"Последний бой Василия Сталина" - читать интересную книгу автора (М. Алексашин)

Глава 9 О честных «писателях» и не только…

Могилы за себя не постоят.

Вот и подходит к концу книга. Когда я начал ее писать, мне хотелось расставить все точки над «i» по вопросам, касающимся жизни и деятельности Василия Иосифовича Сталина, человека безусловно яркого, смелого, бескомпромиссного. Но, собирая материал, пришлось окунуться не только в воспоминания очевидцев, но и в грязь осквернителей памяти людской. Причем, зачастую не вскрывая явных мотивов для ненависти Василия, изобличители «культа личности И.В. Сталина» просто изливают злость на сына Иосифа Виссарионовича. О том, как рождаются многие достаточно гнусные книжонки, фильмы, статьи, по которым после основная масса читателей судит о жертвах этих «произведений», расскажет следующая глава. Доброе имя Василия стало мишенью для острых стрел многих «творцов». В качестве мишени имя сына вождя было выбрано неслучайно, хотя причины для морального избиения уже мертвого человека были разные. Одни это делали из честолюбия, кому—то имя сына «отца народов» помогло защитить диссертацию, иные просто мстили Василию за то, что тот был не всегда справедлив с ними, а некоторые «исследователи» просто не смогли поверить, что Василий был боевым летчиком. Поэтому и скрипели перья, работала фантазия, раздувая мелкие огрехи и промашки до невообразимых размеров.

«О сыне Сталина писали массу гадостей, не соответствующих действительности. Гадость эта заказная. В свое время в „Огоньке“, главным редактором которого был Коротич, некая Уварова написала статью о Василии. Это была отвратительная ложь. Эта Уварова представляется учителем немецкого языка Василия (хотя вообще не работала в этой школе) и пишет, как Василий на уроках издевался над ней и над другими учениками. Сводит его в один класс с Тимуром Фрунзе (а учились они в разных классах: в 8–м и 9–м), противопоставляя хорошего Тимура плохому Василию. Пишет, как Василий весь в импортном ходил. Да если бы у него пуговица была иностранная, его бы отец в окно выкинул. В доме не терпелось ничего иностранного. Я насчитал в той статье 27 абзацев лжи и гадостей.

Ребята, учившиеся с Василием в классе, были страшно возмущены этим, советовались со мной: мы напишем Коротичу, что там все неправда. Но я им сказал, что Коротич, будучи редактором, сознательно допустил эту ложь, а возможно, и заказал статью. Поскольку опровержение одноклассников нигде не брали, они решили подать в суд. Заводилой был Вася Алешин. Но в суде сказали: «А у вас заверенная доверенность от пострадавшего есть? Ах, он умер 30 лет назад?! Тем более, заявление мы у вас не возьмем». Решили ребята сами пойти к этой Уваровой, но побоялись, что не сдержатся и попросту ее обматерят. Поэтому послали к этой даме военрука школы, который и до войны, и после войны работал там. Придя к Уваровой, он сказал:

— Что же вы пишете, что были учительницей?! Вы же не работали у нас!

— А я туда заходила, может быть!

— Но ведь в статье нет ни слова правды!

— Ничего, я еще книгу выпущу.

— Как книгу?! Снова будет клевета!

— Ну и что? Теперь на это клюнут.

И выпустила не менее гнусную книжонку»

(Сергеев А. О друге незабвенном. К 85–летию со дня рождения В.И.Сталина. // Завтра. — 21 марта 2006 г. — № 12 (644).).

Вот такие вот коротичи с «огоньками» демократии и гласности в своей комсомольской груди и испепелили дотла страну, которая их поставила на ноги, прокормила, выучила на свою несчастную голову. Одним словом, цитируя Олега Смыслова — так рождаются легенды.

К моменту выхода статьи Уваровой была еще жива дочь Василия — Надежда Васильевна Сталина. Касаясь публикации в прессе о ее отце, и прежде всего в журнале «Огонек», она сказала: «Дозвониться до Коротича как главного редактора невозможно. Но если бы удалось, я ему задала бы вот эти риторические вопросы:

1. В каком году пришла в школу на работу Уварова? Из публикации следует, что в 1938 или 1939 году.

В мае 1938 года отца в школе уже не было, а в сентябре он был в училище.

2. С каких пор отец был коренастым мальчиком?

Он был щуплого телосложения. Странно, что она называет его так. В 1938 году он был семнадцатилетним юношей, как и Уварова девятнадцатилетней девушкой.

3. Как понять вот эти утверждения, что у отца были надменные очертания губ, хмурые, сдвинутые к переносице брови, взгляд тусклый, нижние веки приподняты?

У отца до конца его дней губы были по—детски припухлыми. Брови никогда не сходились к переносице, а что касается выражения глаз, то они были очень живыми, задорными, немного со смешинкой.

4. Как можно так спутать цвет глаз и волос?

Глаза были не зеленоватые, а по—настоящему карие, а волосы рыжеватые, медно—красные.

5. Можно ли спутать округлый подбородок с совершенно противоположным, а открытый высокий лоб со срезанным?» (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990. С. 114).

Одним словом, Коротич за напечатанную в своем «прожекторе перестройки» статью ответственности брать не собирался. О том, что Уварова за свои слова не отвечает, он, конечно же, тоже не знал. Вот вам и производственные издержки. Но демократия требует жертв и не то еще стерпит.

Да что там Уварова — сам лауреат Нобелевской премии А. Солженицын, будучи стукачом ГУЛАГа, — книга о котором звучит как оправдания своей подлости по отношению к тем, кого «заложил», — бросил клич, нашедший благодатную почву среди демократов, которые и Сталина—то не помнили, но СССР уже ненавидели всей душой: «А я считал: пусть пожнет Сталин посев своей секретности. Он тайно жил — теперь каждый имеет право писать о нем все по своему представлению» («Человеки оттепели»: А. Солженицын, он же Ветров, стукач Особлага. — http://www.stalin.su/book.php?action =headeramp;id=26amp;bid=1).

И понеслось! Писали о Иосифе Виссарионовиче по своему представлению все кому не лень. Но как ни старались опорочить имя человека, после которого, кроме библиотеки в десять тысяч томов и рваных ботинок, ничего из имущества не осталось, особо собак не навешаешь. Вот и обратили свой взор литературные шавки на сына, а уж у того — природного организатора с размахом — дел наворочено. Если, например, сказать, что Сталин—отец дачку на 55 гектаров оторвал — никто не поверит, а если на сына его эту дачку повесить, то, глядишь, и прокатит! Никого там не было, никто из читателей ее не видел наверняка, поэтому поверят, куда денутся.

Следуя подобной логике, на Василия Сталина отписали столько грехов, что Страшный суд легким упреком кажется. Это вам не светоч демократии — Солженицын, который по ныне имеющимся данным не так уж и свят. Современные СМИ, сделавшие из семейства Сталиных пугало для интеллигенции, своих пророков Солженицыных возвели в ранг светил современного мира. Но как ни приращивает литературное «светило» себе крылья — они не держатся. Так кто же на самом деле Солженицын: идейный борец за права человека или мелкий мститель с меркантильными интересами?

Один из исследователей сталинской эпохи, Лев Балаян дает следующую оценку господину Солженицыну и его литературным «произведениям»:

«Ковыряясь в своей мужицкой родословной, фаворит Хрущева Солженицын в книге „Бодался теленок с дубом“ пишет: „Были Солженицыны обыкновенные ставропольские крестьяне: в Ставрополье (а родился он уже после Октябрьской революции, в декабре 1918 г., в Кисловодске) до революции несколько пар быков и лошадей, десяток коров да двести овец никак не считалось богатством“ (считалось, Исаич, еще как считалось. — Авт.).

О предках со стороны матери Солженицына имеются такие сведения: «Захар Щербак (его дед по материнской линии. — Авт.) был зажиточным хуторянином. После революции его бывшие батраки безвозмездно кормили его еще двенадцать лет (какие щедрые голодающие крестьяне—батраки бывшему богачу последний кусок отдали, за какие заслуги интересно? — Авт.), покуда он не был арестован в годы коллективизации (те же благодарные бедняки его и раскулачивали, видимо. — Авт.).

И имея такое темное социальное происхождение, юный отрок Солженицын не только не был репрессирован при И.В. Сталине как «кулацкий отпрыск», но и благополучно окончил школу, затем беспрепятственно — физико—математический факультет Ростовского университета, а с четвертого курса одновременно начал учиться заочно в Московском институте философии и литературы, который, впрочем, не смог окончить по причине начавшейся Великой Отечественной войны. С октября 1941 года он служит ездовым в Сталинградском округе, находившемся тогда в глубоком тылу. Потом — училище, а с мая 1943 года служба в АИР — артиллерийской инструментальной разведке.

Петр Паламарчук, биограф Солженицына, возможно, с подачи самого Исаича, решил, что его герой должен врезаться в память грядущих поколений как командир артиллерийской батареи, но это не так, потому что служба в АИР представляет собой всего лишь «кабинетный шпионаж» и требует лишь умения четко работать с акустическими устройствами.

Далее биограф сообщает нам, что в феврале 1945 года, то есть всего за три месяца до окончания Великой Отечественной войны, капитан Солженицын был арестован из—за отслеженной в переписке критики И.В. Сталина и осужден на восемь лет, из которых полгода провел на следствии и пересылках, почти год — в лагере на Калужской заставе в Москве, около четырех — в тюремном НИИ, и два с половиной года — на общих работах в Казахстанском Особлаге.

