"Вальдес" - читать интересную книгу автора (Варламов Алексей)

1

Их было на курсе три обалдуя: Никита, Виля и Анастас. В институте они ничего не делали. Иногда появлялись загорелые, шумные, а потом уносились снова. Как учились, никто не знал. Зачем учились – тем более. Институт стоял посреди Москвы и был тихий, девичий и сонный, как провинциальный городок. Готовил учительниц для области.

Мальчиков туда принимали за одно то, что мальчики, и по той же причине не выгоняли. К тому же мальчики были видные.

Туристы-водники. Ходили в походы. Карелия, Урал, Алтай, Саяны,

Тянь-Шань. Когда изредка появлялись на занятиях, собирали вокруг девок, показывали фотографии и рассказывали страсти про бочки и пороги. Еще Виля любил Брежнева передразнивать. Очень смешно получалось. Всерьез к ним никто не относился, но любили их и все шалости им прощали.

А на третьем курсе лафа у мальчиков кончилась. Началась марксистско-ленинская философия, которую вела член большого парткома, профессор Варвара Петровна Сучкова, низенькая широкозадая дама неопределенного возраста, с круглым лицом и тонкими яркими губами. Говорила Сучкова тихо и вкрадчиво, лекции не читала, а надиктовывала. В поточной аудитории сотня с лишним девиц склоняла над партами аккуратные головки и записывала, а потом по лекциям отвечала. Учебников Варвара Петровна не признавала – лишь свои лекции да подробные конспекты классиков марксизма. Работала она в институте давно, иные из ее студентов становились преподавателями, другие разъезжались по областным школам от Зарайска до Лотошина, нежные девичьи голоса делались хриплыми, а Варвара Петровна все мурлыкала да мурлыкала. Но за каждое пропущенное занятие требовала справку, и из поколения в поколение передавалось, что с Сучковой лучше не связываться.

В январе туристы-водники, обыкновенно сдававшие сессии легко и просто, остались без зачета по диамату и без стипендии. В феврале – марте ничего не происходило, они клеили байдарки, шили палатки и спальные мешки, а в апреле их вызвали на деканат. В просторной светлой комнате с портретом умного лобастого человека все молчали и слушали Варвару Петровну, которая говорила о том, что страна в кризисе и революцию свою может проиграть, в народе беспечность и тяга к буржуазности и что не надо бояться друзей, не надо бояться врагов, а надо бояться равнодушных. Высмеивающих дефекты речи старого, больного человека.

– Просто какое-то доживет ли СССР до восемьдесят четвертого года, – промолвил начитанный Никита, когда, оглушенные, они вышли в коридор с резолюцией дать две недели для ликвидации задолженности по диалектическому материализму.

– Угу, – сказал Анастас. – А как она про Леню? Если на нее стукнуть, пойдет по семидесятой.

На дворе стоял год 1982-й от Рождества Христова, от революции – шестьдесят пятый. Никаких репрессий, никакого КГБ – банальный неуд по диамату, и все свободны.

“Доставайте где хотите конспекты и переписывайте”, – сказала инспектор курса. Но для них это был вопрос чести. Как они будут в глаза друг другу смотреть, если под Варварой прогнутся и примутся за

Маркса да станут просить сучкины лекции и эти лекции зубрить?

– Пошли втроем в военкомат, попросим, чтобы вместе забрали, – сказал

Никита.

– Я уже служил, – буркнул Виля.

– Пойдешь на сверхсрочную. Будем тебе пряжки натирать.

Они пили пиво в стояке на улице Строителей. Бодрились, крепились, но настроение было отвратное.

– А делать нечего, робяты, придется клеить Сашку Вальдес, – сказал

Анастас.

– А при чем тут Вальдес? – вяло поинтересовался Никита.

– А при том, что она сучкина дочь.

– Что? – не понял Виля.

– Почему? – спросил Никита.

– Откуда я знаю почему? – рассердился Анастас. – Потому что все мы чьи-то дети. Только одним с родителями везет, а другим – нет. Вот ей не повезло.

– Ты почем знаешь?

