"Память о будущем" - читать интересную книгу автора (Локамп Пауль)

VI.

Не знаю, может, я ошибаюсь. Мне начинает казаться, что по утрам все, даже самые прожженные циники и злобные пессимисты, становятся оптимистами. Потому что нельзя иначе. Есть в весенних рассветах что-то такое – жизнеутверждающее. Ещё лежат сугробы, по ночам скрипит подмёрзший снег, но жизнь уже возрождается. Вопреки всему, обесценивая все эти глупые фразы о скоротечности бытия. И вновь над зубчатым краем леса поднимется багряное солнце, пронзит кружево заснеженных деревьев и рассыплется по снегу мириадами ослепительных искр. И так будет всегда. Вечно. Даже тогда, когда на земле не останется людей, способных понять эту красоту. Один мой приятель убеждал, что никто так не ценит рассветы, как художники и ночные сторожа. Наверное, был прав, чертяка эдакий. Тем более что в студенческую пору он подрабатывал и сторожем, и художником.

Дорога шла перелесками, которые сменялись заснеженными полями с уныло торчащими прутьями кустарника. Лишь однажды, поднявшись на небольшой пригорок, я заметил признаки цивилизации. Хотя нет, это не признак – призрак. Чуть в стороне, метрах в двухстах, виднелись развалины небольшой деревни. От большинства домов остались лишь стены и проваленные крыши. Левее виднелись обломки длинной кирпичной стены с прорехами узких окон. Судя по всему, здесь была животноводческая ферма. Сейчас это стало глушью – безлюдной и дикой пустошью.

– Чего встал?! – одёрнул меня дед.

Я посмотрел на него и двинулся следом, таща легко груженые нарты и стараясь не отставать. Вот тебе и покалеченный дед! Мы в пути уже три часа, с меня семь потов сошло, а он нет – прёт, как танк, даже не оборачивается! Делали одну короткую остановку, минут на двадцать, и всё. Ну, злыдня старая! Только чувствую, что он ждёт. Ждёт, что передышки попрошу. Даже сплюнул на снег – хрен тебе, не дождёшься! Когда пересекали небольшое поле, Борисыч немного замедлил темп. Неужто притомился? Ещё через полчаса мы подошли к опушке леса, и он остановился.

– Привал, – сказал дед. Коротко, словно гвоздь в бревно вбил. – Тут встанем.

Он бросил на меня взгляд и покачал головой: – А ты упёртый мужик, Лёшка. Думал, через час роздыху запросишь.

– Ну ты и здоров ходить, дед, – тяжело дыша, прохрипел я и присел на корточки.

– А в этих местах слабых не бывает.

– Что так? Не выживают?

– Нет, – усмехнулся старик, – просто они здесь не живут.

– Железная логика, – криво усмехнулся я и вытер пот с лица. – Сколько мы прошли?

– Мало, – нахмурился старик, – километров девять, не больше. Нам ещё шесть пройти надо. Там, избушка-зимник есть. В ней и заночуем. Эх, снег к полудню таять начнёт – ещё медленнее пойдём. Ладно, привал. Доставай еду, чайник – обедать будем.

– Скорее уж завтракать, – заметил я.

Из дома мы вышли в четыре часа утра, а сейчас девятый час. Какой же тут обед? Я снял лыжи, воткнул их в сугроб и подтащил к ним нарты. Из небольшого походного мешка достал чайник и начал оглядываться.

– Ну и чего встал? – нахмурился старик. – Видишь дерево поваленное? Вот рядом с ним костёр и разводи. Только смотри, большой не делай.

– Понял, понял…

– Понял он, – начал бурчать старик. – Ну и куда пошёл? Ружьё на нартах оставишь? Запомни, оружие всегда должно быть рядом! На расстоянии вытянутой руки, не дальше. Уразумел?

Борисыч хмуро покосился на меня и, пока я возился с костром, разложил на куске брезента немудрёную еду. Солёное мясо, лепёшка и два небольших батончика, похожие на большие шоколадные конфеты. Я уже знал, что это такое – пробовал. Спрессованные ягоды. Клюква с брусникой. Первое дело, когда витаминов не хватает. Через полчаса позавтракали, запивая горячим травяным отваром. Я осмотрелся вокруг и неожиданно для себя улыбнулся.