Зададимся вопросом: «находясь в частях „особой секретности“, мог ли Солженицын не знать, что вся его (и не только его) переписка подвергается перлюстрации? Ясно, что не знать он этого не мог. А мог ли он критиковать И.В. Сталина в переписке, или это тоже ложь? Не посмел бы. Да и за что критиковать—то? Ведь это был не напряженный и безысходный июнь 1941–го, а февраль победоносного 1945–го. Да и не враг Исаич самому себе, чтобы вот так, не за здорово живешь, класть свою „бесценную“ голову на плаху. Просто он сознательно допустил некоторые политические фривольности в переписке в надежде, что его откомандируют в глубокий тыл, ну, к примеру, охранять какой—нибудь мостик на Волге или на Дону, где он сможет предаться умозрительным экзерцициям. Не более.

Но не тут—то было. Не рассчитал Акела, промахнулся и «загремел». В лагере Солженицын стал заниматься доносительством, не бедствовал и получил оперативную кликуху «Ветров». В «Военно—историческом журнале» № 12 за 1990 год опубликован чрезвычайно любопытный документ, который позволяет нам оценить по достоинству якобы «живущего не по лжи» Солженицына.

Сов. секретно. Донесение: С/о «Ветров» от 20.01.1952.

В свое время мне удалось, по вашему заданию, сблизиться с Иваном Мегелем. Сегодня утром Мегель, встретив меня у пошивочной мастерской, полузагадочно сказал: кто был ничем, тот станет всем!». Из дальнейшего разговора с Мегелем выяснилось, что 22 января з/к Малкуш, Ковлюченко и Романович собираются поднять восстание. Для этого они уже сколотили надежную группу, в основном, из своих — бандеровцев, припрятали ножи, металлические трубки и доски. Мегель рассказал, что сподвижники Романовича и Малкуша из второго, восьмого и десятого бараков должны разбиться на четыре группы и начать одновременно. Первая группа будет освобождать «своих».

Далее разговор дословно: «Она же займется и стукачами. Всех знаем! Их „кум“ для отвода глаз в штрафник затолкал. Одна группа берет штрафник и карцер, а вторая в это время давит службы и краснопогонников. Вот так—то!». Затем Мегель рассказал, что третья и четвертая группы должны блокировать проходную и ворота и отключить запасной электродвижок в зоне.

Ранее я уже сообщал, что бывший полковник польской армии Кензирский и военлет Тищенко сумели достать географическую карту Казахстана, расписание движения пассажирских самолетов и собирают деньги. Теперь я окончательно убежден в том, что они раньше знали о готовящемся восстании и, по—видимому, хотят использовать его для побега. Это предположение подтверждается и словами Мегеля: «А полячишко—то, вроде умнее всех хочет быть, ну, посмотрим!».

Еще раз напоминаю в отношении моей просьбы обезопасить меня от расправы уголовников, которые в последнее время донимают подозрительными расспросами.

Ветров.

Верно: 20.01.52. Нач. отдела режима и оперработы. Подпись».

Как выяснилось на судебном процессе оставшихся в живых «заговорщиков», на самом деле заключенные лагеря «Песчаный», что расположен под Карагандой, намеревались 22 января 1952 года обратиться к руководству лагеря с просьбой об улучшении режима содержания. Но из—за доноса Солженицына — «Ветрова» они были встречены автоматными очередями. Многие из них были убиты, выжившие получили по 25 лет заключения.

Автор публикации, сидевший в Особлаге с Солженицыным за измену Родине во время войны, переданный датчанами в руки Смерш и реабилитированный Хрущевым Л. Самутин, сообщает, что свидетель Иван Мегель был убит под шумок прицельным выстрелом в голову, так как представлял опасность для разоблачения секретного осведомителя лагерного руководства — Солженицына.

А «подарил» нам этого Исаича его «крестный папаша» — Никита Хрущев, усмотревший, надо отдать ему должное, в графомане Солженицыне не столько литературные, сколько именно сексотские данные, и был первым, кто дал «зеленую улицу» его рассказу, по недоразумению названному повестью — «Один день Ивана Денисовича».

В своих мемуарах Хрущев пишет: «Я горжусь, что в свое время поддержал одно из первых произведений Солженицына…. Биографии Солженицына я не помню. Мне докладывали раньше, что он долгое время сидел в лагерях. В упоминаемой повести он исходил из собственных наблюдений. Прочел я ее. Тяжелое она оставляет впечатление, волнующее, но правдивое. А главное, вызывает отвращение к тому, что творилось при Сталине…. Сталин был преступником, а преступников надо осудить хотя бы морально. Самый сильный суд — заклеймить их в художественном произведении. Почему же, наоборот, Солженицына сочли преступником?»

А, действительно, почему? Да потому, что графоман—антисоветчик Солженицын оказался редкой находкой для Запада, который поспешил в 1970 году незаслуженно присудить автору «Ивана Денисовича» и еще нескольких рассказов и одной статьи Нобелевскую премию в области литературы — факт беспрецедентный (наверное, сам Нобель перевернулся бы в гробу, узнай он об этом! — Авт.). Как пишет Александр Шабалов в книге «Одиннадцатый удар товарища Сталина», Солженицын Нобелевскую премию вымаливал, заявляя: «Мне эту премию надо, как ступень в позиции, в битве! И чем быстрее получу, тем тверже стану, тем крепче ударю!». И, действительно, имя Солженицына стало знаменем диссидентского движения в СССР, сыгравшего в свое время огромную негативную роль в деле ликвидации советского социалистического строя.

Центральное место среди его пасквильных «творений» занимает бездарнейший и сумбурнейший «Архипелаг ГУЛАГ».

Маршал А.М. Василевский дает такую оценку этому «произведению»: «Как в советской, так и в прогрессивной иностранной литературе давно и неопровержимо установилось мнение о Власове, как приспособленце, карьеристе и изменнике. Только предатель А. Солженицын, перешедший на службу к самым реакционным империалистическим силам, воспевает и восхваляет Власова, власовцев и других предателей Советской Родины в своем циничном антисоветском произведении „Архипелаг ГУЛАГ“. Таково мнение прославленного Маршала Советского Союза, одного из главных „архитекторов Великой Победы“…

История же центрального произведения в творческом наследии Солженицына «Архипелага ГУЛАГ» такова. Бывший редактор власовской газеты Л. А. Самутин, по просьбе Солженицына, прятал у себя рукопись книги «Архипелаг ГУЛАГ». Однажды к нему на квартиру явились сотрудники КГБ и изъяли этот манускрипт. За три недели до этого в органы госбезопасности была вызвана их общая знакомая Е. Воронянская, которая вскоре после этого повесилась. Самутин, сделав анализ всех обстоятельств ее гибели и своего ареста, приходит к однозначному выводу, что донес на них стукач Особлага «Ветров», он же Солженицын! Об этом Самутин повествует в книге «Не сотвори себе кумира», которая была опубликована в четырех номерах «Военно—исторического журнала» за 1990 год, № № 9 — 12. Разобравшись в том, что Солженицын нагло клевещет и извращает действительность, Самутин в конце жизни успел—таки разоблачить его.

14 февраля 1974 года все центральные советские газеты опубликовали следующее сообщение: «Указом Верховного Совета СССР за систематическое совершение действий, не совместимых с принадлежностью к гражданству СССР и наносящих ущерб СССР, лишен гражданства и 13 февраля 1974 года выдворен за пределы Советского Союза Солженицын А.И. Семья Солженицына сможет выехать к нему, как только сочтет необходимым».

Спустя неделю после высылки Солженицына «Литературная газета» опубликовала большую подборку писем «Конец литературного власовца», где один писатель высказывал такую мысль: «Если отдельный гражданин настойчиво противопоставляет себя обществу, в котором живет, то общество, исчерпав меры воздействия, вправе отвергнуть его».

Но отверженный дождался своего часа и вернулся в Россию, когда Запад, с его помощью успешно завершивший свое подлое дело по ликвидации детища Иосифа Виссарионовича Сталина — Советского Союза, потерял всякий интерес к одиозной персоне Солженицына.

Однако к этому времени престарелый графоман полностью исписался, и все, что ему оставалось делать при Ельцине — это время от времени брюзжать с видом «пророка» по Российскому телевидению со своим «обличающим» мафиозный ельцинский режим «особым мнением», которое уже никого не интересовало и абсолютно ничего уже не могло изменить.

Генетически поврежденные «Солженицыны» свою разрушительную роль сыграли, так и не осознав, что их просто использовали в роли козлов—провокаторов…» («Человеки оттепели»: А. Солженицын, он же Ветров, стукач Особлага. — http://www.stalin.su/book.php?action=headeramp;id=26amp;bid=1).

Вот такая вот «выдающаяся» биография «писателя», на слово которого равняются, как на знамя демократии. А ведь потуги этого графомана—клеветника входят в литературные хрестоматии современных школьных программ. И складывается у молодого, еще слабо соображающего подростка мнение об истории собственного государства, как о лагере за колючей проволокой. Забыта Великая Победа, освоение космоса, грандиозные стройки. Стираются понятия дружбы, взаимовыручки, сострадания, веры в светлое (ну не в грядущий мрак же верить!) будущее. Как и не было всего этого. Милая моя молодежь, поверьте, страна, в которой мне посчастливилось родиться, состояла в основном из прекрасных людей, и в ней, к великому счастью для ее народа, стукачам подобно Солженицыну места не было.

