В старости одолевают воспоминания. Чем меньше остается жизни впереди, тем все чаще тянет оглянуться, проверить, взвесить ее — не напрасно ли прожита. Заново переоцениваешь свои дела и проступки, вспоминаешь дороги, по которым ходил, людей, события, встречи. Эта напряженная и волнующая умственная работа не прекращается даже во сне.

Сегодня мне приснилось почему-то самое раннее детство и бабушка. Она у меня была религиозной и почти каждый вечер, закончив дневные заботы, читала мне перед сном жития святых. Такой я и увидел ее нынче во сне: в линялом платочке горошком, с лицом морщинистым и темным, она сидела в углу под образами и протяжно, слегка нараспев, читала пухлую книжищу в засаленном переплете, время от времени строго поглядывая на меня поверх очков:

— «Бе человек в Риме, муж благочестив именем Ефимьян и жена его Аглаида при Онории и Аркадии славныма цесарема римьскима, велик быв в боярех, богат зело…»

А потом, по какой-то странной ассоциации, еще не раскрытой до конца психологами, мне приснился мой учитель, Даниил Кириллович Заболотный. Я увидел его опять молодым, каким встретил впервые осенним днем далекого 1896 года.

Проснувшись, я весь день, чем бы ни занимался, все время думал неотступно о Данииле Кирилловиче, вспоминал встречи с ним, даже словно слышал его глуховатый голос и радостный, заливистый смех. И давнее желание рассказать всем об этом удивительном человеке властно потянуло меня к письменному столу. До сих пор я как-то все откладывал это «на потом». Но теперь воспоминания охватили меня, — так и родилась эта книга.

И еще я подумал: написав ее, я выполню завет Алексея Максимовича Горького, который столько раз говорил, слушая рассказы Заболотного: «Очень надо было бы написать книгу о вашей жизни, об учителях ваших и учениках…»

Я врач, медик, а не литератор и писал ее урывками, вечерами, без строгого плана, как говорится, «по вдохновению». Порой как-то так получалось, что в воспоминания вплетались мои сегодняшние мысли и раздумья, — надеюсь, читатель не посетует на меня слишком строго за это.

Долго я выбирал название, — оно, может быть, удивит некоторых своей старомодностью. Но его подсказал все тот же сон с бабушкой.

Жития святых… Каких только подвигов не совершали праведники в рассказах бабушки, чтобы доказать богу свою святость: и вериги носили, и в пустыню удалялись, и годами на одной ноге на верхушке столба стояли на манер аиста! Преподобный Феодосий, обнажившись до пояса, отдает свое тело на съедение оводам и комарам. Днем и ночью он носит власяницу и никогда не спит «на ребрах», а только «сед на столе», то есть сидя на стуле.

А зачем? Какую, спрашивается, пользу принесли они этими «подвигами» людям?

А вот перед вами жизнь, целиком, — до последнего дыхания, растаявшего на холодном зеркале, которое я держал в своих руках в тот прощальный час, — вся жизнь, без остатка, щедро отданная людям.

Даниил Кириллович Заболотный тоже частенько спал сидя, хотя это ему вовсе не нравилось, кормил своей кровью комаров в астраханских плавнях, замерзал и голодал, ухаживал за несчастными, рискуя каждую минуту смертельно заразиться от них при одном неосторожном, слишком глубоком вдохе. И все это он делал ради совсем не знакомых ему людей: русских, украинцев, индийцев, китайцев, арабов — ради всех людей на земле. Ради того, чтобы «уменьшить массу человеческих страданий и увеличить массу человеческих наслаждений». Эти слова Писарева он очень любил и частенько повторял.

Благородная, поистине героическая жизнь-подвиг, спасшая сотни тысяч людей… Как назвать ее иначе, если не этим старинным и торжественным словом: житие?

„ОН ОТДАЛ СВОЕ СЕРДЦЕ ЗЕМЛЕ…"

В рассказах бабушки все жития святых кончались одинаково скучно: господь бог за все перенесенные муки возносил праведников к себе на небо, и там они были осуждены до скончания веков уныло слоняться по облакам, каждый день слушать заунывные райские хоры. Вечное заключение без надежды на помилование.

