"Паланг" - читать интересную книгу автора (Волос Андрей)

2

Анвару было лет пятнадцать, когда отец, вернувшись с летовок, привез щенка. Чабаны сказали, что покойный Абдулвахид называл его Палангом и говорил, что из этого смешного увальня должен вырасти очень хороший пес.

Отец решил поселить щенка в дальнем конце двора – на цепи у отхожего места.

Анвар возмутился.

Они спорили, стоя возле умывальника, а Паланг сидел между ними, задрав голову и озадаченно поглядывая то на одного, то на другого.

– Да перестань! – сердито говорил отец. – Это собака! Понимаешь? – собака! Что за глупость! Может, ты и баранов в дом потащишь?!

Мать тоже ворчала:

– Вечно у тебя какие-то фантазии! Выдумщик какой! Все смеяться будут…

– При чем тут бараны?! Почему смеяться?! Собаки людей спасают! На границе служат! – совсем по-детски горячился Анвар. – Я же не в дом!

Давайте вот здесь поставим ему будку, у ворот! Ну пожалуйста! И не будет никакой грязи, обещаю!

В конце концов именно мама сказала какие-то совсем, казалось бы, незначительные слова, но почему-то именно после них отец с досадой махнул рукой – и согласился.

Их неказистый дом пристроился на окраине большого кишлака Сари-Санг, прихотливо разбросавшего свои сады и кибитки на пологом предгорном склоне у обрыва к реке. Внизу вдоль берега петляла асфальтированная дорога. Если смотреть на нее от школы, то грузовики и легковушки, что мчались влево, часа через два должны были скатиться в дымную котловину Хуррамабада. Те же, что ехали вправо, готовились встретиться с перевалами и серпантинами Памирского тракта.

Анвар рос обычным деревенским мальчишкой. Или не совсем обычным, что ли… Короче говоря, из тех, которым окрестности родного села представляются целокупной вселенной и никакой дальний мир не соблазнит покинуть этот, свой и близкий.

Он никогда не бывал в Хуррамабаде и равнодушно выслушивал восторженные рассказы о чудесах большого города. В райцентр попадал считанные разы. Пыльные перекрестки заштатного городка, более всего похожего на непомерно разросшийся кишлак, наводили на него смутную тоску. Вернувшись домой, он чувствовал облегчение.

Здесь все было знакомым, близким.

Дорога повторяла изгибы речного берега, а потом пряталась за крутой лобовиной горы Шох. Если обогнуть гору поверху, попадешь в соседний кишлак – Хавар. Первое перед горой ущелье называлось Дровяным.

Забиравшаяся по нему тропа выбегала в конце концов на широкое плато, заросшее дикими садами. Осенью туда ходили за хворостом и сладким боярышником. Весной поверх свежей зелени кипела розовая и белая пена сумасшедшего цветения, ветер нес запах, от которого пьянели даже ослы. Окрестные склоны были сплошь покрыты лопухами кисло-сладкого ревеня. Чтобы накопать сахарного корня солодки, нужно было держать путь за ручей Сиёруд. Тюльпанов больше всего было на Гульдаре. А самая крупная фисташка росла в урочище Шодхарв.

Собственно говоря, так и горожанин живет. Он знает, за каким углом расположена булочная, а за каким – аптека; где можно купить свежий хлеб и в какой сберкассе не бывает очередей.

Вот и Анвар свободно распоряжался близкими и дальними окрестностями своей скромной родины, которую не разглядишь на школьном глобусе, – хоть бы даже на взгляд пришельца они и представляли собой совершенно дикие места.

Между прочим, построить будку – это дело оказалось совсем не шуточным. Во-первых, досок в ту пору уже было днем с огнем не достать. А во-вторых, кто позволит расходовать хорошие доски на подобные пустяки, когда того и гляди сарай на голову повалится?

Пораскинув мозгами, Анвар направился на машинный двор.

Машинным двором, то есть рыжими остовами нескольких полуразобранных сельхозагрегатов, торчавшими из бурьяна, и кирпичным ангаром с вечно распахнутыми и покосившимися воротами, командовал дядя Шукур. Горячо рассказав о своих надобностях и выслушав слова столь же горячего дядиного неодобрения, Анвар выклянчил-таки у него разрешение снять с разбитой техники пару-другую моторных кожухов.

