"Крест и клинок" - читать интересную книгу автора (Северин Тим)

Глава 6

Казнаджи немедля удовлетворил свою алчность. Какой-то слуга отделил Гектора от других невольников на дворе дворца дея и бодро повел его по узким городским улицам. Сбитый с толку Гектор спросил, куда его ведут, и сопровождающий в ответ повторил несколько раз:

— Баньо! Баньо! — и подтолкнул, чтобы юноша поторопился.

Некоторое время Гектор думал, что его ведут в баню мыться, потому что он был грязный. Но, подойдя к угрюмому каменному зданию, он сразу понял, что обманулся в своих ожиданиях. Здание казалось чем-то средним между тюрьмой и бараком, и от вони, исходящей из массивных распахнутых дверей, ему стало дурно. То было мерзкое сочетание запахов человеческих экскрементов, стряпни, копоти и немытых тел.

После недолгого ожидания к нему вышел стражник с выражением скуки на лице и отвел юношу в боковую комнату. Там кузнец надел ему на правую лодыжку железное кольцо, молотком забив смыкавшие его заклепки. Потом Гектора отвели в другую переднюю комнату, где брадобрей грубо обрил ему голову, затем — на склад одежды. Здесь у него отобрали платье и выдали охапку вещей — грубое одеяло, блузу и странный предмет одежды, который он поначалу принял за женскую нижнюю юбку. Имевшее очертания открытого мешка, оно было сшито в основании, где оставили две щели, через которые, как он решил, нужно продеть ноги, так что получились очень мешковатые штаны. Еще ему дали пару шлепанцев и красный колпак, а третий служащий записал его имя в книгу. Наконец его провели по длинному сводчатому коридору и вытолкали на открытый двор, образовавший центр огромного здания. И тут оставили в покое.

Гектор огляделся. Такого большого здания он никогда прежде не видел. Прямоугольный двор под открытым небом имел по меньшей мере пятьдесят шагов в длину и тридцать в ширину. С одной стороны по всей длине здания шла арочная колоннада, которая поддерживала галерею на втором этаже. Из темных углублений между арками доносились пьяное пение, ругань и крики. К его удивлению, из этого сумрака появился турецкий солдат, явно пьяный. Покачиваясь и спотыкаясь, он шел к воротам мимо нескольких изнуренных рабов, лежавших на земле или сидевших, прислонившись к стенам. Гектор, не зная, что делать дальше и куда идти, нерешительно двинулся по двору, прижимая к себе одеяло. В этом здании, очевидно, могли поместиться по крайней мере две тысячи обитателей, но оно казалась необычайно безлюдным. Не прошел Гектор и нескольких ярдов, как почувствовал на себе чей-то взгляд. Подняв голову, он увидел на галерее второго этажа какого-то человека, который, перегнувшись через перила, внимательно глядел на него. Незнакомец был средних лет, круглоголов, с темной густой шевелюрой. Половина его тела оставалась в тени, однако было ясно, сколь он огромен. Гектор остановился, и незнакомец поманил его к себе, а потом указал на угол двора, где имелась лестница, ведущая наверх. Радуясь, что получил хоть какие-то указания, Гектор направился к лестнице.

Наверху его ждали, и при ближайшем рассмотрении ему не понравилось то, что он увидел. Человек был в мешковатых штанах, просторном плаще, носил красную шапку и железное кольцо, которое, как уже понял Гектор, выдавало в нем товарища-раба. Но улыбка его была явно фальшивой.

— Бенвенуто, бенвенуто,[2] — сказал он, жестом указывая, что Гектор должен идти за ним.

Он провел Гектора по галерее, потом свернул вправо, и они оказались в помещении, которое явно служило общей спальней. Грубо сколоченные деревянные четырехъярусные койки стояли так тесно, что между ними можно было только протиснуться. Окон не было, свет и воздух проникали через открытую дверь. В комнате воняло потом. Все койки были пусты, за исключением одной, на которой под одеялом лежала фигура — Гектор принял ее за спящего или мертвого человека.

— Венга, венга,[3] — провожатый пробрался между койками в дальний конец комнаты и снова жестом позвал юношу.

Угол спальни был отгорожен длинным полотнищем на веревке. Человек отвел занавеску в сторону, пропуская Гектора вперед. Как только тот вошел, хозяин опустил занавес и, стоя у него за спиной, крепко прижал его руки к бокам. Гектор почувствовал, как небритая щека прижалась к его затылку, и горячее, зловонное дыхание ударило ему в ноздри. Он уронил свое одеяло и попытался высвободиться, но незнакомец держал его слишком крепко.

