"Послесловие к мятежу.1991-2000. Книга 2" - читать интересную книгу автора

Друг студентов, бедняков, мертвецов

“Друг студентов, малоимущих и мертвецов”, — примерно так был отрекомендован публике автор книги “Мы дети твои, Москва” Ю.Лужков. Именно эти слова прозвучали на одной официозной презентации.

Книга представляет собой весьма посредственную работу, выполненную, как и все, что делает Лужков, с большим внешним блеском и внутренним пороком.

Первый порок состоит в том, что книга наполовину состоит из иллюстраций — фотографий старой Москвы и новостроек. В этот фотомузей вставлены страницы с литературным опусом Лужкова, набранные невероятно крупным шрифтом. Для обеспечения большего объема книги практически каждое предложение опуса отделено абзацем.

В книге Лужкова наличествует обилие исторической информации, которую самостоятельно Лужков ни получить, ни оценить не смог бы. Скорее всего, ему помогали, но помогали явные дилетанты. Изложение исторических фактов ведется бессистемно и бесцельно.

На низкое качество и низкую концентрацию интеллекта в книге указывает использование ранее опубликованных материалов, не скрепленных какой-либо общей идеей.

И бумага снова уж больно хороша…

Литературный жанр книги Лужкова чем-то напоминает труды Л.Брежнева “Малая земля”, “Возрождение” и “Целина” или Б.Ельцина “Исповедь на заданную тему” и “Записки президента”. Уж не из той же команды “литературных негров” набрал Лужков себе помощников?

Если и из той, то основательно поработать им не удалось. По крайней мере, между занятными детскими воспоминаниями и приглашением на работу в Исполком Моссовета зияет почти полувековой провал. Оно и понятно. Не только Лужкову, но и многим другим персонажам застоя, числящимся сейчас профессионалами в управлении и производстве, есть о чем умалчивать. Расскажешь — стыда не оберешься.

Второй явный огрех книги — неаккуратное отношение к фактам. Они воспроизведены Лужковым такими, какими он решил их запомнить. Вот только многое из описанного им можно проверить и убедиться, что память мэра (как и совесть) серьезно пострадала от той установки (скорее психической, чем политической), которой он придерживается сегодня.

Например, Лужков пишет о своем назначении председателем Исполкома Моссовета на депутатской сессии 26 апреля 1990 года. Достаточно взглянуть в стенограммы, чтобы понять, что у Лужкова действительно что-то с памятью не в порядке. Между тем, ему было легко дать задание своим многочисленным подчиненным, которые без труда извлекли бы стенограмму сессии из архивных анналов. Тогда не было бы очередного обвинения во лжи, которое мы вполне обосновано предъявляем нашему антигерою. Лужков мог бы также подкорректировать историю, обыграв зафиксированные стенограммой слова в свою пользу. Но то ли Лужкову и его борзописцам было лень этим заниматься, то ли избирательная кампания требовала спешного издания душещипательной книжки…

Во всяком случае, согласно стенограмме и воспоминаниям специалистов, можно опровергнуть целый ряд вымыслов Лужкова.

Во-первых не было никакой “отстраненности” представлявшего его депутатам Г.Попова, якобы сославшегося в своем выступлении на “хорошие отзывы”, но сказавшего, что он Лужкова “совсем не знает”. Наоборот, рекомендация была очень теплой. Без этого в тогдашней ситуации стать председателем Исполкома было просто невозможно. Никакой чужой человек через демократическое большинство Моссовета просто не проскочил бы.

Во-вторых, доклад Лужковым был подготовлен заранее, что не дает ему оснований писать о том, что ему не дали достаточно времени, отпустив всего лишь 12 минут. Впрочем, и впоследствии Лужков не торопился в Моссовет с отчетами о своей работе. Ни одного публичного отчета за все время пребывания на высшем хозяйственном посту столицы Лужков не сделал.

В-третьих, совершенно неверно передается и заданный в тот момент Лужкову вопрос о том, к какой “платформе” он принадлежит, будучи членом КПСС, а также ответ на этот вопрос.

