"Мятеж номенклатуры. Москва 1991-1993. Книга 1" - читать интересную книгу автора (Савельев Андрей Николаевич)

Невидимый фронт

ЧТО ТАКОЕ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГОЛОДОВКА

Вопрос о назначении генерала Комиссарова на пост начальника ГУВД послужил поводом для размежевания сил в Моссовете. Стало понятно, кто есть кто. Одни депутаты безоглядно шли в бой за интересы номенклатуры, другие пытались вести дела на пользу городу. На первом этапе (начало 1991 г.) руководство Моссовета одолело пока еще робкую оппозицию. Попов, Станкевич и Лужков выполнили задание номенклатуры: не пустили на важнейшую должность человека "со стороны".

Вплоть до начала третьей сессии Моссовета противостояние продолжалось. И третья сессия снова началась на высокой ноте: значительная группа депутатов все никак не могла смириться с тем, что сторонники законности терпели поражение от номенклатуры в ключевом вопросе. Комиссия по законности вновь вышла на сессию с предложением окончательно разобрать вопрос о начальнике ГУВД, а большой демократ С. Станкевич постарался заблокировать это предложение.

Схватка обещала быть затяжной. Но вот что-то в скрытом механизме номенклатурных манипуляций сдвинулось. По всей видимости, новой генерации российских политиков понадобилось отвоевать еще один силовой рычаг.

Так или иначе, 23 января 1991 года Лужков, до сих пор стоявший стеной против предложения депутатов, официально внес предложение сессии Моссовета об утверждении генерала Комиссарова начальником ГУВД. Решение Моссоветом было принято незамедлительно. Комиссаров получил 280 голосов. "Партия законности" торжествовала. С этого момента московская пресса осторожно приняла их сторону и поддержала неугодного союзным властям Комиссарова.

Теперь противодействие принятому решению оказало МВД СССР. Началась волокита с изданием приказа министра внутренних дел СССР, а номенклатурный генерал П. Богданов продолжал занимать кабинет на Петровке, 38.

4 февраля 1991 г. коллегия МВД СССР вопреки действующему законодательству (Конституции и закону "О краевом, областном Совете…") объявила, что процедура назначения нового начальника ГУВД нарушена, а посему П. Богданов останется на своем посту. Предполагалось, что какие-либо решения по этому вопросу можно будет принимать только после принятия закона "О статусе Москвы" (позднее такую же тактику ссылок на несуществующие законы с успехом будет применять мэр Гавриил Попов).

Подписавший противозаконное решение министр Б. Пуго позднее принял генерала Комиссарова и после часовой беседы сделал заключение, что тот не подходит для должности начальника ГУВД по политическим причинам, хотя профессиональные достоинства Комиссарова у него сомнений не вызвали ("НГ", 07.02.91).

Номенклатурным чиновникам обычно не хватает простого исполнения своих функций. Они хотят еще и зримого ощущения власти, упоения от своих властных возможностей. Так и генерал Богданов, чтобы покуражиться над депутатами, не пустил их даже на порог здания ГУВД (Петровка, 38), демонстративно нарушив статус депутата. Одновременно он проигнорировал и свою должностную принадлежность, отраженную на табличке у входа в его собственное ведомство: "Московский Совет народных депутатов, Исполнительный комитет, Главное управление внутренних дел".

Кипя негодованием от беспредельной наглости чиновников, депутаты Моссовета решили пробиться к Ельцину и заручиться его поддержкой. Не без труда беседу с лидером российского парламента организовать удалось. Около часа депутаты рассказывали о своих проблемах. Ельцин пообещал, что в ближайшее время многие из них (в том числе и вопрос о начальнике ГУВД) будут разрешены принятием Закона "О статусе Москвы, как столицы России". А пока не стоит торопиться и портить отношения с Горбачевым. На прощание Ельцин подарил каждому депутату по своей книжке "Исповедь на заданную тему" и пообещал на днях приехать на Тверскую для встречи с московскими депутатами.

На встречу в Моссовет Ельцин не приехал (так и не побывал там ни разу). А через четыре дня после своей беседы с членами комиссии по законности он выступил по телевидению с призывом к отставке Горбачева. За эти дни курс российского руководства резко изменился в направлении конфронтации с союзными властями. Вспоминать в этих условиях о какой-то там законности Ельцину и K° было недосуг.

Полтора месяца комиссия Моссовета по законности продолжала безрезультатную переписку с органами прокуратуры, МВД СССР и РСФСР, направляла письма депутатам СССР и РСФСР, Президенту СССР и председателю ВС РСФСР. Все тщетно. Номенклатура отгородилась глухой стеной молчания.

20 марта 1991 года в знак протеста против действий союзных органов и молчаливости их российских коллег депутаты комиссии Моссовета по законности во главе со своим председателем Юрием Петровичем Седых-Бондаренко объявила голодовку (первоначальное число участников акции — 11 человек). Голодовка должна была проходить вплоть до фактического вступления генерала Комиссарова в должность.

Участники голодовки разместились в здании Верховного Совета РСФСР. Одновременно собирались подписи депутатов России в поддержку требований голодающих (всего было собрано более 130 подписей), но интерес со стороны парламентариев быстро угас. Российские парламентарии стали равнодушно проходить мимо, а руководство Белого Дома даже попыталось выдворить голодающих депутатов Моссовета за пределы здания.

Лишь 25 марта 1991 г. Президиум ВС РСФСР принял уклончивое постановление, адресованное МВД РСФСР, которому предписывалось решить вопрос о руководстве ГУВД. На это решение Президиума ВС и продолжение депутатской голодовки Президент СССР Горбачев ответил на следующий день Указом о создании Главного управления МВД СССР по Москве и Московской области на базе ГУВД Мосгорисполкома и ГУВД Мособлисполкома. Так московская милиция был напрямую подчинена МВД СССР. Заодно было выпущено постановление Кабинета министров СССР, запрещавшее митинги и демонстрации, которые москвичи намеревались провести в день открытия III Съезда народных депутатов России. В этот день (28.03.91) милиция и войска, вооруженные дубинками, экипированные касками и металлическими щитами, силой очистили Манежную площадь от демонстрантов. Подобные акции имели место и 30 марта при разгоне пикета на Советской площади. Насилие грозило принять массовый характер. Накалявшаяся обстановка как бы отодвигала голодовку депутатов на второй план.

28 марта внеочередной Съезд депутатов России приостановил действие Указа Горбачева, зато приказ министра внутренних дел РСФСР Баранникова определил начальником ГУВД… В. Ерина (которому очень скоро довелось организовывать штурм нерешительного парламента России). Ерин тут же попытался по-свойски договорится с участниками голодовки, но депутаты отвергли его. Они твердо стояли на своем и добивались соблюдения законов. Наверное, Ерин запомнил этот унизительный момент и не забыл расквитаться за него в октябре 1993 г.

2 апреля 1991 г. лидер группы голодающих Ю. Седых-Бондаренко получил слово на Съезде депутатов России. Короткое обсуждение было прервано председательствующим Б. Ельциным, слова которого стоит привести по стенограмме:

"Товарищи, есть предложение, не принимая постановления, записать в протоколе, что в соответствии с нашим решением, в соответствии с Декларацией о суверенитете, в соответствии с тем, что у нас существует решение о том, что начальников управлений назначают Советы, предложить Моссовету назначить свою кандидатуру (шум в зале). И второе. Поручить Верховному Совету довести это дело до конца. Ну не на Съезде же нам сейчас обсуждать этот вопрос. Давайте поручим Верховному Совету. (Шум в зале). Он детально разберется и примет решение. Кто за это решение, прошу голосовать.

Голосование недействительно, нет кворума. Думаю, что завтра вернемся к этому вопросу. (Шум в зале)".

Назавтра никто к этому вопросу не вернулся, Ельцин постарался о нем не вспомнить. Шел пятнадцатый день голодовки…

5 апреля Г. Попов и Ю. Лужков начали переговоры с Б. Пуго о создании Московской муниципальной милиции. В Москве должна была появиться московская милиция, а действующая на данный момент должна была подчиняться МВД СССР. Так и овцы оставались бы целы, и волки сыты. Разные ветви номенклатуры готовы были на временное перемирие по этому вопросу. Заодно совершилось бы предательство московских и российских депутатов, пытавшихся отстоять закон.

В тот же день закрылся чрезвычайный российский Съезд. Б. Ельцин решил на нем главный вопрос. Для него путь к президентскому посту был открыт. А голодающие — пусть себе голодают…

6 апреля 1991 г. министр МВД РСФСР В. Баранников все-таки подписал приказ о назначении начальником ГУВД Мосгорисполкома В. Комиссарова. Приказ был тут же отменен министром внутренних дел СССР Б. Пуго.

8 апреля 1991 г. Президиум Моссовета принял отчаянное и нереализуемое на практике решение о создании муниципальной милиции и прекращении финансирования из бюджета города подразделений ГУВД Мосгорисполкома, перешедших в подчинение МВД.

Учитывая позицию МВД РСФСР и Президиума Моссовета, участвующие в голодовке депутаты Моссовета согласились прекратить свою акцию, продолжавшуюся 18 дней. Большинство из них к этому моменту находились в тяжелом состоянии. Шесть человек после медицинского осмотра были госпитализированы.

Некоторые основания для того, чтобы поверить в то, что ситуация сдвинулась с мертвой точки все-таки были. Попов, Станкевич и Лужков, ранее всемерно препятствовавшие назначению Комссарова, теперь действовали совершенно иначе. Помимо упомянутого решения Президиума Моссовета, Станкевич с Лужковым встретились с руководством МВД и потребовали утверждения в должности кандидатуру Моссовета ("ВМ", 12.04.91), Чуть позднее Попов с Лужковым опубликовали заявление о формировании муниципальной милиции, которая будет полностью подчинена только интересам Москвы ("Куранты", 13.04.91). Лужков высказался так: "Москвичи, Моссовет, Мосгорисполком будут иметь муниципальную милицию со всеми необходимыми городу функциями. У нее уже есть начальник — Вячеслав Сергеевич Комиссаров, профессионал высокого класса, получивший полномочия в строгом соответствии с законом. За него проголосовало на сессии подавляющее большинство депутатов, волю которых категорически не советую игнорировать" ("ВМ", 14.05.91). Эти слова позднее были напрочь забыты.

