"Скифы: исчезнувшие владыки степей" - читать интересную книгу автора
Религия и культура скифов
В своём описании Скифии Геродот наибольшее внимание уделяет диковинным и жутковатым на взгляд эллина обычаям — дав нам бесценный дополнительный материал о духовной жизни кочевников. В том числе грек перечисляет восемь богов, которые, по его словам, только и составляют круг почитаемых скифами.
На первое место Геродот ставит богиню Табити, которую отождествляет с греческой Гестией, богиней домашнего очага. Скифские цари признавали её «царицей» над собой и над своим народом. Табити, таким образом, воплощала важнейшую для арийской культуры идею священного огня как посредника между земным и небесным. Имя её толкуется как «Пламенная». Табити — источник всякой власти. На золотых бляшках из кургана Чертомлык Табити изображается как водительница в иной мир, приобщающая божественному. Богиня с зеркалом в руках восседает рядом с горящим священным огнём, а перед ней или рядом стоит скиф, испивающий до дна поднесённый ему ритон. Табити была высшей богиней скифов, матерью богов и праматерью людей. В честь Табити приносилась величайшая для скифов клятва — «царскими очагами».
На втором месте в пантеоне стоят божественные супруги Папай и Апи, Небо-Отец и Земля-Мать. Имя Папая легко толкуется как «Отец». «Апи» же, как уже говорилось, означает скорее «Водная» — ибо воплощала все силы дольнего мира. Если Папая все античные писатели отождествляли с Зевсом, то в Апи видели и богиню земли Гею, и демоническую змееногую Ехидну, и нимфу Гору, воплощавшую смену времён года. Изображения Папая — бородатого старца, простирающего руки в благословляющем или направляющем жесте, — находят на ритуальных бронзовых навершиях. Гораздо чаще изображали на разных памятниках скифского искусства богиню Апи — со змеями вместо ног, либо «прорастающей» из бурной растительности.
 |
Младших богов скифского пантеона Геродот называет четверых. Во-первых, это Ойтосир. Имя его неясно современной науке. Но поскольку Геродот отождествляет Ойтосира с греческим Аполлоном, то в нём видят бога солнца. Солнце скифы явно почитали как одно из высших начал, дарителя жизни и удачи. Ойтосира отождествляют с божественным стрелком-охотником, который изображен на золотой пластине из одного скифского кургана.
Богиню Аргимпасу греки и сами скифы отождествляли с Афродитой Уранией («Небесной») и ближневосточной Астартой. Именно она, по преданию, прокляла женоподобием энареев — но и одарила их даром прорицания. Аргимпаса была богиней плодородия и владычицей дикой природы. Изображали её крылатой, в окружении диких животных. Имя её восходит к древнеиранской богине удачи и изобилия Арти, Аши.
Следующим Геродот называет «Геракла» — то есть Таргитая, почитавшегося как первопредок скифов (и вообще подлинных людей) и неоднократно изображавшегося на памятниках скифского искусства. Это бог-воин, победитель чудовищ, предок и покровитель земных царей. Таргитай первым из скифских богов, ещё в VII в. до н. э., был отождествлён с греческим — Гераклом. Благодаря этому греческий герой оказался популярен в среде кочевой знати, не сомневавшейся уже в тождестве его своему родоначальнику. Эллинские изображения головы Геракла на дорогих бляхах — не редкость в скифских курганах. Геродот упоминает священное место, связанное с именем Геракла-Таргитая — след его «ноги» у Тираса (Днестра). След был впечатан в скалу и действительно походил, если верить греку, на человеческий — не считая того, что достигал почти метра в длину.
Неизвестно подлинное имя скифского «Ареса» — бога войны, зримым воплощением которого считался скифский меч-акинак. Обычно полагают, что бог этот напоминал Веретрагну у осёдлых иранцев — покровителя воинов, божество разрушительных небесных стихий.
Наконец, в качестве восьмого бога скифов Геродот особо, отдельно от прочих, называет Тагимасада, которого отождествил с греческим Посейдоном. Ему, как отметил эллинский историк, поклонялись только царские скифы. Имя этого бога не поддается толкованию. Полагают, что он воплощал поящую стада водную стихию и покровительствовал коневодству. Не исключено, что имя «Тагимасад» использовалось царскими скифами как замена имени первопредка Дану-Аракса, отца Апи. Для других скифов это было всего лишь чудовище, воплощавшее силы первозданного хаоса и побеждённое героем Таргитаев. Но какая-то часть туранцев ещё в авестийские времена чтила Дану как своего предка, а в первые века нашей эры в честь «Танаиса» в Скифии справляли некие «мистерии». Таким же тайным, запретным для других каст, был и отправлявшийся в Геродотово время паралатами культ водного бога Тагимасада.
Основным обрядом в честь богов, как и у других народов, было у скифов жертвоприношение. В жертву чаще всего приносили лошадей. Специальных алтарей или святилищ в честь большинства богов скифы не сооружали, как не делали для поклонения и скульптурных изображений. По описанию Геродота, жертвоприношения высшим богам пантеона, а также Ойтосиру, Аргимпасе, Тагимасаду и Таргитаю совершались следующим образом. Жертвенному животному — лошади, быку или иному — связывали передние ноги. Жертвователь сзади дёргал за верёвку и сваливал жертву. Когда животное падало, жертвователь призывал бога или богиню и удушал жертву приготовленной петлёй с палкой. С удушенного животного обдирали шкуру, очищали кости и бросали мясо в большой котёл, либо, если котла не было, в бурдюк из желудка, залив водой. В них мясо варили, используя кости как топливо для костра. После готовки жертвователь приступал к мясу, но «начатки мяса и внутренностей» бросал перед собой на землю для богов.
Особым был лишь ритуал поклонения богу войны. Прежде всего, ему устраивали постоянные святилища, по «округам» каждой из трёх скифских «областей». Ежегодно на священном месте наваливали сто пятьдесят повозок хвороста, получая квадратное сооружение со сторонами примерно по 530 м. В высоту оно немного оседало из-за снега и дождей. «Постройку» венчала четырёхугольная деревянная площадка, к которой устанавливали «доступ» только с одной из сторон. Посреди же неё вбивали «древний железный акинак» — как раз и служивший изображением и воплощением божества. Ежегодно в обязательном порядке ему приносили в жертву лошадей, коз, овец — но не быков. С другой стороны, скифскому «Аресу» приносились в жертву, в отличие от прочих богов, и люди. Одного из сотни пленников, независимо от их численности, скифы приводили в капище бога войны. Полив голову жертвы вином, скифы закалывали приносимого в дар богу пленника над сосудом, чтобы кровь стекла в него. Кровь из сосуда собственно и являлась главной жертвой — её выливали на площадке перед мечом. Правую руку жертвы с плечом отрубали и подбрасывали в воздух. Тело и руку оставляли лежать там, где они упали, навечно. Уже после людей богу войны приносили остальные жертвы.
Простейшие святилища в честь Ареса, известные Геродоту, вопреки ему не были единственными у скифов. На Северном Кавказе, в Ставрополье и Прикубанье, обнаружены их гораздо более величественные прообразы, составлявшие единые комплексы с древнейшими «царскими курганами». Речь о них пойдёт далее, когда мы перейдём к описанию курганов Скифии.
 |
С поклонением высшим богам и Таргитаю были связаны многие другие скифские ритуалы. Среди них — и обычай «священного брака» с Богиней-Матерью. Первоначально у разных народов первобытный «царь», вступая в брак с Землёй, становился залогом плодородия почв, — и приносился в жертву за урожай по истечении года. Но скифское общество уже достаточно далеко ушло в своём развитии для сохранения этого обычая в первоначальной форме. Потому царя заменяло другое лицо. Геродот описывает эту ситуацию так.
