Глава 10

После ухода Михайла Иваныча, в гостиную вошла Мила. Ее огромные глаза казались немного напуганными, а на простодушном личике блуждало выражение озабоченности.

— Что случилось, Мила? — лениво спросила я, перебирая пальцами красивые складки на юбке.

Довольная улыбка играла на моем лице. Меня переполняла кровь, бурлящая адреналином. В висках стучало, а из груди вырывалось сердце. Так всегда бывает, когда избежишь опасности. Теперь, когда самое страшное было позади, я расслабилась на диване и мысленно прикидывала, чем бы заняться.

— Мадам Элен приказала собираться в дорогу. Завтра на рассвете выезжаем, — отчиталась служанка, и тут же прибавила. — Барышня, вам все платья собирать или какие прикажете?

— Бери все на свое усмотрение. Так быстро отъезжаем… Даже не верится…, - растеряно протянула я, при мысли о предстоящей поездке в душе все пело и плясало.

На миг я даже забыла о своей основной цели. И теперь была увлечена предстоящим отъездом. Из истории я знала, что дворянство на лето переезжало жить в Крым или в свои деревенские имения, подальше от жарких пыльных городских улиц. В душе вновь зарождалась надежда на то, что наверняка встречу на курорте красавчика, купившего мои часы.

— Чем желаете заняться, барышня? — поинтересовалась горничная, отвлекая меня от размышлений.

— А чем я раньше занималась? — поинтересовалась я, хитро пытаясь выведать о привычках и вкусах настоящей Габриэль.

— Вы изволили вышивать гладью шелковые платочки, гулять в саду или ездить верхом на своей белой кобылке Вете, — четко ответила мне Мила.

Вышивать, я сроду не вышивала, а верхом ездила только пару раз, когда моей подруге Машке приспичило покататься на лошадях. В целом, мне понравилась верховая езда, если так это можно было бы назвать, но в данном случае я опасалась выдать себя, памятуя о том, что аристократки прекрасные наездницы с раннего детства.

— Я в саду прогуляюсь, — выбрала я самое безобидное из всех предложенных занятий.

— Я вас проведу, барышня. Только вот шляпку вам принесу, а то веснушками ваше белое лицо обсыплет, — с готовностью отозвалась горничная. — Обождите меня, я мигом.

Она тут же убежала из комнаты, а я встала с дивана и подошла к окну, с интересом выглядывая в сад. Куда ни глянь, все утопало в блестящей на солнце зелени. Через минуту горничная влетела в комнату со шляпой в руках. Еще несколько секунд, и широкополая шляпка из светлой соломки кокетливо красовалась у меня на голове. Широкие поля отбрасывали густую тень не только на лицо, а и на грудь. Мила ловко повязала шелковые ленты у меня под подбородком и повернула ее немного набок. Затем вручила мне белоснежные кружевные перчатки.

— Все. Теперь можно идти гулять, — промолвила она, отступая на шаг от меня и удовлетворенно оглядывая.

Место, куда привела меня Мила, было очаровательным. Купы ярко зеленых деревьев давали густую резную тень, а в их ветвях на разные лады чирикали птички, радуясь теплу, солнышку и лету. Все аллеи, окаймленные подстриженным парковым кустарником, были усыпаны мелким гравием. Аллеи, как лучи солнца, пересекали весь парк, и сходились в круглой площадке, на которой был расположен небольшой мраморный фонтан. Когда мы медленно шли по залитой солнечным светом дорожке, я с интересом рассматривала все вокруг. Широкая главная аллея была уставлена скамейками, небольшими статуями амуров из белоснежного гипса.

