"Три дня и три ночи" - читать интересную книгу автора (Рубан Алексей)

Ночь первая. Коньяк

“…и тогда переполняемый страстью Люцифер явился к трону Господнему, преклонил перед Создателем колени и сказал: “Разреши мне спуститься на землю в человеческом обличье и жить там, как живут они, и умереть, когда истечет мой срок. Я прошу тебя об этом, ибо люблю ее, и нет мне горше муки, чем смотреть вниз, зная, что мы разделены навеки своей природой”. Предвечный внимательно выслушал прекраснейшего из ангелов, а когда Люцифер умолк, то повел он недовольно седыми бровями и рек: “Не ждал я от тебя столь неразумных речей, и оправдать их можно лишь тем, что ты явился ко мне, не ведая, о чем просишь. Ты хочешь обрести плоть человека, но не знаешь, какие страдания придется переносить твоему телу от голода, болезней и увечий. Ты алчешь человеческого сердца, но и представить не можешь, как терзают его утрата, неразделенная любовь или неутоленное желание.Так неужто ты, единственный из всех ангелов, кто может сидеть рядом с моим троном, хочешь променять вечную милость

Всевышнего на краткий миг блаженства в земной юдоли скорби? Одумайся и не пятнай себя больше грехом безрассудства, недостойным любимого слуги Божьего!”

Грозны были последние слова Господа, но не поколебали они решимости

Люцифера. “Готов я, – молвил он, – снести и боль телесную, и муки духовные во имя того самого чувства, которое ты заповедал людям ставить превыше всех остальных. И не могу я боле слушать райские гимны, когда чертогов, где мы пируем в блеске славы твоей, достигают вопли сотен тысяч страждущих и обездоленных”.

Воспылал тогда великим гневом Вседержитель, содрогнулись своды дворца его от звуков гласа Господнего, и преисполнились ужасом сердца ангелов небесных. Воскликнул тогда Повелитель Миров: “Как смеешь ты, безумец, упрекать МЕНЯ в том, что не люблю я созданий своих?! В глазах Творца вы все равны: и непорочные служители моего престола, и зачатые во грехе люди. Но никогда не бывать союзу между ними. Таков порядок, на котором стоит мироздание, и никому не дано его изменить. Ты же своими речами пытаешься подорвать основы бытия и посеять смуту и хаос. Неужто ты затеваешь бунт, метя на мое место?”

При этих словах Бог вперил взгляд своих бездонных глаз в отступника, словно намереваясь пронзить его насквозь. Ни одно существо на всем свете не способно было бы выдержать этот пылающий взор, но Несущий

Свет был сильнее их всех сознанием собственной правоты. Ожесточился тогда лик Люцифера, поднялся он с колен и, выпрямившись во весь рост перед троном, бросил в лицо тирану: “Ты не любишь никого, кроме самого себя, и нет у тебя иного желания, чем удержать в руках свою жалкую власть!” Сказав это, Люцифер повернулся и покинул чертог, куда ему уже никогда не суждено было вернуться вновь. Так нарушился мир на небесах, и грянула битва, равной которой не будет до скончания времен. Мятежные ангелы во главе с Люцифером выступили против Божьих легионов, и вся Вселенная содрогнулась, когда в сражении сошлись две великих армии. Долго длилась война, но слишком неравны были силы, и настал тот час, когда поверженному Падшему

Ангелу и его сторонникам пришлось сполна вкусить всю горечь поражения. Коварный Всевышний не забыл последней просьбы Люцифера, и, глумясь над побежденными, низверг всех мятежников с небес, но не на землю, а в огненные недра Ада. Но и этим не удовлетворил Бог своей неуемной жажды мести, и потому закрыл он для чистой души

Люциферовой возлюбленной врата Рая, осудив ее на вечные скитания в мире людей. И запретил он всем верующим называть Светоносного иначе, кроме как Дьяволом и Сатаной, превратив борца за истину в отца всякой лжи и греха. С той поры ничто уж не колеблет небесный престол, но хозяин его и по сей день не может забыть о том, кто заключен в глубинах Ада, и боится Господь, чтобы не вырвался на свободу бунтующий Дух. Люцифер же пребывает в окружении своих соратников, разделивших судьбу предводителя, и неизбывная печаль объемлет его. Неведомо никому, что скорбит он по своей любви, с которой ему никогда не соединиться, и о тех, ради кого он пошел на мятеж и кто в уплату заклеймил его имя позором”.

(Я умолкаю, и воцаряется тишина, прерываемая только тиканьем часов на полке над кроватью. Мерзко. Ну почему, почему я такой кретин, зачем я несу перед ней всю эту чушь, давая надежду, заставляя верить в существование каких-то чувств с моей стороны? Какого черта я вообще приехал сюда, в место, находящееся в полутора часах езды от моего города? Нажраться случайно обнаруженного в баре коньяка?

Почитать стихи? Получить свою положенную порцию секса? Бред, ведь то же самое я мог бы сделать, никуда не двигаясь, с той лишь разницей, что там меня бы окружали люди, которым я ничего не должен. Тогда что же я все-таки делаю здесь? Привычка? Возможно. Нежелание тащиться домой в пьяном виде и, как следствие, пугать живущих у нас в квартире родственников матери? Как знать. Боязнь признаться себе и ей, что отношения наши зашли в тупик? А вот это вернее всего, и от такого расклада на душе у меня становится еще более тошно. Ну что мне стоило послать сегодня подальше столь неосторожно встреченного именинника с его растреклятой компанией и дозвониться Лайт? И сколько еще раз я буду опускать руки перед этим вечным “А если…”?