Никогда не объявлялась Лужковым в Моссовете концепция деполитизированного правительства, которую он выдумал для своей книжки. Более того, вся последующая практика этого правительства показывает — руководство Лужкова было политизировано до крайности и всегда оказывалось, что лужковское правительство было ярым сторонником партии ельцинистов, партии номенклатуры.

Лужков пишет, что отстоять старые кадры профессионалов ему сильно помог Н.Гончар, который “с такой решимостью отстаивал каждую кандидатуру, что практически удалось сохранить весь состав опытных руководителей”.

Тут опять ложь — никакой борьбы не было. Зато была закулисная интрига, подробно описанная в книге “Мятеж номенклатуры”. Тогда состав исполкома, вопреки закону и мнению депутатов, был утвержден списком и ни одна персона Моссоветом не обсуждалась, вопреки закону. А вот сговор между руководством Моссовета (Попов, Станкевич, Гончар) и номенклатурой был.

Лужков пишет об удачном прекращении “табачных бунтов” путем введения “рыночных цен” на курево. Это ложь, господин Лужков, опять ложь! Никаких рыночных цен не было и в помине. Было простое изъятие средств из карманов москвичей и введение изуверской карточной системы. Средства от повышения цен поступили не в городскую казну, а во внебюджетный фонд; об их расходовании никто никогда не отчитывался. Наоборот, известны факты чудовищных злоупотреблений (см. “Мятеж номенклатуры”).

Городские деньги (А.Краснов. Мысли вслух.)

В нашей жовто-блакитной газетно-телевизионной реальности (желтая пресса и голубой экран) образ Лужкова — это образ талантливого хозяйственника. На самом деле единственной оценкой крупного администратора является один простой показатель — доходность имущественной части бюджета. Любой налогоплательщик должен жить в зависимости только от этого фактора, но независимо от того, обитает он в столице или в глубинке.

С недавних пор московские деньги лежат в уполномоченных банках. Что такое институт уполномоченных банков? Здесь уже не чиновник занимается предпринимательством, а предприниматель привлекается к чиновничьей работе. Это еще хуже. Это наглядный пример феодальной системы откупов, которые в свое время порождали соляные бунты.

Московский бюджет почему-то выделяет кредиты под закупку продовольствия частным организациям, причем под смешные проценты! Можно себе представить, чтобы Ширак, перед тем, как стать президентом, выдал льготный кредит частной фирме для закупки продовольствия, для “завозной кампании” картошки в Париж? После этого он не только не стал бы президентом, его бы просто за решетку упекли!

Городской бюджет должен иметь весьма ограниченное число расходных статей: на муниципальную полицию, бесплатную медицину, благоустройство, уборку мусора, дороги, коммуникации, строительство бесплатного жилья, бесплатное образование… Все это не исключает дорогих платных услуг: дорогого жилья, платного обучения, платной медицины и т. п. Когда из московского бюджета берут деньги на строительство памятников всероссийского значения, церквей, благотворительность по всей стране (больница в Буденновске или дом для моряков Севастополя), то это преступление, благотворительность за счет тех, кто таких прав московской администрации не вручал.

Вдумаемся в такое событие. Лужков приезжает из Литвы и говорит: “Я выяснил, что в Литве наши товары дороги. Литовские товары в Москве тоже дороги. Мы подписали соглашение, чтобы они там и там стали дешевле”. Представим себе Ширака на месте Лужкова. Невероятно! Ширака бы через полчаса забрали в местный парижский дурдом! Какое твое собачье дело до стоимости товаров, до зарубежья?! Твое дело чтобы было чисто, чтобы полицейский стоял на углу, чтобы скорая помощь ездила, чтобы пожары тушили, чтоб зелень была…

Есть у бюджета еще одна замечательная сторона — сбор налогов с юридических лиц, которые ведут свою деятельность в других регионах страны. Лужков сбор налогов с таких “лиц” ставит себе в заслугу, а обыватели понимают дело так, будто это его личный успех.

Еще до Лужкова я пользовался тем же способом получения денег и даже хвастался этим. Тогда существовал замкнутый круг: ты не можешь зарегистрировать предприятие, пока у тебя нет юридического адреса, не можешь получить юридического адреса, пока у тебя нет договора аренды, а договора у тебя не будет, пока не будет юридического лица. То есть приходилось либо платить взятку за справку о юридическом адресе без заключения договора (липу!), либо плакать!

