"Бригада" - читать интересную книгу автора (Форстен Уильям)

Глава 5

Генерал Патрик О'Дональд, согнувшись от усталости, вошел в помещение штаба и остановился. Ему казалось, что после всего происшедшего просто войти и сесть за письменный стол — это кощунство. Он замялся и посмотрел на Калина, который уже давно сидел в кабинете и ждал его.

— Как он?

— Потерял много крови. Эмилу удалось остановить кровотечение, но ранения в грудь всегда очень коварны. Бывает такая серьезная рана, что человек, кажется, не выживет, а он выживает, но в большинстве случаев в легкие попадает инфекция и… — Голос Пэта задрожал.

— Господи, помоги! — прошептал Калин. — Не думал, что его ранят. Сначала погиб Фергюсон, Готорн еле-еле ходит, теперь Эндрю.

— Вокруг него всегда была какая-то аура неуязвимости, — вздохнул Пэт. — Есть такие люди, с которыми, кажется, ни за что не может случиться ничего подобного. И так было с Эндрю. Теперь его аура уничтожена, и это трагедия для нашей армии.

Ему было страшно об этом говорить, но он видел глаза людей, узнавших о том, что Эндрю ранен и, возможно, смертельно. Было такое ощущение, что эта новость пришла раньше поезда. На станции толпилась тьма, поистине тьма народа. Многие не скрывали слез. В этот момент Пэту представилось, что сама ткань армии начала расползаться.

Он обреченно кивнул, когда Калин жестом пригласил его сесть на место Эндрю. Как только Пэт оказался за его рабочим столом, он почувствовал, как весь груз ответственности, лежавший на Эндрю, обрушился на его плечи.

— Теперь все изменится, — сказал Калин после долгой паузы.

— Почему? — удивился Пэт.

— Оборона Рима была идеей Эндрю. Без его командирских способностей мы не сможем удержать город. Извини, Пэт, я не хотел тебя обидеть.

Пэт кивнул:

— Я не Эндрю, я сражаюсь, где мне скажут.

— Поэтому, я считаю, нам пора отступать.

— Сэр?

— Ты меня слышал, Пэт. Эндрю ранен. Одному богу известно, когда он вернется в строй. Хорошо, если через месяц. А если, не дай бог, никогда? — Ужаснувшись собственным словам, президент опустил голову.

— Если Эндрю умрет, мы будем продолжать сражаться. Это то, чего он хотел, сэр. А за секунду до того, как Эмил усыпил его эфиром, он просил меня любой ценой удержать Рим. Это были его последние слова.

— Ты знаешь, я был против перевода войск в Рим, — ответил Калин так, будто не слышал, что сказал Пэт.

— Это решение было принято еще неделю назад.

— Да, но Эндрю больше не командует.

Пэт вздохнул и закрыл глаза. Единственное, что ему сейчас было нужно, это хороший глоток водки. Он знал, где у Эндрю стояла бутылка, но решил, что сейчас не время. После этого разговора, или после следующей битвы, или после войны, или, лучше всего, когда Эндрю вернется сюда, за свой рабочий стол.

— Нет, сэр, но командую я.

— Правда? А я думал, что раз ты командуешь Первой армией, Ганс — Второй, Винсент — резервами и Западным фронтом, это место должен занять Ганс, но его сейчас нет.

— Ганс в двухстах пятидесяти милях отсюда, Винсент еле ходит. Эндрю сказал в присутствии Эмила, что командование переходит ко мне. И чего бы мне это ни стоило, я выполню его приказ, даже если он был последним.

— Пэт, послушай меня, пожалуйста. Рим — это западня. Они могут расколоть нашу армию на две части, захватить железную дорогу и направиться в Суздаль. А все, что у нас там есть, — это ополченцы и остатки Пятого корпуса. Целых семь корпусов закупорены здесь, как в бутылке. Давай выпустим их, пока у нас есть такая возможность.

— Как? Через три дня бантаги будут к северу от наших позиций и перережут нам путь по железной дороге. Речь идет о перевозке почти ста тысяч человек.

— Тогда морем.

— А как быть с местными жителями? Мы полагали, что бантаги не станут перебрасывать крупные силы на восточное побережье. Там почти миллион жителей и всего один корпус для их обороны. Сюда прибудет не менее полумиллиона, а остальные будут спасаться бегством на запад. Отступая, сэр, мы развязываем Гаарку руки. Ему ничего не будет стоить разделить свои войска на несколько частей и, направив их в разные стороны, уничтожить всех местных жителей, а затем, к весне, добраться и до нас.

— Мне кажется, они в любом случае будут уничтожены.

— Разреши мне задать тебе прямой вопрос, Калин. Ты говоришь о том, чтобы оставить не только город, но и все Римское государство. Я прав?

— Пэт, они все равно обречены.

— Нет, если мы останемся, черт тебя дери. Армия Гаарка растягивается. Ему придется подойти к нам вплотную, так как он знает, что, если мы прорвемся и блокируем его железную дорогу хотя бы на время, ему конец. Боже мой, сэр, вы же говорите о жителях Республики, которых наша армия поклялась защищать.

— Защищая их, мы все можем погибнуть.

Пэт наклонился вперед.

— Это Сенат так считает? Те несколько бояр, которых надо было давно уже пристрелить? Они хотят отдать Рим в обмен на сепаратный мир с Гаарком.

Калин смущенно опустил глаза.

— Он сделал тебе новое предложение, да?

Калин кивнул.

— Давай выкладывай. Что он сказал?

— Армия отступает на Русь. Любой римлянин может пойти с нами, если захочет. Мы прерываем железнодорожное сообщение между Римом и Суздалем, и он признает права Республики.

— И ты поверил в эту чушь собачью? — заревел Пэт.

— В худшем случае мы выиграем время, а в лучшем он уйдет на восток. Мы победили две орды. А другие орды пусть живут, как раньше, все время кочуя на восток. Мы же наконец обретем мир.

— Начнем с того, что через двадцать лет они снова будут здесь.

— Целых двадцать лет, Пэт. За это время мы окрепнем, соберемся с силами. Они не посмеют нас тронуть, — его голос смягчился, — и убийства прекратятся.

