"Все. что могли" - читать интересную книгу автора (Ермаков Павел Степанович)

30

— Прости меня! Прости… — глаза Нади налились слезами, и такая смертная тоска застыла в них, что Ильин содрогнулся.

— О чем ты? За что я должен простить тебя, Наденька? — он говорил мягко, проникновенно, его глубоко тронул и озадачил мучительный порыв жены.

С первого мгновения их встречи, с первых Надиных слов, хотя она и казалась оживленной, радостной, была ошеломлена свиданием, которого, очевидно, перестала ждать, Ильин подспудно почувствовал охватившее ее внутреннее напряжение. Его не отпускало ощущение, будто излишней живостью Надя старалась завладеть вниманием мужа, отвлечь от расспросов. Она сразу начала показывать землянку, по-женски аккуратную, целесообразно приспособленную для жизни. Потащила его знакомиться с подругами, а те горячо, искренне поздравляли обоих, визжали от восторга, смеялись и плакали, каждая по-своему переживала событие, сравнивая свою судьбу с судьбой Нади. Потом привела Ильина к начальнику команды. Майор Чирков помнил Надин рассказ, теперь не менее Ильина был поражен встречей. Может, в ту минуту, как показалось Наде, он подумал о собственной встрече с дочерью, которую ждал всегда. Майор усадил их ужинать. Заговорили о войне, стали предполагать, когда немца турнут с нашей земли. Согласились, что еще немало жизней будет положено до той поры, когда это произойдет.

За все это время Ильин только однажды выбрал момент и спросил:

— Детишки-то наши где? У мамы?

Надя неопределенно ответила:

— Да, мы жили у мамы.

Наконец, они остались в землянке одни.

— Сейчас разожгу печку и угощу тебя чаем с яблочным вареньем. Соне Мальцевой из дому прислали. Ты у майора Чиркова почти ничего не ел, — Надя скинула полушубок, присела у печурки. — Вернешься отощавший. В полку засмеют — жена заморила.

— До ужина ли было, на тебя не мог наглядеться, — улыбнулся он. — Ну-ка, пусти, печка по моей части. Пока партизанил, у каких только печурок не грелись, но больше, правда, у костра.

— Что же ты высмотрел, глядя на меня? Какой ты нашел свою жену?

Надя встала под фонарем, распустила косу. Подкладывая короткие полешки в весело гудящую печку, Ильин залюбовался женой. Закинув руки, она медленно водила гребнем, процеживала через него волосы. В этот момент она особенно, походила на прежнюю Надю, еще из той, довоенной поры. Всего несколько часов назад, при встрече, она показалась ему иной. Порывистой, с каким-то неприятно режущим взглядом. В голосе слышалась хрипота. Он понимал: полежи-ка на морозе и ветру в снайперской засаде. Не только голос застудишь, душа закаменеет. Сейчас же, в теплой землянке, в ярких бликах пламени, под домашнее потрескивание поленьев, Ильин увидел прежнюю Надю, из дней их молодости. У нее были те же, очень нравившиеся ему мягкие движения, звонкий голос и плавная речь, как у донской казачки, хотя он иногда подсмеивался над этим.

Надя быстро закрутила на затылке тяжелый узел, зашпилила его. Взяла ремень, затянула, привычными движениями разогнала складки на гимнастерке. Нет, она ни капельки не изменилась, все такая же плотненькая, пояс еще больше подчеркнул ее фигуру с выступающими округлыми бедрами, заметной грудью и гордо посаженной головой.

«Как она тут… посреди сплошного мужичья? Сколько взглядов, ждущих, жадных, похотливых», — мелькнула у него неприязненная мысль.

Но сразу отбросил ее, эту мысль. Волна радостного чувства захлестнула его — Надя тут, рядом с ним.

