"Бегство в Россию" - читать интересную книгу автора (Гранин Даниил Александрович)

IX

Устроили Джо в фирму “Тесла”, по имени Никола Теслы, знаменитого чешского электротехника.

В Европе фирма считалась известной. Однако на Джо после американских производств она не произвела впечатления. Все здесь совершалось как в замедленном кино, в раздражающе вялом темпе. То и дело происходили длинные совещания, много говорили, уговаривали друг друга. Оборудование было старое, и его не собирались менять. В лаборатории болталось много лишнего народу. К Джо, однако, отнеслись внимательно. Руководил отделом профессор Карел Голан, автор нескольких хороших работ по полупроводникам. Ему доставляло удовольствие практиковаться в английском. Чехи нравились Берту мягким юмором, умением подшучивать над собой – миролюбивый народ, никому не завидующий. Особенно милыми показались ему чешские женщины. Совершенно незаметно, сам собой у него завязался роман с медсестрой, которая работала в поликлинике. Когда Джо пригласил ее на чашку кофе, она весело расхохоталась его немыслимому чешскому языку. Холостяцкая квартира, большой радиоприемник – первое, что купил себе Джо, — женский силуэт, прилепленный к оконному стеклу, — все вызывало у нее радостное удивление. Ее нельзя было считать искусной в любви, но в ней была какая-то спортивная свежесть. Ногти, губы, зубы – все благоухало чистотой и молодостью. У нее была смешная привычка: “Раздевайся в темноте, — просила она, — когда я вижу голого мужчину, я чувствую себя в больнице, у меня пропадает всякое желание”.

По вечерам она водила его по пражским пивным, помогала учить чешский язык и сама училась говорить по-английски. Однажды Карел Голан заметил, что его чешский продвигается неплохо. Наверное, лучше, чем у Милены английский. Он что, знает Милену? — удивился Джо, но Карел отрицательно помотал головой и усмехнулся. А в следующий раз спросил Джо, как им понравился вчерашний фильм. И что-то в его тоне удержало Джо от прямого вопроса. Он попытался узнать у Милены, нет ли у нее общих знакомых с Голаном. По ее словам, не было, да и про кино она вроде бы никому не сообщала. Обдумав все, Джо пришел к выводу, что Карел дает понять: за ним наблюдают. В самом факте не было ничего особенного, — но откуда об этом мог узнать Карел?

Примерно месяц спустя Джо, которого теперь называли Иозеф Брук, был вызван в министерство безопасности. Помощник или порученец – или как он там называется – встретил его внизу, провел через посты к какому-то большому начальнику. Там его угостили хорошим кофе с печеньем, расспрашивали о работе, о жилье, просили не стесняться, если есть в чем нужда. Разговор вел хозяин кабинета, бледный, наголо обритый, прямой, как трость, человек во френче; время от времени подавал реплики болезненного вида толстяк, который, задыхаясь, подсказывал английские слова. Речь зашла и о том, что Иозефу Бруку не мешало бы обосноваться прочнее, а для этого надо жениться. Джо отшучивался, все смеялись, и тут хозяин кабинета, сохраняя улыбку, сказал, что имеются подходящие невесты, две или даже три. Товарищу Бруку дается возможность выбрать, все они знают английский язык, проверенные люди. Взгляд его светлых глаз стал безулыбчив, и Джо понял, что это говорится всерьез. Тем не менее, сохраняя веселый тон, он поблагодарил за заботу и обещал сам заняться поисками, потому как при заполнении анкет у него не поинтересовались, какого типа женщин он предпочитает. Но иронию проигнорировали. Женитьба в данном случае не есть его личное дело. Рядом с ним должен находиться неотлучно надежный человек.

— И нам будет лучше, и вам. Считайте, что это задание партии. Мы не хотим, чтобы вы попали в ловушку.

— Зачем торопиться?

— Вы же не монах… Мы же знаем, что вы не монах. — И толстяк одышливо хихикнул.

