"Крупская" - читать интересную книгу автора (Кунецкая Людмила Ивановна, Маштакова Клара...)"ИСКРА"Первое время по приезде Надежды Константиновны Ульяновы жили в маленькой комнатке, которую сняли по объявлению у многодетной рабочей семьи. Кругом была "страшная" чистота, но изо всех углов проглядывала беспросветная бедность. Дети скоро полюбили Надежду Константиновну. Она завела свое хозяйство и поэтому часто появлялась на кухне, где практически ютилась вся семья. Очень воспитанные, дисциплинированные, ребята сначала встречали ее молча и настороженно, а затем стали с увлечением рассказывать ей о своих делах. С пристрастием расспрашивала Надежда Константиновна старших о школе, о преподавателях, о предметах, которые они проходят. Внимательно читала их учебники. Для прописки в Мюнхене требовался паспорт. Ульяновы жили нелегально, опасаясь того, что русская полиция всегда договорится с немецкой и их вышлют на родину как "нежелательных иностранцев". Друзья достали болгарский паспорт на имя доктора Иорданова, куда вписали жену — Марицу. Многие русские эмигранты жили тогда по болгарским паспортам, и немцев не удивляло, что болгары не говорят по-болгарски, возможно, что русский и болгарский языки звучали для них одинаково. Ульяновы жили вдали от русской колонии, чтобы не нарушать конспирации, старались не встречаться с соотечественниками разных политических группировок. В первые же дни Владимир Ильич обрисовал Надежде Константиновне обстановку вокруг "Искры". В Мюнхене жила в то время только Вера Ивановна Засулич. Затем сразу после ссылки приехал Мартов. Плеханов и Аксельрод настаивали на перенесении печатания газеты в Швейцарию, они хотели, чтобы газета была целиком под их влиянием, хоть и не придавали ей тогда большого значения. Владимир Ильич с восторгом говорил жене: "Вот ты увидишь Веру Ивановну — это кристально чистый человек". И она действительно очень понравилась Надежде Константиновне. У Веры Ивановны был облик типичной тургеневской нигилистки — одевалась она небрежно, без конца курила, отличалась полной бытовой неустроенностью. Но из группы "Освобождение труда" она единственная не обжилась за границей, рвалась в Россию, тосковала. В 1900 году ей удалось нелегально приехать в Россию, но этого ей было мало. Когда Владимир Ильич познакомил их, Засулич прямо сказала: "Ну, рассказывайте. От наших мужчин толку мало — одна политика, а вы мне о России, о мужике расскажите. Как там сейчас все?" И скрылась за плотно!! завесой папиросного дыма. Надежда Константиновна рассказывала о Москве, о Питере, о Енисее и Неве, о рабочих и работницах. С присущим ей чувством юмора передавала эпизоды из своих столкновений с полицией. А потом сама не выдержала, обняла Засулич за плечи и попросила: "А вы, Вера Ивановна, расскажите, как в Трепова стреляли". — "Вот вы о чем, — отмахнулась та, — когда это было-то? Возмутило меня общее равнодушие к судьбе политзаключенных, к полицейским издевательствам. Страшно волновалась. Да и убить я его не стремилась. Просто хотела этим выстрелом разбудить общественную совесть". Такой Вера Ивановна и осталась, ничего не умела делать вполсилы, всю себя отдавала работе. Участие в "Искре" было для нее живой связью с Россией. Вопросом жизни и смерти. Крупская и Засулич теперь виделись постоянно. Нигилизм Веры Ивановны импонировал Надежде Константиновне гораздо больше, чем "хозяйственность" некоторых жен местных политиков, которые судачили о революции в перерывах между варкою джема и вязанием салфеток. Очень мягкая, отзывчивая и чуткая, Надежда Константиновна была бескомпромиссна в своем отношении к людям. Замыкалась, "колючки выставляла" — как смеялась Анна Ильинична, если что-то в человеке вызывало душевный протест. Однажды, она озадачила Владимира Ильича неожиданным вопросом: "А тебе не кажется, что Юлий болтун?" Владимир Ильич любил Мартова, знал его много лег, привык к его странностям, ценил журналистский талант и ради этого прощал бесконечную говорильню. Надежда Константиновна была изумлена, как можно