– Чего зубы скалишь? – из-под кустистых бровей зыркнул на меня дед.

– Хорошо здесь.

– Хорошо, пока погода не испортилась, – Борисыч кивнул и, нахмурившись, посмотрел на небо. – Погода по весне изменчивая. Будем надеяться, что не окрестит тебя пургой. Очень бы мне этого не хотелось. Жуй давай, – накинулся он на меня, – нечего рассиживаться!

И вновь, упаковав вещи, мы встаём на тропу. Дед, повесив ружьё на грудь, уходит вперед, а за ним и я – тяжело передвигая гудящие после короткого отдыха ноги. Спустя два часа, когда солнце ощутимо пригревало спину, мы подошли к небольшой заснеженной речушке. Узкая, метров двадцать в ширину, не больше. Пологие берега, плотно покрытые невысоким кустарником. Через такой продираться – ни себя, ни одежду не жалеть. Старик бросил взгляд по сторонам и повернул направо, вдоль берега. Ещё через сто метров он остановился и начал рассматривать снег. Кусты, здесь были пореже, вполне можно было перебраться на другой берег, не рискуя оставить на кустах клочья одежды. На другой стороне темной стеной вставал лес, отгородившись от мира высокими елями. Медвежий угол, иначе и не скажешь! Когда я подошёл поближе, то увидел, что именно так его заинтересовало.

– Собачья упряжка, – пояснил мне Борисыч, кивнул на следы, – тяжело нагруженная. Три человека. Вчерашний след – по раскисшему снегу шли. Днём. Торопятся куда-то.

– А почему не сегодня? – поинтересовался я и притопнул лыжей. – Он и сейчас рыхлый.

– Вчерашний, – покачал головой дед, – ночью след замёрз. Видишь, края уже немного оттаяли, но форму держат. Интересно, куда они так бежали-то?

– Может, как и Сергей, в факторию? – шмыгнув носом, спросил я.

– Фактория в другой стороне, – он махнул рукой.

Я посмотрел в сторону, указанную стариком, и заметил несколько чёрных точек, идущих вдоль лесной опушки.

– Дед!

– Чего тебе?

– Люди вроде, – кивнул я.

Приглядевшись, я увидел две собачьих упряжки и несколько человек на лыжах. Это поначалу, сослепу, они мне точками показались. Солнце отражается от снега, глаза начинают болеть и слезиться.

– Глазастый, – хмыкнул старик и, приложив козырьком руку, прищурился. – Налегке идут, ходко. Ладно, подойдут, говорить буду. Пока тебя не спросят, помалкивай…

Собаки бежали красиво. Как объяснил дед – запряжённые цугом. Собаки ставятся парами друг за другом и пристёгиваются к одной общей шлейке. Ну, это я и сам вижу, про упряжки мне Сергей рассказывал. По его словам, есть два способа – веерный и цуговый, который ещё канадским называют. Смотри ты мне – Канады как государства уже полсотни лет не существует, а название сохранилось. Через несколько минут они добрались до нас. Четверо мужчин, немного похожие на Сергея. Нет, не одеждой или внешностью. Движениями. Несмотря на худощавость, в каждом жесте чувствуется сила. Люди, которые неторопливо и уверенно делают любую работу. Один из них, по возрасту мой ровесник, вышел вперёд.

– Здравствуйте, Владимир Борисович! – он снял варежку и уважительно поздоровался со стариком. Посмотрел на меня, кивнул. Мол, и тебе здравствуй, незнакомец. Я кивнул в ответ и перевёл взгляд на его спутников.

Одеты мужики по сезону. В коротких меховых полушубках светло-коричневого цвета. Подпоясаны кожаными ремнями, на которых висят небольшие кожаные подсумки, ножи и какие-то металлические бляхи, издали похожие на значки. Капюшоны и края рукавов оторочены бурым пушистым мехом. В наше время куртки такого фасона называли «алясками». С оружием, конечно, здесь без него не ходят. На спине одного из них висел потрёпанный, вытертый до белизны Калашников. У двоих были старенькие винтовки Мосина, а у высокого крепыша в белом малахае, который разговаривал с дедом, на груди висел карабин неизвестного мне образца.

