"Крупская" - читать интересную книгу автора (Кунецкая Людмила Ивановна, Маштакова Клара...)

ПЕРВАЯ РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Утром 10 января 1905 года, когда Надежда Константиновна и Владимир Ильич направлялись своим обычным маршрутом в библиотеку, они заметили быстро шедших им навстречу Луначарских. Еще издали Анатолий Васильевич прокричал: "Царь расстрелял демонстрацию! Ужасно, много убитых!"

"Мы пошли туда, — вспоминала Надежда Константиновна, — куда инстинктивно потянулись все большевики, до которых долетела весть о питерских событиях, — в эмигрантскую столовку Лепешинских. Хотелось быть вместе. Собравшиеся почти не говорили между собой, слишком все были взволнованы. Запели "Вы жертвою пали…", лица были сосредоточены. Всех охватило сознание, что революция уже началась, что порваны путы веры в царя, что теперь совсем уже близко то время, когда "падет произвол, и восстанет народ, великий, могучий, свободный…".

Здесь же, в столовой, было принято решение — послать в Россию двух представителей большевиков — В.И. Невского в Москву и Д.А. Лазуркину в Петербург. Однако денег на поездку не было. Но столь велик был подъем, что это никого не смутило. Решили собирать деньги в кафе, ресторанах, булочных, среди русских эмигрантов всех направлений, живших в Женеве. Не нашлось человека, который бы отказал в средствах на русскую революцию. Вечером все встретились у Ленина, подсчитали деньги, их вполне хватало на поездку. Надежда Константиновна сшила небольшие мешочки, куда положили деньги. В тот же вечер Невский и Лазуркина уехали на родину. Прощаясь, Надежда Константиновна сказала Лазуркиной: "Смотрите, пишите о работе, о настроениях рабочих, обо всем, что делается на местах — и о трудностях, и о достижениях". Они с Владимиром Ильичем и сами рвались в Россию, но прежде надо было подготовить и провести партийный съезд. Он намечался на апрель 1905 года.

Революция усилила разногласия между большевиками и меньшевиками. Оппортунизм последних наглядно проявлялся в их тактике, в оценке движущих сил революции. Ленин непримиримо разоблачал оппортунизм меньшевиков в своих произведениях, всей своей деятельностью. Ленин отстаивал идею гегемонии пролетариата в революции, идею авангардной роли пролетарской партии.

В обстановке огромного подъема проходил в Лондоне III съезд партии. Меньшевики не пошли на него и собрали свою конференцию в Женеве. Съезд наметил стратегический план и революционную тактику партии в буржуазно-демократическом революционном движении, принял резолюции о временном революционном правительстве, об отношении к крестьянству, к либералам. Была утверждена ленинская формулировка первого параграфа. Устава партии. Все решения съезда были проникнуты пафосом начавшейся революции.

Надежда Константиновна, принимавшая в работе съезда самое активное участие, была включена в комиссию по редактированию протоколов. Однако, когда вернулась в Женеву, эту трудную работу ей пришлось проводить одной — один из членов комиссии уехал, другого подключили к новой работе. Целыми днями сидела Круп: екая в столовой Лепешинских, встречалась с делегатами, сверяла с ними тексты выступлений, случалось, и спорила. Работа продолжалась несколько дней, с утра до вечера.

Время от времени в Женеве появлялись колоритные личности, которые не могли миновать Ульяновых.

Приезжал в Женеву один из руководителей восстания на броненосце "Потемкин" — матрос Матюшенко. Ленин расспрашивал его досконально, его интересовали все детали исторического восстания.

Много шуму наделал приезд Гапона. Он побывал во всех организациях, пришел и к большевикам. Ленин и Крупская приняли его, так как он был живым свидетелем событий в Петербурге. Надежда Константиновна в своих воспоминаниях дала меткую характеристику этому сыну богатого крестьянина в поповской рясе, человеку беспринципному, хитрому, неспособному воспринять новое, не могущему вести ежедневную кропотливую работу; как она выразилась, "поповская психология застилала ему глаза". Его бесславный политический конец был предрешен.

