"«Если», 2005 № 08" - читать интересную книгу автора («Если» Журнал, Буркин Юрий Сергеевич, Дивов...)

Юлий Буркин Орёл + Решка = Судьба

Только он влез в ванну, только намылил шампунем голову, как в коридоре зазвонил телефон: бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь…

Ну, ё-моё! Вот не раньше и не позже! Бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь!..

Достали! Не подойду и всё. Пусть думают, что меня нет. Бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь! Нет, ну что за уроды? Ну, не подходит человек к телефону, значит, его нет, так ведь? Бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь!!! Прямо-таки бр-р-рздынь!!!

Да ёлки-палки! Ну что за настырный народ! А вот фиг вам! Не вылезу!

Из-за всех этих переживаний Владик отвлекся от процесса, и мыльная вода угодила ему в глаз. Костеря все на свете, он зажмурился и, окунувшись, поспешно смыл пену с головы. Затем принялся промывать глаз, который отчаянно щипало. А телефон замолчал. Но это уже как-то не радовало.

Только перестало щипать, как в комнате сладкими серебряными бубенчиками запел мобильник. О-о!!! Ну почему я не взял его с собой? Чтобы не уронить в воду, все правильно.

Бим, бирим, бирим, бирим… Бим, бирим, бирим.

Нет, ну вообще-то и это тоже правильно: раз меня нет дома, значит, нужно звонить на сотовый. С другой стороны, если уж я и сотовый не беру, значит, бесполезно. А никаких срочных дел у меня быть не может. Учитывая, что в понедельник — на сборы…

Глаз чесался. Мобильник смолк. Уф.

— Ну, слава Богу, — сказал он вслух.

И тут же: бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь! Снова!!!

Решив не спорить с судьбой и уже догадываясь, кто это может быть, Владик вылез из ванны и, оставляя на линолеуме следы-лужицы, прошлепал к столику. — Да?!

— Привет.

Так и есть — Вовик. Они знакомы со школы, и тот всегда обращался с Владиком бесцеремонно и покровительственно. С какой стати — непонятно.

— Здорово. Чего тебе? — едва сдерживаясь, отозвался Владик. Ручеек из-под его ног полз обратно к ванной.

— Почему не подходишь?

Блин! Еще и претензии…

— Говори быстрее, я спешу!

Не объяснять же, что ему мокро и холодно.

— Куда?

— Обратно в ванну!

— А-а… Ладно. Слушай, Владик, я тут какую-то хезу на даче нашел. То ли ёжик, то ли крот, то ли еще кто. Давай я к тебе принесу, ты же у нас не только маразмат, но и ботаник.

Вот свинья. Ведь прекрасно знает это слово — «нумизмат». И что ботаник вовсе не зоолог.

— Иди ты к черту со своей хезой!

— Ты до скольки дома будешь?

— Считай, что меня уже нет.

— А вытереться?

— Пошел ты!

Владик бросил трубку и прошлепал обратно в ванную. А через полчаса, когда он уже оделся, позвонили в дверь. На пороге стоял Вовик, держа в руке куполообразную металлическую клетку для птиц, а в ней, с любопытством пялясь на Владика и хлопая глазами, сидела она — Хеза.

Привычку разговаривать с самим собой Владик приобрел уже давно. Во-первых, дома ему разговаривать было больше не с кем; во-вторых, произносимые вслух мысли как-то конкретизировались и становились основательнее. И наконец, говорить то, что думаешь, можно только себе, — так считал Владик.

Но теперь у него появился собеседник. И собеседник идеальный. Сидя на выстланном газетой дне клетки, Хеза слушала его внимательно, с неподдельным интересом, неотрывно глядя на него своими огромными умными глазами. И он точно знал, что его слова не будут кому-то переданы.

— Вот они — люди, Хеза, — сказал Владик, усаживаясь за стол, на котором теперь стояла клетка, и кладя перед собой стопку томов Брема. — Козлы и сволочи. Ну зачем он тебя поймал, если ты ему не нужна? Допустим, из спортивного азарта. Ладно, поймал, убедился, что может поймать, ну и отпустил бы с Богом. Нет, тащит зверя в город. И не знает, кому бы его там сплавить… Извини, что я в третьем лице…

Бормоча, Владик перелистывал том, рассматривал картинки и то и дело поглядывал на Хезу, сравнивая.

