"Фолкнер" - читать интересную книгу автора (Грибанов Борис Тимофеевич)20. Возвращение в ЙокнапатофуШла осень 1954 года. Позади осталась свадьба Джилл, а еще раньше короткая поездка по просьбе государственного департамента в Сан-Паулу (Бразилия) на международную писательскую конференцию. После эксперимента с «Притчей» Фолкнера вновь потянуло к Йокнапатофе, как к старому обжитому дому, где живут давно и до мелочей знакомые люди, потянуло в леса, где прожито столько незабываемых дней и столько пережито. Первой приметой этого возврата стал рассказ "Гон на заре", в котором вновь появились старые фолкнеровские герои — двенадцатилетний мальчик, познающий законы леса и охоты, дядя Айк Маккаслин, Рот Эдмондс и другие. За "Гоном на заре" он написал еще один рассказ "Для народа", веселую историю о том, как его любимые персонажи Гэвин Стивенс и Рэтлиф боролись с политиканом и демагогом, выдвигавшим свою кандидатуру в конгресс. Сначала этот грязный политикан носил другое имя, но потом Фолкнер сделал его уже известным по роману «Святилище» Кларенсом Сноупсом, введя тем самым этот рассказ в русло борьбы, которую еще в «Деревушке» начал Рэтлиф против племени Сноупсов. Возвращению в Йокнапатофу в значительной степени способствовало предложение издательства "Рэндом хауз" Фолкнеру составить сборник его рассказов под названием "Большие леса". Эта работа захватила Фолкнера, он с удовольствием отбирал рассказы, кое-что в них переделывал, так, например, в повести «Медведь» он решил опустить четвертую главку, повествующую об отказе молодого Айка Маккаслина от материального и морального наследства своего деда. Он расположил рассказы так, чтобы последовательно рассказать об истории жизни в девственных когда-то лесах Миссисипи, начиная с сюжетов, связанных с индейцами чикесо, и кончая памятным читателю рассказом "Осень в дельте", исполненным болью и горечью по поводу уничтожения лесов современной американской цивилизацией. Для того чтобы придать сборнику единство и создать связь между рассказами, относящимися к разным периодам истории Йокнапатофы, он написал связующие тексты, использовав частично материал из преамбулы к первому акту "Реквиема по монахине" и из очерка "Миссисипи". Этот возврат к родной почве как будто влил в Фолкнера новые силы. В феврале 1955 года он писал в Швецию своей приятельнице Элси Джонссон: "Я думал, что после «Притчи» я почувствую себя опустошенным и мне нечего будет больше сказать. Но я оказался не прав, я составил этой осенью книгу, частично переделав старые вещи, кое-что написал заново, и у меня в голове уже новая книга". Неожиданно для всех знавших Фолкнера, в том числе его близких, он вдруг включился в политическую борьбу. В 1954 году Верховный суд США принял решение против сегрегации школ — деления их на школы для белых и черных детей. Власти штата Миссисипи отказались подчиняться этому решению. И вот весной 1955 года Фолкнер выступил с двумя статьями в газете "Коммершиал эппиел", в которых, критикуя вообще состояние школьного обучения в штате, высказался, по существу, за совместное обучение белых и негров. Это выступление вызвало бурю негодования среди местных расистов. Как вспоминал его брат Джон, Билл "немедленно стал объектом анонимных телефонных звонков, его всячески обзывали, почта приносила кучу анонимных писем, полных грубыми оскорблениями. Поскольку мы все в семье не разделяли взглядов Билла, мы говорили: "Так ему и надо. Он должен был знать, к чему это приведет". Так в этом вопросе он оказался в одиночестве даже в собственной семье. Впрочем, это не поколебало его позиции, хотя и наводило на самые горькие размышления. В июне этого года Фолкнер писал в Швецию Элси Джонссон: "У нас здесь сейчас в Миссисипи много трагических происшествий, связанных с неграми. Верховный суд заявил, что не должно быть сегрегации, раздельных школ, раздельного голосования и тому подобного, и я боюсь, что в Миссисипи найдется множество людей, которые пойдут на все, даже на насилие, чтобы не допустить этого. Я делаю то, что могу. Я понимаю, что это унылое письмо, но люди бывают ужасны. Надо очень верить в человека, чтобы примириться с ним, с его глупостью, дикостью и бесчеловечностью". Критическое отношение Фолкнера к современной ему Америке нашло свое яркое выражение в опубликованной в июле 1955 года в журнале "Харперс мэгэзин" статье под симптоматичным заголовком "О частной жизни (американская мечта: что с ней произошло?)". Статья эта заканчивалась горькими словами: "Нет, повторяю, Америке художник не нужен. Америка еще не нашла для него места — для него, который занимается только проблемами человеческого духа, вместо того чтобы употреблять свою известность на торговлю мылом, или сигаретами, или авторучками, или рекламировать автомобили, морские круизы и курортные отели, или (если, конечно, он восприимчив к обучению и сможет достаточно быстро приспособиться к стандартам) выступать по радио и сниматься в кино, где он принесет прибыль, оправдавшую бы внимание, ему уделяемое. Но ученые — естественники и гуманитарии, да: гуманизм науки, научность гуманизма могут еще спасти ту цивилизацию, которую профессионалы-спасители, жиреющие на низменных страстях человека и его глупости и уверенные в своей правоте; политики, наживающие капитал на его жадности и глупости и уверенные в своей правоте; церковники, спекулирующие его страхом и предрассудками и уверенные в своей правоте, — спасти уже не могут, что они и доказывают на каждом шагу". Судьба романа «Притча» оказалась куда благоприятнее, чем можно было ожидать по первым критическим откликам. Еще зимой «Притче» была присуждена Национальная книжная премия за 1954 год, а весной роман был награжден Пулитцеровской премией. Популярность Фолкнера за рубежом к этому времени была столь велика, что государственный департамент решил вновь использовать его для укрепления весьма пошатнувшейся репутации Соединенных Штатов в кругах интеллигенции других стран. На этот раз была запланирована поездка в Японию, где Фолкнер должен был выступать в университете Нагано. Он вылетел в Японию в июле. Поездка оказалась приятной и интересной. Он обнаружил, что почти все его романы переведены на японский язык. В беседах со студентами и преподавателями университета он чувствовал их серьезную заинтересованность литературой, желание глубже понять его творчество. Поэтому он охотно отвечал на вопросы, старался разъяснить свои творческие принципы. Многие вопросы касались литературной родословной Фолкнера, его отношения к американским писателям прошлого. Он недвусмысленно причислил себя к реалистической традиции в американской прозе, указав на Марка Твена как родоначальника современной литературы США. "По моему мнению, — сказал он, — Марк Твен был первым подлинно американским писателем, и все мы являемся его наследниками, мы происходим от