Тишина, одна тишина мне ответом, и рядом нет никого, кроме тебя, кто смог бы ее нарушить… ТАК НЕ МОЛЧИ ЖЕ, СКАЖИ ХОТЬ ЧТО НИБУДЬ, НЕУЖЕЛИ ВСЕ ЭТО ВРЕМЯ Я РАСПИНАЛСЯ ЗДЕСЬ ЗРЯ?!!)

– Шмерц, это… это потрясающе… Настолько необычно, аж дрожь пробирает… Ты сам это придумал или где-то вычитал?

(Бог мой, конечно же сам, другого такого придурка, способного придумать подобную ересь, вряд ли еще где найдешь. Ну а если уж до конца разобраться, то во всем виноват даже не я, а коньяк. Только он обладает потрясающей способностью полностью завладевать сознанием, а достигнув своей цели, начинает откалывать феерические номера, на которые человек в обычном своем состоянии просто не способен. Мне же он отвел весьма скромную роль, выражающуюся в одной короткой фразе:

“Стой, парень, в сторонке и смотри, что я тут вытворяю.)

– Да как тебе сказать, Пьюр, не совсем. Где-то, когда-то слышал похожую легенду, потом отсебятины добавил, вот и получилось такое себе рагу… Ну ладно, спать пора, солнце скоро взойдет. Завтра опять на работу не встану…

(Как и все, произнесенное до этого момента, история с работой – чистейшей воды вымысел, но если уж нести пургу, то оставаться верным себе до конца.)

– Спокойной ночи, Шмерц. Я люблю тебя.

(О, нет, только не это!!!)

– Спи, Пьюр, спи спокойно.

Молчание. В полной прострации я лежу и глажу Пьюрити по длинным черным волосам до тех пор, пока дыхание ее не становится глубоким и мерным. Интересно, что она подумала, когда я проигнорировал обращенную ко мне последнюю фразу? А может, моя пассия вообще не обратила на это внимания по причине усталости? Ну уж нет, такие вещи замечаются всегда, особенно если учесть, что еще несколько недель назад я имел склонность отвечать на подобные реплики. Впрочем, возможно это и к лучшему. Если все так пойдет и дальше, то она сама проявит инициативу к разрыву и мне не придется корячиться в поисках объяснений. Только вот как мне дотерпеть до этого момента?

Утомленная Пьюрити тихо посапывает, погруженная в блаженное состояние сна. Очень аккуратно, чтобы не разбудить ее, я встаю с кровати и иду в кухню. Там, не включая света, нашариваю в баре недопитую бутылку коньяка, наполняю светло-коричневой жидкостью фужер до краев и опрокидываю себе в рот. Следом тут же отправляется посыпанный сахаром кусок лимона – все как в лучших домах Европы.

Наутро мне придется расплачиваться за эти излишества мучительной головной болью, но сие сейчас меня совершенно не заботит. Можете говорить, что угодно, но на данный момент я хочу только одного – компенсировать всю омерзительность пережитой ночи несколькими минутами алкогольной эйфории перед сном. Что ж, искомый эффект не заставляет себя долго ждать. Коньяк так резко вдруг бьет в голову, что от неожиданности меня бросает на подоконник, за который я едва успеваю ухватиться руками, чтобы не высадить окно. За ним, кстати, начинается рассвет. Хмурое небо все обложено тучами, листья деревьев колышутся под порывами ветра, и это немного успокаивает меня. Во всяком случае, когда через энное количество времени я соберусь домой, мне не будет портить дорогу до отвращения надоевшее солнце.

Бдение у окна длится недолго, и вскоре мое полупогруженное в сон тело возвращается в кровать, где мирно почивает ни о чем не подозревающая Пьюрити. Я ложусь рядом, бросаю на нее взгляд и спрашиваю себя, что эта молодая, симпатичная женщина с двумя высшими образованиями и престижной работой могла во мне найти? Допустим, все произошло от одиночества, потом, как следствие, возникла привязанность, и в один прекрасный момент она поняла, что уже не может обойтись без наших встреч. Но куда же, позвольте спросить, делись вся ее неприступность, загадочность, в конце концов шарм? Ну, не хочу, не хочу я видеть рядом с собой ласкового котенка, который станет смотреть мне в рот и восхищаться любым моим жестом. И я знаю, что с каждым днем, проведенным с ней, буду все чаще и чаще вспоминать о первых, полных эйфории неделях совместной жизни, когда мы, как нам тогда казалось, противостояли всему окружающему миру.

Все это понятно, но в таком случае выходит, что я начинаю противоречить сам себе. Еще вчера, помнится, я мечтал о стабильности, сегодня же мне необходим фейерверк. Где здесь логика?

А нет ее и в помине, нет и не будет, есть лишь одна непреложная данность, и заключается она в том, что рано или поздно эгоизм и инертность окончательно меня погубят.

Последняя сентенция наводит на мысль, что я слишком уж стройно рассуждаю для человека, выпившего такое количество алкоголя за последние сутки. Пытаясь найти правдоподобное объяснение этому парадоксу, я до невероятной степени напрягаю мозг и… без всякого перехода проваливаюсь в черную бездну, милосердно избавляющую меня от необходимости дальнейших размышлений.