Тогда я от имени районной власти сказал: “Юридический адрес по Шмидтовскому, 15 даем всем!” Тогда еще никто не понимал исторического момента, в который “нулевые” предприятия (у которых печать, счет и ничего больше), могут все-таки заработать, не сдохнуть через полгода. Мы поняли, и по Шмидтовскому, 15 образовался самый доходный дом страны. На один день мы готовили 1500–2000 фирм, которые регистрировали. Одним голосованием исполком утверждал их регистрацию и выдавал печати. Московская товарная биржа, Российская товарно-сырьевая биржа, большинство брокерских контор были зарегистрированы именно у нас. А по адресу, который указывался в регистрационных документах — только подвал, заполненный нечистотами. Налоги потекли по юридическому адресу. В результате избытка бюджета Краснопресненского района хватало, чтобы покрыть дефицит бюджетов всех остальных районов Москвы.

Тогда я боялся показывать деньги, которые поступали в район, чтобы город не наложил на них свою лапу. Когда в район кто-то приносил хорошую программу, на сессии у меня спрашивали: “Ну что, найдешь деньги?”. “Найду!” — и депутаты голосовали. Тут же появлялись деньги, которые мгновенно расходовались, не задерживаясь на счету райсовета. В “закрома” ничего не отправляли.

Вся эта система по наследству досталась Юрию Михайловичу.

Почему так недоволен Лужков Брынцаловым? Потому что тот перевел свой юридический адрес в Кабардино-Балкарию, а водку продолжает разливать здесь. При этом Лужков забывает, что подавляющее большинство зарегистрированных в Москве предприятий зарабатывает деньги в других регионах страны. Золото можно добывать на Колыме, а налоги платить здесь — по юридическому адресу.

Если говорить об эффективности московской власти, то нужно смотреть на эффективность именно муниципальных предприятий типа Мосводоканала или Мосгаза, Москомимущества. Сколько они денег дают? Они убыточные!

А еще надо бы поделить цифру доходов от муниципальных предприятий на число жителей. Тогда получится, что Москва — один из самых занюханных по этому показателю регионов. Даже несчастная Калмыкия, где ничего кроме степи нет, похоже, Москву по эффективности власти все-таки опередит. Калмыкия при 90 % дотации так использует свою крошечную муниципальную собственность, что в пересчете на человека, дает ему больше всех остальных областей и республик.

В Москве народу много, а производят в пересчете на человека в десять раз меньше, чем в Курске. Почему? Потому что воруют с такой свирепой энергичностью, что ничего накапливаться не успевает. Деньги же, которые приходят от предприятий, муниципальных властей не касаются, их заработки и выплаченные налоги — не заслуга какой-нибудь мэрии! Присваивать себе их достижения — все равно что в Краснопресненском районе говорить о своей роли в доходах от хаммеровского Центра международной торговли, который не район строил и не его руководство обслуживает.

Только в том случае можно говорить об эффективном хозяйствовании на муниципальном уровне, когда успешно используется имущественное богатство муниципии — сэкономлена вода, поскольку заварены все свищи, сэкономлен газ, поскольку подтянуты все прокладки и т. п.

С какого бодуна считать Лужкова хорошим хозяйственником? Дается кредит на покупку мусоросжигающего завода — завод не строится, даются бабки на продовольствие — они расхищаются… Огромная собственность вместо колоссальной прибыли дает Москве сплошные убытки. Лужков просто поганый хозяйственник! Из областных хозяйственников хуже не найдешь.

В Москве финансовое положение определяется налогами (они же — поборы, поскольку в феодальном обществе нормальных налогов быть не может) и штрафами. За налоги, собранные на бесплатное здравоохранение, образование, полицию и т. п. построили подвальный магазин на Манежной площади. Потом выясняется, что владеет всем этим какое-то закрытое акционерное общество. Так же за счет московского бюджета финансируется АО “Сити”. Получается перекачивание административной части бюджета в имущественную. А вот в Германии такое безобразие законодательно запрещено, ибо чревато коррупцией. Если на имущественной части так хорошо поработали, что получили прибыль, то из нее можно взять деньги на социальные выплаты. Взять из налоговых денег на расширение имущественного достояния города — категорически нельзя!

