"Русские эсэсовцы" - читать интересную книгу автора (Жуков Дмитрий Александрович, Ковтун Иван...)

Третья глава Русские нацисты

Несмотря на то что взгляды руководства партии на русскую проблему изменились, а близкое русско-немецкое сотрудничество в рамках НСДАП фактически сошло на нет, контакты по отдельным направлениям продолжались.

Так, с 1924 года активно действовало полувоенное формирование — «Русский вспомогательный отряд» («Russische Hilfstruppe»), имевший связи с НСДАП и регулярно участвовавший в занятиях Штурмовых отрядов (СА) — в местечке Ценден, примерно в 80 км к северо-востоку от Берлина, на территории обширного поместья бранденбургского юнкера Вильгельма фон Флоттова. В отряд входили ветераны армии генерал-майора Павла Бермондта-Авалова и русская эмигрантская молодежь. Члены русского отряда собирались в одной из пивных на Гайзбергштрассе. В 1928 году их формирование влилось в состав подразделений СА в Берлине-Шенеберге[75].

Никогда не порывал с нацистами уже неоднократно упомянутый генерал-майор Василий Викторович Бискупский[76]. После провала «Пивного путча» 9 ноября 1923 года он, по утверждению некоторых исследователей, укрывал у себя на квартире Адольфа Гитлера[77]. Несмотря на смерть фон Шейбнер-Рихтера, Бискупский старался не потерять контактов с нацистами. Он приветствовал триумф НСДАП в январе 1933 года и направился в Берлин, где встречался с различными партийными деятелями, занимавшими высокое положение. В апреле 1933 года генерал добился аудиенции у главы внешнеполитического ведомства НСДАП («Fussenpolitisches Amt der NSDAP»), «старого друга», — Розенберга, и предложил ему преобразовать министерство иностранных дел в более мощную структуру, способную стать противовесом Третьему интернационалу. Кроме того, он предложил Розенбергу организовать при НСДАП «русский отдел», построенный по принципу «конспиративной ячейки». Но здесь Бискупского ожидало фиаско[78].

Не унывая, он в конце 1933 года установил связь с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером и отправил ему информацию о деятельности русских эмигрантов. В 1935 году он подготовил для СС сообщение о движении монархистов, начиная с 1920 года, включив в него всю информацию о степени их политической активности. Это сообщение произвело впечатление на рейхсфюрера СС и его окружение[79].

В мае 1936 года Бискупский при поддержке СС и Министерства пропаганды был назначен главой имперского координационного агентства по делам эмигрантов — Бюро русских беженцев («Vertrauenstelle fur Russische Fluchtinge»). Основанием для создания бюро послужила необходимость пресечь постоянные споры между различными эмигрантскими группировками и в интересах сохранения порядка и безопасности в обществе устранить этот источник нестабильности. В задачу бюро входил организационный учет, контроль и обслуживание всех проживавших в Германии русских эмигрантов. Ближайшими сотрудниками Бискупского стали убийцы В.Д. Набокова — П.Н. Шабельский-Борк (он стал секретарем управления) и С.В. Таборицкий (занял должность главы молодежного отдела)

Усилия, предпринимаемые В.В. Бискупским, были направлены на то, чтобы объединить русские группы эмигрантов вокруг его ведомства и укрепить, таким образом, его авторитет и положение в Германии, в ее властных структурах, а также среди выходцев из России; он вел активную политическую жизнь, питая надежду, что когда-нибудь избранная им форма коллаборационизма принесет пользу русскому народу — поможет с помощью немцев изменить политическую систему в СССР. Немецкая исследовательница Беттина Доденхофт замечает в этой связи, что «в СС были положительно оценены предложенные Бискупским планы воссоздания России»[80]. Однако едва ли эти планы имели под собой какую-то реальную почву. В любом случае, известно, что с началом войны ведомство Бискупского активно сотрудничало с СС и абвером на ниве привлечения для нужд германской армии (и, в частности, разведки) эмигрантов в качестве переводчиков и агентов[81].

Рупором нацистской идеологии в среде русских эмигрантов в Германии была издававшаяся в Берлине с июля 1933 года газета «Новое слово». Ее редактор — Владимир Михайлович Деспотули (1895–1977) пользовался покровительством Розенберга и, по слухам, имел тесные связи с СС (отсюда его прозвище — Гестапули)[82].

Надо сказать, что в первые годы после прихода нацистов к власти положительные чувства к Третьему рейху испытывали отнюдь не только политически ангажированные люди, но и вполне «умеренные» русские эмигранты. Так, известный мыслитель Иван Александрович Ильин, которого едва ли можно упрекнуть в расизме и антисемитизме, в мае 1933 года опубликовал в парижской газете «Возрождение» статью «Национал-социализм», в которой выступил фактически адвокатом Гитлера («Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе»[83]). Справедливости ради, заметим, что в 1945 году Ильин в одной из своих статей писал: «Я никогда не мог понять, как русские люди могли сочувствовать национал-социалистам… Они враги России, презиравшие русских людей последним презрением»[84].

