"Все. что могли" - читать интересную книгу автора (Ермаков Павел Степанович)

17

В команду снайперов поступил приказ перебросить часть стрелков на новое направление — южнее города.

Надя опять выходила на «охоту» в паре с Гудошниковым, и оказались они на южном участке обороны в своем бывшем полку. Приехали туда ночью, утром увидели, что немцы его здорово потеснили, до Волги оставались считанные километры. Знакомых в полку почти не встретилось. Лишь на медпункте все еще хозяйничал военврач Зарецкий. У него на перевязи висела раненая рука.

— Я обрадовался, думал вы вернулись ко мне. Знать, не служить нам вместе, — невесело говорил он. Подтолкнув сползавшие очки, удрученно добавил: — У меня двух медсестер убило.

После Надя не раз вспоминала эту встречу, жалела Зарецкого, сомневалась, может, зря оставила полк, свой медпункт, привычное дело. Но как только выходила на позицию, занимала огневую точку и видела противника, забывала об этом. Правда, в какие-то минуты ее одолевала навязчивая мысль: вот прилетит пуля, убьет ее, окончательно оборвется не только память о любви к Андрею, счастливой жизни с ним, о семье, но исчезнет со света и сама семья. Ничто и никто не расскажет о ней, потому что все, что могло напомнить о их жизни, растоптано, выжжено, исковеркано войной.

После таких раздумий Надей овладевала ярость. Гудошников замечал эти перепады в ее настроении, не давал лезть «в самые зубы немцам». Порой ему тоже приходили подобные мысли, какими терзалась Надя. Он теперь знал о ней все, думал о том, что ей надо обязательно побывать в тех местах, где принял бой и, как она считала, погиб ее муж, и разузнать о нем. Жить в неведении нестерпимо больно. Еще тяжелее погибнуть, не узнав ничего.

Накануне на нейтральной полосе, на стыке двух наших батальонов, они высмотрели подбитый немецкий бронетранспортер. Машина накренилась набок, стояла ближе к немецким окопам. Наде из воронки, где они бесполезно просидели день, казалось, что с бронетранспортера им откроется немецкая оборона, в глубине которой с вечера до утра гудели моторы, это означало — куда-то передвигается техника.

— Ну, увидишь, вот он, немец, как на ладони. Один раз выстрелишь, и на этом все. Пиши пропало. Он тебя оттель штыком выковырнет, — слабо сопротивлялся Гудошников.

Такие препирательства происходили с первого дня их совместных снайперских поисков и бдений на позиции.

— Разведаем, что у него там, — настаивала Надя.

— Думаешь, полковые разведчики не лазили туда?

— Яков Петрович, вдруг один наш выстрел окажется посильней огня целой батареи?

— Мечтаешь генерала подстрелить? Генерал, он те не дурак, на передний край не полезет, башку не подставит.

Надя не ответила, только пожала плечами. Гудошников понял, она не уступит, будет добиваться своего, если он не согласится, чего доброго, одна пойдет к бронетранспортеру, будь он неладен. Отчаянная девка. Конечно, он не дожидался момента, когда она прикажет. Она ведь может это сделать. Старшина по званию, хотя и по медицинской части. Он простой боец.

Прошли к командиру батальона. Предложили свой план:

— Немцы считают бронетранспортер своим, под подозрение не возьмут. Мы обоснуемся там, если туго придется, просим поддержать огнем.

Комбат ухватил замысел с лета.

— Огневую поддержку обеспечу. Наблюдателя назначу, глаз не спустит с вашей огневой точки. Вы, снайпера, люди рисковые, — он сдвинул шапку на лоб, поскреб затылок, усмехнулся. — Но, как в народе говорится, смелому и удача. Провожатого дам, доведет вас.

Невысокий шустрый боец шел впереди неслышной кошачьей походкой. На что Гудошников охотник, и тот удивился его ловкости, подстраиваясь под него. Последние полсотни метров ползли.

Внутри стальной коробки было холодно, как в ледяном склепе. Ночи теперь стояли студеные. Часто наплывали вязкие туманы, словно ватой укрывали ковыль и кусты. Днем, если выглядывало солнышко, на ветках повисали искрящиеся капли. Но, чувствовалось, осень берет свое.

— Бывайте, — боец в темноте нашарил руки Гудошникова и Нади, пожал, задержал ее ладонь в своей, возможно, из особого расположения — женщина, с огнем играет, не боится, — да и просто приятно прикоснуться к женской руке, ощутить ее тепло, капельку его перелить в себя. Шумно вздохнул, прошептал: — Начинает светать. Счастливо вам.

Ушел, лишь легкий шелест коснулся слуха, хрустнула под ногой сухая ветка.

Пока не рассвело, они позавтракали. Открыли банку тушенки, запили горячим чаем. Комбат постарался, снабдил их термосом. В железной коробушке словно потеплело.

— Солнце выглянет, тут вовсе тепло станет. Пока я обогревом займусь, — Гудошников начал скручивать цигарку, запахло махоркой. — Не беспокойся, Надюша, немец не учует русский дух. Ветерок с их стороны.