Каждый год происходил у скифов праздник в честь священного золота, на котором лично цари приносили посланным с неба золотым реликвиям Колаксая «большие жертвоприношения». Эти величайшие святыни скифов, дары Папая, сами почитались как живые боги и являлись залогом грядущего благополучия. К золоту на празднике приставлялся охранник, который должен был охранять его и ночью, под открытым небом. Если он уснёт, то, «как считается у скифов, не проживёт и года. Поэтому ему дают столько земли, сколько он сможет объехать на коне за один день». Очевидно, что Геродот не вполне понял сущность скифского обычая. Охранник, заночевавший на лоне Земли рядом с дарами её божественного супруга, как бы совершал «священный брак», заменяя в этом качестве царя. Он и становился символическим царём на год — получая даже некоторые «владения». Однако к следующему празднику земная жизнь его завершалась — надо думать, вовсе не естественным путём, — становясь законной жертвой Земле и Небу за благо скифов.
Что касается лично царя, то он выступал теперь как супруг Табити, «царицы скифов». Именно ритуал приобщения этому высшему браку, как полагают, изображён на бляшках из Чертомлыка. Табити выступала как хранительница защищённого огнём священного золота, а само оно — как её частичное воплощение. Совершая подношения золоту и испивая в честь богини ритуальный рог, царь скреплял свой союз с вечной царицей всего своего племени.
 |
Другим пережитком «священного брака» был совершавшийся какое-то время в знатной скифской среде брак кровнородственный — когда цари и воины символически или действительно вступали в первый брак с матерями. Этим они подражали первопредку Таргитаю. Память об этом в античном мире дожила до рубежа нашей эры, когда скифов ещё упрекали в подобном противном естеству обычае. Однако на практике он тогда уже отмер. Возможно, в притчевой форме об отмене кровосмешения рассказывает передаваемая Аристотелем скифская легенда. Будто бы скифский царь, имея в своём табуне редкостную кобылу, решил свести её с лучшим из рождённых ей жеребцов. Однако жеребец упорно сопротивлялся, и только когда кобыле накрыли голову, покорился заводчикам. Но когда кобылу после случки открыли и он увидел её, то вырвался из рук людей, безумно понёсся и бросился с обрыва.
Как бы то ни было, ко временам Геродота обычая кровосмешения не существовало уже и в царском роду. Правда, скифские цари брали в жёны старших супруг своих отцов — не являвшихся их матерями. Не исключено, что с этим связано появление и наследования власти младшим сыном, существование коего у скифов предполагают многие учёные.
Кое-что можно сказать о том, как в скифских мифах представала картина мира. Скифы представляли свою страну (а изначально, вероятно, и всю землю) в виде идеального равностороннего квадрата. Ограничивали ведомую им землю с юга море, а с севера — горы, достигающие небес. Путь к ним закрыт заснеженной пустыней, — в которой, как думали скифы, ни один человек жить не может из-за постоянных снегопадов. Белые перья, — как образно говорили скифы, — там «наполняют воздух и из-за них невозможно ни видеть, ни пройти вглубь страны». С северных нагорий стекают великие реки Скифии, набирающие силу от снегов и впадающие в море. У гор и за горами, на крайнем северо-востоке, располагали скифы мифические страны блаженных. Но ближайшие к ведомому миру с севера и востока страны населены враждебными народами — оборотнями, людоедами, одноглазыми исполинами и чудовищными грифонами, стражами горного золота.
Жречество у скифов делилось на два разряда. Одни составляли наследственные жрецы авхаты, «светлые», жреческая каста, происходившая от Липоксая. Жрецы, собственно, являлись скорее шаманами, и основным их назначением являлись прорицание и гадание. Соответственно, Геродот и называет даже потомственных «от отцов» священнослужителей «прорицателями». По его словам, «они прорицают с помощью большого числа ивовых прутиков следующим образом: принеся большие пучки прутиков, они, положив их на землю, разъединяют и, вкладывая прутья по одному, вещают, и, произнося прорицания, одновременно снова собирают прутья и опять по одному складывают их».
Другая разновидность прорицателей принадлежала, однако, к воинскому сословию паралатов. Это были, по общему убеждению, потомки разорителей храма Астарты (по-скифски Аргимпасы) в Аскалоне, периодически поражаемые за это преступление женоподобием. Болезнь эта нередко встречалась собственно в царском роду, начиная с Анахарсиса. Название женоподобных прорицателей «энареи» чётко толкуется из древнеиранских языков как «немужчины». При устойчивых признаках полового бессилия знатный скиф объявлял себя энареем и в знак этого переодевался в женскую одежду. Энареи возводили своё пророческое искусство к Аргимпасе и, в отличие от наследственных жрецов, гадали по коре липы. При этом кусок коры разрезался на три части, и «прорицатель» пророчествовал, «переплетая и расплетая их вокруг своих пальцев». Энареев почитали и боялись, воздавая им настоящее поклонение.
Стоит отметить, что в трактате «О воздухе, водах и местностях», приписываемом знаменитому врачу Гиппократу, «божественной болезни» энареев даётся вполне рациональное объяснение. Древнегреческий врач считал, что она вызывается, с одной стороны, поражением бёдер вследствие постоянной верховой езды, с другой — неверным лечением через кровопускание. «Лечатся они следующим образом: при первых признаках болезни разрезают с обеих сторон жилы позади ушей; когда прекратится кровотечение, от слабости впадают в дремоту и засыпают; затем пробуждаются одни здоровыми, другие — нет». Не всё это согласно с современной наукой, но рациональное зерно в построениях древнего медика есть. Во всяком случае, он справедливо указал в доказательство своего вывода, что болезни подвержена знать, проводившая на коне наибольшее время.
Самым важным и самым рискованным делом для прорицателей обеих категорий было гадание о царской болезни. Вообще считалось, что болезнь царя вызывается ложной клятвой какого-либо скифа «царскими очагами». Такая клятва, разумеется, вызывала гнев божественной супруги царей, Табити. Соответственно, прорицатели должны были назвать виновника происходящего. Для гадания приглашали трёх самых «знаменитых» шаманов. Когда они кого-то называли, то обвиняемого доставляли к царю. Чародеи обвиняли его затем публично — в ответ получая, конечно, чаще всего отпирательство и негодование (независимо от справедливости обвинений). Тогда призывались другие шесть прорицателей. Если они подтверждали приговор первых, то обвиняемому отрубали голову, а имущество его по жребию отдавалось первым трём обвинителям. Если же нет, то призывались ещё две партии шаманов поочерёдно, каждый раз большая. В случае, если большинство выносило решение в пользу обвинённого, саму первую тройку осуждали на смерть. Геродот в красках описывает процедуру расправы над несправившимися в этом или в других случаях лжепророками. Связанных по рукам и ногам, их буквально запихивали в груду хвороста, наваленного на запряжённый быками воз. Затем хворост поджигали и гнали быков. Во время казни иногда гибли и быки. По приказу царя расправлялись также и со всем потомством мужского пола, оставшимся после горе-прорицателей.
