"Скелет из шкафа" - читать интересную книгу автора (Кускова Алина)

Глава 4 «Я начал жить в трущобах городски-и-и-их…»

Светлана Копейкина вела рано утром ребенка в детский сад. Ванька капризничал, идти в садик не хотел, хныкал, звал папу и показывал маме длинный розовый язык. Светлана горестно покачивала головой и хлюпала носом при упоминании о неверном супруге, бросившем ее с сыном на произвол судьбы из-за какой-то нелепой ссоры. Впрочем, как уже знала Светлана, у ее мужа была любовница, к которой подлец и негодяй Копейкин моментально переметнулся, лишь только подвернулся повод. Любовница выглядела пухлой блондинкой дебильного вида и была под стать недалекому Василию. А еще она была очень состоятельной! Раз Василий без объяснения причины бросил свою работу в престижном банке, на то должны быть веские основания. Он бросил работу, на которую его по знакомству устроила тетя Нина! Как теперь Светлане оправдываться перед друзьями и знакомыми? Светлана сказала тете Нине, что Копейкин попал под трамвай. Это показалось ей лучшим выходом из создавшегося положения. Разумеется, тетя Нина воспылала желанием проведать раненого Василия сразу после операции… Светлана сказала, что у Василия отрезали детородные органы, застрявшие на рельсах… А еще она сказала, что все это случилось в другом городе, в Костроме, куда Копейкин ездил проведывать свою больную матушку.

Она совсем завралась! И не знала, что делать. Утешала себя тем, что неверные мужчины как бумеранги всегда возвращаются обратно, и готовилась получить бумерангом по имени Василий внезапный удар по лбу. Ничего хорошего она от него не ждала, даже если бы тот надумал вернуться, что она стала бы с ним делать?! Делать вид, что ничего не произошло, она не сможет. Простить неверного мужа?! Никогда. Разве что… Нет, пусть он сначала вернется.

Светлана стремительно вышагивала по тротуару в направлении детского садика, ведя за руку сына. Тот хныкал и слабо упирался, понимал, что с мамой спорить бесполезно, но был вылитый Копейкин и все равно спорил.

— Папа! Папа! — прокричал Ванька, оглядываясь назад, на родную пятиэтажку.

— И дался он тебе, — в сердцах сказала Светлана, не оборачиваясь. — Забудь о нем хоть на сегодня!

— Папка же, папка!

Изумленный ребенок проводил глазами двух мужчин, вылезших из подъехавшей к их дому иномарки, и без всякого энтузиазма поплелся в детский сад.

— Вот, здесь и живет Жан, — сказал Туровский Василию, кивая на пятиэтажку. — Не бог весть какая жилплощадь, она досталась ему по наследству, и как говорится, дареному коню в зубы не смотрят…

— А что, чудненько! — потер руки Копейкин. — Что-то до боли знакомое мне напоминает.

— Да, конечно, — согласился с ним Туровский, — эти старые дома все одинаковые. Порою кажется, что ты прожил в них всю жизнь.

— Ну, здравствуй, сосед, — раздалось рядом с Василием. Он повернулся и увидел старую грымзу в очках, недоброжелательно оглядывающую его с головы до ног.

— Добрый день, мадам, — Туровский галантно склонил голову и обезоруживающе улыбнулся. — Мы действительно ваши соседи. Из этого подъезда…

— А я из того, — хмыкнула бабуленция и поковыляла к себе в подъезд.

— М-да, — сказал Туровский, — контингент тут своеобразный. Пенсионерки в подавляющей массе совершенно безобидны, но некоторые имеют тенденцию к ссорам и мелким склокам с соседями. От них лучше избавляться добротой и пониманием.

— М-да, — сказал Василий, глядя бабульке вслед, — кого-то она мне напоминает… А, наверное, соседку Снежаны Варвару Владимировну.

— В каждом таком дворе, — вздохнул Туровский, заходя в подъезд, — есть своя Варвара Владимировна, от которой лучше держаться на расстоянии.