Между тем в самой Германии в 1930-е годы радикально настроенными эмигрантами было предпринято несколько попыток скопировать нацистский опыт и использовать последний в политической борьбе с большевиками. Уже летом 1933 года представитель подобных кругов русской эмиграции в Германии, русский нацист Н. Никольский опубликовал «Открытое письмо», в котором писал, что «русский национал-социализм зарождался и креп в душе русского эмигранта по мере того, как рос успех немецкого национал-социализма, объявившего беспощадную войну всем разрушительным силам своей страны… Нам не приходится здесь защищать честь России… нам не приходится слышать, что чувства патриотизма нам не присущи, что Достоевский, Толстой и Тургенев проповедовали те же идеи, которые проводятся сейчас коммунизмом, не слышим мы также призывов к искренней дружбе с Советской Россией и никто не говорит нам о том, что нас, эмигрантов, надо „прижечь каленым железом“… Но самое главное, что мы видим, — это, что именно здесь нанесен сокрушительный удар коммунизму»[85].

Автор письма был членом образованного 9 апреля 1933 года Российского освободительного национального движения (РОНД). Инициаторами его создания стали Н.П. Дмитриев, Щербина и несколько балтийских немцев во главе с Ф. Лихингером. Вскоре власть в организации перешла к бывшему белогвардейцу, члену НСДАП Андрею Светозарову (наст. Генрих Пельхау). Первый раз РОНД громко заявил о себе 1 мая 1933 года. В этот день в Берлине более 200 дружинников организации под русским флагом со свастикой в одной колонне в СА вышли на демонстрацию. Кроме берлинской ячейки филиалы РОНДа были открыты в Саксонии, Силезии и Гамбурге. Отношения между штурмовиками и дружинниками были настолько дружественными, что СА передали РОНДу трофейное знамя одной из частей русской императорской армии, захваченное немецкими войсками в годы Первой мировой войны, а гимн РОНДа исполнялся на мотив песни «Хорст Вессель» и начинался почти теми же словами[86].

Однако 27 сентября организация была закрыта в пределах Пруссии распоряжением Министерства внутренних дел. Запрет объяснялся тем, что руководству РОНД «не удалось поставить свое движение на почву национал-социалистической идеологии… в рядах движения находятся люди, которые не являются ни национал-социалистами, ни русскими по крови»[87].

Правда, уже в начале октября генерал-майор князь П.М. Бермондт-Авалов (1884–1973)[88] получил разрешение на организацию «Партии российских освобожденцев — Российского национал-социалистического движения» (ПРО — РНСД). Бермондт-Авалов был давно известен своей прогерманской ориентацией. Еще в апреле 1919 года он сформировал в Прибалтике из русских и немецких добровольцев партизанский отряд, выступивший против красных в союзе с немецкими добровольческими формированиями. В последующем он командовал русско-немецкой Западной добровольческой армией, входившей в состав армии генерала Юденича. В нарушение приказа последнего, Бермондт начал боевые действия против армии Латвии и занял Ригу, но его части были разбиты латвийскими и пришедшими им на помощь эстонскими войсками при содействии флота Антанты в ноябре 1919 года, а их остатки были вынуждены бежать в Пруссию.

Значительную роль в РОНД и РНСД играл барон Александр Владимирович Меллер-Закомельский (1898–1977, псевдоним — Мельский), редактировавший партийную газету «Пробуждение России». Кроме того, Меллер-Закомельский активно сотрудничал с германскими пропагандистскими организациями, в том числе — в геббельсовском «Антикоминтерне». На этом поприще он стал автором ряда публицистических произведений, в том числе — «У истоков великой ненависти. Очерки по еврейскому вопросу» (Берлин, 1942)[89]. Некоторое время Меллер-Закомельский совместно с В.Д. Головачевым руководил небольшой нацистской группой под названием «Немецко-русский штандарт» (Deutsche-russische Standart), влившейся впоследствии в РНСД. В одном из своих докладов Меллер-Закомельский кликушествовал: «Да, мы преклоняемся перед личностью Вождя Германской нации Адольфа Гитлера и видим в нем, как и в его союзнике Бенито Муссолини, духовного вождя мировых сил света, спасающих человечество от кромешной тьмы большевизма. Не деньгами купил Адольф Гитлер наши сердца, а силой своего духа и правдой своей идеи»[90].

В 1934 году на финансовой почве произошел конфликт между Бермондт-Аваловым и начальником штаба ПРО — РНСД, немцем с Дальнего Востока, капитаном Фрицем Мелленгофом. На сторону последнего в июле перешел весь берлинский филиал партии, а за Бермондтом осталось дрезденское отделение во главе с полковником Николаем Дмитриевичем Скалоном. 27 июля Бермондт-Авалов и Мелленгоф были ненадолго арестованы гестапо, и в дальнейшем отошли от политической деятельности (при этом Бермондт вообще эмигрировал в Америку).