Моя страна — страна великих достижений. А сомневаться в этом величии заставляют «бойцы невидимого фронта» — эдакий информационный спецназ на территории нашей страны. Горбачевы и Ельцины стали самым удобным инструментом для развала нашей страны, причем настолько удобным, что их старания по уничтожению самосознания собственного народа были зафиксированы в сводках американских спецслужб, где отмечалось, что «в отличие от плана Трумэна по уничтожению СССР с помощью атомных бомб, победа в информационной войне позволила достичь тех же целей более эффективными способами. В поле наших (американских. — Авт.) геополитических интересов попала не выжженная атомом территория, а большой сырьевой придаток и огромнейший рынок для сбыта товаров американского производства. Это беспрецедентная победа!» Это выдержки из доклада начальника объединенных штабов американской армии президенту США Бушу—старшему. Очень точная оценка, только не указаны главные диверсанты этой войны на территории Советского Союза. Диверсанты, куда более могущественные, чем Исаич. Но если Солженицын так и не понял отведенной ему роли, то Борис Ельцин прекрасно сознавал свое место как в деле развала СССР, так и в делах по развалу России, который он попытался начать, развязав чеченскую войну. Хотя чеченская война и не была войной в классическом понимании этого события. Скорее, это был комплекс военных, политических и информационных мер на определенной, относительно небольшой территории, ведущих к дестабилизации целого государства. И что проявилось впервые и было ново для наших военных, ведущее место в современной войне играла информационная ее составляющая.

Кто—то задастся вопросом, какое отношение имеет чеченская война к Великой Отечественной и при чем здесь Борис Ельцин, если книга о Василии Сталине? А связь прямая. У Ельцина, как бы это ни казалось странным, и в наши дни есть много разделяющих его «демократические» взгляды людей. Как ни странно, его поддерживают и ветераны Великой Отечественной, среди которых оказался и друг Василия Сталина Степан Микоян. Именно на него так часто в своей книге о сыне Сталина ссылается «изобличитель» Василия Олег Смыслов. Летчик—ветеран с душевной болью и горечью вспоминает «ретроградные, антидемократические действия нашего теперешнего руководства. Краеугольные камни демократии — свобода информации, разделение властей, независимость суда и сменяемость власти — все это, без исключения, сейчас нарушается или ликвидируется. По конституции наша страна — федеральная, но если губернаторы фактически назначаются, а региональные парламенты могут быть распущены решением центральной власти, то это уже и не пахнет федерализмом….

То и дело отменяются и «исправляются» многие законы и правила, принятые в 90–х годах по примеру цивилизованных стран. Изменения в правилах выборов грозят превратить их в пустую формальность, что мы уже «проходили». Есть уже и «руководящая партия», и «ЦК» — аппарат президента.

Я уверен, что через какое—то время страна снова станет на правильный путь, но, увы, мне это увидеть уже не придется. Я только надеюсь, что мои внуки и правнуки будут со временем жить в цивилизованной демократической стране…» (Микоян С.А. Мы — дети войны. Воспоминания военного летчика—испытателя. — М.: Яуза, Эксмо, 2006. — С. 570).

Уверен, у Василия Сталина язык такое сказать не повернулся бы, а вот Степан Микоян, приятель Василия, над теплым еще телом великой страны (которая, будучи раненной демократическими реформами, все же выжила и, набрав силы, встает на ноги) решил, что кровопускание СССР пошло на пользу, и жалеет, что живет не в княжестве Московском, а в пока еще единой России. Но если наша многострадальная страна все же снова наступит на грабли демократии и «встанет на правильный путь», внуки Степана Микояна вряд ли смогут жить в «цивилизованной демократической стране». «Демократия» по западному образцу проявила свою крайнюю агрессивность и доказала, что с ней рядом могут уживаться только безликие сырьевые придатки, а никак уж не государства—партнеры.

Но раз уж Степан Анастасович припомнил светлые 90–е, придется и мне поделиться воспоминаниями рядового гражданина о «прекрасной» поре юности в стране, контролируемой криминальными группировками; в стране, где негодяй за день становился миллиардером, а целые слои населения — миллионы людей — становились нищими; где прилавки ломились от товаров, которые никто не мог купить; где за десять лет было уничтожено лучшее в мире образование; где банкир или адвокат, ничего кроме навоза не производящий, начал цениться больше, чем ученый, инженер или рабочий, которые производят основную массу материальных благ; где во имя интересов одной правящей семейки был раздут пожар чеченской войны. И Россия встала на край пропасти, зияющей угрозой полного развала России на более мелкие удельные княжества. Еще никогда страны «развитого капитализма и демократии» не были так близки к победе в своем очередном крестовом походе на восток.

Готовилась самая грандиозная победа в информационной войне запада против России. Технология расчленения, когда люди перестают себя отождествлять со своей страной, почти сработала, но тут подкачал основной гарант конституции, и вся затея пошла побоку. Но технология осталась. В основных чертах она выглядит следующим образом.

Для того чтобы расчленить государство, сначала следует расчленить его общество. Сделать это можно несколькими способами: по религиозному признаку, по этническому, по территориальному. Эффективнее всего скомбинировать все три составляющие в одно целое и бить мощными пропагандистскими акциями по самым слабым звеньям государства, пока не начнется раскол. А затем, проанализировав причины раскола, выявить основные его причины и продолжать информационные атаки, направленные на осложнение ситуации. Недовольство масс следует направлять с помощью СМИ, четко указывая цели. Подобные меры должны привести к развязыванию гражданской войны. Чтобы не допустить локализации гражданского (этнического, религиозного, социального) конфликта, следует создать сразу по возможности несколько очагов недовольства. Затем, либо управляя самопровозгласившими новыми правителями самостоятельных территориальных единиц (как в Югославии), либо «вводом оккупационных войск для поддержания мира в регионе» (как в Ираке), взять под контроль пораженные в информационной войне территории. Такая участь ждала в 90–х и Россию, но хозяева Ельцина просчитались, делая ставку на старика—пропойцу, которому народ не верил, а соответственно, не питал особого доверия и к СМИ, якобы независимым, но полностью дующим в ельцинскую дуду. Поэтому чеченскую информационную войну Россия не просто выиграла, но сумела обратить против уже не «борцов за независимость» маленькой, но гордой республики, а «бандформирований», «элементов международного терроризма» собственно сами западные СМИ. Они—то язык и прикусили.

Для того чтобы вести войны гражданские (а чеченская война началась как раз как классическая гражданская), для начала нужно сделать так, чтобы люди, проживающие в одной стране, забыли свое прошлое, а еще лучше воспринимали его в искаженном виде. Это позволит людей с различными взглядами заставить поскорее встать по разные стороны баррикады. А баррикады надо создать. Этим и занялись СМИ. Сначала была создана национал—шовинистская баррикада, затем к ней прирастили политическую надстройку, а на вершину была загнана лихорадящая экономика. Детонатором этой войны стала внутренняя политика двойных стандартов. Ельцин объявил народу о небольшой победоносной войне, которая поможет сплотить (как гражданская война вообще может кого—то сплотить) народ. В то же время тот же Ельцин тайно встал на сторону врага. А как иначе назвать поведение Президента России, который в переломные моменты, когда наши военные, несмотря на заранее неподготовленную операцию, все же начинали добиваться успехов в войне, останавливал военные действия в Чечне и давал уйти боевикам? Как назвать его поведение, если он точно знал даже о количестве снайперов—наемников, действующих с чеченской стороны, но кроме прессы, ни с кем не делился этой информацией? Да и откуда он, человек невоенный, владел ею? Кем же остается считать бывшего Президента и премьер—министра, кроме как предателями, если во всех открытых информационных источниках в то время звучала жесткая критика российский военных, проливающих за этих светил демократии кровь, и жалобные вопли в адрес несчастных чеченцев? Неужели Ельцин не знал, что превращенный в руины город Грозный, на штурм которого было потрачено несколько лет, был городом русским? Более семидесяти процентов проживавших в нем жителей, были русские. Наверняка знал и уничтожал свой народ руками соотечественников. Но этот план был придуман не им, точнее не им одним, а вместе с другим бывшим офицером советской армии, страдающим манией величия, Джохаром Дудаевым. Впрочем, даже и не этими «наполеонами». Если учитывать, что чеченская война за светлое будущее демократии финансировалась чуть ли не открыто США, то можно считать всю политическую верхушку тогдашней России лишь пешками в руках американского политического гегемона.

Недавно по каналу REN—TV был показан фильм «Чеченский капкан», в котором подробно было рассказано о тех событиях и четко названы виновники «торжества». Но в России как—то быстро все было замято, зато этот фильм, как наглядное пособие по «работе с неверными», был размещен на нескольких турецких, пакистанских и… израильских сайтах. Вместо того чтобы крутить «Чеченский капкан» по всем каналам, хотя бы в виде извинения перед родственниками погибших в Чечне наших парней, его упрятали на полку. А ведь это мощнейшее информационное оружие против врагов нашего государства.

Радует одно — сейчас хоть начали осознавать цену поражений в информационной войне. В данный момент в России разрабатывается доктрина информационного противодействия и защита от информационных провокаций и вирусов. А ведь ими были поражены многие уважаемые и значимые для государства люди, чья моральная подготовка оказалась слаба и бессильна против нового оружия. Так элита общества стала сама носителем мыслей, поражающих сознание всего общества. К сожалению, в их число попали и ветераны Великой Отечественной. Но не все, а в основном те, кто коим—то образом был причастен к советскому руководству. Заслуженный летчик—испытатель Степан Анастасович Микоян как раз и пал жертвой нового вида оружия.

Зараза псевдосвободы поразило и его. Но лекарство от этого недуга есть, и очень эффективное. Достаточно заставить человека взглянуть на окружающую обстановку глазами противника (как ни парадоксально, у демократии по—российски врагом является собственный народ, не понимающий всех ее «благ»), и очень многое в перевернутом сознании человека может встать на свои места.