Над водной гладью бассейна высился мраморный постамент, на которой красовалась статуя нагой девушки с драпировкой на плече, прикрывающей все интересные места. Она держала в руках кувшин и из него широким потоком лилась вода к ногам мраморной красавицы. Фонтан обступили вековые деревья, надежно укрывая источник прохлады в узорчатой тени. Мила бережно усадила меня на широкий мраморный бортик, присела передо мной в реверансе и быстро исчезла по своим делам. Обернувшись вполоборота, я с интересом рассматривала мраморную девушку, по стилю исполнения напоминающую античную статую, и наслаждалась мелодичным журчанием воды, стекавшим в неглубокий бассейн, дно которого было выложено темно-синей плиткой. Благодаря синему дну, бассейн казался неимоверно глубоким, а прозрачная вода была глубокого аквамаринового оттенка. Я уже основательно изучила сам фонтан, клумбы вокруг него и окружающие меня деревья и парковые кусты. Даже успела немного заскучать и уже обдумывала вариант верховой езды в дамском седле, по степи и без сопровождения — до того мне было скучно. Хотя эту идею я сразу же отмела, посчитав бредовой. Дома, я ни одной минуты не сидела без дела. Будучи студенткой у меня было масса заданий и дел по учебе — только успевай выполнять. Также досуг с друзьями и одногруппниками. Если выпадал свободный вечер, то его мог скрасить просмотр телевизора, интернет в моем ноутбуке или чтение выкачанных фэнтезийных книг. Но в этой эпохе привычных для меня занятий не было, поэтому пришлось придумывать себе развлечения.

Я уже встала с бортика фонтана для того, чтобы пройтись по саду и осмотреть каждый его уголок, как в этот момент из-за поворота со стороны дома, на главной аллее, ведущей к центру сада, показалась Матильда в розовом прямом платье с рюшами на подоле и в белоснежном кружевном фартуке. Нянька несла в левой руке большой белый зонт. Рядом с матроной шла невысокая худенькая девушка лет семнадцати — восемнадцати, затянутая в узкое шелковое светло-синее платье. Талия незнакомки была настолько хрупкой, что казалось, при хоть одном неосторожном движении она переломится пополам. Воздушное создание пряталось под тенью зонта и опиралось о руку няньки. Эта парочка медленно шла по аллее и о чем-то оживленно переговаривалась.

Я предпочла бы, конечно, уклонится от подобной нежелательной для меня встречи. Но нянька и юная девушка уже увидели меня около фонтана и поспешили ко мне так быстро, насколько вообще было возможно при длинных юбках и туго затянутых корсетах. Я с интересом вглядывалась в незнакомку, с удивлением находя некоторую схожесть со мной в лице и в фигуре. Хотя она была чуть выше меня и более худощавой. Ее большие оленьи глаза цвета зеленоватой древесины доверчиво смотрели на меня с тревогой. Последнюю сотню метров она буквально пробежала бегом и кинулась мне на шею с радостным криком. Я лишь чувствовала возле уха сбившееся дыхание девушки. Ее руки с силой сжимали в объятиях. Казалось, еще чуточку, и она задушит меня.

— Гэйби, сестричка! Наконец-то ты нашлась. Мы уж, поди, все глаза проглядели и выплакали, дожидаясь тебя. Маменька и папенька отчаялись найти тебя. Думали, что ты погибла, — лепетала сестра настоящей Габриэль.

Наконец-то барышня оторвалась от меня и пытливо заглянула мне в лицо. Видимо оно отразило огромную степень непонимания. Увидев это выражение, девушка расплакалась. Ее хрупкие плечики вздрагивали от сотрясающих рыданий. Она так была похожа на ребенка, что у меня возникло желание ее утешить и по возможности никогда не расстраивать. Я растерянно обняла новоявленную "сестру" и с удивлением осознала, что испытываю к ней как минимум симпатию. Какое-то необъяснимое чувство привязанности всколыхнулось к совсем незнакомой мне девушке, и долгую минуту, пока я держала ее в объятиях это чувство не проходило. Когда она во второй раз отпрянула от меня, Матильда сочувственно вытащила платок из кармашка своего кружевного передника и протянула его младшей барышне, приговаривая:

— Ну, ну, полно плакать вам, барышня. А то ваши красивые глазки покраснеют. А это не к лицу юной леди. Все же обошлось. Не расстраивайтесь так, Сесиль.

— Это слезы радости, Тилли, — прошептала тихим воркующим голоском "сестра", аккуратно вытирая глаза накрахмаленным батистовым платочком.

Нянька с состраданием смотрела на нас. Ее добрые светлые глаза лучились неподдельным чувством любви. Уже в который раз за день, я остро почувствовала себя ужасной аферисткой и была готова провалиться сквозь землю в буквальном смысле этого выражения.

