"Симулятор. Задача: выжить" - читать интересную книгу автора (Сертаков Виталий)

Я сказал истеричной дамочке правду. На поселок уже катилась следующая «стеклянная волна». Только она катилась не строго след в след за предыдущей, а округлым, выступающим острием своим сдвинулась к западу. Она была скорее похожа на каплю, медленно сползающую по оконному стеклу. На каплю, после которой не остается ничего живого. Наш поселок тоже зацепило, но по касательной.

Мы кричали тем, кто ни в какую не желал прятаться. Тем, кто припустил по тропинке к воротам, и тем, кто убежал в дома по соседству. Я уже не молод за дураками гоняться, а сержант побежал. Он уговаривал их, пока не пришло время спасаться самому. Многие его так и не послушались; они стояли и смотрели, как катится стеклянный нож...

Мы считали, что раз стекло не трогает деревья, значит, не тронет и дома. Мы ошибались. Просто деревьями занимается другая волна, подземная, «цементная». Оно нападает на все, где чувствует жизнь... Два коттеджа у озера беззвучно превратились в труху, там были люди. После того как прозрачная преграда пронеслась дальше, оставив пыльные руины, на развалины пришли белые медведи.

У меня напрашивается сравнение с трупными червями. Они приходят туда, где можно поживиться мертвечиной, но на живых, особенно когда мы выходим толпой, нападать опасаются. Это шакалы размером с грузовик, с шакальей же трусостью и стайностью. Но пока мы это поняли, чуть не умерли с голоду в подвале.

В рыжих проволочных лесах водится кое-кто по страшнее медведей...

Зиновий первый нарисовал стекло, у него лучше развито пространственное мышление. Мальчик изобразил цветок наподобие ромашки. По грубым прикидкам, эпицентр находится именно там, где мы и предполагали вначале, — за озером Белое. Мы обсуждаем эпицентр, но понятия не имеем, что же там произошло. Что-то взорвалось, вызвав вместо лесных пожаров необъяснимые всплески материи...

Дорого бы я дал, чтобы поглядеть одним глазком.

Впрочем, единственный доброволец имеется. Мальчик. Грандиозная экспедиция намечается — больной артрозом старик и не особо крепкий подросток. Вряд ли нам удастся кого-либо еще сагитировать на столь заманчивую экскурсию. Те, кто бегут, — бегут в противоположную сторону, в город. Те, кто понял, что в город бежать бессмысленно, изнемогают от жары в подвалах. Эти не тронутся с места, пока за ними не спустится, по крайней мере, губернатор области.

Очень скоро они допьют остатки воды, затем вино, водку...

Н-да, опять я перевожу бумагу...

Из сердцевины цветка периодически «разбегаются» «лепестки». Сверху они должны походить на сильно вытянутые капли, но по мере продвижения фронт сплющивается, расползается, расширяется, и, вспахав раскаленный воздух над поселком, напасть уже похожа именно на лобовое стекло автомобиля шириной в несколько километров. Лепестки разбегаются один за другим, перекрывают друг друга, не оставляя лазеек.

Укрыться можно, лавируя перед «фронтом» стекла на большой скорости, скажем, на вертолете. Таким образом можно успеть соскользнуть с одного лепестка на другой, а потом вернуться на прежнее место, и так до бесконечности, точнее — пока хватит горючего...

Это все ерунда, укрыться нельзя.

Потому что оно режет не только живую материю. Мы наблюдали, что стекло сделало с вертолетом. Позавчера прилетали военные; пилот не заметил стекла, а мы никак не успели бы его предупредить. Вначале мы не поверили своим ушам и глазам — после суток тропической давящей тишины прорезался сухой стрекот. Каким-то образом вертолет миновал предыдущие стеклянные стены; возможно, это доказывает наличие разрывов, а возможно — не доказывает ничего.

По крайней мере, это говорит о том, что где-то в мире еще летают вертолеты. Так или иначе, вертолет пролетел низко над поселком, сделал круг, а пока мальчишки сообразили и побежали наверх, он ушел в сторону озера и столкнулся со стеклом.