Незаметная дверца между шкафами открылась, и в кабинет вошел человек – в домашней куртке, усталый, с тускло-сонными глазами и трубкой в руке. Собеседники Джо вскочили, почтительно выпрямились. Джо остался сидеть, закинув ногу на ногу.

— Ну как, договорились? — спросил вошедший.

— Не совсем, — ответили ему.

— Вы бы показали товарищу фотографии.

И сразу же перед Джо было положено несколько фотокарточек анфас и в профиль. Но тот даже не взглянул на них.

— Вам объяснили ситуацию?

Джо молча пожал плечами.

— Это не каприз. Мы заботимся о вас. Будь нам наплевать, мы бы не занимались этим. Мы не можем рисковать делом, которое собираемся вам поручить.

— Браки заключаются на небесах, — попробовал отшутиться Джо.

Человек в куртке пососал трубку, задумчиво глядя на Джо, и вдруг рассмеялся, взгляд его при этом оставался безучастным.

— Считайте, что мы и есть небеса.

— Да уж – выше ничего нет, товарищ председатель, — подхватил толстяк, колыхаясь от смеха.

Джо молчал.

— Ну что же, не хотите выбирать, тогда мои сотрудники выберут по своему вкусу, — сказал председатель.

Джо облизнул губы.

— Ничего не получится. Личные вопросы я решаю сам.

Сонный взгляд оживился, интерес слабо вспыхнул в глубине тусклых зрачков и погас.

— Вы не знакомы с нашими порядками. Здесь так не разговаривают. Это не личный вопрос, речь идет о государственных интересах, и мы не будем считаться ни с чем.

Он произнес это без гнева, великодушно, как может говорить человек с автоматом с безоружным чудаком.

В биографии Джо почти не встречается безрассудных поступков. Есть необъяснимые предчувствия, есть глупости и явные промахи. Похоже, что и тут безрассудства не было, а был приступ ослиного упрямства. Так когда-то называл отец эти странные выходки сына, когда выключались чувство страха и осторожность и его ничем нельзя было сдвинуть с места.

— Нет, этого не будет, — тупо пробормотал он.

— Как? — переспросил председатель.

— Не будет, — повторил Джо по-чешски.

— Ну-ну, — председатель направился к дверям, — напрасно вы…

— Мы так не договаривались, — повысил голос Джо.

— С кем? — настороженно спросил бритый.

— Вы знаете с кем, — сказал Джо. — Мне нужна жена русская… Я буду выбирать из советских, — вырвалось у него неожиданно, он еле успел спрятать свое торжество.

Председатель остановился у дверей, посмотрел на него испытующе.

— Полагаю, это вас устроит, — сказал Джо.

Председатель помолчал, медленно повел головой.

— Нет. Пока вы здесь, вы живете по нашим правилам. В Союзе сможете получить другую подругу.

…Приложив палец к губам, Карел Голан вывел его на улицу, и там Джо продолжил рассказ. Судя по описанию, им занимался сам шеф безопасности страны – Сланский. Не следовало так говорить с ним. Человек не в состоянии бороться с учреждением, тем более с системой. Это нелепо. Профессор был расстроен. Откровенность Джо его тяготила. Вряд ли положено сообщать о таких разговорах. Даже если Джо не давал подписки.

— Мне не с кем поделиться, — оправдывался Джо. — Мне надо с кем-то посоветоваться.

— Я вас понимаю.

— Вы тоже были со мной откровенны.

— Я знал, что вы поймете.

— Откуда вы знаете про Милену? От них?

— Они просили предупредить вас. Но я сделал это немного иначе. Я хотел, чтобы вы знали и про меня…

— Зачем?

— Чтобы вы остерегались меня.

— Вы что же… — Джо поискал подходящее выражение, — связаны с ними?

Карел промолчал.

— Как это получилось? Вы же крупный ученый.

