"Жесткокрылый насекомый" - читать интересную книгу автора (Лукьянов Алексей)дваМарина Васильевна все утро безудержно рыдала над издохшим котом, гладила успевшее окоченеть тело, и горю, казалось, не будет конца. Когда сил плакать не осталось, Марина тяжело поднялась с колен и пошла на лоджию. Там отыскала в шкафу коробку из-под обуви, выстелила ее старым полотенцем, уложила внутрь останки Гаврика, а затем засунула коробку в большой полиэтиленовый мешок. На горловине нацарапала авторучкой “голова”. Накинула плащ, взяла лопату, пакет под мышку и отправилась на “кладбище”. В глубине двора, на пустыре, имелось подходящее место для захоронения, но холодная война с соседями не позволяла закапывать животных рядом с домом, так что пришлось искать место для погребения в городском парке. Дождь не прекращался всю ночь и утром только усилился. Без зонта Марина промокла уже через минуту. Дождь стекал по волосам за ворот, капал с носа, Гаврик, хоть и худющий, становился все тяжелее – оттого, наверно, что широкую коробку очень трудно придерживать локтем. Сначала Марина Васильевна меняла руку каждые сто метров, но на полпути к “кладбищу” эти манипуляции с коробкой и лопатой вывели ее из состояния скорби – неудобство мешало сосредоточиться. Минут пять она приноравливалась, как удобнее нести инструмент и тело, ничего не добилась и продолжила двигаться прежним манером, раздраженная до крайности. К колесу обозрения, возвышавшемуся над парком, Марина вышла в самом скверном расположении духа. Настроение не самое похоронное: хотелось вбивать гвозди в гробы врагов. Через центральную аллею она прошла в самый дальний конец парка и остановилась у сиротливой, бог весть какими путями оказавшейся здесь скамейки. Необходимо было передохнуть и успокоиться. Напротив в траве стоял обшарпанный автомобильчик, снятый с аттракциона “Гонки”. Почему-то вспомнился вчерашний Евгений, тот момент, когда его забирали. Господи, как он ревел… чуть голос не сорвал, бедняга. Где он, как он? Пакет с коробкой Кулик оставила на скамейке, а сама подхватила лопату и ринулась преодолевать кустарник, за которым скрывалось “кладбище”. Продравшись сквозь плотную стену акаций и шиповника, Марина оказалась в молодом осиннике. Следы массовых захоронений не успели затянуться, полоска земли вдоль кустарника напоминала заскорузлую рану. И сейчас Марине Васильевне предстояло ее расчесать. Тупая лопата остервенело вгрызлась в дерн… Мор начался месяц назад. За три недели перемерло семнадцать кошек, как уличных, так и домашних, и ветеринар, к которому Марина носила больных, начал уже психовать: – Какого черта вы тащите домой больных животных? Их легче усыпить! Кулик не вступала в споры, хотя точно знала: нельзя решать, кому жить, а кому сдохнуть, так и до фашизма легко докатиться. Спасать нужно каждого. Но спасать не получалось. Вся зарплата, все репетиторские гонорары уходили на лекарства, шприцы, капельницы, а животные продолжали гибнуть. Однажды за день Марине пришлось похоронить пятерых. Из десяти персов дома выжили только Римус, Лапка и Манечка, остальные, непородистые, сократились вдвое, всего кошек осталось одиннадцать. Собак болезнь миновала. Мать с отцом не могли не обратить на это своего драгоценного внимания: – Ну теперь-то ты перестанешь тащить в дом всех этих засранцев? Они же дохнут у тебя! Не на ту напали. Марина уже нашла, кого забрать домой: очень многие дворняги нуждались в лечении и усиленном питании. Эпидемию вроде удалось приостановить; даже Гаврик, последний из тяжелобольных, стал проявлять интерес к жизни вообще и еде в частности. Поэтому меньше, чем за неделю, Марина Васильевна восстановила популяцию кошачьих в своей квартире и даже увеличила поголовье за счет совсем маленьких котят. Боже, не дай вновь начаться этому кошмару: Гаврик контактировал с другими кошками, если эта зараза повторится опять… не дай Бог… Копать трудно. Корни кустов, а также стоящих рядом осин переплелись, образовали арматурную сетку, не дающую нарушать целостность земли. Дождь чуть притих, но суглинок уже промок насквозь, сочится жидкой грязью, стекает с лопаты. В остальные разы ей помогали: ребята из института, муж знакомой кошатницы Веры Ильиничны, да и погода с апреля стояла сухая и теплая, так что проблем с рытьем могилок не возникало. Глубина в три штыка – вполне хватит для кошки. Раздалось резкое шипение, тело пронизало