"Я сражался в Красной Армии" - читать интересную книгу автора (Константинов Димитрий)

3. Пополнение

После бессонной ночи, проведенной за работой, т. к. работать можно было только по ночам, когда устанавливалось хотя бы относительное спокойствие и комбат переставал, наконец, ругаться, я был срочно вызван в штаб полка.

Когда я пришел в штаб, то около него увидел несколько сот людей, стоявших в строю. Это были солдаты, прибывшие на формирование. Когда я подошел поближе, то увидел людей, самых разнообразных возрастов, начиная с 35 и кончая 55 годами. Молодежи не было. Это были уже остатки человеческих резервов, которые командование наскребло внутри блокированного Ленинграда. Почти все люди были с признаками явной дистрофии. Многие вдруг выскакивали из строя и бежали в соседние кусты или под заборы. Эти люди страдали хроническими поносами, возникающими на почве голода. Дистрофик, получивший голодный понос, в тех условиях, в которых мы находились — верный кандидат на близкую смерть. Никакие медикаменты в этом случае не действовали.

Одетые в какие то подбитые ветром куртки, в обмотках и обычных ботинках, они коченели на холодном ветру, топтались и подрыгивали на месте, стараясь как то согреться. Передо мной была инвалидная команда, которой нужно было бы находиться в госпитале, а не приходить на формирование частей действующей армий. Кроме того, они были так одеты, что не могли воевать. В эту суровую зиму, да и вообще в России, зимой без теплой одежды, особенно без валенок, воевать невозможно. Передо мной были несомненные кандидаты на отморожение конечностей. Как их могли отправить в таком виде — оставалось непонятным. Я подошел и спросил одного из них: — давно ли они тут стоят.

— Около часу, товарищ лейтенант! Замерзли совсем. Скоро ли нас поведут куда либо?…

В штабе полка мне был дан список более чем на триста человек для формирования 2-то батальона. Сделав перекличку и кое как построив своих людей, я, для того, чтобы дать им согреться, почти бегом повел их в расположение батальона.

Доложив командиру батальона о прибытии людей, я хотел развести их по землянкам, где они могли бы зажечь огонь и как то обогреться. Но не тут то было!

— Оставьте стоять их в строю. — заявил "комбат". — Я хочу говорить с ними. А потом пусть сделают еще раз перекличку.

— Но, товарищ старший лейтенант, кончится тем, что они отморозят себе руки и ноги. Надо дать им отогреться.

— Не ваше дело…

И затем последовала совершенно "виртуозная" ругань.

К счастью, не обладая особым красноречием, комбат сказал только несколько слов, закончив свое выступление, как всегда бранью и передав список старшине роты ("фельдфебелю"), ушел восвояси.

Я сидел в землянке и слушал все происходящее. Взяв список, полуграмотный старшина, начал выкликать людей, медленно что то отмечать, снова выкликать тех же лиц, что то путать и так далее. Люди топали ногами, хлопали руками. Слышны были возгласы:

— Да, что ты там канитель разводишь? Давай скорей. Ведь не лето…..

Не вытерпев, я выскочил из землянки и выхватив у старшины список, быстро начал делать перекличку. Через пятнадцать минут все было кончено и люди были разведены по землянкам.

Рано утром, еще до рассвета, я вышел из землянки на улицу. Шел густой снег, дул ветер, начиналась, по-видимому, метель. Справа вдруг послышались голоса, слова команды и топот ног. Какие то черные фигуры, размахивая руками, бегали и как то нелепо кружились между соснами, увязая по колено в снегу.

— Бегом марш! — послышалась снова…… Сбоку стоял сержант, старательно произносивший слова команды.

Увидев меня, он, дав команду — "смирно!", подскочил ко мне и отрапортовал:

— Товарищ лейтенант! Второй взвод пятой роты находится на физической зарядке!

— Что, да вы с ума сошли!

— Никак нет!.. По распорядку дня с шести с четвертью до шести с половиной положено быть физкультурной зарядке….

— Да, вы поймите, товарищ Степанов, что если вы их так будете гонять каждый день, так они до фронта не дойдут; всех здесь закопаем. Распустите людей….

— Есть — распустить…

Вернувшись в штабную землянку, я доложил командиру батальона о происшедшем и решил поговорить с ним, чтобы как то создать более целесообразный режим, применительно к тем условиям, в которых мы находились. Изложив суть дела, я заметил, что физическая зарядка — прекрасная вещь в отношении здоровых людей, нормально питающихся, живущих, в более или менее, приемлемых условиях. Но для фактически уже больных людей, шатающихся от слабости, систематически недоедающих, живущих почти на снегу, такая "зарядка" ничего кроме вреда не приносит. Он, выслушав меня, ответил:

— Вы, товарищ Константинов, человек образованный, понимаете лучше. Вы, конечно, правы. Какая там зарядка. Им госпитальную койку надо, а не зарядку. Но приказ, есть приказ. Приказал округ проводить ее в прифронтовых условиях — проводим. Отменять не имеем права. Я, допустим, отменю, а мне потом нагоняй будет и пятнадцать объяснительных рапортов буду писать. К чему мне эта головная боль? Пускай себе лучше для отвода глаз побегают. И никто, начиная с командира дивизии, не решится практически отменить этот приказ.