Отсутствие среди многочисленных скифских курганов явных погребений жрецов приводило учёных к мнению об особом для них погребальном обряде. Высказывалось, например, мнение, что тела «прорицателей» просто оставляли или сжигали на поверхности земли. Более вероятно, впрочем, что погребения скифских жрецов-шаманов ничем не выделяются из рядовых, а уничтожали отдельно их ритуальный инвентарь.
Зато различные предметы, связанные с магией или культом, иногда находят в женских погребениях. Отсюда выводят наличие у скифов шаманок или знахарок, о коих Геродот ничего не говорил.
Как и у других первобытных народов, у скифов имелась развитая семейная обрядность — стойкие обычаи и ритуалы сопровождали всю жизнь человека от рождения до смерти и погребения. К сожалению, не о всех обрядах такого рода мы осведомлены. В археологических находках большая их часть практически не отображается. Например, родильный обряд совершенно нам неизвестен, поскольку почти не заинтересовал античных писателей. Известно лишь, что новорожденным детям скифы давали пить кобылье и коровье молоко вместо материнского. До возмужания дети проводили основную часть времени в кибитках при матерях. Возрастным рубежом, после которого ребёнок выходил из кочевого «дома», являлась первая посадка на лошадь.
Немногим больше известно нам об обрядах свадебных. Браки заключались по обоюдному согласию, с дозволения родителей (впрочем, последнее могло быть получено и задним числом). Обычно женщина переходила жить в семью мужа, но теоретически возможна была и обратная ситуация — муж со своим скотом откочёвывал к жене, как в легенде об ойорпата. Сам момент заключения брака, — правда, человека с богиней, — запёчатлён в упоминавшейся сцене «свадьбы» царя с Табити. Мужчина стоя осушал рог и приносил брачную клятву.
В жизни воинского сословия паралатов немалое место занимали военные ритуалы, подтверждавшие ратную славу и устанавливавшие иерархию чести внутри касты. Посвящением в ряды воинов становилось убийство первого врага. Впервые убив человека в бою, скиф вкушал кровь врага и приносил его голову царю в доказательство своей удачи. Те паралаты, кто не убил ни одного противника, не допускались к ритуальной трапезе на пирах, устраивавшихся ежегодно в каждом «округе».
«Начальник округа» лично наполнял вином большой котел, из которого предлагал испить всем воинам, убившим хотя бы одного неприятеля. В начале пира пускали по кругу ритуальную чашу, далее каждый пил из своей. Особо заслуженные воины имели право приходить с двумя двуручными чашами и пить из обеих. Не убивавшие присутствовали, но сидели отдельно, высмеиваемые и униженные.
Пиры устраивались скифскими воинами не только в честь этого ежегодного празднества, но регулярно — в честь разных праздников и побед. Образ буйного скифского пира, игравшего столь большую роль в воинской культуре, стал общим местом для греческих писателей. В отличие от цивилизованных эллинов, скифы пили неразведённое вино, причём неумеренно. Кроме того, их пиры проходили очень шумно, с разноголосым «криком». Скифы, по словам философа Платона, даже считали «прекрасным и благородным занятием» обливать во время попойки вином одежду.
Числом сражённых врагов определялся статус скифского воина. Потому, как и у многих первобытных, в том числе кочевых народов, останки убитых на войне использовались как доказательство побед и память о них. Головы убитых лично им каждый скиф представлял царю. От этого напрямую зависела получаемая при разделе добычи доля — не принёсшие голов вообще ничего не получали. Головы убитых скальпировали, скальп вычищали бычьим ребром, после чего использовали как «кожаный плат», иногда продевая в уздечку. Обладание как можно большим числом скальпов ценилось как показатель доблести и, соответственно, основание для личной гордости. Самые удачливые сшивали из скальпов кожаные плащи-накидки. Иногда сдирали кожу также с правых рук убитых врагов, обтягивая ею колчаны — а иногда и всю кожу целиком, используя её вместо личного штандарта.
Встречалось у скифов и людоедство — о чём свидетельствуют некоторые археологические находки. Однако распространено оно не было. Скифы, как правило, осуждали каннибализм, считая его обычаем чужих и обычно враждебных им северных племён.
Известен обычай скифов делать из черепов наиболее прославленных врагов чаши и пить из них. Для этого отпиливали нижнюю часть черепа и обтягивали сырой бычьей кожей. Бедняки этим и ограничивались. Но богачи могли себе позволить оковать эту почётную чашу золотом, нередко с обеих сторон. Чем более прославлен был враг, тем больше золота использовалось для оковки черепа. То же самое делали скифские воители и с черепами своих родственников, которые вынесли спор с ним на царский суд и проиграли — потеряв вместе с тем и жизнь. «Если приходят гости, с которыми он считается, — пишет Геродот, — он приносит эти черепа и добавляет при этом, что, будучи ему родственниками, они вступили с ним в войну и что он одержал над ними победу. Они называют это доблестью».
Гиппократ упоминает о ещё одном воинском обычае, который имел, с его точки зрения, скорее медицинское объяснение. Скифы прижигали себе плечи, руки, запястья, грудь, бёдра и ляжки. Делали они это для того, чтобы предотвратить размягчение плоти. Иначе, по мнению греческого медика, «от сырости тела и слабости» скифы не смогли бы пользоваться луком и метать дротики. Во всяком случае, можно поверить, что это была, с точки зрения самих скифов, некая воинская закалка — хотя вообще-то ритуал прижигания, вполне религиозный, известен разным первобытным народам.
К числу важных воинских ритуалов относилось также высочайшим образом ценившееся у скифов побратимство. Братающиеся наливали в большую двуручную чашу из глины вино. Затем, сделав себе небольшой надрез или проколов кожу шилом, они смешивали с вином свою кровь. В чашу поочередно погружали вооружение — акинак, стрелы, секиру, дротик. После этого оба обращались с длительной молитвой к богам и лишь затем выпивали чашу. Всё происходило в присутствии свидетелей, причём «самые достойные» тоже прикладывались к чаше.
 |
Благодаря археологическим данным и подробному рассказу Геродота, мы можем во всех подробностях описать скифский погребальный ритуал. Геродот (и некоторые другие античные авторы) сообщают нам многое из того, что вряд ли могло оставить материальные следы. Так что погребения скифов — лучше всего известная нам часть их духовной культуры. На них стоит остановиться подробно и потому, что именно курганы Скифии — наиболее известные её памятники, сохранившие для нас немало других.
Когда скиф умирал, ближайшие родственники возлагали тело на повозку и объезжали с умершим его друзей. Каждый из последних устраивал поминальный пир, причём перед усопшим тоже ставилась трапеза — строго наравне с остальными. Объезд продолжался сорок дней, после чего совершалось погребение.
Каждый день перед сном на протяжении всей жизни скифы клали в специальный колчаны белый или чёрный камешек. Белый — если день прошёл удачно, чёрный — если нет. При погребении колчаны выносили на всеобщее обозрение. Если белых камешков оказывалось больше, то покойного прославляли как «счастливца». Отсюда возникла распространившаяся и у греков пословица: «добрый день выходит из колчана».
Хоронили умерших, как правило, в курганах. Вместе с тем известны в V–IV вв. до н. э. и обычные для некоторых соседей скифов захоронения в грунт без курганов, в остальном вполне скифские. Они встречаются в Нижнем Поднепровье и Поднестровье, а особенно в Крыму. Очевидно, это захоронения нечистокровных скифов, — возможно, «скифо-эллинов».