Во главе РНСД оказался Н. Скалон. Историк А.В. Окороков отмечает: «Несмотря на настороженное отношение к русским национал-социалистам со стороны немецких властей, РНСД вскоре стала одной из влиятельных эмигрантских организаций. Отделы движения были созданы в 22 регионах Германии, в том числе в таких городах как Лейпциг, Аугсбург, Бреслау, Гамбург и Дармштадт, где на организованный РНСД „Русский вечер“ 10 апреля 1937 года пришли около 800 гостей»[91].

18 мая 1938 года в Берлине был организован так называемый «Российский национальный фронт» (РНФ), в который помимо РНСД вошли такие эмигрантские организации, как Русский национальный союз участников войны генерала А.В. Туркула, «движение штабс-капитанов» И.Л. Солоневича и Российский фашистский союз К.В. Родзаевского. Основание РНФ было «последней предвоенной попыткой объединения, предпринятой правыми кругами российской политической эмиграции». Однако «не имея координирующего органа и не предприняв никаких совместных действий, кроме заявлений и нескольких собраний представителей организаций-участников, РНФ в итоге так и остался только попыткой объединения»[92].

К началу войны с Советским Союзом число русских изгнанников (не говоря уже о представителях других национальностей Советского Союза), вполне искренне желающих поучаствовать в кампании на Востоке, было довольно внушительным. Многочисленные праворадикально настроенные эмигранты, в том числе соратники фашистских и профашистских организаций, давно были одержимы идеей «Второго похода» и мечтали — неважно с чьей помощью — вновь оказаться на Родине, чтобы перестроить ее в соответствии со своими убеждениями (порой довольно курьезными).

Один из идеологов этой части русских эмигрантов, Михаил Михайлович Гротт-Спасовский, на страницах печатного органа Всероссийской национал-революционной партии — журнала «Фашист» — писал: «Пусть немцы освобождают Украину. Пусть японцы освобождают Дальний Восток, Сибирь. Пусть еще кто-нибудь освобождает наш Север или Прикаспий и т. д. Буквально все способы и все средства хороши для разгрома СССР.

— Но ведь такое освобождение связано с отторжением, с захватом, с колонизацией!.. Значит, прощай Украина, прощай Сибирь, прощай наш Север или там Прикаспий! — волнуются слепыши, явно играя на руку большевикам.

Все такие рассуждения о „захватах“ вздор сплошной, — мы об этом писали уже не однажды. И еще раз подчеркиваем, — когда 180-миллионный народ сбросит цепи большевиков и расправит свои плечи, поверьте, он быстро сообразит, как с кем быть… Нечего бояться расчленения России. Коли будут созданы и охранены наше общерусское национальное единство и крепкая авторитарная власть, то будет воссоздана и сохранена и Великая Россия. Мы приветствуем освобождение России по частям, — мы приветствуем всякий удар по большевикам, в какой бы форме, где бы и как бы он не проявлялся»[93].

В эмигрантской литературе порой довольно искаженно показываются мотивы участия русских эмигрантов в вооруженной и пропагандистской борьбе с Советским Союзом. Как правило, утверждается, что основная часть эмигрантов пошла на эту «сделку с совестью» вынужденно, а на самом деле — якобы «предвидела» будущее «неминуемое» поражение нацизма и не питала иллюзий в отношении истинных планов верхушки Третьего рейха[94].

О степени этого «предвидения» говорит, к примеру, следующий факт, отмеченный в дневнике имперского министра пропаганды и народного образования Йозефа Геббельса. В записи от 7 июня 1941 года Геббельс отмечает: «Солоневич предлагает свое сотрудничество. В настоящее время еще не могу его использовать, но вскоре, определенно, это будет возможно»[95]. И действительно, в ходе войны И.Л. Солоневич стал одним из самых «тиражных» и печатаемых авторов на оккупированной советской территории.

С началом войны соратники праворадикальных эмигрантских организаций предоставили свои услуги различным ведомствам Рейха, и активно включились в «борьбу с большевизмом» — кто-то с пером, а кто-то с оружием в руках. Так, в составе вооруженных подразделений, созданных под эгидой СД, служили бывший руководитель испанского очага Всероссийской фашистской партии Игорь Константинович Сахаров, глава германского отдела той же организации Сергей Никитич Иванов, начальник 1-й группы бразильского сектора Всероссийской фашистской организации князь Леонид Сергеевич Святополк-Мирский[96].

Историк Леонид Решетников справедливо указывает на то, что «большинство эмигрантов все годы между двумя мировыми войнами жили с мыслью, что им еще придется с оружием в руках бороться с большевизмом. Понимая, что самим с советской властью им не справиться… эмиграция строила планы в расчете на „возрождающуюся“ после Версаля Германию»[97].

Наиболее активной организацией профашистского толка, поставлявшей эмигрантские кадры для вооруженной, идеологической и разведывательно-диверсионной борьбы с советской властью, являлся Национально-трудовой союз нового поколения (НТСНП, впоследствии НТС), который еще в довоенные годы охотно шел на сотрудничество с разведывательными службами Японии и Польши, а с началом Второй мировой войны — Германии[98].