Мужчины поднялись на третий этаж и остановились у дверей квартиры Жана. Пока Андрей искал ключи от квартиры, он предостерег Василия от поспешного проникновения внутрь. Но тот не послушал, лишь только дверь распахнулась, устремился в квартиру. В темноте узкого коридора раздался воинственный клич индейцев племени Чероки, скальпирующих свою жертву.

— Люди! Убивают! — закричал Копейкин, чувствуя, что с него сдирают скальп.

— Муся, это ты? — поинтересовался Туровский, щелкая выключателем. — Ага, это ты, крошка, — сказал он, снимая с головы Копейкина сиамского кота. Кошку. Он всегда путал пол этого редкого животного.

— Что это? — прошептал изумленный Василий, потирая пострадавший затылок.

— Кот, кошка Жана. В отличие от людей он не может избавиться от своих дурных привычек. Любит, зараза, прыгать на головы входящих, — Андрей вспомнил свой первый горький опыт. Жан его тоже предупреждал. И обрадовался, что на этот раз первым зашел Василий.

— И я должен жить с этим исчадием ада?!

— Заметь, Василий, совершенно бесплатно!

Возразить Копейкин не смог, он экономил.

Пока новый жилец осваивался в квартире, Туровский сидел в кресле и ловил себя на мысли, что перескакивал с Копейкиным с «вы» на «ты». Это не сулило ничего хорошего, сближение с клиентом обычно позволяло последнему диктовать сыщику условия и капризничать не в меру. Но клиентом был не Копейкин, а Снежана. Это в ее странном деле с угрожающими записками и звонками ему следовало разобраться, занимаясь попутно беспамятным Василием.

В соседнем кресле лежала красавица Муся и презрительно щурила свои синие глаза. Копейкин ей принципиально не нравился. От него не пахло рыбой, как от Жана, он, переступив порог, не кидался открывать ею любимый «Кискас», и этот новый жилец вовсе не стремился почесать ей за ушком.

— Она меня не сожрет ночью? — с тревогой в голосе поинтересовался Василий, вернувшись в комнату с балкона, где он обозревал окрестности. — Какой у нее хищный взгляд! Как у той роковой брюнетки, что выпотрошила меня в ресторане, чем-то опоила и подкинула в машину к Алене.

— Так, так, — сказал сыщик, внимательно глядя на Василия. — Уже появляется логическая цепочка.

— И окрестности, — нахмурился Василий, — кажутся мне слишком знакомыми. Впрочем, эти старые районы все на одно лицо, как и дома. Много зелени, я видел неподалеку парк. Только зачем он мне? Кажется, я часто ходил в парк, не помню зачем. А, наверное, у меня был собственный парк, я же состоятельный гражданин…

— Василий, у меня есть знакомый компьютерщик, давай составим фоторобот брюнетки из ресторана.

— Не получится, — разочарованно вздохнул тот, поразмыслив несколько секунд, — я не всю ее хорошо помню, а частями. — И он потряс руками возле своей груди.

— М-да.

— Но я думаю, что что-то скоро вспомню.

— Я тоже так думаю, — согласился с ним сыщик. — Вполне возможно, это случится сегодня. Сейчас мы поедем с тобой к Копейкиным, которые заключают мой список. Я созвонился с ними, они ждут. Очень порядочная многодетная семья, вполне приличные люди, балансирующие на грани бедности и выживания в критических условиях современной действительности. Девушек мы с собой брать не станем, слишком негативное впечатление может сказаться на их шаткой нервной системе.

— А мою систему?! — возмутился Василий, неосмотрительно плюхаясь в кресло на Мусю, — мою систему не жалко?! А! У! Ё!

Муся не стерпела этакого нахальства и вцепилась зубами в мягкое место Копейкина.

Он взлетел к потолку, нецензурно ругаясь.