— То есть взвалим этот груз на будущее поколение.

— Наше поколение больше не может воевать, Пэт. На Руси не осталось ни одной семьи, которая не потеряла бы отца, мужа или сына. Мы лишились в два, три раза больше людей, чем в том случае, если бы просто подчинились тугарам.

— И стали бы рабами — даже хуже, скотом. Как ты можешь говорить это, когда Эндрю, человек, который освободил тебя из рабства, возможно, умирает? И это твоя благодарность?

— Сейчас наша главная задача — выжить, Пэт. С тех пор как началась эта война, мы терпим одни поражения. Мы отступили уже более чем на пятьсот миль. Три корпуса полностью уничтожены. Когда же, черт возьми, это кончится? Тогда, когда Суздаль будет охвачен пламенем?

— Даже если он будет гореть, мы все равно продолжим сражаться. По крайней мере, тридцать пятый Мэнский полк и сорок четвертая Нью-Йоркская батарея — точно. Мы ведем уже вторую войну ради того, чтобы покончить с рабством, и да будем мы прокляты, если поползем перед ними на коленях и протянем руки, чтобы на них надели кандалы. Ваш народ давно к этому привык, но с нами этот номер не пройдет, черт вас всех возьми.

Слова Пэта были настолько обидными, что Калин поежился. Пэт понял, что зашел слишком далеко, и хотел извиниться, но не смог справиться с гневом и молча, с вызовом, смотрел на президента.

— Как президент я могу дать приказ к отступлению.

Пэт посмотрел на свой мундир, заляпанный кровью. Это была кровь Эндрю. Что бы Эндрю сделал на его месте? Человек, который написал конституцию и создал Республику на чужой планете, что бы он сейчас сказал?

— Эндрю всегда говорил, что военные должны безоговорочно подчиняться гражданской власти, — сказал Калин, будто читая его мысли.

— А как же Рим, а вице-президент Марк?

— Они найдут убежище на Руси. Гаарк сказал, что все желающие могут покинуть Рим.

Пэт засмеялся и отрицательно покачал головой.

— Когда по пути наши войска растянутся, Гаарк нападет на нас и на полтора миллиона местных жителей, которых мы будем сопровождать. Поверь мне.

— Вы с Эндрю говорили, что его армия тоже растянута, и он так же, как и мы, привязан к железной дороге. И так же, как и мы, не хочет больше воевать.

— Почему же он здесь? Раз он не хочет воевать, может убираться когда захочет. Так ему и скажи.

— Ты не ответил на мой вопрос, Пэт.

Пэт кивнул, не отрывая взгляда от Калина.

— Я не Эндрю, сэр.

— Что это значит?

— То и значит.

— То есть ты будешь возражать.

На лице Пэта мелькнула озорная ухмылка.

— Сэр, по-моему, Эндрю называл это как-то красиво — конституционным кризисом, что ли.

— Ты этого не сделаешь.

Пэт встал и вышел из-за стола.

— Давай ненадолго вернемся в прошлое, Калин. Помнишь, как мы первый раз пошли в кабак и какую устроили драку? Мы выпили вместе не одну рюмку и, даст бог, выпьем еще. Но сейчас, дружище, наши пути разошлись. Рим не поддержит тебя, произойдет раскол Республики. Я бы не хотел вести себя как какой-нибудь боярин, но, видимо, придется. Я прикажу армии остаться, и, клянусь богом, многие подчинятся. Я скажу им, что это воля Эндрю, и они послушаются. Поэтому я умоляю тебя, Калин, не заставляй меня идти на это. Если Эндрю не умрет от раны, его убьет наша с тобой ссора. Я помню, он мне как-то говорил, что, если армия не подчиняется своему главнокомандующему (в данном случае тебе), это создает прецедент. Даже если мы выиграем войну и освободим всю планету, как всегда мечтал Эндрю, это отныне будет нам мешать. Знаешь, что самое главное для Эндрю? Не армия и даже не победа, а Республика.

Пэт вздохнул, вернулся за стол, открыл ящик и достал бутылку с двумя стаканами. Налил водки и предложил Калину.

Президент медленно поднялся, и у Пэта мурашки забегали по спине. У Калина был такой же взгляд, как у Линкольна, те же цилиндр и борода. В этот момент он был вылитый Линкольн.

Президент надел цилиндр и отрицательно покачал головой.

— Я не буду с тобой пить, — тихо проговорил Калин и направился к двери.

— Мистер президент.

Калин остановился и оглянулся.

— Пожалуйста, не делай этого. Если никакие другие причины не могут тебя убедить, то я прошу тебя ради Эндрю.

— Какой смысл в моем президентстве? Вы, янки, дали мне эту должность, так же как вы дали нам и все остальное — Республику и эту проклятую войну.

— Мы дали свободу самим себе. Черт возьми, Калин, ты не помнишь, что из шести сотен парней, попавших сюда, в живых осталось меньше двухсот, что уже более ста тысяч солдат, воевавших вместе с ними, похоронено? Мы сражались все вместе, и никто никому ничего не давал. Свобода — это не подарок, это право, которое нужно заслужить кровью.

— И сколько еще крови мы должны пролить?

— Возможно, кровь каждого из нас — твою, мою, всех. Но будь я проклят, если перед кем-нибудь согнусь. Я — Патрик О'Дональд и никому не позволю передо мной заноситься. Будь то боярин, или ирландский лорд, или тем более какие-то бантаги.

— Дай бог, чтобы ты оказался прав.

— Так мы остаемся?

Калин замялся:

— Пока да.

Поправив цилиндр, президент вышел из кабинета.

Облегченно вздохнув, Пэт откинулся на спинку кресла и, не думая об обещании, которое он дал сам себе, выпил оба стакана.

— Пэт О'Дональд, я смотрю, ты и вправду не притрагиваешься к бутылке, как обещал.

Пэт поднял голову и увидел в дверях Эмила.

Пэт грустно покачал головой и, налив еще два стакана, жестом предложил доктору присоединиться.

