Глава 4 Гости

В отличие от большинства замков того времени, Норденфельд был построен не на возвышенности, а на достаточно ровном месте, окружённом густым лесом. Во время войны его укрепления сильно пострадали. Отец Герхарда потратил немало средств на то, чтобы восстановить полуразрушенную стену, окружавшую замок в прежние времена. Ров, почти засыпанный землёй, удалось расчистить, но воды в нём уже не было.

Старый барон умер, так и не осуществив свою мечту о реконструкции замка, а Герхард оказался плохим хозяином. Праздники, охота и любовь оставляли ему слишком мало времени для других дел. Пока Августа была жива, он ещё пытался, ради её удовольствия, кое-что преобразовать в имении, но после её смерти оставил все свои замыслы.

Большая часть комнат в замке много лет пустовала и приобрела нежилой вид. Парк, за которым когда-то с любовью ухаживали старик-садовник и двое его подручных, выполняя прихоти баронессы, теперь находился в запустении. Прежний садовник умер, а новый не слишком утруждал себя работой, пользуясь тем, что удручённого несчастьями барона не заботило, аккуратно ли подстрижены кусты вдоль аллей. Розы перед парадным входом вымахали в пол человеческого роста и буйно цвели. Дикий шиповник заплёл шпалеры. У пруда разросся камыш. В дальнем конце парка, куда Герхард редко заходил, но где очень любил играть его младший сын, аллеи заросли травой. Кое-где ещё виднелись следы прикосновения человеческих рук, но ко всему этому уже давно протянула руку природа.

Герхард угрюмо шагал взад-вперёд по охотничьему залу, где на стенах были изображены всадники, преследующие оленей.

В углу возле камина, украшенного фигурами мраморных львов, капеллан непослушными руками перебирал чётки, безмолвно молясь не за треклятый род Норденфельдов, а за собственную жизнь.

Беспокойство за свою судьбу томило и врача, стоявшего тут же, у окна. Гнев барона мог обрушиться на любого из его приближённых и слуг. Одному Богу было известно, кто должен стать следующей жертвой после Майена и Микулаша.

Накануне Герхард приказал врачу приготовить для Конрада сонное питьё. Когда мальчик уснул, его перенесли в покои отца.

В присутствии барона пятеро слуг тщательно обыскали спальню Конрада и соседнюю, смежную комнату, где всегда ночевал Микулаш. Никаких подозрительных предметов, связанных с колдовством, найдено не было. Только в Библии, оставленной Конрадом на столе, лежал листок с ещё одним стихотворением.

Барон собственноручно раздел спящего глубоким сном сына и внимательно осмотрел его. На худеньком теле Конрада было необычайно много родинок, но ни одна из них не напоминала метку, оставленную дьяволом. То же самое подтвердил капеллан.

Герхард заставил слуг обыскать библиотеку и комнату Майена. Весь вечер и всю ночь длился осмотр. В эту ночь никто в замке не сомкнул глаз.

Утром Микулаша подвергли пытке. Герхард допрашивал его сам.

На дыбе слуга Конрада пробыл всего час, прежде чем испустил дух (слабым оказался парень).

После допроса Микулаша барон потребовал в свою комнату капеллана. На столе стояла чернильница, лежали перо и бумага. Герхард показал испуганному священнослужителю листок со стихотворением Конрада и предложил написать тем же почерком непонятное послание, состоявшее из двух чешских слов: "O pulnoci" — "В полночь".

Незнакомый с чешской грамматикой капеллан не поставил над "u" точку, необходимую в слове "полночь". Впрочем, это было к лучшему. Благодаря своей кормилице и Микулашу Конрад свободно говорил по-чешски, но едва ли грамотно писал.