Советский публицист Ефим Черняк в своей книге «Жандармы истории», в главе «Эсэсовское „освобождение России“» писал: «„Обработкой“ военнопленных в германских лагерях рядом с гестаповскими камерами пыток занимались контрреволюционная эмигрантская организация „НТС“… превратившаяся в агентуру Гиммлера, и руководимые ее главарями подсобные организации»[99].

Вместе с тем сотрудничество «новопоколенцев» с Третьим рейхом шло в основном по линии абвера и пропагандистских структур. Кроме того, члены НТС, не разделяя целый ряд положений национал-социализма, старались вести «свою игру», что всегда вызывало со стороны СС настороженное отношение, вскоре перешедшее в открытую вражду. Дело закончилось тем, что в 1944 году, когда эсэсовцы подчинили себе все разведывательные и контрразведывательные структуры Германии, НТС был фактически объявлен вне закона, а многие его представители оказались в концлагерях.

Американский исследователь А. Даллин охарактеризовал НТС как «решительную и хорошо организованную группу», которая «смогла внедриться практически во все германские структуры, связанные с русским вопросом… Но русские национальные интересы, как их видел НТС, взяли вверх над приспособленчеством, что привело к конфликту с гестапо и к аресту руководителей НТС летом 1944 года»[100]. Тем не менее известно, что несколько «новопоколенцев» служили и в подразделениях СД. В их числе были сотрудники «Цеппелина» — Николай Николаевич Рутыч (Рутченко) и Игорь Леонидович Юнг[101].

Несмотря на то что в первые месяцы войны более широкие возможности в деле использования эмигрантских кадров имелись не у СС, а у других ведомств и структур (вермахта, Министерства пропаганды, Министерства по делам оккупированных восточных территорий и т. д.), эсэсовцы не собирались отказываться от проведения «своей линии» в вопросе организации коллаборационизма на советских территориях. Более того, в планы СС входило полное подчинение русских коллаборационистских структур. Бывший сотрудник отдела пропаганды вермахта В. Штрик-Штрикфельдт свидетельствует, что летом 1942 года полковник К. фон Штауфенберг предупреждал его, что «СС, несмотря на свою теорию об унтерменшах, без стеснения пойдет по пути использования людей. И если Гиммлер возьмется за русское освободительное движение, он привлечет для СС и сотни тысяч русских. Одни поверят обещаниям, другие пойдут по бесхарактерности или из карьеризма»[102].

И действительно, как констатирует современный американский исследователь П. Биддискомб, «с началом войны служба внешней разведки СС начала предпринимать собственные попытки использования агентуры по ту сторону Восточного фронта, невзирая на то, что это предусматривало тесные контакты с русскими „недочеловеками“. В течение войны целый ряд параноидальных расистских эсэсовских аксиом были нивелированы…»[103]

Таким образом, вопреки распространенному мнению, русские эмигранты без особого труда могли включиться в работу (пропагандистскую, разведывательную, диверсионную и т. п.) на оккупированных территориях, разумеется, при условии изъявления лояльности в отношении нацистских властей. В тот момент речь еще не шла о привлечении национальных кадров непосредственно к вооруженной борьбе с СССР, т. к. высшее германское военно-политическое руководство отрицательно относилось к подобной перспективе. Впрочем, историк С.Г. Чуев справедливо отмечает: «Все измышления и указания гитлеровского руководства о недопущении эмигрантов к борьбе на Восточном фронте попросту игнорировались инстанциями на местах. Армейские структуры, органы абвера и СД активно использовали белоэмигрантов в своих целях.»

Вербовку эмигрантов для работы в интересах Службы безопасности и абвера осуществляли, в частности, ведомство генерала В.В. Бискупского, находившееся под плотным контролем СД, и созданное по его «образу и подобию» Управление делами русских эмигрантов во Франции (Vertrauensstelle der Russischen Emigranten in Frankreich)[104]. Использовались и другие каналы.

Таким образом, с первых лет существования НСДАП русские эмигранты приняли самое активное участие в становлении партии Гитлера, и хотя в последующем отношения между нацистами и выходцами из России несколько охладели, определенная часть бывших поданных Российской Империи связала себя узами сотрудничества с Третьим рейхом, полагая, что союз с немцами спасет их Отечество от большевиков и евреев. Безусловно, эмигранты не могли не видеть, сколь резкие заявления иногда делают лидеры НСДАП относительно славян. Однако данные сентенции часто воспринимались ими в смысле одного политического мнения, не определяющего общую стратегию Рейха, в которой, как думали они, главенствует тезис о беспощадной борьбе с «еврейским большевизмом» и сталинской системой, что само по себе исключало решение «славянского вопроса» или по крайней мере делало его вторичным на фоне еврейской проблемы.