Скифы Причерноморья первоначально сравнительно редко строили свои курганы, используя насыпи предшествующей эпохи. Особенно много таких впускных захоронений в Крыму, где и позднее их больше трети. В Прикубанье, впрочем, простых скифов тоже обычно хоронили в древних курганах. Только с начала V в. до н. э. число новых курганов значительно возрастает. При этом погребальный обряд сам по себе первое время менялся мало.
В основании будущего кургана либо в насыпи древнего выкапывали прямоугольную или почти овальную яму. После погребения её чаще всего перекрывали брёвнами или плахами, а поверх ещё камышом. Наряду с ямами встречались, хотя и весьма редко, катакомбные могилы с длинной входной ямой и погребальной камерой-катакомбой. Такие захоронения делались в уже готовых курганах или после начала их строительства. В обычных гробницах катакомбу делали очень небольшой, и вход в неё заваливали камнями, либо опять же закладывали досками и брёвнами. Наконец, в единственном случае в Причерноморье встречается захоронение на поверхности кургана с последующей досыпкой безо всяких предварительных приготовлений. В Прикубанье такие могилы для небогатых скифов не такая уж редкость.
Покойного клали на деревянный настил или, более обычно, на заготовленную подстилку — чаще из тростника, коры, немного реже из ткани, шкур или войлока. Изредка вместо подстилки использовали решётки-носилки, на которых мертвеца укладывали в могилу. Иногда, совсем редко, для умершего сколачивали гроб. Покоились усопшие, как правило, на спине, в вытянутом положении, головой на запад. Под головой могла быть «подушка» из травы или деревянная подставка. Крайне редко, но ещё встречается в эти века захоронение в скорченной позе на боку.
Рядом с умершим клали разнообразные предметы. Практически всегда с мужчиной клали оружие — колчан или набор стрел. Это было обычное оружие любого скифа, даже простого скотовода, годное для охоты и защиты стад. Рядовых, небогатых воинов сопровождали в иной мир и другие предметы вооружения, а иногда и доспехи, гораздо реже конская упряжь и личные украшения. В женских погребениях находят пряслица и украшения. При теле клали баранину, реже конину или говядину с лопаткой, воткнув в мясо нож и положив на деревянное блюдо — как будто готовя трапезу. Иногда в головах ставили также сосуды с жидкой пищей или питьём. Степные кочевники обычно ставили сосуды и клали мясо в головах тел, однако в низовьях Дона осёдлые скифы оставляли подношения в ногах.
Известен, хотя и очень редок, и совершенно иной обряд захоронения в кургане. При нём вокруг умершего возводили своеобразную деревянную гробницу из брёвен, уложенных горизонтально в виде сруба, вкопанных вертикально или образующих настоящий срубный «дом» со стояками. Около половины таких немногочисленных гробниц найдены на границе лесостепи. При этом в большинстве случаев гробницы после погребения поджигали и только затем возводили курган. Однако это вовсе не обязательно указывает на происхождение ритуала от северных «скифов-пахарей», у которых сожжение усопших оставалось распространено широко. В срубах хоронили умерших ещё племена срубной культуры, от этого и получившей своё название, и домовины разного вида обычны для курганов Северного Кавказа. Известны там и примеры их сожжения — что связано с поклонением огню, очистителю усопших и посреднику между землей и небом. Причерноморские скифы изредка разводили костёр на деревянном перекрытии могил, но в этих случаях тело не сгорало.
Курган насыпали из земли вокруг, в результате чего он окружался рвом. Основание насыпи предварительно укрепляли иногда каменным кольцом-кромлехом, изредка добавляли большие камни в сам курган. На вершине кургана по окончании захоронения устраивалась последняя поминальная трапеза. Кости съеденных животных и разбитую посуду, а иногда также последние дары (наконечники стрел, сбрую) оставляли на кургане.
Курганы служили семейными усыпальницами. В курганах, возведённых над женщинами, всегда обнаруживаются сделанные через некоторое время впускные захоронения их мужей. В курганах, возведённых над мужчинами, спустя какое-то время хоронили их жён — если таковые имелись, как в подавляющем большинстве случаев. Умерших до совершеннолетия детей тоже хоронили в родительских могилах.
 |
Некоторые особенности имели погребения крымских скифов. Здесь чаще применяли камень, обкладывая и заваливая захоронения им, а не деревом. С V в. до н. э. здесь начинают устраивать умершим каменные гробницы — возможно, под влиянием коренного населения Крыма. Для обкладки могил и сооружения гробниц использовались подчас обтёсанные каменные плиты. Здесь можно видеть и греческое влияние — так, более десятка богатых могил скифов в ящиках из каменных плит обнаружены в некрополе эллинской колонии Нимфей. Иногда сооружались не глухие «ящики», а настоящие каменные склепы с входами на восточной стороне. В том же Нимфее отмечено и первое применение скифами для своих умерших греческих кипарисовых гробов-саркофагов. В них покоились богатейшие среди умерших. Иногда в Крыму при повторном захоронении не делали новую впускную могилу, а вскрывали старую, сдвигая или складывая у стены кучкой кости ранее погребённых и клады новых усопших рядом.
В большинстве могил Крыма почти нет заупокойных даров. Погребений с оружием сначала вообще очень мало, а чаще усопшего сопровождает только посуда. Только в V в. до н. э. оружие появляется в большинстве рядовых мужских могил, а украшения — ив женских, и в мужских. Это подтверждает, что основное население Крыма составляли нечистокровные скифы, стоявшие в самом низу «кастовой» лестницы.
За погребением следовали очистительные ритуалы. Сначала участники обряда мыли и умащали головы. Затем устраивали плотный шатёр на трёх жердях из шерстяных покрывал, посредине его устанавливали чан и наваливали в него раскалённые докрасна камни. На них они бросали зёрна конопли. «Насыпанное зерно, — пишет Геродот, — курится и выделяет столько пара, что никакая эллинская парильня не сможет это превзойти. Скифы же, наслаждаясь парильней, вопят. Это у них вместо мытья: ведь они вообще не моют тело водой». Очистительные обычаи женщин отличались от мужских: «Женщины их растирают на шероховатом камне куски кипариса, кедра и ладанного дерева, добавляя воду, и этой перетёртой густой массой натирают всё тело и лицо. От этого они приобретают аромат… А на следующий день, сняв пластырь, они одновременно становятся чистыми и блестящими».
Существенно выделялся из общего ряда масштабами и длительностью ритуал погребения царей. При смерти царя ему в первую очередь готовили могилу. По Геродоту, делали это в области племени герров близ днепровских порогов — где действительно найдены наиболее пышные захоронения Скифии. Правда, тут есть некая загадка. Все «царские курганы» Запорожья относятся ко времени позднее Геродотова и отличаются многими деталями ритуала. Зато довольно точно соответствуют Геродотову описанию богатые курганы скифских «царей» за Боспором Киммерийским, в Ставрополье и Прикубанье. Они относятся к VII–V вв. до н. э. Возможно два варианта разгадки. Первый — информаторы сознательно ввели Геродота в заблуждение. Самая удалённая, по их словам, область герров находилась не на Днепре, а в верховьях Кубани. Здесь, как сообщает и сам Геродот, у скифов Причерноморья были зимовья. Обман вполне объясним желанием сохранить в тайне богатые и священные для скифов гробницы.