Лужков ведет себя как исполнительный директор жилищного кооператива, в котором граждане скинулись на строительство многоквартирного дома, а вместо отчета о выполненной работе получают поздравительные открытки и подарки к Новому году. Для чего мы тебе бабки давали?! Налоги — это те же общественные деньги, которые даются чиновникам для содержания дома престарелых, приюта, пожарной каланчи и т. п. Кто просил памятник Петру I вместо каланчи возводить? Мы на это сбрасывались?

На то и нужна представительная власть, чтобы сказать Юрию Михайловичу: “Ты, брат, куда деньги общественные дел, ты сколько за счет имущества Москвы в казну внес?” По поводу Московской Думы нечего говорить — такую функцию она выполнить не может. У нас суперпрезидентская республика в 10-миллионном городе-государстве, а Дума — просто посиделки “при мэре” без структуры местного самоуправления.

На глянцевых страницах лужковской книжки говорится о бунтах таксистов, которые якобы требовали сплошной приватизации автопарков. Опять вранье! Демонстрация таксистов в 1990 в центре города была связана с серией убийств их товарищей. Приватизацией-то как раз им заткнули рот. Таксисты сами были вовсе не в восторге от затеи, превратившей их в обыкновенных “леваков”, брошенных в условия криминальной конкуренции на привокзальных площадях. Лужков вместе с Поповым не спасали таксопарки Москвы, а уничтожали их размеренно и целеустремленно. Теперь же Лужков утверждает прямо обратное и пытается возродить умерщвленное им же московское такси за счет города.

Депутаты Моссовета действительно пытались поставить исполнительную власть под свой контроль. Это была одна из их функций, основанная на традиции народного представительства и законах. Лужков же считает, что депутатам этим заниматься нельзя. К этому им добавляется и тезис о том, что депутаты “пытались установить диктат в кадровой политике”. Это просто бессовестная ложь. Ни один чиновник не только не был снят с должности Моссоветом, но даже ни одна рекомендация Моссовета не была удовлетворена. Будучи политически ангажированным, Лужков любую критику со стороны Моссовета воспринимал как положительную оценку работе очередного проштрафившегося чиновника.

Многие из чинуш, по уши измазанных управленческой бестолочью прежних лет, сегодня клянут систему, которая якобы вынуждала их работать неэффективно и подличать на каждом шагу. Лужков в этом деле не исключение. Для него главный способ объяснения всех невзгод — неэффективность советской власти. Может быть, он хоть когда-нибудь противостоял этой власти? Ничуть! Наш писатель говорит, что исполком не раз грозил подать в отставку. Это так, да не так. Ни одного заявления об отставке в Моссовет никогда не поступало. Даже Г.Попов оставил мэрское кресло, подав заявление об уходе почему-то Ельцину, который его не назначал.

Они с Лужковым вообще старались пугать своими заявлениями только Ельцина — своего реального хозяина, столь же непримиримого к своим противникам, столь же рьяно презиравшего ослабевший закон. Да еще этими “отставками” удавалось разогревать визгливую “демшизу”.

Накануне выборов 1996 года Лужков пишет о трехуровневой системе управления в Москве, которую он якобы создал, переходя от системы районов и микрорайонов к системе префектур и муниципальных округов. Это чепуха. Реальным результатом перестройки системы управления в Москве стала ее криминализация. Публикации на эту тему стали чрезвычайно редкими в столичной прессе (сошлемся лишь на краткий обзор “Москва — город феодалов?” — “Правда России”, 11.04.96). В мазохистском сладострастии журналюги готовы были пятки лизать властолюбивому мэру, не прощавшему самостоятельности и верности закону никому.

Лужков сам признает, что командовать более чем 8-10 подразделениями управленец просто не в состоянии. Но именно такая неуправляемая системы и была им создана. В результате чиновники нижнего и среднего звена получили полную свободу рук для любых нечистоплотных махинаций — лишь бы мэрия была не в накладе, лишь бы Лужкову на любимую мозоль не наступить. Особенно это сказалось в период структурной реформы, проводимой Поповым и Лужковым с целью расчистки номенклатурных мест для своих ставленников. Распределенные на новые должности люди были по гроб жизни обязаны Лужкову своим благополучием — приватизированной властью.