— Ах, вам этого не понять. — Карел остановился, снял толстые очки, стал протирать их. Влажные глаза его близоруко уставились на Джо. — Я не знаю… Наверное, вы тоже должны информировать, судя по всему… — Он надел очки, морщась, покачал головой. — Невозможно жить. У меня мания… Мне всюду мерещатся ускользающие глаза, никто не смотрит прямо. Вы спрашиваете, как это получилось. Чтобы сделать мои работы, чтобы опубликовать их, чтобы выступить на Лондонской конференции… Понятно? Иначе бы не пустили. — Он взглянул в глаза Джо, спросил вызывающе: – Стоит того? А?

— Не знаю.

— Перед вами тоже могут такой вопрос поставить. Собственно, они уже поставили.

— Но как они могут заставить?

— Вы их не знаете. Я вам скажу честно: я боюсь. Разве вы не испугались?

— Я не верю! — заторопился Джо. — Это же социалистическая страна! У власти коммунисты!

— Позвольте поставить перед вами и такой вопрос. Вы верите партии и социалистическому строю? Вера не терпит вопросов. Вы должны поступать, как вам велят. Справедливо это или нет, не вам решать. Помните Книгу Иова?

— Но они не испытывают меня. Они лишают меня свободы. Неужели в Советском Союзе то же самое?

— Не думаю, — сказал Карел. — Это наша маленькая трусливая Чехия, мы всегда стараемся приспособиться. Знаете зачем? Сохраниться хотим. Выжить. Послушанием. Но это пройдет. Мы только что освободились от капитализма. У нас еще много внутренних врагов. Все же карающий меч органов необходим. Без него нельзя.

— Поэтому я должен отныне спать с вашим карающим мечом?

Карел усмехнулся.

— А я бы согласился. По крайней мере при мне был бы управляемый источник информации. Хуже нет, когда не знаешь, кто к тебе приставлен. Всех подозреваешь.

— Я не намерен соглашаться. Я не привык, чтобы со мной так обращались!

— Тихо, не кричите! А с вашими неграми в вашем Иоганнесбурге как обращаются?

— Но я приехал в страну социализма.

— Я завидую вашей непосредственности. Боюсь, что скоро вас укоротят. Посадят на привязь.

Перед глазами Джо возникла вялая усмешка председателя, и волна злости вновь накатила на него.

— Силенок не хватит у вашего Сланского!

— Не надо так, — печально сказал Голан. — Не забывайте, что меня будут расспрашивать. А что касается привязи, то не тот силен, кто посадит на нее, — сильна сама привязь.

К этому времени они уже сидели в пивной “У Томаша”, где все знали профессора и где у него был отдельный столик, и пили третью пару пива.

Профессор выглядел старше своих пятидесяти лет. Блестящую лысину окружали вспученные черно-седые волосы. У него был толстый нос, толстые губы, толстые уши. И сам он был как бы весь вспухший, красно-воспаленный. Он был некрасив и чувствовал свою некрасивость. Стеснялся женщин, они же относились к нему заботливо, как относятся к вдовцу. В отделе его уважали, хотя многих раздражала его слишком стремительная сообразительность. На семинарах рядом с ним многие чувствовали себя туповатыми. Жена у него умерла два года назад. Дети уехали в Германию. Он жил со старенькой теткой, бывшей баронессой Штольберг, которая уверяла, что ее нельзя назвать бывшей: нельзя же разжаловать овчарку и считать ее бывшей.

Голан много рассказывал о себе. В первый и последний раз они так посидели, и, может, потому, что это был единственный раз, Джо запомнил многие его высказывания. А может, эта как бы постпамять была связана с тем, что случилось позднее.

— Я урожденный идеалист. Мир слишком гармоничен, чтобы считать его результатом эволюции. Он не мог возникать постепенно, он – чудо, которого не достигнуть перебором проб и ошибок. Он появился внезапно и далее рос. Для нас, занятых наукой, всегда стоит вопрос: имеем ли мы право улучшать, поправлять природу? То есть совершенно ли творение Бога – Земля, космос, природа, человек? Как судить об этом нашему разуму, тоже сотворенному кем-то? Нам кажется, что человек несовершенен. Но разве мы знаем, для чего он предназначен природой? Мы тщимся исправлять природу, поправлять ее, вместо того чтобы постигать ее совершенство. Возьмите, к примеру, проблему электростатики. Как ее решает природа?..

