В книге об отважном советском разведчике Рихарде Зорге рисуется обстановка целого десятилетия (1934–1944 гг.), в которой действовала антифашистская организация Рихарда Зорге, защищавшая интересы Советской страны.

Автор на основе документального материала показывает драматические ситуации разведывательной деятельности этой организации в Японии, создает яркий образ бесстрашного человека, кристально чистого коммуниста, патриота нашей Родины — Рихарда Зорге.

Эта книга — результат усилий не только автора М. Колесникова, но и целого коллектива журналистов, переводчиков, работников архивов. Использованы воспоминания соратников Зорге, людей, близко знавших его.

Издательство просит читателей присылать свои отзывы об этой книге и предложения по адресу:

Москва, К-160, Военное издательство.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ МАКСА КЛАУЗЕНА

Простившись с Рихардом, Макс Клаузен вернулся в Красный Кут, чтобы уволиться и забрать Анну.

Анна запротестовала: она никуда не хочет уезжать! Ей нравится в степном краю. Спокойствие, тишина. Завелось кое-какое хозяйство: овцы, куры, которых дали от МТС. Чего еще? В годы неустроенной шанхайской жизни именно так рисовалась ей семейная идиллия. И теперь не верилось, что нужно снова возвращаться в мир, полный опасностей, где все держится на каких-то случайностях, где само существование представляется непрочным, зыбким. Когда людям под сорок, они должны позаботиться о тихом пристанище, осесть на одном месте. Ее долго преследовали кошмарные сны: пустынные, словно вымершие, улицы Шанхая, Мукдена, Кантона; воронье, а на деревьях висят обезглавленные люди… Она заново переживала ужасы прежней жизни, просыпалась в ознобе, а потом до утра лежала с открытыми глазами. Мирное блеяние овец успокаивало ее, постепенно все становилось на свое место, обретало устойчивость, реальность. Прочь, прочь, тяжелые видения! Пусть прошлое не вернется никогда…

И сколько Макс ни доказывал, что долг есть долг и что он как коммунист обязан… она не могла так легко бросить все, с чем уже успела сродниться, и сломя голову ринуться в опасное приключение.

В конце концов договорились, что в Токио она приедет несколько позже, когда Макс там устроится. Перед расставанием три недели провели в доме отдыха под Москвой.

В сентябре Макс уехал. Стремясь запутать иностранную контрразведку, он отправляется сначала во Францию, затем — в Англию, Австрию, снова возвращается во Францию. Из Гавра на пассажирском пароходе покидает Европу. Впереди — Америка!

Макс очень волновался. Морская полиция могла задержать и на пароходе, и при таможенном осмотре в Нью-Йорке. Больше всего пугал предстоящий визит в германское генеральное консульство на американской земле: там сидят дотошные немецкие чиновники. Станут наводить справки, делать запросы, уточнять. Почему уехал из Германии, где пропадал все последние годы? Не служил ли Макс Клаузен на трехмачтовой шхуне, которая в 1927 году совершила рейс в Мурманск?.. У фашистов цепкая память. Макс Клаузен боролся тогда за улучшение социального положения моряков и был хорошо известен на флоте, в каждом порту его встречали добрые друзья.

Теперь ему нужно без всяких злоключений пересечь два океана. Два океана!.. Следует только вдуматься в эти слова… Два океана и целый материк — Америка… Из Нью-Йорка до Сан-Франциско придется добираться на поезде. Но об этом пока рано думать. Главное — не вызвать подозрений у морской полиции.

Бесконечные океанские мили. Клаузен старался отсиживаться в каюте, ссылаясь на то, что плохо переносит качку. Нашлись сочувствующие, докучали за обедом, предлагали испытанные средства от морской болезни. Макс злился, нервничал.

И наконец — Сан-Франциско, борт парохода «Тацуте мару». Великий, или Тихий… Испытанный моряк Клаузен с наслаждением дышал океанскими ветрами. Он повеселел, охотно заводил знакомства и даже в самую свирепую качку не уходил с палубы. Знакомства пригодятся в Токио. У коммерсантов своя солидарность, степенный Клаузен им импонировал: сразу видно — деловой человек, знает цены, разбирается в тарифах! Давно ли Макс по указанию директора МТС налаживал радиотелефонную связь между МТС и тракторными бригадами?.. Фотография Макса красовалась на Доске ударников. Степной городок Красный Кут, села Гусенбах, Рекорд, Ильинка, Воскресенка, ерики, заросшие молочаем, бескрайняя ширь, запах спелой пшеницы… А перед глазами встает вздыбленный тайфунами океан. Гонолулу, остров Оаху и еще какие-то острова и атоллы, над которыми качаются кокосовые пальмы. Немыслимые расстояния отделяют его от Анни, от тракторных бригад, от тихого городка на самом берегу Волги — Энгельса, от всей той жизни, которая ему, так же как и Анни, пришлась по вкусу… Но как-то получается так, что всюду, куда бы ни занесла его судьба, он оказывается в своей стихии и не тужит о прошлом. А вообще-то они с Анни рождены для мирной тихой жизни.