до костей приятным зудом, затем что-то щелкнуло, по ту сторону кустов вспыхнул ослепительно-белый столб света – и шарахнуло так, что у Марины Васильевны заложило уши и потемнело в глазах. На ногах она удержалась лишь благодаря третьей точке опоры – лопата надежно застряла в суглинке. С трудом расцепив пальцы, пошатываясь, пытаясь локализовать где-то в затылке комариный звон, почти на ощупь Марина выбралась на аллею и огляделась. О существовании скамейки, где она оставила мешок с Гавриком, свидетельствовало лишь пятно копоти и труха, рассыпанная в радиусе двадцати метров. Кое-где валялись ошметки картона и полиэтилена. Погребать кота не пришлось, он предпочел рвануть на небо экспрессом, минуя длительный путь через землю. – Гаврик… – жалобно протянула Марина Васильевна и не услышала свой голос, имя прозвучало внутри головы само по себе и заметалось эхом по таинственным недрам черепной коробки. Из ступора ее вывел тип в спортивном костюме, под зонтом, с шарпеем на поводке: – Что это было? Марина скорей прочла по губам, чем расслышала вопрос. – Взрыв. Говорите громче, я почти ничего не слышу – уши заложило. Небритый собачник восхищенно поглядел на Марину Васильевну. – Вы видели, как молния ударила? – радостно проорал он. Звук проникал, как сквозь вату, но, видимо, слух все равно начал приходить в норму. – Не знаю, – призналась Кулик. – Вспыхнуло что-то, потом взорвалось… – Я в газету напишу, можно? Как вас зовут? Марина замотала головой, которая тут же отозвалась чудовищной болью. – Не надо в газету? – расстроился тип. – Имени не надо. Пишите от первого лица. – Спасибо! Большое спасибо! – И тип исчез так же внезапно, как и появился. Кулик вернулась за лопатой, но вытащить так и не смогла. В сердцах плюнув на инструмент, Марина Васильевна раненым зверем ломанулась через кусты. В автомобильчике, тесно прижавшись друг к другу, сидел промокший до нитки Евгений и с ним какой-то карапуз, явно еще дошколенок, тоже весь мокрый. У карапуза из носа стекали зеленые сопли. Звон в голове тотчас прекратился. Марина твердо помнила, что этих двоих пять минут назад здесь не было, кроме того, пока она беседовала с восторженным типом, аллея просматривалась в оба конца, и по ней никто не шел. Откуда появились дети? И почему Евгений не в приюте? – Как… Ты почему… Что вы здесь делаете в такую погоду? – Последний вопрос Марине Васильевне дался легче всего. – Тебя ждем. Исчерпывающий ответ – конкретный и по делу. Но и Марина Васильевна не вчера родилась, с толку ее сбить еще никому не удавалось. – Вы лучше места не могли найти, чтобы меня подождать? Ты где вообще сейчас должен находиться? – Дома… – Ну так и иди домой. – Но мы ведь тебя ждем. Марина Васильевна решила, что с нее хватит, и решительно зашагала прочь, махнув рукой на детей. В конце концов, в приюте сами виноваты: прозевали подопечных – сами пускай и возвращают, а с нее никакого спроса. Конечно, придется позвонить в милицию, сообщить, где и когда видела сбежавших детей, но тащить этих цуциков домой, отогревать, кормить, одежду сушить, очередную “маму” выслушивать? – нет, увольте! А еще и собак погулять надо вывести. Дома вообще шаром покати, зачем отдала этому… как его, с неприличной фамилией?.. Полбатона колбасы съел! А хлеба сколько! И самой есть нечего, и кошкам, и собакам. Но угнетало Марину Васильевну вовсе не плачевное состояние собственного бюджета. За спиной сквозь шум дождя частили две пары ног, и с каждым шагом избавиться от этого молчаливого конвоя становилось все проблематичнее. В этот момент конвой прервал молчание: – Ма, я устал. Кулик, кляня судьбу, приказала себе не оглядываться. Нытье продолжалось, хотя Евгений и уговаривал младшего партнера немного потерпеть, и даже сердито шикал на него. В конце концов жалобные просьбы переросли в громогласный рев, Марина не выдержала – и прибавила шагу. – Мамочка! – орал карапуз. – Мамочка, устал! Мамочка, понеси! Дудки, никого она не понесет, идите сами. – И я вам не мамочка, – сурово бормотала Марина Васильевна. – И никому не мамочка. Рев постепенно отдалялся, идти стало легче, злость даже согревала. Нудный дождь, странные похороны, сбежавшие дети – все отступило, Марина ощутила небывалый прилив сил. Она хозяйка своей жизни. Никто не может заставить ее сделать то и не делать этого – ни соседи, ни родители, ни приблудная ребятня. Можете идти на все четыре стороны! Прилив