Второй вариант не менее вероятен. Сложная ситуация, сложившаяся в V в. до н. э. на Таманском полуострове, где влияние скифов было всё более непрочным, побудило их перенести место захоронений. Во времена Геродота царей уже могли начать хоронить в Запорожье. И действительно — как раз в V в. до н. э. здесь появляются первые крупные курганы знати. Впрочем, иногда для богатых захоронений использовали в Поднепровье и древние курганы бронзового века.
 |
Стоит ещё заметить, что богатые крупные могилы VII–V вв. до н. э., в принципе напоминающие Геродотово описание, встречаются ещё и севернее, у «скифов-пахарей» Среднего Поднепровья. Так что нельзя исключить и третий вариант — что область герров находилась не южнее, а севернее днепровских порогов.
По Геродоту, — что соответствует кавказским находкам, — для царей, как и для обычных усопших, выкапывали «четырехугольную яму», отличавшуюся, впрочем, размерами. Получив весть о готовности могилы, устроители царских похорон бальзамировали тело: «натирают воском, живот, разрезанный и очищенный, заполняют нарезанным купырем, благовониями, семенами сельдерея, аниса». Подготовив тело, его водружали на погребальный воз и начинали ритуальный объезд — но в данном случае не друзей покойного, а подвластных ему племён. Сначала сами царские скифы, а затем и другие подданные оплакивали умершего по заведённому ритуалу — обстригали в кружок волосы, наносили порезы себе на руки, царапали лоб и нос. При этом к тому же отрезали себе кончик уха и прокалывали стрелой левую руку. Принявшие у себя тело после прощания с царём снимались с места, присоединяясь к похоронному поезду. Только после обхода всех племён Скифии траурная процессия прибывала к геррам, почти на самую границу лесостепи. Здесь начиналось собственно погребение.
Умершего опускали на соломенную подстилку, рядом с ним втыкали в землю копья. Над телом удушали и клали рядом в могилу царских наложницу, виночерпия, повара, конюха, слугу и вестника. Помимо этого, усопшего сопровождали в иной мир и «начатки всего остального», в том числе золотые чаши — серебряными и медными цари, по Геродоту, не пользовались. Кроме того, душили и хоронили вместе с царём лошадей. Яму покрывали бревенчатым перекрытием и плетнем из камыша, а над ней насыпали большой курган. При его возведении, как пишет Геродот, скифы «соревновались между собой, стремясь сделать его как можно выше». Это вполне подтверждается археологическим материалом — богатые «царские» погребения обычно и существенно отличаются размерами. Вокруг кургана вследствие его строительства образовывался ров, в котором, однако, оставляли проход.
Однако на этом погребение царя ещё не завершалось. Через год скифы возвращались к могиле с пятьюдесятью молодыми «служителями» покойного царя. Затем следовал мрачный поминальный ритуал, вновь в деталях описываемый Геродотом: «Удавив пятьдесят человек этих слуг и пятьдесят самых красивых лошадей, вынув у них внутренности и очистив, наполняют мякиной и зашивают. Укрепив на двух брёвнах перевёрнутую половину колеса, а другую половину колеса на двух других брёвнах и воткнув таким образом много пар брёвен, они затем, проткнув лошадей в длину до шеи толстыми кольями, поднимают их на колёса. Из этих колёс те, что впереди, поддерживают плечи лошади, а те, что сзади, подпирают брюхо ближе к бёдрам, при этом обе пары ног висят в воздухе. Надетые на лошадей уздечки и удила они натягивают впереди и затем привязывают к колышкам. Каждого из пятидесяти удушенных юношей усаживают по одному на лошадь таким образом: в каждый труп втыкают вдоль позвоночника до шеи прямой кол; конец этого кола, который выступает снизу, они вбивают в просверленное отверстие другого кола, проходящего сквозь лошадь. Расставив таких всадников вокруг могилы, они уходят». Таким образом, усопший царь получал не только слуг в своём новом заупокойном доме, но и охрану вокруг него.
 |
Геродотову обряду, как уже говорилось, примерно соответствуют погребения Предкавказья. На Северном Кавказе погребения скифской воинской знати появились ещё в «киммерийскую эпоху». С середины VII в. до н. э., в пору переднеазиатских походов, курганы воинов-паралатов образуют подчас небольшие группы — семейные или клановые «кладбища». После возвращения паралатов в Северное Причерноморье, в VI–V вв. до н. э., погребения в большинстве этих групп прекращаются. Зато другие продолжают существовать, превращаясь в итоге в средних размеров могильники — до 15–20 и более курганов с десятками похороненных. Таковы Нартановский могильник в верховьях Терека и Ульско-Уляпская группа в Среднем Прикубанье.
Все могилы этих мест несколько условно можно подразделить на три категории. Наиболее пышные и большие курганы учёные обычно определяют как «царские». Чуть более скромные захоронения, как часто считают, принадлежат высшей скифской знати. Наконец, есть довольно многочисленные захоронения «простых» (но всё равно богатых и знатных) воинов. Грани, однако, весьма условны. Судя по погребениям в одних и тех же курганных группах, многие «аристократы» и «воины» находились с царями в ближайшем родстве. Учитывая же ограбление большей части кавказских курганов ещё в старину, мы далеко не всегда можем с уверенностью сопоставлять богатство того или иного захоронения. Короче говоря, совсем не исключено, что некоторые из «аристократических» курганов тоже принадлежали скифским царям.
Кавказские курганы VII–VI вв. до н. э. вообще гораздо богаче своих причерноморских современников. Сказывалась близость к регулярно подвергавшимся скифским набегам землям Ближнего Востока. Но и сам обряд, особенно «царских» гробниц, пышностью и тщательностью заметно отличался от захоронений задонской степи.
Яму перед началом погребения могли выкапывать или нет. Могильные ямы в курганах высшей знати весьма велики: 80–100 м². Только в поздних, после возвращения скифов в Причерноморье, могилах они становятся в среднем меньше. Выкопанная земля образовывала небольшую кольцевую насыпь вокруг ямы. Внутри ямы возводили «дом» для умершего — гробницу из дерева или камня. Западную сторону усыпальницы немного приподнимали в виде уступа и иногда делали деревянную перегородку — это было место для погребения коня. После погребения поверх ямы, с опорой на земляное кольцо, делали деревянно-камышовый, камышовый или хворостяной настил.
Наиболее монументальное из ямных захоронений обнаружено в Келермесском первом кургане VII в. до н. э. Как и большинство других «царских» и близких к ним курганов Прикубанья, Келермесские расположены в междуречье южных притоков Кубани — Лабы и Белой. В названном кургане найдена более чем двухметровая квадратная могильная яма площадью более 100 м². Здесь в могиле сделано не один, а два уступа. Обычную загородку заменяют 20 деревянных столбов, не только отгородившие главное погребение лошади в западной части, но и разбившие натрое остальную усыпальницу. В срединном «отсеке» упокоился сам «царь», в северном сложена заупокойная посуда, а в южном погребена повозка с несколькими лошадьми. Всё сооружение было перекрыто досками и камышом.
 |
 |
Если яму не выкапывали, то обычно на поверхности земли устраивали для усопшего каменную гробницу. Такая усыпальница из огромных вкопанных в землю плит, площадью около 50 м², 2,5 м в высоту, обнаружена в Краснознаменском первом («царском») кургане на Ставропольском плато. К месту царского упокоения вёл выстроенный из камня коридор. Изнутри стены обмазали глиной. Внутри гробница была перегорожена, по стенам установлены деревянные столбы, а в центре каменная колонна. Ещё две стояли у выхода. Крыша гробницы была из дерева, но сверху её покрывал камень.