А Заболотный?

«Он отдал свое сердце земле, хотя и носился по свету, как ветер… Как ветер, который после его смерти развеял по миру благоухание цветущих роз его сердца. Прекрасна жизнь, потраченная на то, чтобы обозреть всю красоту мира и оставить после себя в нем чекан души своей», — вспоминаю я старинную эпитафию.

Вспоминаю караван мертвецов на пыльной дороге, бамбуковые индийские хижины, где женщины с мольбой протягивали нам своих грудных детей, вспоминаю полные слез и счастья глаза спасенной от «черной смерти» Лены Мельниковой и как мы поднимали мензурки с разбавленным спиртом в ту новогоднюю ночь в зачумленной Владимировке, и прощальное письмо Ильи Мамонтова.

Часто я вспоминаю Заболотного. Но разве я один его вспоминаю?

Недавно я снова побывал в селе Заболотном, как теперь называется Чеботарка.

Все так же стоит у пруда маленькая хатка под высокой соломенной крышей. Сад разросся и стал еще больше. Жаль только, срубили тот старый орешник, под которым любил работать Заболотный…

И в хатке, превращенной в музей, все осталось по-прежнему. Аккуратно расставлены на полках книги с его пометками и заложенными между страниц сухими цветами. У окна стоит старенький, поцарапанный цейсовский микроскоп за № 143356, что странствовал вместе с Даниилом Кирилловичем по караванным дорогам Персии и сопкам Маньчжурии. А на вешалке висит дырявый соломенный бриль.

Вещи твердят, что хозяин здесь, он только отлучился ненадолго куда-то. И поэтому странно, выйдя из хатки, увидеть гранитный памятник среди цветочных клумб, на серой плите которого написано:

«Тут поховано тiло померлого Президента Всеукраiньскоi Академii наук, академiка Данила Кириловича Заболотного, селянина села Чебогарки».

Академик и крестьянин — это хорошо сказано!

Памятник, по-моему, нелепый, уродливый, весь из каких-то кубиков и призм. Он совсем не передает душевной красоты и тонкости Даниила Кирилловича. Я бы сказал, что скорее это памятник не Заболотному, а периоду увлечения конструктивизмом…

Но бог с ним, с памятником!

«Люди жаждут бессмертия, — вспоминаются мне мудрые слова Кропоткина, — но они часто упускают из виду тот факт, что память о действительно добрых людях живет вечно. Она запечатлевается на следующем поколении и передается снова детям. Неужели им мало такого бессмертия?»

Тысячи спасенных от «черной смерти» людей — вот настоящий памятник Заболотному, академику и селянину. И, как правильно сказано в надписи, тут «поховано» только тело, а дела его живут. И славное житие Даниила Кирилловича продолжается.

Даниила Кирилловича помнят все, кого он сберег от «черной смерти». «Нет большего счастья, как спасти жизнь человеческую», — гласит древнее изречение. А Заболотный спас тысячи жизней, — вероятно, среди них и жизни многих из вас, кто читает теперь эту книгу.

Когда ВУЦИК решал вопрос об обеспечении семьи покойного «чумагона», то выяснилось, что никакой семьи у него нет, кроме троих приемных детей, а они стали уже взрослыми и не нуждаются в помощи. Тогда было решено в память Заболотного установить в ряде школ стипендии его имени: пять в чеботарской семилетке, пять в различных профтехшколах и десять в институтах для студентов.

Живут, работают, смеются, растят детей и рассказывают им о «старом чумагоне» спасенные Даниилом Кирилловичем люди. Живут и продолжают дело Заболотного его ученики — на институтских кафедрах, в лабораториях, странствуя по степям и пустыням, чтобы осуществить до конца его заветную великую мечту и стереть с лица земли все болезни.

Из трудов Заболотного, из его долгих странствий по запутанным дорогам «черной смерти» родилась и успешно развивается новая наука — медицинская география.

