"Хpоники российской Саньясы. Том 1" - читать интересную книгу автора (Лебедько Владислав)

Глава 2. Пётр Мамкин

Прошло семь лет. Тогда, в девяносто первом, казалось, что все почти что ясно, до разгадки Тайны — рукой подать. Встреча с Петром сулила выбор окончательного направления и — решающий Шаг, — тот, что приведет к разгадке… Семь лет — тысячи Шагов и сотни направлений, а Тайна — как горизонт.

Были ли эти шаги напрасными и пустыми?

— О, нет!

— Пожалуй, нет.

— Не знаю…

— Все, что было — очень банально. Об этом даже скучно писать, да вроде как почти и нечего.

— Это было безумно! Про это просто не найти слов.

— Было очень много всего. Соединить бы все отдельные кусочки и грани того, что пережито, вместе, чтобы вдруг увидеть и осознать все сразу, целиком! Только как?

Проходит время и вдруг оказывается, что жизнь не так проста, как хотелось бы. И не описать ее стройной Теорией Георгия Владимировича, и по Кастанеде не объяснить. Да и стоит ли вообще объяснять-то? Но, черт возьми, как хочется все-таки самому разобраться и постигнуть, — что же было за эти годы и что есть сейчас! Найти тончайшую грань между романтикой и цинизмом, между мистификацией и профанацией, между красивыми сказками и вульгарной психологизацией. Найти эту грань и написать обо всем, потому что нет такого в текстах, — ни в древних, ни в современных. Только не получится. Пустое… Но, попробовать можно.

Как-то в бане, еще в первый год нашего знакомства, Петр рассказал мне одну историю из своей юности. Дело было в геологической экспедиции, в тайге. Неподалеку (по таежным масштабам) от лагеря геологов было одно, как говорили знающие люди, «гиблое» место. По слухам, люди, уходившие в направлении того места, бесследно пропадали, поэтому рекомендовалось туда не соваться. И вот, однажды, очередной рабочий маршрут Петра проходил вблизи этого самого «гиблого» места. Петр никогда не искал «астральных приключений», он просто выполнял свою работу. Он пошел в том направлении и через некоторое время спустился в болотистую низину.

Петр тогда был уже не новичком в тайге, поэтому находить дорогу в заболоченной местности ему было несложно. А местность постепенно становилась все более и более интересной и загадочной. Повсюду стояли сухие деревья самых причудливых очертаний и форм, похожие на сказочные «сущности». Пейзаж казался почти фантастическим еще благодаря удивительным краскам заката. Пространство впереди как будто приглашало и манило и, хотя Петр удивился, что закат наступил слишком рано (Петр шел всего пару часов, а вышел в полдень), но решил пройти еще немного вперед, — почему-то казалось, что впереди ждет нечто необычное и захватывающее. Неожиданно быстро наступили сумерки. Петр остановился и, выбрав место, развел костер. Чувство усталости заставило его задремать. Дремал он недолго, — буквально несколько минут, — так, по крайней мере, ему казалось. Когда же он проснулся, глазам его предстало странное зрелище: была темная, беззвездная ночь, костер почти догорел, а вокруг него, на расстоянии нескольких метров, со скрипами, стонами и шорохами кружил хоровод «сущностей». Петр встряхнулся, протер глаза, но ничто не изменилось, — фантастические, ужасающие фигуры кружились вокруг. Положение было не из завидных. Стоит хоть чуть-чуть уступить импульсу страха и побежать, — и он неминуемо окажется в трясине. Определить направление невозможно, — звезд нет, а компас «сошел с ума» — стрелка беспорядочно двигалась. Сидеть и ждать утра — непонятно, чем все это обернется дальше, да и будет ли само утро? — часы показывали четыре часа дня. Само восприятие пространства и времени было сильно измененным. Костер догорел, а круг «сущностей», казалось, сомкнулся еще ближе.

Петр понял, что выйти оттуда он сможет только лишь в одном случае, — если сумеет отстраниться от страха и отчаяния и, опираясь на намерение выбраться, доверится внутреннему ощущению правильного направления. Ведь это направление осталось внутри и все, что нужно, — суметь вспомнить и почувствовать его. Ничего другого не оставалось. Петр двинулся, проламываясь через круг «сущностей». Спотыкаясь, падая, проваливаясь неглубоко в болото: Движение тела воспринималось отстраненно, как бы со стороны. Зато концентрация на внутреннем компасе была очень мощной. Долго ли он шел или нет, сказать было невозможно. Вокруг была темнота и безвременье:

Рассвет застал Петра, когда он уже выбрался из низины и вышел на тропинку, ведущую к лагерю.

То, чему я учился у Петра эти семь лет можно объединить одной метафорой: — я учился чувствовать «внутренний компас» на Целостность и удерживать на нем концентрацию внимания. А «сущностей», отвлекающих от этого компаса было очень много и были они самые разные, — и заманчивые, и увлекательные, и устрашающие почти до безумия, и вгоняющие в тупую апатию: Неожиданных поворотов судьбы, ситуаций и практик было огромное множество, но все это невозможно описать линейной логикой, как какую-то последовательность событий, — не удастся показать многомерность происходящего, а хотелось бы. Так что, попробую «технику» небольших вкраплений из разных сюжетных «срезов», «разрозненных мазков на полотне», — может быть получится таким образом создать намек на объемную картину.

Идея написать книгу про российских саньясинов впервые появилась году в девяносто пятом. Дело было летом под Тихвином (это двести с лишним километров на юго-восток от Питера). Мы — Петр и несколько учеников, сидели у костра и вспоминали анекдоты и истории из жизни. Петр, намекнув на нашу пассивность и избалованность, начал рассказывать про «героев минувших лет», — про тех, кто шел напролом по нехоженым тропам, чтобы добыть каждую крупицу Знания, про тех, чья жизнь была наполнена риском и приключениями, про тех, кто в труднейших условиях сумел совершить внутренний подвиг. Истории эти подчеркивали полную нашу несостоятельность и безнадежность по сравнению со «старой гвардией», но, в то же время, они вдохновляли на прорыв из рутины безынициативности и пассивной позиции, в которой большинство из нас пребывало. Кроме того, многие из этих историй были веселыми, а некоторые еще и напрочь «сбивали крышу» своей парадоксальностью. Тут же кто-то выдвинул идею собрать побольше таких историй и опубликовать их, — этакий сборник притч в стиле «Русский Дзен».