него. До него писатели, которые считались американскими, на самом деле таковыми не были, их традиция, их культура были европейскими. Только Твен и Уитмен стали подлинными представителями американской культуры". Расспрашивали его и о любимых книгах. "Я обычно каждый год перечитываю «Дон-Кихота». Примерно каждые четыре-пять лет перечитываю "Моби Дика". Перечитываю "Мадам Бовари", "Братьев Карамазовых". Раз в 10–15 лет перечитываю Ветхий завет. У меня есть полный Шекспир в одном томе, который я всегда вожу с собой и понемножку перечитываю. Перечитываю еще что-нибудь из Диккенса и из Конрада". Многие вопросы японских студентов касались творческих проблем и, в частности, проявлений зла, которыми насыщены его романы. "Никогда не используйте зло ради зла, — ответил Фолкнер, — вы должны использовать зло, чтобы пытаться высказать истину, которую вы считаете важной. Бывают времена, когда человеку нужно напоминать о зле, чтобы исправить его, изменить, нельзя всегда говорить ему только о добре, о прекрасном… Если писатель призван что-то совершить, то это сделать мир чуть лучше, чем он его застал, сделать то, что в его силах, тем путем, каким он может, чтобы не было такого зла, как война, несправедливость, — вот в чем его работа, И делать это нужно, не описывая всякие приятные вещи, — писатель должен показать человеку его низменные черты, зло, которое человек может совершить, ненавидя себя в то же время за это… чтобы человек всегда верил, что он может быть лучше, чем он, вероятно, будет". Упомянув стокгольмскую речь Фолкнера, один студент спросил: "Вы говорили, что молодые писатели не должны забывать проблемы человеческого сердца в конфликте с самим собой. Но, как вы знаете, в нынешней ситуации, — я имею в виду "холодную войну", неразбериху в экономике, — эта ситуация не представляется благоприятной для молодых писателей, чтобы они посвящали себя этим проблемам. Как же они могут следовать вашему совету?" — "Я думаю, — ответил Фолкнер, — что они должны следовать этому совету. Писатель не может выбирать, когда ему родиться. Я согласен с вами, что сейчас плохое время для занятий литературой, но это не должно отпугивать человека, которому талант дан богом, небесами, кто бы этот талант ни давал. Это не должно отпугивать его, а трудность работы будет способствовать ее качеству. Но писатель всегда должен помнить, что главное — это работа". Спросили его, не собирается ли он бросить писать романы. "Нет, — сказал Фолкнер. — Пока я могу найти лист бумаги и кто-нибудь одолжит мне карандаш и купит немного табаку, я буду продолжать писать. Потому что, как я убежден, ни один писатель не может высказать истину так, как она ему представляется. Он пытается и каждый раз терпит поражение. И тогда он пытается вновь. Он знает, что и в следующий раз не достигнет желаемого, и тем не менее вновь пытается, пока может работать". Эти беседы в университете стенографировались и потом были изданы японским издательством в виде книги, названной "Фолкнер в Нагана". На пути из Токио в Европу Фолкнер сделал остановку на Филиппинах в Маниле; чтобы повидать свою падчерицу Вики, которая жила там со своим новым мужем. Ему опять пришлось выступать перед журналистами. И вот на этой пресс-конференции он высказал прекрасные слова об ответственности писателя, сформулировав тем самым свое творческое кредо. "На писателе лежит огромная ответственность. Писатель фиксирует усилия человека, его путь сквозь годы, сквозь века, которым идет человек, стремясь избавиться от своего жребия, освободиться от страданий, несправедливости. Ответственность писателя в том, чтобы рассказать правду — рассказать правду так, чтобы она стала незабываемой, чтобы люди читали ее и помнили о ней, потому что она рассказана незабываемым образом. Просто сообщить факт, рассказать о несправедливости иногда недостаточно. Это не трогает людей. Писатель должен добавить к этому свой талант, он должен взять эту правду и поджечь под ней пламя, чтобы люди запомнили ее. Вот в чем его ответственность". Надо сказать, что с годами Фолкнер все сильнее ощущал свою ответственность не только как писателя, но и ответственность гражданина за все, что творилось в его стране и особенно на Юге. Когда он был в Риме, к нему обратилось агентство Юнайтед Пресс с предложением прокомментировать сообщения об убийстве в Гринвуде 14-летнего негра Эммета Тилла, приехавшего туда из Чикаго к своим родственникам. Местные расисты распустили слух, будто бы Тилл позволил себе оскорбительные реплики в адрес белой женщины, после чего юноша исчез. В его убийстве обвинялись двое белых — родственники мужа якобы оскорбленной женщины. Фолкнер немедленно передал для печати свое заявление, исполненное негодования и горечи. Он писал, что это трагическое преступление в его родном Миссисипи, совершенное двумя взрослыми белыми над негритянским мальчиком, ставит вопрос о том, "заслуживаем ли мы того, чтобы мы выжили. Потому что, если мы в Америке дошли до такого положения, когда мы должны убивать детей, вне зависимости от причин и от цвета их кожи, то мы не заслуживаем того, чтобы мы выжили, и, вероятно, не выживем". Побывав в Италии, Франции, Англии и Исландии, Фолкнер в октябре вернулся в Нью-Йорк, как раз в те дни, когда в газетах появились восторженные отклики критиков на выход в свет сборника "Большие леса". Элси Джонссон он писал из Нью-Йорка: "Я в порядке, продолжаю работать. Это будет новая книга, которую я вам пошлю. Я должен вскоре вернуться в Миссисипи и работать; я знаю, что не проживу так долго, чтобы успеть написать все, что мне нужно, о моей придуманной стране, поэтому я не могу тратить время, отпущенное мне". По возвращении домой Фолкнер выступил в Мемфисе на митинге протеста, где были как белые, так и негры, в связи с тем, что местный суд оправдал людей, обвинявшихся в убийстве Эммета Тилла. Он говорил о том, что сегрегация и дискриминация негров имеют свои экономические корни, и высказал свое убеждение в том, что всем американцам вскоре придется делать выбор между тем, чтобы быть порабощенными или свободными, и что свобода невозможна, если не будет устранен позор сегрегации. Утешение он находил за письменным столом. В январе он писал Комминсу: "Работаю над следующей книгой о Сноупсах. Прежнего огня нет, так что дело подвигается медленно, но, если я еще не сгорел дотла, я вскоре разожгу огонь, и дело пойдет как надо. Миссисипи сейчас такой неуютный для жизни штат, что мне нужно что-нибудь вроде книги, чтобы забывать об этом". Он нуждался в поддержке и находил ее в письмах Джин Стайн, молодой студентки-журналистки, с которой он в свое время познакомился во Франции. Он посылал ей главы нового романа и с интересом ждал ее мнения. В январе он писал ей: "Меня очень обрадовала ваша реакция на новые главы о Сноупсе… Я все еще чувствую, как и в прошлом году, что, вероятно, я