"Седьмой круг ада" - читать интересную книгу автора

Глава двадцатая

Несмотря на раннее утро, едва ли не все пассажиры океанского лайнера, прибывающего из Франции в Константинополь, собрались на его многочисленных палубах. Да и можно ли было пропустить тот волшебный миг, когда лайнер входил в Босфор, как будто в ожившую сказку из «Тысячи и одной ночи»!

Восторгу пассажиров не было предела. На рейде корабли и пароходы едва ли не всех великих морских держав сверкали в лучах восходящего солнца ярко надраенной медью. Повсюду сновали канки – маленькие лодочки, ведомые усатыми турками в красных фесках. А впереди открывалась величественная панорама Золотого Рога с его белоснежными иглами минаретов, с мраморными дворцами султанов, ступеньки которых плавно ниспадали прямо в морскую жемчужную воду. Кто-то из пассажиров узнавал знаменитые храмы, кто-то – не менее знаменитую башню, с которой сбрасывали в Босфор неверных мусульманских жен. На улицах Константинополя, доверчиво открытых жадным взглядам, сновали люди, переливались на мягком ветру всеми цветами флаги – их было так много, они были такими разными, что чудилось, будто в Константинополе проходит нескончаемый праздник. Праздник сегодня и всегда, праздник довольства и радости, непременным участником которого станет всяк, кто ступит на этот берег. И трудно, невозможно было представить, глядя на него, играющий всеми цветами радуги, искрящийся под солнцем, что где-то сейчас идет война, и гремят залпы, и льется кровь, и горят города, и голод иссушает лица детей…

Петр Тимофеевич Фролов не забывал об этом. Ни теперь, в виду блистательного Золотого Рога, ни в любой из дней, проведенных им вне родины. Эта горькая память была с ним в ликующем, вкушающем победные плоды Париже, где он встретился с Борисом Ивановичем Ждановым, эта память оставалась с ним в чопорном и тоже победном Лондоне, где он провел две недели, эта память заставляла его сейчас невольно сравнивать повсюду пестрящие красные фески с брызгами крови.

Пока пароход – такой изящный, стремительный в открытом море и такой слонообразный, неповоротливый в узкой бухте – швартовался, Петр Тимофеевич, будто подводя итоги перед новым, во многом труднопредсказуемым этапом жизни, возвращался мыслями в недавно покинутый Париж…

Первая встреча с Борисом Ивановичем Ждановым – возобновление знакомства после многих лет разлуки – произвела на него двойственное впечатление. Он помнил Жданова немолодым, но энергичным и подтянутым человеком, а теперь перед ним был расплывшийся старик с угасающим взглядом серых выцветших глаз и равнодушным, хотя и не лишенным менторских ноток голосом. С одной стороны, видеть Бориса Ивановича даже таким, изменившимся, было приятно, с другой…

Почему-то первую встречу Жданов назначил не в банкирском доме, а в тихом фешенебельном ресторане на Елисейских полях, где Фролов, давно отвыкший от роскоши, чувствовал себя скованно, как бедный родственник, пришедший к богатому с просьбой принять участие в его судьбе.

Борис Иванович предложил ему заказать обед и, выслушав более чем скромные пожелания, лишь покачал головой: и это выходец из семьи ювелиров-миллионеров, совладелец банкирского дома «Борис Жданов и К⁰»?! Он и потом еще долго, въедливо присматривался к Фролову, учиняя ему на каждом шагу мелочный экзамен, чтобы в конце концов вынести свой приговор:

– От вас, батенька, за версту сиротскими привычками «военного коммунизма» разит! В России это, быть может, модно, а в Европе, извините, по меньшей мере подозрительно. Потому, не обессудьте, вынужден ваши привычки ломать и вообще, прежде чем перейти к деловым вопросам, заняться вашим воспитанием…

Дико было слушать подобное человеку не первой молодости, старому большевику и чекисту, вырванному судьбой из Гражданской войны и заброшенному в праздный, погрязший в обжорстве и разврате Париж. Наверное, он сто раз взбунтовался бы, когда б не помнил слов Дзержинского о том, что разведчик не должен выпадать из окружающей, пусть трижды ему чуждой, жизни. Назвался груздем – полезай в кузов.