Идея казалась привлекательной, но, как и многие замечательные задумки, она была отложена, как говориться, до лучших времен. Хотя, время от времени Петр рассказывал все новые истории, в том числе о себе и о своих друзьях, с которыми он начинал свой Путь.

Потом, года через полтора, пришла еще одна волна вдохновения, когда я опять чуть было не взялся за перо, готовый начать записывать все истории, которые услышал от Петра. Это был период, когда у меня вдруг проявился патриотизм. Как-то обидно стало, что приезжают разные «американы» и очень серьезно так поучают русского человека, как ему жить. И свято верят, что они там в своих Америках знают всю правду, а мы тут только и делаем, что дурака валяем. И наши граждане многие — тоже начинают в это верить. Потому, что, как всегда, нет пророка у нас самих, — на виду разные «клоуны», начитавшиеся книг да прошедшие какие-нибудь сертифицированные курсы на Западе или Востоке, а настоящие Мастера — в тени, сертификатов не имеют и другим не дают, и их никто не знает, да и не верит, что мы и сами много чего можем. Вот и захотелось показать и гастролерам этим и доверчивой публике, что все не так то просто, что есть у нас люди, у которых самим этим «американам» недурно было бы поучиться.

В это время я активно собирал разные истории типа как «наши» показали «им» кузькину мать. Например, про то, как два ученика одного русского мистика, — некие Костя и Гурам, — по рассказам хоть и разгильдяи, но очень непростые ребята, встречали одного американского Гуру. Тот американец был продолжателем, в каком-то колене, линии Гурджиева. И вот он приехал в Россию с намерением заняться просветительской деятельностью. И натолкнулся на Костю и Гурама. Те, — «после совместного распития», увезли вяло сопротивляющегося американца из Москвы в какую-то далекую провинцию. Уже через неделю пребывания там с Гурамом и Костей, Гуру признался, что те давно уже перевели в практику и жизнь то, о чем они там в своей Американской Школе только рассуждают, а еще через две недели он запросился к ним в ученики. На это ему поставили условие, — раздобыть в течение пары часов бутылку водки. А дело было ночью и происходило все это в середине восьмидесятых! Задание достать ночью бутылку водки в то время было очень серьезным. Американец, правда, показал себя с наилучшей стороны — хоть и не через два часа, а уже под утро, но притащил таки бутылку! Сияющий от счастья и с синяком под глазом.

Подобных историй было достаточно много. Однако по счастью, мой возбужденный патриотизм потихоньку пошел на убыль, что позволило трезво пересмотреть собранный материал и попытаться понять, — что же, собственно, я хочу написать. Стало ясно, что сборник анекдотов и эпатажных патриотических историй, — это поверхностный пласт информации, который может вытеснить ту, с одной стороны глубину, а с другой — противоречивость Российской Саньясы, которая как раз и заслуживает внимания. Так что, хотя часть забавных историй, безусловно, останется, но в основе последующего повествования будет то, что скажут сами герои Российской Саньясы.

Итак, прошло семь лет. Мы с Петром сидим у него дома, и нашу беседу я записываю на магнитофон:

21.2.1999

Влад: — Каким было, на твой взгляд, пространство Российской Саньясы?

Петр: — Я с ним знакомился, в том числе, когда путешествовал, работая в геологических экспедициях. В поездках встречались и отдельные люди, и группы искателей всевозможных ориентаций и убеждений. Иногда мы с ними неформально пересекались, иногда со стороны случалось их жизнь наблюдать, иногда уже позже понимал, с кем имел дело. Одна из характерных особенностей времени заключалась в том, что, безусловно, было много людей, которые искренне Искали, но при этом даже те, кто куда-то «проскакивал», были сильно изуродованы, искорежены и имели множество всяких, в лучшем случае рубцов и шрамов, а в худшем — серьезных отклонений психики и «физики» от сбалансированного, ясного, гармоничного состояния бытия. Происходило так, потому что господствовало мнение, будто можно за год-другой, а то и за несколько месяцев, «постичь», «кундалини поднять», «выйти» куда-нибудь, Просветлиться: Хотя идея необходимости живого Учителя витала все время и Учителей искали, не жалея ни сил ни средств, но в силу того, что найти по-настоящему компетентного и оправдавшего право Передачи всей своей жизнью человека было немыслимо сложно, самостийные эксперименты и самоэкзекуции, причем самые невероятные и, зачастую, теоретически вообще невозможные, становились основным «транспортным средством» к Истине. Со всеми вытекающими последствиями. На мой взгляд, до сих пор еще сохраняются у нас какие-то нездоровые страхи перед словами Мастер, Учитель. Почему появлялись и подвергались жесткому остракизму «Гуризмы», «Учительствования» всех мастей — это понятно и закономерно. Но и до сих пор, вместо того, чтобы восстановить статус этих, по сути, определений качества бытия человека — Учитель, Наставник, Искатель, Мастер, Ученик — наша «эзотерическая общественность» как-то стыдливо и очень с оглядкой, а чаще зло-иронично обращается с ним (определением), старательно избегая, уворачиваясь и оправдываясь, если приходится людей называть такими именами и соотносить истинную Передачу с конкретным, да еще и из России, человеком. Тогда, в семидесятые-восьмидесятые годы, было очень много самозванцев и шарлатанов (сейчас их несравнимо больше, но сейчас это в основном дельцы и массовики-затейники, к практике отношения не имеющие вообще никакого) и даже не столько шарлатанов, а просто людей, которые какой-то кусок знаний вроде бы (!) получали, тут же начинали «передавать» его, тут же придумывали ему «продолжение»: В результате частенько и такой «учитель» и его ученики переезжали в психбольницу или больницу обычную.