Очень тихо, почти бесшумно, машину располосовало на несколько частей. На окаменевшую воду упало нечто непонятное, мы не сразу разобрались. Это был тонкий полуметровый срез, от «носа до кормы», без низа и верха. Все вместе — механизмы, обшивка, части тел, куски двигателя...

Большая часть вертолета, включая винты, исчезла. Мы так никогда и не узнаем, что же происходит там, внутри тонкой пленки взбесившейся материи.

Больше не пахнет кофе. Стало еще хуже, нас преследует удушливый аромат ванили. Я долго размышлял о запахах. Наверное, не стоит так серьезно ко всему относиться, потому что логики нет. Логика не прослеживается абсолютно, и пример этому — нелепая до абсурдности вылазка Комарова в пионерлагерь...

Логика. От понятия остался огрызок, ржавый сердечник. Стреляют — беги, вот так.

Однако я упорно ищу логику, меня учили этому всю жизнь. Меня учили, что в каждом природном явлении заложен некий смысл, пусть даже вначале кажется, что смысла нет.

Запах имеет смысл. Видимо, Оно колдует с химией, коренным образом перерабатывая встречающиеся материалы. Я буду называть с большой буквы явление, предположительно обладающее разумным началом. Это не природный катаклизм, и не военные маневры, как бы ни спорил Жан Сергеевич. Не хочу умалять его умственные способности, но изменение запаха не случайно. Оно продуцирует новые вещества оно создает новую среду обитания. Только непонятно, для кого.

У меня ощущение, что мы теряем время. Именно мы, поскольку, судя по молчанию в эфире и отсутствию приезжих, в ближайшем радиусе — мы единственные выжившие. Я написал: «в ближайшем радиусе»; одному богу известно, насколько велик yже радиус распространения стеклянных волн. Вероятнее всего, Оно уже на подступах к городу...

Явился Зиновий, принес зарисовки. Много нового.

Я ошибался, Оно не распространяется непрерывным кольцом. В этом могло бы быть наше спасение, если принять предположение, что с расстоянием агрессивные свойства стекла затухают. На беду, «лепестки» отрываются от цветка не через равные промежутки времени, а как бог на душу положит. Зиновий колдовал и так, и эдак, у мальчика прекрасная математическая голова. Он прикидывал, какова вероятность проскочить между волнами, но пешком нам такую скорость не набрать. Даже если волны затухают, что неизвестно.

Мне хотелось бы думать, что они затухают.

Мне хотелось бы думать, что только мы очутились в ловушке, что с миром не случилось ничего страшного. Вчера Зиновий вслух предположил, что за Белым озером скинули новый тип боезаряда. Лучше бы он молчал, наши кликуши снова подняли вой. Утихомирить их удалось, лишь пригрозив оружием.

Как поддерживать дисциплину, если взбесившиеся бабки догадаются, что в ружье Валентина остался один патрон? Как поддерживать веру в спасение, когда у всех, почти без исключения, болят и слезятся глаза и вдобавок чешется кожа?

Чем мы заразились?...

Пишу после перерыва. В доме номер три по Березовой произошло очередное убийство. То есть вначале там дрались, за продукты или за воду, а потом один мужчина застрелил другого из охотничьего ружья.

Поведала об этом Наташа, жена водолаза Григория. Та самая женщина, у которой шары убили сыновей.

В первый день окружающие были уверены, что Наташа повредилась рассудком, но с ней все в порядке. Насколько можно назвать порядком сложившееся положение. Только одно резко отличает Наташу Савчук от прочих «постояльцев» Эличкиной дачи: она перестала бояться. Мне кажется, тут дело не в страхе. Ей наплевать, погибнет она или нет. Смело, не таясь, ходила к подругам в нижние дома и первая принесла весть об убийстве.

После выяснилось, что тот парень с ружьем также погиб. Сам вызвался идти в поселок за водой и сгинул вместе с экспедицией. Его убило то, что вылезло из черного люка.

Но их второй экспедиции повезло чуть больше: двое вернулись живые, хоть и потрепанные. Очень плохо то, что они не сумели толком рассказать о люках. Они были слишком напуганы и мчались назад, не разбирая дороги. Им показалось, что страшные обитатели ржавой чащобы берут их в кольцо. Кто-то выскочил из люков и молниеносно убил четверых.

