"Бригада" - читать интересную книгу автора (Форстен Уильям)

Глава 3

— Как ты это терпишь? — крикнул адмирал Буллфинч, прячась за мешками с песком, когда на краю траншеи разорвался минометный снаряд.

Усмехнувшись, Ганс Шудер стряхнул куски мерзлой земли с бушлата Буллфинча.

— Прошу прощения, адмирал, за то, что мои офицеры притащили вас сюда, но я подумал, что это поможет поднять боевой дух.

Буллфинч оскорбленно уставился на Ганса.

— Моих солдат, адмирал, не ваших, — захохотал Шудер. Порывшись в кармане, он достал плитку жевательного табака и протянул адмиралу, который отрицательно покачал головой.

— Меня от него тошнит, — пробормотал Буллфинч, — дурацкая привычка.

— Тошнит от табака?! А когда ты торчишь на своем чертовом корабле, который качается из стороны в сторону, тебя не тошнит? У нас тебе будет хорошо, сынок.

— А при чем тут боевой дух солдат? Что ты имеешь в виду? — спросил Буллфинч, наклоняясь, так как у них над головами просвистел еще один снаряд.

— Понимаешь, мои люди постоянно говорят, как замечательно живется на флоте, как у вас тепло на борту, как хорошо вас кормят.

Буллфинч гневно привстал, но Шудер тут же схватил его за плечо и прижал к стенке траншеи:

— Не высовывайся.

Как только он это произнес, над траншеей просвистела пуля.

— За этой частью окопа следит Черный Стрелок, — объявил Ганс.

— Черный Стрелок?

— Бантагский снайпер. Мы думаем, у него винтовка Витворт, которая могла ему достаться при взятии Джанкшн-Сити. И он неплохо с нею справляется, на прошлой неделе уложил пятерых.

Ганс кивнул в сторону углубления в стене траншеи. На стрелковой ступени, укрытый простыней, стоял солдат.

— Видишь его, Даниил?

Несколько человек, стоящих за спиной Даниила, зашикали на Ганса.

— Пусть адмирал снова высунет голову. Кажется, он заприметил его.

Скрестив руки на груди и пережевывая табак, Ганс наблюдал, как Даниил перешептывается с наводчиком, примостившимся рядом с ним у бруствера.

Даниил немного подвинулся, и Ганс услышал щелчок взведенного курка винтовки. Еще одно движение пальцем, и раздастся выстрел. Все затаили дыхание. Оружие выстрелило с таким грохотом, что Буллфинч подпрыгнул от неожиданности. Даниил и наводчик несколько секунд оставались неподвижными. Затем наводчик радостно вскрикнул, а Даниил, чертыхаясь, соскользнул на дно окопа, увлекая за собой напарника. Через пару секунд в бруствер, где они только что стояли, попала пуля.

— Ты убил его! — закричал наводчик.

— Я же говорил тебе, что это наводчик, я убил наводчика.

Напарник Даниила с ухмылкой посмотрел на Ганса.

— Пуля угодила в голову. Жаль, что вы не видели, как ее разнесло на куски.

— Но это всего лишь наводчик, — пробурчал Даниил.

— Держу пари, что старина Черный Стрелок отправился домой менять штаны, — с улыбкой объявил Ганс и похлопал Даниила по спине.

— Надо было еще подождать. Мы всю неделю выслеживали эту сволочь. Надо было подождать. Теперь придется искать другую точку и опять целый день морозить задницу, прежде чем я его замечу.

— Будь осторожен, — ответил Ганс, отдавая Даниилу табак, который все еще был у него в руке, и отошел в сторону.

Ганс взглянул на Буллфинча, стоявшего чуть ли не на четвереньках, и засмеялся. Молодому адмиралу не помешает почувствовать, каково на фронте. Хотя Ганс никогда не сомневался в его мужестве. Привести броненосец почти к самому Сианю — поступок, граничащий с безумием, и уже только за это Ганс был обязан Буллфинчу жизнью. Три месяца, проведенные в окопах вокруг Тира, давали о себе знать. Они испытывали постоянную нехватку во всем. Запасы продуктов — сухарей, тушенки, сушеной капусты и бобов — подходили к концу. Если эта операция затянется, ему понадобится все, что сможет доставить Буллфинч.

Дойдя до бомбоубежища, Ганс отдернул рваное покрывало, служившее дверью, и жестом пригласил адмирала внутрь. После сухого холодного воздуха в окопе здесь, благодаря дымящейся печурке, было тепло и сыро. Из углубления в стене Ганс достал глиняный кувшин, откупорил его и передал Буллфинчу, который, сделав большой глоток водки, вздохнул и уселся на табуретку.

— В городе полно замечательных зданий, — сказал Буллфинч, — почему ты решил разместить свой штаб здесь?