А пространство эзотерических Исканий и Искателей выглядело примерно так (точнее, можно попробовать и так тоже):

Немалая часть искателей сосредоточилась в лечебницах. Причем часть людей попала туда «заслуженно», — хорошо «поработав» над собой и где-то промахнувшись, а другая часть была туда помещена, потому что вызывающе себя вела и работа сводилась к тому, чтобы противопоставлять себя тем условиям, в которых люди вынуждены были жить. Противопоставления такого рода властью не терпелись, считались противозаконными и, соответственно люди, которые себя так вели, продолжали свои медитации на больничной койке; многие там оставались надолго.

Другая волна — отшельники, изгои, уединяльщики, природожители, которые разбредались по лесам, по экспедициям, по метеостанциям, селились в деревнях, землянках. Вот таких я встречал на бескрайних просторах СССР довольно часто. И среди них были люди, обладающие по крайней мере мощным потенциалом, безусловным устремлением и очень трезвым сознанием. Они медленно, каждый очень по-своему, с какими-то отворотами, остановками, но последовательно и планомерно нащупывали почву для движения, уединяясь, и работая каким-нибудь наблюдателем на метеостанции, охотником, собирателем смолы на лесной делянке. Иногда такие одиночки объединялись по двое или по трое. И все-таки, сколько таких «старателей» мне не попадалось, несмотря на очевидную глубину, большущую иногда проделанную работу, выход на Путь, видно было, что доступ к живому источнику информации и реальный пример жизни Просветленного человека является тем самым краеугольным камнем, которого не хватает катастрофически. Было такое выражение — «пройти под Сатори» — когда человек уже ну почти-почти совсем «попал», но в какой-то момент своей возносящейся траектории оказывался, что называется, не готов: или неожиданно глубоко внутренне надламывался, не выдерживая, не вписываясь что ли, в происходящие с ним изменения и превращения, теряя силы, волю и ориентиры, или погрязал в одинокой бытовой пасечниково-крестьяно-лесной идиллии, или, едва-едва балансируя в пограничных психо-физических состояниях, вынужденно принимал промельки чистого сознания или приступы эйфории за Искомое, погружаясь при этом в неизбывный глубиннейший внутренний конфликт: Вариации на эту тему и определяли это самое «пройти под Сатори», а, в общем-то, составляли существенную часть палитры российского эзотеризма. Чего-то «во всем этом» явно не хватало. И возникала сложная такая смесь некой удрученности, надрывности, тоскливой грусти, специальной какой-то осторожной, страусиной позиции в жизни (не ухудшить бы карму!), неоправданно бравурного, разудалого пофигизма и много чего еще в эту атмосферу наворочено было — тут можно долго копаться, но, как и любое целое, это тоже анализу поддается с трудом и очень относительно. Так что, это скорее наброски, чем исчерпывающее полотно.

Правда, где-то в Сибири я видел нескольких таежников, — это были могучие люди, очень уверенно стоящие на ногах, очень убедительные по жизни — люди были «на своем месте». Как у них это развернулась ситуация дальше — не знаю:

Далее у нас идет Советская Средняя Азия. Загадочное место, про которое ходило множество самых невероятных слухов. Поговаривали, что там на каждом базаре сидит суфий и тебя высматривает. И народ, конечно ломился в Педжекенд, в Бухару, в Самарканд, а то и куда поглуше. Затем приезжали и рассказывали, кто кого встретил и чему кого, и как научили. Ну, если чему-то научили, то все — вокруг «авторитета» организовывалась группа, и поехали! — «а-ля суфизм» или «а-ля Гурджиев», — начинались азиатские эксперименты над собой. Конечно, в Средней Азии были люди из Традиции, несомненно, но для того чтобы попасть к ним в Передачу, стать Учеником — возможностей было немного, потому что эти люди не выставляли себя никоим образом и войти с ними в настоящий контакт было неимоверно трудно по самым разным причинам. Скорее знание, что такие Учителя есть, было подстегивающим для искателя стимулом.

Кроме того, в тех же примерно краях предполагалось встречать Мастеров боевых искусств, которые ВСЕ знали, ВСЕ умели, были Просветленными и тому подобное. Их ВСЕ видели, про них ВСЕ рассказывали, вот только найти их не удавалось. Это еще один срез.

Жили-были еще по глухомани деды, целители, колдуны, но обычно все поиски в этом направлении заканчивались на уровне трав, зелий, колдовских манипуляций. Что касается «прямого прохода» — я с этим не сталкивался в языческой среде. Слухи, конечно же доходили, но реальных Мастеров, к сожалению, встретить не довелось. В те времена.

Следующий характерный пласт — это религиозные искатели, которые попадали в Библейскую атмосферу, читали Библию, молились и искали старцев. Здесь наставления случались, старцы были и посетителей принимали. Наиболее последовательно воплощавшие эту Дорогу часто становились монахами. Можно себе представить, чем мог закончить в 70-е годы человек, который бы начал церковно-религиозно жить, не имея крыши монастыря. Заклейменный позором социальный изгой, которому «в случае чего» тюрьма грозила и психбольница не менее, чем диссиденту или йогу. Религиозная жизнь, когда человек живет канонически и через каноническую жизнь либо утверждает религиозный догмат, либо выходит за его пределы и через Христианскую Веру реализуется сам во все времена привлекала людей на Руси. Были и одиночки, были и группы. Опять же, наличие или отсутствие духовного отца, старца, молитвенника со «стажем» во многом определяло качество, глубину церковно-религиозного движения, погружения в Православное Христианство или молитвенного делания.

Я думаю, тебе не составит особого труда найти ярких представителей так называемого эзотерического Христианства, причем именно Российского, по поводу которого можно написать весьма объемное, не имеющее никаких аналогов во всем Христианском мире, интереснейшее и поучительное исследование.

Но вот что интересно, так это наличие почти везде и всегда непременного атрибута: без водки дело просто не шло. Водка была абсолютным, ключевым Продуктом, который способствовал «Просветлению» безусловно. Пить считалось чуть ли не обязательным, — водка была важнейшим объектом медитации и для медитации в Российской Саньясе и, похоже, долго таковым и останется. Бед от этого и трагедий было много — чаще всего «искатели» благополучно спивались. А то и совершали, напившись, поступки, после которых обрести прежний смысл оказывалось едва ли возможным.