Дворецкий принёс вырывающуюся и жалобно скулящую Лизи. К её ошейнику прикрепили свёрнутую записку и выпустили собачку в дальней части парка, в том месте, которое указал перед смертью Микулаш. Лизи сразу поняла, что от неё требуется, и скрылась в густом кустарнике, растущем под высокой каменной оградой. Герхард распорядился вырубить кусты. Под ними открылся узкий лаз в разрушающейся от времени стене. Возле него поставили засаду: крепких молодцов, вооружённых мушкетами и короткими пиками на случай, если неведомый "друг" сделает попытку встретиться с Конрадом.

Вернувшись в замок, Герхард пообедал и лёг: он не спал больше суток. Старика-капеллана сморило прямо за обеденным столом. Все эти волнения, суета, бессонные ночи были ему не по силам. Врач тоже позволил себе вздремнуть пару часов, хотя его очень беспокоило происходящее. Майен был его добрым приятелем. Немало вечеров они провели вместе, беседуя на благородной латыни о вещах, недоступных пониманию грубых, необразованных людей. За то, что злосчастный библиотекарь не имел никакого отношения к колдовству, врач мог бы поручиться собственной жизнью, если бы сейчас она не стоила так дёшево. Герхард не подавал виду, что подозревает его в сговоре с Майеном, но не отпускал его от себя. Болезнь Конрада, вызванная сильным потрясением, не проходила. Бессонница, тошнота, отсутствие аппетита, озноб, по мнению несведущих в медицине людей, свидетельствовали о порче. Возражать против этого было бесполезно и опасно.

Наблюдая за тем, как барон расхаживает по залу, врач впервые подумал о побеге, но сейчас тайно покинуть замок было невозможно. Герхард удвоил охрану. На ночь с цепей спускали огромных сторожевых псов. Их свирепый лай и рычание превращали ночи в сущий ад. Не только Конрад не мог уснуть. Не спали многие…

Но тревога врача была пустой. Герхард думал не о нём. Слушая шелестящее эхо собственных шагов, отдающихся под высокими сводами зала, он вспоминал всё, что знал о замке Норденфельде.

Отец Герхарда был отважным воином и отличился во многих сражениях. Император пожаловал ему титул барона и полуразрушенный замок в Моравии, который к тому времени пустовал уже шесть лет: его прежний владелец бежал в Трансильванию сразу же после поражения в битве на Белой горе под Прагой. Новоявленный барон дал замку своё имя — Норденфельд.

Но, какая судьба постигла пана, скрывшегося за границу? Возможно, он тайно вернулся на родину и, никем не узнанный, жил на своей бывшей земле под видом простолюдина, ожидая удобного случая для мести. Не с ним ли Конрад обменивался записками, не подозревая, что отдаёт свою судьбу во власть врага?

Эта догадка настолько поразила Герхарда, что он остановился, побагровев, словно его шею сдавила петля. На похоронах Бертрана Конрад выглядел испуганным и одиноким, но ему можно было позавидовать: внезапная смерть брата навсегда захлопнула перед ним глухие монастырские ворота. Он стал единственным наследником. Об этом думали, скрывая язвительные улыбки, распутные супруги фон Адельбург, ближайшие соседи Герхарда. Та же мысль, вероятно, посетила и старого барона Регенсдорфа, и молодых моравских панов Мирослава и Криштофа Марека — частых гостей в Норденфельде.

Герхард попытался вспомнить всех, присутствовавших на похоронах. Их было немного: давние знакомые, соседи, близкие друзья, родственники. Со стороны покойной Августы Венцеславы был только её младший брат, тот самый, что подарил Конраду Лизи.

Находился ли тогда среди тех, кто приехал проститься с Бертраном, неведомый враг, желающий гибели роду Норденфельдов? Вполне возможно. И Конрад знал этого человека!

Герхард с силой втянул в себя воздух. Невидимая петля туже стиснула горло. Дрожащими пальцами он развязал узел шейного платка.

Не может быть, чтобы восьмилетний мальчишка был в сговоре с убийцей своего брата! Конрад бесхитростен и доверчив. В нём нет коварства. Вероятнее всего, он станет следующей жертвой своего мнимого друга…

Явился мажордом — доложить, что наследник проснулся и требует свою одежду.