— Потому что ребята проводят здесь две недели из трех и им легче, когда они видят, как я ползаю вместе с ними.

— А тебе не кажется, что ты уже не в том возрасте?

Ганс усмехнулся и провел рукой по заросшей щетиной щеке. Как ни странно, этот жест вызвал у него воспоминания о прошлом, об осаде Питерсберга много лет назад. Ганс попытался сесть напротив адмирала, но его прихватил приступ ревматизма. Буллфинч был прав: это место давало о себе знать.

Ганс взял кувшин и отхлебнул из него, наслаждаясь разливающимся в груди теплом.

— Я понимаю тебя, Ганс, здесь ужасно. Я не променял бы свой броненосец даже на весь чай в Китае.

— Весь чай в Китае, — тихонько засмеялся Ганс. — Давно я такого не слышал. Не думал, что заберусь когда-нибудь так далеко.

— Я должен был туда отправиться сразу после призыва, — с улыбкой сказал Буллфинч, — я находился на пароходе, приписанном к Тихоокеанскому флоту. Нам было приказано плыть в Китай, а затем в Японию. Но я подхватил тиф и был вынужден остаться на берегу. Пароход уплыл без меня, а я оказался сначала на «Оганките», а потом здесь.

— Повезло как утопленнику.

Буллфинч покачал головой:

— Мне еще нет двадцати девяти, а я уже адмирал. Дома этого никогда не могло бы произойти. Я рад, что так все вышло.

— Даже сейчас?

Буллфинч улыбнулся:

— Даже сейчас.

— Никогда не знаешь, чего ожидать. Я солдат и никогда не задумывался, что со мной будет. Когда в сорок восьмом в Пруссии начались эти чертовы политические волнения, меня вторично призвали в армию. Но я не мог сражаться за правительство, которому не доверял, поэтому я поехал в Америку. И что я сделал? Пошел в армию. — Он засмеялся. — Прошло уже тридцать лет, а служба все не заканчивается. Никогда не думал, что буду воевать так долго. Никогда.

Ганс замолчал и уставился на пламя одинокой свечи, которое едва не загасил прорвавшийся в бункер холодный порыв ветра.

Тяжело вздохнув, он взял кувшин, сделал еще один глоток и передал водку Буллфинчу.

— Что нового на севере?

— Мы выводим войска из Капуа.

— Что?

Буллфинч вкратце рассказал о ходе военного совета и решении отступать к Риму. Ганс недовольно покачал головой.

— А что насчет нас? Не собираются забрать отсюда моих ребят?

— Сначала хотели. Но Эндрю настоял на том, чтобы вы пока оставались здесь.

Ганс улыбнулся. Он знал, что Эндрю не был полностью согласен с необходимостью сохранять позиции в трехстах милях от эпицентра событий. И Ганс мог его понять. Целых три корпуса обороняют какой-то незначительный порт где-то на границе между Римом и Карфагеном. Хотя даже его захват фактически послужил причиной войны между этими двумя государствами.

Но Ганс сознавал тот факт, что три его корпуса удерживали здесь по крайней мере восемь, а может быть, и десять уменов. Бесспорно, их силы пригодились бы на основном фронте, но все было не так просто. Расстояние от Тира до Сианя по суше на семьсот миль меньше, чем от Рима до Джанкшн-Сити и затем к югу до Тира. Поэтому Тир был для Гаарка постоянной угрозой, бельмом на глазу. Причем угрозой настолько очевидной, что он не пожалел направить сюда столько сил. Вывод войск из этого порта давал бы Гаарку возможность проложить железнодорожную линию от Великого моря до Тира, построить здесь военно-морскую базу и угрожать Риму и Суздалю с юга. Ганс полагал, что Тир может полностью переломить ход войны, если, разумеется, Эндрю будет по-прежнему удерживать позиции на севере. Поражение же его лишало оборону Тира всякого смысла.

— Мне нужна помощь, — заявил Ганс, — если мы хотим выиграть войну, вы должны мне помочь.

Буллфинч молчал.

— В чем дело? — спросил Ганс.

— Понимаешь, когда мы отступим к Риму, бантаги перекроют железную дорогу, ведущую в город. Это значит, что мы будем вынуждены обеспечивать находящуюся в Риме армию и полмиллиона местных жителей.

— И?..

— Я не уверен, что флот сможет поддерживать не только Рим, но еще и вас. Тогда нам придется заниматься исключительно перевозками, а мы должны еще присматривать за Карфагеном.

— Так возьмите их в окружение.

— Что мы и делаем. Хотя это еще одна операция, требующая транспортного обеспечения. Ганс, нам никогда не хватает средств для расширения, поскольку все деньги, выделяемые для военно-морской отрасли, идут на создание Второго флота на Великом море.