Ну, что еще можно обозначить на этой карте?

Пожалуй, Алтай, Забайкалье, Север. Или же, по содержанию: шаманы, Агни-йога, Шамбала. Буддийские дацаны, где не отметиться считалось просто неприличным. Вероятность оказаться учеником шамана сам можешь представить, с путями в Шамбалу всегда были некоторые проблемы, а в дацанах почему-то надолго — лет на девять-двенадцать хотя-бы — задерживаться у эзотериков наших не предполагалось.

Места, безусловно, сильные, информации вокруг да около витает много всякой разной, и технико-методико-теоретические конгломераты образовывались такие же дремучие и непроходимые, как сама Сибирская тайга или Северная тундра. А вот свои, родные, местные шаманы и мистики жили в этих регионах могучие, с глубочайшими корнями и системными, полномасштабными знаниями. Но ведь если к такому источнику припадешь, едва ли за месяц-другой напьешься. Да и отрываться не захочешь, если конечно свое нашел. И кто там где навсегда затерялся — одному Богу ведомо. А «интересненького», конечно, доходило много и в общем котле Российской эзотерики место занимало видное.

Если теперь все эти пласты Российской Саньясы собрать, то получается такой образ — разбитая хрустальная ваза, осколки которой по всей стране разбросаны. Каждый ищет свой осколок, потом идут попытки эти осколки соединить — в большинстве своем неудачные, потому, что, повторюсь, найти человека, который действительно являет собой звено Знания и который тебя согласится попробовать включить в непрерывный Учебный процесс — это всегда была удача редкая. Удача с большой буквы.

Может показаться, что довольно безрадостная, безнадежная картина получается. На самом же деле она просто бесконечно богатая, неописуемая, предельно неоднозначная, сверхмногогранная и полифоничная: специфика места, времени и людей, которая (специфика) аналогов, пожалуй, не имеет. Уникальнейшее, невиданное эзотерическое варево из ярчайших, преданнейших, достойнейших искателей, спивающихся и сходящих с ума адептов, странствующих и уединившихся знахарей и колдунов и много-много-много чего еще, плюс все мыслемые и немыслемые, древнейшие и новейшие системы, Традиции, методики, упражнения, обряды, рецепты: Нескончаемая полемика вокруг темы внутреннего Учителя и ярчайшие, убедительнейшие представители обеих ее полюсов:

И за всем этим — атмосфера безусловной необходимости Искать и Работать. Во что бы то ни стало и несмотря ни на что. Романтика духовного искательства. Качество, как мне кажется, ныне существенно утраченное, а глубину и напряженность потерявшее — это уж точно.

Давай вернемся к наброскам областей поиска, можно, наверное, что-нибудь еще выделить. Вот, например, экспериментаторы от Самиздата, люди, читавшие много самиздатовских книжек. А самиздатовские книжки были всякие, и смешано там было все — от систем оздоровления, телесной энергетики, новых йог и до первых тогда появившихся книг К.Кастанеды, Мастеров Йоги, Е.Блаватской, А.Шмакова, Г.Гурджиева:

Иллюстрация: один человек, почитав систему Бутейко, дождался когда его родители куда-то уехали и обмотав, всего себя резиновыми жгутами так, чтобы «лишнее не дышало», решил, что либо Просветлится, либо сдохнет от недостатка кислорода.

В: — А что, система Бутейко обещала Просветление?

П: — Он почему-то вычитал, что да — должно быть что-то ТАКОЕ. Парень практически не дышал несколько суток, сидел в резиновых жгутах, не ел, не пил, в общем, — жуть, что он с собой сделал. Намерение было несгибаемым. У него действительно начались какие-то психо-физиологические эффекты. Как он потом рассказывал, — перед зеркалом наблюдал, как эмаль на зубах восстановилась, он «все понял», у него начались прозрения и осознания. В общем, человек жил в состоянии счастья и радости: несколько дней. Когда я его видел, он был действительно светлым человеком, глубоко грустным и больным совершенно. В результате эксперимента у него желудок «развалился», сердечно-сосудистая система, еще что-то. Найти «вход» в те переживания, которые тогда получил, найти ТОТ опыт вновь ему не удавалось никак. Как и смысл предстоящей жизни.

То есть свойственный русскому человеку «авось», когда мы, ничтоже сумнящеся, тараним «в лоб» любую стену, он в то время в Российской Саньясе безусловно проявлялся ярко. Два — три года внутренней работы и не столь уж важно, какой, — это многим казалось настолько уж долго, что едва ли не плохим тоном в некоторых, — конечно же, далеко не во всех! — коллективах считалось. Полтора — два месяца «хороших» усилий — и ты «там» уже — главное, «прорваться» — как на производственной штурмовщине в конце месяца..

В: — Где сейчас такие люди?

П: — Я думаю, что многие поумнели. Последствия таких экспериментов над собой и Практикой — очень впечатляющий учебный материал. Остепенились, протрезвели. Потом — худо-бедно, но все-таки стали появляться какие-то общедоступные, разрешенные источники информации. Из поездок в Индию люди привозили йогические комплексы, потом начинали их делать всей страной. Был такой «узаконенный» «комплекс Зубкова», который тиражировался, передавался, печатался в журналах. Этот социально утвержденный человек (Зубков) многим людям помог сориентироваться, определить направление поиска не претендуя на Духовные вершины, оздоравливая и очищая сознание от экстремизма и самотеррора в йоге.