– Об этом весь курс знает. И о том, что кроме нас одна Вальдес на сучкины лекции не ходит. Но только ее никто не трогает.

– Во как, – усмехнулся Виля. – А где же партийная принципиальность?

– Мы будем полными чудаками, если этот шанс не используем, – продолжил Анастас. – Девушка она непростая. Требует особого подхода, но я Аньке обещал, что сам ей заниматься не стану.

Маленький кривоногий Виля почувствовал себя таким окрыленным, что еще одно слово – и он оторвется от земли и полетит над большим городом.

– Поручим Никите.

Виля шмякнулся, привычно потер ушибленное место в душе, тяжело посмотрел на Анастаса, но возражать не стал, а только презрительно скривился.

– Это подло, – проговорил Никита дрожащим голосом, и нежный, претендующий быть бородой пушок на его подбородке задрожал тоже. – И делать этого я не буду.

– А нас не подло? – разъярился Анастас. – И учти, не только из института тебя погонят, но и мы с Вилей с тобой знаться перестанем.

А это похуже будет. Так, сержант?

– Так, – желчно сказал Вилен: ему было стыдно в этом сознаться, но

Вальдес нравилась ему самому.

Училась у них на курсе девочка. Не сказать, чтобы красивая. Да и трудно было удивить на их факультете красотой. Как выражался по поводу женской красоты областного пединститута искушенный Анастас, в

МГУ идут самые умные, в Ленинский – самые старательные, а в областной – самые красивые. По внешности Сашка скорее подходила к

МГУ. Худая, с острым, вытянутым лицом, гладкими прямыми волосами, которые она носила убрав в хвост, равнодушная к одежде, вовсе не красившаяся, она обожала на свете одно – лошадей.

– Женщина всегда должна ходить в юбке, чтобы в любую минуту иметь возможность зайти в церковь, – изрек однажды Никита. – А эта ходит в штанах американских пастухов, чтобы в любую минуту вскочить на коня.

Никогда она ни с кем не тусовалась, не имела ни одного романа.

Говорили, будто бы отец ее был кубинским революционером, который когда-то воевал вместе с Кастро, а потом с ним разругался и закончил дни в концлагере на острове Молодежи, успев перед тем загубить партийную карьеру советской партийки связью с иностранцем. И даже то, что сама Варвара Петровна в годы войны выявляла женщин, ложившихся под немцев на оккупированных территориях, не помогло.

Скорее наоборот: припомнили ей собственную принципиальность и отослали в институт, откуда дороги наверх не было.

Девчонки Вальдес не любили, считали задавакой, а она иногда так зыркала на них черными карибскими глазищами, что всем не по себе становилось. Залетная была птица Александра Вальдес, не по-женски решительная и резкая, слишком самостоятельная и прямая, и когда перед ней появился с нерешенным моральным вопросом в глазах долговязый, покрытый краской юношеского стыда Никита, раскусила его с ходу, неловкие ухаживания отклонила и велела передать друзьям всего несколько слов.

– Исключено, – возмутился Анастас.

– Вот еще выдумала! – фыркнул Виля. – Да она там… Да ее… Да она не выдержит, сдохнет на полпути. А тебе, салаженок, ничего поручать нельзя.

– Исключено, – повторил Анастас чуть менее твердо и позадумчивей. -

А мы исключены. Ну-ка расскажи еще раз, как все было.

– Сказала, что попросит за нас мать, если мы возьмем ее с собой в поход.

– Зачем ей поход?

– Дура баба, – протянул Виля, открывая крючковатыми пальцами новую бутылку пива.

Женщин в походы они не брали. Потому что поход – дело мужское.

Потому что они этими походами жили и там только чувствовали себя людьми. Потому что столько было в этих походах пережито… Да много почему. А девки просились. Обещали, что все будут делать: кашу варить, посуду мыть, не ныть. Но они не брали.

– Если Анька узнает, что с нами пошла Вальдес, мне конец. Или брать обеих.

– Ты еще весь курс за собой потяни. И вообще все это ерунда. Не отпустит Сучкина дочь. Говори, Никитовый, что согласны.