В Иокогаме на таможне к нему никто не придирался. Вскоре он уже был в Токио, в отеле «Сано», а вечером, как и положено добропорядочному немцу, отправился в немецкий клуб поиграть в скат, выпить кружку пива, закусить сосисками.

Ему не терпелось встретиться с Рихардом. Но до условленного дня — вторника — было еще далеко, а где находится бар «Гейдельберг» — место их свидания, Клаузен не знал.

Немецкий клуб располагался неподалеку от гостиницы. От портье Клаузен узнал, что сегодня там будет большой вечер берлинцев.

Каково же было изумление Макса, когда первым, кого он встретил в коридоре клуба, был Рихард Зорге! Рихард, во фраке и цилиндре, изящный, с ослепительной улыбкой, бойко торговал сосисками, зазывал почтенных гостей. Заметив Макса, он не переменился в лице, а только раскланялся с ним, как и со всеми, пожал руку, а потом негромко сказал: «Тебя представит мне третье лицо. Жди». Вскоре президент клуба действительно представил их друг другу. Улучив минуту, они договорились, что встречаться будут в ресторане «Фледермаус», принадлежавшем немцу Бирке. Этот ресторанчик посещала только избранная публика, немецкий бомонд.

Рихард свел Макса с Вукеличем. На электричке Макс и Бранко отправились в тот район, где проживали Вукеличи. Двухэтажный типичный японский дом стоял на горе, и Макс сразу оценил это обстоятельство с точки зрения радиоспециалиста: наружную антенну можно не устраивать! Эдит, по обыкновению, встретила гостя не очень дружелюбно. Радиостанция была развернута на втором этаже. Здесь Клаузен, удивляясь и радуясь, нашел свой старый передатчик, который монтировал еще в Китае. Значит, техника действует!

Но был еще один передатчик — громоздкое сооружение ватт на сто, как догадался Макс — произведение рук незадачливого конструктора Бернгарда. Этот передатчик следовало немедленно уничтожить! Если такую махину обнаружит полиция…

Так как Бранко собирался в воскресный день побывать наконец у священной горы Фудзи и пригласил на экскурсию Макса, то решили передатчик разобрать, погрузить в два рюкзака, а потом выбросить в озеро Кавагутиго.

И вот, оставив машину, «туристы», сгибаясь под тяжестью набитых до отказа рюкзаков, пробирались к озеру. Все шло хорошо. Но дежурному полицейскому два иностранца показались подозрительными. Он решил их задержать. «Что в рюкзаках?» Все было кончено… Так, во всяком случае, думал Макс. Вукелич не потерял хладнокровия. Он уже освоился в Японии и знал местные порядки. В частности, полицейским строго воспрещалось распивать спиртное с иностранцами. Вукелич широко улыбнулся и ответил: «Сакэ, биру…» Он схватил полицейского за рукав и пытался усадить на траву, как бы для того чтобы распить с ним бутылочку. Перепуганный полицейский замотал головой и поспешно ушел. Передатчик бросили в озеро Кавагутиго, близ горы Фудзи. Там он лежит на дне до сих пор. Рихарду сначала не хотели ничего рассказывать, боясь его гнева. Но не удержались и рассказали. Зорге рассердился не на шутку.

Решили смонтировать несколько портативных передатчиков и приемников, так как сеансы связи в целях безопасности следовало проводить из разных мест. Такими пунктами для начала должны были стать квартиры Вукелича, Зорге и самого Клаузена.

Но поскольку Рихард и Макс жили в отелях, то возникла необходимость перебраться в отдельные домики. Детали для радиоаппаратуры Макс с большими предосторожностями приобретал в разных районах Токио и Иокогамы.

Макс приехал в Японию 28 ноября 1935 года. Официально он зарегистрировался в посольстве как представитель немецких деловых кругов. Его солидная фигура внушала доверие, он весь был на виду, аккуратно посещал немецкий клуб и платил взносы. Типичный бюргер времен Веймарской республики! Каждый, глядя на него, наверное, думал: вот она, здоровая основа великой немецкой нации! Такой, конечно же, кроме библии и газет, ничего не читает.

Но пора было подумать о прикрытии, так как всякий праздношатающийся иностранец вызывает подозрение у японских властей.