— Да кто ж ты такая-то? Броненосцы у нас вроде не водятся. Да и морда у тебя другая… Нет, я, главное, говорю: «Куда я ее дену, я ж в понедельник на сборы уезжаю!». А он: «Не возьмешь, выпущу в скверике». Урод моральный. Я говорю: «Отвези обратно», а он: «Я на дачу только через неделю…».

Владик отложил просмотренный том в сторону, рядом с клеткой, и взял в руки следующий.

— Здрас-сте! А это здесь откуда?

Он раскрыл книгу. Это был вовсе не справочник, а кляссер с монетами. Формат такой же, вот он нечаянно и прихватил его. Таких альбомов у него было пять, и в них помещалась пусть и не самая обширная в мире, но горячо любимая коллекция, сжиравшая почти половину его заработка. Владик открыл кляссер и полюбовался на стройные ряды монет, пробормотав: «Там царь Кощей над златом чахнет…».

Впрочем, злата тут нет. Зато Русью пахнет отчетливо. Это был советский раздел коллекции. Монетки наполовину высовывались из прозрачных кармашков; Владик потрогал одну из них и улыбнулся. Десять копеек 1946 года, в гербе которой вместо одиннадцати лент — семь. Ох, и досталось же кому-то за этот брак. Учитывая политическую ситуацию того времени, можно почти уверенно сказать, что этот кто-то был расстрелян… Владику десярик обошелся в триста пятьдесят баксов.

— Вот так-то, Хеза, — сказал он. — Была бы денежка правильная, красная цена ей — сто рублей. А такая, с дефектом — нумизматическая редкость! Или вот, — он осторожно вынул другую. — Видишь? Рубль сувенирный, посвященный великому композитору Прокофьеву. Делали форму, чеканили — на века. И ухитрились, бараны, перепутать даты жизни. Он умер в пятьдесят третьем, а тут, видишь, пятьдесят второй… В результате — вынь да положь четыреста зеленых. Пока эта у меня — самая дорогая…

Владик вставил рубль обратно в кармашек и положил раскрытый кляссер на уже просмотренный том Брема.

— Вот и ты у нас — зоологическая редкость. То ли ёж-мутант, то ли гибрид жабы и черепахи… — Владик усмехнулся. — Главное, я и правда не знаю, куда тебя деть, пока буду на этих треклятых сборах. На соседнюю кафедру — к зоологам?… И не жрешь ты ничего… А как мне не хочется на эти сборы, знала бы ты! Что я — мальчик: с автоматиком по плацу бегать… И на день рождения не попадаю. А что делать?

Внезапно Хеза чуть приоткрыла свой безгубый щелевидный рот, и из него со скоростью смазанной маслом молнии выскочил длинный-предлинный язык. Он коснулся «Прокофьева», тут же втянулся обратно, и монетка исчезла во рту Хезы. Та прикрыла глаза, откровенно сглотнула, и ее странная мордочка на миг приняла мечтательно-счастливое выражение. Затем глаза открылись, и Хеза стала такой же, как была.

— Эй-эй! — закричал Владик, вскакивая. — Ты чего?! Ну-ка положи на место!

Но он прекрасно понимал, что крики его бесполезны. Это, во-первых. А во-вторых, Хеза сейчас увеличила собственную ценность с нуля до четырех сотен баксов, и судьба ему ковыряться в ее помёте. Так что какие сборы?!

— Только не надо мне говорить, что ты питаешься железом! — сердито сказал Владик, поспешно закрывая и убирая кляссер на полку — от греха подальше.

Ему приснился неприятный сон. Как будто он (не он нынешний, а он — испуганный мальчик) живет с мамой в доме у каких-то очень несимпатичных людей. Это толстая супружеская пара с ехидной дочерью одного с ним возраста, и самое противное в них то, что они недолюбливают его рыжего, полосатого кота, которого сам он обожает.