11 апреля П. Богданов наконец-то был отправлен на "заслуженный отдых", а его место занял генерал-майор Ю. Томашев, назначенный генерал-лейтенантом И. Шиловым, начальником новоиспеченного управления МВД СССР по Москве и области. 18 апреля начальником ГУВД союзный министр Б. Пуго назначил бывшего заместителя П. Богданова генерал-майора Н. Мырикова. Стражи правопорядка уже не знали, где они работают и кому нужно подчиняться. Все смешалось.

Результатом голодовки было перенесение конфликта с уровня "Моссовет против Исполкома и собственного руководства" на уровень "Москва против руководства СССР". Десятки статей и телевизионных комментариев позволили москвичам разглядеть закулисные игры номенклатуры, которая в данном случае не могла играть «втемную». Это было хорошо, но никто не видел теневой игры российского политического клана…

Для нас комбинации номенклатуры в этой истории должны показать, что закон вовсе не был целью ни российского, ни союзного руководства. Первое подтвердило это через два с половиной года (октябрь 1993 г.), а второе — через три с половиной месяца (август 1991 г.). Действия ГКЧП были по форме вполне законными, но попытка встряски всей системы власти с далеко идущими последствиями была налицо. Это ставило под сомнение соблюдение закона в том случае, если бы ГКЧП одолел своих оппонентов, что достаточно явно показало "дело Комиссарова".

Другой вывод из этой истории — в том, что мужество и стойкость в отстаивании закона и правды могут быть обращены на службу далеко не чистоплотным политическим планам. Попов, Лужков и Станкевич продемонстрировали, что умеют это делать. Они превратили всю историю с назначением начальника ГУВД в еще один таран, направленный против союзного руководства.

И все-таки голодовка не была напрасной. Медленное публичное самоубийство только на первый взгляд кажется бессмысленным. Особенно если учесть, что его могут использовать не так, как хотелось бы тем, кто рискует своей жизнью. Все-таки самопожертвование не может оставить людей с нормальной психикой равнодушными, они делают попытку понять причины непонятной стойкости. Уже в те дни, когда огромные массы граждан еще не сомневались в благородстве замыслов Б. Ельцина, участникам голодовки приходили письма и телеграммы, в которых его позиция расценивалась, как предательство.

РОЖДЕНИЕ МЭРСКОЙ ВЛАСТИ

Власть КПСС неуклонно рассыпалась под действием неудержимых перемен в обществе. Номенклатура искала новые рычаги для дальнейшего осуществления своего всевластия. И рычаг был найден: "сильная исполнительная власть", опирающаяся на авторитет демократических лидеров и хозяйственный опыт старых кадров.

Вот хроника введения мэрства на Москве.

1990 год. Одновременно с референдумом о судьбе СССР проводится спекулятивный опрос о выборах мэра всенародным голосованием. Далее в демпрессе публикуются никем не обсужденные проекты положения о выборах мэра Москвы (один из вариантов предполагал введение талонов для того, чтобы москвичи, отдав свой голос за выдвижение одного из кандидатов, не могли отдать голос за другого). Никто из москвичей во время опроса не знал, что имеется в виду под термином «мэр», каковы его полномочия и ответственность. Голосовали по сути дела только за сочетание слов "всенародные выборы".

19 апреля 1991 г. Президиум ВС без согласования с Моссоветом принимает постановление "О статусе и структуре органов управления города Москвы". Этим постановлением определено, что главой исполнительной власти в Москве является мэр. Тем самым было внесено изменение в структуру органов государственной власти и управления, их компетенцию, закрепленные в Конституции РСФСР. Конституционные полномочия местных Советов народных депутатов и их исполкомов были противозаконно переданы мэру. Кроме того, Постановлением Съезда народных депутатов РСФСР "О перераспределении полномочий между высшими государственными органами РСФСР для осуществления антикризисных мер и выполнения решений Съездов народных депутатов РСФСР" от 5 апреля 1991 г. прямо запрещалось использовать полномочия ВС РСФСР, Президиума ВС РСФСР и председателя ВС РСФСР"…для роспуска любых законно избранных органов государственной власти…" (ст. 2). В данном случае таким органом являлся исполком Моссовета, избранный депутатами.

25 апреля. Оргкомитетом, созданным без участия руководства Моссовета, созывается собрание депутатов, которое назначает внеочередную сессию для решения вопроса о позиции Моссовета по вопросу о выборах мэра и законодательной инициативе Моссовета на этот счет.

26 апреля. Г. Попов направляет письмо в Президиум Верховного Совета, которое было воспринято там, как окончательная позиция Моссовета по вопросам, которые должны были рассматриваться на внеочередной сессии.

27 апреля. Президиум ВС собирается во внеурочное время (в субботу!) и принимает свое решение по поводу выборов мэра в Москве. Соответствующее положение игнорирует Конституцию (в ней никакие мэры не фигурируют) и законодательство (никаких положений о полномочиях мэра нигде не обозначено).

29 апреля. Собирается внеочередная сессия Моссовета. Станкевич в течение двух часов блокирует принятие повестки дня. После его смещения с кресла председательствующего, оргкомитет сессии в течении четырех часов проводит три важных решения. Г. Попов на сессии молчит и о своем письме, и о решении Президиума ВС.

В этот день в выступлении председателя Комитета по законодательству ВС РСФСР С. М. Шахрая перед депутатами Моссовета изменение в соотношении представительной и исполнительной власти в Москве трактовалось как эксперимент в рамках Конституции РСФСР. Разумеется, о решениях по проведению эксперимента, а также о сроках подведения его результатов так ничего и не стало известно. Эксперимент был больше похож на заговор, на подготовку к мятежу.

29 апреля — 14 мая. Принятые депутатами документы Г. Попов не подписывает, несмотря на многократные требования оргкомитета сессии. В конце концов на документах свою подпись ставит Станкевич.

20 мая. Сессия ВС, на которой законодательная инициатива Моссовета была отклонена практически без рассмотрения. Р. Хасбулатов высказался в своей обычной манере: "Что вас слушать!".

В тот же день на сессии Моссовета, ссылаясь на безымянную группу депутатов, противодействующих выборам мэра в Москве, Г. Попов говорил, что если ситуацию не изменить, то "неизбежен длительный конфликт между Моссоветом и мэром". Он заявил: "Но я не хочу быть тем самым мэром — в случае моего избрания, который будет вести войну с Моссоветом и его депутатами. Втянуть себя в план консерваторов — столкнуть демократические силы — я не позволю. Поэтому я не могу сегодня дать согласия баллотироваться на пост мэра." Далее последовало требование о рекомендации сессии Председателю Моссовета на участие в выборах. В случае отрицательного результата голосования Г. Попов грозил отказом от участия в выборах и своей отставкой с поста Председателя Моссовета. "Я не вижу возможности для мэра работать, расходясь с Моссоветом и его депутатами во взглядах на коренные проблемы", — заключил он свое обращение.

Принимать решение, которое ставило бы Попова в особое положение перед всеми кандидатами (лишь у него одного была бы такая рекомендация) депутаты не захотели. Да и обстановка показывала, что весь шум был поднят только для того, чтобы выявить нелояльных депутатов. Попов все равно оставался единоличным фаворитом на предстоящих выборах. В итоге за «рекомендацию» проголосовало лишь 189 человек, что для принятия решения было недостаточно. Тогда «деморосы» стали собирать подписи среди депутатов в поддержку Попова. Тайное голосование стало явным.

К Попову с мольбой выставить свою кандидатуру на пост мэра обратились еще и 46 депутатов России от Москвы (46 из 65). Прошли собрания "демократической общественности", лишенной какой-либо информации о делах Попова в Моссовете, но яростно защищавшей его право на особое положение на выборах мэра.

23 мая Г. Попов подает свое заявление в избирательную комиссию по выборам мэра Москвы. Он готов баллотироваться. Москвы отдавать нельзя.

25 мая Попов пишет новое обращение к Моссовету, сообщая что он будет баллотироваться в мэры, но при любом исходе выборов просит освободить его от обязанностей Председателя Моссовета. "Изменил я свою позицию только потому, что должен выполнять решение, которое приняли мои товарищи по "Демократической России"…", — говорит он ("ВМ", 27.05.91).

В этот день под стенами Моссовета проходит митинг в поддержку Попова, на котором с «ленинского» балкона звучит площадная брань в адрес депутатов. Попов освящает митинг своим выступлением. Депутатам впервые кричат: "фашисты!". С этого момента запускается антимоссоветовская кампания "Московского комсомольца" (см. главу "Заказанная музыка"), Попов возглавляет деятельность по дискредитации Моссовета и лишению его конституционных полномочий.

28 мая Г. Попов делает на сессии Моссовета бессистемное сообщение, заменившее отчет за год работы. Вотирование "на доверие" дало ему 177 голосов "за доверие" и столько же "за недоверие". Для смещения председателя Моссовета голосов не хватало (для принятия решения нужно 235 голосов), но отношение депутатов, уже распознавших в Попове номенклатурного игрока, было высказано недвусмысленно. Для сравнения, С. Станкевич получил 192 голоса "за доверие" и 164 — "за недоверие", Н. Гончар — 257 и 96 соответственно.

1 июня Президиум ВС выпускает еще одно постановление — "О разграничении компетенции органов власти и управления в городе Москве". Маховик мятежа запущен верховной властью России и набирает обороты. Началась избирательная кампания. Но только не для Попова. Он свой путь к посту мэра начал заблаговременно.

Об этом говорит хотя бы тот факт, что Московская городская избирательная комиссия позволила Попову заранее начать сбор подписей в свою поддержку, не заверяя подписные листы печатью. Потом, вопреки только что принятому Президиумом ВС положению, комиссия внесла в бланки графу "паспортные данные", затруднив сбор подписей остальным кандидатам. Но это уже не интересовало Президиум ВС, позволявший московской администрации действовать по революционной целесообразности.