В Токио немец Хельмут Кетель держал ресторан, куда Макс иногда заглядывал. Кетель общался с неким Фёрстером, который на полпути между Токио и Иокогамой обосновал маленькую мастерскую по производству гаечных ключей. Фёрстер был накануне финансового краха, так как английские ключи, по-видимому, плохо подходили к японским гайкам. Тут-то владелец ресторана и познакомил его с Максом. Клаузен согласился стать компаньоном Фёрстера, внес свой пай. По старой памяти Макс решил также заняться продажей мотоциклов «Цюндап». Чтобы поддержать «Инженерную компанию Ф. и К.», Зорге купил первый мотоцикл. Он любил быструю езду, и мотоцикл был кстати. Как мы узнаем позже, это для Рихарда было роковое приобретение: лучше уж обходился бы он без мотоцикла! Вскоре фирма стала процветать: каждый из немецкой колонии по примеру Зорге счел долгом поддержать земляков Клаузена и Фёрстера, обзавелся новеньким мотоциклом. Иностранные журналисты также сделались клиентами «Инженерной компании».

После долгих поисков Рихарду удалось подыскать небольшой двухэтажный дом в районе Адзабуку по улице Нагасакимаси, 30. Дом был довольно-таки невзрачным, каким-то заброшенным. Раздвижные стены — фусумы, балкончик, на полу — циновки (татами). Это был как раз такой дом, который соответствовал положению корреспондента. Пробираться сюда приходилось вдоль высокой глинобитной стены по переулочку шириной в два метра. Дома Рихард бывал редко, приходил сюда спать. Внизу находилась столовая, ванна и кухня. Наверх вела крутая деревянная лестница. Тут находился рабочий кабинет. В кабинете с левой стороны стоял большой письменный стол. Посреди кабинета — стол поменьше. У стены — диван. Циновки были покрыты ковром.

Рано утром приходила работница, женщина лет пятидесяти, маленькая японка, которую Рихард называл Онна-сан; она готовила ванну, наводила порядок. Вечером уходила домой. Иногда она готовила обед. Но обычно Зорге обедал в ресторане или у друзей.

Максу у Зорге нравилось: «У Рихарда была настоящая холостяцкая квартира, в которой царил беспорядок. Но Рихард хорошо знал, где что лежит. Я должен сказать, что у него было очень уютно. Было видно, что он много работал. Он всегда был занят и любил работу. У него был простой книжный стеллаж, на котором стояли книги. Дверь из рабочего кабинета вела в его спальню. У него не было кровати, он спал на японский манер на разостланном на полу матраце».

Сам Рихард в письмах к жене описывал свое жилище так: «Я живу в небольшом домике, построенном по здешнему типу, совсем легком, состоящем главным образом из раздвигаемых окон, на полу плетеные коврики. Дом совсем новый и даже современнее, чем старые дома, и довольно уютен.

Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все нужное; варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно… Если я печатаю на своей машинке, то это слышат почти все соседи. Если это происходит ночью, то собаки начинают лаять, а детишки — плакать. Поэтому я достал себе бесшумную машинку, чтобы не тревожить все увеличивающееся с каждым месяцем детское население по соседству».

Клаузен также снял двухэтажный дом на Синрюдо-тё № 12, в Адзабуку. Стены на метр в вышину были облицованы панелями, за которыми Макс устроил тайник для передатчика. Над тайником повесил большой портрет Гитлера, чтобы выглядеть благонадежным в глазах японской полиции. «У меня в жилой комнате висел портрет Гитлера, на который Рихард плевал каждый раз, как только входил туда…»

Друзья могли поздравить себя: они обзавелись жилищем, изолированным от внешнего мира! Но скоро наступило разочарование. «Не выбирай дом, а выбирай соседей», — говорят японцы. Максу, как всегда, «везло»: он снял квартиру, сам того не подозревая, возле казарм гвардейского полка! Рихард его утешил: оказывается, дом Зорге находится под самым боком у районной инспекции полиции! Вид с балкона открывался как раз на это учреждение. Глинобитная стена, мимо которой Рихард вынужден был проходить всякий раз, принадлежала, по всей вероятности, полицейскому участку. Полицейские признали германского корреспондента и при встрече всегда его приветствовали.

Передатчик и приемник, смонтированные Максом, умещались в обычном портфеле. Передатчик легко и быстро можно было разобрать на детали. Для большей конспирации Макс некоторые детали размещал в разных квартирах, колебательный контур носил в кармане.