Вздохнув, Эмил сел и с притворной неохотой взял стакан.

— Как он, Эмил?

— Пока не знаю. Я резал его прямо на полу поезда, в далеко не стерильных условиях. Кажется, мне удалось остановить кровотечение. Но боюсь, что придется делать еще одну операцию. Сломаны два ребра, и в легких могли застрять обломки костей. Но повторная операция убьет его: он потерял слишком много крови.

Эмил вздохнул.

— Ему нужна кровь, черт побери. Я думал о том, чтобы взять чью-нибудь кровь и перелить ему.

— Разве ты раньше этого не делал?

Эмил кивнул:

— Пять раз. Но только в крайних случаях. Если бы я этого не сделал, они бы умерли. Три раза были удачными, но в двух других что-то не получилось. Словно кровь была не та. И они оба умерли, хотя я не знаю почему. Я не хочу рисковать.

— А если ты этого не сделаешь?

— Скорее всего, он умрет.

— Тогда делай! — заревел Пэт.

Эмил опустил голову.

— Одно дело, если он умрет сам, а другое, если я убью его своим дурацким экспериментом.

— А что Кэтлин?

— Она сейчас с ним. Я освободил ее от других обязанностей, все равно от нее сейчас нет никакого толку.

Пэт кивнул.

— Что у вас здесь произошло с Калином? Я стоял за дверью и слышал жуткий крик.

— Просто он решил выбросить белый флаг.

Эмил вздохнул.

— Неужели до сих пор есть надежда на победу? Такое ощущение, что уже несколько месяцев нас преследуют одни поражения.

— Это еще не поражение, — сказал Пэт, и ему показалось странным, что он это говорит. С тех пор как их обошли с фланга под Капуа, в его сердце поселилось неприятное предчувствие поражения. Оказывается, все, что нужно было сделать, — это произнести эти слова вслух. Если бы даже он прошептал их кому-нибудь на ухо, они бы разлетелись, обрели собственную жизнь и, возможно, разрушили бы нависший над ними злой рок.

— Мы будем удерживать Рим и победим. Так хотел Эндрю.

— Хорошо бы.

— Эмил? — В дверях стояла перепуганная Кэтлин. — У него опять открылось кровотечение.

Эмил вскочил и пронесся мимо Кэтлин, Пэт последовал за ним. Подойдя к Кэтлин, он обнял ее за плечи, словно хотел помочь ей пройти через старый Форум, переоборудованный в штаб накануне сражения, а затем вниз по лестнице в комнату, где лежал Эндрю. Когда Пэт вошел в помещение, у него на лбу выступил пот. Здесь установили печку, и труба от нее уходила в потолок.

Пэт не видел друга с тех пор, как Эмил начал делать ему операцию в поезде, поэтому восковое лицо Эндрю его напугало.

Он напоминал куклу с запрокинутой головой. Его губы медленно шевелились, а изо рта текла тонкая струйка крови. Пэт посмотрел на пол и увидел резиновую трубку, соединенную с бутылкой, в которую капала кровь.

Эмил и Кэтлин встали на колени у его кровати, а Пэт подошел поближе.

— Позовите О'Дональда, — прошептал Эндрю, — они уже на стене.

Пэт понял, что в бреду Эндрю привиделось одно из прошлых сражений.

Эмил посмотрел на бутылку, на струйку крови в углу рта Эндрю, приставил ухо к его груди, послушал и резко выпрямился.

— Нужно оперировать.

— Но он умрет, — сквозь слезы прошептала Кэтлин.

— Он умрет, если я этого не сделаю.

Эмил подошел к столу возле кровати, открыл сумку с инструментами и сделал знак санитару начинать подготовку к операции.

Кэтлин стояла вся в слезах.

— Пусть он упокоится с миром.

— Он не умрет! — закричал Эмил. — Я не дам ему умереть!

Кэтлин умоляюще смотрела на Пэта.

Пэт нервно сглотнул.

— Возьми мою кровь.

— Это слишком рискованно, — возразила Кэтлин.

Эмил испытующе посмотрел на О'Дональда.

— Я возьму кровь у кого-нибудь другого. Это отнимает много сил.

— Тогда возьми мою, — сказала Кэтлин, — я его жена.

— Я не знаю, почему одна кровь подходит, а другая нет. Возможно, пол тоже играет роль, так что ты, Кэтлин, не подходишь.

— Черт тебя дери, Эмил, возьми мою, — настаивал Пэт. — Я не могу просто так здесь стоять, будучи не в состоянии что-либо сделать.

Эмил подошел к Кэтлин и положил руки ей на плечи.

— Ты его жена, тебе решать. Но помни, что решаешь судьбу не только Эндрю, но и армии, и всей Республики. И если ты не согласишься, Эндрю точно умрет, а так у него по крайней мере появится шанс.

Она посмотрела на Эндрю и через несколько секунд кивнула.

Эмил велел санитарам принести носилки. Эндрю бережно переложили с кровати на носилки и отнесли на операционный стол, который представлял собой всего-навсего поставленные друг против друга козлы с кушеткой наверху. Принесли еще козлы и кушетку, из них соорудили второй операционный стол, и Эмил велел Пэту снять мундир и закатать рукав.

Неожиданно для себя Пэт занервничал. Несмотря на жару в комнате, он дрожал, ложась на носилки рядом с Эндрю. Взглянув на Эндрю, он увидел безобразную рану у него на боку, чуть ниже подмышки.

Эмил осторожно снял повязку, и Пэту показалось, что через рану можно заглянуть Эндрю в самое нутро, поэтому он поскорее лег, чтобы ничего не видеть. Доктор вытащил из раны трубку, из нее полилась какая-то жидкость. У Пэта было очень странное ощущение, он видел множество ранений, но сейчас рядом с ним был его друг, боевой товарищ и командир.

Глаза Эндрю открылись, и Пэт понял, что он смотрит на него.

— Ты тоже ранен? — с тревогой прошептал Эндрю.

— Нет, Эндрю, просто Эмил хочет перелить тебе немного моей драгоценной крови. — Пэт усмехнулся. — Станешь настоящим ирландцем.