Спорить было бесполезно. Но, спрашивалось — для чего вообще надо было собирать и мобилизовывать в Ленинграде этих голодных полумертвецов, когда за чертой блокады, по всей стране, было сколько угодно резервов из совершенно здоровых людей. Ведь контингент, который составлял нашу дивизию, по сути дела был небоеспособен и боеспособным стать не мог, потому, что мы находились в кольце блокады и наше питание составляло 250 грм. черного хлеба низкого качества и некоторое количество в достаточной степени водянистого супа.

В декабре газеты принесли известие об остановке немецкого наступления под Москвой и о контрнаступлении красной армии, которое, однако, не оказалось достаточно эффективным. На остальных фронтах наступило известное затишье, связанное с зимним временем и недостаточной подготовленностью немецкой армии к русской зиме. Немецкие солдаты, не имея необходимого зимнего обмундирования, жестоко страдали от холода. В Германии стали собирать теплые вещи для армии, но было уже поздно. Зима свирепствовала во всю.

Петля блокады вокруг Ленинграда, жестоко затянутая немцами. несмотря на все попытки советского командования, не ослабевала. Осталась единственная лазейка, соединяющая Ленинград с остальной страной — юго-западная часть Ладожского озера. Через него, по льду ходил автомобильный транспорт, доставляя продукты и боевые припасы и увозя эвакуируемых людей, вернее полумертвецов. Этот проход для снабжения огромного города и армии защищавшей его был, конечно, недостаточен. Поэтому жестокий голод, сопровождаемый массовой смертностью, царил в кольце блокады. Ни одной кошки, собаки или крысы, нельзя было найти в черте города. Все было съедено. Ели столярный клей, варили из кожаных изделий "похлебку".

Все в больших масштабах стали проникать слухи об ужасных условиях, в которых находились солдаты и командиры красной армии в германском плену. Рассказывалось о массовых расстрелах, голоде и смертности от него, об ужасном обращении и тому подобное.

Выше уже говорилось, что солдаты красной армии, не желая защищать режим, как известно, массами сдавались в плен и охотно перебегали к противнику, видя в германской армии освободителя от большевизма.

И действительно, в передовых частях германской армии они находили хороший прием. Также хорошо о боевых частях немецкой армии отзывалось и все население оккупированных районов. Но как только пленные или население сталкивалось с военными и гражданскими учреждениями в германском тылу, картина менялась в обратную сторону.

К сожалению, правительство Германии отказалось в этой войне иметь своим союзником российские народы и заменило этот союз "восточной политикой" господина Розенберга. Оно стало воевать не только против СССР, но и против России, т. е. против народов ее населяющих, отождествляя одно с другим.

Сразу восстановив всем этим против себя народы, населявшие СССР, оно уже в конце 1941 года предрешило свое собственное поражение. И первым симптомом этого была неудача под Москвой.

Правительство Гитлера воевало не только против СССР, т. е., в первую очередь против большевиков, а оно повело войну и против всего порабощенного большевиками народа, считая его "унтерменшем" и соответствующе относясь к нему.

Если бы Германия, после вступления ее армии в Россию, немедленно бы создала российское национальное правительство, а из массы пленных российскую освободительную армию, то немецким солдатам не пришлось бы вообще сражаться на территории СССР.

Если бы правительство Германии, введя свои войска в СССР, повело дружественную политику по отношению к населению и соответственно относилось бы к пленным и объявило бы войну — освободительной борьбой против коммунизма, события развивались бы совершенно иначе.

Российская освободительная армия немедленно выросла бы как снежный ком и, превратив начавшуюся войну в войну гражданскую, закончила бы почти без помощи немецкой армии начавшуюся борьбу. Страна взорвалась бы как пороховой погреб, советский строй рухнул и ушел бы навсегда в вечность.

Трудно говорить о том, что последовало бы за этим и как окончилась бы вторая мировая война, но, что угроза коммунизма навсегда исчезла бы из мира, это совершенно несомненно.

Однако, события шли своим чередом. Доходящие сведения о судьбе пленных оказывали свое действие. Советская пропаганда, воспользовавшись этим, стала неимоверно раздувать полученные данные, запугивая ими армию. На всех политзанятиях комиссары и политруки вылезали из кожи вон, стремясь доказать, что немцы хотят поработить русский народ, что они издеваются и убивают пленных, уничтожают мирное население и т. д.

Одновременно появились первые сведения о партизанских антинемецких отрядах, действующих в немецком тылу. Это тоже косвенно подтвердило распространяющиеся слухи.

В результате, уже к концу 1941 года, массовые и групповые сдачи в плен прекратились, резко уменьшилась индивидуальная сдача в плен и добровольный переход на сторону противника.

Имея все данные выиграть войну и будучи сильнее в военном отношении, Германия проигрывала ее политически.

Красноармеец и офицер красной армии психологически попадал между двух огней. С одной стороны, надоевший всем советский режим, гонящий его на свою защиту, угнетающий его, но все таки как то дающий жить, с другой — противник который оказывается идет не освобождать, а подавлять, уничтожать и порабощать. И, пожалуй, второе будет хуже первого. Так лучше, думает он, я пока останусь с советским режимом и буду защищать свою семью свой народ, ибо иначе всем "капут". А с советской властью мы посчитаемся потом!….

Таков элементарный ход рассуждений рядового военнослужащего. и это явилось основной причиной, почему армия стала драться. Неблагоприятную роль для репутации немцев сыграла и блокада Ленинграда, истребившая сотни тысяч мирных жителей.