— Отсюда не вырваться, — как попугаи, повторяли двое спасшихся. — На нас ставят эксперимент. Они будут следить, как все мы подохнем. Они нас не выпустят...

Есть мнение, что все происходит немного не так, но мы с Зиновием не стали спорить, чтобы не раздувать панику.

А тот парень, застреливший соседа из-за бутылки с квасом, он не был окончательным подонком, хотя занимал какой-то ответственный пост, то ли в таможне, то ли в налоговых органах. Он всего лишь хотел напоить своего ребенка. Никто так и не вспомнил, как убийцу звали. Они ведь у себя не додумались вести учет, как это сделали мы.

Мне нужно успеть все рассказать и внятно изложить на бумаге. Спасибо Эле, она пишет гораздо быстрее меня, а от остальных проку не добьешься. Я подхожу к взрослым, с виду разумным людям, прошу мне помочь. На меня смотрят, как на полоумного. Мне нужно успеть, пока не начались «водяные бунты», ведь воды остается совсем мало.

Люди впадают в ступор. Это плохо, очень плохо.

Еще очень плохо то, что у нас нет внятного лидера. У нас было несколько кандидатов на кресло босса, но все они принесли в коллектив больше хаоса, чем организованности. Среди нас нет человека, способного удерживать психопатов своим авторитетом. А без единоличной власти мы не в состоянии надолго самоорганизоваться, это выше наших сил. Я убеждаю, я валяюсь в ногах, я теряю голос до хрипа, но разве способен что-то умное выдать сторож? Эти люди, даже потеряв имущество, так и не поняли, что наступил конец всему.

Например, те трое, Рымарь с женой и мамашей. Когда наши вооруженные мужчины ушли на очередную разведку, клан Рымаря попытался с боем взять кладовку с провиантом. У них кто-то сидит на нефти, папа или дядя, а прочие Рымари, кажется, и дня не проработали. Зато они привыкли брать. Они просто не могли себе представить, как это возможно, чтобы им в чем-то было отказано. Отползли наверх, посовещались, а потом ворвались в подвал с перекошенными ртами.

Они напали внезапно, заранее запаслись гаечным ключом и топориком для рубки мяса. Они вопили, что им дурят голову, что мы наворовали пива и лимонада по соседским фазендам, а им приходится умирать от жажды... Как будто им было неизвестно, что обошли все окрестные дома и дважды схлестнулись с «поисковыми партиями» наших соседей. Как будто им было неизвестно, что к сохранившимся домам на Сосновой не подойти. Там, вблизи от цементных поганок, сходит с ума все железное, там на людей нападает электропроводка. Мы даже не в состоянии похоронить трупы повешенных...

Мы собрали по поселку все, что можно пить, включая вина, водку и прокисшее молоко.

Через несколько часов стало ясно, что на водке не протянешь. Не знаю, кто первый из наших отважных «ореликов» предложил поделиться с соседями. В смысле — не поделиться нашими запасами, а поделить то, что найдется в чужих домах.

Но дома, брошенные хозяевами, уже опустошены...

Кроме нашей «коммуны» укрепились небольшие шайки еще в трех коттеджах ниже к озеру и в бывшей столовой пионерлагеря. Одиночек нет, или все они погибли. В строения детского лагеря месяц назад вселились шабашники, молдаване, им повезло больше других — в бывшей кухне сохранился полный резервуар воды на случай пожара. И каким-то образом вода не застыла. Это цистерна из-под молока, литров на пятьсот; я ее видел и раньше, когда забредал вечером к строителям на огонек. Но тогда никому бы в голову не пришло приложиться к проржавевшему крану.

После того как строители поняли, что мы тоже охотимся за водой, они забаррикадировались и не подпускали наших парней. Молдаване не приняли к себе обратно даже своего соплеменника Раду, если в сложившихся условиях кого-то можно назвать своим. Держали круговую оборону...

Жан Сергеевич, заявив, что умеет обращаться с «чурбанами», отправился на переговоры, вербовать сторонников для совместного похода в Поляны. Выяснилось, что строители уже предприняли вылазку, из пятерых никто не вернулся. Обидевшись на «чурбанов», Жана чуть не забили молотками и прикладом, сержант Нильс его еле спас. Жан стал требовать автомат, но Нильс справедливо посчитал, что нельзя стрелять по безоружным. Хотя безоружными их не назовешь...