— Чтобы я когда-нибудь завел кота?! Никогда! Только через мой труп!

— Чтобы ты действительно не оказался трупом, — усмехнулся Туровский, — тебе придется найти с ней общий язык. Начни с корма, она голодная.

Продолжая нехорошо ругаться, Василий отправился на кухню.

— Все бабы и кошки стервы, только прикидываются мягкими и пушистыми, а как только чуть их подвинешь, сразу впиваются всеми клыками в незащищенное место, — доносилось его ворчание из кухни, где он открывал банку консервов. — Многодетная семья? Причем тут я? Я хорошо помню, что никогда не имел массу братьев или сестер. Или не помню? Ерунда какая! Я что, многодетный отец?! На, жри, зараза!

Василий плюхнул содержимое банки в миску и ногой подтолкнул ее к двери, чтобы кошка увидела свой завтрак. Но Муся принадлежала к изысканному обществу дорогостоящих питомцев. Она лениво зевнула, презрительно поглядела на Василия и демонстративно отвернулась. Туровскому пришлось подсказать Копейкину дальнейшие действия, и тот отправился в ванную очищать кошачий туалет. Только после этого Муся с небрежной ленцой соскочила с кресла и, медленно вышагивая, подошла к своей миске.

— Скотина, — выглянул раздосадованный Копейкин, — услала меня чистить клозет и выпендривается!

— Тише, — приложил палец к губам Туровский, — не ругайся на нее, а то она откажется есть. И тогда, если с ней что-то случится, к примеру, кошка сдохнет от голода, запомни это Василий, тебе действительно лучше быть трупом. Жан тебя за Мусю убьет.

— Скотинка, — деланно улыбнулся кошке Василий и произнес ласковым голосом, — уси-пуси, чтоб ты только не сдохла, боюсь, Снежана обратно меня не пустит.

Муся недовольно посмотрела на Копейкина и принялась есть свой «Кискас».

— А вы подружитесь, — заключил свои наблюдения за кошкой и новым жильцом Туровский. — Если она стала есть фактически из твоих рук, то не все еще потеряно!

— Еще бы, — из ванной высунулся Василий с чистым лотком, — я-то на самом деле добрый и пушистый! Уси-пуси…

— Заканчивай любезничать, — махнул рукой сыщик, — поедем, нас ждут в многодетной семье.

— Может, я останусь?! — поморщился Василий.

Но Туровский грозно нахмурился, и он перестал сопротивляться.

Снежана облегченно вздохнула, наконец-то она осталась без подкидыша. Суета последних дней совершенно вымотала ее, к тому же, как она надеялась, вместе с исчезновением из квартиры Василия, исчезнут и больше не станут приходить угрожающие записки. Пожалуйста, господа, забирайте Копейкина себе, ей он больше не нужен, да и никогда не был нужен в принципе. Их случайное знакомство можно было бы отнести к разряду курьезных, если бы не угрозы, в этом случае все отдавало криминалом.

Снежана налила в таз воды, добавила туда жидкого мыла с ароматом жасмина и поставила таз на пол. После выселения Василия она собиралась провести генеральную уборку. Обычно ей помогала подруга, но сегодня Алена трудилась в магазине, продавая книги и канцелярские принадлежности. Для того, чтобы не чувствовать себя одиноко, Снежана включила магнитолу. И через пять минут выключила. Радостное настроение уступило место озабоченному. Ей захотелось подумать.

Она бросила тряпку в таз и села на подоконник.

По двору вышагивала Варвара Владимировна, выискивая новую жертву для своих многочисленных рассказов про расчлененку. Если бы не эта старая вредная дама, то Снежана не пустила бы Копейкина к себе на порог, давая ему повод выкрутиться самому, а не обрекать на мучения подруг и одного незадачливого сыщика. Сыщик, правда, следует отдать ему должное, нашел родственников Василия, но, как оказалось, тот ничего толком не вспомнил.