говорить часами, перескакивая с темы на тему, без цели, обо всем. Он приходил к Ульяновым к часу дня, приходили Вера Ивановна и Потресов. Заседания разрастались в 5-6-часовую дискуссию. Крупская видела, что Владимир Ильич устает, теряет работоспособность. Надежда Константиновна попробовала ввести новый порядок, но Юлий не мог без общих разговоров. И Надежда Константиновна казалась ему сухой — говорила только непосредственно о делах "Искры". К счастью, скоро приехал Дан с семьей, и Мартов там стал проводить целые дни. Здесь, в Мюнхене, Надежда Константиновна знакомится с замечательной немецкой революционеркой Кларой Цеткин. Маленькая, изящная, с огромными черными глазами, всегда элегантно одетая, эта женщина загоралась, когда речь заходила о классовых битвах, о защите марксизма. Надежда Константиновна скоро привыкла к ее быстрому немецкому языку и часто беседовала с ней. Цеткин рассказывала о политической обстановке в Германии, метко характеризуя деятелей II Интернационала. Именно Клара Цеткин и редактор "Саксонской рабочей газеты" Адольф Браун помогли Владимиру Ильичу найти помещение для типографии "Искры". Типография Германа Рау, видного социал-демократа Германии, находилась в Пробстхайде, на окраине Лейпцига, на улице Хауптштрассе, 48 (с 1922 года эта улица называется Руссенштрассе. — Русский шрифт доставали рабочие из двух больших типографий, где печатались русские церковные книги. Наборщиком был польский социал-демократ Иосиф Блюменфельд. Жил он в Лейпциге под фамилией Вернера. Первый номер "Искры" Герман Рау переслал нелегальным путем в Бельгию и Швейцарию. По условиям конспирации дальнейшее печатание "Искры" перенесли в Мюнхен, в типографию Максимуса Эрнста. Туда же переехал и наборщик Иосиф Блюменфельд. Он хорошо знал свое дело, быстро обучил немецкого наборщика русскому шрифту. А сам стал участвовать в нелегальной транспортировке "Искры". Все инструкции как агент "Искры" он получал от Крупской, часто бывал на квартире Ульяновых, на отдаленной окраине Мюнхена. Он познакомил Ленина и Крупскую со многими польскими социал-демократами. Большую помощь "Искре" оказывал и Юлиан Мархлевский. В то время он входил в руководящий орган немецкой социал-демократической партии, примыкая к марксистскому крылу партии наряду с Розой Люксембург, Францем Мерингом и другими. К этому же времени относится знакомство Ульяновых с женой Мархлевского — Брониславой, активно помогавшей в организации и распространении "Искры". Дружба с Мархлевскими прошла через долгие-долгие годы. "Искра" создавала крепкий костяк партии. Под руководством Ленина в начале 1901 года образуется группа содействия "Искре", ведут работу ее агенты в России. "Искра" собирала, притягивала к себе не только лучшие силы русской социал-демократии, но и виднейших социал-демократов Европы. В Мюнхене "Ильичам" (так друзья называли Ульяновых) приходилось много работать, ну а если выдавалась свободная минута, то вечерами они бродили по узким мощеным улочкам старого Мюнхена. Владимир Ильич показывал жене достопримечательности древней столицы Баварии, живописно протянувшейся по берегам Изара. Но куда бы они ни забредали во время этих прогулок, они, жившие интересами дела, говорили больше всего именно о деле. Владимир Ильич, так же как и в Шушенском, рассказывал жене, о чем пишет, подробно излагал материал, свои мысли, развивал то или иное положение "Что делать?". У него была непреодолимая потребность делиться с Надеждой Константиновной всем, что его волнует и мучает. Больше всего говорили, конечно, об "Искре". До приезда Крупской секретарем газеты была Инна Германовна Смидович (Леман), но Владимир Ильич сразу оговорил, что секретарствовать после приезда будет Надежда Константиновна. Ей он мог доверить это серьезнейшее дело. К счастью, у Плеханова не было своих кандидатур, да и смотрел он на "Искру" как на что-то второстепенное, занимаясь в основном журналом "Заря". Постепенно объем работы секретаря стал колоссальным. Письма из России привозили по различным адресам во многие