А проследить отдельные судьбы — дело едва ли возможное, хотя одну закономерность отметить стоит. После первых же «оттепелей» относительно эзотерики и мистики произошло следующее: часть очень активных искателей оказалась на политических баррикадах и столь же азартно и самозабвенно занялась политическими играми; часть потеряла всякий интерес к самопознанию — сработал принцип «только запретный плод сладок», а некоторые осознали, что занимаются своим делом и другой, по содержанию, жизни им не надо, — вот у кого-то из этих последних ты интервью сейчас собираешь:

И вся эта неразбериха, весь этот хаос, всякая путаница, сложность толком разобраться в носителях учений, возникающих, как грибы после дождя, но и исчезающих невесть куда с неменьшей скоростью, — все это приводило к тому, что многоуровневость и искареженность, зачастую извращенность какая-то, наряду с искренней устремленностью, глубиной запроса и желанием тратить любые силы, средства и энергию на поиск Истины — создавали такой конгломерат, в котором от смешного до ужасного действительно был один шаг. Человек мог делать вещи, которые со стороны казались просто веселыми, забавными и смешными, и тут же умереть от разрыва сердца или кровоизлияния в мозг в результате этого смешного действия. Ведь, если в самиздатовской книжке было написано, что надо на голове час стоять, а потом два часа «медитировать на межбровье» — то так и делали. А это — самый безопасный и примитивный пример. События по распоряжению наставников куда как страшнее и изощреннее складывались. Ведь любовь к ближнему — вечный дефицит у людей на Земле:

Такая вот картина получается. Еще один интересный и занятный штрих к ней — люди необычайно дорожили найденным материалом. Если что-то удавалось найти или ты попадал в коллектив, где был человек, который что-то мог передать, — находиться в таком коллективе и учиться считалось необычайным везением и за это платили любые «деньги».

Вот цена, например, прозвучавшему вслух намерению: проходят люди из такого коллектива мимо какой-то «крутой» машины и один из них говорит: — «Вот бы на ней прокатиться!». Все — человек «попал» — теперь он должен это сделать как угодно — хочет угоняет, хочет ищет хозяина и договаривается, хочет — нанимает кого-то, кто ему машину эту угонит. Он сказал, что ему хотелось бы прокатиться. И если теперь он не будет изо всех сил пытаться заявленное выполнить, так, чтобы «продукт его деятельности» очевиден стал для всех, — он лишается возможности быть в этой компании, а такое для него смерти подобно. Обучение осознавать свои импульсы и проявления этих импульсов вовне — достигалось, в том числе, и такой вот внимательностью друг к другу. То есть принцип «падающего подтолкни» часто был ключевым в групповой работе.

Я знал человека, который на Дальний Восток уехал из-за неосторожно брошенного слова. В подобной группе, между делом, он сказал, что то ли ему хочется уссурийского тигра посмотреть, то ли еще чего-то в этих краях. Ну и все — к нему повернулись друзья и многозначительно так посмотрели. А парень был нищ, гол как сокол, отнюдь не путешественник, а напротив — маменькин сынок. Ну и что — парню пришлось зарабатывать на поездку на Дальний Восток, там устраиваться на работу, искать этого дурацкого тигра где-то: В общем он два года болтался по Дальнему Востоку, по тайге, приехал, естественно, совершенно изменившимся человеком — очень на него вся эта история конструктивно подействовала.

Тогда подобное считалось нормой. Никого не нужно было уговаривать. Очевидность, что так и должно быть, придавала ответственность и серьезность отношения к происходящему.

Довольно многочисленные эзотерические «кружки» приобретали «внешний вид» каких-либо уже известных учений — йога, суфизм, Гурджиев, еще что-то; появлялись «учебные пособия» — самиздат, тем самым сразу же провоцировался и возникал конфликт с «органами», конфликт с законом. Соответственно, возникало то лишнее напряжение, которое не дает жить медитативно, а требует прорывов, противостояний: Сложно было в то время встретить работу последовательную, релаксирующую, мягкую, без излишеств, без надругательств над собой, без эпатажа. А уж информационно и организационно адекватную условиям, обретшую соответствие без ущерба содержательного: А ведь это и есть признак Истинного Знания, преемственности и Мастерства.

В этом плане, конечно интересен Путь Василия Пантелеевича. Вот пример того, как Традиция обеспечивает себя всем необходимым для трансляции, в самых, казалось бы, невозможных условиях. Итак: необъятное пространство СССР; человек, который ни сном, ни духом не задумывается о своей внутренней жизни. После редких творческих всплесков (он тогда занимался резьбой по кости, — выставлялся несколько раз на ВДНХ), он попадает в банальную ситуацию, когда эти самые творческие импульсы пропали, и, вместо них, у него наступает глубокая депрессия. Смысл жизни и интерес к ней потерян, и человек начинает скитаться по всей стране. Проходит какое-то время и уже где-то на Чукотке сидит он в палатке (какая-то стройка народного хозяйства) и пьет, пребывая в беспросветной тоске. Женщина из соседней «брезентовой квартиры» предлагает «жить вместе и вести совместное хозяйство», тем самым, вырывая его на какое-то время из депрессии. При этом он вдруг получает интуитивный импульс поехать в Сибирь. Оказавшись в Сибири, в одном из городков попадает на полулегальную (довольно редкое явление по тем временам) лекцию по йоге. Попав на эту лекцию, осознает (вдруг!) необходимость йогой этой заниматься. Начинает что-то практиковать — попадает в переживания, на вопрос о природе которых тот самый лектор, который познакомил его с йогой, ответить и дать какие-то рекомендации не может. Пантелеич продолжает далее «париться» уже сам. Как положено дорвавшемуся до практики неофиту — все внутри у него трещит и лопается, но «состояния прут». И вот, волею судьбы (буквально) он оказывается в Ставропольском крае. Все совершается по интуиции (или, если угодно, по воле внутреннего Учителя, голос которого уже очевиден, различим и покоя не дает), без каких-либо логических доводов или обстоятельств. (Я предельно кратко описываю лишь общую канву событий, растянутых во времени на годы). И (опять вдруг) там случается в то же самое время один очень пожилой человек из Австралии(!), который почему-то говорит по-русски(!!) и оказывается человеком из Традиции(!!!). Этот Австралиец начинает Василию Пантелеевичу потихоньку объяснять ту самую «йогу», от которой Пантелеич уже к тому времени едва ли не умирает. Постепенно собираются еще два — три человека, которые присоединяются к работе. Работают очень интенсивно, отдавая на это все время и все силы. Через некоторое время Пантелеич вдруг соображает, что получает информацию, которая непохожа на то, что он читал в самиздатовских книжках по йоге. Более того, видит он, что вообще ничего, чему он учится у пожилого Австралийца, в книгах нет. В один прекрасный день случается НЕЧТО, что совершенно выходит за всякие описания. Жить так он еще не умеет, а опыт и интуиция подсказывают ему, что это как раз ТО САМОЕ. Подтвердив, засвидетельствовав Передачу, Австралиец вскоре, как и положено, пропадает, оставляя Василия Пантелеивича один на один с возникающими на этом месте непростыми вопросами. И Пантелеич получает через некоторое время импульс ехать в Алма Ату. Почему в Алма Ату? Что там, в этой Алма Ате, делать? Но он, уже абсолютно доверяя приходящей таким образом информации, едет, устраивается на завод слесарем, получает маленькую комнатку в общежитии. Ходит на завод, встает очень рано, ни свет, ни заря и ищет, как представить, предъявить, оформить то, что получено, ищет выхода, но выхода гармоничного, утверждающего соответственно новым условиям, высокие идеи Целостности, Духовности, Баланса, а не вступающего сразу же в конфликт и борьбу «за правое дело с порочной Советской действительностью». В свободное время гуляет по окрестным степям и горам. Потоком идут идеи, переживания, новые формы для вечного содержания, осознаются конкретные, простые, доступные способы, приемы привлечения внимания к наиболее Абстрактным, Неописуемым, Немыслимым граням Реальности; Абстракция находит совершенно новые, удивительно адекватные запросу времени выразительные и обучающие средства.