Временная амнезия. Снежана знала, что ею порой страдают люди, пережившие страшное потрясение, ударившиеся головой или просто сошедшие с ума. Копейкин походил на шизофреника, у него была своя мания — он чувствовал себя чуть ли не олигархом. Впрочем, деньги он считал действительно профессионально, одет был прилично, повадки имел соответствующие статусу состоятельного придурка, то есть временами капризничал.

Если предположить, что его ударили по голове после ресторана друзья-бандиты, после чего погрузили в автомобиль, беззаботно брошенный ее подругой, то вырисовывается страшная картина случившегося. Бизнесмен Копейкин вместе с преступными элементами-друзьями отправляется в ресторан праздновать удачное завершение криминальной сделки, где западает на роковую брюнетку, подругу одного из авторитетов. Рассвирепевший авторитет тихонько выводит Копейкина из строя ударом дубины по неразумной головушке. Нет, дубины не было, авторитеты любят пользоваться битами. Бац! И из дурной головы Василия вылетают все умные мысли. Остается несколько совершенно бесперспективных — имя, фамилия, род занятий… На следующий день авторитет опомнился и начал искать Василия. Или это от него потребовали другие авторитеты. Тогда понятен смысл записок — «Отдай то, что тебе не принадлежит!». Только умственно ограниченный тип мог написать подобную глупость! Нет, чтобы четко изложить мысль — «верни Копейкина, идиотка». Так бы написал хороший филолог, бандиты выражаются как раз двусмысленно.

Итак, все ясно, сотоварищей Василия следует искать в криминальной среде.

Тогда почему у него нет наколок?! Свел, это теперь не модно.

Почему копается сыщик? Безусловно, семья Горецких является слабой зацепкой в этом деле. Ведь Василий мог быть родом из добропорядочной семьи, но на жизненном пути внезапно встретил преступных элементов и скатился по наклонной. Да, нужно внедриться в криминальную малину и попытаться все выяснить на месте. Кто станет внедряться? Только не она. А если внедряться захочет Алена, которую вечно тянет на приключения?! До этого довести нельзя! Лучше потерпеть немного и подождать, пока Василий все вспомнит сам. К тому же, терпеть стало гораздо легче, он далеко и появится только к вечеру. И все это время Снежана может жить спокойно.

Ее размышления прервал звонок в дверь. Она никого не ждала и первым делом поглядела в глазок. За дверью стояла Варвара Владимировна и ядовито улыбалась.

— Держите, милочка, вам просили передать.

Соседка протянула ей маленькую запакованную в целлофан коробочку.

— Кто просил передать? — поинтересовалась Снежана.

— Незнакомый маленький мальчик, — пожала плечами та. — Я его первый раз видела в нашем дворе. Представляете, дорогая, у него на футболке стоят цифры, словно он из многодетной семьи и его только что подсчитали! Разве можно ходить по улице с цифрами на футболке?! Любой маньяк, ведущий счет своим жертвам, за это зацепится. Слышали, а в соседнем квартале снова расчлененка! Только на этот раз правоохранительные органы скрывают от населения правду. Говорят, что она случилась на рынке и это была свинья. Какое свинство с их стороны! А слышали…

— Спасибо, Варвара Владимировна. Я пойду, у меня вода в ванной переливается, — соврала Снежана и захлопнула дверь.

Соседка не обиделась, она привыкла к подобному обращению.

Предчувствуя недоброе, Снежана дрожащими руками вскрыла коробочку. Там оказалась пудра. Новая, нетронутая, только что из магазина. В пудре лежала записка.

— «Отдай, иначе умрешь!».

Машинально кинув записку на стол, Снежана дотронулась пуховкой до гладкого слоя и, поглядев в зеркальце пудреницы, напудрила нос.

— Спасибо за подарок, — вздохнула она, — но мне этот тон не подходит.