Несколько лучше начали складываться отношения с Борисом Ивановичем, когда они занялись наконец непосредственно делами: Фролову помогли образование и тщательная подготовка к роли «совладельца банкирского дома». Впрочем, Жданов, и теперь продолжая нескончаемый экзамен, был придирчив в мелочах и постоянно чем-то недоволен. Когда же Фролов готов был поверить, что достаточно вошел в курс дела и может отправиться в Константинополь на смену Сергееву (а мысли о товарище не давали ему покоя), Борис Иванович, задумчиво пожевав губами, сказал:

– А поезжайте-ка вы, батенька, в Лондон: там у нас накопилось изрядное количество дел, требующих разрешения на месте. – Он говорил спокойно, едва ли не равнодушно, но, по существу, это был приказ, которому оставалось только подчиниться.

И все-таки Петр Тимофеевич, не сдержавшись, спросил:

– А как же Сергеев?

– А что – Сергеев? – спросил в свою очередь Жданов.

– Пока я буду заниматься в Лондоне финансовыми операциями, с которыми мог бы справиться и кто-то из сотрудников, в Константинополе может произойти трагедия!

– Сергеев не мальчик. Ждал смены дольше, подождет еще!

И не понять было, чего в этих словах больше: черствости или упрямства? И что заставляет так неузнаваемо меняться людей: Фролову в тот момент казалось, что того добрейшего, деликатнейшего Бориса Ивановича, которого он знал когда-то раньше, на свете больше не существует…

В Лондоне дел и впрямь накопилось много. Разрешение их потребовало от Петра Тимофеевича всех тех качеств, без которых немыслим коммерсант и финансист. А поскольку опыта было все-таки маловато, компенсировать его приходилось усердием, работой по двадцать часов в сутки. Да и странным было бы любое другое отношение к делу для большевика, знающего, что даже самый малый убыток, причиненный банкирскому дому «Борис Жданов и К⁰», – это деньги, похищенные у народа.

Выслушав по возвращении Фролова отчет о работе, принесшей, кстати, солидную прибыль банкирскому дому, старый финансист удовлетворенно резюмировал: «Что ж, слава богу, не обманулся в вас – умеете!» И глаза его потеплели, зажглись добрым, знакомым по прежним временам светом. В одно мгновение Борис Иванович стал самим собой, прежним. Он, увы, не помолодел, наоборот, показался Фролову совсем старым, по-своему беззащитным человеком. Он больше не скрывал своей слабости. И Петр Тимофеевич понял, что все это время Жданов не просто проверял его деловые и человеческие качества, но еще и готовил к самостоятельной работе и что поездка в Лондон была для него последним, успешно сданным экзаменом.

Борис Иванович, точно подтверждая его мысли, еще сказал:

– Теперь я отпущу вас в Константинополь с чистой совестью, зная, что там, а потом и в Крыму вы не наломаете дров. Вы – финансист, и этим все сказано! Поезжайте… Засим мой вам последний вместо напутствия совет. Вам теперь долго, неизвестно до какого срока, предстоит быть не Фроловым, а Федотовым. Врастайте в этот образ поглубже, даже в мыслях будьте Федотовым.

Совет на первый взгляд из разряда не самых значительных. А если разобраться – мудрый. Ибо все, что оставалось теперь за спиной, принадлежало Фролову, а у Федотова, который готовился сейчас сойти с борта океанского лайнера на праздный и шумный константинопольский берег, отныне начиналась новая жизнь.

Что ж, по трапу пришвартованного к пирсу парохода спускался Федотов, совладелец банкирского дома, уверенный, знающий себе цену человек, отныне не только вслух, но и мысленно называющий себя чужим именем.

На пирсе его окружила шумная толпа турок: одни предлагали эфенди (то есть господину) услуги носильщиков, другие представляли лучшие отели Константинополя, третьи уговаривали воспользоваться фаэтоном, каретой или автомобилем… Небольшой, состоящий из двух чемоданов багаж «эфенди» разрешил поднести к поблескивающему лаком автомобилю.

