"Я сражался в Красной Армии" - читать интересную книгу автора (Константинов Димитрий)

7. Через Ладожское озеро

Утро застало меня на передовой линии. Новый 1942 год встретил нас ярким солнечным, морозным днем. Противник безмолвствовал. Лишь изредка свистела шальная пуля. выпущенная куда то наугад. Между нами и немецкой линией окопов было, приблизительно четыреста метров. На отделявшем нас пространстве земли, росли мелкие реденькие кустики, а за ними начиналась широкая полоса проволочных заграждений противника. Внимательно осмотрев в бинокль передний край его обороны и сопоставив результаты этого наблюдения с данными, полученными ночью, я направился с докладом к командиру батальона.

Но докладывать мне не пришлось. Наверху, где то, наконец, спохватились и отменили приказ о наступлении. Кроме того, через Ладожское озеро прибыли свежие подкрепления из Сибири. В ближайшие дни, нас уже сменяла одна из вновь прибывших дивизий, а мы должны были быть переброшены за кольцо блокады, для отдыха и поправки.

Снова снежный поход, эшелон, нетопленые вагоны, холод… На железных листах раскладываем в вагонах костры. Кое кто мастерит из жестянок жаровни.

Снова Ленинград…. Во избежание дезертирства, все двери вокзала запираются, дежурят патрули. Все таки исчезает несколько человек. У меня во взводе сбегает часовой, дежуривший у дверей вагона. Остались только винтовка, противогаз и патроны.

Наконец, после двухдневного пути, который обычный поезд пригородного сообщения проходил в два часа, подъезжаем к истокам Невы, по ее правому берегу и останавливаемся на последней станции, на берегу Ладожского озера.

Стояли жестокие январские морозы. Все деревья и строения, помимо снега, покрылись толстым слоем морозного инея.

Своеобразный вид представляла собой та железнодорожная станция, на которой мы высадились для переброски через Ладожское озеро. Это был единственный пункт, через который Ленинград сообщался с внешним миром. Через него вывозились гражданское население и воинские части, считавшиеся небоеспособными. Через него (и это было главное) ввозились продукты, боевые припасы и свежие войска для осажденного города. Но, так как пропускная способность его была невелика, а единственная железная дорога на Ленинград невероятно загружена, то этот пункт представлял из себя своего рода воронку, через которую медленно просачивалось все двигающееся и в ту и другую сторону.

Скопление людей, мешков с продуктами, ящиков со снарядами и патронами, все это под открытым небом, на тридцатиградусном морозе. Повсюду горящие костры (только днем), стоящие и сидящие вокруг них люди.

От этого пункта, на другой берег озера, шла по льду автомобильная трасса, протяжением в пятьдесят километров. Эту дорогу почти беспрерывно бомбила германская авиация. Бомбы, пробивая лед, образовывали громадные полыньи; вода заливала дорогу и снова замерзала. Поэтому, почти каждый день, на отдельных участках дорога меняла свое направление. Получалась зигзагообразная линия, еще больше удлинявшая путь и задерживающая автомобильный транспорт.

На всем протяжении дороги торчали разбитые машины, лежали какие то обломки, разбросанные трупы людей и животных.

Непрерывный шум автомобильных моторов наполнял воздух. Машины все время курсировали в обе стороны. Измученные непосильной работой, холодом и бессонницей, шоферы выполняли из последних сил свою опасную и ответственную работу.

Наш полк выгружается и мы присоединяемся к ожидающим погрузки на машины. Они постепенно подходят. Начинается погрузка. Наша рота дожидается очереди. Хотим развести костры, но нет ни пил, ни топоров, чтобы срубить дерево и приготовить дров. Разбиваем какие то ящики и зажигаем их.

Один из сержантов показывает мне на какую то странную кучу, занесенную снегом. Оказывается — замерзшие трупы.

Подходит из Ленинграда эшелон с эвакуируемым гражданским населением. Некоторые выходят сами, других выводят под руки. Из опустевших вагонов вытаскивают с десяток полумертвецов. Это, так называемые, "доходяги", т. е. умирающие люди, находящиеся уже без сознания. Только слабые судорожные движения свидетельствуют, что в них еще есть признак жизни. Эти дальше уже не поедут и найдут последнее пристанище в общей куче их несчастных сотоварищей.

Леденящий холод, ветер, дым от костров, трупы, рев моторов. Кошмар, который нельзя забыть.

Наконец, подходят машины. Мой взвод помещается целиком на одной из них. Толчок и машина трогается. Спускаемся на лед и мчимся по накатанной снежной дороге. Ветер свистит, я чувствую как холод пробирается сквозь одежду. Отчетливо понимаю, что при этих условиях люди могут замерзнуть. Приказываю всем опуститься на дно грузовика, прижаться друг к другу, чтобы как то защититься от ветра. Приказание выполняется: на полу — груда тел, напоминающая какой то серый шевелящийся клубок. Проходит час с лишним. Наконец, машина останавливается. Слышен голос шофера:

— Эй, братва! Вылетай греться….

Мы — на другом берету, около какой то прибрежной деревни Вваливаемся в ближайшие избы, обогреваемся. В избе, в которую попал я, на плите варится картошка; картошку мы не видели уже около полугода. Достаю десять рублей, протягиваю хозяйке и прошу дать мне только одну картошку.

— Что вы, что вы, — товарищ лейтенант — говорит она — кушайте так…..

И, наполнив миску горячей картошкой, ставит перед нами. Мы съедаем ее без соли, вместе с шелухой, благодарим и уходим.

Еще тридцать километров езды, уже по земле и мы попадаем в деревню, предназначенную для размещения нашего полка.