– Здравствуй, Николай. Куда торопишься? Никак след тропишь?

– Точно так, едрёна мать. Позавчера, часов в пять утра, хутор у фактории ограбили.

– Хутор? – Старик дернул бровью. – Неужто Лабский?

– Он самый. Мужики в лес уходили, дома только старик да бабы с мальцами оставались. Деда убили, двух молодок и подростка. Видно, малой на бандитов с топором бросился. Слух прошёл, что они до этого ещё несколько обозов взяли. Серега в факторию ушёл?

– У меня Серёга, – Борисыч по-стариковски поджал губы, – Ранен. Его у Белого ручья подстрелили.

– Может, эти же?

– Кто знает…

– Суки… Ладно, дед, извини, некогда разговоры разговаривать. А это кто с тобой?

– Головастик с югов. Ещё осенью от научников отстал.

– Вижу, что головастик. А зовут как?

– Алексеем.

– Ну ладно, – Николай ещё раз внимательно посмотрел на меня, – Бог даст, свидимся. Удачной вам дороги, Владимир Борисович!

– И вам удачи, – задумчиво обронил старик. Потом повернулся ко мне: – Идём, нечего вчерашний день искать.

– А это кто? – спросил я, провожая взглядом уходящих.

– Это? – переспросил старик. – Охотники из фактории. Неужто жетоны не разглядел?

– Видел какие-то значки на поясах.

– Вот они самые и есть, – подтвердил Борисыч. – Когда охотник на дежурство заступает, их в комендатуре выдают.

– За бандитами гонятся?

– Да. Видишь, какая хрень получается. Бандиты, хабские морды, людей поубивали. Они же не медведи, на зиму в спячку не ложатся. Вот охотники за ними по следу и идут.

– С разницей в сутки, – заметил я. – Неужели догонят?

– Если пурга не начнётся – догонят. Собаки у них хорошие, идут налегке, отчего же не догнать?

– Убьют?

– По-разному бывает, – пожал плечами дед, – иногда комендант просит живьём привезти. Для показательной казни, чтобы видели и знали, как с этими нелюдьми надо поступать. Бандитам одно место – в петле. Прошли те времена, когда с ними миндальничали.

Часам к двум, когда я окончательно устал от этой лыжной «прогулки», мы наконец подошли к лесному озеру. Здесь, метрах в ста от берега, была построена избушка, укрывшаяся за высокими елями. Если бы не старик – прошёл бы мимо и не заметил. Это даже не изба, а скорее высокая землянка, до половины занесённая снегом. Окон вообще не видно, такие сугробы намело. Раскопали вход, раскидывая тяжёлый весенний снег, и начали устраиваться. Избушка была небольшая, метра четыре на пять. Сложена из грубо отёсанных брёвен, с низким, чуть выше человеческого роста, закопчённым потолком. Несмотря на небольшие размеры, разделена на три части. Сени, где слева от двери лежали дрова и странный плетёный из лыка короб с лямками. Эдакий древний рюкзак. Я такие только на картинках видел. Потом ещё одна дверь, небольшой закуток с большим столом и вход в комнату. Как объяснил старик – стол для разделки добытого зверя. В каждом помещении по одному узкому окошку, закрытому двойным стеклом. В жилой части – две лежанки вдоль стен, стол, грубо сколоченный табурет и лавка. В углу – сложенная из камней печь. Пятизвёздочный отель, не меньше…

Я рухнул на лавку и обессиленно вытянул ноги. Если честно, то больше всего на свете мне хотелось плюнуть на дела и немного полежать. Часик, а лучше – два. И проснуться, когда будет тепло и уютно, если такое возможно в этой дыре…

– Лёшка, ты как-то неправильно себе наше ремесло представляешь, – усмехнулся старик и погладил бороду. – На тебя сейчас посмотреть, так можно подумать, что нашей целью было до озера добраться. Пришёл – и всё, работа сделана, можно отдыхать? Нет, брат, дела только начинаются. До этого прогулка была.

– Это я уже понял, – вздохнул я.

– Вот и прекрасно, что понимаешь.

– Кстати, спросить хотел. Откуда эта избушка? Неужели сам строил?

