"Тайна Кломбер Холла" - читать интересную книгу автора (Конан Дойл Артур Игнатиус)

ГЛАВА 7 Как в Кломбер прибыл капрал Руфус Смит

Если только мне удалось передать достоверно все, что произошло, читатель поймет, как сильно увлечено было мое внимание и воображение. Разве я мог спокойно пробираться сквозь скучную рутину занятий управляющего, интересоваться соломенной крышей хибарки одного арендатора или парусом лодки другого, когда ум мой опутывали цепи упомянутых мною событий, и я непрестанно искал им объяснения?

Куда бы я не забрел в округе, мне отовсюду было видно квадратную белую башню над купой деревьев, а под этой башней злополучная семья ждала и опасалась, опасалась и ждала — чего? Этот вопрос все еще маячил неодолимым препятствием в конце любой цепи размышлений.

Даже как отвлеченная загадка эта тайна семейства Хизерстоунов завораживала и притягивала ум, а уж раз женщина, которую я любил в тысячу раз сильнее, чем себя самого, так нуждалась в ее разрешении, я был не в силах обратить свои мысли на что бы то ни было еще, пока не найду разгадки.

Отец получил из Неаполя письмо от лэрда, где говорилось, что путешествие пошло ему на пользу, и он не собирается покамест возвращаться в Шотландию.

Это устраивало нас всех, потому что занятия отца продвигались в Бренксоме прекрасно, и для него сущим наказанием оказалось бы возвращение в городскую сутолоку и шум. Что до моей милой сестры и меня — как вам уже известно, еще более серьезные причины заставляли нас любить Вигтауновские пустоши.

Несмотря на беседу с генералом — или, пожалуй, благодаря ей — я по меньшей мере дважды в день находил повод прогуляться мимо Кломбера и убедиться, что там все в порядке. В конце концов, генерал в какой-то степени доверился мне и даже просил моей помощи, поэтому я чувствовал, что наши взаимоотношения переменились, и у него нет больше прав сердиться на мое присутствие. И действительно, через несколько дней я встретил его у ограды, и он обошелся со мной вежливо, хотя и не вспоминал о нашей предыдущей встрече.

Он по прежнему казался до крайности нервным, время от времени вздрагивал и испуганно оглядывался. Я надеялся, что дочь его не ошиблась, когда называла пятое октября как переломный момент в его недуге, потому что при взгляде на его блестящие глаза и дрожащие руки у меня не оставалось сомнений, что человек не может долго прожить в таком нервном напряжении.

Я обнаружил, что наш заветный ход он велел заделать, и хотя я обшарил каждый дюйм длиннейшей ограды, мне так и не удалось найти другого слабого места. То тут, то там сквозь щели между досками мне удавалось разглядеть дом, и один раз я увидел у окна в нижнем этаже грубоватого на вид мужчину средних лет, очевидно, кучера Израэля Стэйкса. Но никаких следов Габриэли или Мордонта я не заметил, и их отсутствие меня встревожило. Я не сомневался, что будь они свободны, они нашли бы способ послать весточку нам с сестрой. Мои страхи все больше и больше обострялись с каждым новым прошедшим днем, не приносящим о них никаких известий.

Однажды утром — это было второго октября — я направлялся к усадьбе, надеясь, что мне посчастливится узнать что-нибудь о моей любимой, как вдруг заметил человека, сидящего на камне у дороги.

Подойдя ближе, я разглядел, что он нездешний и, судя по запыленной одежде и потрепаному виду, пришел пешком издалека. На коленях у него лежал большой ломоть хлеба и складной нож, но он, видимо, как раз кончил завтракать, потому что, заметив меня, стряхнул крошки с колен и поднялся на ноги.

Считаясь с его громадным ростом и оружием, которое он держал теперь в руке, я предпочел держаться другой стороны дороги, помня, что нужда делает человека отчаянным, и золотая цепочка, поблескивающая на моем жилете, может оказаться слишком сильным искушением для бродяги. Он подтвердил мои подозрения, загородив мне дорогу.

— Ну, дружище, — произнес я, изображая непринужденность, которую не чувствовал, — что я могу сделать для вас сегодня?

Загар придавал лицу бродяги цвет красного дерева, а глубокий шрам от угла рта до уха никоим образом его не украшал. Волосы его уже поседели, но держался он молодцевато, а заломленная набекрень меховая шапка придавала ему лихой полувоенный вид. В общем, он показался мне самым опасным бродягой из всех, с какими я когда-либо встречался.