Владимир Ильич и Надежда Константиновна были охвачены одной мыслью — туда, в Россию, в гущу событий. Уехать сразу вдвоем было нельзя: слишком много дел не доделано. И как ни тяжело расставаться, как ни не хотелось отпускать мужа одного, пришлось Крупской задержаться. Владимир Ильич и Надежда Константиновна разобрали, рассортировали, разложили по конвертам бумаги, письма, материалы съезда. Набрался целый чемодан важнейших партийных документов, который отдали на хранение Карпинскому.

В конце октября Ленин уехал. Крупская день и ночь думала об одном: как он добрался, как устроился, как там, на родине. В начале ноября тронулась в путь и она. Внешне она как будто бы ничем не отличалась от представительниц западноевропейской интеллигенции, но было в ней все-таки что-то такое русское, что в Стокгольме за ней немедленно увязался шпик. Она не подала виду, что заметила слежку, все делала спокойно, не оглядываясь и не суетясь. Здесь до русской границы ей ничего не грозило, правда, на границе ждали неприятности, ведь полиция имела предписание арестовать ее в любом пункте, где она попытается пересечь границы Российской империи. Выручил случай. Шпик сел вместе с Надеждой Константиновной в поезд на Гельсингфорс. Революция была в разгаре, в Финляндии шли забастовки, рабочие вооружались. Вагон был битком набит, всюду собирались взволнованные группы. Крупская прислушалась — в соседнем купе говорили по-немецки, она перешла туда и вступила в разговор, шпик последовал за ней. И тут ей повезло, беседа приняла очень нужное направление. Рабочий-активист с энтузиазмом говорил об успехах революции и между прочим сказал: "Шпиков мы всех арестовали и посадили в тюрьму". Взглянув на своего соглядатая, Надежда Константиновна заметила: "Могут и новые приехать". Рабочий понял с полуслова: "Только покажите, мы его сейчас же арестуем". Поезд как раз приближался к маленькой станции, где стоял одну минуту. Шпик поспешил выйти из вагона.

О приезде в Петербург Крупская вспоминает: "Четыре года почти прожила я за границей и смертельно стосковалась по Питеру. Он теперь весь кипел, я это знала, и тишина Финляндского вокзала, где я сошла с поезда, находилась в таком противоречии с моими мыслями о Питере и революции, что мне вдруг показалось, что я вылезла из поезда не в Питере, а в Парголове.

Смущенно я обратилась к одному из стоявших тут извозчиков и спросила: "Какая это станция?" Тот даже отступил, а потом насмешливо оглядел меня и, подбоченясь, ответил: "Не станция, а город Санкт-Петербург".

Встретивший Надежду Константиновну П.П. Румянцев, редактор журнала "Вестник жизни", повез ее к себе на квартиру. Здесь без прописки жил Владимир Ильич.

На следующее же утро Крупская пошла по городу в поисках меблированных комнат, где не требовалась бы прописка, так как Владимира Ильича очень стесняло пребывание в чужих квартирах, он начинал нервничать, терял работоспособность.

В меблированных комнатах Ульяновы прожили недолго, обстановка там была совершенно нерабочая. Тогда товарищи решили снабдить их паспортами для легальной прописки. Получив свой "абсолютно надежный", но уверению друзей, документ, Надежда Константиновна рассмеялась, она становилась дочерью Онегина — Прасковьей Евгеньевной Онегиной.

Мария Ильинична нашла им квартиру на Греческом проспекте, но вскоре пришлось оставить мысль о "легальной" совместной жизни. Вокруг дома появилась куча шпиков. Ульяновы были вынуждены поселиться врозь. Виделись они чаще всего в редакции "Новой жизни", да и там почти нельзя было поговорить. Не скоро удалось Владимиру Ильичу раздобыть очень хороший паспорт и квартиру.

Оказавшись снова в России, Надежда Константиновна получила возможность общаться с массой людей, бывать на собраниях. Свои наблюдения она неизменно передавала Владимиру Ильичу. Она умела подойти к рабочим, они ей рассказывали о делах с живыми подробностями, которые давали Ильичу возможность определить уровень революционного энтузиазма масс.

На Крупскую, как на секретаря ЦК, обрушилось множество дел и обязанностей. Она ведала явками, людьми, сношениями с комитетами. О своей секретарской работе Крупская писала: "Народу валило к нам уйма, мы его всячески охаживали, снабжали чем надо: литературой, паспортами, инструкциями, советами".

