"Алфавита. Книга соответствий" - читать интересную книгу автора (Волос Андрей)АрмянеВсякий, кто касался теории машин и механизмов, знает, что этот предмет не сложен, однако требует некоторой систематичности. Каковую трудно проявить на третьем курсе по причине любви и портвейна. Экзамен принимал некто Гайк Ашотович Атанесянц, доцент. Я стоял в коридоре, пролистывая напоследок учебник. Он был слишком толст, чтобы надеяться на тройку. Два балла в ведомости грозили большими осложнениями. – Ну как? – спросил Мамука Анджапаридзе, грузин родом из Махачкалы. – Может, проскочим? – предположил я. Он безнадежно махнул рукой и саркастически усмехнулся: – Ага, проскочим… Ты что, армян не знаешь? Я пожал плечами. Откуда мне было так уж их знать? Я вырос среди таджиков (см.). – Это тако-о-о-ой народец, – протянул Мамука. – С ними на одном поле лучше не садись. Неприятные людишки… Да что говорить!.. Я снова пожал плечами. Сказать мне было нечего. – Вон, на Атанесянца посмотри! – воззвал Мамука к моему здравомыслию. – Что? Скажешь, приятный человек? Кривить душой насчет приятности Атанесянца не хотелось. С другой стороны, точно так же был неприятен мне и его коллега – Сергей Степанович Соловьев. Да и вся их кафедра, по чести сказать, была мне категорически неприятна. – Кто его знает, – вздохнул я. – А вредные, вредные! – воскликнул Мамука. – Хлебом не корми – дай какую-нибудь гадость сделать. Матери родной не пожалеют! Брат – и брата давай! Отцу стакана воды не принесут! – Да ладно, – сказал я. – Прямо уж… – Вот сейчас увидишь! – пригрозил Мамука. – Помяни потом мое слово! Я взял билет и сразу понял, что дело швах. Сев за стол, я осознал, что оно даже хуже, чем мне показалось сначала. Но первым сдался Мамука. Он смял свой лист, прошаркал к Атанесянцу и грубо сказал: – Ладно, пишите два балла! Чего там! Атанесянц внимательно посмотрел на него сквозь толстые очки: – Почему два балла, Анджапаридзе? Не знаете? – Не знаю, – с вызовом ответил Мамука. – Что мне с вами делать, ребятки, – вздохнул Атанесянц. Раскрыл блокнот. Полистал, держа карандаш указочкой. – Четырнадцатого приходите. Подготовитесь? – Четырнадцатого? – переспросил Мамука. – Подготовлюсь, Гайк Ашотович! – Вот и сдадите с промысловиками. – Атанесянц протянул ему незапятнанную зачетку. – Только не отлынивайте, Анджапаридзе. Вдохновленный его примером, я тоже поднялся. И моя графа в ведомости осталась чистой. А значит, шансы на стипендию оставались. Через двадцать минут мы с Мамукой стояли за мокрым столом пивбара. – Народец, конечно, неяркий, – говорил Мамука. – Тот еще народец… Но не все так просто! – воскликнул он. – Ведь попадаются и древние княжеские роды… понимаешь?.. Одно дело – Атанесян. Простой армянский плебей. Что с него взять? Мать продаст, отца зарежет… а-а-а! Мамука отодвинул пустую кружку и протянул руку к полной. – Совсем другое – Атанесянц! "Цэ"! Понимаешь? "Цэ"! Древний род! Князья! Это же совсем другое дело. Как можно сравнивать? Ежу понятно. "Цэ"! Вот в чем фокус. Это тебе не какая-нибудь деревенщина. Да я как только услышу такую фамилию, сразу скажу – благородный человек. Он почти что и не армянин! Он фактически грузин, если "цэ" на конце! Естественно. Я тебе скажу: там ведь все напутано. Грузинские князья брали в наложницы армянских девушек. Но и наоборот: армянские плебеи брали в жены грузинских князей! – Княжон, – поправил я. – Ну да. Так что кровь-то в нем наша, грузинская, – закончил Мамука. – Еще по паре? Четырнадцатого мы снова встретились в коридоре. Мой напарник выглядел усталым. Приехал его двоюродный брат, и прошедшие три дня Мамука был вынужден оказывать ему уважение. – Восемь ресторанов, – горделиво сказал он, легонько икнув. - Внуковский не считаю. Там не сидели, нет. Так просто, знаешь, два раза за водкой ездили. Еще через час мне кое-как удалось воссоздать устройство планетарной передачи. Доцент Атанесянц, грустно посмотрев и соболезнующе покачав головой, все же вписал в зачетку вожделенное "удовл.". Когда вышел мой приятель, на его красивом бледном лице красками горя и отчаяния было написано, что Мамука не сумел удовлетворить любознательность доцента. – Ай! – воскликнул он, воздевая руки. – Что я тебе говорил! И произнес краткую речь, которую я опускаю по причине ее совершенной нецензурности. Когда мы закурили, я сказал: – Что делать… Ладно, после практики пересдашь. Теперь взрывное дело бы не завалить. Взрывное дело читал доцент Дзауров. – Да уж, – ответил Мамука, страдальчески морщась. – Еще это чертово взрывное дело… И, помолчав, с горечью добавил: – Знаю я этих осетин (см.)!.. |
||
|