Это была его, Нильса, личная справедливость. На тот момент она нашла отклик в коллективе, женщины шумно поддержали честного милиционера. Жан махнул рукой, депутат Мартынюк и другие активисты, оставшись без «огневой поддержки», разбрелись по углам.

Но я видел их глаза.

А как только в очередной раз стемнело, ко мне незаметно подобрался хирург Белкин.

— Нильс... То есть, я хотел сказать — сержант, он увел четверых к пирсу, опять притащат кого-нибудь, — шепотом поделился врач. На его мокрой лысине балансировали мутные капли, глаза провалились в глазницы, и вообще... Мне вдруг показалось, что доктор нацепил чужие очки. Тонкие дужки сидели как-то странно, впиваясь в виски.

— Это уже третья ходка, и всякий раз они кого-то приносят, — скрежетал Белкин. — Складывать некуда, пятеро раненых, а они все несут и несут...

— Что вы от меня-то хотите?

— Вы видели картинку? Ту, что Зиновий начирикал. — Белкин замолчал. Из подвала поднимались две женщины. Доктор ответил им на какой-то вопрос, дождался, пока они захлопнут дверь. — Эта мерзость облегает поселок воротником, слева и справа. Ее задержало озеро, скорее всего. Но ненадолго. Крайний дом внизу, помните? Муслим и Валя бросили там рюкзак, нести было тяжело. Тяжело оттого, что Нильс заставил их тащить сюда Лиду... толстую эту, старшую из сестер, вот.

— Ее дом просел, провалился фактически, и чудом не отдавил ей ноги! Вы, доктор, считаете, что парни должны были ее бросить?

На лестнице снова показались наши дамы. Они стайкой выбегали во двор к туалету. Когда наружная дверь распахнулась, у меня в который раз невольно екнуло сердце. На угольно-черном небе полыхал буйный костер из незнакомых созвездий. Искусственная ночь пыхала в лицо жаром, как мартеновская печь.

— Бросить? Кто ее бросал? Эта корова побежала сама, хотя ей трижды сказали не высовываться! Алексей, вы в курсе, на кой ляд она помчалась? — В темноте Белкин брызгал мне в лицо слюной. — Она помчалась, когда услышала, что идут к ней в подвал, за ее, мать растак, вареньями и соленьями! Помчалась огородами, защищать добро, хотя до этого сидела и дрожала, как мышонок! Обогнала парней, что-то ценное прятала, очевидно. В собственном доме провалилась в какую-то яму, даже не смешно. Парни рисковали, собирали жратву, там же конкуренты, мать растак, и что? Бросили компоты, рассолы, шестнадцать банок, понесли умалишенную через весь поселок, гордо. Назад вернулись — дом осел, а! Несут раненых, перегревшихся, обезвоженных, но! Не воду, не воду...

— Кирилл, я сам хочу пить.

— Поговорите с Нильсом, он вас послушает... — Белкин стянул очки, и я тут же заметил свою ошибку. Очки хирурга были в полном порядке, зато на переносице и на висках наметились пролежни. Оба глаза смотрели прямо на меня, но для того, чтобы смотреть прямо, ему приходилось чуточку поворачивать голову влево и вниз.

— Что... что у вас с лицом? — Мы стояли под лестницей, ведущей на второй этаж. Я потянул доктора за рукав к свету, но он уперся.

— Пустое... Вы себя не видели, я извиняюсь, но. Поговорите с Сашей, он нормален, по сравнению. Два ствола, у него и у Вали, это сила.

— Нормален по сравнению с другим сержантом? Я должен посоветовать Нильсу бросить раненых, потому что доктор Белкин отказывается перевязывать? Или потому, что в Жорином подвале нет места?

— С перевязочным материалом трудностей нет, однако. У нас трое пострадавших от... гм. Столкновения с металлическими предметами, пока сформулируем так. Хотя утверждают, что на них напали электроприборы. Еще двое подвернули ноги, пока убегали, также нетрудоспособны.