Эндрю попытался улыбнуться:

— Надеюсь, я хоть опьянею.

После этих слов Эндрю снова закрыл глаза и провалился в сон.

Кэтлин держала что-то, похожее на большой флакон с духами, и, обойдя вокруг Эндрю, начала разбрызгивать в воздухе раствор карболовой кислоты. Несколько капель попало на Пэта, у него защипало глаза.

Эмил открыл какой-то пузырек, и по комнате распространился сладкий запах эфира.

— Не очень много, — прошептала Кэтлин.

— Я знаю, я не могу.

На лицо Эндрю надели маску, и Эмил капнул на нее немного эфира, после чего лицо Эндрю стало таким спокойным, как будто он уже умер.

Затем Эмил повернулся к Пэту, держа в руках иглу, соединяющуюся с резиновой грушей при помощи трубки. Из этой груши выходила еще одна трубка, на конце которой также была игла. Эмил наскоро объяснил, что он собирается делать, и Пэт кивнул, едва справляясь с волнением.

После этого к Пэту подошла Кэтлин, протерла ему руку водкой и крепко перетянула выше локтя. Пэт почувствовал укол и закрыл глаза, но через мгновение снова открыл их и оглянулся.

Эмил, стоя на коленях, разрезал рану. Потом он стал куда-то удаляться, и вскоре все исчезло.

Проезжая мимо сгоревшего республиканского броневика, Гаарк остановился и спешился. Морозной ночью корпус машины искрился, отражая свет горящего в небе Большого Колеса.

Он с любопытством посмотрел наверх. На которой из этих звезд был его дом? И в этой ли она Галактике? «Нет, мой дом здесь, — думал он, — это моя империя». Он подошел к броневику и стал рассматривать пробитую в нем дыру. Возле машины валялось обгоревшее обмундирование. Внутри него воины нашли вполне подходящий ужин.

«Уже приготовленный», — с усмешкой подумал Гаарк.

Чуть в стороне несколько воинов дожидались его, стоя на коленях в снегу. Через некоторое время он решил снизойти до них и властным жестом приказал им подняться.

— Кто это видел? — спросил Гаарк.

Вперед вышел командир экипажа одного из броневиков и поклонился:

— Я, мой кар-карт.

— Расскажи.

— Мы преследовали эту машину. Водитель моего броневика, — он кивнул в сторону воина с перевязанной рукой, — заметил однорукого человека. Я приказал развернуть машину и стрелять по нему. Раздался взрыв, и я увидел, как он упал с лошади.

— Среди скота полно одноруких. С чего ты взял, что это был он?

— Возле него было золотисто-голубое знамя. И еще с ним был этот рыжий дьявол. Когда однорукий упал, началась паника, все столпились вокруг него. Затем рыжий дьявол посадил его на своего коня, и они поскакали к вагону.

— И ты не попытался их остановить? — спросил Гаарк.

Воин наклонил голову:

— Мы подъехали к самым рельсам, мой повелитель, но на поезде столько брони и оружия. Там нас и подбили.

Его голос дрогнул, и он замолчал, ожидая наказания. Один из бантагов вышел вперед с республиканским знаменем, золотисто-голубым. В этот момент Гаарк понял, что это было знамя Кина, он видел его во время битвы у Роки-Хилл.

Гаарк взял знамя и заметил на нем пятна человеческой крови.

— Именно так я все и видел во сне, — произнес Гаарк, — вы воплотили в жизнь мое предвидение.

Все благоговейно закивали. Шаман, стоявший в хвосте группы, громко закричал, что Гаарк истинный Спаситель.

Гаарк усмехнулся.

— Чары рассеялись, — торжественно произнес Гаарк. — Пусть все об этом знают. Неуязвимый однорукий янки наконец попался. Теперь весь скот у нас в руках.

Со знаменем в руках он повернулся и пошел в сторону рельсов. Город справа от него продолжал гореть, освещая все вокруг. Мимо него вдоль путей шагали тысячи воинов, и он, стоя в тени, наблюдал за ними. Ночь была очень холодной, но чины безостановочно работали, прокладывая рельсы к горящему городу. По мере того как они умирали один за другим от холода и усталости, их тела превращались в пищу для армии.

Прошла длинная вереница лошадей, груженных провизией и боеприпасами. Все они направлялись на запад.

— Как в древности, — произнес кто-то за спиной у Гаарка на его родном языке.

Он оглянулся и увидел Джурака, приближающегося к нему в сопровождении штаба. На нем был теплый плащ. Джурак подъехал и соскочил с коня.

— Когда я такое вижу, то начинаю думать, что мы вернулись во времена легенд.

— Мы сами создаем легенды, — ответил Гаарк. — Все это, — он показал на идущие в темноте колонны, — легенда, воплощенная в жизнь.

— Нужно объявить привал. У них был тяжелый день. Из-за этого проклятого мороза мы теряем сотни воинов.

— Ты слышал о Кине?

Джурак показал на флаг в руке Гаарка.

— Так это правда?

— Видимо, да.

— Он мертв или ранен?

— Скоро узнаем. В любом случае это сокрушительный удар для их армии.

— Что говорит посол?

— Они не пропустили его к себе, но передали письменное послание. Если умрет Кин, исчезнет то, что связывало их армию воедино. Произойдет раскол, и каждая из сторон будет сама за себя. Он был единственным связующим звеном, не русским и не римлянином. Поэтому мы должны усилить атаку. Я хочу, чтобы не только патрулирующие отряды, а вся наша армия была через три дня у ворот Рима.

— Не стоит торопиться, Гаарк. У нас есть время. Наша железная дорога в тридцати милях отсюда. Чтобы проложить сюда рельсы, потребуется не менее десяти дней. — Он показал в сторону Капуа. — Насколько я понимаю, они не успели разобрать свои пути к западу от города. Поэтому, как только мы дойдем до Капуа и отремонтируем мост, у нас будет открытый путь на Рим. Мы переправим боеприпасы, дадим воинам отдохнуть, а затем двинемся вперед. Войска устали.

— Мы будем наступать. В настоящий момент они ослаблены. Если мы начнем наступление сейчас, мы победим.