— Кальма, кальма,[4] — приговорил человек, толкая Гектора вперед, пока тот не уперся лицом в стену.

Брюхо незнакомца прижалось к спине юноши. Мгновение спустя нападающий запустил руку под рубашку Гектора, задрал ее кверху, а другой рукой стянул с него просторные штаны, спустив их до колен. Человек фыркал от возбуждения и похоти. Гектор с отвращением понял, что его хотят изнасиловать. Он рвался то в одну, то в другую сторону, пытаясь высвободиться, но все было напрасно. Каждое его движение пресекалось, и Гектора еще сильнее прижимали к стене. Незнакомец напрягся, пытаясь ворваться в Гектора, и хрюкал от усилий. На Гектора накатила волна отвращения.

Вдруг насильник придушенно хрюкнул, и сила, с которой Гектора прижимали к стене, ослабла.

— Бастанца![5] — резко прозвучал новый голос, и раздалось какое-то бульканье.

Гектор отпрянул от стены и, повернувшись, увидел, что напавший на него, изогнувшись назад всем своим мощным телом, хватается за горло, а за спиной неудачливого насильника находится некто третий. И тот, набросив на шею насильника кожаный ремень, использует эту удавку, как гарроту.

— Бастанца! Бестиа![6] — добавил этот человек, затягивая петлю сильнее, так что ремень уже врезался насильнику в дыхательное горло.

Дрожа от потрясения, Гектор натянул штаны и, спотыкаясь, вышел из закутка, не забыв подхватить с пола одеяло.

Он вслепую пробирался между рядами коек, и ему удалось найти выход наружу, на галерею. Там он прислонился к перилам, ловя воздух ртом. Он чувствовал себя оскверненным и был напуган. Вскоре он почувствовал, как кто-то вышел из спальни и встал рядом с ним.

— С тобой все в порядке?

То был голос его спасителя, и вопрос задан на английском! Гектор поднял голову и взглянул в лицо того, кто только что его спас. Мужчина был примерно равного с ним возраста, но не походил ни на одного человека, которого он видел за свою жизнь. Глаза у него были такого темного коричневого цвета, что казались почти черными, а длинные блестящие черные волосы, свисая до плеч, обрамляли узкое скуластое лицо с выдающимся носом. Но больше всего поразил Гектора цвет кожи, темной, как торф.

— Мало умбре — плохой человек, этот вот, — пояснил спаситель. — Держитесь от него подальше. Он капорал и друг аги, начальника этой крепости.

— Спасибо, вы спасли меня, — сказал Гектор, все еще не придя в себя.

Темнокожий пожал плечами.

— Он посмеялся надо мной на прошлой неделе. Взял деньги для джилеффо, а ничего не сделал. Теперь у него будет болеть горло, и он меня хорошо запомнит.

— Простите, но я не понимаю.

— Джилеффо — то, что ты платишь, когда хочешь иметь выходной день. Тогда капорал договаривается со скривано, чтобы твое имя не прозвучало на утренней перекличке.

Заметив, что Гектор еще не пришел в себя и все равно не понимает, спаситель оставил объяснения.

— Меня зовут Дан, — сказал он, протянув руку.

Они обменялись рукопожатием. Гектор заметил, что его спаситель говорит с акцентом, немного напоминающим манеру, с какой изъяснялся девонский моряк Дентон.

— Я — Гектор, Гектор Линч, — представился он. — Я из Ирландии.

— Я знавал нескольких ирландцев, когда был еще совсем маленьким. У них я учился говорить по-английски, — сказал Дан. — Они убежали от своих хозяев и прибились к нам. Мы приютили этих бедняг. А теперь я на себе испытал, что значит быть рабом. Они рассказали, что их изгнали из домов и продали в рабство в наказание за то, что они устроили войну в своей стране.

Гектор не сразу понял, что Дан говорит об ирландцах, захваченных Кромвелем. Потом вспомнил рассказы отца о том, что тысячи ирландцев были посажены на корабли, идущие в Вест-Индию, и проданы в рабство на плантации. Должно быть, кое-кто из них бежал от своих хозяев.

— Вы родом с Карибских островов? — спросил он.

— Из Мэна, с побережья Мискито, — ответил Дан. — Мой народ — мискито, и мы не любим испанцев, которые хотят забрать наши земли. Мой отец, который у нас важный человек, послал меня с поручением к королю Англии. Я должен был просить, чтобы мискито стали его подданными, а за это король снабдил бы нас ружьями, чтобы мы могли сражаться с испанцами. Мне не повезло — меня схватили испанцы еще до того, как я покинул Мэн, и посадили на корабль, идущий в Испанию, чтобы показывать как диковинку. Но их корабль захватили корсары, и я в конце концов оказался здесь.