Экспедициями Л.А. Зильбера, Е.Н. Павловского, А.А. Смородинцева в дебрях Приморья открыты и изучены природные очаги опаснейшей болезни — таежного энцефалита. Н.И. Латышев исколесил все пустыни Средней Азии, изучая пендинскую язву. Профессор Л.М. Исаев, студентом ловивший вместе с Даниилом Кирилловичем первого чумного тарбагана, тридцать лет жизни потом отдал распутыванию загадок чудовищной ришты и других тропических болезней.

Экспедиции отправлялись в Китай, в Монголию, в Иран. Но о каждой такой эпопее надо писать отдельную книгу…

Эти болезни не только изучены. Многие из них уже навсегда уничтожены. Стерты с лица нашей советской земли малярия, холера, оспа, тиф и, конечно, чума, с которой всю жизнь воевал Заболотный.

Пока одни отважные исследователи странствовали по лесам, пустыням и тундрам, чтобы открыть и обезвредить все природные очаги опасных болезней, другие ученые создавали в лабораториях спасительные лекарства, открывали новые лечебные вакцины, если надо, проверяя их на самих себе по примеру Заболотного, Хавкина, Мечникова, Гамалеи.

До 1945 года ни один врач на свете не мог похвастать, будто ему удалось вылечить человека, заболевшего легочной чумой. Несколько сомнительных случаев, описанных в различных журналах, вызывали у медиков большие подозрения: может, то была вовсе не «черная смерть»? Легочная чума сжигала человека в два-три дня, и редко когда удавалось отвоевать хотя бы еще один день жизни.

Только однажды Даниилу Кирилловичу Заболотному ценой неимоверных усилий удалось растянуть поединок с «черной смертью» до девяти дней. Но исход его остался тем же: смерть победила…

Но врачи не сдавались. Они старались как можно детальнее разобраться во всех тонкостях течения болезни, чтобы найти ее уязвимое место. После многих лет поисков и опасных опытов группе советских ученых во главе с профессором Н.Н. Жуковым-Вережниковым удалось, наконец, найти надежную защиту и от легочной чумы.

И помогли им в этом открытия, сделанные Заболотным еще шестьдесят с лишним лет назад во время его первой схватки с «черной смертью» в нищих кварталах далекого Бомбея. Помните, как заинтересовало Даниила Кирилловича, какое громадное значение для спасения больного имеют защитные силы его собственного организма? «Ход выздоровления при чуме может служить блестящим примером важной роли, которую играют фагоциты в подобных случаях», — писал тогда Заболотный.

Оказалось, что именно в этом направлении надо искать ключик от невидимых крепостных ворот, способных надежно преградить дорогу легочной чуме в человеческом организме.

Беда в том, что организм вырабатывает защитные антитела, мобилизует свои оборонительные силы слишком медленно. «Черная смерть» за это время успевает уже поразить все жизненно важные центры. На целых девять дней удалось Заболотному затянуть схватку с легочной чумой, — это был уже путь к победе. Но и такого срока, оказывается, еще не достаточно, чтобы организм успел надежно вооружиться. Как показали исследования профессора Жукова-Вережникова и его сотрудников, для полной мобилизации всех защитных сил организма требуется не менее двух-трех недель, — только тогда он может успешно сопротивляться «черной смерти».

Когда ученые это поняли, им стало ясно и направление главного удара: во что бы то ни стало затянуть бой, всеми силами бороться за каждый час, минуту, секунду жизни больного. Для этого у медицины теперь есть немало средств, неведомых еще полвека назад, когда на руках. Заболотного умирал в Харбинской чумной больнице Илья Мамонтов и не было во всем мире человека, способного его спасти.

Теперь дело обстоит иначе. Едва чумной микроб прорывается в организм заболевшего, против него выходит на бой целая оборонительная армия. На чумные палочки прежде всего обрушиваются сильно действующие лекарственные средства, разработанные за последние годы химиками. Они разрушают оболочки бактерий, останавливая наступление врага.