Деревянная «царская» гробница VII или VI в. до н. э. найдена у станицы Костромской в междуречье Лабы и Белой. Здесь сравнительно небольшую, чуть более 10 м², усыпальницу возвели прямо на насыпи невысокого древнего кургана. Это обусловило как маленький размер, так и особенности строения — крышу строения образуют 20 деревянных столбов, прислонённых к столбам, образующим стены, наклонно. В итоге кровля и крыша гробницы имеют форму шатра, — или макушки кургана. Сверху строение покрыто камышом.
Коней находят во всех усыпальницах «царей» скифского Предкавказья. В ранний период, правда, их немного. От одного до пяти верховых коней погребали в специальном отсеке погребения знатного усопшего. Кроме того, до четырёх коней оставляли в гробнице вместе с привезённым ими погребальным возом. Чтобы компенсировать знатному воителю недостаток в табуне, в могилах рядом с конями могли оставлять ещё конские уздечки. Но при строительстве довольно скромной гробницы у Костромской в Прикубанье было убитой погребено вокруг неё 22 лошади.
Зависимых людей со знатными паралатами хоронили несколько реже. В VII–VI вв. до н. э. этот обычай известен лишь на Ставрополье, особенно же часто встречается в Нартановском могильнике, в верхней долине Терека, где скифы покорили многочисленное местное население.
В случаях, когда не использовалась погребальная яма, вокруг гробницы разводили огни, — или поджигали её саму. В Нартановском могильнике поджигали деревянные гробницы в ямах, — впрочем, вовсе не сжигая погребение дотла. Видимо, те очистительные силы, которыми в представлении скифов обладала земля, таким образом замещались очищающей же стихией огня. От мидийцев скифы могли воспринять особое поклонение огню — хотя, судя по самому факту курганных захоронений, с зороастризмом скифские верования имели крайне мало общего. Использование огня при погребении мёртвых в землю показалось бы правоверному зороастрийцу двойным, совершенно диким кощунством.
Чаще всего курган строили для одного умершего. Но иногда, даже в «царских» курганах, место заготавливали под семейную усыпальницу. Тогда насыпь возводили только после смерти всех членов семьи. В ожидании этого могилу огораживали каменными заграждениями или плетнем. Новые захоронения пристраивались к основному, как в Краснознаменском «царском» кургане. Здесь, кстати, в ожидании последнего захоронения был возведён настоящий храмовый комплекс, совершенно уникальный для Скифии и имеющий некоторые подобия лишь в Иране. Могилы обнесли несколькими кругами плетёных заборов и общей каменной стеной, которая позже стала опорой кургана. Рядом с курганом, со стороны, противоположной подъезду к усыпальнице, возвели каменное здание квадратной формы. Его стены обмазали глиной, а северную и южную окрасили красным. Внутри здания находился жертвенный зал, тоже правильный квадрат со стенами из плит и глинобитным полом. В центре, на земляной насыпи и двух положенных друг на друга плитах, располагался каменный жертвенник огня, вполне напоминающий, как и весь храм, зороастрийские.
 |
Насыпь делали, выкапывая вокруг кургана ров — чем больше был курган, тем ров оказывался шире. Так, в Краснознаменном первом кургане ров достигал 25 метров в ширину. Поверхность кургана выкладывали крупными камнями, образовывавшими подчас сплошной щит. Для строительства Краснознаменного «царского» кургана камни специально привозили из каменоломни, причём использовали их и в насыпи. Этот курган возводился в несколько приёмов, насыпь прокладывали и скрепляли растительными настилами и плетнём. Размеры царских курганов были весьма впечатляющими на фоне прочих. В высоту самые крупные — Краснознаменский первый, Ульский первый — достигают 15 м. Впрочем, большинство курганов высшей знати «царского» и близкого достоинства не превышает 7 м.
Перед завершением строительства кургана на могиле устраивали поминальный пир, для чего разжигали костры. На тризне пили хмельные напитки и поедали мясо жертвенных животных — лошадей, крупного рогатого скота, овец, коз, оленей. К тризне или ещё перед ней при погребении совершались кровавые жертвоприношения животных — о чём свидетельствуют устанавливавшиеся в «царских» курганах Предкавказья жертвенники.
«Царские» и близкие к ним курганы Предкавказья чрезвычайно богаты. В них немало золотых украшений, но, — вопреки Геродоту, или просто потому, что они древнее его сообщения, — встречаются бронзовые и серебряные. Есть там и глиняная посуда. Впрочем, золото явно предпочиталось — даже оружие и доспехи знатнейших воинов обильно украшались золотом. К сожалению, вполне мы не можем судить о богатстве древних захоронений. Грабители, не исключая «чёрных археологов» нового времени, лишили нас такой возможности.
 |
К концу VI в. до н. э. число скифских воинских захоронений в Предкавказье уменьшается — но зато пышность оставшихся возрастает. Именно к концу VI — первой половине V в. до н. э. относятся несколько монументальных курганов Ульской группы, среди которых резко выделяется уже упомянутый Ульский первый (из раскопанных в 1886 г.). Его основу составила возведённая на поверхности почвы деревянная гробница площадью более 42 м²., что намного превышает остальные курганы группы. По восточной и западной сторонам склепа погребли несколько лошадей и две пары волов. Эта часть могилы вся была покрыта камышовым или травяным настилом. Вокруг же располагалось еще 360 конских погребений, так что вся площадь погребального комплекса в основании кургана превысила 997 м². Все конские погребения располагались в определённом порядке — по 18 вокруг каждого из 12 столбов и по 36 вокруг четырёх стоек, которые сами окружали гробницу. Первоначально курган насыпали лишь на 5 метров, после чего на вершине его устроили поминальный пир. На нём счёт жертв пополнили ещё 50 коней — неясно, были ли они все съедены на пиру, либо захоронены в курган после, поскольку некоторые производят впечатление привязанных к столбам. В память усопшему были, кроме того, принесены в жертву четыре вола и два барана. По окончании пира, поверх разбитой посуды, скелетов и костей животных, а также, возможно, привязанных к коновязям лошадей, — пятнадцатиметровый курган завершили. Размах этого погребения остался непревзойдённым, пожалуй, за всю историю Скифии. Если бы действительно в Прикубанье того времени хоронили царей всего Второго царства, то не было б странно связать этот курган с победителем Дария Иданфирсом.
Впрочем, по крайней мере по количеству погребённых лошадей, некоторые другие курганы Прикубанья мало уступают ему, хотя и сравниться не могут. Известны могилы с двумя сотнями убитых при погребении коней. Именно с V в. до н. э. в Прикубанье вместе с «царями» и знатными людьми начинают погребать «служителей» — как раз тогда, когда об этом пишет Геродот. Впрочем, как мы видели, в более восточных областях это происходило и ранее. С середины V в. до н. э. возрастает греческое влияние на устройство гробниц — к усыпальницам строят из дерева специальные проходы-дромосы. Наиболее длинным из них скифы нашли необычное для греческих соседей применение — погребали в них упряжных коней с колесницами-возами. По греческому же образцу теперь устраивают склепы из тесаных камней в могильных ямах.
На вершинах некоторых курганов этого времени устраивали временные святилища — хотя и уступающие масштабом храмовому комплексу из Краснознаменского кургана. Здесь в дар богам приносили животных, а также посвящали и оставляли разнообразные драгоценности. По щедрости даров и размерам особенно выделяется святилище на Уляпском первом кургане начала IV в. до н. э. Оно представляло собой огромный прямоугольник примерно в 100 м², по границе которого найдено множество вещей и костей животных жертв. Иногда расчищенной площадкой не ограничивались, а возводили деревянное строение — как «шатёр» на 10 столбах на вершине одного из Ульских курганов. Святилища такого рода появились ещё в VI столетии до н. э. и необязательно устраивались на курганах — годилась любая возвышенность. В причерноморской Скифии они неизвестны.