— Что я высмотрел, спрашиваешь? — он подошел к жене, обнял, усадил рядом, на край нар, тесно прижался. — Тебя! Жену свою, какую помнил, любил и люблю. Бывало, лежу в партизанской землянке, гляжу в темный потолок, думаю о тебе, Машеньке, о том, кто должен был родиться, и представляю нас всех вместе. Хотя и был почти уверен, что вы погибли. Об этом мне рассказывали в нашем городке. Но думал о вас, как о живых, — Ильин помолчал, опять посмотрел на жену, поцеловал в висок. — Нам так и не удалось поговорить о детях. Кто у нас родился? Я часто думал о нем…

Плечи Нади вздрогнули, обмякли под его рукой, и вся она вдруг поникла. Мягко высвободилась из объятий, обошла столик, села напротив. В глубине залитых слезами глаз стояла мучительная тоска.

— Прости меня, Андрюша, — повторила она, зажала ладонями виски, не отводила от его глаз своего взгляда, будто хотела угадать, что он подумает, когда узнает всю правду. — Ты всегда думал о нас, как о живых. А я… я не уберегла наших малюток. Погибли наши милые детки. И Машенька, и Димка, крохотулька, ходить только начал. Они погибли, а я все еще почему-то живу.

Печка все так же бодро топилась, постреливали дрова, тепло разливалось по землянке, а Ильина бил озноб.

— Как это случилось? — севшим голосом спросил он. — Тебе трудно, но все же… Успокойся, родная. Сколько ни истязай себя, того, что случилось, не поправишь.

Минуту-другую Надя молчала, как бы пересиливала себя, заставляя опять пережить муки, выпавшие на ее долю. Но не дала себе расслабиться, рассказала все, что было с нею от часа прощания с ним до сегодняшней встречи.

Ильин слушал, и воображение дорисовывало подробности. Понял, почему до этой минуты молчала Надя. Он склонился над столом, коснулся лбом ее лба, гладил ее по голове, по плечам, тихо говорил:

— Я все понял. И почему забелило твои волосы, и почему ты пошла в снайперы. Мы теперь вместе, двоих нас горе не сломит.

Чай пить они так и не стали, проговорили допоздна. Каждая мелочь из жизни Нади была очень важной для Ильина. Но о себе он рассказывал, сглаживая острые углы.

— Рядом воевали, могли разминуться. Если б не Вася Горошкин, — улыбнулся Ильин. — Знаешь, о чем сейчас подумал? Недалеко время, когда выйдем на границу. Как наяву вижу, возвращаюсь на свой участок, на заставу, где встретил войну. Потом топаю дальше, до Берлина. Мечтаю об этом.

— До границы еще далеко. Ох, как далеко. Давай-ка спать. От волнений сегодняшних, от радости ноги не держат.

Ильин видел, что разговор облегчил страдания Нади. Она ожила, разрумянилась.

— Подруги твои… где они?

Надя засмеялась:

— Неужели они не понимают… У нас ведь не одна землянка. Не беспокойся, девчонки вторые сны уже видят.

Ильин лег рядом с Надей, зарылся лицом в ее рассыпавшиеся по подушке волосы.

— Какое счастье, родная, быть снова вместе с тобой, — шептал он, приникая к жене, чувствуя ее тепло. — Как я мечтал об этом, почти не надеясь ни на что.

— Радость моя, мне тоже кажется, будто все это привиделось во сне, и я боюсь пробудиться, — Надя, взглянув на мужа, откинула голову, под бязевой солдатской рубахой взбугрились все еще крепкие, упругие груди.

Он целовал жену в горячие губы, в глаза и неожиданно ощутил соленые дорожки на щеках. «Опять вспомнила о детях, потому что их нет с нами, — подумал он. — Ей больнее, все случилось на ее глазах».

Он тоже никогда не забудет дочку Машеньку, сыночка Димку, которого не видел, не знал, но по рассказу Нади представлял, каким он был. Ах, Надюша, больно тебе, всю вину за их гибель принимаешь на себя. Нет, не ты в ней повинна, не терзай душу. Война отняла наших детей.

— Дорогая, любимая моя, не береди рану, не кори себя, — шептал Ильин, гладил жену по голове. — У нас еще будут дети.