Однажды кот исчез. Его нет уже несколько дней. И вдруг Владик замечает, что вся хозяйская семейка, победно на них с мамой поглядывая, щеголяет в рыжих, полосатых штанишках. Возмущению Влади-ка нет предела, и он решает отомстить. Хотя бы подлой девчонке. Как-то вечером он подпиливает перекладину у стоящих в саду качелей и зовет туда ее. Качели ломаются как раз в тот момент, когда они взлетели к самому небу. Девчонка разбивается, а он отшибает себе ноги, но, боясь наказания, ковыляет из сада прочь.

И вот он бредет по ночному городу. Он не знает, куда идти, ноги ноют, ему страшно, одиноко, и он остро ощущает приближающуюся беду. В очередной раз он сворачивает за угол и останавливается как вкопанный, не в силах двинуться дальше. Он не сразу понимает, что его так напугало, но потом, чуть повернув голову вправо, видит чьи-то глаза. Они пристально смотрят на него из подвального окна ближайшего дома.

Владик чувствует, как мурашки волной прокатываются по его телу от затылка до щиколоток. Дыхание задерживается: серый, заполненный ночными тенями воздух становится плотным, почти твердым. Дышать им нельзя. Как бы ему этого ни хотелось, но он не может сделать ни единого движения вперед или назад. И он задыхается, задыхается!..

Сделав усилие, Владик все-таки втянул в себя глоток воздуха. Вдох получился хриплый, сдавленный, и он проснулся от этого звука. И почувствовал неизъяснимое блаженство от осознания того, что все это было только сном. Он открыл глаза… И чуть было не закричал: из темноты на него смотрели два больших желтых глаза.

Хеза! Вот это кто. Сердце в груди Владика билось бешено.

— Ну, ты даешь, — сказал он вслух, садясь на кровати и надеясь звуком собственного голоса отогнать страх. Но голос был каким-то чужим. Владик включил ночник. Глаза у Хезы сразу потускнели, и ничего угрожающего в ней не осталось. — Да-а… — протянул он. — Ужас. Просто «Ночной Дозор» какой-то.

Сходив в туалет, Владик вернулся в спальню и решительно подошел к столу.

— Ты уж меня прости, — сказал он, накрывая клетку полотенцем. — И вообще. Спать пора.

Он снова лег и погасил свет. Но мысль о «Ночном Дозоре» вызвала цепочку ассоциаций: Меньшов — вампиры, вампиры — кровь, кровь — банка… Что-то в этом было не страшное, а наоборот — важное и полезное. Банка с кровью. Банк крови… Доноры!

Вот! Где-то он слышал или читал, что доноров именно сейчас освобождают от сборов офицеров запаса. Вроде бы министерство здравоохранения заключило экстренный договор с министерством обороны. В связи с каким-то терактом. Надо позвонить… Нет, надо сперва кровь сдать, а потом уже звонить.

…Как ни удивительно, все оказалось именно так. На работе его сегодня не ждали, но и в военкомат он не пошел, а двинулся вместо этого на станцию переливания крови. А потом, уже оттуда, позвонил. Сначала дежурный на том конце провода говорил с ним возмущенно, потом — безразлично.

Возмущенно: «Товарищ лейтенант, где вы находитесь?! Ваша команда уже давно здесь и готовится к отправке… Мы вышлем за вами дежурную машину…». А потом: «Ах, вот как? Да. Только справку завезите. Пожалуйста, завезите её сегодня, нам для отчетности…».

Домой Владик примчался в самом радостном настроении, а когда обнаружил, что тарелочка в клетке Хезы пуста, развеселился окончательно. Теперь известно, что она, как минимум, жрет овсянку, а значит, можно не носить ее специалистам.

— Молодец! — похвалил он животное. — Ешь, значит, выдаешь обратно. За что большое тебе человеческое спасибо. От «Прокофьева» и от меня лично. Так… — это он разговаривал уже с собой. — Но ведь то, что я остался дома, открывает передо мной невиданные горизонты. Сегодня у Алёны день рождения. Правда, она меня не приглашала, но ведь это потому, что знала: меня не будет в городе…

Во всяком случае, ему хотелось в это верить. Хотелось верить, что ее: «А жалко…» — было искренним. Он знал, в какой кабак идет сегодня чуть ли не весь отдел, но, наверное, будет правильнее позвонить и предупредить. Мало ли что: может, там число мест ограничено… Да нет, чепуха. Что ему — места не найдут? Но народ сдавал деньги, и там уже, наверное, заказано на определенное количество гостей… Тоже ерунда. На месте разберусь и расплачусь.