города Германии, оттуда их пересылали Доктору Леману в Берлин, а он передавал почту в редакцию. Каждое письмо надо было расшифровать, переписать, извлечь из него материал для корреспонденции. Ответ в Россию также проходил несколько этапов: писалось ординарное письмо с домашними новостями, а в него "химией" между строк вписывалось зашифрованное ленинское письмо или ответ редакции. При этом с каждого зашифрованного письма непременно снимали копию. Часами сидела Надежда Константиновна над шифровкой. Как правило, ключом служило какое-либо стихотворение, иногда отдельные страницы прозаических произведений. Внешне шифр был прост: каждая буква писалась в виде дроби — числитель означал строку заранее обусловленного стихотворения, а знаменатель — букву в строчке. Строжайше требовалось, чтобы одна и та же буква имела разные дробные обозначения. Не зная ключа, письмо прочесть практически было невозможно, логическая расшифровка исключалась именно разным обозначением одной и той же буквы. Ключ знала только Надежда Константиновна. Для Дмитрия Ильича ключом было надсоновское стихотворение "Мгновение", лермонтовская "Дума" — для Ивана Ивановича Радченко, у Красина ключ — "Песня Катерины" Некрасова. Сложным, был ключ у "Северного союза русских социал-демократов" — ленинская работа "Развитие капитализма в России", а Лидия Михайловна Книпович и Харьковский комитет взяли ключом для шифра "Биографию Спинозы" издания Павленкова. "Мне казалось, что я родилась с пером в руке", — сказала как-то Надежда Константиновна об этом периоде своей работы. Даже во сне ей снились шифровки, написанные "химией", она боялась забыть нужное стихотворение. Просыпалась, лежала в темноте, перебирая в памяти неотложные дела. Каждая шифровка — это ниточка, тянувшаяся в Россию. Копии писем, сделанные Надеждой Константиновной, заняли около 20 ученических тетрадей. Сохраненные во время многочисленных переездов, они впоследствии составили очень ценную и важную часть партийного архива. Переписка редакции "Искры" и "Зари" с зарубежными и русскими адресатами подтверждает связи Ленина с огромным количеством лиц. Если первое время, когда он приехал за границу, его адресатами в России чаще всего являлись лица, знакомые ему по работе в Поволжье, Питере, Москве, или те, с кем он познакомился в ссылке, то с началом выхода "Искры" круг его сторонников необыкновенно расширился. Просматривая переписку, можно увидеть и оценить роль Крупской как секретаря "Искры". Она организует транспорт, связывает между собой разрозненные группы, собирает средства. Она пишет письма отдельно или делает приписки к письмам Владимира Ильича. Каждое письмо содержит массу информации. Вот одно из характернейших писем, посланное Крупской Лидии Михайловне Книпович в Астрахань из Мюнхена 28 мая 1901 года: "В Персию послана литература (из Берлина) 4-мя посылками, все так, как было писано (послано: 3-й номер "Искры", "Заря", "Записка Витте", "Женщина-работница", "Майские дни"), теперь уже послано, верно, все. Сообщи, так ли все сделано? Как скоро может быть доставлена литература? Это все важно знать, чтоб выяснить, годен ли этот путь для доставки №№ "Искры" или только для брошюр и т. п. Напиши, что знаешь. Из lt;Бакуgt; полученную литературу лучше всего будет отправлять в Полтаву. Туда или посылать по почте или человека. Адрес для явки, для почты… пароль… (Адреса, подлинные имена и пароли Надежда Константиновна в копиях не указывала. — В отличие от Плеханова и его группы, долго проживших вдали от родины и растерявших там всякие связи, Ленин находился в курсе всего, что происходило в России, — "Искра" откликалась на все российские события. 17 июня 1901 года Ленин и Крупская пишут Бабушкину в Покров. Ленин просит его написать статью о жизни иваново-вознесенских рабочих в ответ на клеветнический материал о них, помещенный в журнале "Русское богатство", где постарались изобразить рабочих людьми без запросов и стремлений, людьми, лишенными солидарности, "…напишите по поводу них статью или заметку, постарайтесь собрать как можно больше фактических данных. Очень важно бы было поместить в "Искре" или "Заре" опровержение этого вздора со стороны рабочего, близко знакомого с жизнью Иваново-Вознесенска. Ваши корреспонденции помещены. Получили ли письмо от 3.VI? Видели ли новые номера? Имеете ли заработок?"