В период высшего подъема революции наблюдалось колоссальное оживление работы. Выходило несколько большевистских изданий. Издателем газеты "Новая жизнь" была старая знакомая Крупской — Мария Федоровна Андреева, но фактическим руководителем ее был Ленин. Здесь систематически печатались его статьи. Он звал к новым формам борьбы — сохраняя конспиративный партийный аппарат, создавать легальные и полулегальные партийные организации. Он предлагал влить в партию рабочих, изжить опасную в период революции кружковщину.

Надежда Константиновна в первые же дни доехала за Невскую заставу, посмотреть, как идет работа в вечерне-воскресной школе. Все изменилось, в переполненных классах теперь открыто выступали партийные пропагандисты. Крупская сразу отметила, что учащиеся слушали пропагандиста добросовестно, даже что-то записывали, а вот вопросов никто не задавал, дискуссии не получалось. Сказывалась неопытность молодого пропагандиста, не умевшего задеть слушателей за живое. Зато сознательность рабочих неизмеримо выросла. Это было особенно заметно, когда Крупская встречала своих бывших учеников. Как-то ее остановил на улице рабочий, который в свое время поразил управляющего фабрики Максвелла рассуждениями об увеличении производительности труда, за что и вылетел с работы и был выслан по этапу на родину. Теперь он работал в булочной, был настоящим социал-демократом. Ученик и учительница долго проговорили о революции, о логике революционной борьбы. Бакин рассказал Надежде Константиновне, как проходила забастовка булочников.

Царизм шел в наступление, партия теряла своих бойцов — еще 18 октября в Москве был убит выдающийся деятель партии Н.Э. Бауман, в Иваново-Вознесенске погибли замечательные большевики Ф.А. Афанасьев и О.М. Генкина. По многим городам прокатилась волна погромов.

Третьего декабря, когда Крупская шла в редакцию "Новой жизни", ее остановил газетчик и предупредил, что там идет обыск. Газета была закрыта.

Когда в Москве уже началось вооруженное восстание, в Финляндии в Таммерфорсе собралась конференция большевиков. Она проходила с 12 по 17 декабря, на ней присутствовал 41 делегат от Петербургской, Рижской, Аульской, Казанской, Ярославской, Николаевской, Таганрогской, Уфимской и других организаций. Началась конференция докладами с мест. Ленин выступил с докладами о текущем моменте и по аграрному вопросу.

Конференция приняла его проекты резолюций о реорганизации партии и по аграрному вопросу. Было принято решение об объединении партии. Этого требовало развитие революции. Конференция поручила Центральному Комитету созвать объединительный съезд партии.

В Таммерфорс пришло сообщение о том, что в России обнародован избирательный закон. Поскольку продолжался подъем революционной борьбы, было решено провести активный бойкот выборов в Государственную думу. Резолюция конференции гласила: "Восстание должно быть немедленно подготовлено, организовано повсюду, ибо только его победа даст возможность созвать действительное народное представительство, т. е. свободно избранное учредительное собрание на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования".[27]

Об обстановке, царившей на Таммерфорсской конференции, Надежда Константиновна писала: "Как жаль, что не сохранились протоколы этой конференции! С каким подъемом она прошла! Это был самый разгар революции, каждый товарищ был охвачен величайшим энтузиазмом, все готовы к бою. В перерывах учились стрелять. Раз вечером мы были на финском массовом собрании, происходившем при свете факелов, и торжественность этого собрания соответствовала целиком настроению делегатов. Вряд ли кто из бывших на этой конференции делегатов забыл о ней. Там были Лозовский, Баранский, Ярославский, многие другие. Мне запомнились эти товарищи потому, что уж больно интересны были их "доклады с мест".

Декабрьское вооруженное восстание было подавлено. Революция с боями отступала. Самодержавие торопилось перейти в наступление. Оно посылало карательные экспедиции. Прошли массовые аресты, расстрелы. Партия опять уходила в подполье. В марте 1906 года Владимир Ильич ездил в Москву, он беседовал с партийцами, убеждал, что о панике и унынии не может быть речи. Мы победим непременно.