сил оказался кратковременным. Не успела она выйти из парка и перейти улицу, как захлестнувшая ее волна эйфории схлынула, и Марина Васильевна поняла, какую глупость совершила. Сейчас она придет домой и поведет собак на прогулку. Может быть, даже успеет накормить кошачью братию, но Евгений неминуемо придет к подъезду и опять начнет голосить, теперь уже на пару с сопливым карапузом. Нет, если уж они все равно припрутся, то лучше в сопровождении “мамы”, дабы шумом не привлекать излишнее внимание бдительной общественности. И Кулик развернулась на сто восемьдесят градусов. Если уж она хозяйка своей жизни, то и неприятности приводить в дом будет сама, а не ждать, когда они придут и устроят рев на весь подъезд. Неприятности не заставили себя долго ждать. Та неприятность, что постарше, несла на руках младшую неприятность, чем и объяснялось их резкое отставание в беге по аллее. Мимо пронеслась иномарка, Кулик от неожиданности едва не подпрыгнула на месте. С нескрываемой тревогой смотрела она, как Евгений с малышом приближаются к дороге: десять метров… девять… восемь… семь… Серебристая машина, напугавшая Марину Васильевну, уже взвизгнула тормозами на дальнем перекрестке, когда послышался звук еще одного автомобиля. Когда грузовая “газель” появилась в поле зрения Марины, Евгению оставалось пройти еще полтора метра до проезжей части, и он не собирался снижать скорость. Карапуз заслонял компаньону обзор, а тот будто и не подозревал, что в столь ранний час движение на дорогах может быть вполне оживленным. – Стой на месте! – закричала Кулик и бросилась к детям. Водитель нажал на клаксон, но было уже поздно кого-то предупреждать: женщина буквально перепрыгнула дорогу и оттолкнула детей подальше от обочины. – Дура! – только и успел проорать шофер, проезжая мимо, но даже если бы Марина Васильевна и услышала, то, скорей всего, легко согласилась бы с замечанием. Она скрупулезно ощупала ребят с ног до головы: не ушиблись ли? все ли цело? Тот факт, что под машину ребята не попали, Марину нисколько не смущал: довольно и того, что они чуть не попали. Младший оказался на диво тяжелым – видимо, в приюте детей кормят неплохо. Не пройдя и квартала с мгновенно уснувшим карапузом на руках, Марина забыла и про дождь, и про плюс восемь на термометре, настолько стало жарко. Подмывало расспросить бредущего рядом Евгения, как они ее нашли и что это за мальчишка у нее на руках, но будить тревожно дремавшего малыша не хотелось. С утра пораньше кто-то из соседей занялся ремонтом – на весь подъезд зудел перфоратор, поэтому, поднявшись на свой этаж, Марина застала Вздорную Бабу за интересным занятием – Таисия Павловна самозабвенно упражнялась в чистописании на ее двери. – Здравствуйте. Ферапонтова охнула и попыталась прикрыть собой текст послания. – Вы что-то хотели мне сказать? – продолжила Марина Васильевна, не дождавшись ответа на приветствие. На соседку жалко было смотреть: лицо Таисии Павловны приобрело насыщенный свекольный цвет, она затравленно озиралась, не смея отлипнуть от двери чужой квартиры. – Вам плохо? – Ма, она нам что-то на двери написала, – вмешался Евгений. – Женя, помолчи. Мальчик надулся. – Мы идем в магазин, вам ничего не купить? – Марина с участием посмотрела на Вздорную Бабу. Та безумно вращала глазами и порывалась что-то сказать, но не могла. Кулик повернулась и начала спускаться вниз. – Ма, куда ты? – закричал Евгений. – В магазин, – повторила Марина Васильевна. – Догоняй. Они вышли из подъезда, постояли немного под козырьком, глядя на дождь, потом вернулись обратно. На двери остались лишь белые разводы. Собаки, естественно, тут же подняли лай, малыш проснулся. – Собаки! Марина не поняла – испугался он или обрадовался. Шикнула на собак, велела Евгению снять с младшего мокрую одежду и развесить на лоджии. – Он же весь промок, – растерялся Евгений. – Во что его переодеть-то? – Да уж придумай. Ладно, мне собак выгулять нужно. Нацепила поводки, отогнала от двери кошек, заперла квартиру – и наверх, к Вздорной Бабе. Собаки озадаченно потявкали, но делать нечего – устремились за хозяйкой. На звонок вышла внучка Вздорной Бабы. – Здравствуйте. Вам кого? – Таисию Павловну позови, пожалуйста. – Баба Тася, к тебе. Когда Ферапонтова увидела гостью, с несчастной женщиной стало совсем плохо. Лицо пошло пятнами, губы задрожали, руки вообще жили какой-то отдельной от всего тела