. Пришлось наливать…

Глядя на проплывающий мимо вагонов унылый степной пейзаж, Бушкин возмущался: откуда в этих русских краях столько греков? От жары, что ли? Старцев пояснял про графа Орлова, про Суворова, которые переселили их сюда из Крыма, где православные греки претерпевали религиозные притеснения мусульман татар. Под защитой русского оружия греки хорошо прижились на этих просторах, расплодились, основали здесь немало мелких городков и сел, и даже крупный морской порт Мариуполь.

Старцев в этой поездке невольно оказался экскурсоводом. Поглядывая в амбразуры и держа наготове оружие, «команда» то и дело расспрашивала Старцева, что да когда. Не каждый день ездишь с профессором. Крайне любопытный к краеведению Шамраченков, влившийся в отряд еще в самом начале пути, на станции Славянск, больше всех докучал Ивану Платоновичу вопросами о простирающейся перед ними Дикой степи.

Старцев рассказывал о скифах, которые носились по саженной высоты ковылям, про готов, про воинственных, не знающих жалости гуннов, про «неразумных хазар», воевавших днепровскую Русь, про половцев, проводивших время в стычках с Киевом, а потом объединившихся с ним для защиты от татаро-монгольских несокрушимых «тьмы тысяч».

Это где-то здесь произошла битва при Каяле, в которой половцы пленили князя Игоря, заставив плакать на стенах Путивля Ярославну, а позже, и тоже в этих же краях, в битве при Калке, монголы одолели князей Мстислава Киевского и Мстислава Удалого – и началось на Руси великое нашествие и долгое иго.

– Скажи на милость! – удивленно покачал головой Бушкин, до того пополнявший свои познания только речами всяких пламенных заезжих ораторов, разоблачавших царскую, империалистическую Русь. – А может, так им и надо, этим князьям. Что ни говори – аристократы. А монголы, поди, голытьба, пролетариат…

– Дурак ты, Бушкин, – незлобиво вставил свое слово бывший казак Михаленко. – Это кто, Чингисхан – пролетарий?

– Ну, не сам Чингисхан лично…

Бушкин замолк. Задумчиво глядел на мелькающие в дверном проеме вагона мазанки с соломенными стрехами, обнесенные заборами из камня-ракушечника. Это уже начались пригороды Мариуполя.

Со станции, оставив возле поезда охрану, всей командой отправились в уездную ЧК, которая размещалась в доме бывшего владельца судоходной компании богатея Фрумина в самом центре города.

Начальник уездной ЧК Морев, дотошно изучив документы гостей, обрадованно сказал:

– А я, признаться, еще вчера вас ждал.

Гольдман со Старцевым переглянулись.

– А собственно, откуда вы о нас узнали? – спросил Старцев.

– Дорогие! Я кто? ЧК. А ЧК положено все знать… – весело сказал Морев и затем, словно платком стерев с лица улыбку, уже серьезно объяснил: – Дело-то у вас… как бы это сказать… в карман не спрячешь. Просочилась информация. К сожалению. Мне еще третьего дня докладывали: движется, мол, к нам поезд, буржуазные ценности собирает.

– Выходит, секретное задание стало вовсе не секретным, – встревоженно сказал Гольдман.

– Это точно: слух про ваш поезд впереди вас бежит… А я, значит, все думал, куда эти чертовы золотые побрякушки девать? Закопать? А ну как больше не возвернусь? Погибель в боях приму? А тут в аккурат мне про вас сообчают… Гору с моих плеч сымаете, дорогие товарищи!

Он открыл дверцу внушительного старомодного сейфа, выложил на стол два свертка. В одном, что побольше, находилось золото: монеты, кольца, броши, кулоны, цепочки – ничего интересного с точки зрения профессора Старцева. В другом оказалась целая россыпь драгоценных камней, в том числе «коммерческих», небольших, но хорошей огранки бриллиантов, явно выковырянных из каких-то изделий для удобства перевозки. Морев подробно рассказал, откуда у них эти богатства. В основном реквизированы у богатых греков-контрабандистов. А они скупали бриллианты у махновцев, которые нередко наведывались в этот приморский город.

– Как-то весной осматривали парусную фелюгу. А один наш пацан-чекист оступился и ударился головой о гик… Ну, стукнулся, значит, и говорит, что больно тяжелым почудился ему гик. Чувствительный такой пацан! Проверили, а в гике оказалась высверлена полость, и в ней ни много ни мало – двести царских червонцев. Вот какие чудеса у нас порой случаются.