– Гранд «Рю-де-Пера», – коротко сказал он шоферу, – отель «Пера Палас».

Услышав это, неотстающая, назойливая толпа, почтительно отступив от автомобиля, притихла: господин, пожелавший остановиться в самом фешенебельном отеле города, уже одним этим вызывал к себе уважение.

Часа через два в номер к приезжему постучали. Это был Сергеев. Они молча крепко обнялись и некоторое время стояли так. Потом, держась за руки и тоже молча, внимательно посмотрели друг другу в глаза:

– Когда я узнал о том, что произошло с твоей семьей…

– Не надо, – мягко остановил Фролова Сергеев. – Извини, но любое упоминание об этом болезненно. Мне почему-то все время кажется, что пока я не побываю в Питере и не увижу их могилы… – Он задохнулся, обреченно махнул рукой. – Ну что, останемся верны нашей привычке и сразу перейдем к делам?

– Это разговор долгий: слишком много мы должны поведать друг другу. Скажи пока одно, главное: как ты?

– Как рыба на берегу, – грустно усмехнулся Сергеев. – Задыхаюсь и не чаю вернуться домой, в родную стихию. Ждал вот тебя…

– Я чувствовал это. Но раньше никак не получалось.

– Да, я знаю. Кроме того, мне передали личное письмо Феликса Эдмундовича. Он просил не раскисать, собраться. А ведь было дело, пошел вразнос. Стыдно.

– Все, с кем мне доводилось говорить о тебе, понимают это, – сказал Фролов. – Дома ты быстро, прочно станешь на ноги.

– Вот то-то и стыдно! Вынудил товарищей нянчиться с собой, как с маленьким. – Он помолчал и нерешительно предложил: – Если не очень устал с дороги, может, пройдемся? Город тебе покажу…

– Сам хотел попросить тебя об этом, – улыбнулся Фролов.

Константинополь оглушил его. Во время утренней поездки на автомобиле уличный шум был не так заметен. Теперь же казалось, будто город только тем и занят, что воспроизводит шум. Под звуки оркестров маршировали, громко топая, солдаты стран-победительниц, оккупировавших Турцию, – англичане, французы, американцы… Покрикивали на зазевавшихся прохожих, громко щелкали бичами арбааджи – константинопольские извозчики, на них в свою очередь кричали полицейские… Взвывали на все голоса клаксоны автомобилей. Что-то пели, кружась в священном танце, дервиши. Бодро покрикивали, расхваливая свой товар, уличные продавцы каштанов. От них не отставали кафеджи – продавцы кофе. Из распахнутых дверей кафе, где подавали крохотные шашлыки и плов из барашка, доносился лязгающий рев престарелых механических органов и оркестрионов… Бродячие музыканты выводили на флейтах тягучие восточные мелодии, им вторили заунывным пением продавцы птиц и сластей… Все это сливалось в один общий невообразимый гул.

– Да нет ли здесь уголка потише и для российского глаза привычнее? – взмолился наконец Фролов.

– Есть. И называется, представь, «Уголок», – ответил Сергеев. – Его русские держат. И в основном – для русских. Тем более зайдем, что и пообедать пора, там борщ подают отменный, уверен, что ты такого давно не едал!

«Уголком» оказался ресторан, чем-то напоминающий первоклассные московские рестораны прежних лет, только в миниатюре. Среди посетителей у Сергеева оказалось много знакомых. Пока чопорный, затянутый в черный фрак метрдотель провожал их к свободному столику, Сергеев то и дело с кем-то здоровался, кому-то издали кланялся, кому-то дружески помахивал рукой. Нельзя сказать, чтобы это понравилось Фролову. Он уже корил себя, что согласился зайти сюда, и, когда они присели за отдаленный стол в углу, прямо сказал Сергееву:

– Жаль, что ты не предупредил меня раньше о своей популярности: нам бы не следовало появляться здесь вместе.