— Нет! — крикнул Герхард. Щёлкнули об пол чётки, выскользнувшие из рук капеллана. — Он болен и должен находиться в постели!

Ни одна жилка не дрогнула на лице привыкшего ко всему мажордома. Поклонившись хозяину, он удалился.

Вечером Лизи вернулась. Её поймали в парке и принесли Герхарду. Записка всё ещё была прикреплена к ошейнику. По-видимому, за стенами замка весточки от Конрада никто не ожидал. Лизи накормили, снова отнесли в парк и выпустили на том же месте. В ошейнике у неё находилась та же записка. Собачка недовольно потявкала на вооружённых мушкетами людей и нырнула в лаз.

Прямо за стеной начинался густой лес. Ровные, почти одинаковой высоты, деревья стояли, как колонны. Меж их стволами шелестела на ветру молодая поросль. Тёмная чаща поглотила Лизи.

Побродив часа два по парку, но так и не дождавшись возвращения мохнатой подружки Конрада, Герхард велел не спускать вечером с цепей сторожевых псов, чтобы они не растерзали Лизи, если бы ей вздумалось вернуться среди ночи. Опасаясь, что, несмотря на охрану, таинственный адресат всё же найдёт способ проникнуть в замок и встретиться с Конрадом, барон приказал дать сыну сонный порошок. Врач вступился за своего пациента. Конрад ничего не ел уже вторые сутки. Большое количество снотворного могло причинить ему вред.

Герхард вызвал Фрица. В преданности старого слуги барон не сомневался. Фриц был добродушным безобидным чудаком. Он любил детей и умел находить пути к их сердцам. От него требовалось уговорить Конрада поесть. Это было непросто.

Когда Фриц явился в покои наследника, тот сидел на кровати, обхватив укрытые простынёй колени. Тяжёлый взгляд огненно-синих глаз остановил слугу на почтительном расстоянии. Фриц сразу понял, что уловки, к которым он прибегал, когда ему было необходимо в чём-либо убедить Бертрана, здесь не помогут.

— Где Микулаш? — с неприязнью спросил Конрад.

Фриц растерялся. Он не знал, что случилось с Микулашем, но догадывался, что парня уже нет в живых.

— Микулаш заболел, — сказал он, вспотев от этой неуклюжей лжи. Нет, не умел он врать.

— Ему тоже не разрешено вставать с постели? — Конрад презрительно улыбнулся. Чего было больше в его насмешливом тоне: досады уязвлённого самолюбия или с трудом скрываемого страха?

— Я буду прислуживать вам до тех пор, пока Микулаш не выздоровеет, — дружелюбно сказал Фриц.

Конрад хмуро смотрел на него. Мог ли лысеющий, толстый, неповоротливый Фриц заменить проворного весёлого Микулаша?

Конрад тяжело вздохнул.

— Ну что ж, раз ты мой новый слуга, принеси мне ужин.

Фриц благодарил Бога и своего святого. В первый раз за двое суток Конрад смог поесть, и его не вырвало.

После ужина он сразу лёг. Фриц дал ему холодной воды с лимоном и не отходил от его постели до тех пор, пока мальчик не уснул.

Во дворе и в парке стояла непривычная тишина: не было слышно лая и рычания сторожевых собак. Конрад спал безмятежно. По крайней мере, так казалось Фрицу, который дважды заходил к нему среди ночи.

Дремала в парке у стены усталая стража. Лизи не возвращалась, и тайный враг не пытался проникнуть в замок.

В эту ночь Герхард выспался, не подозревая, что тот, кого он пытался заманить в ловушку, находился рядом, невидимый для людских глаз. Развенчанный бог охранял своего земного сына.