Узнав, что Владимир Ильич вернулся, Крупская поспешила к нему на квартиру. На углу улицы, где он жил, стоял, прислонившись к газетной тумбе, пожилой человек. По тому, как он зорко оглядел ее, Надежда Константиновна поняла — шпик. Дальше, недалеко от дома, в подворотне, о чем-то лениво переговаривался с дворником второй. Входя в подъезд, Крупская столкнулась с третьей личностью полицейского типа. Увидев Владимира Ильича, она даже забыла поздороваться и только спросила: "Почему за тобой началась такая слежка?" Он очень удивился. Взглянув сквозь занавески на улицу, он понял — надо немедленно уходить. В чемодане Владимира Ильича Надежда Константиновна увидела синие очки. "Уж не в них ли ты ехал?" Оказалось, так Ленина замаскировали в Москве. Она не смогла сдержать смеха, глядя на мужа в этих очках. "У тебя такой экспроприаторский вид, что и я, будь на месте полиции, устроила бы слежку — как бы ты чего не взорвал".

Из дому вышли чинно, под руку. Однако это не помешало им погонять ищеек: Ульяновы то шли проходными дворами, то садились на извозчика, то опять прогуливались по извилистым переулкам. После нескольких проверок убедились, что избавились от слежки, но во избежание недоразумений ночевать пошли в совершенно "чистый" от подозрений полиции дом — к Ольге Витмер.

И опять началась подпольная жизнь врозь, жизнь, полная опасностей, скитания по чужим квартирам, гостиничным номерам.

Надежда Константиновна имела целый ряд явок, где принимала приезжих, разговаривала с ними, давала указания, кое-кому организовывала свидания с Владимиром Ильичей.

Явки находились в самых разных местах — в приемных зубных врачей, на складе издательства "Вперед", в столовой Политехнического института. Однажды, когда Крупская и ее постоянная помощница В.Р. Менжинская находились на складе "Вперед", прибежал кто-то из служащих. "Полиция, обыск!" Надежда Константиновна не растерялась. "Пойдемте в магазин! Скорее!" (магазин примыкал к складу). Они смешались с покупателями п принялись спокойно перелистывать лежавшие на прилавке книжные новинки. Пристав угрюмо оглядев покупателей и, не найдя, к чему и к кому придраться, гаркнул: "Освободить магазин!" Крупская и ее помощница поспешили выполнить приказ.

В другой раз ей дали ошибочный адрес зубного врача Лаврентьевой. Ошибка была "незначительной" — дом № 33 вместо 32. Подойдя к двери квартиры, Надежда Константиновна удивилась — ни визитной карточки, ни таблички врача. Позвонила. Удивилась еще больше — дверь открыл какой-то денщик. Отступать было поздно, и она вошла. "Разве сегодня не приемный день?" — как можно спокойно спросила она. Денщик, вытянув руки по швам, доложил: "Господина полковника нет дома". Это оказалась квартира усмирителя московского восстания полковника Семеновского полка Римана. Спокойно пояснив денщику, что ей нужен зубной врач, Крупская вместе со своими шифровками, адресами, нелегальщиной пошла в дом 32.

За себя она не боялась, не думала об угрожавшей ей опасности, но день и ночь ее грызла тревога за мужа, на поиски которого ринулась чуть ли не вся сыскная полиция.

Ульяновы сделали еще одну попытку поселиться вместе. И вот как-то Владимир Ильич не пришел ночевать. Всю ночь сидела Надежда Константиновна у окна, прислушивалась к шагам на улице, в подъезде. Неужели арестовали?! Казалось, что ночь никогда не кончится. Утром колебалась — идти к друзьям или ждать. Наконец, ей сообщили — "хвост" за Ильичей был такой, что он еле-еле ушел от ареста и, не заходя домой, уехал с помощью товарищей в Финляндию, где русская полиция не могла его арестовать.