— Прости, Андрюша. Размякла… память растревожила, — отозвалась она, обвила его шею руками. — Я с тобою, и мне уже ничто не страшно.

Они успокаивали друг друга, говорили утешительные слова, благодарили судьбу, подарившую им эту случайную встречу. Но оба знали, что им отпущено всего три дня. Промелькнут они, Ильин вернется в свой полк, на боевые позиции, где гремит война, где кровь и смерть. А Наденька вновь уйдет в «засаду» и в дождь и в снег через оптический прицел винтовки станет выцеливать врага, приближая тем самым долгожданную победу.

Эта неожиданная встреча, как подарок судьбы, ощущение неизвестности, что будет с ними дальше, донельзя обострили чувства. Вдруг куда-то отодвинулась война, пережитое горе, их неудержимо повлекло друг к другу…

Потом он быстро уснул. Наверное целый час Надя лежала не шевелясь, опасалась потревожить его. Она с нежностью думала о нем, у нее сладко ныло в груди оттого, что он не забыл о ней ничего.

Когда-то, в пору их жизни на заставе, муж возвращался с границы донельзя уставший, измотанный долгим, изнурительным поиском и «без задних ног» валился в постель, а Надя смотрела, как тот спит. Ей и сейчас страстно захотелось взглянуть на его спящее лицо. Она поднялась, прибавила света в фонаре. Ильин повернулся на бок и неожиданно застонал.

— Тебе больно от моего рассказа? — прошептала она.

В это мгновение ей показалось, что по его лицу пробежали суровые тени, черты заострились. Что-то незнакомое появилось в нем, даже чужое, жестокое. Старалась объяснить себе: он столько претерпел невзгод, так много потерь было рядом с ним, людских страданий и горя.

Надя вдруг с какой-то неосознанной внутренней болью подумала о том, что сейчас между ними было, каким несуразным показалось ей это по отношению к погибшим детям. «Как он мог? Почему он так быстро успокоился? Где память, чувства, сердце?» — мысленно упрекала его, с ожесточением выискивая в лице Андрея бросившиеся ей в глаза чужие черты и одновременно думая о нем с исступленной, долго хранимой, перебродившей и выстоявшейся, как старое вино, любовью. Упрекая его, стыдила себя, вызывая в памяти и мучительно переживая картины собственного унижения, страдания и горя.

Забылась она не скоро.

Проснувшись утром, Надя лежала не двигаясь. В землянке стоял полумрак. Лишь в маленькое окно пробивался слабый свет. Она повернула голову. Ильин сидел у окошка, держа перед глазами карточку. Надя помнила этот снимок. Заезжий фотограф снимал их втроем на улице. Подул ветер, взлохматил волосы на голове Машеньки. Густые пряди опускались до самых глаз. На фотографии видны были только нос и улыбка дочки.

Надя пошевелилась после того, как Ильин спрятал карточку в карман и подавил судорожный, со всхлипом вздох, вытер глаза.

Вскоре появился Горошкин, как всегда шумный, напористый.

— Харчей-пропитания привез, — встряхнул он увесистый вещмешок. — Полк наш только что снялся. Полковник Стогов отправил меня к вам с машиной. На ней и догонять будем наших.

После завтрака они поехали за Волгу — на могилку к Машеньке. В обе стороны, насколько охватывал глаз, лежала широкая лента реки. Мороз и снег затянули во льду рваные пробоины. Весной полая вода сломает и унесет избитый лед, волны залижут шрамы по берегам, загладят следы минувшего жестокого сражения.

«Кто залечит наши шрамы и раны, перестанут ли они когда-нибудь болеть?» — подумал Ильин.

Он глядел на жену. Ему показалось, что Надя сосредоточенным взглядом выискивала место, где случилась трагедия. Гнетущие воспоминания тенями бродили по ее лицу.

Вчера он говорил Наде о своей мечте: дойти до границы, а потом и до Берлина. Легко об этом мечтать. Они еще только начали этот путь. Как пройдут его, что ждет их впереди?