Из статьи Ивана Ильина «Национал-социализм» (1933 год)

Европа не понимает национал-социалистического движения. Не понимает и боится. И от страха не понимает еще больше. И чем больше не понимает, тем больше верит всем отрицательным слухам, всем россказням «очевидцев», всем пугающим предсказателям. Леворадикальные публицисты чуть ли не всех европейских наций пугают друг друга из-за угла национал-социализмом и создают настоящую перекличку ненависти и злобы. К сожалению, и русская зарубежная печать начинает постепенно втягиваться в эту перекличку; европейские страсти начинают передаваться эмиграции и мутить ее взор. Нам, находящимся в самом котле событий, видящим все своими глазами, подверженным всем новым распоряжениям и законам, но сохраняющим духовное трезвение, становится нравственно невозможным молчать. Надо говорить, и говорить правду. Но к этой правде надо еще расчистить путь…

Прежде всего, я категорически отказываюсь расценивать события последних трех месяцев в Германии с точки зрения немецких евреев, урезанных в их публичной правоспособности, в связи с этим пострадавших материально или даже покинувших страну. Я понимаю их душевное состояние, но не могу превратить его в критерий добра и зла, особенно при оценке и изучении таких явлений мирового значения, как германский национал-социализм. Да и странно было бы, если бы немецкие евреи ждали от нас этого. Ведь коммунисты лишили нас не некоторых, а всех и всяческих прав в России; страна была завоевана, порабощена и разграблена; полтора миллиона коренного русского населения вынуждено было эмигрировать; а сколько миллионов русских было расстреляно, заточено, уморено голодом… И за 15 лет этого ада не было в Германии более пробольшевистских газет, как газеты немецких евреев — «Берлинер Тагеблатт», «Фоссише Цейтунг» и «Франкфуртер Цейтунг». Газеты других течений находили иногда слово правды о большевиках. Эти газеты — никогда. Зачем они это делали? Мы не спрашиваем. Это их дело. Редакторы этих газет не могли не отдавать себе отчета в том, какое значение имеет их образ действия и какие последствия он влечет за собою и для национальной России, и для национальной Германии… Но наша русская трагедия была им чужда; случившаяся же с ними драматическая неприятность не потрясает нас и не ослепляет. Германский национал-социализм решительно не исчерпывается ограничением немецких евреев в правах. И мы будем обсуждать это движение по существу — и с русской национальной, и с общечеловеческой (и духовной, и политической) точки зрения.

Во-вторых, я совершенно не считаю возможным расценивать новейшие события в Германии с той обывательско-ребячьей, или, как показывают обстоятельства, улично-провокаторской точки зрения, — «когда» именно и «куда» именно русские и германские враги коммунизма «начнут совместно маршировать». Не стоит обсуждать этого вздора. Пусть об этом болтают скороспелые политические младенцы; пусть за этими фразами укрываются люди темного назначения. Помешать им трудно; рекомендуется просто не слушать их соблазнительную болтовню. Их точка зрения не может служить для нас мерилом.