Мысли Карела Голана об электростатике через несколько лет Джо использовал весьма удачно. При этом он всегда упоминал профессора Голана, не ссылаясь на публикации, ибо таковых не последовало.

Отворив дверь, Джо увидел, что в квартире горит свет. Потом он почуял запах жареной рыбы и лука. Потом в передней появилась женщина. В фартуке, раскрасневшаяся. Она поздоровалась и встала у кухонной двери, чуть улыбаясь. Джо молча снял туфли, пиджак, причесался у зеркала. Женщина вздохнула и заговорила. Ее звали Магда. С той же маленькой улыбкой она сообщила, что отныне будет жить здесь на правах жены. Сейчас она привезла только самое необходимое. Конечно, в этой двухкомнатной квартире тесновато, но она надеется, что удастся получить трехкомнатную в этом же доме. Ей обещали. Тогда у него будет отдельный кабинет и она не будет ему мешать. Пока же устроит себе постель на диване в столовой.

Говорила Магда по-английски медленно, аккуратно выговаривая каждое слово, каждый артикль. Коренастая, крепкая, примерно лет тридцати, она выглядела грубовато. Гладко зачесанные на пробор пегие волосы открывали крутой маленький лоб, лицо бесцветное, слегка одутловатое. Морщинки под глазами. Большие руки. Золотое кольцо. Как бы не замечая своего двусмысленного положения, она держалась скромно и в то же время твердо. Довольно резко он заявил, что привык жить один. Она ответила, что тоже привыкла жить одна, но ничего не поделаешь. И тут же спокойно предупредила: квартира ведомственная, комендант получил указание, что отныне здесь будут жить двое. “Каждый в своей комнате”, – заявил Джо. “Как будет угодно”, – согласилась Магда. И вообще он может выбрать любую, но, очевидно, ему хочется занять большую. Если желает, может давать ей деньги на хозяйство, готовит она неплохо, и вообще – ужин давно готов.

Не собирается ли она, ублажая его чревоугодие, добиться своего?

А ей ничего не надо добиваться. Есть указание поселиться здесь и считаться женой пана Иозефа Брука, что она и выполняет.

Он надеется, что нет указаний целовать его на ночь, ходить с ним в гости и выяснять, почему он не ночует дома?

Как часто ей надо докладывать об их супружеских делах?

Сколько ей платят за ее обязанности?

Хотелось довести ее до слез, чтобы хлопнула дверью…

Тишина в соседней комнате раздражала, он заглянул туда. Магда сидела на диване, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой. Две ночи он провел у Милены. Она жила с матерью, но он наплел, что дома у него ремонт, пахнет краской. Когда он наконец появился, то тихо, про себя ахнул: в квартире все блестело от чистоты, полы были натерты, в комнатах стояли цветы. Магда в темном платье с белым кружевным воротничком встретила его как ни в чем не бывало, предложила поужинать. Он сел на кухне, спросил, нет ли у нее градусника, она тронула его лоб и побежала к соседке…

Несколько дней с температурой под сорок он провалялся в гриппе. Магда сидела у его кровати.

— Вы меня ставите в унизительное положение, — сказал он. — Я не хочу быть вам обязан.

На это она тихо проговорила:

— Мое положение еще более унизительно.

Были вопросы, на которые она отвечала охотно. Оказывается, она была замужем. Три года. Муж погиб в 1945 году во время Пражского восстания. Фашисты расстреляли трех человек, прямо на Карловом мосту. Английский изучала в университете. Работала переводчицей в туристской фирме. Потом ее взяли переводчицей в органы.

— Что вам сказали про меня? — внезапно спросил он.

Магда ответила не сразу. У нее была манера отвечать помедлив, как будто фразу она складывала в уме. Поэтому ее никогда не удавалось застать врасплох…

Сказали, что наверняка будут провокации и он нуждается в защите. Что на него будут охотиться иностранные разведки, подсылать к нему женщин…

И как же она собирается его защищать? У нее есть оружие? Чем же она отразит нападение? У нее даже нет кочерги.