исписался, и все, что осталось, это пустое мастерство — в словах, во фразах нет былого огня, силы, страсти. Но если вам это нравится, я буду продолжать, мне хочется верить, что я не прав, как вы утверждаете". Весной Фолкнера в тяжелом состоянии положили в больницу с обострением язвы желудка. Врачи сказали его брату Джону, что, если Фолкнер не бросит пить, это убьет его. Джон пытался заговорить на эту тему с братом, но тот только улыбнулся. Он не собирался менять своего образа жизни. В апреле Фолкнер вместе с Эстелл был в Шарлоттесвилле, где обосновались Джилл с мужем, чтобы увидеть своего только что родившегося внука. В Шарлоттесвилле к нему обратились представители местного Виргинского университета с предложением занять на некоторое время должность "писатель на кафедре", предусматривающую систематические встречи со студентами, беседы с ними. Фолкнер согласился. В мае он вернулся в Оксфорд к своим заботам по ферме и к рукописи романа "Город". Роман начинался с того момента, когда Флем Сноупс перебрался в Джефферсон. Дальнейшее повествование рассказывает о том, как Флем делает в Джефферсоне свою карьеру, начав с владельца половины ресторанчика на одной из боковых улиц и кончив постом президента Сарторисовского банка и владельцем старинного особняка де Спейнов. Невольным сообщником Флема, вернее его орудием, становится жена Юла благодаря ее любовной связи с мэром Джефферсона Манфредом де Спейдом. Это он делает Флема смотрителем местной электростанции, где Флем занимается кражей медных частей. Когда же президент банка Баярд Сарторис умирает от сердечного приступа в машине, которую гнал его внук Баярд, де Спейи становится президентом банка, а Флема Сноупса делает вице-президентом. Продвижение Флема по социальной лестнице в Джеф-ферсоне сопровождается появлением в городе все новых и новых Сноупсов. Как говорит Рэтлиф про Флема, "Он Сноупсов разводит. Разводит Сноупсов: весь ихний род, целиком, скопом, подымается со ступеньки на ступеньку, вслед за ним". Вставные новеллы о проделках этих многочисленных Сноупсов органически входят в ткань романа. Фолкнер при этом использовал, как и при работе над «Деревушкой», некоторые свои уже написанные рассказы, переделывая и дорабатывая их. В действие романа включаются и другие персонажи, знакомые читателю по другим романам и рассказам йокнапатофской саги, — прокурор Гэвин Стивенс, страдающий от безответной любви к Юле Уорнер Сноупс, его племянник Чик Мэллисон. Эти двое наряду с Рэтлифом оказываются рассказчиками, от лица которых идет повествование. В отношении Чика Фолкнер впоследствии говорил: "Мне показалось более интересным рассказывать устами невинного ребенка, который знает, что он видит, но не имеет определенного мнения об этом. Иногда что-то рассказанное человеком, который не понимает, что он рассказывает смешное, гораздо смешнее, чем если это рассказывает профессиональный острослов, знающий, как вызвать смех. Кроме того, мне было интересно рассказать часть истории устами ребенка, а часть взрослым человеком. Это все равно что выставить объект и посмотреть на него с двух сторон, с двух разных точек зрения". Читатель романа «Город» не может не обратить внимания на то, что герои претерпели значительные изменения по сравнению с «Деревушкой». Впоследствии Фолкнер говорил об этом, выступая перед студентами Виргинского университета: "Для меня они люди, они стали старше по мере того, как стал старше я, и, вероятно, они несколько изменились — моя концепция в отношении их несколько изменилась, поскольку они сами изменились и изменился я. Они стали старше. А я теперь знаю о людях больше, чем знал, когда в первый раз подумал о них, они стали для меня более определенными личностями". Наиболее заметно эти изменения ощущаются в характере Юлы. Фолкнер объяснял это следующим образом: "Я склонен думать, что причина в том, что она стала старше. Мне хочется думать, что все люди чему-то учатся. Кроме того, у нее ребенок. Мне представляется, что это ответственность, которую возлагает ребенок, который не просил, чтобы его произвели на свет, на каждого, вне зависимости от того, насколько эгоистичен был этот человек до той поры. Это произошло потому, что она неожиданно обнаружила, что этот ребенок вырос и его надо защищать, и, даже не пытаясь узнать что-либо больше о людях или стать более вдумчивой, она становится такой, потому что знает, что этого ребенка надо защищать и оберегать". И вот этот ребенок, дочка Юлы, Линда, оказывается последним и главным козырем Флема для достижения его цели — стать президентом банка. Интриги Флема завершаются тем, что Юла ради сохранения доброго имени своей дочери кончает самоубийством, де Спейн уезжает из города, а Флем становится президентом банка и владельцем особняка де Спейнов. Как комментировал потом Фолкнер, Флем "добился всего, чего хотел, он получил все то, что никогда ему и не снилось в самых невероятных мечтах. Как, например, респектабельность. Он остался верен своей цели, но он вынужден был принять все то, что он считал глупым и излишним багажом, чтобы добиться своей цели. Он начал с пустого места, не имея ничего. Он жаждал стать президентом этого банка. Он сам не знал, как попасть туда. Он только знал, что должен попасть туда, и использовал все средства, оказывавшиеся под руками, он хватался за любой случай, который мог помочь ему достичь желаемого". В обмен на все, что получил Флем, он разрешает Линде уехать в Нью-Йорк и начать там новую жизнь. На этом и заканчивается роман. В августе Фолкнер писал Джин Стайн: "Только что закончил книгу. Она разбивает мое сердце, я писал одну сцену и почти плакал. Я в свое время думал, что это будет просто смешная книга, но я был не прав". Речь шла о самоубийстве Юлы и о том эффекте, которое это самоубийство оказывает на окружающих. Новый, 1957 год ознаменовал собой в значительной степени новый период его жизни. В феврале этого года Фолкнер с Эстелл приехали в Шарлоттесвилль, чтобы он мог начать свою работу в Виргинском университете. С этих пор он все больше времени проводил в Шарлоттесвилле, который стал, по существу, его вторым домом после Оксфорда. Беседы со студентами не только не тяготили Фолкнера, но даже доставляли радость и удовлетворение. Ему было приятно в связи с вопросами студентов возвращаться к давно написанным им книгам, к старым героям, радовала возможность взглянуть на все сделанное им за много лет с высоты своего теперешнего возраста и опыта. В этих беседах, которые стенографировались и потом были изданы книгой под названием "Фолкнер в университете", он высказал множество чрезвычайно интересных мыслей о литературе вообще и о своем собственном творчестве в частности, которые, кстати сказать, широко использованы в настоящей книге. В мае 1957 года вышел в свет роман «Город». В связи с тем, что издательство "Рэндом