жизнью. – Таисия Павловна, я к вам с просьбой. Наш участковый вам родственник? Вздорная Баба выскочила на площадку и зашипела: – Я же все стерла, чего еще надо?.. – Если вы уговорите его прийти ко мне в ближайшее время, об инциденте с дверью никто не узнает. – А зачем он тебе нужен, если не жаловаться? – гнула Таисия Павловна. Марина подумала и решила, что в свой законный выходной участковый может и не прийти, если не объяснить причину. – Передайте ему, что потерявшийся ребенок сбежал из приюта и снова явился ко мне. Ферапонтова раскрыла рот. Потом, видимо, произведя в уме несложные подсчеты, спросила: – А второй откуда? – С собой привел. Послушайте, может, вы мне просто его телефон дадите или адрес, я сама… – Нет-нет-нет! – замахала руками Таисия Павловна. – Я передам. Скоро придет, ждите… С этими словами она исчезла в квартире. – Не сомневаюсь, – сказала Кулик закрытой двери. Потом пошла выгуливать собак. Звонок застал Лопаницына врасплох: жена еще не вернулась со смены, дочка смотрела мультики, а он, как назло, валялся в постели, и телефон стоял под рукой. – Алло, – промычал он. Трубка часто-часто застрекотала голосом тетки. С минуту Петр Ильич просто лежал, не вслушиваясь в телефонную трепотню, даже задремывать начал. – Петя? Петя, ты здесь? – Таисия Павловна, у меня выходной вообще-то… Очередной взрыв эмоций на том конце провода окончательно разбудил участкового. – Обращайтесь в милицию! – заорал он. – Так она просила к тебе позвонить… – Кто – “она”? – Ну, училка. Про которую вчера тебе говорила. – Мы вчера во всем и разобрались! Все, я отдыхаю! – и бросил трубку. Телефон зазвонил снова. – Чего еще?! – Петенька, ты меня прости, но она велела передать, что вчерашний мальчишка сбежал из приюта и опять к ней пришел. И дружка с собой притащил. – Какого дружка? – не понял Петр Ильич. – Мальчонку лет пяти. Только что пришли, мокрые до нитки. Мамой зовут… – Оба? – Да. Дурдом какой-то. Вчера доставили пацана в приют, оформили честь по чести, а он, получается, сбежал? И брательника нашел? – Все понял, спасибо за информацию. – А разве… – Таисия Павловна, очень прошу – не звоните мне в ближайшие сутки. Нет, в ближайшую неделю. И в отделение приходить не надо. У меня из-за вас проблемы по службе. До свидания. Какое-то время Лопаницын лежал, полностью расслабившись и отрешившись от окружающего мира. Потом резко вскочил, оделся и схватил записную книжку. – У аппарата, – по номеру Галки ответил мужской голос. – Ни хрена себе! – обалдел Петр. Во дает Геращенко: даже не сказала, что с мужиком живет. Тихушница. Ну, сама виновата, предупреждать надо. – Галину Юрьевну Геращенко могу я услышать? – У нее выходной. – У людей нашей профессии не бывает выходных. Трубку схватила Галка: – Геращенко. – Лейтенант Геращенко, вас беспокоит старший лейтенант Лопаницын. По оперативным данным, этапиро… эвакуированный нами день назад несовершеннолетний Евгений предположительно Кулик этой ночью сбежал из приюта и вернулся к Кулик Марине Васильевне, на этот раз – с малолетним сообщником. – Лопаницын, ты рехнулся – в восемь утра?! – А ты думаешь, мне самому по кайфу? – Я никуда не пойду и ничего делать не буду. Я свою работу вчера сделала, как надо. – Да погоди ты! Тебе что, самой не интересно, что за история с этой Кулик? – Не в восемь же утра! Короткие гудки. – Уважаю, – выпятив нижнюю губу, покивал старлей. Позвонил в отделение. – Кузьмич, посмотри там телефон приюта… Погоди, ручку возьму… Спасибо… Как сегодня, спокойно?.. Ну, бывай. Теперь встать, одеться – и чаю. Замутив себе холодный “купчик”, Петр Ильич накрутил диск, и тотчас приятный женский голос уведомил: – Большеольховский реабилитационный центр. – Опа! – Лопаницын смутился. Но через секунду пришел в норму: кто сейчас приют приютом называть будет? Обязательно какой-нибудь центр релаксации или дезактивации… – Кто-нибудь из администрации есть? Из милиции беспокоят, срочно. – Подождите, сейчас позову дежурного воспитателя… Послышался скрип стула, застучали каблучки. Вдалеке слышался сквозь бормотание радио чей-то разговор на повышенных тонах. Ждать пришлось минут пять. Потом трубку взяли: – Приемный изолятор, дежурный воспитатель Хоромская. – Здравствуйте. Старший лейтенант Лопаницын беспокоит. Что там у вас? Сбежал кто? – Если бы, – процедила женщина. – Железнодорожники с электрички бегунков сняли, аж десять штук, из