Предположения Гудошникова о солнце не оправдались. Светало медленно, мгла отступала с трудом. Над землей висели низкие облака. Погода была в пользу немцев, сыпал мелкий дождик. Он скрадывал даль и, видимо, пользуясь этим, немцы с рассветом не прекратили, как обычно, движение автомашин. Перед бронетранспортером просматривалась глубокая балка, оказалось, по ней проходила дорога. «Вот почему, — подумала Надя, — она не видна с нашей передовой. К тому же немцев поджимает время, они плюнули на осторожность. Да и из-за дождя мы слепые».

Но скоро кисея дождя опала, дорога опустела. Неужто придется впустую просидеть весь день?

День не день, а один час промелькнул, за ним другой. Надя мысленно изругала себя за свою настырность. Взбалмошная баба. Толком не подумавши, сунулась сюда. Ведь стрелять-то надо наверняка. Немецкие окопы почти что рядом, если через оптику смотреть. Но генералы там не появлялись, Яков Петрович верно сказал.

За то время, как опустела дорога, по ней сначала в одну сторону, потом в другую проскочили два мотоцикла. Возможно, это был один и тот же. Связной привез пакет и умчался назад. Надя сопроводила его взглядом, держа на прицеле.

— Ну его, пусть себе едет, — отозвался Гудошников. — Неча раньше срока показывать себя. Коробочка-то определенно у фрицев на прицеле. Появится дичь покрупнее, тогда обозначим себя.

Он замолк, насторожился. Из-за рощи, километрах в двух от снайперов, по-осеннему голой и унылой, вывернула колонна грузовиков с длинными, крытыми брезентом кузовами. Скорость у машин невысока, — значит, груз опасен, нельзя трясти. Надя глянула на Гудошникова.

— Кажись, приспел момент, — кивнул он и приник к прицелу.

— Бью в переднюю, на выходе из балки, — испытывая внутреннюю дрожь, Надя прицелилась. — Зажигательными…

Колонна втянулась в балку, головные машины открылись за гребнем, поросшим кустарником. В то мгновение, когда грузовик показался из балки и с натугой пошел на подъем, Надя взяла в перекрестие кабину. За закрытыми стеклами отчетливо не видела шофера, но интуитивно угадывала его за рулем. Выстрелила. Передернув затвор, нащупала бензобак. Снова выстрелила. В сумрачном воздухе взметнулся длинный язык пламени. Грузовик вильнул, ткнулся в бровку у дороги, постоял секунду и пополз назад.

Она глянула на Гудошникова. Тот слал пулю за пулей по хвосту колонны, втягивающейся в балку.

— Не поджег, так обезножил его. По колесам врезал, — хрипло выкрикнул он.

Задний грузовик встал, около него засновали солдаты.

Вдвоем они стреляли по мельтешащимся фигурам. В азарте не сразу заметили, что вокруг бронетранспортера начали хлопать мины. Осколки гулко били в броню. Вспухли разрывы и возле балки. Комбат не подкачал. Стало быть, наблюдателя, как обещал, выставил, артиллеристов нацелил. В балке рвануло, взметнулся столб огня.

«Ты еще сомневалась…» — упрекнула себя Надя. Но додумать не успела, в чем сомневалась, как не успела и порадоваться успешной стрельбе. У борта, где примостился Гудошников, лопнул снаряд, машина качнулась, металлический треск оглушил. Яков Петрович поник, винтовка выпала из рук. Надя кинулась к нему, кричала и не слышала себя. Потащила его из машины, думая, что вслед за обстрелом сюда придут немцы. Повсюду гремела, как показалось, беспорядочная стрельба, ухали взрывы. Сильнее грохотало у немцев, над балкой клубился дым.

Надя оттащила Гудошникова метров на тридцать, угодила в канаву. Наверное, канава и спасла их. Яков Петрович дышал, но не отзывался. Протащить через всю нейтральную полосу она его не смогла бы. Вездесущий комбат выручил опять. Навстречу ей приползли трое бойцов. Двое подхватили Гудошникова, третий хотел помочь ей, заметив струйку крови на щеке. Очевидно, царапнуло еще внутри машины отскочившей окалиной. «Каждый раз по лицу бьют. Изуродуют, Андрюша мой, как встретимся, не узнает меня», — пронеслась в голове дикая мысль.

— Я сама, — отказалась она, кивнула на бронетранспортер. — Наши винтовки остались там.

— Это мы мигом, — ответил боец.

Все тот же низенький, ловкий разведчик метнулся к железной коробке, ящерицей исчез в ней. Появился с винтовками.

Когда остановились передохнуть, Надя заметила под спиной Гудошникова кровавое пятно. Пули рвали воздух над головой.

Не помнила, как доползли до своих окопов, как свалилась на руки комбата. В последний момент пулеметная очередь прошила одного из бойцов. С непогасшей улыбкой на губах, с последней мыслью, что все уже позади, он упал на дно окопа, так и не поняв, что с ним произошло.

У Гудошникова, как и у капитана Силаева в том памятном для нее бою, оказалась большая рваная рана под лопаткой.

— В санбат его, поскорее, — сказала Надя.

— Доставим, будьте спокойны, — комбат схватил трубку у телефониста, что-то кричал, надрывая голос.

Над степью грохотал бой. Казалось, Надя не слышала его, проводила взглядом покачивающиеся носилки с Гудошниковым и обессиленно опустилась на дно траншеи.

Разминувшись с санитарами, к ней бежал военврач Зарецкий.

— Что… что с вами? — кричал он издали.