— Оставлю вас. Вам надобно потолковать, — прибавила Матильда.

Нянька вручила Сесиль зонтик и, присев в почтительном реверансе перед нами, быстрыми шагами удалилась прочь в сторону дома.

— Неужто, ты ничего не помнишь из своей прошедшей ранее жизни, Гэйби? — с жаром поинтересовалась Сесиль, беря меня под руку.

Мы по инерции уже начали двигаться вперед, вглубь тенистого парка. Я сокрушенно покачала головой и чуть помедлив, прибавила:

— Нет, Сесиль. Ничего.

Хотя, дорого бы дала, чтобы узнать о прошлом пропавшей Габриэль и где она находится в данный момент. Девушка меж тем растерянно моргнула и нахмурилась, нервно покусывая свою нижнюю пухлую губку. Я уже, какую минуту встречи с сестрой настоящей Габриэль испытывала двоякое чувство неловкости и неожиданной симпатии к этой худенькой бледной девушке. Она задумчиво глянула вдаль аллеи, по которой мы неспешно двигались. Под ногами тихо поскрипывала мелкая галька, которой были посыпаны дорожки, шуршали при ходьбе длинные юбки, а над головой в густой листве раскидистых деревьев пели птицы. Солнце уже стояло высоко в зените, и редкие жаркие лучи прорезывали ажурное кружево листвы на ветвях деревьев. Мы уютно прятались под куполом белоснежного зонта от случайных лучей полуденного солнышка. Одной рукой я приподымала юбку, чтобы не запутаться в ее подоле.

Неожиданно для самой себя, мне в душе стало необыкновенно комфортно и уже зарождалось необъяснимое чувство душевного родства с юной Сесиль. Нам было настолько хорошо вместе молчать, что когда я шла под руку с практически незнакомой мне девушкой, то в душе царила полная безмятежность. Молчаливая компания тихой барышни была мне очень приятна. Ведь не надо было изворачиваться и лгать. За последнее время я слишком часто это делала. В душе постепенно нарастало чувство гадливости по отношению к самой себе. Я всегда ненавидела ложь, никогда не лгала и требовала правдивости от других. Но, видимо, это было в прошлом, а сейчас мне приходилось это делать, для того, чтобы выжить в чужой для меня эпохе.

— Что доктор сказал тебе? — нарушила приятную тишину Сесиль.

Ее глаза в тени зонта стали более темного оттенка. Я в который раз восхитилась длиной ее темных густых ресниц. Модницы моего века посчитали бы их наращенными.

— Он сказал примерно так: "…отдыхайте. И помните, что вы не должны силиться вспомнить все о прошлом. Память будет восстанавливаться постепенно…", — слово в слово процитировала я доктора, копируя выражение лица и интонацию голоса Михайла Иваныча.

Вспомнив, что доктор после того, как принял меня, отправился к младшей Сесиль, тут же задала вопрос:

— Сесиль, как твое здоровье? А что тебе доктор приписал?

"Сестра" слабо улыбнулась и отмахнулась:

— Я просто застудилась.

— Как ты себя сию минуту чувствуешь? — обеспокоенное поинтересовалась я.

— Уже лучше, спасибо. Сегодня разрешили выйти на прогулку, — отозвалась Сесиль. — Я как узнала, что ты нашлась, сестрица, так моя хворь мигом прошла.

Я посмотрела на болезненную бледность идущей рядом барышни. Сесиль меж тем о чем-то сосредоточенно размышляла. Ее указательный пальчик левой руки выбивал нервную дробь по поему локтю. Видимо, "сестра" решала какую-то важную для нее дилемму. Я не мешала ей, замолкнув, шла медленными шажками, подстраиваясь под шаги девушки.

— А если я расскажу тебе о прошлом, ты все-все вспомнишь? — робко и несколько по-детски вдруг предложила Сесиль.

В моей душе все возликовало. Еще бы! Узнать обо всем из первых рук. Я насторожилась и осторожно ответила:

— Конечно. Если тебе не трудно.

Сесиль просияла. Ее бледное личико озарила такая красивая улыбка, что на миг ее лицо с тонкими аристократичными чертами, стало ослепительно прекрасным.

— Ну, что ты, милая сестрица! Совершенно не трудно. Даже наоборот — весьма рада помочь тебе.