И должно быть из-за присутствия демона, Конрад увидел под утро удивительный сон. В нём он был девушкой. Она путешествовала верхом. Коричневая амазонка, шляпа с вуалью, дамское седло, в котором юная наездница ловко сидела боком, упираясь левой ногой в стремя, а правую закинув за высокую луку, — все эти вещи, незнакомые ему в жизни, во сне казались такими привычными… Маленькими руками в белых перчатках всадница натягивала поводья, управляя норовистой гнедой лошадью.

Конраду редко доводилось видеть женщин благородного происхождения. После смерти Августы Венцеславы шумные многолюдные праздники в Норденфельде прекратились. Соседи иногда навещали Герхарда, но Конрада не допускали к гостям.

На похоронах Бертрана он украдкой разглядывал дам. Все они были в солидном возрасте, и лишь одна среди них выделялась своей молодостью — баронесса Гертруда Маргарета Луиза фон Адельбург. Её имя Конрад позже узнал у мажордома, но не решился расспрашивать о ней. Мальчик не мог бы объяснить, чем она настолько поразила его, что много дней спустя он вспоминал её лицо с высоким белым лбом, пепельно-русые локоны, глубокие тёмно-синие глаза. Во время заупокойной службы он несколько раз замечал на губах Гертруды отрешённую улыбку: она думала о чём-то своём, беспечальном.

Её супруг, такой же молодой, как она, позёвывал, скучая. Он был красив — статный, голубоглазый. Конрад фон Адельбург. Услышав его имя, маленький Конрад фон Норденфельд ощутил досаду: этот равнодушный красавчик — его тёзка?! Но, возможно, дело было вовсе не в имени, а в фее с пепельными волосами, околдовавшей наследника Норденфельда. Она принадлежала Адельбургу…

…Наступивший день принёс новые хлопоты: прибыли нежданные гости. Блестящая кавалькада промчалась по мосту, перекинутому через ров, и въехала на широкий двор замка: Конрад и Гертруда фон Адельбург, отец Гертруды Альбрехт фон Регенсдорф и пан Криштоф Марек.

Герхард не был расположен к приёму гостей. Язвительный, заносчивый Адельбург раздражал его. Достаточно было только увидеть, как этот щёголь, разодетый в небесно-голубую тафту, красуется в седле, небрежно правя белым арабским скакуном, купленным за безумную цену где-то на Востоке.

В отличие от своего зятя, Альбрехт фон Регенсдорф не любил ничего чужеземного. Он носил простую, старомодную одежду неброских тонов, был неприхотлив и презирал роскошь.

На вид ему было около пятидесяти. Разделённые на прямой пробор тёмные, с седыми прядями, волосы, глубоко посаженные горящие глаза, впалые щёки придавали ему вид аскета. У многих он вызывал необъяснимую неприязнь, хотя не чуждался общества соседей и охотно посещал балы и праздники.

Криштоф Марек — потомок обедневших моравских аристократов, худощавый, сероглазый, проворный, был самым молодым в этой компании. Он считался близким другом четы Адельбург, но чаще бывал у Регенсдорфа, чем у них. Ходили слухи о любовной связи Криштофа с Гертрудой, но Конрад фон Адельбург не изводил себя ревностью. У него была любовница, и все об этом знали.

Гертруда Маргарета Луиза фон Адельбург звонко смеялась, перебрасываясь шутками со своими спутниками. По правую сторону от неё ехал красивый, легкомысленный и всё ей прощающий муж, по левую — друг сердца, следом — отец. Трое любимых ею и любящих её мужчин. Какая женщина не чувствовала бы себя королевой в таком обществе? На Гертруде была коричневая амазонка, шляпа с вуалью, белые перчатки. Под платьем, на груди у неё висел овальный медальон с портретом пана Криштофа Марека, но об этой маленькой детали её наряда знал только Криштоф.

Она была замужем второй год, но всё так же страстно, как в первые дни после свадьбы, любила своего ветреного супруга, хотя многие предрекали ей скорое разочарование.