Например, в своей книге «Мы — дети войны» (стр. 568) Степан Анастасович Микоян пытается убедить читателя в следующем: «…Вопреки мнению, к сожалению, очень многих я считаю, что Борис Николаевич Ельцин был спасителем новой России. Домыслы о том, что он „развалил“ Советских Союз, возникали и возникают от незнания обстоятельств. Громадная, централизованная держава, управлявшаяся из одного центра, не могла существовать долго, она шла к неминуемому распаду…

Беловежский «сговор» на самом деле был цивилизованным, мирным «разводом», оформившим уже начавшийся распад…

Б.Н. Ельцин еще дважды спасал Россию. В 1993 году, приняв решительные меры против мятежного парламента, и в 1996 году, победив на президентских выборах.

Если бы в 1993 президент страны проявил слабость и не применил бы силу для предотвращения вооруженных столкновений в столице, вот тогда бы я его перестал уважать. Он не выполнил бы своей роли хранителя государства.

И еще я благодарен ему за то, что он защитил свободу СМИ (и они отплатили ему благодарностью, превращая моих сверстников—солдат в толпу вооруженных негодяев перед всем миром. Действительно, спасибо товарищу Ельцину, что позволил унизить защитника Отечества — русского солдата. — Авт.), ни разу не одернул и не наказал кого—либо в этой сфере, хотя на него там выливалось много грязи (что—то я не помню моментов поливания грязью Ельцина, кроме той грязи, в которую он сам вляпался, упав пьяным с гамбургского моста. — Авт.)

Я сожалею, что большинство наших сограждан не понимают, что теперешняя жизнь, в корне отличающаяся от жизни при советской власти, улучшение экономического состояния — все это результат деятельности прежде всего трех человек — Ельцина, Гайдара и Чубайса в 90–х годах» (Жаль только Павлова, благодаря которому целая страна обнищала за один день, не помянул Степан Анастасович. Кстати, об экономическом состоянии при советской власти, которую так ругает, С.А. Микоян знает скорее понаслышке, так как большую часть жизни обслуживался в спецмагазинах. — Авт.).

Я бы очень хотел предложить уважаемому Степану Анастасовичу просмотреть вышеупомянутый мною фильм «Чеченский капкан» в Совете солдатских матерей. И попробовать повторить эти слова из своей книги, глядя в лица женщин, потерявших в Чечне по вине Ельцина своих сыновей. Рассказать поподробнее им про «хранителя государства», который, видимо ради его сохранения, отправлял необстрелянных юнцов в качестве живых мишеней в Чечню. Пусть заодно просветит, почему на расстрел парламента хватило «силы», а на то, чтобы за две неделе навести порядок в одной из столиц республик, — нет. Да и самим матерям напомнит не 1991 год, когда Горбачев довел вверенное ему государство до ручки, а их счастливую юность, когда полки магазинов были полны, люди бесплатно получали квартиры, ездили каждое лето в отпуска на моря, бесплатно получали лучшее в мире образование и растили таких же счастливых детей, которых так безжалостно у них отобрали. Пусть попробует убедить этих несчастных женщин в том, как было плохо в семидесятых. Пусть попробует доказать, что сейчас в полунищей стране на мизерную пенсию с осознанием того, что мертвы их сыновья, защищавшие не Родину, а как оказалось, меркантильные интересы клики Ельциных, им живется лучше, чем при Советской власти.

Думаю, что язык не повернется. Не подумайте только, что у меня какое—то предвзятое отношение к С.А. Микояну. Напротив, изучая биографию Василия Сталина, интересовался в первую очередь первоисточниками в виде воспоминаний друзей Василия. А Степану Микояну, своему другу, Василий открыл дорогу в небо. Однако, при всех заслугах Степана Анастасовича, позволю не согласиться как с оценкой недавнего прошлого, связанного с именем Ельцина, так и со многими его суждениями относительно Василия Сталина.

В одной из предыдущих книг «Я дрался на истребителе» в интервью, данном Артему Драбкину на страницах 123–127, Степан Анастасович очень почтительно отзывается о Василии Сталине. Называет его хорошим организатором, сумевшим сформировать отличный полк. Единственное замечание заключается в том, что, по мнению С.А. Микояна, Василий мало летал. То есть подход объективный. Все изложенные в интервью факты из жизни Василия находят подтверждения в других источниках с небольшим уточнением, о котором я писал: к моменту, когда Василий начал летать на боевые задания, Степана Микояна в полку уже не было, поэтому о боевой работе Василия Сталина по его фразе «летал мало» судить не стоит.

Однако спустя полгода свет увидела книга мемуаров Степана Анастасовича «Мы — дети войны», в которой автор те же самые эпизоды (стр. 93–117) описывает с комментариями, судя по которым Василий был… выскочкой, грубияном и хамом. А некоторые подробности просто не стыкуются. Например, в одной книге Степан Микоян описывает неприязнь своего брата Володи Микояна к Василию. В другой — как Василий переживал гибель Володи, которого любил как родного брата и даже велел написать на бортах самолетов своего полка девиз «За Володю!».

Правда, следуя тексту мемуаров Микояна, понимаешь, что многие его воспоминания — это работа тех же информационных вирусов, которые действуют избирательно: негатив раздувают и выпячивают, позитив — замалчивают и умаляют. А причина все та же. У тирана и деспота Иосифа Виссарионовича Сталина не может быть благородных сыновей. Далее приводятся размышления «очевидца»: «Несомненно, что громадные потери нашей страны в людях, материальных ценностях и территории в 1941 году, фактически разгром, лежат лично на совести Сталина (учитывая и предвоенные репрессии против командного состава нашей армии)» («Мы — дети войны», стр. 139).

Я как человек, изучающий историю родной страны, готов заявить, что все вышеизложенное — популистская болтовня, которая давно опровергнута фактами, цифрами, документами. Просто она удобна для демонизации Сталина. Но вот уважаемый Степан Анастасович не понимает, что, поливая Сталина грязью клеветы, на самом деле он наносит удар по самому факту нашей победы. Мы ведь в 1941 году не только отступали. Были и победы, пусть немного — мы не умели еще воевать по—новому, — но ведь были же! Например, танковый контрудар под Ельней. Или танковые бои под Мценском, где бригада Катукова стала гвардейской. Напомню те события: в боях под Мценском Катуков разгромил танковую дивизию, рвавшуюся к Туле. Тогда за пару дней было сожжено 42 немецких танка Pz—IV (основной средний танк Панцерваффе, хотя сами немцы считали его тяжелым) при собственных потерях в 6 советских танков, причем четыре подбитых «тридцатьчетверки» через несколько дней были отремонтированы и встали в строй. А ведь приказ Катукову исходил лично от И.В. Сталина!

Хорошо, если человек думающий, прочтя обе книги, сообразит, что является словами самого Микояна, а что — голосом западной пропаганды, перед которой заслуженный генерал просто благоговеет. Но ведь большинство сейчас историю учат не по книгам, а по фильмам. Видимо, прав был Ленин, когда заявил, что главным искусством для нас является кино. Но не учел вождь мирового пролетариата, что кино станет еще и главным элементом воспитания личности, основным элементом пропаганды и самым эффективным оружием информационной войны. И уж никак не думал, что русское информационное оружие будет работать в интересах потенциального противника.

В голливудских военных лентах зрителю всегда подается сильнейший воспитательный посыл глубокого патриотического содержания. Взять, к примеру, фильмы «Спасти рядового Райана» или «Патриот». В качестве апофеоза сложных хитросплетений всегда подводится один итог — добро, справедливость, которые несет герой—одиночка: солдат, полицейский, простой человек на фоне всеобщего зла и, казалось бы, безысходности. Он побеждает, потому что он достойный гражданин, патриот Америки.

А чему учит наше военное кино? Ведь до сих пор не сформирован современный образ защитника Отечества, низок престиж военной службы, нет положительного образа героя нашего времени. Между тем мировой опыт показывает, что даже один фильм на этом поприще может принести неоценимую пользу. Когда в США начал резко падать конкурс в учебные заведения по подготовке пилотов, Пентагон перечислил одной из киностудий миллионы долларов. В результате появились фильм о летчиках палубной авиации «Топ Ган» с Томом Крузом в главной роли, несколько документальных лент на ту же тему — и от желающих стать авиаторами вскоре не было отбоя. В выигрыше оказались не только ВВС, но и государство.

Наверное, нечто подобное можно было бы делать и в России. Ведь воспитание патриотов Отечества прежде всего должно быть выгодно государству. То, что кинематограф является мощнейшим оружием идеологического воздействия на умы и сознание людей, считается неоспоримым фактом. Главная задача состоит в том, как эту силу правильно использовать. Как ею пользуются наши недруги, мы знаем. Отечественные кинематографисты в деле разложения морально—нравственных христианских норм стараются им не уступать, руководствуясь, прежде всего, лишь личной материальной выгодой. С этой целью используются современные маркетинговые технологии и приемы заманивания людей на сеанс, которые отрабатываются на рекламных клипах, показом низменных инстинктов человеческой натуры на экране: секс, удовольствие, наслаждение. Порой они стараются действовать более изощренно и тонко, профанируя саму ту или иную историческую тему, либо показывая на экране частичную правду. А полуправда хуже откровенной лжи. Потому что ложь распознаваема, а полуправда — нет.