– А раис спросит, что я ему скажу? – упирался дядя Шукур.

– Дядя! – убеждал его Анвар, молитвенно прикладывая руки к груди. -

Зачем раис будет об этом спрашивать, когда вы сами мне только что сказали, что эта сеялка уже двадцать лет поломана и никто ее никогда не починит, потому что нужных запчастей сто лет не делают!..

Чертыхнувшись, дядя Шукур позволил ему воспользоваться инструментом.

Вооружившись парой чурбаков и кувалдой, Анвар расколотил кожухи в более или менее ровные листы. Семь раз отмерив, навертел в них дырок

(дядя еще даже помогал, придерживал, чтобы не елозили под сверлом).

Потом набрал прямо с пропитанной соляркой земли ржавых болтов и гаек, тех, что подходили друг к другу, и свинтил заготовленные части. Пришлось, конечно, и еще раз кувалдой маленько пройтись.

Готовая конура выглядела так, будто жить в ней должна не собака, а, скажем, мотоблок или газонокосилка. Но, как говорится, в какой пиале ни подай, лишь бы чай был хорош. Анвар выпросил у матери старый, совсем рваный отцов чапан, постелил, и в итоге Паланг замечательно в этой железной будке устроился. Правда, когда вырос, то, бывало, по ночам, ворочаясь, все же немного погромыхивал.

А вырос он как-то очень быстро. Не успели оглянуться, а щенок уже превратился в молодого мощного пса – веселого, добродушного, с яркими, всегда смеющимися желто-карими глазами.

– Паланг! – звал Анвар.

Анвар с ребятами за алычой – и Паланг рядом, Анвар с дядей Шукуром на рыбалку – и Паланг здесь, берет дядя Шукур Анвара с собой за куропатками – и Паланг следом, Анвар за хворостом – и Паланг с ним…

Анвар любил ходить за хворостом.

Если из-за горы Шох приходила большая туча, то на следующий день в потревоженном бурей горном лесу набрать две вязанки дров ничего не стоило. Анвар привязывал осла к дереву, а сам садился на краю обрыва. Паланг ложился рядом.

С края плато открывался головокружительный вид. Голубые склоны дальних гор, белые шапки ледников на вершинах, синее небо, по которому порой скользили вспененные до пронзительной белизны облака.

Поблескивающее лезвие реки рассекало узкую долину, а по серой бечевке дороги ползла рыжая букашка грузовика. Игрушечные кубики кишлачных кибиток выглядывали из курчавой зелени, и в одном из этих кубиков он родился и вырос…

Что-то занималось в душе, грело, волновало, томило, хотелось найти слова, чтобы рассказать об этой красоте, – и они находились, наворачивались на язык: новые, звучные, неслыханные прежде слова!..

Дорога домой была легка. Паланг трусил следом, время от времени озабоченно ныряя в заросли и всегда возвращаясь на тропу с таким видом, будто совершал там какие-то очень важные поступки. А мальчик, погоняя осла, во весь дух горланил новую песенку, и эхо повторяло ее, радостно удивляясь неслыханным прежде звукам. К вечеру она обычно забывалась – должно быть, для того, чтобы освободить место в душе для новой…

Паланг со всеми дружил и ни с кем не ссорился. И его в ответ все признавали за своего. Даже кишлачные собаки, хоть и через силу. А попробуй не признай такого здоровяка: сейчас обрубком хвоста повиливает и улыбается, а ну как зубы покажет?

Анвару подчас даже казалось, что Паланг какой-то уж слишком добродушный пес.

Однако два случая его в этом разуверили.

Кличку Силач долговязый Салих присвоил себе сам, и все с этим молчаливо соглашались, потому что в нем и впрямь было много дурной силы. Но за глаза при этом звали Салихом-Бараном, а в лучшем случае

– Косым Салихом. И для того, и для другого были некоторые основания: в школе Салих едва осилил пять классов, после чего, из-за явной бесперспективности дальнейших занятий, был взят подпаском в одну из колхозных бригад. Там он совершил карьеру, возможную в подобной ситуации, то есть вырос до пастуха. Летом пропадал на летовках, а зимой погуливал в компании пары-тройки таких же дурных кишлачных парней. Его отец через силу тянул шестерых младших братьев Салиха, но старшего это, похоже, никак не касалось.