Кажется, ему удалось ее рассмешить. Ее крупному лицу не хватало красок.

— Вам бы пошла косметика…

— Вам бы тоже пошли плечи пошире, а шевелюра погуще, — ответила она.

Оказывается, она умела постоять за себя! Однажды он застал ее за картами.

— Это что, пасьянс? — поинтересовался он, потому что любил пасьянсы.

— Нет, я гадаю.

— На кого?

— На вас.

— Что получается?

— Долгая жизнь. Вам предстоит большое дело.

— А в личной жизни?

Она подняла глаза.

— Я не могу на себя гадать.

— А на других?

— Не хочу.

После выздоровления, в первый день, когда он вернулся с работы, Магды не было дома, а его книги были сложены на подоконнике. Джо разозлила эта бесцеремонность. Но он сразу успокоился, заметив, что и книги и бумаги были перенесены в том же порядке. Джо открыл шкаф – его белье было аккуратно разложено. Но доконали его носки. Он их всегда стирал себе сам и никогда не гладил. А тут… Выглаженные носки, выглаженные трусы. Квартиры, комнаты, гостиничные номера – обычно это были захламленные помещения, кое-как прибранные горничными или приходящей уборщицей…

Он посидел в кресле, зажег торшер, на кухне заглянул в холодильник, там тоже все было разложено по отделениям – помидоры, морковка, бутылки молока. Возникло ощущение налаженного домашнего порядка, уюта, какого-то непривычного ему, слишком аккуратного существования, приготовленного для спокойной работы. Эта демонстрация преимуществ семейной жизни забавляла и одновременно раздражала. Очевидно, делалось это исподволь, пока он болел. Он посмотрел на грязные следы своих сапог, скинул их, подтер пол щеткой.

Когда Магда пришла, он сказал:

— Вы здорово постарались.

— Я думала, вы не заметите, — смутилась она. Потом добавила виновато: – Для меня это было удовольствие.

Он заметил, что она слегка напудрена, надушена и белесые брови чуть подведены. Это ей шло.

Впервые они вместе поужинали. Кнедлики в мясном соусе, тушеная морковка и чай с горячими гренками. Ничего особенного, но Магда раскраснелась и была явно довольна. Разговор шел о пустяках. Магда вдруг спросила, не хочет ли он пригласить послезавтра кого-либо на свой день рождения, это неприятно поразило Джо. Гостям придется представить ее. Интересно, в качестве кого?

— В качестве жены, — сказала она, глядя в стол. Пальцы ее больших рук были крепко сцеплены. — Я думаю, противиться нет смысла. Раз уж нам выпала такая судьба. Зачем вы осложняете себе жизнь?.. Я здорова. Я хочу иметь детей. Я знаю цену покою и верности… Вам надо много работать. — Она подняла на него глаза, слегка покраснев. — Сколько браков начинались любовью и кончались ненавистью. Любовь быстро исчезает. Вам это известно. Брак по расчету надежнее. Если бы мы с вами встретились случайно, мне было бы проще. А так… — Бледные губы ее дрогнули. — Мне трудно, я не могу держаться естественно. Вы все время думаете, что я выполняю поручение…

Она не сорвалась ни на крик, ни на слезы, не прибегала ни к каким уловкам. И Джо слушал ее с любопытством. Она домогалась не его любви, ей нужен был брак. Сам Джо тут мало что значил, для этой женщины он был лишь возможностью завести семью, очаг, детей, возможностью заботиться о ком-то, чувствовалось, что это ее горячая неистраченная потребность.

Вспомнив правила, рекомендуемые профессором Голаном, Джо предложил пройтись перед сном. В центре вечерняя Прага шумела, сияла огнями, группы подростков толпились на Старомястной площади. Осенний ветер гонял листья по мостовым. Черные деревья стояли мокрые и тихие. Магда заставила его поднять воротник, закутаться шарфом. Они останавливались у ярких витрин. Магда держала его под руку, с ней было тепло и покойно. Он разоткровенничался, рассказал ей о Терезе, о том, что скучает по ней.