Просмотр наших фильмов по военной тематике последних лет показывает происходящий в стране процесс перекраивания истории, гиперболизацию отдельных редких случаев из жизни людей и преподнесение их в качестве обыденных фактов поведения граждан того или иного исторического периода. Поиск негативного частного и преобразование его в общее. Стоит лишь вглядеться в экран телевизора. Одна из излюбленных здесь мишеней — армия. В России она всегда была не только важнейшим государственным институтом, но и зеркалом происходящих в стране процессов, жила одной судьбой с народом. Поэтому шельмование прошлого может серьезно пошатнуть устои настоящего, размыть в сознании граждан свою идентификацию с народом, с Россией. Теперь правду стало немодно показывать, идет интенсивный поиск компромата в историческом прошлом и «вбрасывание» его на потребу зрителя.

Кто бы и как ни ругал советское время, но руководство той страны делало все, чтобы воспитать законопослушных граждан Отечества, патриотов государства. Можно всегда возразить, что им это было удобно. Пусть горсть этих людей жила при коммунизме, но проведение такой мудрой политики давало хорошие результаты. Неслучайно почти все читатели православных сайтов подтверждают, что во времена афганской войны они и их сверстники писали рапорта, чтобы их отправили в Афганистан. Так были воспитаны люди! И в этом заслуга правящего в то время режима. Разве мог бы двадцать лет назад Союз кинематографистов допустить выход на экраны фильмов, подобных «Курсантам» или «9 роте»? Разве осталось бы безучастным Министерство обороны СССР с его всемогущим партийно—политическим аппаратом? Исключено! Там бы задали вполне резонный вопрос: «А что несет ваш фильм народу?». Владимир Азаров брал интервью у Виталия Попкова. Генерал рассказывал, что после просмотра фильма «В бой идут „одни старики“ министр культуры Украины наложил на него „вето“. „Такого на войне не могло быть“, — заявил он. „А вы были на войне?“ — спросил его Виталий Иванович. „Нет, не был, но это не имеет значения. Я знаю, что так быть не могло. Они там все поют, танцуют и влюбляются. А кто же тогда Родину защищал?“. Образец чиновничьей глупости налицо. „Но переубедить его никому не удалось, — вспоминал мой собеседник. — Леонид Быков был расстроен до слез. Но мы рук не опустили и дали решительный бой чиновничеству, как в войну, ходили по инстанциям, доказывали, что это нужная и хорошая картина. Нам удалось добиться повторной демонстрации, на которую пригласили Павла Степановича Кутахова, в ту пору главкома ВВС. После просмотра этого фильма Кутахов оглядел собравшихся в зале и, с присущей военному человеку прямотой, задал вопрос: «Ну, какой же дурак не выпускает этот фильм?“.

Поэтому основной задачей мастеров кино является показ реализма войны. Пусть тот или иной эпизод картины не будет точной копией какого—то конкретного боя или битвы. Это и не обязательно для художественного фильма, но художник должен показать своему зрителю, какой мог произойти бой, как он проходил вообще в то время. Для этой цели у него есть возможность поработать с историческим материалом. К тому же для этой цели существуют военные консультанты. В их отсутствии в одном из интервью о фильме «Штрафбат» кинорежиссер Николай Досталь честно признался: «Военных консультантов у нас практически не было потому, что, предвидя возможные к нам претензии, мы никого не хотели подставлять, решили всю ответственность взять на себя. Были технические консультанты — по костюмам, по эпохе. Но только не из тех, которых раньше назначало Министерство обороны, — докторов исторических наук, генералов и прочих важных особ. А с участниками войны Володарский встречался во время написания сценария. Только они его не консультировали, а просто рассказывали, а он записывал». Это и называется «профессиональный подход»? Эй, агитпроповцы XXI столетия, вы сами—то верите в то, что все снятое, написанное, рассказанное и показанное действительно происходило на самом деле? Может, хватит снимать и описывать масштабные события с точки зрения локальных конфликтов и современной пошлости и бесхарактерности. Ну, не было у Маринеско (капитан Маринин в фильме «Первый после Бога») никакой норвежской проститутки—любовницы, не стреляют артиллеристы из 82–мм миномета, как в фильме «Курсанты». Не было, впрочем, в подавляющем большинстве ни воров—интендантов, ни забулдыг—командиров. И нависает над всей современной «правдой о войне» свинцовой тучей вопрос: как могли воры, пьяницы и морально разложившиеся типы победить такого сильного врага? Фашисты покорили всю цивилизованную Европу! Понимаете — всю!

Мне могут возразить оппоненты, что те или иные случаи, показанные в современных военных кинолентах, были. Да, конечно, могли происходить! Но разве можно выносить на большой экран эпизодические, явно негативного содержания события, случавшиеся крайне редко в жизни прежде единого, духовно и нравственно здорового общества. Конечно, нет! Не следует забывать, что эти фильмы рассчитаны не на подпольно—декадентское домашнее видео, а на огромную аудиторию под названием русский народ. Кстати, по этим фильмам судят о нас и на Западе. Красивыми же «вояками» предстают перед иностранцами наши деды—победители!

Но стоит появиться хоть какому—то произведению, поднимающему дух патриотичности, заставляющему гордиться погибшим за нас солдатам, как обязательно найдется подлец, который все, что свято русскому человеку, облает, охает и изгадит. Ну, не нравится западноевропейцам, израильтянам, американцам видеть в нас тех, кто мы есть на самом деле — победителей Великой Отечественной войне, очистивших ценой целых поколений, уничтоженных на этой войне, не только свою Родину, но и пол—Европы от фашистской скверны. Поэтому всех, кто сомневается в героизме наших солдат, я лично считаю фашистами, геббельсовцами.

А еще более странно читать фашистские статьи в еврейских изданиях. Неужели память о холокосте столь коротка, что забыты Освенцим, Аушвиц, Майданек? Если нет, то стоило бы задуматься израильскому правительству о публикуемых в журнале «Лехаим» материалах. Привожу пример фашистской пропаганды, скрытой под критикой прекрасного российского фильма «Звезда». Причем касается эта клевета и героя нашей книги Василия Сталина, а также его встречи с автором повести «Звезда» Эммануилом Генриховичем Казакевичем:

«— Командующий ждет вас, Эммануил Генрихович.

В дверях радушно улыбался невысокий генерал с веснушками и орденскими планками

— Чрезвычайно рад. Спасибо, что выкроили время. Простите, ежели оторвал от творческой деятельности. Позвольте представиться: генерал Василий Сталин.

Тревога не отступила. Правда, напряжение ослабело. Сынок генералиссимуса слыл самодуром, но не извергом. Боевой летчик, он открывал парады, ведя эскадрилью над Красной площадью, где первого мая (но ни в коем разе не седьмого ноября) папаша рукой норовил изобразить нечто приветственное…

На полу гигантского генеральского кабинета разложены топографические карты. Прищурившись, разведчик Казакевич смекнул: Берлинская операция.

Василий Сталин пламенно восхищался «Весной на Одере». Вот только жаль, действия авиации отражены недостаточно:

— Понимаю, понимаю, у художника свои воззрения. Они святы.

«Бедолага, — подумал художник. — Ночью вместо сна листал роман. На кой ляд, спрашивается?»

Численность лампас росла. Но они ограничивались функцией античного хора, никто не смел солировать. Роман торопливо полистал лишь командующий ВВС Московского военного округа В.И. Сталин. И не по своему почину.

— Папа звонил. Наказал лично поблагодарить.

Казакевич облегченно вздохнул и подмигнул так и не пришедшему в себя Кожевникову. Комедию явно задумал папаня, поручив главную роль сыночку, не шибко соображавшему, что от него требуется. К чему вся эта колгота вокруг начинающего сочинителя? Но папаня всегда норовил смотреть вперед. И что же он там углядел? На кой шут приручать биробиджанского автора, имея в своем распоряжении целый полк — Союз писателей? Понять трудно. Как и вообще трудно понять любое сочетание запредельного самодурства с холодным расчетом. И все же, не понимая до конца, чувствуешь: мурашки по коже…» (Кардин В. Весна на Одере и осень на Москве—реке. // Лехаим. — Июнь 2004 г. — № 6 (146)).

А расчет был простой и понятен всем, кто читал «Звезду». Прекрасное произведение с патриотической окраской. Запредельным самодурством в основном несет от автора статьи, которому Казакевич не нравится только потому, что он не пишет в стиле Бабеля, воспевшего грязный мир воровства и уличных законов, который действовал в еврейской Одессе тридцатых. Ни пафоса, ни патриотизма, зато все такое грязненько—родное, чего нет в светлой и прекрасной «Звезде». Это тоже правда, только правда другая — правда народа—освободителя, правда народа—победителя, в среде которого нет места Семенам и их воровским компаниям. Поэтому и Василий Сталин предпочитал произведениям Бабеля произведения Казакевича, в которых хоть и были «недостаточно отражены действия авиации», зато в них воспевался героизм таких же, как и сам Василий, бойцов, солдат—разведчиков. Плохую книгу перед такой ответственной операцией всю ночь взахлеб читать не будешь, какую бы «комедию папа ни задумывал». А вообще представьте ситуацию: на носу Берлинская операция, решается судьба войны, и тут Верховный, чтобы как—то поразвлечь сыночка—полковника, командира дивизии, нацеленной на Берлин, советует на ночь чтиво, видимо, чтобы поднять боевой дух. А то у обоих дел больше нет! Думаю, все произошло иначе. Василию позвонил отец, видимо, ознакомившись со «Звездой», и просил поблагодарить Казакевича, приехавшего корреспондентом на фронт и попавшего к Василию в штаб. Сам Василий читал «Весну на Одере» Казакевича и, кроме благодарности отца, высказал свое восхищение автору. И не было никаких размышлений «на кой ляд Вася всю ночь роман листал?» Это излишне бурная фантазия Кардина дорисовала картину в видимо привычных для него грязно—серых тонах: «У „Звезды“ вполне земное происхождение, пусть повесть и не лишена романтических настроений. Рождена она взрыхленной землей переднего края, по какой полз ее автор — близоруко щурившийся лысеющий разведчик с мощным лбом ученого, но без малейшей склонности к наукам.