— Но так невежливо! — сказал он вслух. — Предупреждать надо.

«Но тогда не получится сюрприз», — возразил он себе мысленно.

А он кому-то нужен — сюрприз?…

Звонить или не звонить? Владик пошарил в кармане в поисках монетки, чтобы кинуть ее на «орел-решку». Монеты не нашлось. Владик снял с полки все тот же кляссер и вынул из него трешник пятьдесят седьмого года. Не слишком дорогой. Баксов за десять. «Орел — звонить», — загадал Владик. Опасливо глянув на Хезу, он торжественно произнёс:

— Звонить или не звонить! — и подкинул монетку щелчком большого пальца.

Трешник, быстро кувыркаясь, подлетел к потолку и вернулся в ладонь. Владик разжал кулак. Решка.

Отлично! Никаких звонков. Заявиться, как снег на голову! Да, но хорошо это будет только при условии, что она…

— При условии, что она, — сказал Владик для храбрости вслух, — что она меня…

Да ну… С каких щей? Все время, сколько они знакомы, Алёна недвусмысленно демонстрирует полное к нему безразличие.

«Именно, что «демонстрирует»… — сказал ему внутренний голос. — А раз демонстрирует, значит…»

Механически, не сообразив еще, что делает, Владик вновь щелкнул большим пальцем, трехкопеечник взлетел к потолку, и тогда он торопливо пробормотал:

— Любит — не любит?!

Но вот беда: на этот раз монетка взлетела не ровно, а как-то наискосок, и падала она теперь не обратно ему в руку, а куда-то в сторону стола… Он дернулся, чтобы поймать ее, но в этот миг Хеза с непроницаемым выражением морды метнула свой неимоверной длины язык в сторону денежки и на лету поймала ее.

Чмок! И нету.

— Ну, ты даешь! — только и сказал, ошалело гладя на зверя, Владик.

Впрочем, может, так-то оно и лучше. А то выпала бы снова решка… Ладно. Решено. Иду без предупреждения. Но с огромным-преогромным букетом. Он глянул на часы: 19.05. Он даже не опаздывает.

Владик открыл глаза. Утро. Часы на стене показывают половину девятого. Он повернул голову, увидел разметавшиеся по подушке светлые волосы и сразу все вспомнил.

Невероятно! Стоило ему явиться в ресторан, как все решилось. В том, что Алёна неравнодушна к нему, не было никакого сомнения. Увидев его, она воскликнула: «Ангел мой полосатый, я знала, что ты придёшь!» — и зарылась лицом в цветы… А с чего это она знала, если он предупредил, что уезжает?

Потом, когда они танцевали под крис-де-бурговскую «Леди ин ред», она лепетала:

— Честное слово, я почувствовала. Я о тебе и думать не думала, но, как сейчас помню, было ровно семь, я как раз на часы посмотрела, когда меня вдруг пронзило: «Неужели Владика не будет?! А ведь мне нужен только он!». И сразу поняла: нет, ты обязательно, обязательно придешь, ведь ты же любишь меня. Как я… Но почему я раньше этого не понимала? Ты со своими дурацкими монетами выглядел таким занудой…

Там, в ресторане, ему не казалось все это странным, ведь это было как раз то, чего он хотел, а выпитое шампанское делало вероятной любую радость… Но сейчас, на фоне легкого похмелья (ох, и хорошие же мы вчера явились!), его скептичная натура взяла верх.

«Она подумала о том, что любит меня, ровно в семь. А со мной в это время тоже случилось что-то необычное. Что? Я был еще дома… Вспомнил! Именно в это время Хеза сожрала трешник пятьдесят седьмого… И что с того? Как эти события могут быть связаны друг с другом?»