При всех особенностях отдельных могил заметно, что именно кавказские гробницы царей могли стать источником рассказа Геродота. Однако уже самые первые «царские курганы» степей Запорожья — Бабы, Раскопана Могила — заметно отличаются от Геродотова описания. Здесь для погребенных устраивали не ямы, а просторные двухкамерные катакомбы. Курган Бабы укреплен кромлехом, выложенным по периметру гробницы. С другой стороны, «сопровождение» первых «царских курганов» Причерноморья гораздо скромнее лесостепных и северокавказских. Заупокойные жертвы здесь крайне редки. В Завадской Могиле, впрочем, имеется погребение лошадей в особых могильных ямах рядом с основной — первый пример такого обычая.
За царями тянулись в пышности ритуала знатные и богатые люди Скифии. Притом что захоронения «простых» воинов в Предкавказье VII–VI вв. до н. э. обычно не столь велики, как «царские», в них тоже встречаются и погребения коней, и умерщвлённые «служители». В Нартановском могильнике, где вокруг трёх «царских» курганов VII–VI вв. до н. э. имеется более 20 «воинских» курганов VII–V вв. до н. э., слуга из местных следовал почти за каждым погребённым воином. При этом каждого хоронили сообразно обычаям его народа, но скифа с гораздо более богатыми подношениями — достойными знатного воина оружием и драгоценностями. Некоторые не слишком богатые могилы воинов этого времени вполне могут соперничать с «царскими» по высоте, а значит и по затраченному на их возведение времени и труду. Таков курган у хутора Степное на Тереке, достигший 4,5 м в высоту. Большинство, впрочем, не превышают трёх метров.
Последние погребения Нартановского, относящиеся к V в. до н. э., заметно скромнее предшествующих, в них больше не строят деревянных гробниц или оград. Но несмотря на всё это, со скифскими воинами продолжали хоронить их данников. В Прикубанье захоронения «простых» воинов этого времени довольно богаты, сопровождались конскими, а то и людскими жертвами. В них, как и в «царских», чувствуется воздействие греческой культуры.
В V в. до н. э. царскую пышность начинают придавать своим усыпальницам те из знатных скифов, кто селился в греческих городах Крыма или близ них. Именно в их гробницах появляются обычаи, затем распространившиеся позже и на «царские курганы» севера — погребение в деревянных саркофагах. Здесь же поддерживался известный на Кавказе обычай обкладывать курган каменными плитами. Некоторые скифы Нимфея, подобно царям, погребались с лошадьми, для коих выкапывались специальные могилы.
В северной причерноморской Скифии тоже есть захоронения воинов с различным оружием, иногда с конской сбруей и украшениями, а то и с погребением лошади — обычно одной во входной яме катакомбы. Но в целом эти могилы гораздо скромнее северокавказских. По всем скифским землям не так уж редки одновременные захоронения двух, а то и более умерших. Но далеко не всегда это можно объяснить убийством «служителя» или наложницы — часто погребённые выглядят одинаково богато или одинаково бедно. Неспокойная жизнь кочевников давала немало поводов для появления «братских» могил.
Письменности скифы не имели, и только самые эллинизированные среди них, вроде Анахарсиса, могли осваивать греческое письмо. Большей части нужды в этом не было. Память о прошлом передавалась скифами изустно, в родословных и героических сказаниях. Они известны нам не только по сочинениям Геродота и других античных авторов, но и по памятникам степного искусства V–IV вв. до н. э. Судя по всем этим свидетельствам, самым популярным героем скифского эпоса являлся Таргитай. Изображения его, сражающегося с чудовищами, сцены состязания и распри его сыновей отмечены на нескольких выразительных памятниках скифского искусства. Миф о Таргитае и его сыновьях, как мы видели, приводит или упоминает не один античный писатель. Но и вполне исторические события, — такие, как далёкие походы Мадия или победа Иданфирса над Дарием, — оставили глубокий след в памяти скифов. Пространные повествования о своих победах они передавали из поколения в поколение, не без удовольствия сообщая и чужеземцам.
 |
Из памятников скифского искусства наиболее известны и монументальны каменные статуи, часто устанавливавшиеся на курганах по всей территории расселения скифов. Скифы ставили их обычно, — по крайней мере уже в V–IV вв. до н. э., — вне всякой связи с захоронением, а зачастую на древних, никак ими не использованных курганах. В настоящее время скифских скульптур (иногда совершенно неправильно называемых «каменными бабами») известно более сотни. Они восходят к стелам предшествующей эпохи, но первая же встреча скифов с искусством цивилизаций Востока существенно изменила внешний вид изваяний. Уже на статуях VII в. до н. э. с Северного Кавказа мы можем видеть ясно прописанное лицо — миндалевидные глаза, прямой нос, усы — а также сложенные на груди руки. Перед нами вполне достоверный облик древнего скифа. Скульптуры без лиц к концу VI в. до н. э. полностью исчезают. Естественно, что столь же детально расписывается теперь и воинское убранство — пояс, оружие и доспехи, шейное украшение. Иногда изображался также ритон — ритуальный сосуд в виде рога, столь частый в скифской культуре. Уже в статуях VII–VI вв. впервые проявляется и стремление показать черты человеческой фигуры. Простейшие из них просто отделяют шейной гривной лицо от туловища. Но на других мастера пытались изобразить плечи человека, или даже выделить шею и подбородок. Изредка на плоской стеле просто изображали-высекали всю фигуру скифского воина.
Взаимодействие с греками, а то и привлечение греческих мастеров, позволило с V в. до н. э. появиться на свет новым, более тщательно выполненным статуям. Это могли быть и настоящие «реалистические» скульптуры, пусть и далёкие от античных прототипов, и барельефы. Мастера уже VI в., кроме того, стали более свободны в передаче изображений, подчас отступая от древних канонов, меняя позу фигуры воина. Наконец, в V в. весь облик статуй, независимо от их типа, заметно меняется. У большинства изображённых на них воителей теперь круглые глаза, есть бороды, в правой руке находится ритон, левая лежит на рукояти меча. Несколько меняется и всё облачение скульптуры.
В скифских скульптурах видят различных богов скифского пантеона, героев-предков, либо умерших царей. То, что они устанавливались в честь кончины знатных воинов или вождей, особых сомнений не вызывает — на это ясно указывает связь с курганами. Наиболее вероятно, и такое мнение высказывалось в науке, что возведение статуи (или множества статуй) восстанавливало в глазах скифов равновесие между нашим и «иным» миром. Не менее вероятно и то, что статуи замещали в эпоху Второго царства умерших царей, а изображать могли и их, и кого-то из богов-воителей. Жёсткие нормы, господствовавшие в ранней скифской скульптуре, указывают скорее на последнее. Чаще всего в изображавшемся идеальном воине видят Таргитая, родоначальника скифских царей.
 |
Каменные статуи, судя по всему, являлись произведением самих скифов. В этом смысле они едва ли не уникальны среди памятников их искусства. Большая часть последних, в том числе прославивших скифскую культуру, — металлические изделия мастеров, трудившихся по заказу скифских аристократов. Уже в VII в. до н. э. большую часть их составляли не скифы, презиравшие ремесленный труд, а выходцы из покорённых ими или торговавших с ними народов. Свою лепту в стиль и образы «скифского» искусства внесли искусники Передней Азии и Северного Кавказа, «пахари» приднепровской лесостепи и балканские фракийцы. С V в. до н. э. всё больше украшенных металлических сосудов, предметов обихода, драгоценностей и оружия делают по заказу скифов эллинские ремесленники. Однако кто бы ни изготавливал выдающиеся образцы звериного стиля, другие памятники искусства и ювелирного мастерства — идея исходила именно от скифов. Темы и образы воплощали чужеземцы. Но восходили они к древней культуре арийских кочевников и были общими на всём огромном пространстве от Дуная до Алтая и сибирской тайги. Образцы, по которым трудились подневольные и наёмные ремесленники, в конечном счёте были созданием древних туранцев, задолго до эры вторжений в Переднюю Азию.