[19] (Слова "статью или", "или "Заре" вписаны в письмо Владимиром Ильичей, слово "рабочего" он подчеркнул тремя чертами. — Скоро почерк Крупской знали во многих уголках огромной страны. В департаменте полиции все чаще при обысках стали находить письма, в конце которых стоит короткое "Катя". И вот в ее "дело", составленное полицией, ложится новое донесение: "Проживая во второй половине 1901 года за границей, она под именем "Кати" вела из разных заграничных городов оживленную конспиративную переписку со всеми действующими в России комитетами Российской социал-демократической рабочей партии и занимала центральное положение в заграничной организации "Искры". Связи "Искры" росли и крепли с каждым днем. Там, на родине, создавался широчайший круг сторонников газеты, ее корреспондентов и распространителей, и все связи были сосредоточены в руках Надежды Константиновны. Часто только она одна знала, кто где живет, под каким именем, каким путем идут письма, как отправляются транспорты нелегальной литературы. В маленькой квартирке "доктора Иорданова" всегда было полно людей. Завязывались связи с корреспондентами не только в России, но и в Германии, Швейцарии, Бельгии, Франции. "Искра" выходила на международную арену. Доставка газеты чаще всего осуществлялась в чемоданах с двойным дном. За время с начала печатания "Искры" и до февраля 1902 года было отправлено 60 таких чемоданов. Их посылали и со специальными агентами, и с оказией. Это было и неудобно, и не очень надежно, так как оказия посылалась не в то место, где именно в данный момент требовалась литература, а туда, куда следовал человек, согласившийся взять чемодан. Многие из таких людей были случайны, неопытны и вносили в дело неразбериху. Позднее Надежда Константиновна и Елизавета Васильевна наладили "производство" так называемых "корсетов". Они шили широкий пояс с большими карманами, куда закладывали иногда до сотни номеров "Искры", напечатанной на папиросной бумаге. "Корсет" надевался прямо на тело, под одежду и служил довольно надежно. Ведь переезжающих границу не обыскивали, для этого нужно было особое указание полиции, а чемоданы просматривали все. Елизавета Васильевна Крупская — как мало мы знаем об этой замечательной русской женщине. Да, она не состояла в партии, не занимала никаких постов, не имела определенных подпольных функций. Но чем можно измерить бессонные ночи, хождения в тюрьму, беззаветную любовь и веру в правоту того дела, которому служат дочь и ее муж! Чем можно измерить ежедневную, ежечасную помощь, незаметную, но без которой невозможно жить п работать! Умелые руки Елизаветы Васильевны шили "корсеты", спрессовывали тонкие листики "Искры" в аккуратные пачки, переписывали четким почерком "скелеты" шифрованных писем, рукописи товарищей, корреспонденции с мест. Через три десятка лет историки найдут в архивах важнейшие документы, написанные неизвестным им почерком. Займутся исследованиями. Спросят об этом и Надежду Константиновну. И она ответит на один из запросов: "Тов. Короткий, Вы спрашиваете, чьим почерком написана данная рукопись. Это почерк моей матери — Елизаветы Васильевны Крупской. У меня сохранилось одно ее письмо, я не понадеялась на свою память, сравнила почерк данной рукописи с почерком письма матери. Почерк одинаков. Моя мать помогала мне в переписке рукописей и писем…"[20] Они почти никогда не расставались, но даже их письма уничтожались по условиям конспирации. Вот и остался у Надежды Константиновны лишь один драгоценный листок… А тогда сколько было смеха, когда примеряли "корсеты" и стройный Бабушкин превращался в "солидного" господина с наметившимся "брюшком". И Елизавета Васильевна чувствовала себя такой же молодой, как товарищи Нади и