хауз" тут же объявило, что за этой книгой последует ее продолжение, во время одной из бесед со студентами его спросили, нравится ли ему такое давление со стороны издательства. Он объяснил, что это отнюдь не давление со стороны издательства и что, когда он впервые подумал о Сноупсах, он уже тогда понимал, что все это не уложится в одну книгу: "Так что давление я испытывал еще до того, как в первый раз сказал об этом замысле издателю. Я должен писать об этих людях, пока не расскажу все, что знаю, и я думаю, что еще одной книги будет достаточно, хотя у меня нет каких-либо надежд, что так получится". Ему тут же был задан и другой вопрос, собирается ли он написать историю дочери Юлы. "Да, — ответил Фолкнер. — Это будет в следующей книге. Она одна из самых интересных людей, о которых я до сих пор писал. Ее история будет в следующей книге". Вторую половину этого года Фолкнер провел в Оксфорде. Он много времени уделял ферме, пришедшей за время его отсутствия в некоторое запустение, по-прежнему увлекался верховой ездой. Обычно его день начинался с того, что он отправлялся верхом на прогулку, на обратном пути заходил в дом своей матери Мисс Мод, пил с ней кофе, рассказывал ей последние новости, иногда скупо говорил о новой работе. С матерью Фолкнера связывала нежная любовь, огромное уважение, которое он к ней испытывал, благодарность за то, что она всегда, с его детства, верила в него, в его талант и по мере своих сил помогала ему. Мисс Мод — женщина с сильным характером, она была уже старой и больной, но категорически отказывалась, чтобы в ее доме находилась прислуга, ей доставляло удовлетворение, что она сама все для себя делает. Фолкнеру это стоило немалого беспокойства — он всегда волновался, что матери может стать плохо и рядом не окажется никого, кто помог бы ей, вызвал врача. Но Мисс Мод оставалась непреклонной. В декабре он писал Элси Джонссон: "Работаю над третьим томом, который закончит эту трилогию, и, возможно, тогда мой талант догорит дотла и я смогу сломать свой карандаш и отбросить бумагу и все остальное, потому что я чувствую себя очень усталым". За последние годы такое пессимистическое настроение овладевало им не раз, когда он принимался за новую работу, но по мере того, как углублялся в новый роман, внутренний огонь вновь разгорался, он испытывал подъем душевных сил и работа увлекала. Так произошло и теперь. Роману «Особняк» Фолкнер придавал особое значение — во-первых, потому что этот роман должен был завершить трилогию о Сноупсах, над которой он работал в общей сложности 34 года, а во-вторых, потому что он опасался, что это вообще последняя книга, которую он сможет написать. В известной мере Фолкнер оказался прав — «Особняк» можно рассматривать как итог его длинного и сложного творческого пути. Особенность романа «Особняк» заключается в том, что он явился не просто завершающей книгой трилогии — в этом романе Фолкнер во многом по-новому взглянул на своих героев, на социальные, политические и нравственные проблемы, которые он начал исследовать в этой эпопее. В предисловии к «Особняку» Фолкнер писал, что "автор, как ему кажется, понял человеческую душу и все его метания лучше, чем понимал тридцать четыре года назад; он уверен, что, прожив такое долгое время с героями своей хроники, он и этих героев стал понимать лучше, чем прежде". Этим, видимо, и объясняется желание Фолкнера сделать третью часть трилогии не только продолжением первых двух частей, а как бы самостоятельным романом. В «Особняке» Фолкнер заново пересказывает многие важные эпизоды, описанные им раньше в «Деревушке» и в «Городе», возвращаясь к первоистокам, вновь исследует побудительные мотивы действий своих героев. Но делается это уже на ином уровне, с высоты приобретенного писателем жизненного и художнического опыта. Таким образом, читатель, который даже не был знаком с первыми двумя романами трилогии, мог узнать об основных, узловых моментах карьеры Флема Сноупса, его карабканья вверх по лестнице жизненного успеха. Роман «Особняк» начинается на самом пике карьеры Флема Сноупса — он президент банка, владелец старинного особняка, респектабельный член общества. Всего этого он добился благодаря своей бесчеловечности, безграничной жажде наживы, бездумной жестокости. На его совести — хотя невозможно говорить о совести в приложении к Флему — множество преступлений, крупных и мелких, он крал, обманывал, занимался ростовщичеством, и, наконец, на его совести смерть его жены Юлы. Однако возмездие Флему Сноупсу зреет рядом с ним. Это грядущее возмездие в романе «Особняк» предстает в облике двух людей — его родственника Минка Сноупса и дочери Юлы, считающейся и его дочерью, Линды. В романе «Особняк», наиболее зрелом из всех романов Фолкнера, социальные предпосылки всей истории выявлены особенно четко. И это относится прежде всего к образам Минка Сноупса и Линды. Минк убийца, он хладнокровно и обдуманно застрелил богача Джека Хьюстона. Но если в предшествующих вариантах этой истории (в рассказе «Собака» и в романе «Деревушка», где фигурировал этот сюжет) Фолкнера интересовала главным образом цепь событий, фабула, то в «Особняке» он с пристальным вниманием к сложнейшим душевным движениям исследовал причины, психологические мотивы этого убийства. Претерпел значительные изменения и обрел социальную значимость и сам образ Минка Сноупса. Минк Сноупс один из бесчисленного племени обездоленных, измордованных жизнью фермеров-арендаторов, обреченных на вечную обесчеловечивающую нищету. Сколько бы ни трудился Минк Сноупс, все равно его труд будет делать кого-то богаче, а он и его дети никогда не выберутся из этой трясины бедности. Гнев Минка направлен не против богача Хьюстона, а против условий жизни, в которые судьба поставила Минка. Минк способен все вынести и выдержать, но в душе своей он ведет счет с силами, с которыми он вынужден бороться изо дня в день. "Минк просто считал, что Минк честно отрабатывает свой долг Хьюстону, но, когда выясняется, что он должен ему сверх того еще доллар, чаша его терпения переполняется, принять это новое оскорбление для него значит унизить свое человеческое достоинство. Таким образом, убийство Хьюстона Минком оказывается не местью за мелкие издевательства, а актом справедливости, актом самоутверждения Минка как личности. За долгие годы, проведенные Минком в каторжной тюрьме, его ненависть к богатому родственнику Флему Сноупсу, который не только не помог ему, но и спровоцировал попытку побега Минка из тюрьмы, чтобы запрятать его там еще на много лет, постепенно утрачивает личный характер и обретает социальный смысл. Если для образа Минка Сноупса характерно отсутствие временных связей — Минк сидит в тюрьме, и события внешнего мира проходят мимо него, — то благодаря Линде в замкнутый мирок Джефферсона врываются ветры мировой истории. И это примечательно