В то же время Василий Пантелеевич начинает Передачу, потому что осознает себя тождественным и тому человеку, который ему Передал, и не только человеку:

И, самое главное, что Василий Пантелеич находит возможность настолько самобытно, оригинально и неформально, «не по писанному», организовывать работу с людьми, настолько глубоко и точно и, одновременно, поразительно просто и понятно предъявлять и невербально формулировать самое естество Практики, при этом безукоризненно учитывая факторы окружающей действительности, что просто диву даешься. Это и есть реформаторская деятельность истинного Мастера, — по внешней форме учение может измениться до полной неузнаваемости, ни в какие известные ворота не влезать, а Суть и Смысл — Абсолютно Традиционны, Истинны и полны. И делается все это безупречно, — я не встречал ни одного «эзотерического авторитета», который бы не восхищался работой Пантелеича, — не мешает ни работа на заводе, ни общежитие, ни семь классов образования, — «если информация идет, то уж идет» — как он любил повторять.

Весь «предварительный» внешний хаос его жизни — типичный пример Российской Саньясы: мотание по стране, какие-то подпольные лекции, группы и встречи, самиздат, перезванивание по телефону с несколькими людьми для консультаций, — и, наконец, встреча с реальным Учителем. После чего — искреннее, всепоглощающее Подвижничество, Ученичество. Далее — Творческий Поток осознанно выбранной Своей жизни.

В: — Куда делся Австралиец?

П: — А кто ж его знает…

Естественно, что каждый человек, принимающий Знание, должен превзойти своего Учителя. Что означает — превзойти? Стать более Просветленным? — Нет, конечно, он «всего лишь» вынужден быть реформатором. То есть он преображает, в связи с Движением, Самообновлением Мира Учение: возникают новые живые опорные точки, живые новые формы, уточняется содержание на новом уровне и много чего еще происходит.

В: — Как так получилось, что вот Пантелеич, потом ты, Калинаускас тоже и еще некоторые контактировали со своими Учителями несколько лет, а затем как-то быстро получили Передачу? А мы сейчас «паримся» десяток лет и более и пока ни то, ни се:

П: — Вопрос, конечно, исключительно некорректно поставлен: «быстро получили», «десяток лет паримся» (это что, срок, что ли?), и кто это «мы»? А «ни то ни се» — это о чем? Прежде всего, в Передаче нет и быть не может никакой логики, никаких причинно-следственных зависимостей, — это Таинство, Милость и Удача. Но, если очень хочется, можно и здесь «объективные» зависимости выискать. Тем более, в каждом конкретном случае. Был во-первых, предварительный большой объем «совпадений», «попаданий». У Пантелеича, например, были спонтанные переживания Абстракции еще задолго до встречи с Учителем, была предрасположенность совершенно очевидная, необычайно интенсивный внутренний запрос и поиск, воля железная и полная сдача Учителю с самого начала. Что касается меня: я с ним контактировал долго. До встречи с ним я могу проследить цепочку действий и событий в этом направлении с самого детства, шел набор информации и она разворачивалась; и я искал уже до того; в том числе это и постоянные мои профессиональные экспедиции и поездки, которые меня сводили с неслучайными людьми. Поэтому еще при первой встрече с Василием Пантелеевичем катализировался тот опыт, который был собран. И после того, как у нас состоялись сущностные отношения, контакт продолжался долго, очень конструктивно, очень творчески и многопланово, многомерно. Вокруг, рядом с Мастером, всегда существует «аура Реальности», что ли — потенциальностью полуматериализовавшаяся в творческом процессе, — опредмеченная и овеществленная — впитывай, действуй «в соответствии», созерцай, следуй, участвуй — словом, учись и твори — БУДЬ! — чего еще надо. Вот и старался я как мог и внимательным быть, и намеки на действия не пропускать, и отношениям с людьми учиться — людей-то, понятное дело, вокруг перебывало каких только вообразить можно с богатым воображением. А предлагает Василий Пантелеевич всегда очень-очень незаметно и ненавязчиво, уловить, не придумывая собственных интерпретаций, такой намек — уже целая история; ну, и, конечно, а может и прежде всего, восхищался и учился той полноте Любви, которая пропитывала буквально каждый миг его жизни:

Особенность человека, который выбрал Передачу Знания, в том, что он как на самых глобальных, так и на самых мелких явлениях жизни показывает одно и то же. ОДНО. Так Пантелеич демонстрировал, как надо делать, например, рабочие тапочки, чтобы состояние стремилось в «нужную сторону» и тапочки эти служили бы тем же «будильником» и «напоминателем» о том, для чего ты живешь; или показывал, как чесаться или одевать рубашку (не как упражнение, а видно было как он это все делает). На самом деле он открывал, как в любом действии, в каждое мгновение, жить так, чтобы, по крайней мере, «стрелка компаса» показывала одно направление. Этот «компас» выставляется личным примером очень убедительно. Появляется чутье. Потом уже, встречаясь с людьми, которые вели аналогичную деятельность, я не видел ни у кого столь широкого диапазона, как у Пантелеича.