Наконец, третье и последнее. Я отказываюсь судить о движении германского национал-социализма по тем эксцессам борьбы, отдельным столкновениям или временным преувеличениям, которые выдвигаются и подчеркиваются его врагами. То, что происходит в Германии, есть огромный политический и социальный переворот; сами вожди его характеризуют постоянно словом «революция». Это есть движение национальной страсти и политического кипения, сосредоточившееся в течение 12 лет, и годами, да, годами лившее кровь своих приверженцев в схватках с коммунистами. Это есть реакция на годы послевоенного упадка и уныния: реакция скорби и гнева. Когда и где такая борьба обходилась без эксцессов? Но на нас, видевших русскую советскую революцию, самые эти эксцессы производят впечатление лишь гневных жестов или отдельных случайных некорректностей. Мы советуем не верить пропаганде, трубящей о здешних «зверствах», или, как ее называют, «зверской пропаганде». Есть такой закон человеческой природы: испугавшийся беглец всегда верит химерам своего воображения и не может не рассказывать о чуть-чуть не настигших его «ужасных ужасах». Посмотрите, не живет ли Зеверинг, идейный и честный социал-демократический вождь, на свободе в своем Билефельде? Тронули ли национал-социалисты хоть одного видного русского еврея-эмигранта? Итак, будем в суждениях своих справедливы. Те, кто жили вне Германии или наезжали сюда для обывательских дел и бесед, не понимают, из каких побуждений возникло национал-социалистическое движение. Весь мир не видел и не знал, сколь неуклонно и глубоко проникала в Германию большевистская отрава. Не видела и сама немецкая масса. Видели и знали это только три группы: коминтерн, организовывавший все это заражение; мы, русские зарубежники, осевшие в Германии; и вожди германского национал-социализма. Страна, зажатая между Версальским договором, мировым хозяйственным кризисом и перенаселением, рационализировавшая свою промышленность и добивающаяся сбыта, пухла от безработицы и медленно сползала в большевизм. Массовый процесс шел сам по себе; интеллигенция большевизировалась сама по себе. Коминтерн на каждой конференции предписывал удвоить работу и торжествующе подводил итоги. Ни одна немецкая партия не находила в себе мужества повести борьбу с этим процессом; и когда летом 1932 года обновившееся правительство заявило, что оно «берет борьбу с коммунизмом в свои руки», и никакой борьбы не повело, и заявлением своим только ослабило или прямо убило частную противокоммунистическую инициативу, — то процесс расползания страны пошел прямо ускоренным путем. Реакция на большевизм должна была прийти. И она пришла. Если бы она не пришла, и Германия соскользнула бы в обрыв, то процесс общеевропейской большевизации пошел бы полным ходом. Одна гражданская война в Германии (а без упорной, жестокой, бесконечно кровавой борьбы немцы не сдались бы коммунистам!) нашла бы себе немедленный отклик в Чехии, Австрии, Румынии, Испании и Франции. А если бы вся организаторская способность германца, вся его дисциплинированность, выносливость, преданность долгу и способность жертвовать собою — оказались в руках у коммунистов, что тогда? Я знаю, что иные враги немцев с невероятным легкомыслием говаривали даже: «что же, тем лучше»… Как во время чумы: соседний дом заражен и вымирает; ну что же из этого? Нам-то что? Слепота и безумие доселе царят в Европе. Думают о сегодняшнем дне, ждут новостей, интригуют, развлекаются; от всего урагана видят только пыль и бездну принимают за простую яму. Что сделал Гитлер? Он остановил процесс большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе. Этот процесс в Европе далеко еще не кончился; червь будет и впредь глодать Европу изнутри. Но не по-прежнему. Не только потому; что многие притоны коммунизма в Германии разрушены; не только потому, что волна детонации уже идет по Европе; но главным образом потому, что сброшен либерально-демократический гипноз непротивленчества. Пока Муссолини ведет Италию, а Гитлер ведет Германию — европейской культуре дается отсрочка. Поняла ли это Европа? Кажется мне, что нет… Поймет ли это она в самом скором времени? Боюсь, что не поймет… Гитлер взял эту отсрочку прежде всего для Германии. Он и его друзья сделают все, чтобы использовать ее для национально-духовного и социального обновления страны. Но взяв эту отсрочку, он дал ее и Европе. И европейские народы должны понять, что большевизм есть реальная и лютая опасность; что демократия есть творческий тупик; что марксистский социализм есть обреченная химера; что новая война Европе не по силам, — ни духовно, ни материально, и что спасти дело в каждой стране может только национальный подъем, который диктаториально и творчески возьмется за «социальное» разрешение социального вопроса. До сих пор европейское общественное мнение все только твердит о том, что в Германии пришли к власти крайние расисты, антисемиты; что они не уважают права; что они не признают свободы; что они хотят вводить какой-то новый социализм; что все это «опасно» и что, как выразился недавно Георг Бернгард (бывший редактор «Фоссише Цейтунг»), эта глава в истории Германии, «надо надеяться, будет короткой»… Вряд ли нам удастся объяснить европейскому общественному мнению, что все эти суждения или поверхностны, или близоруки и пристрастны. Но постараемся же хоть сами понять правду Итак, в Германии произошел законный переворот. Германцам удалось выйти из демократического тупика, не нарушая конституции. Это было (как уже указывалось в «Возрождении») легальное самоупразднение демократически-парламентского строя. И в то же время это было прекращением гражданской войны, из года в год кипевшей на всех перекрестках. Демократы не смеют называть Гитлера «узурпатором»; это будет явная ложь. Сторонники правопорядка должны прежде всего отметить стремительное падение кривой политических убийств во всей стране. Сторонники буржуазно-хозяйственной прочности должны вдуматься в твердые курсы и оживленные сделки на бирже. И при всем этом то, что происходит в Германии, есть землетрясение или социальный переворот. Но это переворот не распада, а концентрации; не разрушения, а переустройства; не буйно-расхлестанный, а властно дисциплинированный и организованный; не безмерный, а дозированный. И что более всего замечательно, — вызывающий во всех слоях народа лояльное повиновение. «Революционность» состоит здесь не только в ломающей новизне, но и в том, что новые порядки нередко спешно применяются в виде административных распоряжений и усмотрений, до издания соответствующего закона; отсюда эта характерная для всякой революции тревога и неуверенность людей ни в пределах их правового «статуса» вообще, ни даже просто в сегодняшнем дне. Однако эти административные распоряжения быстро покрываются законами, которые обычно дают менее суровые, более жизненные и более справедливые формулы. Это во-первых.

Во-вторых, эти новые распоряжения и законы, изливающиеся потоком на страну, касаются только публичных прав, а не частных или имущественных. В них нет никакой экспроприирующей тенденции, если не считать опорочения прав, приобретенных спекулянтами во время инфляции и возможного выкупа земель, принадлежащих иностранным подданным. О социализме же в обычном смысле этого слова — нет и речи. То, что совершается, есть великое социальное переслоение; но не имущественное, а государственно-политическое и культурно-водительское (и лишь в эту меру — служебно-заработанное). Ведущий слой обновляется последовательно и радикально. Отнюдь не весь целиком; однако, в широких размерах. По признаку нового умонастроения; и в результате этого — нередко в сторону омоложения личного состава. Удаляется все, причастное к марксизму, социал-демократии и коммунизму; удаляются все интернационалисты и большевизаны; удаляется множество евреев, иногда (как, например, в профессуре) подавляющее большинство их, но отнюдь не все. Удаляются те, кому явно неприемлем «новый дух». Этот «новый дух» имеет и отрицательные определения и положительные. Он непримирим по отношению к марксизму, интернационализму и пораженческому бесчестию, классовой травле и реакционной классовой привилегированности, к публичной продажности, взяточничеству и растратам.