для творческой эволюции Фолкнера. До сих пор во всех книгах йокнапатофской саги, как и в первых двух романах трилогии о Сноупсах, мир героев Фолкнера был ограничен, изолирован от внешнего мира. В романе же «Особняк» жизнь героев оказывается связанной с важнейшими политическими событиями и веяниями века — в романе находят свое косвенное отражение и гражданская война в Испании, вторая мировая война, политическая ситуация в Соединенных Штатах в период "холодной войны" и маккартизма. И эта связь с внешним миром устанавливается в романе главным образом через Линду. Линда несет с собой возмездие Флему Сноупсу и угрозу миру наживы, который он олицетворяет. В ее формировании как личности решающую роль сыграл Гэвин Стивенс, идеалист и либерал, безответно влюбленный в ее мать. Стивенс стремился спасти душу Линды "от того, что он называл сноупсизмом, — от этой упорной и злой силы". Это он добился того, что Линда окончила университет в близлежащем Оксфорде, а после смерти матери уехала в Нью-Йорк, где она вышла замуж за скульптора, коммуниста Бартона Коля, сама вступила в коммунистическую партию, через несколько лет уехала с мужем в Испанию сражаться с фашизмом. Так в роман входит тема борьбы с фашизмом и, что еще более примечательно, тема коммунизма. Примечательно это потому, что Фолкнер, всю жизнь скептически относившийся к политике вообще и к коммунизму в частности, в «Особняке» пишет о коммунистах с уважением и нескрываемой симпатией. Гэвин Стивенс, например, говорит о Линде: "В одном по крайней мере она походила на мать — ей тоже было необходимо, непременно нужно найти в жизни что-то очень крепкое, очень надежное (в данном случае, в ее случае, не просто сильного человека, потому что Коль был достаточно сильный, но все же и он, как выяснилось, состоял из плоти и крови и потому оказался недолговечным), чтобы отдать все, что у нее было… коммунистическая партия, уже доказавшая, что для пуль она неуязвима, а следовательно, бессмертна, заменила ей Бартона и никогда не подведет". Фолкнер отдал в «Особняке» должное высоким идеалам коммунизма, рассказывая, в частности, о разговорах Линды с двумя коммунистами финнами-эмигрантами: "И беседуют они о надежде, о светлом будущем, о мечте: навеки освободить человека от трагедии его жизни, навсегда избавить его от болезней, от голода и несправедливости, создать человеческие условия существования". Фолкнер не побоялся в те мрачные годы маккартизма, когда писался роман, вложить в уста молодому Чику Мэллисону саркастическую характеристику противников коммунизма, раскрыв их хищническую, стяжательскую сущность: "Все жители Джефферсона, начиная от разносчиков жареных орехов и кукурузы, ставивших свои лотки на углу по субботам, и хозяев захудалых, дешевых лавчонок и кончая владельцами огромных универмагов, автомобильных гаражей и заправочных станций, все были против тех, кого теперь называли коммунистами… против всех и каждого, кто подвергал хотя бы малейшему сомнению наше природное джефферсоновское право покупать, доставать, выращивать или отыскивать что-нибудь как можно дешевле, пуская при этом в ход любое мошенничество, уговоры, угрозы или насилие, а потом продавать все это как можно дороже, пользуясь нуждой, невежеством или робостью покупателя". Не обошел молчанием Фолкнер и фашистские тенденции в самих Соединенных Штатах. Когда Гэвин Стивенс и Рэтлиф говорят об угрозе войны со стороны Гитлера и Муссолини, Стивенс с горечью добавляет: "Не говоря уже о тех, кто сидит у нас тут дома, всякие организации с пышными названиями, которые во имя божье объединяются против нечистых в моральном и политическом отношении, против всех, у кого не тот цвет кожи, не та религия, не та раса: ку-клукс-клан, "Серебряные рубашки"… я уж молчу про нашего собственного дражайшего сенатора Кларенса Эглстоуна Сноупса, тут у нас, в Йокнапатофском округе". Фигура сенатора Кларенса Сноупса, появлявшаяся и ранее в романах йокнапатофской саги, в «Особняке» раскрывается наиболее полно, вбирая в себя все омерзительные черты американской политической кухни. Сенатор Кларенс Сноупс предстает перед читателем как продажный политикан, демагог, развратник, шантажист и просто мелкий жулик. И этот человек метит — и не без оснований — в конгресс США: "Гремел его голос, полный расовой, экономической и религиозной нетерпимости (раньше самым сильным пунктом в его политическом кредо было нападение на богачей, теперь громче всего звучал страх перед организованными рабочими массами)". Конечно, было бы преувеличением утверждать, что эти политические мотивы являются главными в романе, но их появление здесь весьма характерно для понимания того, как изменилось само отношение Фолкнера к политике. Главное же в романе — трагедии человеческих жизней, трагедия Минка Сноупса, трагедия Линды. Ведь Линда — образ по-своему трагический. Если история Минка Сноупса — это история всепоглощающей ненависти, то история Линды воплощает идею неумирающей любви. Ее любовь к Бартону Колю, погибшему в Испании, будет гореть в ней, пока живет сама Линда, это ее судьба, ее крест и ее счастье. Для Гэвина Стивенса, идеалиста и мечтателя, Линда становится образом вечной любви и верности. Гэвин говорит себе: "Да, ты слышал про любовь, про утрату, а может быть, и любовь, и утрату, и горе, но никогда не встречал все пять вместе, вернее, четыре, потому что верность и стойкость, про которые я думаю, неотделимы", В другом месте Фолкнер пишет, что Гэвин глядел в глаза Линды и понимал — "откуда, сквозь что она на меня глядела: сквозь неизмеримую глубину потери, сквозь неутолимую тоску, сквозь верность и постоянство". Три человеческих судьбы — Флема Сноупса, Минка Сноупса и Линды — в конце романа сходятся в одной точке. Линда узнает про Минка и добивается его досрочного освобождения из тюрьмы, хотя прекрасно понимает, что первое, что сделает Минк, оказавшись на свободе, это попытается убить Флема, человека, считающегося ее отцом. И когда это происходит, она хладнокровно помогает убийце скрыться. И Гэвин Стивенс, прокурор округа, страж правосудия и поборник законности, понимает, что Линда, по существу, является соучастницей убийства, но он также осознает, что жизнь сложнее законов, придуманных людьми, и есть справедливость, которая выше закона. Последние страницы романа пронизаны щемящим чувством сострадания к людям, являющимся жертвами жизненных обстоятельств, болью за страдания и беды, выпадающие на долю людей, за несправедливость и зло, обрушивающиеся на них. Рэтлиф подводит черту под всей этой историей, говоря о людях: "Несчастные сукины дети", а Гэвин Стивенс вторит ему: "Несчастные сукины дети, сколько они причиняют людям горя и тоски, сколько от них видят и тоски и горя!". Работал над «Особняком» Фолкнер без торопливости, очень тщательно, то и дело возвращаясь к уже написанному и переписывая целые