Владик посмотрел на стол, но клетки там не было. Точно! Он вспомнил, что, когда они вошли, Алёна сразу помчалась в туалет, потом в ванную, а он зашел в комнату, увидел Хезу и унес ее от греха подальше на кухню. Зачем детей пугать…

Он осторожно поднялся с постели, сунул ноги в тапочки и, тихонько бормоча: «Не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку…», прошел на кухню. Хеза чесала задней лапкой за ухом. Владик уселся перед ней на табуретку и спросил:

— Ну и как ты мне все это объяснишь?

Хеза промолчала, но чесаться перестала.

— О'кей, о'кей, — сказал Владик. — Никак ты мне это не объяснишь. Ладно…

Тут он заметил, что на дне клетки лежит несколько черных колбасок.

— Ага! Умница!

Через специальную щель он осторожно вытянул дно клетки и, вооружившись ножиком, размазал какашки по газете. Никаких признаков монет в них не обнаружилось.

— Полностью усвоились? — риторически спросил Владик, затем скомкал газету, сунул ее в мусорку, постелил новую и вернул дно на место.

— Ой! Кто это?! — услышал он за спиной голос Алёны и вздрогнул от, неожиданности.

— Это Хеза, — сообщил Владик, обернувшись. — Зверь, приносящий счастье.

Она стояла в дверном проеме, прислонясь к косяку и держа в руке бокал шампанского. Она была одета в его рубашку, и, глядя на линии ее фигуры под легкой материей, на ее сложенные крест-накрест тонкие ноги, Владик подумал, что ничего красивее он не видел в жизни.

— А как она это делает? — спросила Алёна и присела перед клеткой на корточки.

— Она выполняет желания, — объяснил Владик, сам уже не понимая, шутит он или говорит серьезно. — Нужно загадать желание и скормить ей монетку. И желание сбудется.

— Да? Она ест деньги? А у меня как раз появилось одно желание. Мне сейчас приснилось, как будто бы мы с тобой путешествуем по всему миру…

— Погоди, — сказал Владик. Он сорвался в комнату и принес оттуда австралийский доллар семьдесят первого года. Редких зарубежных монет у него в коллекции не было, он считал себя коллекционером отечественных дензнаков. Но для такого случая явно требовалось что-то заморское.

Положив монетку на стол рядом с клеткой, Владик объявил:

— Хотим в кругосветное путешествие!

Хеза помялась с ноги на ногу, с сомнением посмотрела сперва на него, потом на Алёну… Затем явственно вздохнула… Вж-жик!

— Ой! — расплескивая шампанское, подскочила Алёна. — Съела! — Она перевела огромные глаза на Владика. — И что теперь? Почему мы никуда не едем?

— Ну, подожди, — пожал плечами тот. — Не сразу…

— Надо подождать, пока переварится? — усмехнулась Алёна. — А ты, оказывается, еще и фантазёр. Только зря ты животное мучаешь, лучше бы зерна какого-нибудь дал. А свою неуемную фантазию показал бы мне в другом месте…

Они вернулись в спальню, они любили друг друга, а потом снова задремали. И только проснувшись в это утро во второй раз, Алёна вспомнила о билете «Тур-лотереи», который подарил ей прижимистый шеф.

Но больше, кроме еще одного раза, Хеза деньги не жрала, отказывалась. Вместо денег она активно и регулярно поглощала крупы, овощи и корнеплоды. В экзотических странах не чуралась и соответствующей пищи.

Как то: в Полинезии трескала, только шум стоял, бататы. В Новой Зеландии полюбила кокосы. А в Замбии вдруг набросилась на саранчу. Такая здоровенная жирная саранча. Аборигены ее сушат, перемалывают и пекут лепешки. А Хеза и сырьем не брезговала.