Его ждал пресловутый «квартирный вопрос», доводивший до отчаяния или запоя (расхожая форма отчаяния) доблестных покорителей городов и уцелевших замков, полагавших, будто «правое дело» не исчерпывается водружением флага над рейхстагом. Однако бывший их собрат, тоже веривший в справедливость не только освобождения от немецких оккупантов определенных территорий, но оккупации их советскими частями, не надеялся внести ясность в хмельные головы. Желая утешить тех, кто годился ему в отцы, он сочинил дивную сказку о лейтенанте Травкине и его бойцах—разведчиках, отправившихся выполнять задание такого же, быть может, начальника, как и сам очкарик—сказочник.

Ему достало отваги, такта и дара, чтобы написать романтическую трагедию, повествующую об одной из довольно обычных гибельных фронтовых затей — глубокой разведке ничтожными силами при слабоватой технической оснастке…

Человеческая жизнь «от Москвы до самых до окраин» не стоила и гроша ломаного. Подобно разглагольствованиям о «справедливой войне», окончательно обесцененным сговором Сталина с Гитлером.

Само деление войн на «справедливые» (скажем, Чечня), то есть оправдывающие кровопролитие, и несправедливые далеко не столь абсолютно, как нам привыкли внушать. Поэтизация «справедливых» (повесть «Звезда», рождающая искренний порыв, не исключение) не бесспорна…»

(Кардин В. Весна на Одере и осень на Москве—реке. // Лехаим. — Июнь 2004 г. — № 6 (146)).

Позволю себе прервать зарвавшуюся фашистскую сволочь. По «Звезде» снят фильм, а по лехаимовским (или ле—хамовским?) опусам фильмов, слава Богу, пока не снимают! Эй, товарищи, кто—то слышал о произведениях гениального В. Кардина? Нет? То—то же! Конечно, интересно было бы выслушать мнение балабола Кардина по поводу повести «Звезда» до конца, но, боюсь, мы окончательно скатимся в сторону махровой геббельсовщины. Судя по фразам защитника справедливости в лехаимовских шароварах, с точки зрения банального фашизма война на тотальное уничтожение была не менее справедлива, чем война за выживание русского, белорусского, украинского, польского, словацкого, молдавского и — да—да, вашего же — еврейского народов.

Что ж, давайте предложим еще, слава Богу, живым ветеранам, представителям этих народов, поэтизировать простого немецкого работягу, оторванного от станка и одетого в черную форму с черепами (можно в коричневую, стальную или хаки). Думаю, солдаты Отечественной войны очень ярко опишут деяния «невольных служителей Рейха». От их рассказов до сих пор кровь в жилах закипает, а душа требует мщения, причем, как пишет умник Кардин, «рожденного искренним порывом». В том же искреннем порыве рождается желание оставить автора вышеописанных пасквилей наедине со всей лехаимовской подпиской за последние несколько лет в каком—нибудь тепленьком и укромненьком месте. Например, в газовой камерке Освенцима. Пущай наслаждается! Справедливости ради! Не знаю, кем по жизни является Кардин, но автора «Звезды» этот ханжа рисует следующим образом: «Открыл нам дверь высокий мужчина в сатиновой косоворотке. Перехватив его взгляд, брошенный на консьержку, я заподозрил: бабник. И не ошибся. Но развивать эту тему на целомудренных страницах „Лехаима“ не считаю возможным» (Кардин В. Весна на Одере и осень на Москве—реке. // Лехаим. — Июнь 2004 г. — № 6 (146)).

Целомудрию В.Кардина и его «ле—хамовскому» изданию можно только позавидовать. Мужичок, явно засидевшийся в «старых девах», как часто и бывает у этой достославной категории граждан, начинает выковыривать сплетни из собственного носа. Ну, почему, спрашивается, Казакевич — бабник? Потому, что написал «Звезду»? Взгляд не тот? «Ле—хамовский» «девственник» захлебывается собственной глупостью. А ведь газета «Лехаим» претендует на внимание читателей, и, не дай Господь, на умных почитателей собственной непорочности!

Но, уважаемый читатель, представьте, что «девственник» В. Кардин отыскал—таки в душе Э.Казакевича недостаток, который не сделал его великим (но только по мнению вышеупомянутого семита): «Он, лелея наполеоновские планы и отказавшись от еврейской поэзии, где успешно начинал, самозабвенно ушел в русскую прозу» (Кардин В. Весна на Одере и осень на Москве—реке. // Лехаим. — Июнь 2004 г. — № 6 (146)).

Вот, оказывается, что смущает Кардина! Казакевич не стал великим (а какими же еще бывают евреи в собственной периодике?) поэтом! А променял свою славу на поприще какого—то (стыдно подумать!) русского прозаика! Эх, вы, Эммануил Генрихович Казакевич, такой шанс упустили! Воспевать бы вам в стихах агрессивнейшую политику государства Израиль на Ближнем Востоке, так нет же — вы подвиг советского солдата воспеваете! Да еще фильмы снимаются по вашим произведениям. А зрителю нравится, что характерно. Поэтому, думаю, товарищу Кардину с его моськиным лаем самое место встать под знамена неофашизма и взяться за изучение трудов Геббельса и Адольфа Шекельгрюбера, в миру именуемого Гитлером. Достойная компания тем, кто во фронтовике—разведчике углядел предателя—антисемита.

Подобную рекомендацию могу дать и автору нижеприведенного текста, который в летчике Василии Сталине увидел бездельника с барскими замашками: «О том, какую квалификацию Василий получил за годы учебы в училище, к сожалению, сведений в его документах не сохранилось. И этот отрезок его жизни, наверное, так бы и остался за чертой наших интересов, если бы не письмо жителя Ленинграда Евгения Петровича Цуканова, присланное автору 19 декабря 1988 года после публикации в „Аргументах и фактах“ фрагмента очерка о В. Сталине: „Я хочу сообщить несколько слов по поводу публикации. Я далек от мысли подвергать критике или сомнению Ваше выступление. Уверен, что Вами добросовестно изложены имеющиеся материалы. Да к тому же в те годы я был крайне мал, и утверждать — «я помню“ — было бы неуместно, хотя кое—что запечатлелось и в моей памяти.

Мне известно, что Василий Иосифович Сталин вышел из Качинской авиашколы в звании младшего лейтенанта без диплома о присвоении квалификации летчика ВВС. Ему была выдана справка, что прослушал курс вышеназванной школы… и только. Виною тому — его пристрастие к алкоголю. В это время мой отец был командиром полка в Люберцах под Москвой. Тот полк регулярно принимал участие в воздушных парадах («7 Ноября», «1 Мая», «18 августа») и был хорошо известен И. В. Сталину.

Обязательным приложением к параду являлся торжественный ужин в Кремле, на который приглашались командиры частей и соединений, участвовавших в параде. Из—за близости к Москве Люберцы неофициально называли «дворцовым гарнизоном». Однажды вечером к нам на квартиру позвонил И.В. Сталин и попросил отца ознакомить его со способностями В.И. Сталина и дать заключение о целесообразности делать из него летчика. Так отец стал инструктором Василия. Пришлось давать ему летную программу в объеме авиашколы — сначала на У–2, потом на И–16, на УТП–4 и самостоятельно на И–16. Не исключено, что этот период (4–6 месяцев) зафиксирован в документах как служба летчиком в 16–м ИАП 24–й ИАД после окончания авиашколы.

Все неприятности у В. И. Сталина были в тот период на почве пьянства, хотя объективности ради надо отметить, что летчик он был способный, летать умел и любил».

О поведении Василия в этот период дает представление письмо В.Я.Липеца из Москвы: «Может, будет интересным, что я слышал от брата своей жены, бывшего военного, Борисова Ивана Ивановича. Он в составе летчиков—курсантов в начале войны был на аэродроме (в Саратове или Куйбышеве). Комиссар объяснял, что необходима дисциплина, курение воспрещено. В это время садится самолет. Вылезает летчик и, не спеша, на крыле закуривает. Комиссар подбежал и начал быстро „разнос“. Но летчик (это был Василий Сталин) кожаными перчатками отхлестал комиссара по щекам при всех. Другой эпизод. Он ни с того ни с сего вылетал на самолете и летел по произвольному маршруту. А службы волновались, не знали, как организовывать полеты, чтобы не случилось аварии».

Комментарии, как говорится, излишни. Сообщения довольно точно характеризуют Василия» (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990).