главы. Он писал эту книгу с внутренним убеждением, что это не только завершение трилогии о Сноупсах, но и скорее всего последний роман всей йокнапатофской саги. Только в январе 1959 года он написал из Оксфорда в издательство "Рэндом хауз": "На этой неделе закончу первый вариант всей рукописи, еще месяц потребуется на чистку, после этого привезу или пришлю. Может быть, пригпдю первую часть, как только она будет готова. Всю законченную рукопись вы получите в марте". Эти годы он делил свое время между Оксфордом и Щардоттесвиллем, причем все большая доля приходилась на Шарлоттесвилль, Здесь, в семье Джилл, где к тому времени родился второй внук, он чувствовал себя менее одиноким, чем в Оксфорде, тем более что Эстелл все больше привязывалась к Шарлоттесвиллю. Да и сам Фолкнер обрел здесь друзей, главным образом по охоте. А охота в этих местах была превосходная, хотя и носила совсем иной, нежели в Миссисипи, характер — здесь придерживались старинных аристократических традиций, вывезенных в Виргинию переселенцами из Англии, — охотились верхом на лисиц, причем охота была скорее приятным времяпрепровождением, нежели стремлением во что бы то ни стало застрелить животное. Фолкнера приняли в весьма избранный охотничий клуб, и ему это льстило. Он все чаще подумывал о том, чтобы купить в Виргинии ферму и обосноваться в этих местах. В начале 1958 года он провел еще один семестр в местном университете в качестве писателя при кафедре. В том же году он согласился в течение двух недель выступать в Принстонском университете. В январе 1959 года, когда Фолкнер заканчивал работу над «Особняком», осуществилась наконец семилетняя мечта актрисы Рут Форд — ей удалось выступить на Бродвее в спектакле "Реквием по монахине". До этого пьеса в переводе и переработке Альбера Камю с успехом шла на европейских сценах, но американские зрители увидели ее только теперь. Когда рукопись первой части «Особняка» легла на стол редактора Альберта Эрскина, он пришел в ужас от того, что очень многие детали в романе не совпадали с двумя предшествующими книгами, и написал об этом Фолкнеру. Смысл ответа писателя сводился к тому, что он пишет о характерах и факты для него не столь важны, но тем не менее согласился привести то, что возможно, в известное соответствие с «Деревушкой» и «Городом». Он обещал в марте приехать в Нью-Йорк и помочь редактору, однако неожиданное происшествие помешало его поездке. В марте во время охоты в виргинских лесах он упал с лошади и сломал себе ключицу. Таких падений в его жизни было немало, и Фолкнер старался не придавать большого значения перелому, но от поездки в Нью-Йорк пришлось отказаться. Как только ему стало чуть лучше, они с Эстелл на машине с шофером уехали в Оксфорд. Фолкнер писал бодрые письма друзьям, но боли в плече не только не проходили, но усиливались. Верховую езду врачи ему категорически запретили. Вынужденное безделье в большом и пустынном теперь доме в Оксфорде подтолкнуло его на новые замыслы. В апреле он писал Джоанне: "У меня все еще неприятности с рукой. Видимо, в моем возрасте пора прекращать ломать кости… У меня в голове рождается еще одна книга, которую я хотел бы написать. Теперь, когда я не могу тратить время на лошадей, я могу за нее взяться. Хотя я не перестаю надеяться, что еще смогу ездить верхом". Он действительно добился своего — уже в мае ранним утром Фолкнер седлал лошадь и выезжал на прогулку. В одно такое утро порывом ветра прямо под копыта лошади бросило клочок бумаги, она испугалась, взвилась на дыбы и сбросила седока. Фолкнер тяжело упал на спину, у него от удара пошла кровь горлом, сильно болела нога. Тем не менее в первых числах июня он появился в издательстве, чтобы работать со своим редактором над рукописью «Особняка». Ходил он медленно, опираясь на палку. После недолгого визита в Шарлоттесвилль он вернулся в Оксфорд, где работал над гранками «Особняка». А тем временем в Шарлоттесвилле была наконец оформлена покупка Фолкнером облюбованного им дома, неподалеку от места, где жили Джилл и двое его внуков, с которыми он так любил играть. Осенью Фолкнер совсем перебрался в свой новый дом, хотя он по-прежнему периодически наезжал в Оксфорд. В ноябре 1959 года вышел в свет "Особняк". Зимой Фолкнер приехал в Оксфорд, и, как оказалось, очень вовремя — тяжело заболела его мать, Мисс Мод. Фолкнер положил ее в больницу и проводил много времени у ее постели. Каждый раз, когда он входил в палату и видел это иссохшее тело, из которого мало-помалу уходила жизнь, сердце его сжималось от боли. Мисс Мод знала, что она умирает. Фолкнер старался как мог облегчить ее душевное состояние. Он, никогда не веривший в рай, стал рассказывать ей, как он потом признался своему другу Блотнеру, "красивые сказки о небесах, о том, как там ей будет хорошо". Мисс Мод спросила его: "А я обязательно должна буду встретить там твоего отца?" Фолкнер несколько растерялся и ответил: "Нет, если ты сама этого не захочешь". — "Вот и хорошо, — с облегчением сказала мать, — я никогда не любила его". Вскоре Фолкнер сам заболел, у него обнаружился плеврит, и его пришлось отправить в больницу. Когда Фолкнер вновь приехал в Оксфорд в июне, он узнал, что роман Джоанны принят издательством. Он тут же написал ей: "Отличная новость. Это не только оправдывает нас, но и, возможно, оправдывает то зло и обиды, которые я, может быть, причинил тебе". В октябре 1960 года Мисс Мод умерла. Фолкнер давно знал, что конец матери близится с каждым днем, и все-таки смерть ее острой болью отозвалась в его сердце. Теперь связь его с Оксфордом еще более ослабла. Жизнь Фолкнера в Шарлоттесвилле текла спокойно и безмятежно. Он по-прежнему увлекался верховой ездой, охотой, много времени проводил в обществе своих маленьких внуков, встречался с друзьями, охотно принимал гостей в своем доме. В июле 1961 года радио сообщило о смерти Эрнеста Хемингуэя. Фолкнер был потрясен, он ни на одну минуту не сомневался, что это не несчастный случай. "Он убил себя", — повторял Фолкнер. Фолкнеру было уже 64 года, смерть то и дело напоминала о себе, унося людей его поколения. Он всегда склонен был задумываться над проблемами жизни и смерти, а теперь, можно предположить, эти мысли посещали его все чаще. Он с философским спокойствием готов был встретить эту неизбежность. Годы побелили его голову, но в остальном он по-прежнему держался в форме, как всегда, был подтянут, строен, скромно, но безукоризненно одет. Журналист Эллиот Чейз, с трудом добившийся согласия Фолкнера на интервью летом 1961 года, писал о нем: "Это маленький человек с огромным достоинством. Он излучает спокойную силу. Ощущение спокойствия становится главным, это спокойствие чувствуется в его голосе, в движениях рук, в походке, в притушенном блеске его почти совсем черных глаз". Фолкнеру не хотелось говорить о литературе, и он предпочел