Что интересно: как ни крути, — сейчас основной обмен информацией идет вербально. А Пантелеич все время тяготел к невербальным формам. Все, чему он учил, он предпочитал не рассказывать, а показать.

В: — Про него рассказывают, что он создавал практику буквально на голом месте.

П: — Да. Вот, например, едет он в автобусе. Вдруг достает записную книжку и начинает писать что-то корявым почерком, так как автобус трясется. Через день приносит информацию: «Использование стекла автобуса в качестве рабочего тренировочного устройства»: четыре плана изображения — свое изображение, стекло, за стеклом, перед стеклом — все это в разных пропорциях и так далее, — инструмент для работы с вниманием такой, что хоть не вылезай из автобуса. Опять же — что делать, когда есть четкое расписание автобусов, нет четкого расписания, спонтанное расписание — соответственно различные состояния сознания, позиции внимания, которые может использовать человек, стоящий на остановке.

Или вот говорят: «получение информации», «стирание информации» — вроде бы понятия, которые используются достаточно часто. Но когда Пантелеич предлагает тебе технику сборки — разборки одного слова — это наглядно (вообще его основная особенность в том, что у него все наглядно и абсолютно просто, просто до такой степени, что плакать хочется — ты каждый день на это смотрел, держал это в руках и не видел, что это все о том же — а Пантелеич тебе это показывает). Так вот со словом: слово пишется, потом разбирается на буквы, буквы меняются местами, каждая буква разбирается на черточки, черточки на точки — в результате остается чистый лист. Затем — обратный процесс. Пока ты разбираешь эти слова на бумаге, ты осознаешь, что аналогичный процесс во всю идет с мыслями и образами — они разбираются до «чистого листа». Без позы лотоса и волевых подвигов. И никакого обмана — все о-че-вид-но.

Однажды мы с Пантелеичем в баню пошли. Он в баню до этого не ходил, а я его как-то затащил туда. После первого раза он долго ходил в задумчивости, после второго — у него глаза засверкали и я понял, что он попался. И как-то раз он приносит в баню насос «лягушку» — знаешь, были такие «лягушки» — нажимаешь ногой или рукой и он дует. Приносит, значит, поднимает палец вверх и говорит заговорщически: — «Есть информация! Пойдем». — Заходим в парилку, он меня кладет на полку и начинает бегать вокруг с насосом и дуть, демонстрируя, как поток горячего воздуха можно локализовать, как его можно наоборот, расфокусировать, как создать «локальный очаг», а как «интегральный»: Долго он бегал, потом, чувствую, — перестал. Спрашиваю: — «Чего, Пантелеич не дуешь?» — А он: — «Насос плохой, не для всего подходит». Тут же, в парилке, начал его разбирать и пытаться сделать из плохого насоса хороший: В следующий заход смотрю, — Пантелеич стоит в «стойке», напыженный, натуженный весь, а его ребята в четыре веника обхаживают. Тут входит банщик, увидел это дело и говорит ему: — «Ты расслабься, чего ты так стоишь!» — Пантелеич ему отвечает: — «Расслабиться — это одна информация, а напрячься — другая!» — Постоял так еще немного и говорит: — «А вот теперь и расслабиться можно! — Послойное тепловое внимание! Чтоб до костей пробрало и наружу вышло!».

В следующий раз, войдя в парилку, при отсутствии веника, он снял резиновые тапочки и начал себя парить этими тапочками, а при этом еще принимал какие-то хитрые позы на полке. Мужики вокруг не выдержали, — смеются, — ну совершенно это было непонятно, а Пантелеич знай себе парится, причем с удовольствием, со знанием дела. — «Тапочки тоже, — говорит — инструмент!».

Он постоянно экспериментировал везде, где только можно. Он верен себе в том, что всегда ищет свой резонанс с любой ситуацией. В любом сложившемся стереотипе он находит нечто такое, что открывает Идею в еще одном ракурсе, в новом воплощении. Он в каждом уникальном явлении находил универсальное Присутствие. Поэтому все упражнения, какие-то иллюстративные идеи — они простые, проще пареной репы; хочется в них что-то усложнить, а когда начинаешь копаться, — там все есть и усложнять-то на самом деле нечего. Все без выкрутасов и мудреностей.

Для того, чтобы самые тонкие, неуловимые позиции внимания, Обращенность и Медитативность спровоцировать такими простыми средствами — это действительно нужно уметь видеть воплощение Истины во всем абсолютно. Такими вещами пространство было вокруг Пантелеича насыщено до предела, до звона, — только бери, впитывай. Он как Мастер, как Учитель был безупречен. Я понимал, что очень многое пропускаю мимо, что не все улавливаю, но в то же время, поскольку искренне и внимательно в этом жил, то потом нужное вовремя всплывало, и какие-то вскользь брошенные Пантелеичем фразы или вроде-бы проходные сюжеты начинали раскрываться, иногда уже значительно позже.

Хочется напомнить, что здесь происходит описание моего отношения, моего восприятия любимого человека, а не «объективное» изложение фактов «на самом деле».