— Это ее силуэт на окне, — догадалась Магда.

Время не приглушило воспоминания о Терезе, наоборот, голос его дрогнул. Магда сжала его руку, но ничего не сказала.

— Такая вот причина, — сказал Джо.

Они задержались перед витриной часового магазина. В стеклянной глубине маятники качались, крутились, время проживало в деревянных футлярах, фарфоровых, в крохотных золотых цилиндриках, в дешевых будильниках, в бронзовых дворцах.

— Вы надеетесь с ней встретиться? — спросила Магда. — В ближайшие годы не получится. Чуда не будет. Я тоже ждала чуда. Теперь я поняла, что чудеса не про мою честь. Но мы с вами гуляем – это уже кое-что. — Она смущенно засмеялась.

С Миленой было приятно зайти в ресторан, в пивную, на нее заглядывались. Она украшала его. С Магдой же он не замечал окружающих, она была как бы под стать ему и в чем-то опытней. У нее была практическая хватка, она, например, в первые же дни посоветовала потребовать, чтобы дирекция фирмы выписывала для него американские научные журналы. Вместо того чтобы самому ловить их в библиотеке. С ней он мог говорить на родном языке не упрощая, это тоже много значило. Карел Голан, который навестил его во время болезни и познакомился с Магдой, сказал: “Вы не должны жаловаться, вам достался удачный вариант”. Джо не удержался: “Господи, какие у нас разные понятия!” – “О чем?” – “О свободе!” Карел Голан виновато улыбнулся. Он не умел обижаться. Но, кажется, в его словах что-то было.

Джо спросил Магду, почему она не вышла замуж вторично. Неужели не было подходящего?

— Были, — сказала она.

Помолчала.

— Не могла, — сказала она.

— Как это?

— А вас водили к дому Моцарта? — вдруг спохватилась она. — Он тут рядом.

— Вы не ответили.

— Почему я должна отвечать?

— Не мешает мне кое-что о вас узнать, раз вы уже решили стать моей женой.

— Меня не интересует ваше прошлое.

— Я решаю или вы?

— Все решено за нас… Там пороховая башня, ее построил Матиас Рейсен, о нем есть легенда…

— Магда, я не экскурсия.

Но она продолжала рассказывать про Национальный театр, Влтаву, художников, которые живут тут, бегство гестаповцев – отработанный текст с рекламой театров, выставок и чешского стекла.

— Я понимаю, — сказал Джо, — но я не про это прошлое.

— Я бы не хотела.

Потом она сказала:

— Я не имею права.

И еще через некоторое время уточнила:

— Мне пришлось выполнять некоторые задания. Если бы у меня был муж, это было бы нечестно.

— То есть вы должны были жить с иностранцами? — жестко спросил Джо.

— Правительственные делегации. Особые задания. — Она говорила об этом буднично, без отвращения, без хвастовства, работа есть работа, ничего не поделаешь. — И поэтому-то теперь я не хочу никакой косметики, — конфузливо призналась она, ее лицо на мгновение стало девичьим, почти детским.

Перед сном Магда, постучавшись, вошла к нему в халатике, но остановилась в дверях.

— Пан Иозеф, я решилась вам сказать, что с ними лучше… Не надо их дразнить.

— Вы про что?

— Не стоит вам встречаться с Миленой… У нее могут быть неприятности.

Что-то она еще сказала, он не обратил внимания на ее слова, он раздумывал, не попросить ли ее остаться. Голые ноги ее блестели, стоило только сделать жест, подойти, но тут же он представил, как это могут преподнести Милене и как он сразу лишится нынешних преимуществ перед Магдой, здесь все просматривалось, может, прослушивалось, кто-то наблюдал и за его колебаниями.

— Спокойной ночи, — сказал он.

На следующий день в лаборатории старшая лаборантка пани Кучера обрадованно возвестила, что видела его вчера у театра с барышней.