— Когда это случилось?

— Я тут уже шесть месяцев, и вам повезло, что сегодня я не работаю. Я заплатил другой джилеффо более честному капоралу, и он все устроил. Разрешите, я понесу ваше одеяло. Вам нужно хорошее место, чтобы хранить свои вещи.

Дан повел Гектора по галерее, пояснив по дороге, что баньо управляется начальником турком, надзирателем-пашой. Под его началом ходят паши-помощники, а ниже их — капоралы.

— С большей частью капоралов можно договориться за небольшую плату, — сообщил Дан. — Не то что с этим Эмилио, от которого вам досталось. Он не пропускает ни одного молодого человека, угрожает расправой по ложным обвинениям, коль тот не согласится стать его любовником. У него с агой ди бастон — это турок-палач — одинаковые вкусы, оба любят мужчин, а в баньо женщин и нет, только мужчины.

— Но ведь Эмилио — не турецкое имя, — заметил Гектор.

— Капоралы — не турки. Они из других стран. Эмилио родом откуда-то из Италии, но есть еще капоралы из Франции, из Испании, да отовсюду. Это ренегадос, которые надели тюрбан, и теперь жизнь у них стала полегче. Этих ренегадос много, и они повсюду. Один даже стал пашой-надзирателем в другом баньо. Такие люди, как Эмилио, никогда не вернутся к себе на родину. Им и здесь неплохо.

По галерее они дошли до другой спальни. Она была устроена почти так же — ярусы тесно стоящих коек.

— Все койки уже заняты, — объяснил Дан, — но здесь хватит места повесить плетенку в проходе рядом с моей койкой. Завтра я добуду веревок, толстых и тонких. Мы, мискито, спим в плетенках, когда уходим в лес на охоту, так что мне ее сделать нетрудно. Пока берите мой матрац и спите на полу. А с нашим капоралом я обо всем договорюсь.

— Не знаю, как благодарить вас, — сказал Гектор. — Здесь все кажется таким странным и жестоким.

Дан пожал плечами.

— В моей стране нас учат: когда трудно, работай вместе со всеми и делись тем, что у тебя есть. Я бы предложил вам еды, но у меня ничего не осталось, а кормить в следующий раз будут только завтра.

Только тут Гектор вспомнил, что не ел весь день и очень голоден.

— Кормят в баньо не очень сытно, — добавил Дан. — Всего-то ломоть черного хлеба, да еще нередко заплесневелого. Нужно держаться поближе к вожаку. Ему выдают миску уксуса с парой капель оливкового масла. Когда будет перерыв на обед, обмакнете свой хлеб в эту миску.

— Вы тоже там будете?

— Нет, — сказал Дан. — Я живу в баньо только потому, что у моего хозяина не хватает помещений для рабов. Он платит каждую неделю надзирателю-паше, чтобы я мог жить здесь. А работаю я огородником. Я ухаживаю за огородом в загородной массерии хозяина, пропалываю сорняки, обрабатываю землю, собираю урожай и все такое. Я ухожу туда каждое утро после переклички. Вот там-то я и смогу добыть веревки для вашей плетенки — в садовом сарае.

— А где буду работать я?

Дан показал глазами на железное кольцо на лодыжке Гектора.

— Вы — раб, значит, пойдете туда, куда скажет скривано. Может быть, в каменоломню, а может быть, вниз, в гавань — разгружать суда. Узнаете утром.

— А все эти слова, которые вы употребляете — скривано, массерия и прочие, — я их не знаю, но они кажутся мне знакомыми. Что они значат?

— Это наш язык, язык баньо. Скривано — писец, массерия — поместье, — ответил Дан. — Вам надо выучить этот язык поскорее, иначе здесь не выживешь. На работах все приказы отдаются на этом языке — мы называем его лингва франка, наречие франков, хотя это странно, потому что в нем больше испанских слов, чем французских. Даже турки используют его, когда разговаривают с маврами, которые не понимают по-турецки. В баньо собрано столько разных людей и языков, и всем необходимо хоть как-то понимать друг друга.

— Моя мать родом из Испании, — сказал Гектор, — она научила нас, меня и мою сестру, говорить по-испански.