Он был именно таким, каким грезился ей с раннего детства: ясные голубые глаза, обаятельная улыбка, светло-русые волосы. Прекрасный рыцарь из сказки. Даже его имя — Конрад — было ей смутно знакомо. Так и должны были звать её возлюбленного. Он пришёл за ней, и она узнала его с первого взгляда.

Когда они поженились, ей едва исполнилось двадцать, ему — двадцать три, но она была вдовой — её первый муж погиб на дуэли, прожив с ней три года.

На счету Адельбурга было немало любовных похождений. С его репутацией и доходами не стоило надеяться на более удачный брак. Регенсдорф принял нового зятя довольно сдержано, но вскоре примирился с выбором дочери, видя, как она счастлива.

Она не хотела детей. Ей казалось, что они встанут между ней и Конрадом. Через три месяца после свадьбы она забеременела. Никто не сомневался в том, что она горячо любит и с нетерпением ждёт своего первенца, но в её душе царило смятение.

Ребёнок умер. Она быстро утешилась. Что значил в её жизни этот младенец? Он совсем не походил на своего отца…

Конрад фон Адельбург был очень опечален смертью сына. Гертруда ласково утешала мужа: на всё воля Божья. Они так молоды. У них ещё будут дети.

Прошёл год, а детей не было. Это начало беспокоить Гертруду. Она испытывала отвращение к материнству, но наследник был необходим. Она боялась разочаровать Конрада. Он не упрекал её, но ей казалось, что его любовь к ней потускнела, утратила пьянящую остроту. Чтобы раззадорить мужа, она стала оказывать знаки внимания пану Криштофу Мареку и вскоре узнала, что у Конрада любовница.

Гертруда была потрясена. Муж, в котором она души не чаяла, предал её! Она отдалась Криштофу. Месть утешила её, но ничего не изменила. Конрад не подавал виду, что знает о любовном приключении жены. Криштоф Марек был опьянён своим неожиданным успехом и, не подозревая о его истинной причине, надоедал Гертруде глупыми, неумелыми ухаживаниями. В отчаянии она написала отцу, прося его приехать. Он был единственным, кто мог понять её горе и помочь ей.

Уже неделю Альбрехт фон Регенсдорф гостил у зятя и дочери. Его присутствие волшебным образом действовало на обоих супругов. Казалось, у них вновь начался медовый месяц. Конрад расстался со своей пассией, Криштоф Марек получил от Гетруды решительный отказ. Как ни странно, это унижение не помешало гордому пану остаться близким другом Адельбургов. Спокойный, немногословный Альбрехт фон Регенсдорф обладал удивительным даром примирять враждующих и укрощать надменные сердца. Никто не умел так, как он, сделать увлекательной застольную беседу, приятной — верховую прогулку, весёлым — маленький семейный праздник. И на охоте он был прекрасным спутником, в чём не раз имели возможность убедиться его зять и пан Криштоф Марек.

Именно Регенсдорф предложил навестить нелюдимого барона Норденфельда. Зять, дочь и приехавший к ним утром Криштоф нашли эту идею очень недурной.

До смерти Бертрана Герхард фон Норденфельд часто бывал у Адельбургов. Конрад посмеивался, дорогой вспоминая, как в детстве был безнадёжно влюблён в его красавицу-жену и едва не сошёл с ума от горя, узнав о её кончине.

— Возможно, сердце баронессы откликалось на вашу безумную страсть, — ехидно заметила Гертруда. — Не в вашу ли честь был назван её прелестный младший сын?

— Увы, дорогая, — с почти искренним сожалением вздохнул Конрад. — В четырнадцать лет я не мог рассчитывать на взаимность королевы моего сердца, которая к этому времени родила уже седьмого ребёнка.

— Говорят, баронесса была строгих правил и никогда не изменяла мужу, — вмешался Криштоф Марек.

Конрад усмехнулся.

— Неужели вы, сударь, верите в эту легенду?

Он хотел сказать "в легенду о верных жёнах", но вовремя сдержался: Регенсдорфу едва ли понравилось бы такое замечание.