– Какой же из меня работник? – грустно покачал головой дед. – Тем более плотник. Это Сергей с другом сложил. Пожалел меня, старого, чтобы на старости лет на земле не ночевал. Правильный мужик из него вырос, – с гордостью добавил он, – заботливый. Ладно, нечего попусту языком болтать. Я через часок уйду, гляну несколько мест. На другой стороне озера косули часто бродят. Нам бы две-три тушки не помешали, тем более что развелось их без счёта. Может, ещё зайца на ужин присмотрю, если попадётся. А на тебе такие дела будут. Во-первых – дрова. Те, что в избушке лежат, используем. Значит, надо запас на следующий раз сделать. Далеко не уходи, найди сухостой какой-нибудь. Потом воды принесёшь и обустроишься. Печь затопишь. Не забудь заглушку снять. В общем – на тебе хозяйство.

– Прямо как на Золушке, – кивнул я.

Через час старик ушёл, побурчав напоследок, чтобы «ничего не напортачил и избу не сжёг». Вот брюзга – он что, вообще меня за белоручку считает? Я, конечно, не Сергей, но руки из задницы не растут. Разложил вещи, бросил на лежанки спальные мешки, пошитые из оленьих шкур, мехом внутрь. По виду напоминают обычные туристические, только спать в таких слишком жарко, и требуют они тщательного ухода. По словам Борисыча, если мешок намокнет, то просто просушить будет недостаточно. Зимой надо вывернуть наизнанку и подержать на улице – выморозить, а потом ещё и размять хорошенько. Иначе пойдёт лезть волос – не обрадуешься. Шикарная вещь, жалко – недолговечная и в рюкзаке носить тяжело.

Неподалёку от избушки нашел несколько сухих деревьев. Свалил, обрубил сучья и, достав небольшую пилу из лагерного баула, распилил на чурки. Кстати, рядом с берегом в камышовых зарослях нашёл останки лося. Волки потрудились. От сохатого остались огрызки костей и красные пятна на снегу. Я осмотрелся вокруг – ещё не хватало на зверей здесь нарваться! Пришлось вернуться в избушку и взять ружьё. Да, опять его забыл, что здесь удивительного?!

Понемногу начало смеркаться. Избушку протопил, дрова заготовил, воды принёс. Сидел у печки и пил горячий чай. Окна запотели, огонь понемногу выгонял застарелый холод и сырость, навевая лёгкую дрёму. Несколько минут спустя, когда я уже начал поглядывать на окна, вернулся старик. Принёс добытого зайца, бросил его на разделочный стол, осмотрелся и одобрительно хмыкнул.

– Ну что, Алексей, устал?

– Есть немного, – согласился я.

– Немного? – повторил он. – Ну, раз так, завтра на косулю пойдем. Присмотрел несколько мест, куда они приходят. На склонах снега поменьше – вот и роют там себе остатки травы.

– Я лося нашёл. Недалеко отсюда. Одни кости остались.

– Волки, – кивнул дед, – видел следы. Их здесь развелось, как собак. Плохо, но что делать прикажешь? Жрать-то надо. Ладно, давай готовить ужин и ложиться отдыхать. Нам завтра рано вставать.

Поужинали и, немного поговорив, улеглись отдыхать. Тело после дневного перехода крутило, мышцы болели. Ничего, привыкну. Не боги горшки обжигают. Не боги…

Вдруг я почувствовал, как к моей кровати подошла Ольга. Внимательно посмотрела на меня своими большими грустными глазами. Меня словно в спину толкнули – так захотелось вдохнуть запах её волос, обнять и честно рассказать про все эти кошмары прошедших дней. Хочу признаться, как мне без неё плохо, но слова застревают в горле. Да, я, наверное, болен. Меня знобит, бросает в жар. Она положила свои прохладные ладони на мой лоб и тихо сказала:

– Лёшка, ведь мы семья, нельзя нам сдаваться. Пусть плохо, пусть всё наперекосяк, но если ты захочешь, всё можно изменить. Только надо очень этого захотеть, понимаешь? Этот кризис пройдёт, поверь. Я виновата, прости, но ты меня не отталкивай. Пожалуйста…

– Оля! – я рывком сел на кровати, вглядываясь широко открытыми глазами в темноту комнаты. – Какой же кошмар мне приснился. Попал в будущее – бред…

– Чего орёшь? Приснилось что? – на соседней койке приподнялся Борисыч.