— Доктор, вы меня провоцируете? Я и сам вижу, что подвал похож на госпиталь.

— Делаете вид, что непонятно? Совершенно напрасно вы столь.... — Белкин понурился, шумно поскреб щетину. Его левый глаз совершенно точно стал выше правого. — Алексей Александрович, кроме нас, еще три группы по соседству. Ориентировочно, там человек по шесть, по восемь. И неизвестное количество в столовой бывшего лагеря. И никто, никто!! Никто, кроме нас, не собирает немощных. Они собирают еду и то, что можно пить. Они пытаются выбраться...

— Шестеро уже выбрались, — перебил я. — И эти трое, Рымари. Выбрались на тот свет. Доктор, вы предлагаете отравить раненых? Или лучше задушить?

— Зря, зря вы на меня, — отшатнулся Белкин. Его голос моментально сменил тональность, стал злым. — Я спасаю людей профессионально. Извините, приходится сказать прямо, спасал на двух войнах. Что такое гангрена, вы знаете, конечно же. Иногда приходится отсекать здоровые ткани, вот. Чтобы спасти организм, хе... Компоты и рассолы, шестнадцать банок, да. А у нас в мастерской матери выжимают пот из сорочек надо ртами детей, вот так.

— А почему вы пришли ко мне? С чего вы взяли, что я здесь командую?

Его улыбка мне не понравилась.

— А с чего вы взяли, что с другими я не говорил? Наши люди остаются стадом баранов в любой ситуации, они даже не пищу ищут, они истерически ищут вожака. Я пытался вам втолковать, что команду надо мирить, а не ссорить, но. Вы не слышите, вот. Очень жаль, но я не желаю висеть между. У меня супруга неважно себя чувствует, да. Не желаю видеть, как она страдает, пока другие убиваются за свои огурцы!..

Тут до меня кое-что дошло. Слишком болела голова, никак не мог сосредоточиться. Я не сразу обратил внимание, что Белкин переодел рубаху и сменил пижамные штаны на чьи-то белые брюки. Брюки ему были явно велики, Белкин подпоясался веревкой, за спиной держал авоську с двумя термосами.

— Вы... вы уходите, доктор?

— Я иду с Жаном, но. Он мне неприятен, они все мне кажутся мразью, каждый по-своему.

— Подождите, не бросайте нас... Там больные! Да и вообще, вы не дойдете...

Доктор скривился, его круглое, обычно приветливое лицо изменилось вдруг до неузнаваемости. Несколько секунд оно походило на деревянную маску разъяренного африканского божка.

— Мы идем за водой, Алексей Александрович! Вы перепугались, что Белкин взбесился и ринется в лес, а? Нет уж, увольте! У меня больная жена, и я никому больше не позволю отнимать ее долю... Мы идем за водой, пока не вернулся ваш идол, вот. Вам нравится — лижите Нильсу пятки вместе с национальными кадрами на здоровье. Пока его не пристрелили, да-да. Вы что, полагаете, люди бесконечно будут терпеть, пока он собирает по поселку живые трупы? Я предложил вам руку, вы отказались помочь, а ведь. Ведь вместе мы бы могли. Два ствола... затем вы, мальчик, Муслим, он Саше просто в рот смотрит, еще громила этот, молдаванин...

Белкин предлагал мне войти в партию власти. Я не стал спрашивать, который из министерских портфелей мне достанется, я даже не стал спрашивать, где Комаров с Жаном собираются найти воду.

Назревала война.

— Так вы не с нами?

— Вы тоже не с ними, доктор.

— Прекратите демагогию. Я с ними, поскольку. На меня орали утром, но нечем промыть рану.

— Доктор, в лагере вам воду не уступят. Снова начнется драка...

— На сей раз драки не будет, — он снова выдавил зигзагообразную ухмылку; его голова вдруг показалась мне похожей на пустую хэллуиновскую тыкву с пилообразным оскалом. — Драки не будет, хе. Гриша приволок с какой-то дачи карабин и двустволку.

Несмотря на жару, по спине у меня пробежала волна холода.

— Вы будете стрелять... в людей?

— Надеюсь, они откроют огонь первыми, — сухо ответил врач.