Обмениваясь шутками по поводу чрезмерной плодовитости Августы Венцеславы фон Норденфельд, вспомнили о её трогательной дружбе с паном Мирославом, соседом Герхарда. Альбрехт фон Регенсдорф молча слушал эту болтовню. Он был знаком с Герхардом ещё до рождения своей дочери и считал его весьма достойным человеком. Теперь же в замке Норденфельде Регенсдорфа кое-что интересовало…

Герхард невольно вздохнул, глядя в окно на въезжающих во двор гостей. Гертруда была его тайной любовью. Пару лет назад он даже подумывал о том, чтобы жениться на ней: не оставаться же до конца своих дней вдовцом! Но его опередил Конрад фон Адельбург…

Выбежавшие из замка слуги взяли лошадей под уздцы, мажордом помог Гертруде сойти с седла. Она легко спрыгнула на землю, что-то весело сказала. Конрад и Криштоф засмеялись. Сама беспечность!

Герхард помрачнел и отошёл от окна. Почему именно фон Адельбург? Что заставило Гертруду выбрать его из многочисленной свиты своих поклонников? Какое наваждение владело Регенсдорфом, когда он дал согласие на брак своей единственной дочери с двадцатилетним распутником, славящимся злым языком и кровавыми дуэлями?

Вновь, как и прежде, не найдя ответа на эти вопросы, Герхард отправился встречать гостей.

На клумбах, по обе стороны парадного крыльца, цвели, наполняя воздух чудесным ароматом, необычайно крупные белые розы.

Опираясь на руку мужа, Гертруда поднялась по мраморной лестнице.

Снаружи замок выглядел не таким запущенным и угрюмым, каким показался ей изнутри. Она была здесь всего раз — на похоронах Бертрана. Мрачность обстановки в сочетании с общим настроением и плохой погодой не оставляла того гнетущего впечатления, которое замок Норденфельд производил сейчас, ясным и ласковым июньским днём. Если бы не присутствие отца, Гертруда ощущала бы страх. Шпаги мужа и Криштофа не были надёжной защитой в этом наполненном мистическим ощущением месте. Ей чудился тайный взгляд, следящий за ней сквозь толщу стен. Она чувствовала, что с каждым шагом приближается к невидимому наблюдателю, и, войдя в гостиный зал, встретилась с ним глазами. Вернее, с ней…

На стене напротив входа висел портрет молодой женщины в белом, украшенном цветами, платье. Внешность её поразила Гертруду. Такое лицо могло быть у ангела. Она смотрела и улыбалась, как живая. Казалось, она вот-вот шевельнётся, развернёт сложенные за спиной и потому невидимые крылья и бесшумно ускользнёт в солнечный свет…

— Это покойная баронесса Августа Венцеслава, — тихо сказал подошедший к дочери Альбрехт фон Регенсдорф.

Рука Конрада дрогнула в руке Гертруды.

— По такой женщине стоит до конца своих дней носить траур, — шепнул он Криштофу Мареку. Тот пробормотал в ответ что-то невразумительное.

Взгляды всех четверых были прикованы к портрету, когда в зал вошёл хозяин замка. Недавно пережитое горе заметно изменило Герхарда. Он выглядел усталым, но держался с большим достоинством. Любезно поблагодарив гостей за честь, которую они оказали ему своим визитом, он пригласил их к столу. В Норденфельде в этот час подавали обед.

В прежние времена Герхард любил весёлые застолья. Его дурное настроение понемногу рассеялось. Общество Гертруды и её отца, с которым он был дружен когда-то, мирило его с необходимостью терпеть несносного Конрада фон Адельбурга с его ядовитыми шутками.

