"Искатель. 1977. Выпуск №5" - читать интересную книгу автора

1

Налетевшая ночью пурга перемела колею зимника, отрезав оленеводческие стойбища, колхозы и селения от райцентра, и мне ничего не оставалось делать, как поставить «газик» в гараж и искать более надежный попутный транспорт, чтобы поскорее добраться до дома.

У магазина где всегда стояли вездеходы геологов, на этот раз машин не оказалось, и только дожидалась своего хозяина собачья упряжка, впряженная в длинную нарту. Собаки искоса посмотрели на меня и снова уткнули морды в вытянутые лапы. Из магазина вышел высокий бородач, подошел к упряжке.

— Слушай, друг, ты не вниз?

— Вниз.

— Может, подбросишь до Атки?

— Садись, — буркнул он.

Хозяин нарты оказался хмурым, неразговорчивым человеком, Начатый мной разговор он не поддержал, и мы ехали молча. По-видимому, это его устраивало, да и мне было о чем подумать. Только что в райотделе закончилось оперативное совещание, перед которым нас ознакомили с ориентировкой, пришедшей из Киева. Оказывается, там «всплывают» песцовые и соболиные неклейменые шкурки, которые, по определению специалистов, когда-то «бегали» именно на моем административном участке. Кое-что об этом уже известно, но мало. Поставщик шкурок, который шел теперь под кодовым названием «Заготовитель», создал необыкновенно хитрую сеть сбытчиков пушнины. Оперативники уже имеют данные о скорняках, получающих от него товар, а вот на самого Заготовителя выйти не могут. Правда, у меня в планшетке лежит только что размноженный фоторобот этого дельца, но я не первый год живу на белом свете и не один день работаю в милиции, а посему отношусь к этим фотороботам по-своему. Да и как можно признать живого человека в этом графическом рисунке — вытянутой физиономии с утиным носом.

Чтобы не заскучать, я стал рассматривать собак. Кое-что я уже начал понимать в этих работягах, недавно сам купил упряжку, и теперь мог по достоинству оценить любую собаку, Особенно меня заинтересовал правый передовик: видно было, что в этой упряжке из шести собак он самый сильный и является безраздельным вожаком. Каюр при таком вожаке спокоен — в дороге это его первый помощник. Такой вожак сам разберется, кто как ведет себя в упряжке, и сам же задаст трепку провинившемуся. На мой вопрос, как зовут эту умную псину с серыми подпалинами, каюр нехотя процедил: «Алмаз» и тут же вытянул собак вдоль хребтов.

К полудню мы оставили позади тундру, и после небольшой подкормки собак наша нарта уже катилась по льду быстрой реки, где над большими и малыми полыньями подымались и двигались нам навстречу белые густые облака. Когда нарта вскакивает в такое облако, вокруг становится совсем бело и не видно даже передовиков упряжки.

Пренебрегая подстерегающей на каждом шагу опасностью, мы неслись как очумелые. Вдруг почти под нами послышался звук колющегося льда. Зашумела, заклокотала вода. Заволновались собаки. Алмаз завизжал и сильнее рванулся вперед. Нарта оказалась на отколовшейся от берегового припая льдине, которую быстрое течение сносило от берега.

Собаки остановились. Перед нами, за острой кромкой льда, зияла широкая рваная щель. Темная, непроглядная вода круто разворачивала отколовшуюся льдину. Неожиданно плавучий островок накренился и еще больше погрузился в воду. Еще минута-другая, и рассчитывать на спасение мы уже не смогли бы. Но вдруг слабый, едва уловимый толчок вывел нас из замешательства. Его мы почувствовали одновременно и быстро повернулись назад. Второй край льдины все еще терся о береговой припай. Я бросился к передовикам упряжки, заорал:

— Алмаз, за мной! — Сам же, на ходу снимая кухлянку, побежал к берегу. Этой команде мгновенно подчинились собаки и, круто повернув нарту, понесли следом. Рваная, с клокочущей водой щель, где еще можно было переправиться, не превышала полутора метров. Я с разбегу прыгнул на противоположную сторону, следом за мной — каюр. Алмаз с сильным лаем, увлекая за собой остальных собак, мчался ко мне. У края льдины оба передовика на какое-то мгновение задержались, но, подпираемые остальными собаками и нартой, прыгнули в воду. Только что оставленная нами льдина, разламываясь на части, быстрым течением затягивалась под перекинутый через реку ледяной мост. Собаки отряхивались, дрожали от холода. Я надел кухлянку.