Что касается местного самоуправления, то его Лужков понял как самоуправство. Не зря ради обоснования своего наглого смеха в микрофон Съезда народных депутатов России в 1992 он развернул целую цепочку исторических фактов, поставив себя в конце этой цепочки в качестве олицетворения торжественного финала — верховной представительной власти можно уже не подчиняться, ей можно хамски хохотать в лицо. При этом Лужков снова лжет, заявляя, что его избрали мэром. Как мы говорили выше, мэром-то как раз в 1991 году его не избирали и присутствием в этой должности он обязан лично Ельцину и его банде, цинично попиравшей закон.

И не только хохотать над депутатами мог фальшивый мэр. Мы помним роль Лужкова в октябре 1993. Сам он об этой роли предпочитает помалкивать, обходить щекотливую тему в своих автобиографических заметках. Но мы помним все. Мы знаем досконально за что Лужков должен сидеть на скамье подсудимых, за что его можно приговорить к высшей мере наказания — за измену Родине, за государственный переворот, за человеческие жертвы.

Как и в адрес депутатов России, строил Лужков свою “империю хамства” и по отношению к Моссовету. В книге он прямо рассказывает о своем сговоре с Поповым против большинства Моссовета, о планах создания в городе такого института власти, “который выравнивал бы своим статусом и полномочиями притязания депутатского корпуса”.

Довыравнивались до того, что полностью сравняли с землей народное представительство в Москве, выстроив на его месте бесхребетную Московскую Думу, о которой просто неприлично говорить в порядочном обществе.

История о противостоянии Лужкова с Моссоветом, которая много чего может сказать лично о мэре, затушевывается в его автобиографиях. Выдумывается миф о том, что депутаты и Лужков “были по одну сторону баррикад”, что между ними “на уровне программ расхождений не было”. Если бы это было правдой, Лужкову не понадобилось бы потрошить Моссовет и мстить депутатам уже после состоявшегося государственного переворота, в котором он принял активное участие (подробнее об этом см. в книге “Мятеж номенклатуры”).

Кстати, о путче 1991 года. Лужков предпочитает не тиражировать в своем новом издании те главы, которые он уже ранее опубликовал. “Там нет ни слова неправды”, — говорит он. Но тут же признается, что многое пришлось переоценить за прошедший период.

Выходит, что Лужков уж очень свободно относится к слову “правда”, просто не понимает, не чувствует его значения. Для него правда — то, что он полагает и считает выгодным выдавать за правду. Мы же полагаем, что “правда Лужкова” — сплошная ложь.

В своей книжке, например, Лужков роняет мысль о том, что в Москве кто-то (по Лужкову, некие “мы”), якобы, в 1991 боролся за сидящего в Форосе М.Горбачева. Это вранье. Даже люди с весьма чистыми помыслами боролись в те дни совсем за другое, а уж Лужков и его окружение — и подавно. Мы уже говорили о том, что Лужков ненавидел Горбачева всеми фибрами своей номенклатурной души. Потому что без Ельцина у Лужкова не оставалось никаких вариантов судьбы, кроме судьбы уголовника, уличенного в коррупции и измене и заключенного под стражу.

Положительным в лужковской книге является то, что ее автор, не будучи слишком талантливым литератором, все время проговаривается, чем дает обильную пищу для размышлений и выявления скрытых механизмов власти. И на счет Горбачева Лужков сам выкладывает свои тайные мысли.

Один из наиболее ярких моментов, высвеченных Лужковым — его причастность к разрушению Советского Союза. Принимая пост первого заместителя Комитета по оперативному управлению, выполняющего роль союзного правительства, Лужков заранее определил, что Горбачеву не место во власти, а Силаев лишь имитирует переход к рыночным структурам. Чувствуя свою безнаказанность, порожденную мифом о ключевой роли исполнительной власти Москвы в подавлении путча ГКЧП, Лужков всячески разрушал работу Комитета.