Потом Иван Платонович стал выспрашивать у Морева о Бердянске, куда они намеревались еще сегодня отправиться. Манил чекистов этот город тем, что в недавнем времени в нем располагались отделения Государственного банка, и Азово-Донского – одного из крупнейших в России, и отделения Общества взаимного кредита, и Бердяно-Ногайский банк, тоже не из бедных…

– Богатый был городишко, – согласился со Старцевым Морев. – Но сколько раз грабленный! Раз двадцать менялись власти. Только Махно владел городом три раза.

– В нашем маршрутном листе, как вы заметили, есть и Бердянск, – твердо сказал Старцев. – Значит, в ЧК была информация: что-то для нас подготовлено.

– Этого – не знаю. – И, немного помолчав, Морев спросил: – И каким же способом вы собираетесь добираться до Бердянска? Если он, конечно, еще наш?

– Своим поездом, естественно, – ответил Старцев.

– Вот насчет «естественно»… Я вам вообще посоветовал бы отказаться от мысли посетить сейчас Бердянск.

– Но у нас предписание! – вступил в разговор Гольдман.

– По железке до Бердянска порядка двухсот верст. Кружным путем. Через Пологи. А это сплошь махновские места. Вас там и полк охраны не убережет… Нет, не советую!

– А шляхом, напрямик? – спросил профессор.

– Шлях – это точно под махновцами, – ответил чекист. – Вот морем… Хотя и по морю путь небезопасный. Но ночью – можно. Попытаться можно. Если не напоретесь на мелкосидящие катера адмирала Саблина – доберетесь. Обратно этим же путем.

Вернулись, успев отвезти ценности на свой поезд, Бушкин, Михаленко и Шамраченков. Шумно ввалились в кабинет Морева. Но, увидев озабоченные лица своих товарищей, присмирели.

Старцев рассказал им о сути разговора. Состоялся краткий «военный совет». Может, все же отказаться от Бердянска? И пуститься в обратную дорогу через Екатеринослав, по более спокойным городам?

Бушкин, конечно, был готов плыть хоть к черту в горло. Михаленко его отговаривал. Шамраченков молчал. Гольдман и Старцев тоже никак не могли прийти к единому решению. Аргумент у Старцева был весомый: в предписании сказано – отправиться «в районы возможных боевых действий». И получалось: пока были вдали от них – справляюсь, а приблизились – струсили.

Морев понял, что, несмотря ни на какие его увещевания, они не откажутся от поездки в Бердянск. Он исчез и вскоре привел с собой незаметного и потертого, словно меховая шуба после стирки, мужичка со свалявшимися волосами, круглым личиком и помидорными щечками. Глазки у мужичка были остренькие, как два буравчика.

– Это вот – товарищ Савельев, – представил мужичка Морев. – Он вроде как наш активист или, если точнее, помощник на добровольных началах. А в прошлом – рыбак, весь берег от Мариуполя до Геническа как свой пупок знает.

Савельев согласно закивал головой.

– У нас в ЧК есть баркас с двухтактным керосиновым движком. Товарищ Савельев не раз на нем в Бердянск ходил. Попросим его, может, согласится помочь.

– Отчего ж не согласиться, – вновь закивал Савельев. – Мне и самому в Бердянск надо бы. А тут такая оказия.

– Ну вот и сладили. – Морев перевел взгляд с Савельева на гостей, представил их. – А это товарищи из Харькова. С ответственным заданием.

– Понял. Будут доставлены в наилучшем виде, – весь засветился доброжелательностью Савельев.

– Туда и обратно! – строго сказал Морев.

– Как водится, Владимир Павлович, – согласился Савельев.

– Мой долг вас предупредить, – вновь обратился Морев, – не сегодня завтра белые могут оказаться в Бердянске…

– Будем надеяться, нам повезет, – сказал Гольдман. – И небольшая просьба. У вас, кажется, есть связь с Бердянском?

– Пока есть.

– Славненько. Предупредите, пожалуйста, начальника Бердянской уездной ЧК о нашем прибытии. Пусть встретят завтра на рассвете. – Гольдман скосил глаз на Савельева. – Попадем к утру, капитан?

Савельев посерьезнел, посчитал что-то на пальцах.

– К рассвету будем… Эх, ночи сейчас больно короткие.

– И пусть бердянские товарищи подготовят все… ну что у них есть для нашей экспедиции. – Гольдман старался выражаться так, чтобы Савельев, не посвященный в их тайну, не мог ничего понять: хоть и рекомендованный человек, а все же чужой. – Ну вы схватываете?..

Но Морев не схватил:

– Да, конечно. Ценности! Золотишко там, бриллианты. Примерно все то, что передал я. Не опередили бы только вас казачки!

Прощаясь, пожимая каждому руку, Морев вновь повторил:

– Я так думаю, что и без моего звонка бердянские чекисты о вас уже знают. Слухи!