– Что?! Да, извини дед, приснилось, – я вытер мокрое от пота лицо и осмотрелся. Нет, это будущее. Наоборот, моим ночным кошмаром стало прошлое, оставшееся сорок два года назад. Жена, дети… Как же так, Господи?!

На улице уныло выл ветер, бросая на узкие окна острую снежную крупу. Протяжно и тоскливо, будто жалуется на своё ночное одиночество. Заблудившийся в лесной глухомани ветер. Такой же чужой, как и я. Вот к нему добавился ещё один звук. Нарастал, набирал силу и обессиленно обрывался на самой высокой ноте. Протяжный отдалённый вой.

– Волки, – сказал старик и, немного помолчав, повторил: – Волки…

Снегопад, так некстати начавшийся ночью, был недолгим. Борисыч ещё вчера вечером объяснил, как вести себя на охоте, и главное – мои обязанности. Если убрать всё ненужное, то остальное уместится в одной фразе из старого анекдота: «не потеряй автомат, чурка долбанная».

Утром, ещё в темноте, мы двинулись в обход озера. Через час начало светать, и следы, даже вчерашние, были хорошо видны. Кроме косульих, по словам старика, были ещё и кабаньи. Ну, моё дело десятое; главное – не шуметь, идти медленно и аккуратно. Через некоторое время Борисыч набрёл на следы и раскопанный снег. Как объяснил, косули по ходу кормились, иногда разбредаясь по сторонам. Так или иначе, двигались они вдоль берега, так что у нас были шансы их найти, не влезая в чащобу. Пройдя чуть дальше, мы увидели совершенно свежий след. Дед даже выругался. Тихо, но внятно и грубо. Судя по всему, звери нас услышали и ушли в сторону. Одно хорошо – огибая озеро, они двигались в сторону избушки. Через полчаса, подходя в берегу, старик вдруг остановился и махнул мне опущенной рукой. Постоял, потом сделал несколько осторожных шагов и опять замер. Так мы прошли до небольшого луга, в форме равнобедренного треугольника, примыкающего основанием к озеру. А вот и они – метрах в ста от нас совершенно спокойно паслись четыре косули. Старик посмотрел на меня, знаком приказал молчать и, бросив взгляд на ветки деревьев, тихо двинулся в сторону. Мне не доводилось бывать на охоте, но тут я почувствовал такой азарт, что даже дыхание перехватило. Забыв, что дед приказал мне стоять на месте, аккуратно опустился на корточки и, расстегнув крепления лыж, пригнувшись, двинулся вперед. Казалось, ещё чуть-чуть – и я вообще не пойду, а поползу. Правда, направление ветра догадался определить. Дул в лицо, поэтому можно было не бояться, что меня почувствуют. Вот так понемногу и шёл. Наконец, присев за небольшой ёлкой, осмотрелся. Деда видно не было. Вот старый чёрт. Моё ружье уже заряжено, патрон в патроннике, только взвести курок – и стреляй себе на здоровье. Жаль, место неудобное – сижу и, как дурак, рассматриваю белые пятна на козлиных задницах. Теперь я понял, почему дед ушёл в сторону, но менять место было поздно. Сердце бьётся где-то под горлом, отдаваясь гулкими ударами в висках. Стрелять сейчас нельзя, это и дураку понятно. Сглотнул слюну и медленно приложил приклад к плечу. Целью выбрал небольшую косулю, которая копалась в стороне от всех. Куда стрелять? В голову? Не попаду. Взял чуть ниже, прицелился… Нет, стрелять нельзя. Ну где же дед, чёрт бы его побрал! От напряжения у меня даже в ушах зашумело. Ну где же дед? Я облизнул губы и положил палец на спусковой крючок. Ну же, стреляй, старик…

– Какого хрена ты стрелял? – накинулся на меня дед. – Тебе, хабской морде, что было сказано? Стоять и не двигаться!

– Чё ты орёшь, дед! – разозлился я. – Ведь сам видишь, что попал.