Приближался IV (Объединительный) съезд РСДРП. И как всегда, на Надежду Константиновну легли организационные заботы. К.Е. Ворошилов, делегат этого съезда от Луганска, вспоминал, что, приехав в Петербург, он встретился в издательстве "Вперед" с Бонч-Бруевичем, который посоветовал ему: "…побывайте в "техноложке" и покажитесь Надежде Константиновне Крупской — это жена и друг товарища Ленина. Она введет вас в курс событий". И вот они встретились в столовой Технологического института. Здесь бывали сотни людей и конспиративные встречи проходили незаметно, Климент Ефремович вспоминал: "Надежда Константиновна встретила меня как старого знакомого: она, видимо, знала меня по чьим-либо рассказам. Она расспросила меня о деятельности Луганской партийной организации, об активистах и рядовых подпольщиках, о настроениях рабочих. Я рассказывал, а она записывала все в малюсенькую записную книжицу. Потом обстоятельно проинструктировала меня, как вести себя в Питере, сообщила кое-что и о предстоящем съезде. "По всей вероятности, — сказала она, — съезд будет за границей. Однако, когда и куда придется ехать, еще не определено. Будем ждать. А вы тем временем ознакомьтесь с городом, отдохните… Будьте осторожны — шпиков здесь тьма-тьмущая".

Съезд пришлось проводить не в России, а в Стокгольме. И опять у Надежды Константиновны полно хлопот: она достает заграничные паспорта, выдает деньги, сколачивает группы для поездки в Швецию, стараясь сделать так, чтобы в каждой группе был человек, уже ездивший за границу, знавший какой-либо иностранный язык.

Меньшевики посылали делегатов своими путями.

Надежда Константиновна получила мандат от Казанской организации и, отправив всех делегатов, двинулась в Стокгольм. Ехала она с группой, одним из членом которой была жена Якова Михайловича Свердлова — Новгородцева. Клавдия Тимофеевна рассказывала, что в группе были П.Л. Тучапский, А. С. Бубнов, еще несколько мужчин и одна женщина. "Очень быстро, в течение первого же дня путешествия, наша спутница объединила нас около себя в общих беседах, в совместных действиях при пересадке с поезда на пароход, причем в ее разговоре с нами не было никакой навязчивости и ни тени превосходства, хотя чувствовалось, что она значительно опытнее нас и за границу едет не впервой. Она была нам очень полезна, рассказывая, как надо вести себя за границей, и мы крепко подружились с ней как с чудесным товарищем.

То была Надежда Константиновна Крупская, жена Владимира Ильича".

Ведя подготовку к объединительному съезду партии, Ленин, большевики подчеркивали, что такое объединение возможно лишь на идейной и организационной основе революционного марксизма.

Съезд проходил в обстановке острейшей борьбы. Меньшевиков на съезде оказалось большинство из-за полицейского разгрома большевистских организаций. Съезд обсудил аграрный вопрос, текущий момент и классовые задачи пролетариата, вопрос об отношении к Государственной думе, Устав партии. Ленин делал доклад по аграрному вопросу. Он требовал изменения партийной программы, так как речь шла не о возвращении "отрезков", а о революционной ломке всего старого землевладения. Ленин сделал доклад и "О современном моменте и классовых задачах пролетариата". Крупным практическим успехом было слияние национальных социал-демократических организаций в единой РСДРП. Однако на съезде еще отчетливее выявились идейные и политические разногласия между большевиками и меньшевиками. Последние с каждым месяцем стали отступать все более вправо, не считаясь с решениями съезда. Они превратили газету "Социал-демократ" из общепартийного в фракционный орган.

После съезда Надежда Константиновна и Владимир Ильич вернулись в Петербург. Начинался новый подъем революционной борьбы масс. Девятого мая Владимир Ильич впервые выступил на большом митинге в Народном доме графини Паниной. Выступал он под фамилией Карпова. На митинге собрались представители разных партий. Среди них было очень много рабочих. В президиуме сидели в основном кадеты. Первым и выступал кадет Огородников. Надежда Константиновна почти не слушала его. Когда председательствующий объявил: "Слово предоставляется господину Карпову", Владимир Ильич пошел на сцену. Надежда Константиновна знала, как он волновался. Она впервые слышала его выступление перед такой широкой русской рабочей аудиторией. В разных углах зала вспыхнули аплодисменты — партийцы узнали Ленина. Первые же фразы его речи вызвали испуг и недоумение сидевших в президиуме.