— Я вижу, ты уже знаешь.

Оливия Варинна Фергюсон подставила Винсенту стул, на который он сел со вздохом облегчения.

— В рану попадает холод, и из-за этого иногда очень трудно ходить.

— Тебе нельзя выходить в такую погоду, — отчитала его Оливия, наливая чай.

Винсент поблагодарил ее за чай и обхватил кружку руками, пытаясь согреться. Он увидел у Оливии на рабочем столе последний номер «Гейтс иллюстрейтед», на первой странице которой крупными буквами было написано: «КИН РАНЕН».

Накануне вечером между Винсентом и Гейтсом произошел серьезный спор. Издатель считал, что народ Суздаля имеет право знать правду, на что Винсент пригрозил ему закрыть газету, если в печати появится хоть одно слово о Кине. К сожалению, пришла телеграмма от президента с указанием опубликовать всю правду, и спор был окончен.

— Ничего нового не слышно, — вздохнул Винсент.

Оливия опустила голову; было похоже, что она молится. Винсент оглядел мастерскую. Еще не наступил рассвет, а служащие уже начали собираться, усаживаясь за свои столы. Почти у каждого был экземпляр газеты, и они о чем-то перешептывались между собой. Несколько человек смотрели на Винсента так, словно им хотелось подойти и обо всем его расспросить, но они не решались.

После смерти Чака Оливия взяла на себя контроль за исследованиями и артиллерийско-техническим снабжением. Сначала Винсент думал, что это всего лишь сентиментальная уступка со стороны Эндрю, но, как видно, Чак все как следует продумал заранее. Он уже давно научил ее читать. А в последний год жизни он по нескольку часов ежедневно растолковывал ей все тонкости своей работы. Несмотря на то что Чака не было в живых, на столе лежали его тетради с подробными чертежами и сложными схемами. Винсенту показалось, что его друг просто ненадолго вышел из-за стола и пошел прогуляться. Все выглядело так, словно он вот-вот вернется с горящей в глазах новой идеей.

— Похоже, мы все постепенно уходим, — вздохнул Винсент. — Майна, Мэлади, столько ребят из нашего полка, твой Чак. Я почти калека, а теперь Эндрю… — Его голос задрожал.

Оливия взяла его руку и крепко сжала.

— Чак здесь, Винсент.

Винсент посмотрел ей в глаза. Странно, что, несмотря на безобразный шрам, который оставил на ее лице взрыв порохового склада много лет назад, она продолжала излучать красоту, перед которой Чак преклонялся до конца своих дней.

— Ему так с тобой повезло, — произнес Винсент и залился краской от смущения. Он вспомнил тот вечер, когда они первый раз встретились. Она тогда была служанкой в доме у Марка и пыталась соблазнить Винсента, пока он принимал ванну.

Винсент потупил взгляд. Он никогда не говорил об этом Чаку и всем сердцем надеялся, что она тоже не сказала.

— Как твоя жена? — спросила Оливия, и по ее тону Винсент понял, что она тоже вспомнила о том вечере.

— Отлично.

— Надо бы навестить ее и детей. Кстати, а детям Эндрю сказали?

— Да, вчера. Это было очень тяжело.

— Бедняжки. Я страшно жалею, что мы с Чаком так и не завели детей.

После смерти Чака Оливия держалась очень мужественно, но Винсент понимал, что ей это дается нелегко, что она все время находится на грани срыва.

Он похлопал ее по руке и встал.

— Я получила информацию о бантагских ракетах.

— Мы потеряли из-за них семь броневиков.

— А остальные, как я понимаю, были брошены во время отступления?

Винсент кивнул. Эта информация пока держалась в тайне. Русские относились к броневикам как к символу победы над ордой, и новость о потере машин могла оказаться настолько шокирующей, что даже Гейтс согласился не опубликовывать ее.

— У нас нет времени менять оборудование и реконструировать броневики, утолщая броню. Завод выпускает по одной машине последней модели ежедневно. Если мы начнем сейчас все переделывать, то потеряем несколько недель, а может, и больше.

Конструкция нового броневика была рискованной. Это была одна из последних разработок, которой Чак уделял много времени. Мощность двигателя была почти вдвое больше, чем у старых машин. Он работал на смеси керосина с остатками нефти, из которой его получали, а не с углем. К счастью, в течение нескольких последних месяцев тысячи галлонов топлива как для броневиков, так и для дирижаблей были перевезены с нефтяных скважин, располагавшихся в двухстах милях к юго-востоку от города. Теперь, когда бантаги пытались отрезать Рим с юга, надо было рассчитывать только на этот запас.

— Один из здешних служащих говорит, что догадывается, почему их ракеты пробивают нашу броню, — сказала Оливия. — Мне бы хотелось заполучить один неразорвавшийся экземпляр для подробного изучения.

— И что он думает?

— Что боеголовка ракеты — это, возможно, полый конус из очень крепкой стали. Должно быть, они изобрели новый вид взрывчатки, которая гораздо мощнее черного пороха. Полый конус набивают этим веществом, и при взрыве напор огня разрезает корпус броневика.

— Мы можем сделать что-нибудь подобное?

— Я выделила для этой работы двенадцать человек, но все равно сообщи на фронт, что нам нужен образец ракеты. В настоящий момент мы пытаемся создать ракеты для индивидуального использования. Это хорошая идея, даже если мы не сможем применить их против броневиков.

— А что насчет производства пулеметов?

— Проблема не в самих пулеметах, их мы можем изготовить, а в боеприпасах. У нас почти не осталось меди. То, что мы потеряли броневики, конечно, плохо, но еще хуже, что там остались тысячи гильз от пуль и снарядов.

Она подвела Винсента к своему столу, и под ярким светом лампы он увидел набросок, который изображал человека, держащего трубу. Еще один рисунок с трубой и лежащим возле нее человеком стоял на штативе.