Несмотря на принятие положения о выборах мэра, никакого правового регулирования на выборах не было. Предполагалось, в частности, что избирательная комиссия аккумулирует добровольно внесенные на выборы средства и равномерно распределяет их среди кандидатов. Не вышло. Только избирательная кампания Попова была поставлена действительно серьезно. Кроме того, Москву просто заполонили плакаты Попова, отпечатанные по тому же образцу, что и плакаты Ельцина. Единый стиль оформления даже не скрывался: то ли Ельцин платил за Попова, то ли Попов за Ельцина. Предвыборной кампании остальных кандидатов в мэры за этой волной агитации просто не было видно.

Большую порцию рекламы выбросила газета «Позиция», издаваемая фондом «Содружество» (глава фонда — моссоветовский "деморос"). Номер, насыщенный славословием Ельцину (автор панегириков — журналист Радзиховский, о роли которого мы еще поговорим) и Г. Попову (авторы — моссоветовские "деморосы"), был оплачен позднее сторицей. 23 декабря 1992 г. фонд «Содружество» указом Президента № 1574 получил "для поддержки деятельности" ни много, ни мало — 100 млн. рублей.

14 июня 1991 г. почетные проводы Моссоветом своего председателя, избранного москвичами мэром, вылились в нелепый обмен заверениями, поздравлениями и мнениями о том, как возможно более удачно организовать дальнейшую работу. В действительности же поповской командой все делалось для того, чтобы оставить Моссовет без царя в голове — без председателя. Так он мог бы тихо скончаться. Поповские «деморосы» откровенно ориентировались на срыв выборов председателя Моссовета.

5-17 июня наблюдается залповый выброс целого набора распоряжений мэра, которые формируют административные и муниципальные округа, передают на баланс мэрии административные здания и имущественные вклады городских и районных органов управления в предпринимательские структуры, изменяют режим финансирования органов управления, прекращают деятельность районных исполнительных комитетов. Первая фаза номенклатурного мятежа дала свои первые плоды.

24 июня правовой беспредел робко пытается приостановить прокурор города ("ВМ", 24.07.91), разъясняющий противозаконность действий мэрии. Но активного противодействия произволу прокурор не предпринимает. Робкие прокуроры — это то, что нужно номенклатуре. Все катится дальше само собой.

На основании упомянутых постановлений Президиума Верховного Совета председатель комитета ВС РСФСР по законодательству С. Шахрай дал публичные разъяснения, получившие в условиях мятежа силу закона ("Куранты", 30.07.91). Разъяснения основывались на праве Президиума ВС до принятия Закона о статусе Москвы произвольно менять структуру управления столицей. При этом принятый Закон "О местном самоуправлении", по мнению С. Шахрая, не касался специфики Москвы. Поэтому все местные органы власти и управления в Москве подчинялись мэру города, который имел чисто номенклатурное право на их реорганизацию. Особо было отмечено, что "осуществление бюджетов местных Советов г. Москвы, а также распоряжение средствами их органов управления, внебюджетными и иными фондами, вкладами в предпринимательские структуры, имуществом и землей на их территории осуществляется создаваемыми мэром органами."

Таким образом, милостью депутатов ВС Конституция РСФСР, а также ряд законов, регламентирующих структуру и функции властей, с 12 июня 1991 г. в Москве были отменены.

28 августа в послепутчевой горячке появляется Указ Ельцина № 96, в очередной раз подкрепивший процесс узурпации конституционных прав Моссовета. Мэрии предоставлялось право на самостоятельное образование и использование внебюджетных фондов, изъятие и предоставление земельных участков, распоряжение и управление собственностью города, самостоятельное установление акцизов и предельных уровней оптовых и розничных цен, лишение неугодных предприятий права на установление договорных цен, самостоятельное введение местных налогов и штрафов. Мятеж продолжался.

Наделив себя широкими полномочиями в области распоряжения собственностью, исполнительная власть Москвы в октябре 1991 г. повела массированное наступление на прежние структуры власти — на районные Советы. В этот период префектурами и другими органами исполнительной власти проводился стихийный насильственный захват зданий и материально-технических средств, принадлежащих районным Советам ("Солидарность", № 15, 1991). Не насытившись в 1991 г., чиновная рать и осенью 1992 г. штурмует то Октябрьский, то Тушинский райсоветы. А что стесняться, если сам Президент покрывает произвол, а прокуратура привычно молчит ("Правда", 23.10.92)?

29 декабря 1991 г. появляется Указ Президента РСФСР № 334 "О дополнительных полномочиях органов управления г. Москвы на период проведения экономической реформы". Вопросы взаимоотношений представительной и исполнительной власти были решены опять помимо всяких законов. В некоторых пунктах Указа появились слова о согласовании действий мэрии с Малым Советом Моссовета (бюджетные нормативы, местные налоги и регистрация предприятий). В остальном Указ повторял предыдущие акты Президента и вводил дополнительное право мэрии проводить ускоренную приватизацию муниципальной собственности по самостоятельно разработанным правилам и графику.

12 января 1992 г. выходит еще один Указ — "Об обеспечении ускоренной приватизации муниципальной собственности в г. Москве". В абсурдной карусели беззакония составители документа (очевидно, из мэрии Москвы) не заметили, что согласно Указу, Президент санкционирует "бесплатную передачу гражданам квартир жилищного фонда… от имени Московского городского Совета народных депутатов Правительством г. Москвы…", забыв спросить мнение самого Моссовета. Кроме того, Фонд имущества Москвы, образованный Моссоветом, по данному Указу лишался своих полномочий, оговоренных в Законе РСФСР "О приватизации государственных и муниципальных предприятий в РСФСР". Эти полномочия поглощались Комитетом по управлению имуществом, входящим в структуру исполнительной власти Москвы.

Дух большевистского социального эксперимента с непредсказуемыми последствиями переместился из секретариата председателя Моссовета в мэрию, которая благодаря поддержке «сверху», перекроила административное деление Москвы заново, попросту парализовав на несколько месяцев основные управленческие структуры. Беспредел (в том числе, и с точки зрения закона) осуществлялся под устаревшими антисоветскими лозунгами, объект критики которых исчез еще в 1990 г. Поскольку Советы стояли на пути установления режима единоличной власти мэра, то с точки зрения Г. Попова, следовало оглушить москвичей шумной ложью, чтобы убедить их в изначальной порочности органа государственной власти, позволившего себе носить название «Совет».

Реформа административно-территориального управления городом, губительная в нестабильной экономической ситуации, вполне соответствовала целям номенклатуры, стремящейся к нейтрализации или устранению своих политических противников. Избранные методы вполне соответствовали цели. Свобода слова реализовалась только для сторонников "генеральной линии", а против несогласных была развернута программа подтасовок и лжи. Административный передел, проводимый с революционным энтузиазмом, призван был обеспечить бывшим партаппаратчикам, проявившим к тому же лояльность к новому «вождю», доходные места.

Теоретической основой для административного «эксперимента» послужил тезис о "сильной исполнительной власти". В действительности эта власть ничего исполнять не собиралась, а «теории» разводились лишь для того, чтобы подорвать другие ветви власти и прибрать к рукам их полномочия. Речь вовсе не шла об эффективности функционирования "исполнительной вертикали", которой «эксперимент» нанес сильнейший удар. Только по официальным данным, московские чиновники не выполнили более трети распоряжений мэра и постановлений Правительства Москвы ("Тверская-13", 5.11.92). Что ж с того? Выполняется только то, что выгодно в данный момент!

На протяжении всей российской истории государственные мужи неоднократно использовали метод укрепления своей личной власти, заключающийся в том, что старые органы государственной машины постепенно утрачивали свои функции, а влияние и реальную власть получали другие структуры. Постепенность процесса преобразований гарантировала от социального взрыва. Попытка же в одночасье разрушить систему управления до основания привела в 1917 г. к социальной катастрофе. Повторить этот эксперимент ради быстрого приобретения личной власти решились назвавшие себя демократами проходимцы, которым удалось оседлать волну демократических настроений и захватить сначала Москву, а потом и всю Россию.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГОЛОДОВКА — II

Путч 1991 г. сменил декорации. Сессия Моссовета, принявшая 22 августа 1991 г. решение о преодолении последствий путча, предусмотрела одним из пунктов просьбу к МВД РСФСР о немедленном введении в должность начальника ГУВД генерала Комиссарова. Тем более, что существовал приказ российского министра на этот счет еще от 6 апреля 1991 г. Но МВД РСФСР снова начало тянуть резину, выжидая реакцию сильных мира сего. Сессия Моссовета через неделю снова обратилась по указанному поводу уже к Президенту России Б. Ельцину. Ельцин на обращение не ответил, но выпустил Указ "О полномочиях органов исполнительной власти г. Москвы", передающий всю полноту власти в городе Попову и Лужкову.

Заговор номенклатуры продолжался. Поэтому 4 сентября 1991 г. группа депутатов вновь возобновила голодовку. Голодовка на сей раз проводилась в Красном зале Моссовета, окна которого выходили на Тверскую улицу. Именно в этих окнах появились громадные буквы, обращенные к Москве: «ГОЛОДОВКА». И Москва не безмолвствовала. Возмущенные произволом номенклатуры люди приходили на митинги к памятнику Юрию Долгорукому. Депутаты раздобыли мощный динамик, который непрерывно вещал из здания Моссовета на площадь голосами тех участников голодовки, которые уже были не в состоянии выступать с трибуны.

А в это время генеральный директор департамента мэра Е. Савостьянов разъяснял специальным письмом в ГУВД, что милиции не стоит беспокоиться и надлежит подчиняться приказам генерала Мырикова.

У участников голодовки оставалась надежда на то, что Ельцин все-таки обратит внимание на творящиеся у него под боком безобразия. После разгрома ГКЧП образ первого Президента выглядел светлым. На него, как на оплот справедливости, и была надежда. Из тех, кто еще мог держаться на ногах, составили делегацию.