После речи Ленина рабочие не захотели никого слушать. На знамена разорвали красные рубахи и с пением революционных песен двинулись по своим районам. Ленин и Крупская в окружении товарищей вышли на улицу. В Петербурге было время белых ночей. Спать было невозможно. Шли по Невскому, каждый что-то возбужденно говорил. Чтобы не привести домой шпика, Владимир Ильич ночевал у одного из товарищей.

Больше открыто выступать Ленину не пришлось. Надежда Константиновна снова стала его связной и секретарем. Она ходила в редакции, на явки, организовывала конспиративные встречи.

В июне приехала в Питер Роза Люксембург, только что вырвавшаяся из варшавской тюрьмы. Надо было где-то устроить встречу с ней, и Надежда Константиновна попросила отца бывшей гимназической подруги — Роде уступить квартиру на час-другой. Старик не мог отказать ей.

В день встречи, подходя к дому, Надежда Константиновна увидела, что все окна квартиры Роде замазаны белой краской. Бросилась к хозяину: "Зачем вы, ведь теперь это привлечет внимание". Старик сконфузился. "Я хотел как лучше". Все, к счастью, обошлось благополучно.

Реакция усилила наступление. 8 июля была распущена Дума. Но с новой силой шли крестьянские выступления, вспыхнули восстания в войсках — в Кронштадте, Свеаборге и Ревеле. Они были разгромлены. В этих восстаниях участвовали и большевики.

В самые трудные минуты Надежда Константиновна проявляла выдержку, хладнокровие, мужество. В день восстания в Свеаборге у сестер Менжинских встретились несколько партийцев. С волнением они ждали телеграммы о ходе восстания. Шли часы. Телеграммы все не было. Тогда Ленин послал Веру Рудольфовну к Шлихтеру: нужно было поехать в Свеаборг. Кто-то случайно вспомнил, что большевик Харрик служит в редакции кадетской "Речи". Возможно, там уже получены телеграммы. Крупская решительно встала. "Пойду узнаю, что там известно". В редакции Харрика не оказалось, но телеграмма о разгроме восстания уже пришла. На гранках телеграмм одни из дежурных корректоров записал Надежде Константиновне адрес Харрика. Она направилась туда. В тихом Гусевом переулке под руку прогуливались две женщины. Они предупредили Крупскую о засаде в квартире Харрика. Она поторопилась вернуться к Менжинским.

Опять партия уходила в глубокое подполье. Владимир Ильич переехал в Финляндию на станцию Куоккала, где Лейтейзен (Линдов), старый товарищ по партии, снимал огромную неуютную дачу под названием "Ваза".

У Надежды Константиновны прибавилось дел — рано утром она уезжала в Петербург со статьями и указаниями Ленина и возвращалась поздно вечером. По-прежнему почти целый день она проводила на явке в Технологическом институте.

Один из посетителей "техноложки" однажды привлек всеобщее внимание. Почувствовав наступившую вдруг напряженную тишину, Надежда Константиновна подняла голову от бумаг, которые просматривала, и, не выдержав, рассмеялась. Посреди зала стоял Камо, в великолепнейшей черкеске, с газырями, с кинжалом, в белоснежной папахе. В руке он держал какой-то круглый предмет, завернутый в платок. У посетителей столовой вид был испуганный — "Уж не бомба ли?!". Крупская поспешила окликнуть Камо; сверкнув своей ослепительной улыбкой, он сказал, протягивая таинственный сверток: "Вам и Ленину, подарок от тетки". Это был великолепный арбуз. Камо стал частым гостем на даче "Ваза". Решив все дела, все вопросы, он шел в комнату Елизаветы Васильевны и подолгу рассказывал ей о своих родных, о горах, о любимой Армении.

Вскоре на "Вазе" поселились Елизавета Васильевна и Мария Ильинична, затем Богдановы, Дубровинский. Образовалась своеобразная большевистская колония. Здесь проходили иногда совещания партийцев.

Между тем подготовка V съезда шла своим чередом. Съезжались делегаты — их от большевиков принимала Надежда Константиновна. Обстановка была сложной — полиция свирепствовала.