дубняковского детдома, а у нас мест не хватает. – А-а… понятно. Извините, по имени-отчеству… – Ирина Николаевна. – Ирина Николаевна, вам вчера привезли мальчика, фамилия Кулик. – Да, он завтракает сейчас. – Как – завтракает? Он же сбежал! – Когда? – напряглась женщина. – У нас закрытое отделение, никто сбежать не может. Кроме того, я только что видела его. – Минуточку. – Лопаницын почесал затылок. – То есть вы хотите сказать, что по результату поверки все на месте? – Именно так. Только у нас нет поверки, это же не тюрьма. Все и так на глазах. – Спасибо. Извините за беспокойство. Так. Или он дурак, или из него дурака делают, или тут вообще что-то из ряда вон… Тетка говорит, что пацан сбежал, а в приюте говорят, что никто не сбегал. Кто врет? Тетка, конечно, соберет сто бочек арестантов, но вот так, внаглую… Может, обозналась? Нет, надо идти и самому во всем разобраться. Галка Геращенко мечтала о приличном мужчине и тихом семейном счастье. Мужчины пока не имелось. Тридцать один год, симпатичная брюнетка, высшее образование, прекрасная фигура, ум, коммуникабельность, адекватная самооценка… а мужчинки слишком мелкие и незначительные. Конечно, можно воспитать себе мальчика, те охотно бьют к ней клинья, рассчитывая на быстрый секс… Но жалко времени и сил, ей нужен был изначально равный. “Все мужики – унитазы: либо заняты, либо полны дерьма”. Вот накануне опять родители завели пластинку: мол, время идет, она не молодеет, и с каждым годом рожать все труднее… Галка обычно за словом в карман не лезла, но в нецензурной форме ответить папе с мамой посмела впервые. Сами вынудили. – Чего? – потемнел лицом папа. – Материться в моем доме?! – Какого хера в жизнь мою мешаетесь? Ребенок им нужен… Я, между прочим, только о нем и думаю! – У тебя только о мужиках мысли: этот подходит, этот – нет, – возразила мама. – Между прочим, одних мыслей о ребенке мало. У него и отец должен быть. – Не обязательно. – У папы уши красные, неудобно папе такие разговоры вести. – Чего? Из пробирки? Блин, поди, разберись: шутят они или на полном серьезе гонят? Мама смутилась не меньше папиного, хотя буйным нравом Галка в нее пошла. И дальше разговор покатился: на ребенка из пробирки как-то средств не хватает, да и не делают у нас такого… Но вот мальчик хороший есть, умный, скромный… – Вы меня сватаете, что ли? Не то чтобы сватают… То есть, конечно, если потом что-то получится, они только рады будут, а так… ну хотя бы ребеночек будет… Галка заржала. Вот ведь родители, здорово придумали. Как собачек на случку: он хороший, и она из приличной семьи. Квартира, конечно, будет временно в ее распоряжении, а папа с мамой в отпуск поедут, на море. – Погодите, – прервала она смех. – Вы уедете, а кто консультировать будет? – Как – консультировать? – Ну, что нужно делать, чтобы ребеночек появился. Что, куда, сколько, в каком положении… – Галина!.. Как с отцом разговариваешь?! И никто не виноват, все хотят как лучше… Так что на работу Геращенко завсегда пилила, как на праздник, ибо там ей мозги никто не полоскал, замуж не выдавал и рожать не заставлял. А родители предпочитали дожидаться выходных и зазывать в отчий дом, для очередной порции. Всю рабочую неделю Геращенко кайфовала, не чувствуя пристального взгляда любимых предков. А вчера вечером пришел в гости Малишевский, любовь с десятого класса. Он был гладко выбрит, слегка пьян и с кольцом на пальце. Вот, блин, счастье – и этот занят! Десять лет ни слуху, ни духу, а тут нарисовался – не сотрешь. Из Москвы, на похороны бабушки. Пили, трындели, еще пили… и как-то так утром оказалось, что не только пили… Черт его дернул мобилу взять!.. – Малишевский, мы это как делали? Тот пошарил рукой по полу и показал упаковку от презерватива. Джентльмен, мать его так! – Отвернись, я оденусь. Не препираясь, он отвернулся. Ну, и где плавки? А бюстик? – Я твою рубашку накину? – Валяй. Час спустя они как ни в чем не бывало завтракали на кухне. Любовь с десятого класса тактично не упоминал о событиях пролетевшей ночи, о которых, если судить по внешнему виду, и сам не особенно хорошо помнил. – Тебя часто по утрам дергают? – поинтересовался Малишевский. – Работа, – пожала плечами Галка. – Ты извини, мне сейчас бежать надо… – Да мне тоже, у меня дилижанс в полдень. Слава тебе, господи, адюльтер не обещает затягиваться. – Как жизнь-то у тебя? – Да как сказать… Молниеносно. Короче, попрощались