— Тогда вам повезло, — заметил Дан. — Некоторые пленники, похоже, никогда не смогут научиться говорить на лингва франка — к примеру, московиты из северных земель. Они всегда держатся особняком, и мне в два раза более их жаль, потому что у них никогда не будет возможности получить свободу. Из их страны никогда не присылают денег, чтобы заплатить за освобождение. Некоторые другие страны присылают священников с сундуками монет, чтобы выкупить своих соотечественников. Французы присылают, испанцы тоже. Но их священники часто ссорятся.

— А как англичане? Они выкупают своих?

— Не могу сказать точно. Говорят, будто в скором времени король в Лондоне накопит достаточно денег, чтобы потратить их на своих подданных. Если это случится, я продолжу свой путь и смогу передать королю Англии поклон от мискито.

И тут Гектор не смог удержаться от вопроса, мучившего его с тех пор, как он сошел на берег.

— Дан, вы говорите, что в баньо одни мужчины. А что происходит с захваченными женщинами? Куда их отправляют?

Мискито уловил боль в голосе Гектора.

— Почему вы спрашиваете? Захватили вашу женщину? Жену, да?

— Сестру. Элизабет. Ее взяли одновременно со мной, но посадили на другой корабль, и он не прибыл сюда, в Алжир.

— А ваша Элизабет красивая?

— Ее подружки говаривали, что Элизабет в младенчестве купали в майской росе. Там, откуда я происхожу, молодые женщины собирают утреннюю росу на рассвете первого дня мая и умываются ею. Считается, что от этого они станут красавицами на весь год.

— Если она так хороша, как вы говорите, — ответил Дан, — тогда вам не о чем беспокоиться. Турки обращаются с пленницами совсем иначе, чем с пленниками. Они никогда не выставляют женщин на торги и относятся к ним с уважением. Но все равно женщины — узницы, и если кто-то из них родом из богатой или влиятельной семьи, турки потребуют большой выкуп.

— А если у женщины нет богатой родни? — тихо спросил Гектор.

— Тогда красивая женщина останется в доме своего владельца. Она будет служанкой — или даже выйдет замуж за своего похитителя. — Дан замолчал, не зная, как осторожно объяснить, что, вероятнее всего, Элизабет станет наложницей своего хозяина, но тут со двора донеслись свист и ругань. — Пошли. Людей пригнали с работ. А вам нужно многое узнать, если вы хотите выжить в баньо.

Оба вернулись на галерею, и Гектор, взглянув вниз, увидел толпу рабов, заполняющую обширное пространство двора. Все были в красных шапках, большинство выглядели истощенными и обессилевшими. Часть была покрыта меловой пылью — это те, как объяснил Дан, что вернулись после дня работы в каменоломнях. Руки и лица других были покрыты засохшей грязью — эти работали на очистке городских сточных труб и канав. Кто-то из рабов направился прямо к аркам под галереей, кто-то поднялся по лестницам, ведущим к спальням, но большинство слонялись по двору, переговариваясь или просто убивая время. Появились колоды карт и игральные кости, сразу составилось с полдюжины партий.

— Откуда они берут деньги? — спросил Гектор у Дана, когда компания картежников начала бросать мелкие монеты на кон. — Или им платят жалованье?

Дан рассмеялся.

— Нет. Они воруют. — Он указал на человека с лицом, обезображенным настолько, что это было заметно даже издали. — Вот этот — король воров. Он сицилиец. Турки не раз ловили его на воровстве и били. Но это его не остановило. Наконец ага ди бастон отрезал ему в наказание нос и уши. Но и это ничего не дало. Он просто не может не красть. Такова его природа, и теперь турки только смеются над этим.

Новые и новые рабы входили во двор, который постепенно заполнялся людьми. Где-то вдруг разгорелась ссора — раздались крики и ругань. Дошло до зуботычин, двое покатились по земле, колотя друг друга.

— Помните, я говорил о московитах? — спросил Дан. — Это вон те, с густыми бородами и спутанными волосами. А те, с кем они дерутся, у которых кожа потемнее, те, похоже, испанцы. Мало им того, что они все невольники у мусульман, еще надо ссориться друг с другом из-за того, кто правильнее поклоняется Христу. Испанцы и итальянцы оскорбляют греков, греки плюют на московитов, и все смеются над теми, кого называют пуританас.

— Пуритане? Что ж, понятно. Эти пуритане, как вы их называете, продали в рабство ирландцев, которых вы видели у себя на родине, — заметил Гектор. — В моей стране тоже бывают жестокие ссоры между теми, кто называет себя протестантами, и теми, кто почитает папу римского.