— Ты хочешь, чтобы я ушел отсюда?

Ганс попытался совладать с нарастающим гневом. Три месяца он торчит в этом проклятом городе, где люди гибнут от болезней и непрерывных стычек с врагом.

— Так ты хочешь, чтобы я ушел отсюда?

Буллфинч кивнул.

— Эндрю сказал, чтобы мы с тобой сами решали этот вопрос. Я считаю, Ганс, что нет необходимости сохранять этот фронт. Я не смогу оказывать тебе помощь зимой. Не забывай, что за тобой океан, который у северного берега уже сковало льдом. Еще пара недель таких холодов, и бог знает, что я буду делать. В первую очередь я должен снабжать Рим, потому что, потеряв Рим, мы проиграем войну. Ты говоришь, что Тир — отправная точка на пути к победе. Но этого надо ждать еще год или два, а меня беспокоит, что ты будешь есть в ближайшие две недели.

Ганс мрачно покачал головой:

— Да пошло все к черту, мы остаемся. Ты понял меня, Буллфинч? Мы остаемся.

Буллфинч молчал.

— Мы остаемся, — повторил Ганс. — Если мы уйдем из Тира, его займут бантаги, и нам уже никогда не удастся вернуть его.

— Эндрю говорил мне, что ты настроен именно так. Ладно. Но, если дела в Риме пойдут плохо, окончательное решение буду принимать я. Если я не смогу тебе помогать, я умываю руки.

Ганс кивнул.

— Если я приму это решение, Ганс, ты не передумаешь?

Ганс покачал головой:

— Если дело дойдет до того, о чем ты говоришь, Буллфинч, вряд ли здесь останется кто-нибудь, чтобы уносить отсюда ноги. Я уверен, что это ключевой пункт. Гаарк еще не знает об этом, но я-то знаю. И вы с Эндрю скоро тоже это поймете.

— Эндрю, тебе нужно немного поспать.

Эндрю поднял взгляд на вошедшую в комнату Кэтлин.

— Мне — поспать?

Он грустно усмехнулся и жестом пригласил ее сесть на стул возле его стола.

Кэтлин, тяжело вздохнув, села, и Эндрю взял ее руку в свою.

Сняв белый чепчик, она встряхнула головой, и рыжие кудри рассыпались по плечам. Эндрю улыбнулся и, коснувшись ее лба, убрал выбившийся локон.

Вздохнув, Кэтлин закрыла глаза и прижалась к его руке.

— Я так по тебе соскучилась. Сколько времени мы уже не спали вместе?

Эндрю тихо засмеялся. Он рос в пуританской среде, учился и работал в Боуден-колледже, где были очень строгие нравы, поэтому Кэтлин иногда приятно удивляла его своей прямотой в тех вопросах, о которых он стеснялся говорить.

— Несколько недель?

— Три недели и четыре дня, Эндрю Лоуренс Кин, и я должна тебе сказать, мой дорогой, что это начинает меня беспокоить.

Эндрю опять засмеялся, не зная, как реагировать на это. Документы, кипами лежавшие на его столе, все были срочные и требовали немедленного рассмотрения. И, несмотря на то что было уже за полночь, он решил работать до рассвета, а затем отправиться на фронт проконтролировать эвакуацию из Капуа.

— Как дела в госпитале? — спросил он, желая отвлечь Кэтлин и в то же время понимая, что ей необходимо поговорить.

— Как всегда, ужасно. В основном обморожения и туберкулез. — Она снова тряхнула головой и добавила: — Я так соскучилась по детям.

Они находились в Суздале под присмотром жены Готорна, чему Эндрю был очень рад. Мэдисон была уже достаточно взрослой и помнила отступление из Суздаля и царившую тогда всеобщую панику. Это воспоминание до сих пор преследовало ее в ночных кошмарах. В Риме им сейчас нельзя было находиться.

Страшно подумать, но Эндрю совершенно забыл, каково это — держать детей на руках, купать их, поправлять одеяло, когда укладываешь спать. «Моя главная цель, — думал Эндрю, — уберечь семью от страшной смерти в убойной яме. Но если мы все-таки выживем, какие у моих детей останутся воспоминания обо мне? Возможно, наступит день, когда их будут узнавать на улице, потому что они дети Эндрю Лоуренса Кина, но будут ли они помнить его так, как хотелось бы?»

— Я так беспокоюсь за Винсента, — произнесла Кэтлин, как будто за долгие годы службы у Эндрю он тоже стал их ребенком.

— Почему? Ведь его рана зажила.

— Не совсем. У него хронический абсцесс, и это очень больно, хотя он и не показывает виду. Дело в том, что он стал другим, Эндрю. У него такой взгляд, как будто он уже одной ногой в могиле или, что еще хуже, в мире, где властвуют законы орды.