V съезд был вторым съездом, на котором Надежда Константиновна не смогла присутствовать. Она вспоминала: "Сама я на съезде не была. Не на кого было оставить секретарскую работу, а время было трудное. Полиция наглела, публика стала побаиваться пускать большевиков на ночевки и явки. Я встречалась иногда с публикой в "Вестнике жизни". Петр Петрович Румянцев, редактор журнала, постеснялся мне сказать сам, чтобы я явок в "Вестнике жизни" не устраивала, и напустил на меня сторожа — рабочего, с которым мы частенько говорили о делах. Досадно стало, зачем не сказал сам". Румянцев оказался из числа тех, кто хочет участвовать в движении, ничем не рискуя. Сколько таких попутчиков стали впоследствии врагами Октябрьской революции. И П.П. Румянцев кончил свои дни в Берлине злобствующим эмигрантом.

Однажды, возвратясь из Петербурга, Надежда Константиновна увидела свет во всех окнах дома. Владимир Ильич вернулся со съезда. В первый момент она его не узнала — он сбрил бороду, коротко постриг усы. На даче было полно людей — вся большевистская фракция. До утра проговорили, обсуждая дальнейшие действия.

На съезде опять и опять столкнулись непримиримые политические линии. Отчет о деятельности ЦК делал Мартов. Он не смог затушевать того факта, что меньшевики ошиблись в основном вопросе, кто должен быть гегемоном демократической революции, и скатились на позиции прихвостней либеральной буржуазии.

По целому ряду важнейших вопросов съезд стал на позиции большевиков. О Государственной думе съезд принял большевистскую резолюцию.

Крупская внимательно слушала взволнованные речи. Товарищи будто вырвались из гущи боя. И она ясно видела, как устал Владимир Ильич.

Усталость проявилась в бессоннице, страшных головных болях, в полном отсутствии аппетита. Посоветовавшись с товарищами, Надежда Константиновна настояла на отъезде мужа в Стирсуден, где на одинокой даче жила семья Лидии Михайловны Книпович. Сама же Крупская еще некоторое время оставалась в Куоккале: надо было закончить некоторые дела, организовать переход партии в глубокое подполье. Наконец и она вырвалась в Стирсуден.

Море, сосны и тишина. Ульяновы купаются, ездят на велосипедах, слушают музыку — одна из родственниц Книповичей была певицей. В их жизни мало выпадало подобных минут.

К этому времени относится маленькая любительская фотография — Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна сидят в двуколке. Крупская улыбается, лицо счастливое.

В августе Надежда Константиновна проводила Владимира Ильича в Штутгарт на международный конгресс, а сама активно включилась в работу.

После возвращения Ленина они еще некоторое время прожили на даче "Ваза", а в ноябре 1907 года Владимиру Ильичу пришлось уехать в глубь Финляндии, на небольшую станцию Огльбю. Реакция бурно наступала. Теперь на автономию Финляндии полиция не обращала внимания, шли повальные обыски. За два года на даче "Ваза" скопилось колоссальное количество архивных документов, нелегальщины. Без суеты, деловито разбирала эти архивы Надежда Константиновна с женой Богданова. Самое ценное, то, что было необходимо сохранить, относили к финским товарищам, остальное жгли. Снег вокруг дачи почернел от пепла, пришлось принять меры предосторожности.

Наконец дела приведены в порядок. Крупская едет в Питер, устраивает Елизавету Васильевну, договаривается с остающимися товарищами о связях и спешит в Стокгольм, куда уже переправили Владимира Ильича. Не сразу он рассказал жене, как чуть не погиб, когда при переходе через Финский залив лед стал уходить под воду. Она так ясно представила себе — ночь, метель, треск тонкого льда.

Снова эмиграция, иного выхода не было, они понимали, что реакция затянется на долгие годы. Ехали опять в Женеву. Через Берлин. Там только что прошли аресты среди эмигрантов. Поэтому Ульяновы не пошли ни к кому из товарищей, чтобы никого не провалить, и целый день ходили по городу. Очевидно, в каком-то кафе они отравились. Полубольные, 7 января 1908 года они приехали в холодную, стынувшую от зимнего мороза Женеву. "У меня такое чувство, точно в гроб ложиться сюда приехали", — вырвалось у Владимира Ильича.

Началась их вторая эмиграция.