Насколько все-таки сложно было в то время (в семидесятые-восьмидесятые) находить таких людей, как Пантелеич (хотя, наверное, так всегда), и даже вообще поверить, что здесь, в России, может такое быть, что это не где-то там, — в Гималаях или в Мексике:

Сейчас есть, как мне кажется, все-таки преобладающая интеллектуальность: в способах передачи, в систематизации материала — это, большей частью, лекции, беседы, объяснения: Есть всегда опережающее интеллектуальное знание относительно внутреннего опыта. Как ни крути. Можно объяснять, что сейчас так мир устроен, но на мой взгляд, это следствие того, что Искусство Передачи на территории Союза не культивировалось. Есть в России люди Реализованные, Просветленные, но они не Учителя по своему складу. И существует дефицит невербальных, но доступных содержательных форм. Не просто молчание — сейчас молчание конечно же мало доступно для большинства: Существует какое-то пренебрежительное отношение к так называемым «техническим» приемам, системам тренировочных техник, технологий, которые якобы «занижают» смысл, обращая человека к «телесной энергетике». Это отношение, по-моему — следствие комплекса «крутизны». Любая техника, которую показывает Мастер, самая простая — она тебя наталкивает все равно туда же — будь это шевеление пальцем определенным образом или «серьезная» медитация, в которой ты пытаешься уточнить для себя переживание Смысла или Ценности. Зачастую оказывается, что шевеление пальцами очень эффективно приводит к кардинальному преображению человека, будучи подсказано Мастером вовремя.

Эта самая простота и неисчерпаемая глубина в простоте, зачастую не позволяли брать, извлекать информацию, потому что вокруг ходили слухи о таинственных суфиях, магах, — а тут тебе какое-то вращение в суставах или пять-десять секунд работы с абстрактным цветовым экраном.

С другой стороны, на этом примере видна безусловная ориентация на окружающую реальность, безусловная динамика информации в связи с изменением социального климата, политических условий, культурных: В то же время — полная независимость, потому что все более и более универсальные, не «окрашенные» формы использовались, в которых усмотреть какую-то крамолу никто не мог: ну что там то же вращение в суставах — даже неудобно было КГБшникам привязываться с претензиями, что происходит йога. Поэтому и скрываться-то не приходилось, наоборот, работали на виду, часто на улице и при народе. Истина, выраженная истинно, сама о себе позаботится наилучшим образом. Что надо — обязательно случится, что-то пройдет мимо внимания широкой общественности, а что-то будет им (общественным вниманием) замечено и окажется «положительным своевременным начинанием», будто сами собой сложатся причинно-следственные ряды — а в результате оказывается, что сложилась Школа, случился коллектив, состоялась Передача, возникли Пространство и Условия для жаждущих и ищущих — и все это без далеко идущих планов, проектов Творческой, Свободной и прочей Жизни, Самораскрытия и другой подобной чепухи. Была всегда и есть единственная задача: получить-расшифровать-реализовать приходящую информацию*. В соответствии с Идеей. Идеей Сферы, Баланса, Гармонии. Вот тут-то все и возникает, и раскрывается, и творится и освобождается — только думать, прогнозировать, рассчитывать происходящее оказывается бессмысленным и противоестественным. Но это так, к слову.

А если вернуться к началу нашего разговора, то выявляется еще один признак многоуровневости коллектива ищущих — Российской Саньясы. Этот признак заключается в том, что все фрагменты Знания, о которых я говорил вначале, выглядели так, что должна быть некая последовательность действий, выполнения практик, норм, требований, последовательность раскрытия «центров» и тому подобное. А так, чтобы любое действие совершать от Целого к Целому — этому можно было научиться только у человека, который так вот жил — от Целого к Целому. Такого Знания, где любое действие совершается не поэтапно, а от Целого. Его от недоученного человека не получить, даже если он очень устремленный. Поэтому появляются регламентированные последовательности и этапы, — надо, якобы, от этого идти к тому, сначала пройти и освоить «низ», а потом продвигаться «вверх». А ведь предельная индивидуализация наступает, если информация приходит от Целого. Это парадокс для ума. И об этом надо не только сказать, но и все время показывать, прежде всего, личным примером, жизнью своей.

Потому, наверное, часто встречались у Российских мистиков нестыковки, надрывы, провалы, что эта основополагающая, определяющая все ситуация, когда твоя Обращенность принимается человеком, который живет из Целого — была исключительной редкостью.

В: — Помнишь, ты рассказывал как-то про «сдачу» Учителю?

П: — Ценность нахождения в коллективах, где кто-то обладал хоть каким-то Знанием или ценность человека, который мог хоть чему-то тебя научить, была очень высокой и считалось очень большой удачей встретить такой коллектив и такого человека. И если внутри отзывалось нечто на возможность совместной работы, то вопрос о том, стоит ли сопротивляться, выпендриваться, — просто не вставал, у меня, по крайней мере, потому что всякие внутренние блокировки, которые могли помешать учебе, смывались волной необходимости, причем смывались очень эффективно. Стоило только представить, что я расстанусь с этим человеком, то есть потеряю источник информации, как все становилось на свои места. Выбирать не надо было. Хотя иногда были такие «промежуточные» наставники, которые выглядели очень двусмысленно. Например, один из них, сажая меня в крутейшие экспериментальные аскезы, тряс огромным животом и уплетал за обе щеки на моих глазах, хотя не отрицал для себя необходимости того же самого (аскезы). То есть он не говорил, что ведет такой образ жизни, потому что уже завершил свой Путь и ему можно все, — нет, просто ему еще немного нужно поготовиться, а заодно посмотреть, что со мной будет происходить. А для меня интуитивно было убедительно то, что он предлагал и я не вдавался в анализ — хороший наставник или плохой. Информация есть? — есть; дают ее? — дают; требуют за это послушания? — согласен!

Такие примеры может любой привести, кто серьезно тогда пытался найти практику. На этом строились отношения. Всякие капризы, рассусоливания, сомнения, — такого было мало. Если начиналось брюзжание, — такого человека просто выталкивало из этой среды и он оставался брюзжать уже где-то на обочине, а в колею больше не попадал. Хотя, повторяю, варианты «что-нибудь поделать» предлагались на удивление разнообразные и порой ну очень экзотические и изощренные.

С террористами, которые себе в угоду для личных целей использовали людей, мне посчастливилось всерьез не пересекаться, как-то и с астральными воителями, космическими засланцами, спасителями человечества и тому подобными, хотя и таких было предостаточно.

Вообще достаточно полно объять необъятный мир Российской Саньясы — дело практически безнадежное, а потому интересное и достойное внимания.