Дым в частном доме семейства Огурцовых-Копейкиных стоял коромыслом. Степанида Трофимовна ловко снуя грузным, на первый взгляд, казалось бы, неповоротливым, телом по небольшой кухне одновременно жарила сухари и поглядывала в окно, где во дворе в песочнице возилась парочка внуков, перепачканных до такой степени, что узнать, кто конкретно возился в песке, можно было только хорошенько отстирав их обоих. Во время очередного выглядывания бабули в окно один из них со всего маху ударил другого лопаткой по голове, тот другой заорал, больше от обиды, чем от боли, и принялся тереть грязными кулачками сопливое лицо, все больше принимая неузнаваемый вид.

— Санька! Колька! Или Минька с Вовкой! Прекратите орать! — поругалась Степанида Трофимовна на внуков и продолжила палить сухари.

Да, она их палила специально. До такой степени, чтобы у вошедших в их дом от едкого запаха гари прослезились глаза. С довольной усмешкой глядя на подготовленную горку репчатого лука, мать одного сына и бабушка двенадцати внуков старалась изо всех сил испоганить внешний вид кухни и комнат в целом к приходу долгожданных гостей. Обычно нормальные люди поступают наоборот, приукрашивая свое жилище, но Степанида Трофимовна не собиралась пускать пыль в глаза. Это только ее невестка Любаша могла твердить на каждом перекрестке, что у них все хорошо, они живут большой и дружной семьей. Степанида Трофимовна горько усмехнулась. Это только ее непутевый сын Трофим, названный так в честь ее отца, властного волевого шахтера из славного города Донецка, мог наивно предполагать, что многочисленное семейство благополучно живет на его скромную зарплату учителя ОБЖ средней школы. Степаниде Трофимовне пришлось тратить всю свою пенсию на внуков, а ведь она собиралась на пенсии путешествовать! Как любой приличный заграничный пенсионер! Вместо этого ее путешествия ограничивались яслями, детским садом и школьными родительскими собраниями, куда не успевала ходить Любаша. И теперь, когда представилась блестящая возможность бесплатно, по государственной национальной программе получить новый частный дом со всеми удобствами в ближайшем пригороде, она не собиралась сидеть, сложа руки. Степанида Трофимовна действовала.

— Любаша! — позвала она невестку, — иди резать лук! Пусть они увидят слезы матери, выкормившей дюжину граждан для своей страны! Иди быстрее, времени осталось мало!

— А как же Трофим? — из комнаты донесся неуверенный голос невестки, — он сам не справится.

— Эх, ма, — Степанида Трофимовна вытерла руки о передник, высунулась в окно и показала внукам здоровенный кулак, после чего направилась в комнату.

Любаша, полная миловидная женщина, стояла рядом с сидевшим на стуле худым длинноносым мужем и пыталась нацепить на его левый глаз пиратскую повязку, временно позаимствованную у сыновей. Трофим недовольно морщился, просил передвинуть повязку на правый глаз потому, что левый у него хорошо видит, а правый все равно хуже, Любаша послушно передвигала и интересовалась, не жмет ли ему черная лента с кружком посредине, украшенным черепом и скрещенными костями.

— Делов-то, — возмутилась Степанида Трофимовна, моментально водружая повязку на левый глаз и безжалостно завязывая ее на лысом затылке великовозрастного сына. — Отлично! Теперь ныряй в кресло-качалку!

— Мама, — взмолился Трофим, — креслу, как и нашему дому, сто лет! Оно развалится подо мной!

— Получишь дополнительные увечья, — поразмыслила Степанида Трофимовна, — ничего страшного, зато будет жизненно. Отец-страдалец…

Она запустила руку в редкую растительность на голове сына, взлохматив ее до предела, с корнем вырвала верхнюю пуговицу на линялой рубашке, надетой специально для этого случая, и наклонилась.

— Мама, — страдальчески произнес сын, — зачем?