у подъезда – и разбежались. Дождь настроения не улучшал, но, собственно, единственное, о чем жалела Геращенко, – это о том, что Малишевский засветился перед Лопаницыным. Уж этого джентльменом никак не назвать, никакого чувства такта. В приюте дежурный воспитатель Ирина Николаевна Хоромская, изрядно уже замордованная ночным приемом бегунков, напряженно повторила: – Никто у нас не сбежал, двенадцать мест из десяти заняты, еще трех не хватает с этими охламонами дубняковскими! Вам Кулик нужен? Идемте, сейчас покажу! Галка последовала за суровой дежурной. Приют недавно отремонтировали, стены расписали яркими картинками с мультяшными героями, полы выстелили ковровыми дорожками, всюду пейзажи, иллюстрации к сказкам, детские работы в рамочках… – Шикарные апартаменты, – чтобы хоть как-то разрядить обстановку, польстила Галина. – А толку-то? Если бы здесь детский сад был или дом творчества… Контингент у нас такой, их ничего порадовать не может. Подошли к двери с олененком Бемби. Ирина Николаевна постучала, ей открыла совершенно миниатюрная девушка – или девочка? – и с порога заявила: – Никита опять бьется головой в стену. – Валерьянку ему давали? Может, пустырника еще? Девушка убежала, а Геращенко вслед за воспитателем прошла к мальчикам. В коридоре действительно сидел на корточках мальчишка и бился стриженой головой о стенку. – А я стекло разбил! – похвастался он, увидав Галку. – Тоже головой? Парень опешил и перестал биться. Лоб у него был совершенно синий. В уютной комнате с цветными шторами стояло пять кроватей. Ребята, все в пятнах зеленки, коротко остриженные, в одинаковых бежевых фланелевых пижамах, не очень отличались друг от друга, выделялся только самый маленький, похожий на примерного первоклассника кудрявый белобрысик с ярко-синими глазами. Но вчерашнего Жени среди присутствующих не было. – Саша, подойди, – мягко обратилась к нему Ирина Николаевна. Беленький робко приблизился к взрослым. – Простите, но это не он. – Геращенко в недоумении обернулась к Хоромской. – Того зовут Женя. – То есть как – не он? В журнале регистрации записано: Саша Кулик, семь лет, основание ведь вы писали! – Писала я, а мальчик не тот. – Мне передали этих детей. Сегодня еще поступили десять… – Постойте, постойте… Мальчик… Женя… то есть Саша. Тебя вчера привезли? – обратилась Галка к ребенку. Тот кивнул. – А кто? Палец мальчишки уткнулся ей в живот. – Постой, ты что-то путаешь. Тебя как зовут, ты помнишь? Мальчик молчал. – Ну отвечай, не бойся, – подбодрила Галка. – А он не говорит, тетенька, – вмешался Никита, заглянувший в комнату. – Как это – не говорит? – А как вы его вчера привели, так ни слова и не сказал. – Я не его приводила. – Нет, его, я сам вчера видел: вы на “скорой помощи” приехали и его с собой привезли. Вот теперь Галина Юрьевна почувствовала себя полной дурой. Сумасшедшей психопаткой. Клинической идиоткой. Потому что по всему выходило, что с нормальным человеком такое не приключается. Глупо скользя взглядом по присутствующим, лейтенант Геращенко искала выход – и не находила. В логическую схему факты не укладывались: либо это не она привезла вчера этого ребенка, либо она – но не этого. Но здесь утверждают, что она и что этого. – Ты Женя? Мотает головой. – Саша? Кивок. – Кулик? Кивок. – Тебя я привезла? Кивок. – Там, откуда я тебя привезла, сколько собак? Три пальца. – А кошки есть? Сколько? Разводит руками – очень много. Какая прелесть. Как его еще можно проверить? – Какой этаж? Три пальца. – Номер квартиры. Три пальца. Потом четыре. – Маму как зовут? Пишет в воздухе: М, А, Р, И, Н, А… Черт! – Может, уйдем пока? – предложила Ирина Николаевна. – Вы не понимаете. Я в твердом уме и трезвой памяти сдавала вчера другого ребенка! – Давайте поговорим не при детях, ладно? – Воспитатель легко дотронулась до плеча Галины Юрьевны. Они уединились в игровой комнате. – Объясните, в чем дело, – потребовала Хоромская. Инспектор объяснила. – Что-то не клеится, – заметила Ирина Николаевна. – Если вы утверждаете, что привезли не этого ребенка, то ваши слова должен подтвердить врач. Ребенка осматривали? – Да. Она еще сказала, что мальчик явно домашний – ни чесотки, ни вшей, одет чисто. Позвонили дежурившей вчера медсестре. Та подтвердила, что ребенка зовут не Женей, а Сашей, все время молчал, только плакал. Не удовлетворенная устным ответом, Галка попросила медсестру приехать, и