Они ушли на станцию, к своим вагонам. Стали готовиться к отплытию. Савельев попытался с ходу, быстро влиться в коллектив. Помогал сгрузить в телегу бочку с керосином, укутывал кусками рогожи и брезента оружие, переносил коробки с патронами и иное имущество, которое могло пригодиться в поездке. Схватился за один из двух снарядных ящиков, в которых находились собранные ценности, но тут же отпустил руку.

– Ого, тяжелое! – воскликнул он и, пробуравив глазами Шамраченкова, спросил: – Так это и есть то самое золотишко, про которое товарищ Морев говорили? Или чего там?

– Кирпичи. Товарищ профессор – археолог. Вот они и отбирают всякие старинные образцы: каменюки разные, черепки, кирпичи, – пояснил чекист.

– Это уж всякому свое, – хитро сощурившись, кивнул Савельев. – У нас тут тоже как-то объявился один, самовары собирал. Деньжищ давал немерено!

Шамраченков подошел к Гольдману:

– Одной ходкой не управиться. Пускай Бушкин с Михаленкой свезут все на баркас и возвертаются. А товарища Савельева оставят в порту для охраны, чтоб чего не сперли… Мариуполь – воровской город.

Прислушивающийся к разговору Савельев согласился:

– Это точно: воровской.

Когда Савельев, Бушкин и Михаленко уехали, погромыхав телегой, Шамраченков сказал Старцеву и Гольдману:

– Не нравится мне этот наш капитан. Больно прилипчивый.

– Да он здесь чекистам давно помогает!

– Я за то, чтобы крепко подумать, – упрямо повторил Шамраченков. – Не нравится мне, что весть о нашем поезде покатилась по всей Украине.

…Вторую ходку к баркасу сделали под вечер, когда солнце касалось горизонта. Последними сгружали ящики. Савельев по-прежнему был деятельным, активным. Вместе с Бушкиным они пронесли по пирсу тяжеленную ношу, и доски под их ногами пружинисто прогибались. С помощью Шамраченкова и Гольдмана перевалили ящик в баркас. Так же поступили и со вторым.

– Оставили бы в Мариуполе, – посоветовал Старцеву Шамраченков.

– Как можно! – даже возмутился Старцев. – Я в Харькове пообещал, что отвечаю за ценности как за самого себя. Нет-нет, я не могу расставаться с ними!

– А ну как белые накроют!

– Из Бердянска, если морем не сможем, я вас через Белоцерковку и немецкую колонию Трунау выведу на Волноваху, – успокоил профессора Савельев. – И лошадей достанем.

Ящики разместили на носу, в тесном кубрике. Гольдман уселся между ними, удобно устроил локти:

– Утону, так вместе с ними. Садись, Иван Платонович, местечка хватит!

Но Старцев хотел оставаться наверху: его волновало предстоящее приключение, выпавшее на его уже немолодые годы. Когда еще походишь на баркасе по Приазовью? Бушкин почувствовал себя на борту старшим, как-никак, морская душа. Посмотрел на карту, послюнил палец, определяя направление ветра.

– В темноте выйдем, незаметненько, – сказал он. – Как раз с моря бриз, пойдем под гротом и под движком. К рассвету в аккурат поспеем!

Когда совсем стемнело, попрощались с Шамраченковым. Договорились, что в случае, если подойдут белые и займут Бердянск, он перегонит поезд в Волноваху.

Когда стемнело, отошли от берега. И совсем не освещенный город почти сразу словно бы погрузился в морскую пучину.

Ветер был навальный, на берег, и они шли пока под движком. Чох-чох, еле-еле… Когда отошли подальше, бриз пошел с берега на море. Савельев и Бушкин подняли грот, и баркас, накренившись на левый борт и даже зачерпывая иногда волну, пошел споро. Забирали все южнее, все дальше в море, чтобы не наткнуться на косу.

Шли без ходовых и топового огней, стремясь ничем не выдавать своего присутствия. Косу увидели по белым бурунам. Взяли еще южнее… Темное небо было звездное, глубокое. Большая Медведица медленно поворачивалась над их головами, все ниже опускаясь к воде.

Потом горизонт за их спиной стал белеть, словно его осветило далекое зарево ушедшего под воду города. Это был еще не рассвет, только его предвестник.

А берег таился в настороженной предательской темноте. И даже когда Иван Платонович увидел проблески Бердянского маяка, это не внесло в его душу успокоения. Впереди был порт. Но он был темен. Будто вымер. И это еще более тревожило.

Обогнули косу, убрали грот и еще долго тащились под слабое чахканье движка. И тут явственно увидели где-то неподалеку от Бердянска вспышки зарниц. Это не было похоже на грозу. Скорее всего к городу с боями подходил Донской корпус.

– Может, вернуться? – спросил Михаленко у Старцева.