По отношению к еврейству этой непримиримости нет: не только потому; что частное предпринимательство и торговля остаются для евреев открытыми; но и потому; что лица еврейской крови (принимают во внимание два деда и две бабки, из коих ни один не должен быть евреем), правомерно находившиеся на публичной службе 1 августа 1914 года; или участвовавшие с тех пор в военных операциях; потерявшие отца или сына в бою или вследствие ранения; или находящиеся на службе у религиозно-церковных организаций — не подлежат ограничению в правах публичной службы (указ от 8 мая с.г.). Психологически понятно, что такие ограниченные ограничения воспринимаются евреями очень болезненно: их оскорбляет самое введение презумпции не в их пользу — «ты неприемлем, пока не показал обратного»; и еще «важна не вера твоя, а кровь». Однако одна наличность этой презумпции заставляет признать, что немецкий еврей, доказавший на деле свою лояльность и преданность германской родине, — правовым ограничениям (ни в образовании, ни по службе) не подвергается.

«Новый дух» национал-социализма имеет, конечно, и положительные определения: патриотизм, вера в самобытность германского народа и силу германского гения, чувство чести, готовность к жертвенному служению (фашистское «sacrificio»), дисциплина, социальная справедливость и внеклассовое, братски-всенародное единение. Этот дух составляет как бы субстанцию всего движения; у всякого искреннего национал-социалиста он горит в сердце, напрягает его мускулы, звучит в его словах и сверкает в глазах. Достаточно видеть эти верующие, именно верующие лица; достаточно увидеть эту дисциплину, чтобы понять значение происходящего и спросить себя: «да есть ли на свете народ, который не захотел бы создать у себя движение такого подъема и такого духа?..» Словом — этот дух, роднящий немецкий национал-социализм с итальянским фашизмом. Однако не только с ним, а еще и с духом русского белого движения. Каждое из этих трех движений имеет несомненно свои особые черты, черты отличия. Они объясняются и предшествующей историей каждой из трех стран, характером народов и размерами наличного большевистского разложения (1917 г. в России, 1922 г. в Италии, 1933 г. в Германии), и расово-национальным составом этих трех стран. Достаточно вспомнить, что белое движение возникло прямо из неудачной войны и коммунистического переворота, в величайшей разрухе и смуте, на гигантской территории, в порядке героической импровизации. Тогда как фашизм и национал-социализм имели 5 и 15 лет собирания сил и выработки программы; они имели возможность подготовиться и предупредить коммунистический переворот; они имели пред собою опыт борьбы с коммунизмом в других странах; их страны имеют и несравненно меньший размер и гораздо более ассимилировавшийся состав населения. А еврейский вопрос стоял и ставился в каждой стране по-своему. Однако основное и существенное единит все три движения; общий и единый враг, патриотизм, чувство чести, добровольно-жертвенное служение, тяга к диктаториальной дисциплине, к духовному обновлению и возрождению своей страны, искание новой социальной справедливости и непредрешенчество в вопросе о политической форме. Что вызывает в душе священный гнев? чему предано сердце? к чему стремится воля? чего и как люди добиваются? — вот что существенно. Конечно, германец, итальянец и русский — болеют каждый о своей стране и каждый по-своему; но дух одинаков и в исторической перспективе един. Возможно, что национал-социалисты, подобно фашистам, не разглядят этого духовного сродства и не придадут ему никакого значения; им может помешать в этом многое, и им будут мешать в этом многие. Но дело прежде всего в том, чтобы мы сами верно поняли, продумали и прочувствовали дух национал-социалистического движения. Несправедливое очернение и оклеветание его мешает верному пониманию, грешит против истины и вредит всему человечеству. Травля против него естественна, когда она идет от коминтерна; и противоестественна, когда она идет из небольшевистских стран.

Дух национал-социализма не сводится к «расизму». Он не сводится и к отрицанию. Он выдвигает положительные и творческие задачи. И эти творческие задачи стоят перед всеми народами. Искать путей к разрешению этих задач обязательно для всех нас. Заранее освистывать чужие попытки и злорадствовать от их предчувствуемой неудачи — неумно и неблагородно. И разве не клеветали на белое движение? Разве не обвиняли его в «погромах»?