Вместо того, чтобы ответить, он молча смерил меня мрачным дерзким взглядом, а затем с громким щелчком закрыл свой нож.

— Вы не ищейка, — произнес он. — Молоды, пожалуй. Меня упрятали в холодную в Пэйсли, меня упрятали в холодную в Вигтауне, но — разрази меня гром! — если еще хоть один пес ко мне прицепится, он навсегда запомнит капрала Руфуса Смита! Что за чертовски милая страна, где человеку не дают работы, а потом сажают его за то, что ему нечем зарабатывать на жизнь!

— Мне очень жаль видеть старого солдата в таком несчастьи, — сказал я. — В каких войсках вы служили?

— Королевская конная артиллерия. Чтоб ей пусто было, этой службе со всеми ее поторохами! Вот он я — в шестьдесят лет с нищенской пенсией в тридцать восемь фунтов десять шиллингов, которых мне и на пиво с табаком нехватает.

— А мне кажется, что тридцать восемь фунтов десять шиллингов в год должны бы вам служить неплохим подспорьем в старости, — заметил я.

— Вам кажется, а? — фыркнул он, подавшись вперед, покуда его обветренное лицо не оказалось в одном футе от моего. — Как по-вашему, сколько стоит этот сабельный удар? А моя нога в которой кости гремят и болтаются, будто они игральные, с тех пор как по ней проехал хобот пушечного лафета? Сколько это стоит, а? А печень, как губка, а малярия всякий раз, когда ветру вздумается дуть с востока — этому какая цена на рынке? Возьмете все за чертовы сорок фунтов в год, не откажетесь?

— Мы здесь доходами не избалованы, в этой части страны, — ответил я. — Вы здесь можете сойти за богача.

— Глупый здесь народ и привычки у него глупые, — отозвался он, вытаскивая из кармана черную трубку и набивая ее табаком. — Я знаю, что значит жить в свое удовольствие, и — чтоб мне пропасть! — когда у меня в кармане заводится монета, я трачу ее так, как ее надо тратить. Я дрался за мою страну, а моя страна плевать на меня хотела. Ну так пойду к русским, ей-богу! Я могу показать им такую дорогу через Гималаи, что афганцы с британцами здорово потрудятся, чтобы их не пустить. Сколько по-вашему такой секрет стоит в Санкт-Питербурге, а, мистер?

— Мне стыдно слушать, как старый солдат говорит такие вещи даже в шутку, — сказал я сурово.

— В шутку, как же! — воскликнул он, добавив длинное раскатистое ругательство. — Я бы давно так и сделал, если б с ними стоило связываться. Один Скобелев чего-то стоил, да он на том свете. Что мне надо знать, так это, слышали вы что-нибудь в этих местах о человеке по имени Хизерстоун, о том самом, что был полковником 41-го Бенгальского? Мне сказали в Вигтауне, что он живет где-то по соседству.

— Он живет в том большом доме, показал я на Кломберскую башню. Пройдите немного дальше по дороге и увидите ворота, но генерал не в восторге бывает от посетителей.

Последней фразы я мог бы и не говорить, потому что в тот же миг, как я указал дорогу, капрал Руфус Смит захромал прочь. Его способ передвижения оказался самым необыкновенным из всех, которые я когда-либо видел — правой ногой он касался земли едва ли раз на полдюжину шагов, зато так интенсивно работал другой конечностью, что передвигался удивительно быстро.

Я был так ошеломлен, что стоял посреди дороги, глядя вслед этой несуразной фигуре, покамест мне вдруг не пришло в голову, что встреча такого грубого человека с раздражительным и вспыльчевым генералом может плохо кончиться. Поэтому я пошел следом за капралом, прыгавшим по дороге, как большая неуклюжая птица, и догнал его у въездных ворот, где он встал, ухватившись за прутья и вглядываясь в темную подъездную аллею за ними.

— Хитрый старый шакал, — произнес он, оглядываясь на меня и кивая в направлении замка, — так это его бунгало. там, между деревьями?

— Это его дом, — отвечал я, — но примите мой совет: придержите свое красноречие, если собираетесь говорить с генералом. Он не тот человек, который станет терпеть всякие вольности.

— Ваша правда. Он всегда был твердым орешком. Да уж не он ли идет там по аллее?