— Я нашла в книгах Чака несколько старых рисунков. Сразу после битвы под Испанией у него возникла идея переделать существующие ракеты и выпустить их в виде небольших снарядов, вроде артиллерийских. Эти ракеты должны были заряжаться картечью. На очень точное попадание в цель он не рассчитывал, но, если использовать их на небольшом расстоянии, как это делают бантаги, они вполне подойдут. Мы просто возьмем ствол ракетной установки — такой, какие мы выпускаем, приварим к нему ручку, чтобы эту ракетницу легче было поднять на треножник и точнее навести на цель, хотя ее можно будет удержать и на плече. Несколько штук мы сможем отправить на фронт уже через пару недель.

— Придется изменить тактику, — заметил Винсент. — Мы не можем больше отправлять машины в бой без прикрытия. Я должен был предвидеть, что Гаарк что-нибудь придумает. При наступлении наряду с ракетчиками им понадобятся стрелки, а может быть, и пулеметы для поддержки. И минометы — кстати, как насчет них?

Она показала на только что вошедшего служащего, который отдал Винсенту честь.

— Василий Петров, сэр. Он служил у вас в Пятом Суздальском.

Винсент заметил, что у Петрова деревянный протез.

— А! Потерял ногу еще в первую войну, в сражении у переправы.

— Давненько.

— Да. Поэтому меня отправили сюда. Поначалу мне здесь не нравилось, но ведь работа важная, не так ли, сэр?

— Петров — наш лучший специалист по штамповочному оборудованию! — гордо заявила Оливия.

— Мы разобрали бантагский миномет, захваченный у Роки-Хилл, и использовали его как образец. Первое подразделение уже получило новые орудия. Мы изменили калибр таким образом, чтобы они стреляли обычными трехдюймовыми снарядами. Конструкция совсем простая, а дальность получается пятьсот ярдов.

«Поэтому они и попали в Эндрю», — подумал Винсент. Все менялось слишком быстро, и он понял, что тоскует по тому недавнему еще времени, когда стрелки стояли плечом к плечу: артиллерия, кавалерия — на флангах, а пехота — в центре. Теперь были бронемашины, ракетные и минометные батареи, дирижабли. Все эти виды оружия нуждались в материально-техническом обеспечении и постоянно выпускались на заводах здесь, в Суздале, а также в новых промышленных центрах в Муроме и Кеве и даже в сердце Рима.

— Насколько реально, используя мощность двигателя нового броневика, создать трейлер с легкой броней, который передвигался бы по снегу, как сани? — спросил Винсент. — На нем можно было бы перевозить минометчиков или пехоту и даже запасное топливо.

— Перевозка топлива может быть опасной, — заметил Петров. — Это одна из причин, по которой мне не нравится конструкция нового двигателя. В старых машинах угольные бункера служили дополнительной защитой, как на кораблях. Теперь, если в машину попадет снаряд, внутри разольется двести галлонов керосина. И никто из членов экипажа не сможет выбраться наружу. Поэтому перевозить в таком вагоне топливо значило бы нарываться на неприятности.

— Как всегда, главной задачей было увеличить мощность двигателя. В этом все дело, — задумчиво произнес Винсент. — Я хочу, чтобы вы сконструировали прицепной трейлер со съемными колесами, который в случае надобности мог бы превращаться в сани.

— Хорошо, — неохотно согласился Петров.

— Что ты задумал? — спросила Оливия.

— Пока толком не знаю. Проблема в том, что броневики очень легко ломаются. Из-за поломок мы теряем больше машин, чем в бою. Они могут пройти лишь небольшое расстояние, поэтому их приходится привозить чуть ли не на поле боя. С новыми двигателями их возможности возрастут.

— Какое расстояние они, по-твоему, должны проходить, Винсент? Последняя модель рассчитана на пятьдесят миль пробега.

— Нужно больше, гораздо больше.

— Сколько?

Винсент ничего не ответил, и она улыбнулась:

— Ты лишнего никогда не скажешь.

— Привычка.

— Хорошая привычка, — заметил Винсент и залился краской, решив, что она намекает на памятный эпизод из их прошлого.

— Такая рань, а вы уже на ногах. — К радости Винсента, в кабинет вошел Джек Петраччи и сразу направился к печке, снимая на ходу рукавицы и потирая руки. С ним был второй пилот Федор, брат-близнец ассистента Оливии Теодора. Теодор вышел из примыкающей к кабинету мастерской, похлопал брата по спине, и они начали оживленно беседовать о дирижаблях, размахивая руками.

— Вы готовы осмотреть новые машины? — спросил Федор.

— Конечно, зачем бы иначе я сюда пришел?

— Тогда пошли.

Надев плащ и взяв свою трость, Винсент последовал за Джеком к выходу. Оливия накинула теплое шерстяное пончо и вышла вслед за ними. Клубы дыма, поднимающиеся над заводским районом, делали Суздаль с его древней архитектурой похожим на сказочный город, раскинувшийся на холмах у реки Вины.

Так называемый Новый город по величине был таким же, как и старая столица Руси. Самым большим из заводов был сталелитейный. К нему были проложены рельсы, по которым доставлялись железная руда, уголь и известняк. С другой стороны завода стояли вагоны, груженные железом и сталью. Рельсы, штыки, орудийные стволы, колеса для железнодорожных вагонов, артиллерийские снаряды и обшивку для броненосцев и броневиков делали прямо на заводе. Из литейного цеха непрерывно выезжали вагоны с железом и драгоценной сталью, которые отправлялись на заводы по производству железнодорожных вагонов, броневиков и прочего оружия, и даже на завод, изготавливавший сельскохозяйственные машины, поскольку без механизации сельского хозяйства одеть и прокормить такую армию было бы невозможно.

Среди безлюдного заброшенного поля к северу от города расположился завод по производству пороха, к которому по одной-единственной железнодорожной колее подвозили бочки с серой, добытой из горячих источников севернее переправы, селитру, недавно обнаруженную в пещерах под Кевом, и уголь, имевшийся в избытке на западном берегу Нейпера. На Руси были и другие заводы, где отливали стальные пули и проволоку для телеграфа, изготавливали жесть и медно-цинковые сплавы. Ниже по реке, недалеко от старого Форт-Линкольна, были построены бойни, где из мяса коров и свиней делали консервы. Необходимую для этого соль привозили за двести миль, так как залежи этого драгоценного минерала находились возле старой Тугарской дороги. Выделанные шкуры шли на пошив обуви, патронташей, седел, поводьев и ремней.