Володи. Пути, которыми шла в Россию искровская литература, сейчас кажутся просто фантастическими. Транспорт латышей — через Мемель — предполагал в последнем звене использование контрабандиста; транспорт через Румынию наладила кишиневская группа газеты "Русский рабочий". Транспорт "Лошади" — или через Персию — шел через Вену — Тавриз на Баку. Последний переезд совершался на лошадях, отсюда и его название. Один из транспортов шел через Швецию, другой через Египет. Сколько сил нужно было вложить, чтобы раздобыть средства на издание "Искры" и "Зари"! "Предприятие не окупается", — пишет в одном из писем Надежда Константиновна. Типографии нужен постоянный приток средств, поступают же они тоненькими ручейками. Вот почему так нуждаются Ульяновы за границей. Они не хотят брать из партийной кассы ни копейки, а литературный заработок Ленина невелик и непостоянен. Помогает Елизавета Васильевна, получающая скромную пенсию, помогает и Мария Александровна. Газета поглощает все силы Надежды Константиновны и Владимира Ильича, все их время, ею заняты их мысли. Но они внимательно присматриваются к жизни рабочих тех стран, где им придется прожить 15 лет. В 1901 году впервые немецкой социал-демократии было разрешено правительством устроить шествие в день 1 Мая. Шествие было разрешено за городом, чтобы рабочие не скапливались на улицах. Удивленно смотрели Владимир Ильич и Надежда Константиновна, с нетерпением ждавшие этого дня, на довольно большие колонны рабочих, быстро шагавших вместе с женами и детьми. Шли к загородному ресторану пить пиво. Не чувствовалось сплоченности, подъема, это была просто майская прогулка, совсем непохожая на демонстрацию во имя торжества дела рабочего класса. Разочарованные, вернулись Ульяновы домой и опять мечтали о том, что будут другие первомайские демонстрации — массовые, сплоченные, они прокатятся по всему земному шару, покажут силу единства трудящихся. В мае в Мюнхен приехала Елизавета Васильевна. Еще раньше, как-то во время прогулки, "Ильичи" оказались в тихом предместье города — Швабинге — рядом был лес, река. Присмотрели удобную с точки зрения конспирации квартиру в большом, только что отстроенном доме. Плата квартирная была умеренная. Удобств и комфорта хозяева не обещали, но зато жильцов было много, никто друг друга не знал, чужой жизнью не интересовался, не то что в маленьком домишке, когда вся жизнь на виду. Это обстоятельство Ульяновых очень устраивало. Правда, пришлось обзаводиться хозяйством. Мебель купили на распродаже по дешевке. Крупская так описала их комнату: "…комната была небольшая, продолговатая, посредине стоял длинный деревянный стол, деревянные стулья, никаких портретов по стенам не висело (мы жили под фамилией Иордановых). Насколько скромна была обстановка, видно из того, что при отъезде мы всю обстановку продали за 12 марок". С приездом Елизаветы Васильевны у Крупской стало больше времени для партийной и своей собственной работы: мать взяла на себя ведение хозяйства. В начале 1901 года пришла посылка из Кишинева, где удалось организовать типографию для печатания нелегальной литературы. Посылка несказанно обрадовала Надежду Константиновну: там была ее первая книга — "Женщина-работница" — пусть в сером бумажном переплете, на желтой бумаге — какое это имело значение. Так было приятно держать в руках пахнущую типографской краской свою книгу, плод бессонных ночей, выражение своих мыслей. Надежду Константиновну поздравили мать и Владимир Ильич. Брошюру стали рассылать по конспиративным адресам. Организатору кишиневской типографии Л.И. Гольдману Надежда Константиновна писала: "Акиму. Дорогой товарищ! порадовали же Вы нас своей посылкой! Сделано великолепно, это заявление даже Цветова". Вторично, уже легально, брошюра Надежды Константиновны была напечатана в России в 1905 году, в разгар первой русской революции, и сразу привлекла внимание "властей предержащих". Вологодский губернатор запросил Главное управление по делам печати, дозволена ли эта книжка к свободному обращению или она запрещена. 