— Я не могу отпустить его. Мы потеряли слишком много людей. Винсент нужен мне для управления штабом и контроля над исследованиями и производством.

— Не доверяй ему больше полевое командование, Эндрю.

— Почему?

— Даже не знаю. Эта война творит с нами что-то ужасное. Я слышала, как ребята в госпитале рассказывали, что они делали с пленными бантагами.

Эндрю кивнул. Его этот вопрос тоже очень сильно беспокоил. Хотя в подобной войне живых пленных оставаться не могло, он бы предпочел, чтобы его солдаты сражались благородно. Если им попадались раненые бантаги, они должны были казнить их на месте. Какие-либо другие действия противоречили приказу, но заставить подчиненных следовать этому приказу было не так просто.

— Я займусь этим. Что же касается Винсента, он не выйдет на поле боя, особенно в такую погоду.

— А что будет с тобой?

Эндрю кивнул в сторону документов.

— Десятки тысяч беженцев, особенно дети и кормящие матери, нуждаются в срочной эвакуации и размещении в Суздале. Транспортировка боеприпасов и продуктов питания в Рим теперь будет осуществляться не по суше, а по морю. Возникли проблемы с производством дирижаблей, Калин воюет с Конгрессом, Марк до сих пор не может оправиться после вывода войск из Капуа, надо найти способ помочь Гансу. Все, как всегда.

Она улыбнулась и погладила его по щеке. Это придало ему уверенности. Несколько лет назад у него появились седые волосы, которых с годами становилось все больше и больше. Глядя на себя в зеркало во время бритья, он замечал, что в уголках глаз образовались морщинки, а щеки впали. «Когда тебе переваливает за сорок, — думал Эндрю, — старость начинает приближаться гораздо быстрее». Странно сказать, но он до сих пор чувствовал себя на тридцать с небольшим, как тогда, когда он впервые оказался на поле боя, хотя отражение в зеркале говорило ему об ином. «Сколько еще войн я смогу вынести? Надеюсь, эта последняя. По крайней мере, на наше поколение уже хватит. А если она все-таки закончится нашей победой, что же будет тогда?»

Самой заветной его мечтой на Земле было вернуться в Боуден-колледж, но со временем это желание ослабло. В глубине души он понимал: что бы ни случилось с ним в будущем, самые главные события в его жизни разворачивались на поле битвы, а все, что произойдет за его пределами, не принесет ему такого же удовлетворения.

«Я и предположить никогда не мог, что война продлится еще десять лет, — думал Эндрю, — особенно такая война». Он посмотрел на жену и задумался, как сложилась бы его жизнь с ней в мирное время. Господи, как это было бы хорошо! По крайней мере, не было бы этого ужаса и дети росли бы, ничего не боясь.

«Ну так и чем бы я занимался? Преподавал бы, скорее всего. Этот безнадежный оптимист Гейтс спит и видит, что я напишу полную историю Мэнского полка».

35-й Мэнский… Даже он уже казался призраком из прошлого. От первоначального состава 1862 года в полку осталось от силы шесть человек. Все остальные занимались подготовкой офицерского состава. А сам полк вытащили из суздальских бараков и отправили на фронт. Как бы он хотел к ним присоединиться. 35-й Мэнский был последней ниточкой, связывающей его с домом.

Он вспомнил Мэн. Теплый летний воздух с легким ароматом сосен и морской воды, полночный крик гагар над озером и канадских уток, летящих на юг с первыми лучами осеннего солнца.

«Завтра снова на фронт. Сколько раз я играл со смертью и побеждал ее. Сколько раз еще ждет меня впереди?» Недавно Эндрю понял, что устал от этой игры, чувства стали притупляться, появилось ощущение, что игра будет продолжаться до тех пор, пока внезапно не наступит тьма. И он молил бога именно о такой смерти. Это было куда лучше, чем умереть под бантагским ножом или в инвалидном кресле у окна в ожидании, что хоть кто-нибудь о тебе вспомнит.

Мэн… Если бы только можно было вернуться на эту прекрасную землю, которая когда-то была для него всем.

— Эндрю?

Кэтлин удивленно смотрела на него.

— Ты за пять минут не проронил ни слова. С тобой все в порядке?

Он улыбнулся:

— Просто немного устал.

Кэтлин наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Я надеюсь, не очень, дорогой.

Она взяла Эндрю за руку и подняла его из-за стола. Он снова бросил взгляд на ожидающие его документы. Пэт вернулся на фронт, ему тоже надо завтра ехать туда с проверкой, до этого необходимо все это просмотреть.

— Завтра, Эндрю, завтра, — прошептала Кэтлин в надежде, что хотя бы на несколько минут ей удастся отвлечь его от кошмарных мыслей и мрачных воспоминаний.