Альбрехт фон Регенсдорф завёл беседу об охоте. Мужчины поддержали тему. Гертруда молчала. Перед глазами у неё стояло лицо покойной баронессы, в сумраке зала незримо сияли её удивительные синие глаза. Гертруде вспомнился белокурый мальчик — младший сын барона Герхарда. На похоронах она любовалась этим ребёнком. Он казался ей хрупким и нежным. Было трудно поверить, что Герхард — его отец. Она дивилась их несходству. Теперь она поняла: мальчик был похож на мать.

Воспользовавшись возникшей паузой, Гертруда спросила о здоровье наследника и тут же пожалела, что сделала это. Хозяин замка помрачнел.

— Слава Богу, наследник в добром здравии, — угрюмо ответил он и перевёл разговор на другое.

После обеда Герхард предложил выйти в парк. Стояла жара, и гости были рады пройтись по тихим тенистым аллеям. Конрад и Криштоф горячо обсуждали достоинства соколиной охоты. Герхард вёл Гертруду под руку и невыносимо скучно рассказывал ей о своих славных баварских предках. Гостья вежливо улыбалась. Альбрехт фон Регенсдорф шёл молча, поглядывая по сторонам. Внезапно он наклонился и поднял что-то. Никто не обратил на это внимания.

Повеяло свежестью. Между деревьями блеснула гладь пруда.

— Какая прелесть! — воскликнула Гертруда.

Герхард взглянул туда, куда она смотрела, и обомлел. На скамейке у воды сидел его младший сын. Он был абсолютно голый. В лучах яркого солнца его белая, не знающая загара кожа и золотистые волосы будто светились. Глаза были закрыты. Рядом с ним на краю скамьи стояла большая золотая чаша удивительной красоты. Потрясённый Герхард увидел, как мальчик взял её обеими руками и поднёс к губам.

Забыв о своих спутниках, барон ринулся сквозь кусты на берег пруда и остановился, озираясь, как охотник, упустивший добычу. На скамейке у воды никого не было.

Гости недоумённо следили за странными действиями владельца замка. Осторожно ступая по скользкой траве и шуршащим под ногами камешкам, Гертруда спустилась к пруду.

— Неужели вы хотите сорвать её ради меня? — она указала на прелестную кувшинку, белеющую на тёмной воде. — О нет, прошу вас, барон, оставьте эту красавицу на её зыбком ложе!

Герхард облегчённо вздохнул и заставил себя улыбнуться. Ну конечно, его милая гостья восхитилась водяным цветком и решила, что галантный хозяин устремился, не разбирая дороги, чтобы сорвать его для неё. В глазах тщеславной дамы благородная и оправданная поспешность. Никто из гостей не видел того, что видел он… Но что это было — обман расстроенного воображения или магия тайного врага?

Не жалея туфель с роскошными лентами и шёлковых чулок, Герхард вошёл по щиколотку в мутную воду, сорвал кувшинку и бережно прикрепил к корсажу Гертруды. Адельбург и Криштоф Марек зааплодировали.

Помня, что в Норденфельде траур, гости не стали засиживаться и вскоре уехали.

На обратном пути Конрад фон Адельбург не удержался:

— Дорогая, вы похожи на лесную нимфу, чьей любви добивается угрюмый фавн!

Гертруда не осталась в долгу:

— Мой супруг, вы не умеете ценить красоту не только цветов, но и человеческой души. Барон пожертвовал парой новых чулок, чтобы украсить наряд вашей жены скромным цветком. Если бы я тонула в этом пруду, вы бы послали мне на помощь слуг, но едва ли решились испортить ваши кружева.

Конрад фон Адельбург придержал своего белоснежного арабского красавца, поравнялся с женой и, наклонившись с седла, поцеловал её в нежную щёчку.

— Я готов нырнуть в любое болото ради вашего спасения, дорогая, но бедность чувств и скудость воображения не позволили бы мне сорвать с болотной кочки цветок для вашего наряда.