Надо отметить, что какала она при этом не менее активно и регулярно, и Владик всегда терпеливо проверял продукты ее жизнедеятельности на наличие монет. Но те пропали бесследно — то ли и впрямь усвоились, то ли отложились в каком-то специальном аппендиксе ее кишечника. «Смотри у меня, — приговаривал Владик, — знаешь, что люди с копилками делают?…»

Время в кругосветном путешествии летело стрелой. Пляжи Анталии и развалины Рима, массаж по-тайски и красоты Тадж-Махала… Они чувствовали себя влюбленными, счастливыми и потрясающе свободными. Самой крупной единицей багажа у них с Алёной была как раз клетка с Хезой. И каждый вечер Владик находил хотя бы минут десять, чтобы посидеть рядом с ней, разложив вокруг клетки монеты — коллекционные русские и всяческие зарубежные.

— Хотелось бы мне — очень хотелось бы! — стать миллиардером, — сообщал он как бы между прочим, как бы разговаривая сам с собой, и искоса наблюдал за Хезой. Та сидела, не шелохнувшись. Денежки не ела. И у Владика их не прибавлялось тоже.

— А еще, — говорил он тогда, — еще, в принципе, неплохо было бы стать премьер-министром. Хотя бы Российской Федерации. На худой конец.

Хоть бы хны. Никакой реакции. Никаких предпосылок к назначению на названную должность в атмосфере не брезжило.

— Неплохая у меня квартира, — говорил Владик, резко снижая планку, — но пять комнат было бы лучше…

Само собой, находясь в каюте океанского лайнера, он не мог узнать доподлинно, не изменились ли вдруг на суше его жилищные условия. Но по тому, что, внимательно его выслушав, Хеза принялась грызть морковку, Владик понял: нет, не изменились.

Алёна над его стараниями посмеивалась и не сердилась. В конце концов, даже если этот странный зверек и не волшебный, все равно в их судьбе он сыграл определенную роль. И вообще, она, по-видимому, считала всё это придуманной Владиком сказкой и находила её забавной и романтичной.

А он ломал голову. В чем же дело? Может, в неправильной формулировке заданий? Но он пробовал и так, и этак… Или в недостаточной искренности желаний? Но он и вправду ОЧЕНЬ хотел разбогатеть. Или в самой теме желаний? Но, как ни старался, он не находил ничего общего во всех предыдущих чудесах. Сборы, Алёна, «кругосветка» — какая здесь связь?

Что же касается того единственного случая, когда во время путешествия Хеза монетку все-таки сожрала, то это вышло как-то смазанно. Чистоту эксперимента невозможно было проверить. Когда в очередной раз Владик колдовал над клеткой, намекая на то, что «ауди-ТТ», вообще-то, нехилая тачка, Алёна, перекатившись на кровати с боку на бок, заявила:

— Ты у нее ребенка нам попроси. Дочку.

Владик и поперхнуться не успел. Сожрала Хеза деньгу. И, что обидно, расслабившись, он не побоялся выложить в этот раз довольно дорогие монетки, так что слямзила она «Ломоносовский рубль» 1986 года, второй по ценности экземпляр его коллекции.

Ожидаемые на Антильских островах месячные у Алёны не грянули. Но, собственно, они особенно и не предохранялись, так что чудо ли это? Ну, разве что в той степени, в какой чудом является всякое зачатие.

…Ночь. Зима. Владик сидит перед клеткой. Вокруг — монеты. Но вот на кухне сначала появляется живот, а потом уже и сама Алёна.

— Эй, — говорит она. — Может, хватит? Может, ты лучше снова на работу устроишься?

— Да какая работа?! — сердится тот. — Опять в институт? На копейки? Как ты не поймешь, если у меня еще хоть раз получится, у нас столько всего будет, сколько нам за всю жизнь не заработать!

— Что получится, ангел ты мой полосатый? Что может получиться? — качает головой Алёна. — Ты взрослый мужчина, а поверил в собственную глупую сказку.

— Да нет, Алёна, брось. Ты же сама знаешь, что это правда… И мне кажется, я кое-что нащупал. Просто Хеза очень избирательна.

— Мне кажется другое. Мне кажется, что мы похожи на семейку сумасшедших…

— Ну посуди сама: сначала она выполняла все подряд, чтобы я догадался о ее способностях. А потом — только то, что считала нужным.

— Зачем?

— Какой-то есть у нее резон. Не думаю, что она делает это для нас. Скорее всего, от нас она хочет чего-то добиться для себя.