Об этом говорит такая ситуация. Председатель Комитета Иван Силаев трансформирует союзные министерства в концерны и пытается как-то сохранить единый хозяйственный механизм. Лужков, прекрасно зная, что система управления не может быть в один момент преобразована, нагло объявляет, что требует вывода псевдо-концернов из столицы, поскольку они не являются рыночными структурами. Когда Силаев начинает кипятиться, Лужков хамски продолжает: “Если обман не прекратится, мы примем меры, которые находятся в компетенции муниципальной власти. Не будем заключать с этими так называемыми концернами арендные договора…”, “отключим электричество, воду… Не будем принимать в Москве эти псевдоструктуры. Это не рынок, а чистый обман…”

Приведенные слова в любой другой стране — рыночной или нерыночной — были бы расценены как попытка государственного переворота, а столичный мэр был бы тут же арестован или просто пристрелен сотрудниками спецслужб. У нас же деятель, занимающийся подрывом работы высших органов государственной власти и управления, объявляет себя героем и никто ему в этом не смеет перечить. Причем, в полном противоречии с собственной деятельность по рассыпанию общесоюзных структур управления, Лужков ссылается на политические амбиции республиканских лидеров, погружающие страну в абсурд. Да он сам относится именно к такого рода деятелям!

Мы избавимся от противоречия если поймем, что противодействие союзным министерствам было со стороны Лужкова способом расчистить себе место под солнцем. Он прекрасно понимал, что восстановление работоспособности министерств сделает ненужным его высокий пост. Так же враждебны ему были и упрямые попытки республиканской номенклатуры обходиться без Силаева и Лужкова. В этой ситуации, наблюдая за расхватыванием собственности республиканскими властями, Лужков решил стать их ходатаем и подал Силаеву записку о том, что присвоение союзной собственности по принципу “что на моей территории — мое” — неправомочно. Но с этими мыслями Лужков уже никому не был нужен. Союз был расчленен, и в этом был весомый вклад самого Лужкова.

Не о благе страны заботился лидер московских чиновников, не хозяйственной расчетливостью мотивировалась его деятельность. Это была борьба за власть — нечистоплотная и жестокая, ведущаяся заведомо некомпетентными деятелями, которые умудрялись гадить и стране и себе самим.

Интересно описывает Лужков свои попытки запустить в Москве приватизацию. Все как-то не получалось, неподготовленная к приватизации хозяйственная среда сопротивлялась, насильственные меры эффекта не давали, а Лужков недоумевал — почему это никто не рвется в рынок так, как его любимые кооператоры, уже тогда составившие альянс с уголовным миром и продажной номенклатурой. Потом решили по-простому: если не подадите заявок на приватизацию, выставим ваши предприятия на аукционы. Так вот и был обеспечен процесс, подобный коллективизации: не согласишься воровать — лишим всех прав. И цепной пес был нанят — большевичка от либерализма Лариса Пияшева, которую впоследствии за перегибы и излишнюю откровенность пришлось выставить за дверь.

В своей книге Лужков саморазоблачается и предстает в качестве предельно оторванного от интересов страны человека. Он считает, что в России сложилась “советская цивилизаций”, в которой “чувство священного не начинается собственностью и не кончается ею”.

Это действительно так, только это не “советский”, а русский мотив поведения, признак русской цивилизации. Лужков считает, что это плохо, а потому ставит своей целью “коммерциализацию” народа, которая изуродует этот народ до неузнаваемости. Лужкова не волнует, что пластическая операция не всем приходится по нутру, а ее результат — пасквильная рожа, карикатура на европейца. Ему подавай священное право собственности, сладострастие обладания вещами — причем немедленно, сегодня!

Уродование картины мира, видно, передается по наследству. Лужков пишет, что его сын получил диплом “профессора менеджмента”, а потом приводит суждение этого “профессора” о том, что учесть все факторы ценообразования нельзя, и поэтому, якобы, весь мир напряженно следит за биржей.