Альбрехт фон Регенсдорф задумчиво улыбался, сжимая в ладони маленький, ничем не примечательный камешек, не один год пролежавший в парке Норденфельда. Этот камень видел прежних и нынешних обитателей замка и многое мог рассказать тому, кто был способен слышать его безмолвную речь…

Проводив гостей, Герхард фон Норденфельд поспешил к сыну. Конрад лежал на животе поперёк кровати и читал большую старинную книгу.

Сконфуженный Фриц поклонился барону. Верный слуга никогда не лгал своим господам и счёл необходимым признаться, что не доглядел за наследником. Зная, что Фриц глуховат, Конрад сделал вид, будто уснул, подождал, пока слуга выйдет в соседнюю комнату, тихо поднялся с постели, убежал в библиотеку, взял любимую книгу своей матери и, как ни в чём не бывало, вернулся.

Конрад не оправдывался, но было видно, что раскаяния он не испытывает и с нетерпением ждёт, когда его оставят наедине с книгой. Герхард взял её и пролистал. Это были стихи какого-то неизвестного ему поэта. Поморщившись, барон заметил, что наследнику славного рода Норденфельдов не пристало читать всякую ерунду. Конрад не возразил ни словом, когда отец приказал Фрицу отнести книгу в библиотеку.

До самого вечера мальчик изучал Библию. Временами Фриц заходил в его комнату узнать, не нужно ли ему чего-нибудь и, выполнив его просьбы, вновь оставлял его в одиночестве. Слуга дивился благочестию Конрада. Для Бертрана осилить страницу священного писания было настоящим мучением…

Бездумно скользя взглядом по строчкам великой книги, Конрад беседовал с существами, воплощёнными в его сознании.

— Мне скучно, — жаловался мальчик. — Я здоров. Сделайте так, чтобы отец разрешил мне встать с постели.

— Дождись ночи, — отвечал тихий голос. — Сегодня праздник полнолуния. Тебя будут ждать в парке возле пруда. Ты увидишь чудесные вещи.

— Фриц не выпустит меня из комнаты. По-моему, он никогда не спит…

— Он не услышит, как ты пройдёшь мимо него.

— Но как же я выйду в парк? Внизу стоит стража.

— Пройди известным тебе ходом.

— У меня не хватит сил сдвинуть с места дверь в чулане…

— Мы поможем тебе.

Ночь была тихой и лунной.

Стоя у окна в комнате, отведённой ему гостеприимным зятем, барон Альбрехт фон Регенсдорф смотрел на жёлтую луну, пылающую над верхушками деревьев. В руке он держал камень, поднятый в парке замка Норденфельда. За спиной Регенсдорфа на столе горела свеча.

Камень говорил… Он рассказывал о мальчике, которому слишком часто приходилось защищать себя от жестокого отца, и о глупце, разрушающем своё счастье…

Прервав мысленную беседу с камнем, Регенсдорф неторопливо прошёл вглубь комнаты. В дальнем углу поблескивали, отражая тонкий огонёк свечи, печальные тёмные глаза. На бархатной подушке лежала, вытянув острую мордочку между передними лапами, пушистая белая собачка. Это была Лизи. Она не шелохнулась, только чуть слышно заскулила, когда рука Регенсдорфа легла ей на голову, скользнула по шелковистой холке, ласково взъерошила шёрстку на спине.

— Да, я с тобой согласен, — сказал отец Гертруды. — Было сущим варварством надеть на такую хрупкую шейку тяжёлый ошейник, да вдобавок с подложным письмом. Но прости безумца, сделавшего это. Он будет наказан.

Оставив Лизи, Регенсдорф подошёл к столу, взял измятый листок бумаги и ещё раз прочитал записку, написанную почерком Конрада.

К счастью, она не попала в руки Мирослава. Один Бог ведает, что он мог бы выкинуть по горячности. В свои двадцать девять лет Мирослав ведёт себя, как юнец. Этот нелепый траур по давно умершей возлюбленной, тайные свидания и переписка с незаконнорожденным сыном, увлечение некромантией…

Скомкав записку, Регенсдорф поджёг её на свече и бросил в камин.