Но обратиться к "царю батюшке" не удалось. Депутатов просто не пустили в Белый Дом. Новая демократия устанавливала свои порядки. О Конституцию и законы Ельцин стал вытирать ноги сразу, как только были нейтрализованы всесоюзные структуры власти и у него были развязаны руки. Статус народного депутата для него с этого момента не значил ровным счетом ничего. Одновременно сговор номенклатуры поддержала пресса. В СМИ голодовка была представлена глупой и нечистоплотной игрой.

Пробиться к Ельцину на сей раз удалось лишь одному наиболее настырному депутату. Изложив все свои болячки и объяснив причину голодовки, депутат нашел отеческое понимание и даже получил обещание со стороны Президента во всем разобраться и встретиться с моссоветовцами на сессии. Депутат ушел повеселевшим. Но напрасно. Ельцин обманул второй раз, так и не решившись посмотреть в глаза избранникам Москвы, которая в свое время вытолкнула его к вершинам власти. С начальником ГУВД он тоже не стал разбираться. Все-таки Г. Попов был для Ельцина почти родным и мог еще пригодиться для дальнейших закулисных игр, а с Моссоветом были одни только хлопоты.

12 сентября 1991 г. открылась сессия Моссовета, которая сразу же обратилась к Ельцину с телеграммой, где напомнила Президенту закон, по которому он должен был принять для беседы депутатов Моссовета, объявивших голодовку.

Генерал Мыриков в этот момент подал в отставку с поста начальника ГУВД. Его поведение во время путча ГКЧП было более чем двусмысленным, и стоило поберечь себя. Вместо того, чтобы назначить на освободившееся место Комиссарова, Г. Попов все силы бросает на то, чтобы протолкнуть в начальники ГУВД кого-то из своих приближенных.

Попов трусил. Боялся, что реставрация не заставит себя долго ждать, и тогда ему припомнятся все его художества. Вот и стал он торопливо рассаживать на все посты в силовых структурах своих людей. Пусть плохонький, да свой! ГУВД досталось молодому шалопаю и известному активисту «ДемРоссии» А. Мурашеву.

Голодовка депутатов для Попова была непонятна. Поэтому он называл ее политиканством, выходом за пределы здравого смысла. Чтобы втиснуть ситуацию в свой "здравый смысл", он выдумывает фальшивое письмо от 14-ти начальников РУВД в поддержку Комиссарова, а потом начинает клеймить неведомых авторов фальшивки ("МК", 24.09.91). В действительности имело место совещание начальников и заместителей начальников РУВД совместно с участниками голодовки. Милицейские чины однозначно высказались за то, чтобы ГУВД руководил профессионал. Под резолюцией совещания действительно стояло 14 подписей. Таким образом, Попов снова наводил тень на плетень.

Попов ни разу не пришел к голодающим и не попытался найти с ними общий язык. Состоявшееся собрание депутатов Моссовета расценило такое поведение, как провоцирование участников голодовки на самоубийство.

А между тем, на 16-й день голодовки двое из ее инициаторов были доставлены в больницу с сильными болевыми спазмами. Голодовка продолжалась в больнице.

Возможно именно это — угроза прослыть хладнокровными убийцами — заставила мэрскую власть пойти на попятный. В тот же день Станкевич и представитель МВД провели процедуру введения в должность начальника ГУВД генерала Комиссарова. Куда девать теперь Мурашева, было неясно. Тем более, что в пылу борьбы никто не заметил, что в действительности назначали его начальником управления МВД по Москве и Московской области, а Горбачев в эти дни отменил свой Указ о создании этой структуры.

Номенклатура, уступая требованиям голодающих, все-таки нашла выход из затруднительного для нее положения. Не даром поверженные политические противники как бы переселяются в своих победителей. Вот так же и Пуго будто переселился в Попова, и последний избрал путь политической провокации. Расшумев повсюду о ведущейся кампании по дискредитации мэра и вице-мэра, он инициировал организацию массовых митингов. На митинг 25 сентября поддержать своего «кореша» по политическим баталиям примчались И. Заславский, В. Миронов, А. Яковлев, Г. Якунин, Э. Шеварднадзе, Л. Шемаев… В общем — сливки "демократической общественности", которые тогда еще лишь у немногих вызывали приступы тошноты своими идеями и повадками.

Обеспечение поддержки «масс» было подготовлено продажной прессой. Всюду печатались пакостные статейки, поносящие участников голодовки, а с ними и Моссовет. Суть акции грубо извращалась. Попытки депутатов направить опровержения и разъяснения ни к чему не приводили. «Известия», в лице редактора газеты, просто сочли нецелесообразным принимать материал от депутатов, находящихся на грани жизни и смерти. А «Куранты», хотя и опубликовали протест депутатов против кампании лжи, но снабдили его убийственным комментарием.

Так или иначе, пресса многое сделала, чтобы митинг «деморосов» перед Моссоветом стал удачным фоном для отстранения Комиссарова от должности и возведение в "главные менты" А. Мурашева. Комиссарову «предложили» стать первым заместителем министра внутренних дел России.

Моссовет еще попытался возразить, назвав действия нового министра внутренних дел РСФСР А. Дунаева и мэра Г. Попова противозаконными. Но времена уже были не те. Тут даже видимости законности можно было не обеспечивать. Мятеж номенклатуры уже поглотил столицу и растекался по стране.

Возникает вопрос, не вспоминалась ли занимавшим в период борьбы за пост начальника ГУВД попеременно пост министра внутренних дел РСФСР Баранникову и Дунаеву их нерешительность (если не сказать трусость), когда ельцинские танки лупили по парламенту, где опальные генералы пытались найти прибежище?

ВЫБОРЫ МЭРА — II

Вслед за бегством Г. Попова с поста мэра 4 июня 1992 г., Ельцин самочинно, не согласовав свои действия с Моссоветом (как это было положено по закону), назначил на этот пост Лужкова и объявил его главой администрации Москвы. 10 июня Моссовет обратился к Президенту с просьбой устранить нарушения законодательства в упомянутых указах. Ответа на обращение не последовало. Моссовет 25 июня 1992 г. своим решением расценил действия Президента, как незаконные, выразил Лужкову недоверие как заместителю главы администрации и в соответствии с законом назначил выборы нового главы администрации на 5 декабря 1992 г.

Логика депутатов Моссовета: Принятие ряда поправок в действующую Конституцию и ряда законов на этот момент отождествило должность мэра с должностью главы администрации. Досрочное прекращение полномочий главы администрации на основании личного заявления по Закону "О краевом, областном Совете…" — исключительная компетенция Моссовета. Президент мог своей волей освободить Попова от должности лишь в случае грубого нарушения Конституции, актов Президента или Правительства, или же по заключению Конституционного Суда. Согласно действующему постановлению Съезда народных депутатов, установившему мораторий на выборы глав администрации до 1 декабря 1992 г., Президент не мог назначить Лужкова главой администрации без согласования своего шага с Моссоветом и депутатами России от Москвы.

Московское правительство тут же отреагировало. На пресс-конференции было заявлено, что если решение Моссовета "не получит оценки здравомыслящей части депутатов, правительство не будет считать возможным сотрудничество с данным депутатским корпусом." При этом правительство в отставку не собиралось и рассчитывало снова на Ельцина, указы которого позволяли не замечать существования в столице представительного органа власти ("РГ", 27.06.92).

Лужков и его соратники использовали и новые для себя методы давления на депутатов. Они стремились организовать не только газетную кампанию против них, но и продемонстрировать поддержку своего режима москвичами. На улицу выводились демонстрирующие свою поддержку Лужкова грузовики, здание Моссовета было засыпано великолепно отпечатанными листовками, у его входа появились пикеты.

Из многотиражной анонимной листовки (1 июля 1992 г.):

15 июля прокурор Москвы опротестовал решение Моссовета, а 2 сентября 1992 г. Мосгорсуд отменил это решение.

Логика суда: После отставки мэра Г. Попова его обязанности перешли к вице-мэру, что было подтверждено Указом Президента. Недоверие Лужкову, как заместителю главы администрации, выражено лицу, которое не занимало должности, указанной в решении Моссовета. Кроме того, установленный мораторий на проведение выборов следует рассматривать и как запрет на назначение выборов, требующих начала избирательной кампании еще до 1 декабря 1992 г. Наконец, поскольку недоверие фактически выражено главе исполнительной власти (суд считал Указы Ельцина "О Г. Попове" и "О Ю. Лужкове" законными, а потому — действующими), а не его заместителю, то такое решение требовало 2/3 голосов, а не простого большинства, как это было на сессии Моссовета.

Моссовет начал готовить новое решение по выборам, которое за основу было принято 1 октября 1992 г. Верховный суд России тем временем не удовлетворил кассационную жалобу Моссовета и решением от 2 октября 1992 г. оставил решение Мосгорсуда в силе. 6 октября Моссовет обжаловал указ Ельцина о назначении Лужкова в Конституционном Суде. Ходатайство так и не было рассмотрено.

Логика Верховного Суда: Решение о моратории на выборы предусматривает начало предвыборной кампании только после 1 декабря 1992 г. До принятия соответствующих законов вопрос о порядке выборов и отзыва мэра определяется Президиумом ВС, им же должны назначаться выборы мэра. Согласно ст. 183 Конституции до принятия специального закона о Москве, на ее территории могут действовать не только законы РФ, но и другие нормативные акты.

26 октября 1992 г. Моссовет повторным решением назначил выборы на 7 февраля 1993 г. Ю. Лужков обвинил Моссовет в попытке создать параллельную власть и подрыве авторитета существующей законной власти. Лужков подтвердил свою готовность на одновременные выборы мэра Москвы и депутатов Моссовета ("Известия", 28.10.92). Но дальнейших шагов в этом направлении не последовало. Для Лужкова выборы были смерти подобны.