Степанида Трофимовна, молча, закатала ему брючины до худых коленок, сняла тапок и толстым пальцем проковыряла намечавшуюся дырочку на месте для большого пальца ноги. Дыра стала огромной. Довольная Степанида Трофимовна водрузила тапок на место и поднялась со вздохом.

— Чего-то не хватает, — она критически оглядела сына. — Никакой фантазии! — последнее замечание касалось невестки.

Несколько секунд троица думала. Во время этого Трофим нервно передернул головой, почуяв запах гари.

— Идея! — воскликнула Степанида Трофимовна. — Станешь трясти головой как контуженный! И изредка дергаться как эпилептик.

— Мама, может быть, не надо этого? — заступилась за супруга Любаша.

— Надо, дети, надо, — торжественно произнесла мама и накинулась на невестку. — Сними парадный халат! Ты что, сдурела?! Где наша половая тряпка?! Если вы меня подведете, то учтите, что вы подведете всю семью! И голодные рты вам, дорогие родители, этого не простят!

Словно в подтверждение слов бабушки из детского закутка показалась озадаченная голова десятилетнего мальчугана в круглых очках и умным выражением на худеньком лице. Мальчуган выглядел болезненным и тщедушным, что подчеркивали Любашины тени бордового цвета, делая его глаза воспаленными страшной болезнью. Очки увеличивали эту воспаленность, и она казалась огромной. Следом за ним оттуда показалась физиономия постарше, но с такой же боевой раскраской едва дышащего ребенка.

— Реально, предки, — серьезно сказала старшая физиономия, — не выпендривайтесь! Сами говорили, что нужно слушать старших. Я хочу отдельную комнату!

— А я хочу велосипед!

Степанида Трофимовна ласково могучей рукой засунула физиономии внуков обратно в закуток, приказав высунуться оттуда по первому требованию, когда придут гости. Желательно раздетыми, чтобы те смогли умилиться животами, прилипшими к позвоночнику.

— Но в этом возрасте все дети худые, — попыталась оправдаться Любаша.

— Да?! — Степанида Трофимовна ткнула пухлым пальцем в отпрыска. — Трофим в детстве всегда был аппетитным!

Худой как велосипед, о котором постоянно мечтал его сын, Трофим не стал спорить с матерью. Споры всегда заканчивались одинаково: мама обижалась, грозила бросить все и уехать в деревню, чем пугала Любашу, и им приходилось потакать ей во всем. Правда, чтобы быть справедливым, стоило отметить, что Степанида Трофимовна чаще находилась во вполне адекватном состоянии и, если с ней не спорили, ни с кем не ругалась. Этот раз был явно из ряда вон выходящим, отсюда ее поведение казалось неадекватным. Но получить новый дом хотелось всем.

— Все, — радостно сказала Степанида Трофимовна, когда от запаха гари в комнатах дышать стало нечем. — Пошли резать лук!

Трофим, сидя в старом шатком кресле-качалке, которое еще видело зад современника Чапаева, нервно передернул головой.

— Так держать, сынок, — похвалила его мать. — Мы им еще покажем!

Андрей Туровский, выйдя из машины, еще раз сверился с адресом, написанным на листке блокнота, посмотрел на длинную, петляющую дорогу в рытвинах и ухабах, мысленно пересчитал старые кособокие домишки и удовлетворено крякнул. Сникший от увиденного понурого пейзажа городской окраины Василий Копейкин с недовольным видом, какой обычно принимали члены жилищной комиссии комитета социальной помощи населению при очередном посещении малоимущих граждан, претендующих на бесплатное жилье, неохотно вылез следом за сыщиком.

— Приехали, — резюмировал Туровский и кивнул на обшарпанное жилище, всем своим захудалым видом требующее немедленного сноса. — Здесь проживает семья Огурцовых-Копейкиных, которая может приветливо распахнуть тебе, Василий, как родственнику, пылкие объятия.

— Я не хочу объятий, — поморщился Копейкин, — чувствую, что здесь я не в своей тарелке. И вообще, из дома странно пахнет.