та, явившись через полчаса, без зазрения совести подтвердила, что инспектор Геращенко именно этого мальчугана и привезла. Вызвали вчерашнего дежурного воспитателя. Тот жил рядом и прискакал через пять минут. Геращенко совершенно сникла: воспитатель тот, и медсестра та, и помнят все до мелочей… но ребенок-то не тот! А тут еще Лопаницын приперся, мокрый, вонючий и злой. – Ты уже здесь? – Это со мной, – успокоила Галина восставшую Хоромскую. – По тому же вопросу. – Значит, сбежал, субчик? – Старлей уселся на стул возле двери. – И дружка прихватил? – Никто у нас не сбегал! – отрезала Ирина Николаевна. – И почему в таком тоне? – Скажите, пожалуйста, какие мы нежные, – скорчил рожу участковый. – Хватит паясничать! – рассердилась Хоромская. – Вошли без стука, обвинения какие-то беспочвенные предъявляете, кривляетесь, как малолетний хулиган. Вы офицер или гопник?! Галка не без удовольствия заметила, что Пятачок покраснел. – Ладно, мы пойдем, – нарушила она затянувшуюся паузу. – Извините за беспокойство. Если произойдет что-нибудь странное – позвоните мне в ОППН. Лейтенант Геращенко. А, на всякий случай и мобильный запишите. – Да странное уже произошло. Ладно, я запишу и по смене передам. До свидания. На улице Лопаницын расхрабрился: – Блин, не люблю я всех этих педагогов! Смотрят на тебя, как на маленького, права качают. – Ведешь себя, как маленький, вот и смотрят. – Разговорчики в строю. Ты лучше расскажи, что у них тут за ботва? – Какая прелесть, он еще и распоряжается. Я, между прочим, вообще в штатском, и у меня выходной. – А че ты ерепенишься? Выходной – так и сидела бы дома, у тебя муж молодой… – Дурак! – Был бы умный – не шатался бы сейчас под дождем. Замолчали, но ненадолго. До остановки идти предстояло еще минут пять, чего зря дуться? Геращенко спросила: – Ты видел его? – Углана-то? Даже двоих. Один – вчерашний, а другой – свеженький. – И что? Открыл участковому Евгений. Открыл – и, узнав, попытался закрыться, но Петр Ильич проворно просунул ногу меж косяком и дверью, и беглец попался. – Так, – морщась от нестерпимой кошачьей вони протянул Лопаницын. - Кто у нас тут? Мальчик насупился и опустил голову. – Ага, – кивнул старлей, – понятно. Зови хозяйку. – Ее нет, – не поднимая головы, ответил Евгений. – А где она? – Собак выгуливает. – Так… Что именно так, Петр не знал. Сидеть в этой вони наедине с нелюдимым пацаном? – А где друг твой? – Какой друг? – Ну, какой… С которым ты сбежал. – Я не сбежал, меня отпустили. А Олег не друг, он мой брат. – Брат, – хмыкнул Лопаницын. – Откуда у тебя брат взялся? – От мамы. В замочную скважину вставили ключ, повернули, и в коридор вошла мокрая Марина Васильевна, сопровождаемая собаками. Тут же поднялся несусветный гвалт. – Тихо! – рявкнула хозяйка. Шавки порядка ради тявкнули еще пару разиков – и умчались в комнату. Оттуда донесся радостный вопль: – Собаки! Очумевшим взглядом Марина уставилась на участкового: – Вы как здесь оказались? – То есть как это? Вы попросили – я и пришел. – Дверь была заперта. – Мне молодой человек открыл. – Петр кивнул на Евгения. – Он не мог вам открыть, дверь запирается только снаружи. – Простите? – У меня замок односторонний, запирается только снаружи. Когда я дома, дверь закрыта на щеколду. Участковый подошел к двери и убедился в правоте хозяйки. – Ничего не понимаю. – А уж я как не понимаю! – повысила голос Кулик. – Женя, будь добр, присматривай за… за этим… Как его зовут, кстати? – Мама, ты опять? – Казалось, пацан опять заплачет. – Он Олег. – Послушай, ты прекрасно знаешь, что я не твоя мама, я тебе в бабушки гожусь, мне шестой десяток пошел. Что за фантазии, в конце концов? Евгений заревел и убежал в комнату. – Сурово, – похвалил участковый, – уважаю. – Вот уж в чем, а в вашем уважении я нуждаюсь в последнюю очередь. Вы мне можете объяснить, что эти дети делают у меня? – Вы меня спрашиваете? – А разве тут еще кто-то есть? Лопаницын недобро прищурился: – Вы меня языки почесать позвали или по делу? Марина Васильевна взяла себя в руки. – Чай будете пить? Участковый отказался, но на кухню прошел. – Вы тут подождите немного, я переоденусь, – извинилась Кулик и оставила гостя наедине с кошками. Лопаницын начал рекогносцировку. Кухня три на четыре метра, с застекленным балконом, выходящим во двор, на западную сторону дома. Слева от балконной двери холодильник марки “Бирюса” белого цвета. Между