Я взглянул сквозь решетку и, действительно, увидел генерала — тот либо заметил нас, либо услыхал наши голоса и теперь спешил к воротам. Время от времени он останавливался и всматривался в нас из тени деревьев, словно колебался, подходить или нет.

— В разведку вышел! — пробормотал капрал с хриплым смешком.

Боится — и я знаю, чего он боится. Он-то уж сам в ловушку не полезет, шалишь! Тертый калач, могу поклясться — да и есть с чего! Тут он вдруг привстал на цыпочки, помахал рукой между прутьями и закричал во весь голос:

— Подходите, мой отважный командир! Подходите! Горизонт чист, врага не видно.

Это фамильярное обращение видимо ободрило генерала, потому что он быстро подошел к нам, хоть я и видел по цвету его лица, что он вот-вот вскипит.

— Как вы здесь, мистер Вест? — произнес он, заметив меня. — Что вам нужно и зачем вы притащили с собой этого типа?

— Я не притащил его с собой, сэр, — возразил я с негодованием. — Я встретил его здесь на дороге, он спросил, где найти вас, и я показал. Мне ничего о нем неизвестно.

— Ну так чего вам от меня нужно? — резко спросил генерал, поворачиваясь к пришельцу.

— С вашего позволения, сэр, — поднося руку к кротовой шапке, отозвался просительным тоном бывший капрал с униженным видом, странно противоречащим его прежнему вызывающему поведению. — Я старый служака-пушкарь ее величества, сэр, мне случалось слышать о вас в Индии так я подумал, может вы меня возьмете грумом или садовником, или там еще кем, кто вам нужен?

— Мне очень жаль, но я ничего не могу для вас сделать, дружище, ответил старый солдат непреклонно.

— Но вы дадите мне чуточку подработать, просто, чтоб поддержать меня, сэр? — продолжал раболепный попрошайка. — Вы же не захотите, чтобы старый товарищ пропал из-за нескольких недостающих монет? Я был с бригадой Сэйла на перевалах, и я участвовал во втором взятии Кабула.

Генерал Хизерстоун внимательно взглянул на просителя, но ничего не ответил.

— Я был вместе с вами в Газни, когда стены разрушило землетрясение, и мы оказались в ружейном выстреле от сорока тысяч афганцев. Расспросите меня, и вы увидите, что я не вру. Мы вместе пережили все это в молодости, а теперь, когда мы постарели, вы живете в прекрасном доме, а я помираю с голоду у обочины дороги. По мне, это нечестно.

— Вы дерзкий негодяй, — сказал генерал. — Будь вы хорошим солдатом, вам никогда не понадобилось бы попрошайничать. Я вам и фартинга не дам.

— Еще одно слово, сэр, — воскликнул бродягя, видя, что собеседник его собрался уходить. — Я был на перевале Терада.

Хизерстоун обернулся так резко, как будто услышал не слова, а пистолетный выстрел.

— Что…. что такое? — переспросил он, запинаясь.

— Я был на перевале Терада, сэр, и я знал человека, которого звали Гулаб Шах.

Эту последнюю фразу он прошипел полушепотом, и лицо его исказила злобная усмешка. Слова его произвели на генерала потрясающее действие. Он отшатнулся от ворот, и его смуглое лицо сделалось пятнистосерым. С минуту он не находил в себе сил говорить. Наконец выдавил:

— Гулаб Шах! Кто вы такой, что знаете Гулаб Шаха?

— Посмотрите получше. — посоветовал бродяга. — Взгляд у вас что-то не такой острый, как сорок лет назад.

Генерал устремил на потрепанного гостя долгий и пристальный взгляд, и вдруг я увидел, как вспыхнуло в его глазах воспоминание.

— Бог мой! — воскликнул он. — Да ведь это капрал Руфус Смит!

— Дошло, наконец-то, — хихикнул тот. — А я все думал: сколько же это времени вам понадобится. И начнем с того, что откроем ворота, ладно? Невесело это — болтать сквозь решетку. Слишком похоже на тюремное свидание.

Генерал с остатками волнения в лице нервно дрожащими пальцами отодвинул засов. По-моему, узнав в пришельце капрала Руфкса Смита, он вздохнул облегченно, и все же его поведение ясно показывало, что он отнюдь не усмотрел в этом визите подарок небес.

— Ну капрал, — произнес он, распахивая ворота, — я часто гадал, живы ли вы, или умерли, но никогда не рассчитывал с вами еше раз повстречаться. Как вы провели все эти годы?