— Так. Хорошо, сам напросился… Ты не поехал на сборы. Но ведь ты сам вспомнил о том, что доноров не берут, сам! Я в тебя влюбилась. Я, понимаешь, я?! Лотерейный билет мне шеф подарил еще до того, как Хеза съела монету. Я залетела, это что — чудо из чудес?… Пока это было похоже на игру, я тебе подыгрывала, но сейчас это больше похоже на психическое расстройство. А я не хочу, чтобы у моего ребенка был сумасшедший отец.

— О'кей, о'кей, — покивал Владик. — Иди спать. Тебе сейчас надо высыпаться. Я скоро буду.

Оставшись с Хезой наедине, он потер лоб.

— Не понимаю, не понимаю… Значит, давай так… Снова ищем связь. Я не еду на сборы, Алёна в меня влюбляется, мы плывем с ней по морям и океанам, и она беременеет… И что? Что это всё значит?… Нет. Я ищу не там.

Владик встал и прошелся по кухне туда-обратно.

— Может, масштабности не хватает? — спросил он Хезу. — Так я уже и в космос просился… Впрочем, что для тебя космос?… Ты монетки любишь, старинные монетки… Я тоже их люблю, а ты их жрешь у меня… А теперь еще и не жрешь…

Стоп! Вот она — и масштабность, и шанс возместить ущерб, нанесенный коллекции. Владик вновь уселся перед клеткой:

— Вот что, Хеза, милая ты моя. Хочу я константиновский рубль.

Его чеканили в 1825-м, когда скончался Александр I и на трон должен был взойти его брат Константин. Но тот отрекся от престола в пользу брата Николая… Однако несколько пробных экземпляров с профилем никогда не царившего на Руси Константина I на монетном дворе изготовить успели. И потом очень боялись, что сие деяние примут за государственную измену, ведь именно защита наследных прав Константина стала формальным поводом для выступления декабристов. А их, между прочим, повесили…

Сейчас стоимость константиновского рубля оценивается в сумму около миллиона долларов, а то, где находится и тщательно охраняется каждый экземпляр, известно абсолютно точно.

Хеза подняла голову и посмотрела Владику в глаза.

— Хочу константиновский рубль! — повторил он и почувствовал, как сильно он жаждет его. До дрожи. Внезапно в голове мелькнуло: «А перед ней — разбитое корыто…». И тут же он понял: его желание опасно. Исполнение его требует слишком серьезной трансформации реальности. А Хеза вообще не исполняет желаний, она лишь чуть смещает вероятность в нужную сторону. Нужную для… Однако ни додумать мысль, ни отменить свою глупую затею он уже не успел. Что-то треснуло…

…Бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь, бр-р-рын-н-нь!

Владик вылез из ванны и прошлепал к телефону.

— Да?!

— Привет.

Так и есть — Вовик.

— Здорово. Чего тебе? — сердито отозвался Владик. Ручеек из-под его ног полз обратно к ванной.

— Почему не подходишь?

— Говори быстрее, я спешу!

— Куда?

— Обратно в ванну!

— А-а. Ладно. Слушай, Владик, я тут какую-то хезу на даче нашел. То ли ёжик, то ли крот, то ли еще кто. Давай я к тебе ее принесу, ты же у нас не только маразмат, но и ботаник.

— Пошел ты к черту со своей хезой, — твердо сказал Владик. — Я завтра на сборы уезжаю. Повестка у меня.

Сердито бросив трубку, он поплелся обратно в ванную. «Ни денег, ни семьи, ни работы нормальной… Видно, судьба мне наступать на все встречные грабли. Не судьба, а именно, что хеза какая-то, — думал он. — Одна радость — моя коллекция».

Погружаясь обратно в воду, он поймал себя на самоуничижительной мысли: «А может, я сам виноват? Может, я чего-то не оценил, не понял, мимо чего-то прошел?…».

— Да нет, — сказал он вслух, — уж я бы свой шанс не проворонил…

И вдруг ему почудилось, что кто-то смотрит на него. Большими, внимательными, но невидимыми глазами.

Теперь ему часто будет чудиться это.