— Великолепно, — с энтузиазмом отозвалась я. — Только давай пройдем вглубь сада, и ты мне все подробнейшим образом расскажешь.

Сесиль мне кивнула и, перехватив поудобнее ручку зонта, двинулась со мной в самую дальнюю часть сада. Я сгорала от любопытства, когда мы шли медленным шагом. Сесиль уже искала глазами скамью. Ее силы уже покинули, и охватила слабость. Наконец-то мы нашли место, куда присесть. Я аккуратно усадила "сестру" и сама уселась рядом. Сесиль слабо улыбнулась. Уголки ее по-детски пухлых губ дрожали.

— Как-то странно рассказывать своей сестре о ней самой, — отозвалась она.

— Да не спорю, — согласилась я, пряча свое нетерпение под маской напускного спокойствия.

— Ну, стало быть, слушай, — безмятежно отозвалась Сесиль.

Я приготовилась слушать и впитывать всю информацию, какую только получу от "сестры".

Она аккуратно сложила зонт, отложила его на край скамьи и начала свое повествование:

— Папенька наш — граф Никола Карлович Миллер. Он сын немецкого дворянина из Мюнхена и нынче служит в Киеве статским советником. А вот маменька — Елена Александровна, урожденная графиня Олисова, младшая дочь в семье. Наши родители познакомились на одном приеме в Петербурге. Маменьке в то время было семнадцать лет от роду. Через полгода ухаживаний, папенька объявил ее родителям о своих намерениях, осенью они поженились и переехали в Киев, где была служба папеньки. Через год появилась ты, а затем я…

— Что за имена такие странные у нас — Габриэль и Сесиль? — перебила я "сестру" озвучив вопрос, моментально пришедший мне на ум.

Сесиль улыбнулась уже ставшей мне привычной полуулыбкой и отозвалась:

— Маменька в юности увлекалась французскими романами. Так нас и назвали Габриэль Николавна и Сесиль Николавна. Папенька сперва был жутко против. Тебя он хотел назвать Лизаветой, а меня Дарьей. В который раз папенька кричал, что не станет называть своих дочерей иностранными именами, но он уж слишком любил нашу маменьку, чтобы долго ей перечить. Сама же маменька велела слугам себя величать "мадам Элен", а нас просто по имени, именно так называют аристократов за границей.

— Отчего же? Ведь всех дворян слуги кличут по имени и по-батюшке? — вырвалось у меня, в душе я возблагодарила себя за то, что в школе перечитала всех классиков девятнадцатого века и за то, что у меня отлично получалось подражать речи Сесиль.

— Папеньку они так и кличут, по-иному просто не смеют. А мне более нравится по имени и привычнее так, — большие глаза пытливо смотрели на меня. — Вспомнила о чем-нибудь?

Я отрицательно покачала головой. На личике "сестры" отразилось разочарование, но она не сдавалась:

— Я тебя называю сокращенно Гэйби, а ты меня кличешь Сисси. Это наши детские прозвища. Тилли — это наша нянька Матильда Леопольдовна Шац.

Я лишь слабо улыбнулась и виновато опустила глаза на мелкую гальку у наших ног, изображая полную растерянность. "Сестра" замолкла, видимо, она очень надеялась на то, что если она назовет наши детские прозвища, и я все вспомню.

— Может быть, ты расскажешь мне еще чего-нибудь, — тут же нашлась я.

Мне ужасно не хотелось расстраивать эту девушку. Сесиль рассмеялась, и ее звонкий переливчатый смех замер в кронах деревьев. Глаза внезапно приобрели светло-янтарный оттенок и заблестели подобно этому камню.

Она опять воодушевилась и затараторила:

— Ах, какая я глупая! Конечно! Надобно рассказать тебе о самом счастливом моменте.

— Да. Верно! — обрадовалась я тому, что буду владеть хоть частичкой этих самых воспоминаний. — И что это за счастливый для меня момент?