Возле древнего города Вазима была ткацкая фабрика, обеспечивающая армию тысячами ярдов плотной шерстяной ткани для шинелей, брюк и мундиров, а также прочным холщовым материалом для палаток и тонкой тканью для парашютов, покрытой клеевым слоем.

Каждый раз, когда Винсент все это видел, его охватывало ощущение нереальности. Еще десять лет назад здесь было пастбище для боярских лошадей. Кроме плотины, построенной для того, чтобы обеспечить заводы энергией, за последние годы здесь появилось множество промышленных зданий, а также домиков, где жили рабочие.

Винсент вспомнил ту страшную ночь, когда он взорвал плотину. Тогда он пришел в ужас от содеянного. Но сейчас, после всего, что случилось впоследствии, это воспоминание не вызывало у него никаких чувств.

Большая часть всех их достижений была плодом таланта Фергюсона, хотя каждый из них так или иначе вносил свою лепту. Джек, например, предложил сделать воздушный шар, который он видел в цирке, когда был маленьким. Гейтс сконструировал первый печатный пресс, когда только начинал работать в газете в Огасте. Несколько железнодорожных рабочих научили русских прокладывать пути, а два полковых инженера помогли сконструировать и построить первый паровоз. Кузнецы из Нью-Йоркской батареи О'Дональда создали первый литейный завод. Все, кто служил в Мэнском полку и Нью-Йоркской батарее, приложили все свои знания и умения, чтобы провести телеграф, изготовить станки и оружие и научить русских и римлян пользоваться всем этим. Благодаря совместным усилиям Республика смогла бросить достойный вызов ордам.

Никто из них даже и мечтать не мог о том, что им так много удастся сделать. Например, дирижабли или броневики, которых даже на Земле еще не было.

Винсент вспомнил, как Фергюсон незадолго до смерти говорил ему, чем собирается заняться после войны. Чак показал ему чертежи с изображением множества шестеренок и колесиков, и Винсент решил, что это часы очень сложной конструкции, и заинтересовался, так как в детстве очень любил возиться с часами. Но оказалось, что это была счетная машина. Использовать машину для выполнения того, что любой ребенок может сделать при помощи карандаша и бумаги, было, по меньшей мере, странно и непрактично, но Фергюсон поклялся, что когда-нибудь эта машина сможет производить вычисления колоссальной сложности. Теперь эти чертежи стали фамильной реликвией. «Если бы он был жив, — подумал Винсент, — возможно, такая машина уже существовала бы».

Но это была пока лишь мечта, от которой остались только разрозненные заметки и рисунки. Такая же мечта, как машины, вырабатывающие электричество, как странного вида пушки с паровым поршнем, сдерживающим отдачу во время выстрела, или дирижабли с мощным и безопасным двигателем, не требующим для работы баллонов с водородом.

В литейном цехе прозвучал свисток, который подхватили другие заводы. Это был сигнал окончания ночной смены. Из лачуг стали появляться тысячи рабочих, текущих гигантским потоком, чтобы заниматься следующие двенадцать часов тяжелейшим трудом.

Винсент вспомнил, как Эмил говорил ему, что загрязненный воздух и дым способствуют развитию астмы и туберкулеза, которые в последнее время убивают не меньше людей, чем бантагские стрелы, хотя и не так быстро. Еще он высказал опасение насчет женщин, работающих с ртутью, так как воздух, пропитанный парами этого металла, вызывал необъяснимое истощение организма. Винсент мог понять растерянность и отрешенность этих людей. Еще десять лет назад они были невежественными крестьянами, которых угнетали бояре и тугары. Сейчас их освободили, но им приходилось выполнять адскую работу в нечеловеческих условиях, и конца этому было не видно.

На фронте они лицом к лицу сталкивались с врагом и со смертью, которые вселяли в них ужас, но вместе с тем они (хотя Винсент никогда бы в этом не признался) испытывали радость, идя в атаку и убивая врагов. Но кто-то должен был поддерживать армию, и именно этим занимались эти пятьдесят тысяч человек. Когда их сыновьям исполнялось семнадцать, они уезжали за сотни миль от дома, чтобы сражаться на поле боя.

Холодный порыв ветра с северо-запада принес первые снежинки. Кольца дыма стелились над равниной и высокими берегами реки, так что издалека завод был совсем не виден.

— Надо торопиться, — сказал Джек, — пока не поднялся ветер.

Пройдя по заснеженной улице мимо обшитых вагонкой домов, где жили служащие Фергюсоновской лаборатории, они оказались на поле у отвесного берега озера, на южной стороне которого стоял ряд ангаров по сорок футов в высоту и по сто в длину. Подойдя к первому ангару, Винсент открыл дверь и заглянул внутрь. Его обдало горячим воздухом. На том месте, где еще неделю назад были только каркас и колеса, теперь стоял закрытый на три четверти парусиной дирижабль. Помещение отапливалось тремя огромными печами, нагревающими воду в расположенных вдоль стен грубах. Клей, используемый для скрепления парусины, легко воспламенялся, поэтому топки пеней находились снаружи здания. Возле них все время сновали два мальчика. Они подбегали к пени, открывали топку, подбрасывали в нее дрова, закрывали и бежали к следующей.

От жары клей испарялся и источал едкий запах, от которого у Винсента заслезились глаза.

— Он будет готов на следующей неделе.

Винсент кивнул и пошел вслед за остальными к третьему ангару. Когда они подошли, бригада техобслуживания, примерно полсотни человек, начала выводить дирижабль, натягивая изо всех сил веревки, чтобы он не раскачивался на ветру. Как только из ангара появился хвост, несколько членов бригады отпустили веревки, и машина развернулась носом по ветру.

— Теперь самое интересное. Смотри, как быстро мы подготовим его к полету, — сказал Джек, когда несколько человек из технической бригады подбежали к дирижаблю и стали взбираться на него по веревочным лестницам, свисавшим по бокам. Через пару минут двухуровневые крылья были подняты и закреплены. Оттяжки, идущие от крыльев к корпусу дирижабля, натянули и закрепили.