Это полная нелепица. Во-первых, есть лишь предельно ограниченный набор биржевых товаров, во-вторых, имеется огромный внебиржевой рынок, в-третьих, есть помимо технического анализа (анализ динамики биржевых котировок) еще и фундаментальный анализ (анализ реального состояния условий производства). То ли “профессор менеджмента” этого не знал, то ли о его знаниях неправильно информирован его отец, поставивший свое незнание во главу угла хозяйственной деятельности. Последнее уж наверняка — полная безграмотность Лужкова в вопросах, которые он имеет наглость поднимать в своей книге.

Из казуса с основами экономики, оказавшимися недоступными Лужкову-старшему, вытекают вполне реальные жертвы безграмотных управленческих решений. Так, Попов с Лужковым, согласно мэрской книге, “создают слой собственников” — объявляют о бесплатной приватизации жилья. Ломясь через законом установленные процедуры, они добиваются того, что москвичи становятся обладателями квартир по принципу “кто где живет, тот тем и владеет”. Слоя собственников от этого, как показала практика, не возникло (да и не могло возникнуть в принципе), зато столичная и российская номенклатура была премного благодарна за бесплатные хоромы в престижных районах.

Мэр московский, как оказалось, вовсе не понимает, почему люди вдруг начинают отстаивать свое право жить на земле предков. Когда ему понадобилось выстроить многоэтажки в Жулебино, он расценил упорное желание людей жить в своих необустроенных усадебках как проснувшееся чувство собственности. Имеющим представление о собственном достоинстве в данном случае заблуждение мэра оказалось на руку — Лужков распорядился построить им тут же неподалеку коттеджи. В других случаях он давил всяческое достоинство нещадно. Только написать об этом он не может и не хочет.

При сносе ветхого жилья москвичей переселяют из обжитого Медведково в новостройки Южного Бутово на другом конце Москвы, утверждая, что закон при этом не нарушается. Потому что, мол, в законе говорится, что такого рода переселения должны происходить в рамках населенного пункта. Получается форменное издевательство. Учитывая, что при этом идет бойкая торговля новыми квартирами в том же Медведково. Таким образом, мэрия просто наживается на разнице в цене между квартирами в Медведково и Бутово.

Лужков пишет о своем идеале управления в переходный период: “выбрать задачу и жестко, насильственно, не считаясь ни с какими иерархиями и процедурами, ее провести”. Но для этого надо еще и голову на плечах иметь, не путать свой карман с государственным и быть человеком чести. Московская номенклатура таких образцов поведения предъявить не в состоянии. Поэтому на практике все происходит иначе. Безголовая власть загоняет людей в тупик, вынуждая одних на безвольную покорность, а других — на непримиримое сопротивление. Если сопротивление упорно, команда московских чиновников изобретает управленческую “находку”. То есть, сами создали проблему, сами же нашли ее разрешение, и сами себя похвалили за это.

Еще один положительный момент публикации книги Лужкова — богатый материал для психоаналитических исследований. Просто на поверхности лежат корреляции между детскими впечатлениями Лужкова и стилем его деятельности.

Мировоззрение нашего героя в детские годы было сформировано его социальным окружением — царившими в его дворе полубандитскими отношениями, беспредельным авантюрным геройством, круговой порукой против “чужаков” и власти. Предъявленная ему таким способом одна из моделей общества зафиксировалась в сознании намертво. Семья здесь не сыграла никакой роли. Мать для Лужкова осталась “мамашей”, упоминаемой без всякого уважения, об отце он и вовсе говорит вскользь. В той же книге по другому поводу у Лужкова звякнула неслучайная, на наш взгляд, оговорка — “ненавидел свою мамашу”.

Босяческая психология и уголовные наклонности стали основой системы “этических ценностей”, о которой говорит Лужков.

О характере московского градоначальника и московской власти в целом свидетельствуют метко произнесенные на представлении книги Лужкова слова певца Кобзона. Он сказал, что презентацией мероприятие называть неудобно, пресс-конференцией — тоже. Поэтому мероприятие предложено было обозначить на воровском жаргоне — “сходняком”.

Пожалуй, все мэрско-московские мероприятия — именно “сходяки”, а результаты их (конечно же реальные, а не нарисованные на мелованных страницах) — разрушение столицы, лишение ее будущего. Поэтому желание перенести столицу в какой-нибудь другой город у того, кто решит прервать воровскую традицию, будет вполне объяснимым и рациональным выбором.