Дальнейшая заминка была вызвана резким нарастанием напряженности, связанной с приближением срока окончания чрезвычайных полномочий Б. Ельцина. В начале декабря кризис власти мог привести к резкой смене обстановки. Лужков готовил митинги и демонстрации большегрузных автомобилей у Кремля, где проходил Съезд народных депутатов. 10 декабря 1992 г. Съезд принял постановление "О главах администраций" в котором Советам предписывалось опираться на ранее принятый Закон "О выборах главы администрации". Таким образом, Моссовет смог 21 декабря принять новое решение, опирающееся на данное постановление. Заодно выборы были перенесены на 28 февраля. Председатель ВС Р. Хасбулатов пытался заблокировать это решение, направив 22 декабря 1992 г. депутатам Моссовета письмо, в котором просил пересмотреть решение сессии и не форсировать выборы до принятия Закона "О статусе столицы Российской Федерации", намеченного на январь 1993 г. Его позиция поддерживалась моссоветовскими «деморосами», которые попытались предотвратить окончательное оформление решения Моссовета и открыто призвали своих сторонников сорвать заседание сессии 23 декабря (не приходить или не регистрироваться с целью срыва кворума). «Деморосы» (по оптимистичным оценкам их самих — около 50 человек) заявили, что юридических оснований для выборов не представлено. Это противоречило действительности — десятки документов с комментариями профессиональных юристов раздавались на сессии.

Из заявления фракции Моссовета "Демократическая Россия" ("Куранты", 30.12.92):

Из обращения объединения депутатов Моссовета "Законность и народовластие" (23.12.92):

Зампред Моссовета Ю. П. Седых-Бондаренко (из ответов на вопрос о возможности конструктивного сотрудничества с администрацией города в случае, если выборы не состоятся — пресс-конференция в декабре 1992 г.):

Итак, одни решали свои политические задачи, а другие защищали закон. Одни обслуживали интересы номенклатуры, другие — противостояли произволу. Поэтому, в конце концов одни получили доходные местечки в аппарате той самой номенклатуры, а другие — кровавую кашу октября 1993 г.

30 декабря 1992 г. прокурор Москвы опротестовал новое решение Моссовета. Робкий Г. Пономарев вновь обратил внимание на действие актов, принятых Президиумом ВС. Моссовет отклонил протест прокурора, дополнив свою аргументацию новыми соображениями, а также обратившись к ВС с просьбой дать разъяснение по спорным моментам. 18 января Моссовету удалось провести решение об образовании окружной избирательной комиссии, но вопрос о финансировании выборов оставался открытым.

Логика Моссовета: Моссовет согласно Конституции и законодательству не является местным Советом, за которым осуществляет надзор городская прокуратура. Москва — субъект Федерации, а Моссовет — орган государственной власти. Закон "О прокуратуре" обязывает прокурора города осуществлять надзор только за местными представительными органами. Протест же Моссовету может принести Верховный Суд или Конституционный Суд.

27 января 1993 г. Мосгорсуд отменил новое решение Моссовета. Логика суда осталась прежней. По этой логике мэр не являлся главой администрации, Москва не являлась российским городом (здесь не действуют российские законы), Моссовет не являлся органом государственной власти. Судебная коллегия Мосгорсуда во главе с судьей Е. А. Фоминой (вспомним историю с мусорным налогом в главе "Жизнь среди мусора") по заказу мэрии решила быстро «обстряпать» дело, не обращая внимание на «мелочи». Процесс, имеющий ключевое значение для судьбы десятимиллионного города, был закрыт в два дня. Заседание проходило с грубейшими нарушениями. Судья Фомина вела себя развязно и нагло, демонстрируя перед представителями мэрии свою подобострастную лояльность. Ни одно из заявленных ходатайств со стороны Моссовета удовлетворено не было. В том числе было отказано даже в такой мелочи, как предъявление удостоверений личностей заседателей суда. А по другим вопросам отказано в приглашении адвоката, в перенесении заседания в более просторное помещение (где могла бы разместиться публика), в оформлении зала государственной символикой (согласно законодательству) и пр. Суд был превращен в фарс. Коллегия готова была вынести заранее одобренное «сверху» решение хоть в хлеву, лишь бы побыстрее.

3 февраля 1993 г. Заместитель председателя Верховного Суда В. Жуйков опротестовал решение Мосгорсуда от 2 сентября. Это, впрочем, ничего уже не меняло.

Аргументация В. Жуйкова: Известное постановление Президиума ВС определяет мэра Москвы главой исполнительной власти, а исполнительная власть, согласно законодательству, поправленному в этой части еще до выборов мэра, осуществляется соответствующей администрацией. Независимо от наименования главы исполнительной власти он является главой администрации. В положении о выборах мэра, принятом Президиумом ВС 27 апреля 1991, говорится, что оно действует до принятия законодательных актов, касающихся Москвы. А Москвы касается также и Закон РФ "О выборах глав администрации" от 24 октября 1991, действующий на всей территории РСФСР. Этот Закон не предусматривает автоматического перевода полномочий главы администрации его заместителю. Наконец, запрет Съезда на проведение выборов не содержит запрета на их назначение и подготовку.

Так ситуация запуталась окончательно. Какое же решение действует, так и осталось неясным. А Моссовет так и не смог решить вопрос о финансировании выборов ("деморосы" пересидели на сессии депутатское «болото», которое было не прочь объявить выборы, но торчать в душном зале ради этого долго не смогло). Разумным течением событий было бы автоматическое выделение средств на выборы из городской казны. Но казна была захвачена номенклатурой, а депутатский корпус разлагался на глазах. Почти 2/3 депутатов уже не появлялись на сессиях.

Между тем, энтузиазм выдвинутых различными общественными организациями кандидатов в мэры сильно поугас, и даже пресса прекратила непрерывно мусолить эту тему, понося строптивых депутатов.

Пресс-центр мэрии ("ВМ", 02.03.93) в последний раз пнул решение о выборах, заявив, что продолжение деятельности городской избирательной комиссии носит провокационный характер и направлено на дестабилизацию обстановки в Москве. На этом дело и кончилось.

Оставалась надежда, что депутаты России найдут в себе мужество и при завершении работы над законом о статусе Москвы все-таки внесут ясность, может ли Моссовет назначить выборы.

15 апреля 1993 Верховный Совет принял Закон "О статусе столицы Российской Федерации" и отменил пресловутые постановления Президиума ВС 1991 года, касающиеся мэрской власти. Вместе с тем, проблема выборов в Москве так и осталась неразрешенной. Закон был аморфным и не предусматривал прямого действия. Предполагалось, что все проблемы между мэрией и Моссоветом будут решены при разработке Устава города Москвы. Ю. Лужков закрепился на своем посту до принятия в декабре 1993 г. новой Конституции, по которой глав администрации назначает Президент. С этого момента оторвать Лужкова от мэрского кресла можно было, только оторвав Ельцина от кресла президентского.

Так, силами прокуратуры и судебных органов Москвы при полном равнодушии депутатов России удалось заблокировать право Моссовета назначать выборы главы администрации после отставки ранее занимавшего этот пост Г. Попова. Административная система не только справилась с демократической процедурой, но использовала ее в своих целях, чем окончательно закрепила свое торжество.

Нельзя недооценить и роль Р. Хасбулатова, всячески способствовавшего тому, чтобы оградить Лужкова от депутатских каверз. Им помимо выборов в июле 1992 г. были заблокированы выводы парламентской комиссии, изучавшей деятельность исполнительной и представительной власти в Москве. Итоговый документ комиссии, представленный Президиуму ВС, вместо рассмотрения по существу, был положен под сукно, а комиссии было предложено продолжать свою деятельность, которая к тому времени открыто саботировалась московской администрацией ("Ъ", № 28, 1992).

Многое сделала для срыва выборов демократическая пресса и депутатская фракция «ДемРоссия». День за днем москвичам вдалбливали в голову, что выбирать мэра "при живом Лужкове" совершенно невозможно. О всех юридических тонкостях и соображениях своих оппонентов, разумеется, умалчивалось.

Выборы в Москве были опасны городской администрации. Поражение старых бюрократических сил и объединившейся с ними новой номенклатуры на выборах было неминуемо. Если бы выборы стали неизбежными, многие силы попытались бы выбить кресло из-под Лужкова, дальнейшая работа которого на этом посту уже не была бы такой уж несомненной. В результате неминуемо вскрылись бы все чудовищные злоупотребления служебным положениям, катастрофическое расхищение богатств города, осуществленное под руководством "талантливого хозяйственника".

Из телефонных опросов 1000 москвичей, проведенных Институтом маркетинговых и социальных исследований «ГФК-Москва». Вопрос об отношении к мэру Москвы Ю. М. Лужкову (1992–1993 гг.):

Из данных февральского социологического опроса 1993 г. ("Бюллетень ОЦМ", № 3 1993):

Наказы новому мэру на случай проведения выборов:

Приведенные данные показывают, что выборы все-таки могли состояться. Потребность в них была. И вряд ли Лужков стал бы победителем на этих выборах.

* * *

Отметим, что попытка депутатов провести выборы натолкнулась не только на интересы номенклатуры. Законодательство, придуманное без привязки к жизни, позволило в огромном городе выдвигать кандидатов в главы администрации собранием в 150 человек. И таких собраний, судя по оформленным документам, прошло немало — более тридцати. В результате в списке кандидатов оказались и попросту больные люди. Широко здесь были представлены и "российские наполеончики" (см. одноименный раздел): Жириновский, Боровой, Анпилов, из заграницы приехал известный диссидент В. Буковский (в основном, чтобы «пофигурировать» перед телекамерами и журналистской братией)… Разбавить эту бестолковщину попытались ряд депутатов России, два замминистра, два крупных предпринимателя, директор промышленного объединения, несколько шумных политических деятелей муниципального уровня, священник, два генерала. Они также стали кандидатами на вожделенный пост.

Пожалуй, единственный кандидат был на голову выше всех. Это Ю. П. Власов — олимпийский герой в прошлом, писатель и публицист в настоящем. В случае выборов его успех был бы почти неизбежен. (Впоследствии Ю. Власов убедительно победил на выборах в государственную думу в миллионном избирательном округе Москвы.) Вряд ли Юрию Петровичу удалось бы одолеть круговую поруку криминального аппарата, но удар номенклатуре в этом случае был бы нанесен сильнейший. В ближайшие годы ей было бы не до переворотов. К сожалению выборы так и не состоялись.