— Двигатели расположены между крыльями, — продолжал Джек. — После того как крылья подняты, можно заправляться, и через десять минут машина будет готова.

— Было бы лучше хранить ее в собранном виде, — заметил Винсент.

Джек кивнул:

— Мы думали об этом. Но тогда здание должно быть сто футов в ширину и сорок в высоту, без внутренних опорных балок. Если бы мы использовали немного железа, это было бы возможно, но металл жалко тратить. Со сложенными крыльями машина как раз помещается на площади в двадцать на двадцать три фута. В любом случае, развивая тридцать миль в час, дирижабль может поднять экипаж из четырех человек, топливо на двести миль пути и тысячу фунтов боеприпасов.

Винсент кивнул. Это был не самый большой дирижабль, задуманный Чаком. Следующим шагом была гигантская двухсотфутовая машина с пятью тысячами фунтов бомб на борту.

— А маленький?

— «Шмель»? — улыбнулся Джек, наблюдая, как бригада техобслуживания выводит из соседнего ангара небольшой дирижабль. Винсент подошел к машине, которой занимались всего шесть человек.

Корпус «Шмеля» был менее двенадцати футов в ширину и тридцати в длину. Оба крыла добавляли еще около тридцати футов к общей ширине машины. Она была непривычно сконструирована: двигатель находился в кормовой части, причем так высоко, что его винты могли беспрепятственно вращаться.

Кабина пилота представляла собой застекленную корзину, расположенную в передней части.

— Федор, займись «Орлом», я сегодня полечу на «Шмеле».

Федор начал было бурчать, что сейчас его очередь, но Винсент так на него посмотрел, что он тут же пошел выполнять приказ.

Механики уже прогревали моторы, и через несколько минут винты обоих дирижаблей закрутились. Джек нацепил парашют и стал похож на горбатого клоуна, после чего ему помогли взобраться по узкой лесенке. Когда Джек плюхнулся в кресло, дирижабль немного осел.

Винсент отошел в сторону, и Джек подал механикам знак отпускать веревки. Перед ним Федор заводил «Орла». Винты всех четырех двигателей вращались с огромной скоростью. Дирижабль с грохотом покатился по тщательно расчищенному за ночь полю, медленно набрал скорость и оторвался от земли. Сначала Федор летел низко, увеличивая скорость, затем поднялся высоко над озером.

Джеку для взлета потребовалось расстояние в три раза короче. Нос дирижабля резко задрался вверх, и он взмыл в небо. «Орел», поднявшись на высоту в сто футов, развернулся над замерзшим прудом и полетел назад. Винсент внимательно наблюдал за его маневрами.

— Похоже, он развивает более пятидесяти миль в час! — радостно воскликнул Винсент.

— Чак говорил — шестьдесят, — с гордостью сказала Оливия.

Как только дирижабль достиг края поля, белые баллоны отцепились от него и два из них упали на щебень в центре поля. Почти в тот же момент Винсент увидел, что «Шмель» подлетел к хвосту «Орла» и сделал круг. «Орел» продолжал лететь поперек поля, а затем стал подниматься. Однако Джек развернулся носом вниз, прямо в центр поля. Под носовой частью машины появился дым, и на секунду Винсент решил, что дирижабль каким-то образом загорелся. Затем он увидел в центре поля фонтан снега, после чего раздалась пулеметная очередь.

— Он питается паром от двигателя, — гордо заявила Оливия. — Даже если у тебя почти кончилось топливо, можно стрелять в течение пяти секунд.

Улыбнувшись, Винсент помахал тростью Джеку, который выровнял дирижабль и летел совсем низко над полем.

— Сколько дирижаблей мы можем сделать в следующем месяце?

— Пять «Орлов» и двадцать «Шмелей».

— Черт возьми! А нужно пятьдесят, еще лучше сотню.

— Мы не можем работать быстрее, Винсент. У нас кончился шелк. Наши ткацкие станки изготавливают очередную порцию ткани, как только дирижабль готов, но нам все равно нужны еще станки и квалифицированные сборщики, а на это потребуется время. В ближайшие полтора месяца, возможно, будут запущены еще два станка, это увеличит производство почти в два раза. Но больше всего времени отнимает подготовка специалистов. Для этого мы используем один из нелетающих дирижаблей в качестве тренировочной модели, но круглосуточно он работать не может. Кроме того, необходимо многое другое: механики, цистерны для изготовления водородной смеси, тонны цинка и серной кислоты, временные ангары, которые можно было бы собирать в случае надобности. Нужно подготовить более пяти тысяч человек. И хотя я знаю, что Джек убил бы меня, если б слышал, но его надо снять с полетов.

— Почему? Он же наш лучший пилот.

— Именно поэтому. Ты знаешь, какова продолжительность жизни у летчиков? Джек должен стать генералом воздушного флота. Нам понадобится такая должность, чтобы осуществить намеченную программу, в результате которой у нас будет не просто несколько новых машин, а новый род войск.

Ковыряя палкой снег, Винсент думал о том, что машины нужны не через три-шесть месяцев, а сейчас. Сотня дирижаблей и сотня броневиков — и не было бы блокады Рима. Но, черт возьми, опять, как всегда, дело во времени, и теперь оно, видимо, было на стороне Гаарка.

— Генерал!

Винсент поднял голову. К нему неслышно подошел адъютант. Хотя его внимание было сосредоточено на своем начальнике, Винсент заметил, что он бросает любопытные взгляды в сторону дирижабля, производство которого было пока секретом.

— Да?

— Телеграмма из главного штаба, сэр.

Винсента охватил неожиданный страх. Пока он распечатывал телеграмму, к нему подошла Оливия.

— Телеграфные линии к северу от Рима перерезаны. Им нужны машины для воздушной разведки.

— А Эндрю?

— Пока неизвестно.

Винсент еще раз посмотрел, как Джек кружит над полем. Началась осада Рима. И он решил, что не может оставаться здесь и бездействовать.