— Надо крепко гнать собак, перемерзнут, — буркнул каюр.

Мы прыгнули в нарту, и сильные собаки, оставляя за собой снежный вихрь, снова понеслись по льду. Каюр почему-то злился и свою злость срывал на собаках.

Он не давал им передышки. Вскоре показался поселок. Собаки почувствовали стоянку, подтянулись и побежали еще быстрее. Вдруг залаял и завизжал Алмаз. Остальные навострились и выше задрали морды. Упряжка напряглась, рванула за своим вожаком.

Нарта набрала бешеную скорость. Ее кидало из стороны в сторону. Я с трудом разглядел: впереди мчался заяц.

Убавить скорость не удалось. Тормозной остол переломился, и каюр, зверея от бессилия, продолжал ругаться и орать какие-то только ему понятные команды. Потом он стал на правый полоз и бросил в переднюю пару обломок остола. Вожак это заметил, отскочил в сторону, но не остановился.

Обломок остола попал под полоз нарты, и в тот момент, когда каюр наклонился, чтобы подобрать его, нарта сильно ударилась в раскате, он оторвался и повалился в снег. Я верхом сидел на нарте и обеими руками держался за переднюю дугу.

Во втором раскате нарта накренилась, и я свалился на бок, опрокинув ее. Немного проволочив нарту и меня, собаки остановились.

Подбежал совсем озверевший каюр. Кроме обломка остола, у него в руках блестел большой нож. Он набросился на сидевших и лежавших, успевших успокоиться собак. Колотил их обломком остола, бил и топтал ногами, хватал за уши и разбрасывал в стороны. Он стонал, ругался и шипел.

Вдруг подскочил к Алмазу, сграбастал уши собаки и одним взмахом ножа отхватил их. Алмаз заскулил, завертелся и, как бы стряхивая боль, передними лапами стал обтирать окровавленную голову.

Я подбежал к каюру.

— Ты что делаешь, гад!

Он сверкнул глазами, вытер о шубу нож, неторопливо вложил его в чехол и направился к нарте.

— Садись. Поехали.

В поселок я попал поздно. Моя хозяйка, поняв, что в дороге что-то случилось, молча согрела чай и прикрыла за собой дверь, укладываясь спать. А у меня перед глазами все время стояли серые комочки собачьих ушей и еще это хмурое лицо, заросшее бородой. Что-то странно знакомое было в нем. Но где? Где я мог его раньше видеть?

Я слез с кровати, включил свет. Часы показывали полночь, и только далекий собачий лай тревожил тишину. Я вышел и направился к дому приезжих.

Нарты, на которой я ехал, на месте не было. Я поднялся на крыльцо, постучал в дверь гостиничной хозяйке. За дверью послышался шорох, ярко засветилось узкое окно.

— Кого еще надо?

— Это я, Вера Игнатьевна. Участковый.

Послышалось звяканье крючка, на пороге в полосе света выросла расплывшаяся фигура хозяйки.

— Приезжий где?

— Это который на собаках-то?

— Он самый.

— А уехал уже. Часа два, как уехал, — не торопясь, ответила Вера Игнатьевна. — Ох, и злой же человек. У него собака одна тут убежала, постромки перегрызла, так я думала, что он и остальных перебьет всех.

— Как его фамилия?

— В книге учета записан как Дударь Ефим Петрович. Завхозом у геологов работает.

Я шел домой и все время пытался успокоить себя: «Ну и что? Ну и обрубил собаке уши. Так по этому обычаю собак наказывают сотни лет уже. Не он первый, не он и последний».