Той весной, когда в Хуррамабаде происходили беспорядки и погромы,

Салих со своими дружками, по слухам, тоже был там. Говорили, что возил их учитель физкультуры Махадов, который после этих событий в кишлак не вернулся. Парни же приехали и хвастали спьяну о своих геройствах, а Салих даже показывал кому-то трофеи – золотые вещицы, которые им якобы достались в кем-то разгромленном и подожженном

“Ювелирторге”. С тех пор его стали еще больше сторониться. Ждали, что призовут в армию, – так и тут вышла неудача: время было еще более или менее мирное, и комиссия сочла косоглазие достаточной причиной, чтобы освободить призывника от службы.

Как-то вечером мать послала Анвара к тетке Саломат за шерстью.

Паланг трусил за ним, потом унюхал что-то важное, решил пробежаться пустырем и пропал в сумерках. Дорога лежала мимо школы. Анвар снова вспомнил о сегодняшней утрате – отец недавно подарил такую хорошую шариковую ручку… и вот она куда-то делась. Вдруг ему пришло в голову, что она могла выпасть из кармана, когда гоняли мяч на большой перемене. Прямо увидел, как она лежит в траве… или закатилась в ложбинку у стойки баскетбольного щита… Да ну, давно уж подобрал кто-нибудь из второй смены!.. А вдруг? Ты, как говорят, крути маслобойку, а будет ли масло, один бог знает.

Он свернул во двор – и обнаружил, что у скамьи маячат какие-то фигуры. Доносился смех, пьяные голоса. Салихова компания… Вот уж надо ему сейчас с ними встречаться!

Но отступать было поздно.

– Ого! – сказал Салих, когда он приблизился. – Какой гость! Чего надо?

Еще трое смотрели на Анвара с таким же вялым интересом.

На скамье стояли бутылки.

– Ручку где-то посеял, – сказал Анвар, пожав плечами. – Пойду на площадке гляну…

Сказал – и тут же пожалел. Зря он им про эту ручку…

Парни переглянулись.

– Ручка! – неожиданно залился Салих. – Конечно, этому парню нужна ручка! Мне не нужна, тебе не нужна… никому не нужна… а ему – ну просто позарез!

– А знаете, зачем ему ручка? – спросил Салих, переводя взгляд с одного из своих приятелей на другого.

Впрочем, вино настолько прибавило бедолаге косоглазия, что уже почти не имело значения, куда именно он смотрит.

Поскольку все молчали, Салих сам ответил на свой вопрос.

– Он хочет стать начальником! – торжественно и довольно возгласил он. – Чтобы командовать такими, как мы!

Кто-то хмыкнул.

– Раисом будет!

– Директором бани!

Все загоготали.

Разговор этот Анвару, ясное дело, был совсем не по душе. Но достойный ответ все как-то не наворачивался на язык, в драку лезть при таком раскладе сил тоже не имело смысла, а просто уйти – так они, чего доброго, в спину будут орать какие-нибудь гадости… или еще чего удумают.

Он невольно оглянулся.

Паланга не было.

– Вот именно! – воскликнул Салих. – Этому парню на самом деле нужна ручка! Ведь он хочет стать начальником, а какой начальник без ручки?

Вот увидите, он добьется своего, и тогда ему никогда не придется поднимать ничего тяжелее этой проклятой ручки! Зачем? Он будет писать приказы и распоряжения – а вкалывать придется нам!

Салих сделал шаг и оказался стоящим вплотную к Анвару. Анвар почувствовал тяжелый запах вина.

– Я правильно говорю, дружок? – спросил Салих, хватая его за ворот рубашки. – Ты хочешь, чтобы мы работали за тебя?

Анвар рванулся, и в это же мгновение Паланг, возникший откуда-то из тьмы, в молчаливом прыжке повалил Салиха наземь.

На секунду все оцепенели.

Паланг стоял над Салихом, прижав его лапами. Он не рычал, но, должно быть, Салиху было довольно и одного взгляда.

– Со…со… – выговорил он наконец. – Соба…ку… убе…

– Паланг! – резко сказал Анвар и не оглядываясь пошел к площадке.

Минут через пять, когда он, обшарив траву под баскетбольным щитом и не найдя, разумеется, никакой ручки, шагал назад, у скамьи уже никого не было…

В другой раз дело кончилось не так хорошо.