Это в полной мере относится к скифскому звериному стилю — точнее, скифо-сибирскому, поскольку он распространён не только у скифо-саков, но и у их восточных соседей, древних народов Алтая и Тувы. Сходные формы его как будто независимо друг от друга появляются в разных точках этого громадного ареала в течение VII в. до н. э. Отличия были, но было и сходство, что подтверждает общую основу, которую можно искать только в культуре древнего Турана.
Изображения хищных зверей, птиц, лошадей, баранов, козлов на оружии и конской сбруе, а иногда на личных украшениях и освященной посуде, имело, с точки зрения скифских воителей, вполне конкретную цель. Всё это призвано было улучшить боевые качества воина, придать ему сил, смелости, упорства, ускорить бег и подкрепить силы его коня. Потому изображались подчас лишь те части тела, которые пригодились бы для такой магической подмоги — не только головы, но одни глаза или пасти. Особенно часты лапы или отдельно когти, лошадиные копыта. Высказывалось и предположение, что священные животные выступали как образы богов скифского пантеона, призываемых на помощь воину.
 |
Встреча скифских обычаев с высоким переднеазиатским искусством произошла около середины VII в. до н. э., и с этого времени берёт начало классический звериный стиль. Он успел широко распространиться по Скифии ещё до походов Мадия — тогда же, в середине VII в., степняки приносят звериный стиль в лесостепное Поднепровье. Наиболее частый мотив звериного стиля этого времени — голова или клюв орла. Она известна нам не только по костяным и металлическим изделиям, но и по изображениям на статуях, где венчает своеобразную крышку, закрывающую лук воина. Иногда вместо орла изображался фантастический грифон — голова барана с орлиным клювом. Часто встречаются и копыта на конских псалиях, на другом конце которых во многих случаях помещается голова коня, барана или птицы. Есть и целые изображения животных. На костяной статуэтке-головке с «барано-птицей» из крымского погребения VII в. до н. э. Темир-Гора вырезаны также два лося и лошадь. В это же раннее время появились и другие хорошо позднее известные мотивы — свернувшийся в кольцо хищный зверь, оглядывающийся козёл с подогнутыми, будто в быстром беге, ногами.
 |
На рубеже VII–VI вв. до н. э. звериный стиль ранних скифов достигает наивысшего расцвета. К этому времени относятся вещи из клада Зивие на северо-западе современного Ирана, несущие на себе черты искусства Древней Месопотамии. Именно тогда предметы звериного стиля начинают делать преимущественно из золота. Таковы обивки ножен и колчанов из Келермесских курганов. Похожие обивки ножен с изображением стремглав несущегося оленя известны и в Мельгуновском кургане того же времени на границе с лесостепью, в верховьях Ингульца. 24 фигурки скачущих оленей вместе с изображениями свернувшейся пантеры или иного кошачьего хищника мы находим на обивке колчана из Келермесской. Свернувшуюся пантеру видим и на золотой бляхе щита из той же курганной группы, причём тело зверя покрывают миниатюрные его копии. В других случаях хищник похожей породы приседает перед прыжком. На изображениях из лесостепного Жаботинского кургана вместо оленей впервые появляются лоси — которые постепенно становятся излюбленным мотивом для мастеров Средиземноморья. Лоси передавались, как и олени, в беге, иногда оглядывающимися. Наряду с «грифобаранами» в VI в. до н. э. появляются новые фантастические существа. В курганах лесостепного Посулья встречены головы странного зверя с длинными ушами и почти свиным рылом, напоминающего притом и грифона.
 |
С конца VI в. до н. э. в зверином стиле происходят заметные перемены. Во-первых, ушли последние ученики переднеа- зиатских мастеров, скифы постепенно покидают Кавказ, а в искусстве Причерноморья господствуют выходцы из северной лесостепи. Во-вторых, происходит встреча с эллинским искусством — имевшая впечатляющие, но разрушительные для скифских традиций последствия. Изображения этого времени становятся схематичнее, отчасти застывшими, менее достоверными. Умельцы, с другой стороны, ударяются в украшательство, испещряя дополнительными изображениями части тел животных. Как будто соревнуясь в искусности, они фантастическим образом соединяют разных зверей и птиц, вписывают одних в других, сливают их между собой в невообразимых фантастических существ. Некоторые из них напоминают ещё персонажей мифологии — скажем, крылатый козёл с когтями с бронзовых блях из Защиты. Но чаще перед нами просто буйная игра фантазии автора, которую ограничивала — и подталкивала — лишь форма украшаемого предмета.
 |
От греческих ювелиров в звериный стиль вошли новые мотивы, — скажем, голова льва или новый тип изображения грифона с разверстым клювом и высунутым языком. Из эллинских колоний пришёл в степь и новый для звериного стиля сюжет — борьба зверей. К изображениям зверей добавляется растительный орнамент. В этот период совершенно исчезают одни мотивы и формы изделий, появляются новые. Именно тогда из лесостепи распространяются бляхи с изображениями головы лося, лосихи или кабана. Впрочем, при всех изменениях пока ещё звериный стиль сохранял свою неповторимость и религиозную значимость для заказчиков. Последние, драматичные перемены в его истории были ещё впереди.
Искусство степных ювелиров Скифии не ограничивается звериным стилем. Памятниками его являются разнообразные украшения из драгоценных металлов, подчас фигурные, иногда орнаментированные, носившиеся скифами на одежде и головном уборе. Далеко не всегда они украшались именно в зверином стиле. Характерны для скифской культуры круглые или овальные бронзовые зеркала, иногда нёсшие на себе довольно сложные изображения. Впрочем, немалая часть украшений скифской знати изготавливалась греками или по греческим образцам.
 |
Своеобразными памятниками скифской культуры являются навершия, прикреплявшиеся, по мнению многих учёных, по углам погребальных повозок и часто обнаруживаемые среди их деталей в погребениях. Но находят их и отдельно, потому бесспорно лишь то, что навершия как-то использовались в погребальном обряде. Навершия представляли собой насаживаемые на что-то крепления для одного или нескольких бубенцов. Верхушку наверший украшала фигурка животного или символ солнца. Иногда встречаются навершия без бубенцов — видимо, несколько иного назначения. В VII–V вв. до н. э. навершия изготавливали и использовали прежде всего в Предкавказье и Посулье. С начала V в. до н. э. форма наверший несколько меняется, их начинают покрывать орнаментом, но в целом традиции остаются прежними. Это касалось и всего степного искусства в целом — скифский «эллинизм» лишь пробивал себе дорогу, и до победы ему было далеко.
 |
| © 2024 Библиотека RealLib.org (support [a t] reallib.org) |