Действительно, комментарии излишни, но эти сообщения довольно точно характеризуют как раз не Василия, а вас, товарищ А.Колесник. Вы несете полную околесицу, не изучив фактического материала, не прочтя ни единого документа. И это притом, что все собранные мной документы, в частности характеристики Василия Сталина от его качинских наставников, взяты из открытых источников. А вот ваши «в те годы я был крайне мал, и утверждать — „я помню“ — было бы неуместно, хотя кое—что запечатлелось и в моей памяти» или «я слышал от брата своей жены» уж никак документальными фактами назвать нельзя. Эх, товарищ А.Колесник, вы же историк, профессор! Вы действительно собрали и обобщили массу фактического материала. Но, как человек ученый, вы должны же понимать, чем отличаются сплетни от фактов! Простите, уважаемый профессор, но вы лентяй: в наше время достаточно на любом поисковом сервере Интернета набрать слова «Василий Сталин», и все документы, воспоминания ветеранов и просто друзей сами полезут вам в руки! Не уверен, что вы их не читали. А если читали, тогда вы не вполне честный человек, искажающий факты и дающий заведомо ложную информацию. Что же вам такого плохого сделал лично Василий Сталин? Это вам, наверное, по окончании средней школы выдали справку вместо аттестата зрелости, как неграмотному человеку, не умеющему читать и думать, а Василий получил характеристики от своих инструкторов, документы об окончании Качинской школы, а не «справочку», после чего был направлен в 16–й ИАП 57–й авиабригады (а не 24–й истребительной авиадивизии, как утверждает автор письма; 57–я АБ превратилась в 24–ю ИАД только к весне 1941, когда Василий в вышеупомянутом полку уже не служил). В этом полку он не учился летать, так как тяжело учиться тому, что хорошо умеешь делать. Это вам, милый мой профессор, надо сначала читать научиться, а потом уж за перо браться. Что касается утверждения жителя Ленинграда Евгения Петровича Цуканова о том, что его отец (судя по инициалам — Петр Цуканов) был инструктором Василия, то эти слухи ничем не подтверждены. По найденным документам, у Василия было 2 инструктора. Одним, обучавшим Василия на самолетах Р–5, И–15, У–2 и ДИТ, был капитан К.В. Маренков, а вторым, обучавшим на И–16, — Ф.Ф. Прокопенко. Их воспоминания и характеристики Василия Сталина — это не архивные документы. Они давно обнародованы, многие цитаты из этих документов вы найдете в первой и второй главах данной книги. А вот ни на какого Петра Цуканова нигде даже ссылок нет. Тем удивительнее и тот факт, что он не упоминается не только действительными инструкторами Василия, но и его друзьями, курсантами, однополчанами. Зато Колесник использовал его имя как «достоверный источник» в очернении Василия, да к тому же со слов сына мифического «инструктора Цуканова». Еще один миф о Василии: «Неоднократно допускал рукоприкладство. Проезжая по дороге, он мог остановить не понравившуюся ему встречную машину и ударить водителя за то, что тот не так ему уступил дорогу» (Колесник А. Хроника жизни семьи Сталина. — Харьков, СП «Интербук», 1990).

Кого именно, когда и где он ударил на дороге? Ответьте, пожалуйста. Что за общие фразы? То, как вел себя Василий по отношению к водителям, очень хорошо описал его собственный шофер Михаил Васильевич Ильченко. Гораздо честнее было бы насчет рукоприкладства высказаться так, как это сделал Сергей Сергеевич Сдобников: «…Я назову только те события и случаи, к которым сам имел какое—то отношение. За Васей всегда ходили истории с превышением власти на стороне: то сломал шлагбаум, то кого—то ударил за непочтение. За эти рассказы я не ручаюсь и потому не уточняю конкретно» (Семенова Т. Он знал Василия Сталина. // Новые рубежи. — 22 июня 2005 г. — № 45. — http://www.mosoblpress.ru/odincovo/show.shtml?d_id=5582).

Сергею Сергеевичу Сдобникову 85 лет. Много лет он работал заместителем директора НИИСХ ЦРНЗ по науке и заместителем генерального директора НПО «Подмосковье» в пос. Немчиновка, но свои административные должности он всегда совмещал с должностью руководителя научной лаборатории. Авторству С.С. Сдобникова принадлежит более 300 научных статей и брошюр, две солидные монографии. Он автор десяти изобретений. Кандидатуру С.С. Сдобникова шесть раз выдвигали на выборы членом—корреспондентом и академиком ВАСХНИЛ. Но его принципиальные жизненные позиции и прямота (как—то самому Н.С. Хрущеву он открыто возразил) были причиной того, что академиком Сергей Сергеевич так и не стал. Но товарищу Колеснику этого не понять с его «объективностью». И судьба Сдобникова ему не грозит. Я свято верю в академическую звезду Александра Колесника! Равно как и в полное отсутствие принципов у будущего академика.

И это не самый яркий представитель «патриотов», который объективности ради пересматривает всю историю Отечественной войны. Списки охотников на сенсации велик, но так как книга касается авиации, то выберем только тех из них, кто усомнился в правильности оценки действий советской авиации и продолжает трубить в охотничий рожок бедняги Геббельса.

Чтобы читатель представил, с каким мощным «стратегом» сейчас столкнется, приведу несколько цитат: «…еще раз восхищаюсь способностью немцев к военной организации, любви их к военному делу!» «Уважаемый читатель, если ты веришь басням о „подготовке“ советских „асов“, то можешь закрыть смело эту книгу. Если же нет, то вот какое заключение можно выдать о „советском асе“ Дольникове и подобных ему „асах“: „Им просто повезло, что их не сбили сразу же или впоследствии. Некоторые из них, нахватавшись опыта в боях, действительно стали асами, но им все же было далеко до немецких летчиков“.

Далее идут разглагольствования по поводу трудолюбия штурмовика Руделя, про мифические 400 немецких самолетов, которые действовали на Восточном фронте столь успешно, что тысячами сбивали наших, по словам автора «неумелых и беспомощных» летчиков. Что характерно, «Мысли о боевой авиации в Отечественной войне» высказывает не ренегат какой—то, а наша доморощенная фашистская сволочь. Подвергая сомнениям победы советских летчиков, этот «аналитик» просто преклоняется перед летчиками союзников, которые тем и прославились на всю Европу, что уничтожили немецкое культурное наследие, которое, помимо архитектурных памятников IX–XIX, веков включало в себя и знаменитую Дрезденскую галерею. А этнические чистки со стороны самих немцев просто прячутся перед тотальным уничтожением бомбардировщиками союзников исключительно мирного населения Германии. Вывод о том, что на Западном фронте немцы встретили гораздо более подготовленных врагов, вытекает у автора статьи из числа сброшенного на головы несчастных Март и Францев тонн смертельного оружия: «В строю английских или американских бомбардировщиков, состоящем из сотен машин, можно было, конечно, сбить несколько крайних. Но остальные все равно точно сбросили бы бомбы на цель. А можно было ворваться в строй и, не утруждая себя надежным поражением, поджечь хотя бы по одному мотору у как можно большего количества машин. Эти самолеты начнут отставать, начнут сбрасывать бомбы, облегчая себя, строй развалится и точного бомбометания не получится.

Поэтому за подбитый двухмоторный самолет немецкому летчику—истребителю полагался 1 балл, а за четырехмоторный — 2 балла. Кстати, за уничтожение уже поврежденного четырехмоторного самолета давался всего 1 балл, то есть вдвое меньше, чем за его повреждение.

Эта система, надо сказать, действительно стимулировала немецких летчиков—истребителей не к сбитию самолетов, а к тому, чтобы не дать бомбардировщикам произвести точное бомбометание по немецким городам и заводам. В 1942 г. англичане вывезли своими бомбардировщиками в Германию 48000 т бомб, немцы в том году произвели 36804 единицы тяжелых орудий, танков, самолетов. В 1943 г. англичане и американцы вывезли уже 207600 т бомб, а немцы произвели 71693 единицы тяжелого оружия. В 1944 г. союзники вывезли 915000 т бомб, а немцы произвели 105258 единицы тяжелого оружия. На производство оружия немцами бомбардировки союзников особого впечатления не производили» (Мысли о боевой авиации в Отечественной войне. // Равен. — 25 ноября 2001 г. — № 247. — http://www.lebed.com/2001/art2736.htm).

Не производили по одной причине — большинство стратегических заводов располагалось под землей, многие в горной местности, где точное бомбометание средствами 1945 года произвести в принципе невозможно. А вот что действительно не производило на многотысячные армады самолетов союзников впечатления, так это как раз жалкая попытка противостояния им со стороны слабеющей Германии. Да и у самих асов Люфтваффе погибать за идеалы гибнущего Рейха в конце войны особого рвения не было. К тому же расстреливать последние в построении самолеты при любой системе удобно. Завалишь какой—нибудь «Ланкастер» или «Флайфортес», запишешь на счет 4 балла и не надо в лобовой с русскими «ундерменшами» сходиться. Того глядишь, убьют ненароком эти покрышкины, кожедубы, гулаевы, евстигнеевы да попковы. Идея насчет подбитых двигателей, конечно, теоретически хорошая, но, прекрасно зная психологию немецких летчиков, смею утверждать, что ни при каких обстоятельствах ни один хартманн или баркхорн в бой с сотней бомбардировщиков не ввязывался. Максимум на что были способны эти «смельчаки» — это стремительная атака в надежде отбить крайние самолеты и «завалить» их. Ни о какой системе «сожженных двигателей» и речи быть не может. Это как же я, непревзойденный ас, своей шкурой рисковать буду? Да, я немцем перестану быть, если так поступлю! Так что никакие строи бомбардировщиков пресловутые немецкие асы не разбивали, они гонялись за легкими победами и с нетерпением ждали, когда же виртуозные исполнители знаменитых ковровых бомбардировок доберутся—таки до их аэродрома и избавят от необходимости летать на верную гибель. О том, что гибнут их дети, жены, родители, немецким летчикам в конце войны как—то думать не приходилось.