Связь с Центром удалось установить в феврале 1936 года. Зорге разрешили для шифровальной работы использовать менее загруженного Клаузена. Ничего нельзя было записывать, все приходилось держать в голове. Передачи велись в зависимости от срочности и главным образом ночью, так как в ночное время короткие волны проходят лучше. Иногда начало радиограммы Макс передавал с чьей-нибудь квартиры, а конец — с автомашины, отъехав подальше от Токио. Или же радиограмма передавалась с одного места, но в два разновременных сеанса. Иногда приходилось работать всю ночь напролет. Макс трудился, не щадя себя. У него был настолько обостренный слух, что даже при самых сильных атмосферных помехах он находил позывные Центра. Само собой, и позывные, и волны менялись каждый сеанс. Все это затрудняло работу японских радиопеленгаторных станций. Случалось, Зорге говорил: «Будь осторожен, особо важной и срочной информации нет. Это может полежать дня три с тем, чтобы мы были абсолютно уверены, что нас не засекли, и чтобы усыпить службу пеленгации». Однажды, расшифровав очередную радиограмму из Центра, Макс смутился. В ней говорилось: «Ты наш лучший радист. Благодарим! Желаем тебе больших успехов».

Благодарность товарищей, таких же радистов, как он сам, растрогала его. Будучи предельно скромным, он всегда расстраивался, когда к нему проявляли внимание, — ведь он работал не ради похвалы и меньше всего думал о наградах. Да он и не получал их.

В радиограммах никогда не указывались подлинные фамилии членов организации. Кстати, Клаузен за все время работы ни разу не слышал от Зорге фамилий Одзаки и Мияги. Информацию давали некие «Отто» и «Джо». О том, как добывается информация, он также не имел ни малейшего представления. Даже Одзаки долгое время не знал фамилии Рихарда, а когда узнал, то решил, что это псевдоним, так как в Шанхае Рихард действовал совсем под другой фамилией. Кто такой Клаузен и имеет ли он какое-либо отношение к организации, японские товарищи не могли бы сказать. Для Центра Зорге был «Рамзай», Клаузен — «Фриц», Вукелич — «Жиголо», Одзаки — «Отто», Мияги — «Джо». Да и в разговорах между собой фигурировали только псевдонимы. Такова была дисциплина организации, и нарушать ее никто не имел права. Лишь Зорге находился в курсе всего и никогда не брал на веру информацию, полученную от своих помощников, многократно не проверив ее по другим каналам. Не то чтобы он не доверял, нет, просто он считал, что даже самого добросовестного работника могут ввести в заблуждение, дезинформировать. Все они имели дело с коварным случаем, а на случай полагаться нельзя. В Центр должны поступать сведения самого высокого качества, не вызывающие ни малейших сомнений. Добросовестность считалась девизом организации.

Макс с нетерпением ждал приезда Анны. Он скупал по ней чисто по-человечески, и ему казалось, что жизнь станет полнокровней, интересней, если рядом будет его Анни. И вдруг ему сообщили радиограммой, что Анна выехала в Шанхай. Это было в мае 1936 года. Захватив пленки с информацией для передачи курьеру, Макс из Нагасаки выехал в Шанхай.

И все-таки Анна опередила его: она уже несколько недель жила в Шанхае у своей старой знакомой эстонской эмигрантки Скретур — вдовы с тремя детьми.

Макс и Анна много лет состояли в гражданском браке. Но чтобы Анна могла попасть в Японию, она должна была официально стать женой Клаузена. И вот «молодые» (каждому из них по тридцать семь лет) направляются в германское консульство в Шанхае, чтобы зарегистрировать брак. Но нужны свидетели, знающие Макса и Анну. Со стороны Анны свидетель есть — вдова Скретур. А кто знает Макса в Шанхае? Клаузен колесит по городу в поисках свидетеля. И наконец встречает немца Колле, работавшего в магазине грампластинок. Колле не прочь был погулять на чужой свадьбе и согласился. Нашелся и третий свидетель. Возникло новое осложнение: в германском консульстве не хотели выдавать Анне отдельный паспорт до установления ее личности. Фашисты даже в посольствах активизировались и с подозрением относились к каждому. В лучшем случае Анну могли вписать в паспорт мужа. Но это ничего не давало, так как ее без паспорта все равно не пустили бы в Японию. Снова возникла неразрешимая проблема. Макс нашел выход: пригласил кое-кого из сотрудников консульства на свою свадьбу. Это возымело действие. Анна сразу же получила отдельный вид на жительство.

Свадьбу пышно отпраздновали в одном из лучших ресторанов.

Очутившись в Токио, Анна с иронией оглядела холостяцкое жилье Макса, выбросила старую мебель, купила новую, навела порядок, заставила Макса ходить дома в тапочках. Он был счастлив и беспрекословно подчинялся.

Рихарда она встретила как старого друга, накормила вкусным обедом, и они сразу же пустились в воспоминания. Не без лукавства она припомнила, как они танцевали в тот памятный вечер, после которого Зорге одобрил выбор Макса. Они были добрыми приятелями, и Клаузен радовался, глядя на них.