Козла Бузбоя приходилось на ночь загораживать в углу хлева плетнем, чтобы он не тревожил двух своих соседок – коров. У этого животного был отвратительный нрав и запах. Но он, подлец, был роскошно красив

– красив так, как может быть красив козел: мощный, матерый круторогий рыжий зверь с длинной волнистой бородой и яркими янтарными глазами, в которых всегда сияла бескомпромиссная звезда легкого безумия. Его красота и мощь приносила отцу и кое-какие деньги: к Бузбою вели коз не только из соседнего кишлака Хавар, но даже из самого райцентра – его потомство славилось в округе жирным молоком и плодовитостью.

Однако характер у него был просто невыносимый, и поэтому за первой горделивой кличкой, которую придумал отец – Бузбой, то есть что-то вроде Царя козлов или как минимум Козла Козловича, – маячила вторая, которую дала ему мама: Геббельс.

Что касается Паланга, то он даже любил, когда Бузбой начинал вдруг бросаться, грозно опуская рога и норовя его на эти рога поддеть: весело прыгал вокруг, изредка беззлобно взлаивая. А когда козел понимал всю бесперспективность своих попыток и, разочарованно пофыркивая, снова принимался щипать постылую траву, Паланг ложился рядом и умильно посматривал на дурака, приветливо вывалив на плечо фиолетовый язык.

Осенью приехал погостить дядя Насыр, племянник отца, с женой и трехлетней дочерью. Мужчины сидели в гостевой комнате.

– Ты понимаешь, – говорил отец, покачивая в руке пиалу, – я даже о нормальной, о мирной жизни со страхом думаю. Ведь сколько всяких несчастий подстерегает человека! Сколько дурных случайностей, болезней, ужасных неожиданностей! А они еще воюют! Это мыслимое ли дело?! Человек и так-то, без всякой войны, – песчинка, миг! Неужели непонятно? Так нет же, они хотят, чтобы песчинка эта была мельче, миг – короче! Беженцы тысячами уходят в Афганистан из сожженных кишлаков… Ты представляешь, что это такое?! Брось дом, хозяйство, возьми вещей, сколько в узел поместилось, детей на закорки, овцу на веревку – и пошел куда глаза глядят, коли жить хочешь! Нет, они – безумцы! безумцы!..

Дядя кивал, Анвар подливал им в пиалы, а когда чайник пустел, спешил за новым.

Сбегая с крыльца в очередной раз, он отметил, что мама и тетя оживленно переговариваются, верша свои кухонные дела, девочка, напевая, играет под деревом с какими-то палочками и тряпицами, радостный Паланг, свесив язык, сидит возле нее, а Бузбой, почему-то покинув хлев – должно быть, мама плохо закрыла воротца, – просто стоит столбом и тупо смотрит на происходящее.

Анвар заглянул на кухню, отдал маме пустой чайник, минутку вежливо поговорил с тетей о своей учебе и планах на будущее и ответно поинтересовался делами своего двоюродного брата, выразив сожаление, что тот не сумел в этот раз их навестить.

Пока они болтали, дворовая диспозиция несколько переменилась.

Судя по всему, Бузбой и Паланг успели совершить короткий сеанс традиционных побегушек, и теперь козел стоял, расстроенно опустив голову и понурившись.

Девочка подняла ручки и стала кружиться, напевая и помахивая над собой двумя тряпицами.

Козел раздраженно мотнул мордой, выгнул шею, сделал шаг – и вдруг пошел, опасно выставив холеные свои рожищи и мощно набирая ход.

Он еще только начал разбег, а Анвар уже похолодел, представив, что сейчас будет. Еще пять… уже четыре… всего лишь три его скачка – и он со всего маху ударит девчушку крутыми, твердыми как камень рогами!.. подбросит нежное тельце, будто тряпичную куклу!..

– Стой!!! – закричал Анвар, отшвыривая чайник и бросаясь наперерез.

Но Паланг уже взлетел в воздух – так порой взлетают пружины при неудачной попытке установить их на нужное место.

Бузбой шатнулся под его весом, встал на дыбы, отчаянно молотя воздух передними копытами.

Яростно урча, волкодав висел на его горле, рвал из стороны в сторону, упираясь лапами в подбрюшье.

Когда все сбежались, а Паланг наконец разжал челюсти, козел еще был жив.

Но все равно потом его пришлось прирезать.