22 августа 1906 года состоялось специальное заседание Петербургского комитета по делам печати, где отставной тайный советник П.И. Воршев доложил: "Брошюра эта в С.-Петербургский комитет по делам печати представлена не была. Автор ее изображает бесправное и тяжелое положение женщины-работницы в России как в семье, в роли матери и жены, так равно и труженицы на фабриках и в деревнях, причем приходит к заключению, что только изменение положения рабочего класса на основах социалистического строя повлечет за собой перемену к лучшему в положении женщины-работницы". Комитет по делам печати нашел, что в содержании брошюры есть все признаки преступления, предусмотренные статьей 128 Уголовного уложения 1903 года. Статья эта карает "за оказание дерзостного неуважения верховной власти или порицание установленного основными государственными законами образа правления". Было решено возбудить судебное преследование против автора книги — Н. Саблиной — и всех лиц, участвовавших в издании брошюры, на брошюру наложить арест. 18 сентября 1906 года Петербургская судебная палата утвердила арест. С большевистской литературой царизм обращался как с действенным, сильным, живым врагом, и о книге Надежды Константиновны не забывали. Уголовное преследование прекратили по амнистии 1913 года в связи с 300-летием дома Романовых, но 28 ноября 1914 года было принято новое постановление — уничтожить брошюру. 2 апреля 1915 года брошюра была уничтожена "посредством разрывания на мелкие части" в типографии петроградского градоначальника. Еще в первые месяцы пребывания за границей Надежда Константиновна начинает подумывать об изучении постановки дела народного образования в Европе. В письме к Марии Александровне из Мюнхена от 11 июня 1901 года она делится своими планами: "Собираюсь я посещать здешние школы. Тут какое-то царство детей. Все к ним так внимательны, и детишки такие славные, здоровые. Я бывала в наших городских школах и невольно сравниваю и нахожу, что детям тут живется куда лучше". С помощью жившего по соседству немецкого социал-демократа Парвуса она получает разрешение посещать государственные и частные учебные заведения. Внимательно вчитывается она в учебники, приглядывается к методике преподавания. Как-то Надежда Константиновна одна пошла в Мюнхенскую картинную галерею (Владимир Ильич бывал там раньше). Она любила эти минуты тихого, спокойного раздумья. Она понимала живопись, умела почувствовать настроение художника, оценить его мастерство. В одном из залов группа школьников во главе с учительницей стояла перед "Оплакиванием Христа" — шедевром Дюрера — гордостью Мюнхенской пинакотеки. Надежда Константиновна подошла ближе, прислушалась. Сплошной религиозный экстаз, умиление "страстями господними" и ни слова о начале XVI века, когда была написана картина, о тех общечеловеческих чувствах, которые так ярко сумел передать гениальный художник, чем эта картина отличается от других полотен, написанных на эту же тему. Ребята послушно и молча стояли перед картиной, и в глазах их было равнодушие, отсутствовала радость познания, общения с прекрасным. Смотрела Надежда Константиновна на серьезные личики ребят и вспоминала, как много они говорили о живописи с отцом, и Константин Игнатьевич всегда умел перебросить невидимый мостик от прошлого к настоящему и будущему. Задумчиво возвращалась Крупская домой. Она размышляла об эстетическом воспитании ребенка, о том огромном влиянии, которое может и должно оказывать искусство на формирование мировоззрения человека. Теперь она тоже не редкий гость в мюнхенской библиотеке, она изучает труды немецких педагогов, составляет конспекты. Часто они говорят с матерью о проблемах педагогики и ее опыте воспитательницы. К осмотру великолепного анатомического музея и немецкого музея, посвященного развитию техники, Надежда Константиновна "привлекла" и Владимира Ильича. Поражали прекрасные аннотации, систематизация и классификация материала. Но к концу осмотра Надежда Константиновна заскучала. Вся экспозиция музея