В Моссовете надеялись, что первый тур голосования отсеет случайных лиц. Но дело с выборами затянулось, а газеты и телевидение демонстрировали наиболее убогих кандидатов в мэры, и сама идея о каком-то голосовании приобретала в глазах москвичей совсем уж анекдотический характер. В мэры лезли косноязычные бомжи. Пресса представляла дело именно так. Блок чиновников и журналистов в конце концов окончательно победил.

ПРИКАЗ: СТОЛИЦУ СДАТЬ!

Вопрос о власти, особенно власти тоталитарного государства, решается преимущественно в столице. Пока столица несла функции центра Союза и республики, ее администрация могла успешно маневрировать, играя на конфликте интересов. Об этом однажды на сессии Моссовета обмолвился Г. Попов. Он говорил, что в неразберихах между союзной и республиканской властью "создаются исключительно благоприятные условия для действия мафиозных структур, которые всегда могут найти какой-то канал на каком-то уровне, на стадии решения каких-то вопросов." Короче говоря, согласно позиции Попова, необходимо навести порядок, чтобы мафиози могли обращаться в одно место и иметь только один канал для своей деятельности. Так, собственно, и произошло. То, что раньше получали чиновники на союзном и республиканском уровне, перекочевало в карманы московского чиновного люда. Потому-то этот слой и стоял горой за горячо любимого «Харитоныча».

Формальным поводом для возбуждения вопроса о статусе столицы послужил Указ Президента СССР Горбачева о Садовом Кольце, который долго не могла ему забыть "демократическая общественность", рисуя на его портретах свастики и потешаясь над ним, как над Президентом только этого самого Садового Кольца. (Мерзость этих шутовских выходок ничем не отличалась от воплей шизо-коммунистов в 1994 г.: "Иуда!".)

Как только ВС РСФСР начал обсуждение проблемы статуса Москвы, Горбачев издал Указ о создании соответствующей комиссии (с незапамятных времен верный метод утопить все дело). Попова комиссия и российские законодатели держали у дверей и никаких документов до поры до времени не предоставляли. Пришлось ГХ самому проявлять активность в качестве борца за права москвичей. Он повсеместно сетовал, что в тяжких трудах ему приходится постоянно искать исполнительную власть, которая подчинена неизвестно кому. В общем оставался Гавриил Харитонович покуда без исполнительной власти и без статуса Москвы.

Обходной маневр проникновения в недра номенклатурных интриг оказался удачнее. Вместе с мэрией в 1991 г. в Москве появился и мэр — сам Попов, а закон "О статусе…" начал рассматривать российский парламент, уже не оглядываясь на союзных коллег. Но не удовлетворили Попова усилия российских депутатов. Он считал и заявлял, что Москва "и как столица, и как сверхгород-мегаполис не сможет вписываться в общероссийские законы". Мэр гневался по поводу того, что рассмотренный в первом чтении закон о статусе Москвы таков, что "парламентарии оставили нас с вами наедине со своими проблемами, лишив возможности решать их". Пожелания мэра учтены не были. А ведь он хотел особого положения для Москвы в части взаимоотношений исполнительной и представительной власти, особого территориального устройства, "полномочий в экономической сфере, позволяющих проводить в наиболее выгодном для населения режиме радикальные экономические преобразования". Нет, не хотелось Попову быть "низведенным до положения назначаемого председателя исполкома" ("ВМ", 20.12.91).

Пришлось Попову раз за разом подключать к делу тяжелую артиллерию. Для начала в дело сгодилась любимая газета Президента — "Московский комсомолец". Ее редактор, совместивший этот пост с руководством московским отделением номенклатурной партии Попова (ДДР), от имени этого отделения призвал Ельцина решить все проблемы разграничения полномочий властей своим Указом, а ВС приостановить принятие Закона "О статусе Москвы" ("Куранты", 20.12.91). На этот комариный писк никто бы не обратил внимание, но за ним стоял Попов.

В дело вступил непререкаемый авторитет. Нет, не закон, не Конституция, а сам Президент Ельцин! Он отдал Попову землю и собственность, валютные средства города и внебюджетные фонды, милицию и КГБ. Моссовету оставалось лишь согласовывать нормативы по бюджету. Указ следовал за Указом — так явочным порядком устанавливался статус Москвы — столицы криминального мира, гнезда номенклатурного мятежа и нового Клондайка для любителей легкой наживы.

А депутаты России как-то вдруг забыли о принятом в первом чтении Законе. Ельцин помог им стать забывчивыми. Второе чтение все откладывалось и откладывалось. Моссовет в этом ожидании выкипал от возмущенных требований. Он почти весь выкипел, когда началось новое рассмотрение Закона. Российские депутаты склонялись к тому, чтобы не делать различий между Москвой и другими городами, если дело касалось структуры власти и других законодательно закрепленных положений. Планировалось уточнить лишь порядок реализации столичный функций.

Все, что смогли сделать российские депутаты, так это констатировать, что на территории Москвы действует, как и на остальной территории России, Закон о местном самоуправлении. Но тут свою трактовку законодательству дал Конституционный Суд во главе с В. Зорькиным. Он указал российским депутатам, что они сами приняли поправки к Конституции, согласно которым ими же определяются лишь общие начала организации представительной власти краев и областей (Москва имела именно такой статус). По логике Зорькина Москва должна была жить вообще без законов и ждать пока российские депутаты расстараются, определив "общие принципы" или издадут особый закон о Москве, который каким-то образом «проглотит» все законодательство России ("Куранты", 27.05.92).

Интригуя в высших эшелонах власти, чрезвычайно заинтересованные руководители исполнительной власти Москвы (огромная собственность, огромное влияние!), мечтали об одном: чтобы закон о Москве отменил на территории столицы российское законодательство в части, касающейся полномочий Советов и отдал все мэрии. Исполнительная власть мечтала перерасти свои управленческие полномочия и обрести полномочия собственника и единственной и непререкаемой власти. В. Зорькин либо этого по наивности не понимал, либо играл в законопослушность, удобную номенклатуре. Доигрался до государственного переворота в октябре 1993 г. И, судя по всему, неприсоединение к перевороту он посчитал достаточной ценой, чтобы не быть в долгу перед попранной законностью. Вся предыстория забылась. А ведь В. Зорькин и его коллеги внесли огромный вклад в разрушение стабильности закона на территории России. Львиная доля этого вклада внесена позорной трусостью, которой нет и не может быть прощения.

Из обращения группы депутатов Моссовета к москвичам (ноябрь 1992 г.):

"Развернувшаяся сейчас кампания дискредитации представительных органов России идет по модели, отработанной в Москве. На две трети состоящий из депутатов, избранных в 90-м году по спискам "Демократической России", Моссовет уже в 91-м стал, судя по московской прессе, препятствием для «демократических» и «рыночных» реформ, проводимых «прогрессивнейшим» (состоящим на девять десятых из старой номенклатуры) московским правительством.

И все из-за того, что Моссовет настаивал на безусловном исполнении российских законов, отменяя и опротестовывая незаконные решения исполнительной власти. Решения, открывающие дорогу номенклатурной приватизации. Решения по распоряжению городской собственностью, ущемляющие права рядовых москвичей: о продаже жилых домов вместе с жильцами коммерческим структурам, о выселении детских учреждений и учреждений культуры из занимаемых ими зданий с помощью вооруженных отрядов, о сдаче в долгосрочную аренду за бесценок огромных земельных участков. Моссовет выступает против совмещения должностей в органах власти и в коммерческих структурах. Настаивает на том, чтобы столичная милиция возглавлялась профессионалом. Требует, чтобы средства, полученные от продажи гуманитарной помощи, были возвращены городской администрацией для раздачи малоимущим, а не исчезали в недрах московской торговли. Моссовет не утверждает городской бюджет, в котором московский мэр, преуспевший в выбивании средств у федеральных властей, не хочет показывать доходы, заработанные городом и составляющие, по подсчетам депутатов, десятки миллиардов рублей. Во всем этом и заключается политика «контрреформ», проводимая представительными органами власти Москвы.

Мы совсем не склонны идеализировать работу Моссовета: кому, как не нам, знать о недостатках в его деятельности. Далеки мы и от того, чтобы идеализировать законы, принятые Верховным Советом. Многие из них уже сейчас требуют уточнения. Более того, некоторых законов явно не хватает. В этой связи хотелось бы обратить внимание российских парламентариев на то, что принятый в первом чтении закон о статусе Москвы никак не рассматривается во втором чтении. Москва де-факто живет по указам Президента" ("РГ", 04.11.92).

Забывчивость российских депутатов была связана с тем, что в свое время мэрии "не понравился" проект, принятый в первом чтении. Была даже попытка раздуть скандал о том, что бланк с визами ответственных лиц прикрепили к другому тексту. Но вместо скандала удалось другое — номенклатурная интрига. Ельцин и Хасбулатов договорились между собой, что для «компромиссного» варианта будет создана комиссия во главе с В. Шумейко. Пустили козла в огород и ждали плодотворных результатов. И результат вышел отменный: "проект Шумейко" резко ограничивал полномочия местных органов власти, устанавливал численность Моссовета, определял, что представительные органы власти по сути дела наделяются лишь совещательными функциями. Для мэрии было предусмотрено согласование многих вопросов на федеральном уровне. Мэрия на это была согласна. Ведь, для московских чиновников доступ на вершины власти был открыт, чего не скажешь о депутатах. Таким образом, никакого компромисса не было, а была наглая попытка номенклатуры придушить Моссовет.

VII Съезд народных депутатов России под влиянием ситуации (антисъездовская позиция Ельцина, демонстрация грузовиков у стен Кремля, устроенная Лужковым, наглое выступление последнего со съездовской трибуны) принял поправку к пресловутой 183-й статье Конституции, распространив действие общероссийских законов на столицу. Но маховик номенклатурного мятежа уже был раскручен.