— Эх, Василий, вспоминай, так пахнет бедность!

И Туровский толкнул хлипкую калитку, та, заскрипев, пропустила мужчин внутрь.

Копейкин не успел вымолвить ни слова протеста по поводу того, что ничего из увиденного он не помнит и вспоминать не собирается, как на них стремительно, бешено вращая круглыми глазенками, из песочницы выскочили два мелких бесененка и повисли — один на Копейкине, другой — на сыщике.

— Дяденьки, — залепетали они, — дайте денежку! Дайте денежку, а то кушать очень хочется. Бабуля, мы правильно говорим? Денежку дай!

Туровский отлепил детей от себя и Копейкина, сунув мальчуганам по десятке, и подтолкнул в сторону песочницы. Довольные дети умчались также стремительно, как и появились. Он отряхнул светлый льняной костюм и перевел взгляд на Василия.

— Я что, должен их помнить?!

Туровский пожал плечами и пошел к дому.

— Батюшки-светы! Батюшки-светы! Какие гости дорогие к нам пожаловали!

На крыльцо вывалилась огромных размеров пожилая дама в рваном, местами до неприличия, халате, к засаленным бокам которого прижимались две хрупкие малолетние девочки. То, что это были девочки, Туровский догадался по испуганно торчавшим косичкам. Неопрятный, замызганный вид малышек кричал о крайней нищете, в которой пребывали их родители. Они, кстати, выглядывали из-за широких плечей пожилой дамы и смущенно улыбались.

— Долгожданные вы наши! — продолжила кричать дама и полезла обниматься.

Василий Копейкин побледнел, кровь отхлынула от его лица, он был готов потерять сознание.

— А ты чего тут стоишь, эпилептик?! Марш в кресло! — скомандовала дама, обращаясь к одноглазому сыну. — Не ровен час свалится на людей добрых, совсем подорвано здоровье у человека…

Василий, приняв возглас на свой счет, вырвался из цепких объятий и ринулся в комнаты, расталкивая хозяев, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Там он снова едва не потерял сознание от едкого дыма, защипавшего моментально заслезившиеся глаза. Обессиленный, он рухнул в первое попавшееся кресло, показавшееся из всей древне-старомодной, практически убогой обстановки жилища наименее ущербным. Оно оказалось по иронии судьбы старым креслом-качалкой, не выдержало напора и развалилось на деревяшки, бросив Копейкина на скрипучий пол. Василий громыхнул полным мешком с костями и жалобно застонал, прижимая к груди какую-то деревяшку.

— Вот так и живем! — многозначительно изрекла Степанида Трофимовна, помогая бедолаге подняться.

— Василий, — пробормотал Туровский, — не нужно так отчаиваться, еще не все потеряно…

— Все потеряно, — перебила его Степанида Трофимовна, выставляя перед Туровским из закутка двух хилых подростков с прилипшими к позвоночнику животами, — ничего у бедных детей не осталось! Родители, — она кивнула на прижавшихся друг к дружке Трофиму с Любашей, — из последних сил выбиваются, чтобы обеспечить детям такую жизнь!

— Я бы от такой жизни повесился, — честно признался Копейкин, поднимаясь.

— Мальчики! — скомандовала Степанида Трофимовна.

Тоненькими, страдальческими голосами мальчишки выбили скупую мужскую слезу у и без того опечаленного Василия.

В этот момент дверь в комнату приоткрылась и показалась всклоченная голова еще одного подростка.

— Не опоздал? — прошептал он, обращаясь к Степаниде Трофимовне. — Собрал всех, кого нашел…

— Заходите, внуки мои! — зычным голосом повелела Степанида Трофимовна.

И комната наполнилась двумя десятками разнокалиберных детей, грязными, оборванными и несчастными. Внимательно приглядевшись, Туровский с удивлением обнаружил среди них отпрысков лиц южных национальностей, кучерявых земляков жителей Африки, попался даже один азиат с такими узкими глазенками, что сыщик засомневался, что ребенок вообще что-то видит или просто он решил закрыть глаза на свое убогое существование.