была явно рассчитана на специалистов, совершенно недоступна рабочим и работницам, непонятна и неинтересна школьникам. Поэтому и пустовал музей, только редкие туристы бродили по огромным залам. Политическая обстановка в среде русской социал-демократической эмиграции между тем накалялась. Все больше определялось размежевание различных групп. Кое-кто из вчерашних друзей стал недоверчив, подозрителен. Так, Надежде Константиновне внушают тревогу письма Аполлинарии Александровны Якубовой, с которой когда-то учительствовала за Невской заставой. Муж Якубовой Тахтарев издает за границей журнал "Рабочая мысль". Журнал этот все больше скатывается на бернштейнианские позиции. Правда, и социал-демократы, собиравшиеся вокруг "Рабочей мысли", и другие группы понимают, что без "Искры" им не завоевать прочного положения в массах. В октябре 1901 года в Цюрихе собирается объединительный съезд русских заграничных социал-демократических организаций. Съезжаются представители "Искры" и "Зари" (всего пять человек), среди них Ленин, Крупская, Мартов, восемь членов организации "Социал-демократ" (в том числе Плеханов, Засулич, Аксельрод), 16 человек от "Союза русских социал-демократов" (особенно активно выступали редакторы "Рабочего дела" Кричев-ский и Акимов), три члена рязановской группы "Борьба". Здесь Надежда Константиновна впервые увидела Георгия Валентиновича Плеханова. В Цюрихе все остановились в одном отеле. Вечером встретились в ресторане, за одним столом. Всю дорогу Вера Ивановна и Владимир Ильич говорили о необыкновенном уме, таланте, гении Плеханова, о его заслугах и перед русским, и перед европейским социал-демократическим движением. "Жорж — титан, — повторяла Засулич, — Прометей". Крупская давно привыкла преклоняться перед первопроходцем, человеком, познакомившим Россию с Марксом. Но человек, сидевший за столиком ресторана, ослепляя блеском остроумия, подавляя эрудицией, вызвал у нее ассоциацию с гранитным монументом. Надежда Константиновна писала впоследствии: "Объединения никакого не вышло. Акимов, Кричевский и другие договорились до белых слонов. Мартов страшно горячился, выступая против рабочедельцев, даже галстук с себя сорвал… Плеханов блистал остроумием. Составили резолюцию о невозможности объединения. Деревянным голосом прочел ее на конференции Дан. "Папский нунций", — бросили ему противники. Этот раскол пережит был совсем безболезненно. Мартов, Ленин не работали вместе с "Рабочим делом", в сущности, разрыва не было, потому что не было совместной работы. Плеханов же был в отличном настроении, ибо противник, с которым ему приходилось так много бороться, был положен на обе лопатки. Плеханов был весел и разговорчив. Жили мы в одном отеле, кормились вместе, и время прошло как-то особенно хорошо. Только иногда чуть, капельку, проскальзывала разница в подходах к некоторым вопросам". По инициативе Владимира Ильича члены организации "Искры", "Зари", "Социал-демократа" создали "Заграничную лигу русской революционной социал-демократии", которая ставила своей задачей вербовать сторонников "Искры" из числа русских социал-демократов за границей, материально поддерживать газету, организовывать ее доставку в Россию и издавать популярную марксистскую литературу. Наступил прощальный вечер. Сидели в уютном кафе. Рядом в гимнастическом зале рабочие фехтовали, сражаясь картонными мечами. Георгий Валентинович пошутил: "Вот и мы в будущем строе будем так сражаться". Все по-разному восприняли реплику, но никто не ответил. Когда возвращались в отель, Аксельрод, шедший рядом с Надеждой Константиновной, сказал, развивая тему плехановской шутки: "В будущем строе будет смертельная скука, никакой борьбы не будет". Она не захотела спорить, но про себя подумала: "Зачем он так? Или для них это слишком далеко, и потому они позволяют себе только шутить о будущем? Или марксистская диалектика воспринимается ими что-то слишком по-своему?" Вернувшись в Мюнхен, Владимир Ильич засел за окончание "Что делать?", а Надежда Константиновна все силы отдает "Искре", которая приобретает колоссальное влияние. На очередь дня ставится вопрос о разработке программы партии, о подготовке партийного съезда. И в этот период начинают обостряться разногласия внутри редакции. Все заметнее становятся оппортунистические нотки в разговорах Мартова, мечется между Лениным и Плехановым Засулич, уклоняется от принципиальных оценок Аксельрод. Подолгу беседуют Владимир Ильич и Надежда Константиновна, стремясь найти исток разногласий, и все больше убеждаются, что трещины слишком глубоки, их не замазать, да и надо ли это делать. Приехав из России, где они вели большую практическую работу, Ульяновы не только не потеряли, а, напротив, укрепили свои связи с русским рабочим классом. "Искра" вызвала к политической жизни широкие рабочие массы, именно из них стремился Ленин заложить фундамент партии — истинно революционной, марксистской, действенной. Плеханов настолько врос в заграничную жизнь, что даже дочери его почти не говорили по-русски. Для него русский рабочий остался таким, каким он был в 80-х годах. Поэтому боевые, действенные тезисы ленинской программы казались ему преждевременными и беспочвенными. В январе 1902 года Аксельрод и Плеханов приехали в Мюнхен для обсуждения программы партии. Встреча была теплой, но скоро все изменилось. "Плеханов нападал на некоторые места наброска программы, сделанного Лениным, — пишет Надежда Константиновна, — Вера Ивановна не во всем была согласна с Лениным, но не была согласна до конца и с Плехановым. Аксельрод соглашался тоже кое в чем с Лениным. Заседание было тяжелое. Вера Ивановна хотела возражать Плеханову, но тот принял неприступный вид и, скрестив руки, так глядел на нее, что Вера Ивановна совсем запуталась. Дело дошло До голосования. Перед голосованием Аксельрод, соглашавшийся в данном вопросе с Лениным, заявил, что у него разболелась голова и он хочет прогуляться". Надежда Константиновна знала, что изменившиеся отношения с Мартовым мучили Владимира Ильича, и, ясно видя, что худшее еще впереди, старалась уберечь мужа от горечи разочарования в человеке. Она видела, как ревниво относится Мартов к редакционным замечаниям, как до хрипоты спорит из-за малейшего оттенка в слове, как кипятится, получая корреспонденции из России, стараясь принизить их значение. Очень обидно, что долголетняя привычка слушать Плеханова как оракула мешает Засулич занять объективную правильную позицию. Давая критический анализ программы партии, составленной Плехановым, Владимир Ильич в то же время написал свой проект программы — так называемый "Проект Фрея" (один из псевдонимов В.И. Ленина. — В результате большой напряженной работы, ведя борьбу с самыми близкими товарищами — с Засулич, Мартовым, Плехановым, разногласия с которыми заходили все дальше, Владимир Ильич совсем "изнервничался". Он писал позже Плеханову из Лондона: "Нервы мои истрепаны "в лоск", и я чувствую себя совершенно больным".[21] Владимир Ильич настоял на утверждении марксистского проекта программы РСДРП. Обсуждение было закончено в конце мая, а в июне, когда Ульяновы были уже в Лондоне, проект программы РСДРП был опубликован в 21-м номере "Искры". Тем временем в Мюнхене положение "Искры" резко ухудшилось. На след газеты напала полиция. Владелец типографии категорически отказывался дальше печатать газету, боясь ареста и штрафа. Встал вопрос, куда переносить издание. Плеханов и Аксельрод стояли за Швейцарию, но большинство проголосовало за Лондон. К концу марта все было подготовлено для переезда. Здесь, в Мюнхене, еще напечатают несколько номеров газеты, материал которых уже подобрали. Надежда Константиновна отправляет мать в Петербург. "Как-то еще мы в Лондоне устроимся". Елизавета Васильевна полностью разделяет взгляды дочери и зятя, каждая разлука с ними тяжела для нее. "Этот мюнхенский период вспоминался нами после как какой-то светлый период. Последующие годы эмиграции переживались куда тяжелее", — напишет Крупская через много-много лет. 30 марта 1902 года они выезжают в Лондон через Кёльн и Льеж. |
||
|