— Одобряю ваш выбор, пан Брук, она со вкусом одевается, видно, что душевный человек и вас любит.

“Почему бы и нет”, – неожиданно мелькнуло у него.

Собственная его тема в лаборатории продвигалась еле-еле. Кроме профессора Голана, никто в ней ничего не понимал. Транзисторы не имели прямого отношения к высокочастотной аппаратуре. Предприятие занималось традиционными аппаратами, имеющими сбыт, но не имеющими будущего. И никого почему-то не беспокоило, что их могут обогнать конкуренты. “Какие еще конкуренты?” – недоумевали сотрудники. Мнение нового инженера мало кого интересовало. Бывший гражданин ЮАР, по-чешски еле ковыляет, по-немецки ни гугу, к пивному общению не тянется. Когда он вмешивался в рецепты составления схем, его ловко подсекали – откуда, мол, это известно в ваших джунглях? Африканец – это еще не иностранец.

Американские газеты доходили случайно, по ночам Джо слушал радио. В одном только госдепартаменте, утверждал сенатор Маккарти, удалось обнаружить более двух сотен коммунистов. Выискивали коммунистов, им сочувствующих, во всех учреждениях создавали комиссии по расследованию. Проверяли тысячи, сотни тысяч американцев на лояльность. ФБР составляло списки на представляющих угрозу. Пытались выявить тайных коммунистов. Создано было бюро по контролю за подрывной деятельностью. Бестселлерами стали антикоммунистические детективы. Психоз разрастался. Эфир истошно вопил об угрозе существованию страны, требовали сменить правительство! То там, то тут вспыхивали процессы, нелепость которых отсюда, из Праги, была очевидна. Слушать это было страшно, до глубокой ночи Джо крутил ручки приемника не в силах оторваться, не в состоянии понять, что случилось с Америкой. Никаких прямых доказательств вины Розенбергов не приводили, тем не менее петля затягивалась все туже. Главным свидетелем обвинения был Давид, брат Этель, который якобы видел, как Юлиусу передавали какие-то чертежи, по словам журналистов – наброски, сделанные от руки. Это и был весь пресловутый секрет атомной бомбы. Эксперты ловко уклонялись от определения, к чему относятся эти схемы. Покрывало секретности делало сообщения туманными. Что за сведения передали Розенберги в Советский Союз, оставалось неясным. Впрочем, технические подробности меньше всего интересовали правосудие. Выступающие твердили лишь о том, что секрет бомбы выкрасть могли только американские коммунисты, они одни способны на такое чудовищное предательство.

После взрыва атомной бомбы в июле 1945 года генерал Гровс заявил конгрессу, что русским понадобится минимум пятнадцать лет, чтобы догнать американцев. Прошло четыре года и сорок шесть дней – и на семипалатинском полигоне поднялся к небу атомный гриб советского происхождения. Взрыв потряс Америку. Ясно, что русским помогли шпионы, из-за них Америка лишилась преимущества, отныне Москву нельзя будет остановить, демократия в опасности, худшие предсказания Черчилля сбылись. Жажда найти виноватых обуяла власти, прессу. Розенберги были обречены, их швырнули на арену. Извечный крик толпы был удовлетворен. Возможно, один Джо спасся. Беглец. Почетный дезертир. Что-то постыдное, незаслуженное было в его обеспеченной безопасности. Ему удалось сбежать, улизнуть – не от агентов, а от общей судьбы. Ни на минуту он не верил в предательство друзей. Какие они шпионы? Особенно сейчас, когда война давно кончилась. Они ненавидели американский капитализм и боготворили свою Америку. Не было страны лучше, красивей. Самая великая, самая свободная в мире. Чтобы как следует выругать Америку, надо очень любить ее. После воскресного отдыха Господь учел все ошибки и сделал Америку и американцев, это лучшее, что у него получилось.

И не с кем поделиться. Кому дело тут, в Праге, до американских судебных процессов? И какое могло быть дело до них инженеру из Иоганнесбурга? Почему его должна волновать судьба Розенбергов в Нью-Йорке?