– Уже дошли. Чего ж возвращаться! – возмутился Бушкин. – Разве наши так запросто город сдадут? Продержатся малость, а то, может, и совсем отобьются.

– Подойдем поближе, – сказал Иван Платонович.

Когда они вошли в бухту и приблизились к порту, заметили надвигающиеся с моря наглые, яркие огни довольно большого судна. Оно кому-то засемафорило, и отблески света, пробивающегося сквозь решетки ратьера, легли на пушку, глядящую на берег. Несомненно, это был десантный катер белых. На его носу заскрежетала якорная цепь, и он встал на рейде, закрыв им выход из порта.

– Мышеловочка! – ни к кому не обращаясь, сказал Бушкин. – Давно так не влипал.

– Вот-вот! Этого я и боялся, – вздохнул Михаленко.

– Волков бояться – в лес не ходить! – с напускной бодростью ответил ему Бушкин.

Им теперь оставался один путь – к пирсу, куда, похоже, уже приближались донцы генерала Абрамова.

Спустили грот, чтобы не белел во тьме, и собрались у мачты. Все с надеждой смотрели на Савельева, но даже темнота не мешала видеть, что и у него выражение лица озабоченное.

Стало отчетливо слышно, как там, на судне, что-то провизжало, стукнуло. Раздались голоса.

– Шлюпку спускают, – озаботился Бушкин. – Враз на нас выйдут.

– Не выйдут! – уверенно сказал Савельев.

Стараясь не громыхнуть, он вытащил два длинных весла, опустил их в воду, чтобы смочить уключины. Одно весло дал Бушкину, со вторым, тихонько, ощупью, вставив в гнездо планшира, справлялся сам.

– В порту поставим баркас среди других, – сказал он. – И запрячемся где-нибудь на складах. Здесь их много, всяких пустых пакгаузов. Переждем, посмотрим.

– Переждать-то переждем, да только искать нас будут, – отозвался Михаленко со вздохом. – Уж больно название у нашего баркаса привлекательное.

– Какое название? – спросил Старцев.

– Какое… По всему борту крупно «Чекист». Солнышко взойдет – так и засветится… Какой такой «Чекист»? Откудова?

Потихоньку шлепая веслами, они пристали среди старых, с уже давно погасшими машинами, буксиров, прогулочных паровых катеров с порванными тентами, крутобортых яхт, с которых волны и ветры уже наполовину стерли старые милые имена «Дочурка», «Дуся», «Азовская чайка»…

Это был уголок старого мира, казалось успокоившийся навсегда, но еще полный понятными только этим омертвевшим судам звуков: тихого металлического скрежета, перестукивания бортов, скрипа покосившихся мачт, трепета обрывков парусины, плеска воды и надрывного крика чаек.

Небольшая шлюпка, спущенная с белогвардейского судна, проскочила совсем рядом, устремилась к берегу. Весла работали дружно, в такт, без плеска входя в воду. Пронеслись и растаяли вдали молодые радостные голоса. Их не пугала пулеметная и винтовочная трескотня, которая продвигалась с окраины к центру города.

Где-то далеко вспыхнуло и загорелось здание.

– Извините, товарищи, но мы здесь в порту как комар на голой заднице, – сказал Гольдман. – Не хватает только рассвета… Придется утопить наши ящики.

Помолчали, прислушиваясь. Стрельба разгоралась уже совсем недалеко. В винтовочный треск начало вплетаться характерное буханье трехдюймовок.

– Вы уж простите, – сказал после долгих раздумий Савельев. – Но ваши ящички – революционное добро… – И, взвихрив волосы на затылке, выпалил: – Есть тут поблизости один дом! Хороший дом! Спасительный!

Впрочем, прежде их спас дождь. Даже не дождь, а обильный летний ливень. Темные облака, набежавшие с моря как-то внезапно, задержали рассвет. И затем с неба хлынул настоящий водопад…

Короткими перебежками, придерживая тяжелые ящики и прячась за пакгаузами и потом за густо разросшимися кустами сирени, никем не замеченные, они поднялись на взгорок и лишь благодаря интуиции Савельева в кромешной темноте приблизились к совершенно невидимому, тускло светящемуся одним окном большому дому.

Из темной массы туч ударила молния и, разветвляясь, вдруг осветила город так, как не может осветить и тысяча артиллерийских батарей. Даже неробкий Бушкин охнул от неожиданности. И увидел перед собой особняк с полуколоннами.

– Гляди, домишко какой нераскулаченный! – удивленно сказал он. – Сюда, что ли, ведешь нас, Сусанин?

– Сюда, сюда! – Савельев поспешно, не дожидаясь новой вспышки, подтолкнул Старцева к двери. – Стучите вы, профессор! У вас вид интеллигентный!