Враг задержан, но еще не разбит. Он собирает силы и снова переходит в наступление, хотя и с опозданием, но все-таки прорывая первую линию обороны. Тогда в бой вступают свежие подкрепления — чудодейственные антибиотики.

Так, вводя в организм больного все новые и новые лечебные вещества, воздвигая на пути легочной чумы одну оборонительную линию за другой, врачи день за днем отвоевывают у смерти бесценное время, пека не развернутся и не вступят в бой главные силы — защитные антитела, выработанные самим организмом. И «черная смерть» отступает. Человек спасен!

Несколько лет назад, спасая таким комплексным лечебным методом жизнь больного в одной из стран Азии, молодой советский врач Нина Кузьминична Завьялова, как когда-то Заболотный в долине Вейчана, сама заразилась от него легочной чумой. Борясь с напавшей на нее болезнью, она вела дневник и вот что записала в нем:

«…Когда я кончала во время войны медицинский институт в Москве, мне не хотелось становиться чумологом. А теперь мне кажется, что не променяю эту работу ни на какую другую. Даже сейчас я уверена, что это самая лучшая работа на свете. На чуме ты действительно «вытягиваешь» больного, вытягиваешь своими руками, силами наших чудесных препаратов. Смерть рядом, но ты не даешь ей прикоснуться к больному…

И знаешь, что обязательно, во что бы то ни стало победишь ее. Это ты знаешь все время, в этом главное счастье».

Нина Кузьминична Завьялова осталась жива и продолжает научные поиски.

Но нельзя забыть и другое. В те дни, когда Завьялова так мужественно побеждала «черную смерть», — именно в те самые дни! — в Хабаровске шел судебный процесс над японскими военными «медиками» — организаторами бактериологической войны…

И поныне, как это ни кажется чудовищным, невероятным, есть еще союзники и защитники у «черной смерти». В некоторых странах в укромной тишине секретных лабораторий, сокрытых от посторонних глаз за семью замками и высокими оградами, зловещие двуногие существа, умеющие мыслить и внешне поразительно похожие на людей, выращивают смертоносные бактерии не ради спасения человечества, а в надежде убить, уничтожить его.

Передо мной коротенькая газетная заметка, совсем свежая: она датирована августом 1962 года, Я счастлив, что Заболотный не читал ее.

«Лондон, 3 августа (ТАСС). Английское военное министерство приняло решение создать комиссию по расследованию обстоятельств заражения и смерти сотрудника военного исследовательского бактериологического центра Англии Джеффри Бэкона, который скончался 1 августа от легочной чумы. Комиссия будет работать за закрытыми дверями.

Бактериологический исследовательский центр, в котором работал Бэкон, расположен в пяти милях от города Солсбери (Южная Англия). В лабораториях этой тщательно охраняемой «фабрики смерти» велась подготовка к войне с применением самых смертоносных бактерий».

Понимают ли они, что творят?

Что делать: из жизни, как и из песни, слова не выкинешь. Борьба не кончена, она продолжается. И в той же самой газете, где сообщается об этих чудовищных преступлениях, я читаю об исследованиях в лаборатории известного профессора 3.В. Ермольевой пока еще загадочного интерферона, в котором некоторые ученые сейчас видят «золотой ключик» против многих болезней, и о том, как в поисках новых лекарств молодой советский медик Анатолий Шаткин, рискуя остаться слепым, прививает себе трахому….

Итак, борьба продолжается…

«Надо верить, что все это недаром, — писал, умирая, Илья Мамонтов (вы помните его последнее письмо?), — и люди добьются, хотя бы и путем многих страданий, настоящего человеческого существования на земле, такого прекрасного, что за одно представление о нем можно отдать все, что есть личного, и самую жизнь…»

Борьбе за человеческое счастье, за это прекрасное будущее отдал свою жизнь Даниил Кириллович Заболотный, и потому он бессмертен.

Смерть не властна над «старым чумагоном», преследовавшим ее по всему свету.