— Он счастливый для всей нашей семьи. Это когда мы поехали в Крым на все лето. Папенька в то лето смог уехать с нами в июле, и мы провели самые счастливые два месяца. Мы плавали в бухте на лодке, бывали в Севастополе, ходили на концерты, которые давали Воронцовы в их дворец, даже ходили в горы с проводником Михой. Тебе в то лето исполнилось шестнадцать. За тобой еще тогда приударил граф Зуев — пожилой господин далеко за сорок, лысоватый с густыми баками. Он даже осмелился просить у батюшки твоей руки, но ему было отказано. Хотя ты еще не выходила в свет. В тот сентябрь у тебя состоялся твой первый дебют в высшем свете.

Девушка говорила торопливо и взахлеб, стараясь вложить в каждое слово определенное значение. Ее оленьи глаза смотрели на меня с огромной надеждой, а на ее бледном личике было написано такое ожидание, что мое сердце дрогнуло, и я не могла обмануть ожиданий Сесиль. Я сделала задумчивую мину, пытаясь сообразить, что могу сказать, а что нет.

"Твою мать! Нет, ну мило… Даже в этом веке у мужиков за сорок бывает кризис среднего возраста, у них срывает крышу и тянет на молоденьких девочек. Как хорошо, что папа Габриэль отказал ему, иначе я оказалась бы на месте, так сказать, счастливой жены пятидесятилетнего мужа" — презрительно размышляла я, делая вид, что напрягаю память, и едва сдерживая нехорошую улыбку.

— Я смутно помню низкие далекие горы, кипарисы и их хвойный запах, каменистую дорожку, спускающуюся вниз, статуи белоснежных львов на постаментах перед какими-то ступеньками…, - протянула я, как бы вспоминая события прошлого.

— Я же говорила, что ты обязательно вспомнишь хоть что-то, такие радостные мгновения не могут не оставить следов в памяти, — радостно воскликнула Сесиль, она буквально запрыгала на месте, немного подрастеряв свою сдержанность, подобающей воспитанной юной леди. — Постепенно ты вспомнишь все-все. Вот увидишь!

Энтузиазм этой девушки немного меня насторожил. А что если она будет каждый день вот так вот что-то рассказывать и потом требовать, чтобы я вспомнила еще чего-нибудь. Конечно, лишняя информация мне не повредит, но так разыгрывать "сестричку" каждый день, тоже не могу. Это хорошо, что я была в Крыму и не раз. Когда я сказала последнюю фразу, то перед глазами промелькнули образы Крымских гор, кипарисов и горные тропки, Черное море и его аквамариновые бухты в каменной оправе скал, а также Воронцовский дворец с его львами перед парадным входом. Все эти красоты надолго запечатлелись в моей памяти в самых счастливых моментах моей жизни. Но ведь была опасность того, что если она начнет вспоминать, например, о Питере. И если учесть, что я там ни разу не была, то и "вспомнить" будет нечего. Я прикусила губу и уже сожалела о том, что допустила промашку.

"И это уже в который раз за эти полдня ты прокололась, а с такими темпами, матушка, вы далеко не уедете…" — ехидно прокомментировал мой внутренний голос.

В этот момент вдалеке показалось розовое платье Матильды. Она шла быстрым шагом по аллее. Увидев нас на скамье, почти бегом она устремилась к нам. Ее появление спасло меня от ответа и любых комментариев "сестры".

— Ах, насилу нашла вас, барышни. Уж забрались вдаль, так забрались, — с трудом выдохнула запыхавшаяся Матильда. — Уж и на стол подали. Маменька ждет вас отобедать. Извольте идти в дом.

Нам ничего не оставалось делать, как подчиниться приказанию "маман".

— Я кое-что рассказала сестрице, и Гэйби, что-то да вспомнила, — победоносным тоном сообщила Сесиль няньке, когда мы шли по главной аллее к дому.

Но вместо одобрения, Матильда неожиданно строгим тоном сказала:

— Барышня, доктор Гэйби велел ей не силиться ничего вспоминать. Память, мол, сама придет. Эти разговоры могут волновать Габриэль.

— Но…, - робко начала Сесиль.

— Никаких "но", Сесилия Николавна! — строго обрезала ее нянька.

"Сестра" не смела больше спорить с авторитетом Матильды Леопольдовны и тут же послушно замолчала. Ее большие глаза наполнились слезами, а лицо приняло огорченное выражение. Я же в этот момент почувствовала странную смесь разочарования и облегчения.