Тут восстал еще и титан номенклатуры Ю. Лужков, почувствовавший серьезный подкоп под свое административное кресло: "Сегодня городская власть функционирует в обстановке правового хаоса. В какой-то мере он компенсировался постановлениями Президиума Верховного Совета, указами Президента, но это были в основном частные решения… Закон об областном, краевом Совете… реакционен. Ибо его породила та же идея — вся власть Советам" ("ВМ", 01.03.93). Решения Президиума подразумевались еще старые, когда на нем председательствовал Ельцин. Номенклатура продолжала планомерно демонстрировать единственную функцию Советов: не давать работать исполнительным органам.

О власти Советов в Москве к началу 1993 г. речи быть не могло. Конечно, если эта речь была честной. След и дух власти Советов давно выветрился. Лужков просто пользовался хорошо зарекомендовавшим себя пропагандистским клише. Пропаганда должна была быть направлена на блокирование тех законов, которые Лужкова и его номенклатурную команду не устраивали. Власти этой команды мешали районные Советы, неудобно вставшие прямо у вожделенной кормушки. Наблюдателей процесса расхищения народного добра в новой системе быть не должно. И Лужков говорит: "деление власти в муниципальном районе на представительную и исполнительную неуместно". После октября 1993 г. Лужков свою идею реализовать сумел. А заодно и вопрос со строптивым Моссоветом решил, посадив в Городской Думе три десятка марионеток. А муниципальные советы так и не родились. И в муниципалитетах никакие представительные органы над номенклатурной душой не стояли.

Несмотря на отмену весной 1993 г. Конституционным Судом противозаконных Указов Ельцина "Об ускоренной приватизации муниципальной собственности в г. Москве", "О дополнительных органах исполнительной власти в г. Москве" и постановления "Об административно-территориальном делении в г. Москве", Лужков заявил, что Указы отменять уже поздно ("ВК", 13.03.93). Действительно, бюджет, собственность, процесс приватизации, нормы о порядке торговли, о штрафах, о лицензировании и прочее он уже давно держал у себя. А депутатам была навязана роль бессильных нормотворцев и объектов для публичного шельмования всеми СМИ.

После октября и этих объектов не осталось. Поэтому прессе оставалось только славословить блестящих хозяйственников.

КОМУ НУЖНА ЭТА ЗАКОННОСТЬ?

Соблюдение законов является как бы само собой разумеющимся правилом для добропорядочных граждан. Вопрос о соблюдении закона как бы даже не возникает — все его обязаны соблюдать.

На словах закон исполнять все готовы. Политики тоже не отстают и стараются подкреплять любые свои выкрутасы ссылками на закон. Не то среди журналистов. Они должны отрабатывать свое. А поразить воображение читателя не так просто. Его можно «взять» только под корень, только замахиваясь на основы.

В этом отношении особо примечательна статья живчика пера демократической штамповки Л. Радзиховского в одном из последних номеров журнала «Столица» за 1991 г. Статья задумывалась как ответ на попытку зампреда Моссовета Ю. Седых-Бондаренко и академика В. Капустяна указать болевые точки системы власти и предложить принципы, на основании которых эти болевые точки можно было бы залечить.

Рассуждения Радзиховского любопытны сами по себе, а не как комментарий к статье. К статье все это не имеет ни малейшего отношения. Там нет ни придуманных Радзиховским слов о "правовом беспределе", ни попыток заткнуть мэрию за пояс. Нет никакой «демошизы», которую отыскал комментатор. «Демошиза» находилась где-то в другом месте — скорее всего на митингах «ДемРоссии». Поэтому содержание статьи нашего критика не интересовало. Он придумывал свое содержание, что и позволяло рельефнее выразить собственную позицию.

Радзиховский увидел в лозунгах защиты законности (которых в комментируемой статье нет ни одного) только «красивость» и целую связку подозрений к своим оппонентам. Оказалось, что защитников законности можно заподозрить в покрывании каких-то темных делишек, в поддержании пустого процесса «самоговорения» (нужен же какой-то повод!), в утверждении вместо лозунга торжества законности другого лозунга: "Пусть торжествует что угодно — лишь бы мир погиб". Так, любое действие в защиту законности превращалось журналистом в бестолковое и опасное следование формальным правилам вопреки реальной жизни.

Имеется в «выдающемся» творении демо-советской журналистики замечательный пассаж:

"При том соотношении сил, при той психологии, какая сегодня есть в России, никто не верит в святость никаких законов, всякий их обходит и обходить будет. Нет никакого "правового беспредела". У отделения милиции вас не режут? Вот и не надо про «беспредел»…

Так вот — законы обходились, обходятся и будут обходиться. Разумный человек, принявший это как данность, старается активно принимать правила игры в обществе (с поправкой на то, что и их будут в известной мере обходить) — принимать их с тем, чтобы влиять на реальное соотношение общественных сил, например, влиять в том смысле, чтобы возникла ситуация, когда законы будут стоить дороже, чем та бумага, на которой они написаны. Вот этим — изменением правил игры, чтобы затем изменилась сама игра — и занята также мэрия. А вот кто с благородной миной произносит благородные слова — старается ей мешать. Вот и все."

Именно так понимали законность и свои общественные задачи хозяева и единомышленники Радзиховского. Они урезонивают: вы уж примите сложившееся повсеместное нарушение законов, как объективную реальность. А мы эту реальность подготовим в лучшем виде. Для тех же, кто имеет обыкновение критически рассуждать, мы наймем Станкевича, который будет выполнять свою роль политического деятеля с установками "санитара в дурдоме" (именно так определил деятельность Станкевича в Моссовете сам Радзиховский).

Один из авторов статьи, которую Радзиховский даже не пытался разбирать в ее основных положениях, так описывает сформированную радзиховскими и лужковыми систему ("День", № 8, 1993):

"Плутократическая законность — это когда всенародно избранный Президент, принесший публичную клятву о соблюдении Конституции Российской Федерации и ее законов, тут же, не отходя от президентского стола, цинично и демонстративно топчет эту самую Конституцию и эти самые законы. Как он сделал это своим указом от 28 августа 1991 года "О полномочиях исполнительной власти города Москвы", несмотря на то, что действовал запрет на проведение государственно-правовых экспериментов. Или при отставке Г. Попова с должности мэра столицы и назначении на его место Ю. Лужкова. И как он это сделает еще раз, когда генштаб партии мародеров заставит его посадить на это место своего очередника?

Плутократическая законность — это когда спикер Хасбулатов, денно и нощно, устно и письменно декларируя правильные слова о соблюдении закона, о его господстве, как условии разделения властей и т. п., одновременно незаконным актом, перечеркивая компетентность Моссовета, изменяет административно-территориальное устройство столицы, вводит административные и муниципальные округа при сохранении старой схемы районирования и создает жуткий административный хаос в городе. Одна только реорганизация милицейских структур и ее последствия чего стоят. Только плутократическая "философия права" позволяет ему написать: " Президенту… дана возможность принимать указы, противоречащие законодательству, при условии их последующего одобрения парламентом". Вдумаемся в этот "правовой пассаж": кем "дана возможность", на каком основании, кто ответит за разрушительные для государства и народа последствия реализации этой «возможности»?

Плутократическая законность — это когда Президиум Верховного Совета, грубо нарушая не только действующее законодательство, но и Конституцию (а контроль за ее соблюдением — его конституционная обязанность), принимает постановление "О статусе и структуре органов управления города Москвы — столицы РСФСР" и организует противозаконные выборы «мэра» Москвы. lt;…gt;

Плутократическая законность — это когда московский градоначальник Ю. Лужков в нарушение законов вводит в городе "мусорный налог" и заставляет население столицы оплачивать безобразную работу подчиненных ему служб. А когда Моссовет отменяет этот налог, инспирирует в "Вечерней Москве" ответ: "Что касается недавнего решения малого Совета московских депутатов о том, что за мусор платить вообще никто не должен, то оно действует только для самих малосоветчиков. Остальные же москвичи… за вывоз отходов платить обязаны".

Плутократическая законность — это когда "четвертая власть" имеет возможность безнаказанно подрывать и без того слабое уважение к закону в обществе. Когда, например, Л. Радзиховский — типичное перо мародерской прессы эпохи "большого хапка" — может без всяких для себя последствий написать: "Мэрия создала новую систему исполнительной власти в Москве. Охотно верю, что многие решения здесь не соответствовали законам, но, впрочем, после того, как Попов пробил президентский Указ об основном статусе Москвы, этот вопрос вроде бы отпал".

Вот в этом лексиконе, в этих «пробил», "вроде бы", "охотно верю" по отношению к закону и заключается вся суть швондеровской "философии права"".

Вот в чем возникает проблема. Лидеры номенклатуры тоже все время говорят о необходимости соблюдать закон. Вот только относится это все-таки в большей степени не к ним самим и не к чиновникам, а к простым гражданам. Для себя же номенклатура изобретает принцип "плутократической законности" — т. е. внешнего подобия соблюдения законов. Выполняются как бы еще ненаписанные законы — то одни, то другие. И все это подкрепляется административной мощью. Обыватель смиренно думает: "Не могут же они нарушать закон, коль сами этим законом управляют". Не так, не так! Они не нарушают только свой воровской закон, гражданские же законы для того и пишутся, чтобы по обходным тропинкам к благополучию не побежали "массы народные".

Правовые нормы и жизнь всегда будут находиться в противоречии. Где эти противоречия концентрируются и кто их должен устранять — вот в чем вопрос! Кто будет народные представления о Правде и Справедливости превращать в юридические формулы и следить за их соблюдением? Если те, кто навязывал стране принцип произвола: "разрешено все, что не запрещено законом" (слово «закон» чаще всего при употреблении фразы опускается), то рано или поздно правосознание граждан будет разрушено. А первыми будут творить "что не запрещено" — чиновники.