Разве не клеветали на Муссолини? И что же, разве Врангель и Муссолини стали от этого меньше? Или, быть может, европейское общественное мнение чувствует себя призванным мешать всякой реальной борьбе с коммунизмом, и очистительной, и творческой, — и ищет для этого только удобного предлога? Но тогда нам надо иметь это в виду…

См.: «Возрождение» (Париж). 17 мая 1933 г. № 2906. С. 2–3.

Из книги И.Л. Солоневича «Россия и гитлеризм» (1938 год)

Для нас, русских, как впрочем и для всего остального мира, гитлеровский режим в Германии имеет две стороны, которые и противники и сторонники его путают безнадежно. Этот режим мы можем рассматривать с двух точек зрения.

1. Этот режим привел к чрезвычайному усилению Германии. Из разбитой в войне, ограбленной в Версале, опутанной долгами, раздираемой борьбой партий, наводненной агентурой Кремля и безоружной страны Германия в фантастически короткий срок, правда с огромными усилиями, восстановила и свою суверенность, и свою экономику, и свою вооруженную силу. Да, масла не хватает, но есть пушки. Мы, русские, очень хорошо знаем, что иногда при нехватке пушек не хватает не только масла, но и хлеба — у нас пушек не хватило. Никакой режим, противоречащий желаниям народных масс, не может создать сильного государства. Гитлеровский режим и формально, в результате целого ряда выборов, которые проходили по всем правилам веймарской конституции, и по существу — в результате огромного усиления Германии, необходимо признать режимом, целиком и полностью отвечающим интересам немецкого народа.

2. Всякое усиление всякого государства неизбежно вызывает опасения его соседей. Ведь недаром выросла английская система, благодаря которой Англия всегда выступала против сильнейшей державы на континенте. Все прошлое столетие сильнейшей державой на континенте была Россия, и английская политика неизменно направлялась против нас. Обязаны ли были мы считаться с опасениями Англии и сокращать свою военную мощь? Мы не были обязаны и мы не считались. Мы не считались даже и с договорами. По Парижскому договору, закончившему Крымскую войну, мы обязались не держать в Черном море военного флота. Во время франко-прусской войны Россия наплевала на этот договор и стала строить корабли, т. е. сделала то же самое, что сделала Германия по отношению к Версальскому договору. С Парижским договором мы поступили как с клочком бумаги — так же, как поступила с Версальским Германия. Англия с такой же легкостью наплевала на обязательства, данные ею во время войны арабам, отчего возмущенный полковник Лоуренс ушел в отставку. Польша с самого высокого дерева плюет на права национальных меньшинств, и в особенности русского, закрепленные целым рядом договоров. И вообще от всех этих вильсоновских и версальских либерально-пацифистских знамен остались только портянки, да и то рваные. Не нужно становиться в позу готтентотского моралиста и утверждать, что ежели Иванов силен, то это хорошо, ежели Смит силен — это тоже хорошо, но ежели силен Шмидт, то он прохвост, нарушитель договоров, империалист и вместо пива пьет невинную ритуальную еврейскую кровь.

3. Всякое усиление всякого государства таит в себе опасность для его соседа. Советская власть является для Польши лучшим из всех мыслимых соседей, ибо она обеспечивает слабость России. В известной степени усиление Германии опасно и для нас. И именно на этой опасности, на струнах нашей боязни за судьбы грядущей России играют наши доморощенные политики обоих вероисповеданий, как православного, так и иудейского. Вот именно здесь медвежья болезнь подавляюще преобладает над доводами истории, географии и логики.

Само собой разумеется: тот факт, что в мировую войну Германия являлась нашим врагом, сейчас не имеет ровно никакого значения. Таким же врагом она была и Италии, что не мешает существованию римско-берлинской оси. В 1905 году Германия обеспечивала нам дружественный нейтралитет, а Япония субсидировала революционное движение. В мировую войну мы сняли все войска с Дальнего Востока, а революционное движение субсидировала Германия. Все меняется в этом мире… но все-таки до мировой войны мы имели больше ста лет очень мирных и очень дружественных отношений с Германией.

Россия не является соседом Германии. Для того, чтобы овладеть Украиной надолго, т. е. на срок, превышающий длительность существования советской власти, нужно раньше и тоже надолго ликвидировать Польшу и Чехословакию, имея в тылу Францию и Англию и перед собой всю остальную послебольшевистскую Россию, которая за воссоздание своего единства и своей мощи будет драться, если нужно, десятилетиями, а если придется, то и веками. Это очень невеселая перспектива. Но она невесела для обеих сторон. Очень плохую услугу обеим сторонам оказывают те люди, которые толкают Германию к этой перспективе. В числе этих людей есть много русских. Эти русские, сами того не ведая (а может быть и ведая), кладут свои очень увесистые гири на антирусскую чашу весов. По существу, «русский вопрос» в Германии еще не решен. Есть различные высказывания и есть разные точки зрения, но окончательной линии еще нет. И в каком именно виде она сложится — еще неизвестно… Может быть — при наличии в тылу сильной национальной России — и колонии окажутся доступнее, чем сейчас.

См.: ГАРФ.Ф. 5853, oп. 1, д.65,лл. 188–189