Когда прозвучал первый выстрел, сваливший красавца козла, оставшиеся косули присели на задние ноги и, застыв на мгновение, рванули в сторону леса. От неожиданности я выстрелил и, судя по окровавленному снегу, одну из них ранил. Ранил, но не убил. Вот дед мне и высказал, что думает по этому поводу. С чувством, толком и расстановкой…

– Попал?! – возмутился старик. – А если ты, едрёна мать, попал, то где козуля?

– Ну ранил…

– А на хрена нам подранок нужен?! Запомни раз и навсегда – в этом мире убивают! Убивают, а не мучают! Нужен козёл – убей! Но мучить животное нехер! Понял?!

– Надо догнать…

– Догнать? Ах ты ж твою Богомать! Так иди и догоняй, головастик херов!

– Надо будет – и пойду! – отрезал я.

– Вот и иди, – было видно, что дед разошёлся не на шутку. – Иди! И только попробуй мне без козули вернуться, хабская твоя морда! Дотемна будешь бродить, чтобы тебя черти взяли, но подранка найдёшь, добьешь и принесёшь!

Я скрипнул зубами и пошёл обратно, туда, где оставил лыжи и нарты. Повесил ружьё на грудь и, бросив на деда злой взгляд, двинул в лес. Спиной чувствовал, что старик мне вслед смотрит. А хрен тебе, старый пень! Достану и вернусь! Кровь на снегу была хорошо заметна. Да и следы тоже – не надо быть следопытом, чтобы увидеть. Первые сто метров пробежал быстро, пока злость не выветрилась. Потом одумался, перезарядил ружьё и пошёл медленнее, часто останавливаясь и осматриваясь. Вспомнил рассказ одного охотника, что раненый зверь далеко не убегает, а ложится неподалёку. Особенно если рана тяжёлая. Следы вели вдоль берега. Косуля иногда падала, оставляя кровавые пятна. Озеро сужалось, берега становились выше, и мне пришлось идти по заснеженному льду, огибая заросли камыша. У восточного берега я заметил небольшой ручей, впадающий в озеро. Да, именно в этот распадок она и ушла. Я вздохнул, оглянулся и осторожно пошёл вперёд.

Раненого зверя я нашёл. Чуть дальше, метрах в двухстах. Хорошо, что хватило ума не торопиться. Спугнул бы – и кто знает, сколько бы ещё преследовал. Она лежала в густых кустах, которыми был покрыт склон. Медленно опустился на одно колено и прицелился. В голову отсюда не попаду, даже и стараться нечего. Взял прицел ниже – в грудь, и замер. Как там говорил наш сержант в армии? Вдохни, выдохни и стреляй… На одно мгновение мне стало жалко это красивое животное, которому было суждено погибнуть от моей руки. Грохнул выстрел, и косуля, чуть дёрнувшись, завалилась на бок. Я даже подпрыгнул от радости. Жалость моментально улетучилась, оставив лишь радость от моей первой добычи.

Коза оказалась не такой маленькой, как мне сначала показалось. Так или иначе, надо её тащить к старику. Хотя нет, он, наверное, ушёл. Загрузил козла на нарты и ушёл. Значит, идём домой. Попробовал поднять – тяжёлая, зараза! Не меньше тридцати пяти килограммов. По снегу, на плечах тащить неудобно. Да и парку новую в крови измажу. Может, волокушу сделать? Я оглянулся в поисках чего-нибудь подходящего. Чёрт, топора нет, только нож! Была бы верёвка, можно было бы связать несколько еловых лап, но где их взять, верёвки эти? Спустился к ручью и ещё раз осмотрелся. До озера – метров двести, не меньше. Потом по озеру до избушки – ещё пятьсот. В общем, почти километр. Солнце уже пригревало не на шутку, поэтому снег был сырым и тяжёлым. Выше по ручью росли несколько елей. Вот туда и направимся. Нож у меня есть, может, отрежу какую-нибудь ветку, побольше.

Подходящую заметил сразу. Здоровая такая, разлапистая. Прямо сани, а не ветка. Я даже заулыбался, представив, как вернусь домой с добычей. Пусть и лоханулся, но подранка добыл. Ну разве я не молодец? Присматриваясь, с чего начать, обошёл ель, и вдруг улыбка застыла на моём лице. Между елями сидел человек. Мёртвый…