Но автор статьи, преклоняясь перед асами Люфтваффе, пытается критиковать книгу Юрия Мухина «Асы и пропаганда». Мухин доказывает, что наши летчики берегли не только себя, но и свой самолет: «Кстати, о сбитиях. Покрышкина сбивали всего лишь 2 раза в самом начале войны. Кожедуба в первых боях подбили. И все. А Хартманна сбивали 4 раза, причем даже брали в плен, но он, хитрец, притворившись раненым, сбежал. Баркхорна — 9 раз, Г. Берра (221 победа) — 18 раз, Рудорффера из книги рекордов Гиннеса — 18 раз. (Я уже не помню, где читал, но один из двух последних имел в люфтваффе кличку „парашютист“). Можно сказать, что немцев сбивали больше потому, что они провели больше боев. Не похоже. У Баркхорна одно сбитие приходится примерно на 123 боя, у Рудорффера — одно на 17 боев. А у Кожедуба ни одного за все его 120 боев. У Хартманна один прыжок с парашютом на 200 боев, но все равно — как его сравнить с отсутствием прыжков у Кожедуба?»

На что злопыхатель ехидно отвечает: «А вот это уже прямая „авторская хитрость“. Кожедуб провел не 120 боев, а 330, как об этом сказано выше. Сколько же раз его сбивали за „оставшиеся“ 210 боев?» (Мысли о боевой авиации в Отечественной войне. // Равен. — 25 ноября 2001 г. — № 247. — http://www.lebed.com/2001/art2736.htm).

Отвечу вместо Мухина. Конечно, если учесть, что у Кожедуба было 330 боевых вылетов, в которых он провел 120 воздушных боев, то и выходит, что в остальных 210 вылетах, когда боев не было, то и прыгать с парашютом надобности не было абсолютно никакой! Точно такая же разница, знатоки военной истории, между понятиями «подбили» и «сбили». Немцы имели обыкновение приписывать себе победы над подбитыми (получившими повреждения в результате воздушного боя) самолетами, в то время как наши летчики отмечали именно сбитые, то есть физически уничтоженные в бою.

Одного из таких «героев» Люфтваффе уже в послевоенное время «раскусил» прославленный Маэстро — Виталий Иванович Попков: «С асом Отто Графом, сбившим более пяти самолетов под Сталинградом, — сам он был сбит там же, — мы разговаривали в купе поезда, когда ехали в Волгоград. Мировоззрение этого человека изменилось — он стал антифашистом. Из советского плена его забрал Вильгельм Пик, и Граф сотрудничал с ним. После объединения Германии он стал сенатором бундестага, состоятельным человеком. А в том купе мы заодно проверили по гамбургскому счету количество самолетов, сбитых немецким пилотом.

Их оказалось 47, а не 220, не 300 или 352, как пишут в книгах немцы и американцы, а отдельные российские «знатоки» войны тиражируют это в своих материалах. «Как незначительно выглядят на этом фоне наши летчики, — сокрушался один телеведущий. — У нас Героя Советского Союза давали за 15–16 самолетов». Очень важно вовремя вырвать эти ростки лжи, порочащей наших солдат! За правду мы будем бороться, как боролись за Победу мои боевые друзья!» (Катаева Н. Званый гость. Ас с позывным «Маэстро». // Сайт памяти Леонида Быкова «В бой идут одни „старики“).

Товарищи из «Равена», это к вам относятся слова настоящего советского аса! А что касается «трефовых тузов» и «зеленых сердец», то они и им подобные были битыми и под Москвой, и в небе Берлина.

Ссылаясь на немецкие документы, историки Хейнриц и Гаук пишут, что в день начала немецкого наступления на Курск (5.07.1943 г.) 4–й воздушный флот сбил 303, а 6–й — 120 советских самолетов, причем сам понес незначительные потери. На самом деле (а установить это сейчас нетрудно) советские потери преувеличены втрое. Поэтому вызывают сомнение и 4 победы, заявленные в этот день Э. Хартманном. Немецкие данные о сбитых «Илах» в 1943 году завышены в 2 раза, а в 1944–м — 2,2 раза. Таким образом, чем хуже шли дела у немцев, тем более преувеличенным было число побед. (Бошкин Т. Из Хроники российской авиации. XX век. (Фрагмент книги) — http://prstr.narod.ru/texts/num0505/bosh0505.htm)

Ну, с «тупым рыцарем Рейха» и так все ясно, в отличие от редакций многих газет, которые к празднику нашей Победы не устают воспевать мужество… фашистских пилотов. Поэтому в качестве еще одного аргумента в пользу все—таки наших летчиков приведу слова Александра Александровича Щербакова — Героя Советского Союза, участника Великой Отечественной войны: «Отрицая огромные победные счета немецких летчиков—истребителей, автор не ставит под сомнение их боевое мастерство и их боевой дух. Летчики—истребители люфтваффе, особенно те, что имели довоенную подготовку, показали себя очень сильными воздушными бойцами. Однако, блестяще выигрывая отдельные воздушные бои, они начиная с 1943 г. проигрывали воздушные сражения. После Курской битвы 1943 г. немецкая авиация полностью утратила свое господство в воздухе (но западные историки с упорством идиотов продолжают утверждать, что под Курском было сбито больше советских самолетов, чем физически на тот момент могло подняться в воздух. — Авт.), чего не мог пережить, покончив с собой, начальник штаба люфтваффе генерал Ешонек. Блестяще выигрывать отдельные сражения, но проигрывать главные, судьбоносные войны — не главная ли это черта немецкой военной истории начиная с XVIII века?» (Щербаков А. Как советские прокуроры прославили немецкого аса. // Новое Военное Обозрение. — 2001. — № 17).

Но безымянный автор статьи из «Равена» решил, что самым типичным пилотягой—неудачником был сын Верховного, и уж на нем отрывается по полной: «Сталин, как известно, не любил своих детей. Иначе он не оставил бы сына Якова в плену у немцев. Василия он любил несколько больше, по крайней мере, гораздо больше, чем этот разряженный щеголь заслуживал. И потому „послал“ его „воевать“ „летчиком—истребителем“ в реальных боях. Так что, хоть Василий и „стал боевым летчиком“, его всемогущий отец, вручив ему генеральское звание, посчитал, что на этом хватит.

Неудивительно, ибо ложь вполне может иметь предел даже у коммунистов. Что мы имеем в виду? Да то, что эти самые три самолета уже были Василию Сталину приписаны, и ни в каких боях он не участвовал, а если и участвовал, то в качестве наблюдателя» (Мысли о боевой авиации в Отечественной войне. // Равен. — 25 ноября 2001 г. — № 247. — http://www.lebed.com/2001/art2736.htm).

И тут Акела промахнулся, выдавая свои собственные, ничем не подтвержденные домыслы за факты. А факты говорят об ином. О том, что прежде чем размышлять о боевой авиации во время войны, для начала неплохо бы с ветеранами поговорить, книги почитать, а не просто цифры анализировать. Да и цифры считать тоже надо уметь. Фашистская арифметика страдает на обе ноги! Также факты говорят о том, что издание «Равен», судя по статьям, в нем публикуемым, является чьей—то враждебно к России и к ее патриотизму настроенной информационной пушкой. А уж о том, что негодяями не рождаются, а становятся «в результате тщательных подсчетов и голого анализа», факты просто вопят. Но для того чтобы это понять, нужно любить историю, а не немецких летчиков, как одного из ее объектов.

Тем, кто по—настоящему ценит прошлое нашей Родины, а не ищет зацепки для обливания грязью оставшихся в живых немногих ветеранов, рекомендую слушать рассказы людей, лишивших немецких «королей неба» королевства, наших прославленных летчиков—героев Великой Отечественной. Размышлениями одного из них, Виталия Попкова, хотелось бы завершить книгу: «Очень трудное дело быть на земле Человеком. Нет, не сверхчеловеком, не титаном каким—нибудь, а человеком с ясным разумом, чистым и чутким сердцем, живой плотью и горячей кровью. Такую жизнь прожить — это счастье».

«Счастье — это верность. Верность идеалам, которые пронес через все испытания и невзгоды. Верность своему долгу, своей цели, к которой шел неотступно. Верность своей семье и друзьям, с которыми неизменно был в радости и беде. Верность своей стране и народу. И сейчас я вижу необходимость своего пути и свою необходимость другим. И потому я счастлив!»

«Подвиг — это высшее проявление мужества. Но оно не возникает из ничего, а имеет свои корни. На мой взгляд, мужество начинается с обостренного чувства любви к Родине, ответственности перед ней, перед своим народом, веры в правоту своего дела!..»

«Бессмертие — это привилегия каждого, кто дал жизнь другому человеку, кто оставил добрый след на земле: строил дома, плавил сталь, растил хлеб, выполнял свой солдатский долг, кто в годину испытаний, не щадя собственной жизни, отстоял честь и свободу своего народа».

«Уходят те, кто прошел дорогами войн, дорогами тяжелых испытаний. Остаются результаты их труда, песни и книги о них — вдохновенные и прекрасные, остается все, что сохраняет наша память. Вместе с тем остается еще громадный нравственный потенциал, опыт жизни и уроки истории. И уже нашей смене, более молодым поколениям, предстоит постичь эти уроки и осмыслить их. И если кто—то решит воздать нам не славу, а хулу, пусть помнят об одном: мы жили и умирали во имя Родины» (Служим Отечеству. Информационная газета военного комиссариата Курганской области. — 27 февраля 2003 г. — № 4 (56). — http://www.patriot.kurgan.ru/prepod/gazeta/arhiv/gaz_pdf/56_020 3.pdf).

Что же касается Василия Иосифовича Сталина, то все, что можно сказать, уже сказано. Помолчим. Да упокоится душа человека с миром. Пухом небо Тебе, Василий!