— Пардон, Степанида Трофимовна, — обратился к ней, недоумевая, сыщик, — в вашей семье должно быть двенадцать детей.

— А что я могу поделать? — развела руками Степанида Трофимовна, после чего вытолкала вперед себя невестку Любашу с огромным животом. Перед самым приходом гостей она успела засунуть той под халат подушку. — Они плодятся и размножаются, ориентируясь на национальные приоритеты великой страны, светлым будущим которой являются!

Туровский, окинув хитрые сопящие мордашки, засомневался в светлом будущем страны с таким шельмоватым населением.

— М-да.

— Я что, должен это помнить?!

— Нет, — сказала Степанида Трофимовна, тряся Василия за руку, — как лицо заинтересованное, вы должны нам новый дом!

Изумлению Копейкина не было предела. От него, как от богатого родственника, а выглядел он, что и говорить, на фоне этой бедноты благодаря Снежане достаточно солидно, требовали денег.

— «Я начал жить в трущобах городски-и-их», — заунывно затянул худой мальчуган, и нестройный хор детских голосов с энтузиазмом подхватил жалобную песню.

— А, что, концерт еще не окончен?

В комнату, из которой в сторону двери пятился Василий, зашла приятная курносая девица вполне приличного вида. Она увидела Копейкина и дерзко ему улыбнулась, тот неожиданно для себя ответил ей тем же.

— Мария, — перекрикая хор, обратилась к ней Степанида Трофимовна, — не паясничай!

— Магдалина, — кокетливо прошептала девица Василию, — скоро мне будет восемнадцать, и я стану самостоятельной. А, правда, что вы начальник жилищного комитета? Хи-хи, вы такой симпатичный мужчина…

— Мария!

— «…ведь я ни в чем, ни в чем не виноват…».

— Начальник? — удивился Туровский. — Нет, он не из комитета. Он ваш внезапно обнаруженный родственник Василий Копейкин.

— Что?! — громыхнуло со стороны Степаниды Трофимовны. — Лишний рот?!

Испуганный хор умолк и тихо, гуськом потек прочь из комнаты. Два подростка скрылись в закутке, еще двое побежали в песочницу, девочки сильнее прижались к засаленным бокам, а у Любаши из-под халата вывалилась подушка.

— Да уж, — изрек Трофим, оттягивая повязку с черепом и костями на ухо.

— Прикольно, — расплылась еще больше в улыбке Магдалина-Мария, тыча пальцем в некстати заурчавший живот Копейкина. — Братик, что ли? Привет, нахлебничек!

Уже сидя в автомобиле Туровского, мчавшегося с предельной скоростью в сторону более благополучного центра города, Василий Копейкин понял, что был на грани провала. Если бы эта семейка мошенников-оборванцев приняла его в свой клан, то он покончил жизнь самоубийством.

Андрей молчал, достаточно было взгляда Василия, чтобы осознать всю бесперспективность, а в некотором роде даже опасность, этой поездки. Ничего они так и не добились. Степанида Трофимовна категорически отказалась признавать в Василии родственника, Любаша с Трофимом в этом принципиальном вопросе заняли позицию соглашательства с ней, дети выразили массу презрения и даже перестали просить денег. Одна Магдалина, провожая машину легким взмахом руки, пригласила их вернуться, но Василий так замотал головой, что Туровский испугался, как бы та у него не отвалилась.

Ближе к дому Копейкин немного успокоился и решительно заявил, что сыщик отныне должен будет работать самостоятельно, без него, проверяя сомнительные родственные связи Василия. А сам Василий вернется к славным Горецким и серьезно займется воспоминаниями потому, что чувствует потребность вспоминать именно в этом уютном доме среди милых его сердцу людей, фактически признавших его родственной душой.

Туровский не стал с ним спорить.