Дан покачал головой, сбитый с толку.

— Никак не могу понять, откуда между христианами столько ссор и ненависти. Мы, мискито, верим в одних и тех же богов и духов, будь то солнце, дождь или морская буря. Рабство — это я понимаю. Мы сами охотимся за рабами, берем людей у слабых племен, живущих вокруг. Но нам нужны рабы только для того, чтобы они работали, да еще потому, что иметь много рабов — знак доблести, а вовсе не потому, что мы ненавидим их веру.

Драка на дворе привлекла внимание турецкой стражи, стоявшей у ворот. Стражники прибежали на двор и принялись разгонять дерущихся, пустив в ход плети и дубинки. Русские и их противники разошлись, злобно поглядывая друг на друга, но не оказывая никакого сопротивления страже.

— Что бы ни случилось, — посоветовал Дан, — пнет ли вас турок, или хлестнет плетью, или ударит по лицу, никогда не давайте сдачи. Избавить вас от этой ненормальной скотины, от Эмилио, я мог, потому что он здесь чужой по рождению. Но будь он турком, мне наверняка грозила бы смерть. Никогда не следует бить и оскорблять хозяев-турок, это правило, которое уважает каждый. Даже если турок пьян.

— Пьян? Как это может быть? Я думал, мусульманам запрещено употреблять вино.

— Я кое-что покажу, — ответил Дан и повел его к лестнице.

Они спустились на двор, и Гектор пошел за мискито в одну из боковых комнат в аркаде. Это была таверна, явно процветающая. Комната была наполнена рабами, пьющими и бражничающими; дым от глиняных трубок стоял густым туманом, и глаза у Гектора начали слезиться.

— Где достают вино? — шепнул он Дану, кивнув в сторону хозяина заведения, стоявшего за прилавком в дальнем конце комнаты.

— Он покупает его на торговых кораблях, которые приходят в Алжир, или у капитанов-корсаров, для которых вино — часть добычи. Потом перепродает его, часто самим туркам, потому что городские власти закрывают глаза на то, что алжирцы ходят в баньо ради выпивки. Только бы не выставляли себя напоказ.

Гектор заметил нескольких турок, стоявших у прилавка. Они явно были сильно навеселе.

— Посмотрите, вон там, позади них, — сказал Дан, понизив голос, — здоровые такие парни. Хозяин заведения платит им за то, чтобы они следили за турками. Если какой-нибудь турок напьется и захочет побуянить, кто-нибудь из этих парней потихоньку выведет его из баньо. Скандалы хозяину не по карману. Надзиратель-паша имеет право всыпать ему плетей, а таверну прикрыть, даже несмотря на то, что хозяин делится с ним выручкой.

— Вы хотите сказать, что посетители могут запросто входить и выходить из баньо?

— Конечно, могут. Пока совсем не стемнеет. Тогда ворота запираются. — Дан, склонив голову, прислушался. — Вот, слышите? Это десятник бейлика. Он выкликает, кому какая завтра будет работа. Пора возвращаться в спальню. Перед первым рабочим днем вам нужно выспаться как можно лучше.

Уже поднимаясь наверх, Гектор спросил, отчего же рабы не пытаются бежать, если ворота стоят открытыми.

— А куда убежишь? — пожал плечами Дан. — В населенных местах тебя поймают мавры и вернут в город за вознаграждение. Доберешься до гор — будешь сожран дикими зверями. Доберешься до пустыни за горами — заблудишься и умрешь от жажды.

— А если украсть корабль?

— Турки подумали и об этом. Когда после похода галера возвращается в порт, первым делом галерные рабы выгружают на берег все, какие есть на борту, весла и помещают их в надежный склад. Нескольким рабам удалось бежать вплавь до гостевых торговых кораблей и спрятаться. Но капитаны тщательно обыскивают свои суда перед тем, как выйти из Алжира. Если турки найдут беглого раба на борту, они захватят корабль и выставят его на продажу. Капитану и команде повезет, если они сами не попадут в рабство.

Они вернулись в спальню, и Гектор растянулся на комковатой соломенной подстилке, которую одолжил ему Дан. Так он лежал, слушая, как другие рабы устраиваются на ночь: скрип коек, говор, бормотание и кашель — люди отхаркивали пыль из легких и глоток, — все постепенно сменилось дружным храпом. Юноша постоянно ощущал тяжесть и узость железного кольца на лодыжке и после всего, что он узнал за этот день, размышлял о том, удастся ли ему когда-нибудь выяснить, что случилось с Элизабет.