рассказывать корреспонденту о верховой езде: "Что-то есть в том, когда вы на лошади перемахиваете через забор, от этого чувствуешь себя хорошо. Может быть, это риск, азарт. Во всяком случае, я ощущаю потребность в этом". В это лето друг Фолкнера Гровер Вандевендер построил в своем поместье на озере небольшую пристань, которая стала раем для местных ребятишек. Фолкнер любил бывать здесь, он с тихой радостью смотрел, как мальчишки купаются, играют, загорают на теплых досках пристани. Ему была приятна мысль, что и его внуки, когда немножко подрастут, тоже будут здесь купаться, радоваться жизни, научатся любви к природе. Человеку в пожилом возрасте вообще свойственно возвращаться памятью к своему прошлому, особенно к своему детству. Дружба с внуками, общение с местными ребятишками, наверное, способствовали этому возвращению к былому. И Фолкнер в это лето начал исподволь, не предупреждая, как он обычно это делал раньше, издательство, писать свой последний роман, навеянный воспоминаниями собственного детства. Роман и начинался откровенно, как воспоминание, словами: "Мой дед сказал…", и подзаголовок ему Фолкнер дал «Воспоминание». Весь роман построен как рассказ Лушьюса Приста III о том, что рассказал ему в 1961 году его дед, Лушьюс Прист II, о приключениях, случившихся с ним в 1905 году, когда деду было одиннадцать лет. Верный своему обыкновению, Фолкнер с первых же страниц определил место семейства Пристов в социальной структуре джефферсоновского общества, уточнил их родословную — Присты являются потомками Маккаслинов-Эдмондсов, но по женской линии. Если в первых романах йокнапатофской саги Фолкнер во многом отождествлял своего легендарного прадеда с полковником Сарторисом, наградив Сарториса многими чертами и моментами биографии прадеда, то в своем последнем романе, оказавшемся для него не только новым возвращением в Йокнапатофу, но и возвращением в собственное детство, в семействе Пристов он изобразил свою собственную семью, как он ее помнил. Дед Прист, которого в романе все почтительно именуют Хозяином, подобно деду Фолкнера, президент банка. Отец одиннадцатилетнего героя романа, как и одно время отец Фолкнера, владеет конюшней наемных экипажей. Фолкнер даже дал ему имя своего отца — Марри. Да и состав семьи Пристов повторяет семью Фолкнеров — у подростка Лушьюса трое братьев младше его, а возится с ними няня, старая негритянка Калли. Сюжет этого романа давно зрел в голове Фолкнера. Как, возможно, помнит читатель, за двадцать один год до того, как Фолкнер начал писать «Похитителей», он в письме к Роберту Хаасу изложил в нескольких словах всю историю, упомянув даже о том, что она будет в чем-то похожа на приключения Гекльберри Финна. Действительно, сюжет «Похитителей» построен по тому же принципу, что и знаменитый роман Марка Твена, но только плот, на котором Гекк Финн уплывал вместе с негром Джимом из родного города, заменен автомобилем. Правда, здесь автомобиль выступает не только как средство передвижения, но и как символ, подобный "указательному знаку, воздвигнутому и предназначенному для того, чтобы возвестить грядущую судьбу: муравьиное снование взад и вперед, неизлечимый зуд наживы, механизированное, моторизированное, неотвратимое будущее Америки". В этом последнем романе Фолкнер остался верен своей излюбленной теме — истории возмужания мальчика, его приобщения к миру взрослых, к миру сложному и противоречивому, в котором неожиданно и причудливо переплетаются добро и зло, к миру, в котором мальчик должен найти свое место, выработать свою нравственную позицию, как это ни странно звучит в применении к одиннадцатилетнему подростку. Лушьюс Прист живет нормальной для мальчика его возраста и соответствующей положению его семьи жизнью. Он весь еще в мире детства, где высшим авторитетом является мама, а негритянка няня опекает каждый его шаг, где дедушка президент банка представляется неким высшим существом, почти равным господу богу. Но вот по воле случая возникают непредвиденные обстоятельства — дед с бабушкой и родители мальчика уезжают на неделю на похороны другого дедушки — отца матери. И тут же рядом с Лушыосом оказывается соблазнитель — уже известный по предшествующим романам йокнапатофской саги Бун Хоггенбек. "Бун был стоек, предан, отважен и абсолютно ненадежен; росту в нем было шесть футов четыре дюйма, весу двести сорок фунтов, а разума не больше, чем у ребенка". Бун служил в конюшне мистера Марри, но с тех пор, как дедушка купил автомобиль, сердце Буна было навечно и безраздельно отдано этой движущейся и сверкающей машине. Он отвоевал себе право быть шофером, механиком и хранителем этого предмета своего поклонения. Бун подбивает Лушьюса, пока нет никого из старших, съездить на машине в Мемфис. С ними увязывается и негр Нэд, один из конюхов мистера Марри. Так начинается это необычное путешествие, полное самых неожиданных приключений. В Мемфисе они останавливаются в публичном доме мисс Ребы, тоже знакомом читателю по нескольким фолкнеровским романам, и мальчик оказывается свидетелем быта проституток, сутенеров, посетителей публичного дома. Нэд обменивает автомобиль на краденого скакового коня, потом все они отправляются в другой город, где устраивают скачки с Лушьюсом в качестве жокея. Весь этот жестокий жизненный опыт лавиной обрушивается на мальчика. Как объясняет уже старый Лушьюс, рассказывая своему внуку об этих приключениях своего детства: "Мы должны быть подготовлены к опыту, знанию, постижению, а не так, чтобы нас ни с того ни с сего хватили по голове дубиной в темноте, как делают разбойники, бандиты. Не забудь, мне было всего одиннадцать. Существуют на свете поступки, обстоятельства, ситуации, которых не должно быть, но они есть, и нам их не избежать, да мы и не захотели бы их избегнуть, даже если бы имели такую возможность, потому что они — тоже часть поступательного Движения, они означают участие в жизни, саму жизнь. Но они должны открываться нам тактично, пристойно. Мне же приходилось узнавать слишком много сразу, слишком быстро и без всякой помощи; мне некуда было поместить эти знания, не было во мне еще подготовлено такого вместилища, гнезда, куда бы принять все это безболезненно, без мучений". В этом недолгом путешествии Лушьюсу приходится столкнуться с самыми разными людьми — с доброй и трогательной проституткой Корри, которую на самом деле зовут Эверби, и с ее племянником Оутисом, отвратительным, испорченным до мозга костей подростком, в котором все задатки будущего Флема Сноупса или гангстера Пучеглазого, с исполненным внутреннего благородства старым негром дядюшкой Паршемом и его сыном Ликургом, с гнусным расистом полицейским Батчем. Мальчику приходится увидеть изнанку жизни, самые неприглядные ее стороны в том обнаженном и циничном виде, как они бытуют в публичном доме, с насилием, с мерзостью отношения расистов