Дело не в том, чтобы добиваться невозможного состояния общества, в котором законы не нарушаются. Задача состоит в том, чтобы такие нарушения происходили реже всего там, где законы являются инструкцией, регламентирующей поведение именно чиновника. Закон для него должен стать таким правилом, выход за пределы которого моментально лишает его доходного места, даже если инициатива в данное время и в данном месте случайно оказалась благотворной. Чиновник обязан действовать только по закону, не изобретая ничего сверх закона. (Кстати, в этом смысле депутаты Моссовета из "партии закона" были бы идеальными чиновниками.)

Тут не возникает никакого препятствия для совершения гражданских поступков, которые противоречат законодательству. Но такие поступки должны быть связаны с личной жертвенностью. Иначе все, кому не лень, начнут творить произвол, оправдывая его революционной целесообразностью, необходимостью двигать вперед радикальные реформы или не допустить гражданской войны. Взять, к примеру, Ельцина. Какая тут жертвенность? Сплошной и безнравственный произвол…

Ничто не может стеснять чиновника в том, чтобы добиваться отмены или изменения неразумных, с его точки зрения, правовых норм. Только такая отмена или замена не может быть в компетенции самого чиновника. Иначе он нагородит огород — будь здоров! Пока же в большинстве своем чиновничество чтит параграфы, не решаясь предлагать их усовершенствование без того, чтобы не поднять мятеж. Проще тихо нарушать законы с легкой руки начальства или присоединяться к правовому беспределу, организованному политическими авантюристами.

Есть такое издревле популярное утверждение, что вред от дурных российских законов компенсируется дурным их исполнением. Это совершенно не так. Дурные законы чиновничество ставит себе на службу. Эти законы исполняются рьяным образом, но лишь там, где чиновнику это выгодно, где он может либо мзду получить, либо насладиться властью. Рядовому гражданину, замордованному бытовыми проблемами, не доказать, что чиновник отказывается соблюдать закон. У него нет ни времени, ни соответствующей квалификации, чтобы по каждой мелочи высиживать свою правоту в судебных инстанциях. А мелочи, как известно, создают совершенство. В данном случае совершенство бюрократической машины, порабощающей людей.

И еще раз вспомним слова классика — Салтыкова-Щедрина — сказанные будто о нашем времени: "Чиновник, представлявший собой орган государства, мог свободно не знать, что такое государство, в чем заключаются те функции, которые отделяют его от общества и определяют его отношения к последнему он обязывался иметь ясное понятие только о «начальстве», он знал только букву «предписания» и даже не чувствовал ни малейшего поползновения уяснить себе ее смысл и ее отношение к действительности. Чиновничество изображало собой организованное невежество не только по отношению к общей области знания, он и по отношению к той специальности, которой оно служило." (Собр. соч., т. 9, с. 163).

НОМЕНКЛАТУРА ПРОТИВ МНОГОПАРТИЙНОСТИ

В чем номенклатура преуспела — так это в организации бульдожьих схваток под ковром. Номенклатуре некогда разбираться с народом, который почему-то сам собой не организуется в политические партии и неполитические общественные организации, который не способен даже сформулировать свои интересы в каких-либо политических документах. С таким народом нечего церемонится. Он — только объект для манипулирования им.

Правящая группировка во главе с Ельциным с самого начала воспринимала ростки гражданского общества, как враждебную поросль, сковывающую своими побегами свободу ее действий. На первых порах с разнообразными политическими структурами чиновники еще пытались заигрывать. Б. Ельцин как-то раз даже подписал с рядом партий соглашение о сотрудничестве. Разумеется, выполнять его было недосуг. Позднее был создан Российский общественно-политический центр — нечто вроде Ноева ковчега (а точнее — коммунальной квартиры) для партий и общественных объединений. По одной комнате на партию — вполне достаточно, чтобы они имитировали существование многотысячных организаций: проводили пресс-конференции, участвовали в различного рода совещаниях, круглых столах и т. п.

Поначалу председателем Совета РОПЦ был С. Станкевич. После октября 1993 г. его от дел оттеснил "выдающийся аналитик" Г. Сатаров, ставший генеральным директором РОПЦ. Тоже из советников Ельцина и тоже ничего не смыслящий в деле организации. Потом первый ушел в тень, а второй — в Президентский Совет. РОПЦ становился лабораторией по проверке благонадежности высших номенклатурных кадров. Заодно проверялась и благонадежность общественных организаций, прижившихся в РОПЦ. Так, автору довелось слышать, что дополнительную комнату одной из организаций в РОПЦ выделили после того, как представители этой организации показали гильзы, принесенные от расстрелянного Белого Дома и рассказали о своем участии в "героическом штурме".

Даже после октября 1993 г., когда все эти нелепые образования в виде крошечных партиек можно было отбросить, номенклатура не стала их растаптывать. Ранее существовавший жесткий партийно-государственный контроль над общественными организациями сменился полным равнодушием государственных органов к самоорганизации общества. Дело в том, что деградация общественной жизни была настолько сильна, что подавлять эти фантомы вовсе не было никакой необходимости. Даже наоборот, их существование выгодно власти, как пример беспросветной нежизнеспособности любой самоорганизации общества вне административных структур.

Урок и пример всей стране в этом вопросе дала Москва. Столица как центр всей политической жизни России отличается тем, что здесь деже крохотный митинг в несколько десятков человек становится объектом внимания прессы, телевидения, иностранных журналистов. В огромной мере это стимулировало появление разного рода групп, которые, определившись с лидером, начинали имитировать создание всероссийских партий. Все, чем ответила на это московская администрация во главе с Лужковым — это проведение льготного закрытого аукциона на покупку помещений для небольшого количества политических партий (результат был близок к нулю) и вялая попытка консультаций мэрии с политическими лидерами, возникшая в условиях нарастания опасности выборов главы московской администрации в 1992 г.

Другая особенность общественной жизни столицы — существование замечательного номенклатурного образования, регистрирующего общественные организации. На его работе следовало бы задержать внимание.

Дело поставлено так, чтобы потенциальный барьер для любителей собираться по поводу небытовых и некоммерческих вопросов был как можно выше. Барьер состоит в приведении устава общественной организации в соответствие с требованиями чиновника, занимающегося регистрацией.

Совместная работа над этим уставом обогащает чиновника зарплатой, а соискателя статуса общественной организации — ненавистью к чиновнику. Если ваш интеллект вынуждает вас бороться против нелепостей в упомянутом документе, будьте уверены — вас заставят уважать чиновника и его право стоять на страже нелепости. Если вы правдолюбец и требуете предъявить инструкции, по которым вся эта абсурдная практика существует, вам откажут в «человеческом» отношении и заставят воспринимать чиновника как самого человечного человека, чья человечность позволяет вам зарегистрировать свою организацию, только вопреки бесчеловечной инструкции. Такой вот новый вид кормления изобретен существующей системой.

Зато для тех, кто особо боек, существует замечательная возможность проявить себя и зарегистрировать партию численностью в десять человек. Потом эти партии объединяются в блоки, блоки собирают собрания "демократической общественности", конституционные совещания и пр. В общем открыты широкие возможности для имитации и пересудов журналистов.

Пожалуй, единственная небюрократическая структура (поэтому и маломощная), существовавшая в Москве в годы случайной демократии и кое-как отработавшая концепцию государственной поддержки новых общественных структур — это Общественный центр Моссовета (ОЦМ). Но Моссовет — враг администрации. Поэтому взлом помещений Центра и его варварский разгром в октябрьские дни 1993 г. были вполне закономерны, а гробовое молчание прокуратуры по этому поводу — естественным.

И все-таки о работе Центра есть что рассказать. Центр впервые стал проводить публичные слушания, впервые организовал общественные приемные по ключевым проблемам города, впервые стал выпускать аналитический бюллетень по проблемам московских общественных организаций. ОЦМ помог многим общественным организациям и отдельным людям. Это была фактически единственная структура в городе, которая своими силами пыталась заполнить громадную брешь между властью и избирателями. Этот опыт еще пригодится тем, кто сметет бездарную номенклатурную касту демо-советикусов.

А пока все условия в Москве созданы для партий другого рода — номенклатурных. После августовского путча 1991 г. стараниями мэра Москвы Г. Попова возникло Движение демократических реформ. В его Совет помимо Г. Попова входили такие заметные лица, как Вице-президент А. Руцкой, российский премьер И. Силаев, серый кардинал КПСС А. Яковлев, экономический академик Петраков, префект центрального округа Москвы А. Музыкантский известный тележурналист Э. Сагалаев и др. ("РГ", 31.07.91, «Политика», № 16, 1991).

21 октября 1991 г. Г. Попов выпустил мэрское распоряжение с такой преамбулой: "Учитывая, что одним из важнейших условий создания демократического правового государства является создание независимых политических структур и движений…". А смысл состоял в том, чтобы передать Оргкомитету Движения демократических реформ здания Бауманского райкома и райисполкома на Басманной ул. с площадью служебных помещений, ни много ни мало, 5 тыс. кв. м. ("Солидарность", № 15, 1991).

А вот другой пример развития многопартийности по номенклатурному сценарию. В конце 1991 г. в ответ на свои кадровые рекомендации московская организации Демократической партии России получила от мэрии письмо следующего содержания: "Согласно сложившейся практике, рекомендации по кадровым вопросам от партий и общественно-политических организаций поступают и проходят предварительное рассмотрение в комиссии московской городской организации движения "Демократическая Россия". Для скорейшего рассмотрения кадровых рекомендаций МГО ДР Вам надлежит передать их непосредственно в эту комиссию либо в координационный совет МГО движения ДР". Подписано заместителем генерального директора департамента мэра А. Соколовым (все тем же — из команды «поповцев» в Моссовете) ("НГ", 29.05.92).

Так номенклатура дозировала многопартийность. После путча 1993 года уже и контролировать было нечего. Многопартийность стала совершенно ненужной вещью. Партии можно было создавать почти мгновенно. Деньги делали все. Одна за одной вымирали и рождались вновь партии без идеологий и без каких-либо мыслей по поводу судьбы России. Партия любителей пива, Партия бедноты, Партия большинства, Партия народной справедливости и пр. А номенклатура, совершившая свой мятеж, свой интерес видела в других структурах — это клан Газпрома, клан ВПК, банковский клан и т. п.