– Я бывал здесь с десятками своих клиентов и просто знакомых, – успокоил его Сергеев. – Для делового разговора места лучше, чем ресторан, не найти.

Подавали в «Уголке» не мужчины-официанты, а женщины – молодые, красивые и нарядные.

– Из эмигрантских, прочно осевших в Константинополе семей, – пояснил Сергеев. – Все с одной целью: привлечь любым путем посетителей – такого больше нигде нет.

– И все-таки там, где тебя знают, вместе нам появляться не следует, – сказал Фролов.

– Почему? У двух русских людей на чужбине отношения могут быть многогранными – от деловых до приятельских!

– Вот-вот, не хватало еще мне, чтоб нас за приятелей считали, – сказал Фролов, скрывая за шутливостью тона тревогу. – Когда объясню, по какой легенде тебя решено вывести из игры, сам все поймешь.

Им принесли закуски и вина. Сергеев, осушив первую рюмку и обнаружив, что Фролов свою лишь пригубил, смутился:

– Экий ты человек не компанейский! – Торопливо выставляя перед собой руку и словно защищаясь, добавил: – Поведи я вдруг себя закоренелым трезвенником, тогда уж точно на нас с тобой внимание обратят…

Фролов промолчал. Он не хотел давать волю жалости и сочувствию.

– Так что – легенда? – спросил Сергеев, окончательно смущенный его молчанием. – Я ведь как-никак золотопромышленник, миллионер и прочее. Мне за здорово живешь сгинуть с привычных горизонтов нельзя: возникнет паника, начнут подноготную копать, глядишь, и до ненужного докопаются.

– Сгинуть, как ты говоришь, все равно придется. И версия не такая уж и редкая для наших времен.

– Разорился? – высказал догадку Сергеев.

– Проще, – покачал головой Фролов. – По-настоящему состоятельный и предприимчивый человек, которым ты себя здесь зарекомендовал, так быстро не разорится. Да и потом… Те, с кем ты был связан деловыми отношениями, желая отомстить, будут искать тебя. Другое дело, если миллионы твои – блеф, а сам ты – элементарный авантюрист. Такие в один миг сгорают и вынуждены потом и от друзей, и от врагов прятаться. Эту версию все за чистую монету примут.

– Бедный золотопромышленник!.. – вздохнул Сергеев. – Какой конец блистательно начатой карьеры ждет! Даже обидно…

– Зато скоро домой вернешься, – усмехнулся Фролов.

Сергеев откинул голову, задумчиво посмотрел вдаль.

– Дни считал до встречи с Россией, это так… И нет у меня мечты большей, чем домой вернуться, но видишь ли… – Он встретился взглядом с глазами товарища и сдержанно, четко продолжал: – У меня остался перед Феликсом Эдмундовичем долг. Задание спасти для страны землечерпательные и другие суда – то, чем тебе придется заниматься, – первоначально поручалось мне. Подобраться к флотскому имуществу оказалось не просто, – поэтому я долго не мог ничего Москве ответить. Теперь кое-что начало складываться… В Константинополе объявился небезызвестный генерал Врангель. Есть сведения, что союзники склоняются к мысли о замене им Деникина. В связи с этим я счел необходимым представиться барону, поделиться с ним некоторыми соображениями о приобретении судов и землечерпательных караванов. Надо вовлечь барона в круг наших с тобой интересов. Пока он здесь, это хоть и трудно, но все-таки возможно. Когда же он вернется в Россию главнокомандующим, к нему не подступишься.

– Что-то во всем этом есть авантюрное, – сказал Фролов, – и… привлекательное. Этим могу заняться и я.

– Кто из нас авантюрист? – улыбнулся Сергеев. И, согнав с лица улыбку, озабоченно продолжал: – Что из переговоров с Врангелем выйдет, предугадать трудно. Ты в любом случае должен оставаться чистым. А мне терять нечего. Зато, если удастся взять его на крючок, тебе будет легче доводить дело до конца.

«Нет, он не сломлен! – с уважением и благодарностью глядя на товарища, подумал Фролов. – Исстрадался, натворил глупостей, но делу готов до последнего служить!