холодильником и капитальной стеной расположен ящик, покрытый темным лаком. Справа от балкона, между капитальной стеной и газовой плитой марки “Гефест” белого цвета находится батарея центрального отопления, выкрашенная голубой краской. Рядом с батареей на паркетном полу лежит коврик красного цвета, предположительно – лежанка собаки. Над газовой плитой расположен вытяжной шкаф неизвестного производителя белого цвета, с правой стороны шкафа на пластмассовых крючках висит кухонная утварь: шумовка, половник, вилка с двумя зубцами, ситечко на длинной пластмассовой рукоятке. Правее плиты стоит кухонный шкаф, выкрашенный белой краской, между шкафом и стеной – металлическая раковина-мойка с хромированным рожковым смесителем. Кухонный стол стоит у стены напротив балкона. На столе… Тявкнула собака, и тотчас басовитый рев наполнил кубатуру двухкомнатной квартиры. От неожиданности участковый даже присел. А после решительно бросился в комнату, потому что наверняка Кулик не успела переодеться и сейчас мечется в ванной комнате, не зная, что делать, – то ли бросить и спешить на помощь как есть, то ли закончить процесс переодевания. В коридоре Петру не повезло: подошва отчего-то потеряла сцепление с полом, поехала, и он, красиво взбрыкнув ногами, пребольно приземлился на всю спину, да еще и затылком приложился об косяк. В глазах на мгновение вспыхнул яркий свет, потом резко потемнело, и, что самое обидное, уста участкового разверзлись и исторгли слова, которые наверняка услышали и дети, и Марина Васильевна. Хозяйка, кстати, выскочила тут же, у Лопаницына даже в глазах развиднеться не успело: – Что?! Что случилось?! – и едва не наступила на гостя. Новый взрыв детского плача. Участковый со стоном попытался встать, рука угодила во что-то липкое, и очередная порция брани означала, что Петр понял, во что влип и на чем поскользнулся. Марина Васильевна скрипнула зубами и перешагнула распластавшегося на линолеуме. Она вбежала в гостиную и обнаружила забившуюся под стол Капитошу, самозабвенно ревущего Олега и Евгения, который тщетно пытался утешить товарища. – В чем дело? – громко спросила Марина. – Мааа! – надрывался Олег, пряча под мышкой ладонь. – Маамаа! – Его Капа цапнула, – шмыгнул носом старший. – Он ее погладить хотел, а она цапнула. Присев перед малышом, Марина Васильевна взяла его за руку. На кисти отчетливо выделялся след укуса, но крови, по счастью, не было. – Где эта собака? – Марина приобняла малыша и посмотрела под стол. - Ты зачем мальчика укусила, а? Капитоша заурчала и оскалилась. – Ух я тебя! – пригрозила Марина Васильевна. – Ух, злюка! Громко тявкнув в ответ, Капитоша выскочила из-под стола и бросилась прочь. В прихожей она наткнулась на поднявшегося уже с пола участкового и подняла такой визг, что у Лопаницына уши заложило. – Дурдом какой-то, – поморщился Петр. Находиться здесь было тошно. И вонь, и ситуация идиотская. – Вы меня зачем вызывали-то? Кулик беспомощно посмотрела на участкового. – Предупредить… – Спасибо, предупредили. – Эй, куда вы? – В приют, выяснять… – А мне что прикажете делать? Марина Васильевна оставила всхлипывающего Олега и побежала догонять Лопаницына. – А вам, – Петр Ильич остановился у двери, – вам придется изображать мамашу, до выяснения. – Блин, меня Ирка убьет, – невпопад закончил Пятачок. Дождь не унимался. Пока Лопаницын рассказывал о вылазке в тыл врага, он успел несколько раз поскользнуться на глинистой тропке, и левую штанину участкового покрывал слой рыжей грязи. – Ты что, так прямо и оставил детей на нее? – Оставил. Я же не ты, не знаю, как со спиногрызами себя вести. Да и как бы я их повез? У них ни одежды подходящей, ни обуви. Да и воняет там – святых выноси. – Ага, а детям не воняет! А если у собаки бешенство? – А вот с этим все в порядке. У меня тетка знаешь какая бдительная – постоянно заявы строчит в домуправление на предмет санитарной безопасности. У Кулик все в ажуре – справки о прививках, родословные, вся байда… Влезли в автобус. Кондуктор с неодобрением оглядела грязного Лопаницына. – С задания, – объяснил он. – В засаде сидел. Но садиться не стал. Навис над Галкой: – Что с угланами-то делать будем? – Что-что! Спихнем Загрибельному… Нет, он сегодня сменился… Распоповой, значит. Ну что ты так смотришь, выходной у меня! И у тебя, кстати, тоже… Геращенко достала из сумочки мобильник и позвонила в отделение. |
|
|