— Как провел? — ворчливо отозвался капрал. — В основном пьяным провел. Как получу деньги, так и промотаю на выпивку, и покуда их хватало был мне покой. Как разорился дочиста — пошел бродяжничать, частью в расчете подобрать где на выпивку, частью чтобы вас поискать.

— Извините, что мы говорим о своих делах, Вэст, — обернулся ко мне генерал, потому что я стал было прощаться. — Вы уже знаете кое-что, а через несколько дней можете и вовсе увязнуть вместе с нами с головой.

Капрал Руфус Смит оглянулся на меня в предельном изумлении.

— Увязнуть с нами? Он-то сюда как влип?

— Добровольно, добровольно, — торопливо объяснил генерал. — Это мой сосед, он предложил свою помощь, если понадобится.

Это объяснение, кажется, еще сильнее поразило капрала.

— Да это почище петушиного боя! — воскликнул он, разглядывая меня с восхищением. — Никогда не слыхал ничего подобного.

— А теперь, когда вы меня нашли, капрал Смит, — спросил арендатор Кломбера, — что вам от меня нужно?

— Да все. Мне нужна крыша над головой и одеженка, и еда, и, прежде всего, выпивка.

— Ладно, я возьму вас в дом и сделаю для вас все, что могу, произнес генерал медленно. — Но помните, Смит, должна быть дисциплина. Я генерал, а вы капрал, я хозяин, — вы слуга. Не заставляйте меня напоминать вам это.

Бродяга выпрямился во весь рост и поднял правую руку с раскрытой ладонью в военном приветствии.

— Я могу взять вас садовником и отделаться от своего парня. Что до бренди — будет вам паек и не больше. Мы тут в замке не пьяницы.

— И вы сами обходитесь без опиума или бренди, или чего-нибудь такого, сэр? — со странным выражением спросил капрал.

— Безусловно, — твердо отозвался генерал.

— Ну, могу только сказать, что у вас больше духу, чем у меня. Понимаю теперь, за что вам дали тот крест во время бунта. Если б мне пришлось слушать эту штуку ночь за ночью без капельки горячительного для храбрости да я б мигом спятил.

Генерал Хизерстоун поднял руку, словно боясь, как бы его товарищ не сказал слишком много.

— Я должен поблагодарить вас, мистер Вест, — обратился он ко мне, за то, что вы указали мой дом этому человеку. Я не хотел бы допустить, чтобы старый товарищ, как бы он ни был прост, опустился на дно, и если я согласился исполнить его просьбу не слишком охотно, так только оттого, что сомневался, тот ли он, за кого себя выдает. Идите-ка в дом, капрал, я сейчас за вами.

— Бедняга, — продолжал он, глядя как новоприбывший ковыляет по аллее своей невообразимой походкой. — У него пушка проехалась по ноге и раздробила кости, но упрямец не пожелал позволить докторам ее отрезать. Теперь я его припоминаю молодым солдатом в Афганистане. Мы с ним вместе пережили парочку странных приключений — как-нибудь я вам расскажу — так что, естественно, я питаю к нему слабость. Он вам что-нибудь обо мне рассказывал до того. как я подошел?

— Ни слова.

— А! — произнес генерал небрежно, но с видимым облегчением. — Я думал, он вспоминал что-нибудь о старых временах. Ну, я должен идти и присмотеть за ним, а то неровен час, прислуга перепугается. До свиданья!

Помахав мне рукой, старый генерал поспешил вдогонку за своим новым домочадцем, а я пошел вдоль ограды, пристально вглядываясь в каждую щель, но мне так и не удалось увидеть ни Мордонта, ни его сестру.

Вот так. Я довел свой рассказ до появления капрала Руфуса Смита, и его появление оказалось началом конца.

Теперь наступил момент передать перо человеку, который знал, что происходило внутри Кломбера в те месяцы, когда я наблюдал за ним снаружи.

Правда, Израэлю Стэйксу, кучеру, от пера было бы мало толку, потому что он не умеет ни читать, ни писать, но мистер Мэтью Кларк, пресвитерианский священник из Стоункирка, записал его сообщение, должным образом засвидетельстванное гигантским крестом напротив имени рассказчика. Не удивлюсь, если окажется, что добрый священнмк слегка сгладил стилистические шероховатости, но мне жаль, если это так, потому что в дословной передаче рассказ стал бы, пусть менее понятным, зато более интересным.