к неграм, но и с добротой, с человеческим достоинством униженных, с их готовностью помогать людям. "Я почувствовал стыд, что существует такая причина для страха за дядюшку Паршема, которому и впредь придется здесь жить; ненависть (ненавидел не дядюшка Паршем, а я) ко всему этому, ко всем нам за то, что мы такие жалкие, хрупкие жертвы нашей собственной жизни, нашей необходимости жить этой жизнью, — к Эверби за то, что она такая уязвимая, такая беспомощная и притягательная жертва, и к Буну за то, что он уязвим и беспомощен, и позволяет превращать себя в жертву, и к дядюшке Паршему и Ликургу за то, что они живут там, где принуждены жить, и волей-неволей видят, как ведут себя белые люди, — точь-в-точь как, по утверждению этих белых, ведут себя только негры, — ненависть, во всем подобную той, какую я чувствовал к Оутису за его рассказ об Эверби в Арканзасе, и к Эверби за то, что она так беспомощна и так притягательна для измывательств над человеческим достоинством, о которых он мне рассказал, и к себе за то, что слушал его, хотел слушать, хотел все узнать и понять; ненависть за то, что это не только есть, но и не может не быть, всегда будет, пока не прекратится жизнь, пока род человеческий составляет часть жизни". И несмотря на всю грязь, все скотство людей, с которым сталкивается мальчик во время своего путешествия, роман «Похитители» самый светлый во всем творчестве Фолкнера. Уже не говоря о том, что в этом романе, как в доброй сказке, все кончается хорошо — скачки выиграны, автомобиль возвращен законному владельцу, Лушьюс возвращается к своим родителям, проститутка Корри, она же Эверби, выходит замуж за Буна и рожает мальчика, которого она называет Лушьюсом Пристом Хоггенбеком, — в нем просвечивает умудренность человека и писателя, пришедшего на склоне лет к приятию жизни такой, какая она есть. В этом плане весьма знаменателен последний разговор Лушьюса с его дедом после завершения всех приключений. "— Как мне это забыть? Скажи — как? — Тебе этого не забыть, — ответил он. — Ничто никогда не забывается. Ничто не утрачивается. Оно для этого слишком ценно. — Так что же мне делать? — Так и жить, — сказал дед. — Жить с этим? Ты хочешь сказать — всегда? До конца моей жизни? И никогда не избавиться от этого? Никогда? Я не могу. Разве ты не понимаешь — не могу. — Нет, можешь, — сказал он. — И должен. Настоящий мужчина только так и поступает. Настоящий мужчина может пройти через все. Через что угодно. Он отвечает за свои поступки и несет бремя их последствий". Трудно избавиться от ощущения, что, когда Фолкнер писал «Похитителей», он не только испытывал радость возвращения к собственному детству, но и думал о своих внуках, хотел оставить им в этом романе нечто вроде духовного завещания. Во всяком случае, работа над «Похитителями» доставляла ему радость. Рассказывая своему молодому другу в Виргинском университете Джозефу Блотнеру о новых главах, он начал вдруг от души смеяться: "Эта книга, — объяснил он, — становится все смешнее и смешнее". Заканчивал роман он в Оксфорде. В сентябре 1961 года рукопись была уже на столе у редактора, а сам писатель, завершивший работу над своим последним романом, предвкушал свободную от всех забот осень в Шар-лоттесвилле с охотой на лисиц, со скачкой по полям и лесам за бешено лающими собаками, с вечерами у горящего камина в обществе друзей за рюмкой виски, с прогулками с внуками. Осень действительно прошла беззаботно и приятно. Но в декабре он почувствовал себя плохо — болела спина. Его положили в больницу, и после усиленного лечения он смог встретить Новый год дома, в кругу родных и друзей. Вопреки своему возрасту и болезням Фолкнер ни за что не хотел сдаваться и менять образ жизни. Уже в первых числах января он отправился верхом на прогулку, и произошло несчастье — легкий снег запорошил дорогу, конь оступился в ямку, Фолкнер упал и тяжело разбился. К этому присоединилось воспаление легких. Едва выздоровев, Фолкнер стал строить планы на весну — он согласился вновь сотрудничать в Виргинском университете, возобновил свою лицензию на охоту и рыбную ловлю. В своем новом доме в Шарлоттесвилле он задумал построить библиотеку, стал заказывать для нее книги. С особой любовью он начал собирать специальную библиотеку для внуков — он просил друзей достать для этой библиотеки "Остров сокровищ" Стивенсона, "Похождения бравого солдата Швейка" Гашека, сборник стихотворений Броунинга. К началу весны они с Эстелл отправились в Оксфорд. Здесь он опять занимался своими лошадьми, стал выезжать на охоту, работал над гранками романа «Похитители». В апреле они вернулись в Виргинию. Здесь он встретился с большой группой студентов, читал им вслух сцену скачек из «Похитителей». Жизнь текла по спокойному, размеренному руслу. Когда пришло приглашение от президента Джона Кеннеди приехать в Вашингтон, где в Белом доме устраивался обед лауреатам Нобелевской премии и другим видным представителям литературы и искусства, Фолкнер сказал: "Объясните им, что я слишком стар, чтобы ехать так далеко ради того, чтобы обедать с незнакомыми людьми". В мае ему все-таки пришлось съездить в Нью-Йорк на торжественную церемонию вручения ему Золотой медали Национального института искусства и литературы за лучшее литературное произведение. Он с трудом высидел там и поторопился вернуться домой. В последних числах мая они с Эстелл вновь уехали в Оксфорд. В июне вышел в свет роман «Похитители». 17 июня он, как обычно, оседлал рано утром одну из недавно купленных им лошадей, которая с трудом поддавалась объездке, и выехал на прогулку. Что-то испугало кобылу, она взвилась на дыбы и сбросила седока. Фолкнер упал на спину, удар был сильный. Он с трудом поднялся и попытался вновь взобраться в седло, но не смог. Когда его привезли к врачу, давнишнему его приятелю, и Фолкнер рассказал о своей эпопее, и о том, как он хотел вскарабкаться на непослушную лошадь, врач пришел в ужас: "Надо быть дураком, чтобы проделывать такие штуки! Ты мог убить себя. Или серьезно покалечиться!" — "Ты же не думаешь, — ответил Фолкнер, — что я могу позволить этой проклятой кобыле одержать надо мной верх. Я должен был подчинить ее себе". Он не хотел поддаваться и болезни. Несмотря на сильную боль в спине, он отказался лечь в больницу и продолжал ходить, правда, опираясь на трость. Боль он старался заглушить старым, испытанным способом — при помощи виски. Но в конце концов его все-таки пришлось уложить в больницу. Ночью 6 июля 1962 года Фолкнер умер в больнице от сердечного приступа. Похоронили его на кладбище в Оксфорде. О нем можно сказать словами, написанными им самим по поводу смерти другого писателя: "Люди скажут: у него не было времени закончить все, что он хотел. Но вопрос не стоит Зарубкой, сделанной Фолкнером на этой стене забвения, отделяющей жизнь от смерти, остались его книги. |
||
|