ГЛАВА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ, В КОТОРОЙ МЕДВЕЖОНОК ВИННИ-ПУХ, НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ОН МЕДВЕДЬ, ВЕДЕТ СЕБЯ ОТКРОВЕННО ПО-СВИНСКИ

Иногда ему, правда, кажется, что можно бы найти какой-то другой способ, если бы он только мог на минутку перестать бумкать и как следует сосредоточиться. Но увы - сосредоточиться-то ему и некогда.

(Здесь и далее – А.Милн «Винни-Пух и все, все, все!», пер. Б.Заходера).

В стране большой Тарам-Парам,

Где ходят в гости по утрам

(Хотя не прочь по вечерам,

Налили только бы сто грамм),

Прошел однажды жуткий слух,

Что медвежонок Винни-Пух

Задумал де переворот

И баламутит тем народ.

Хоть медленно - увы и ах! -

Опилки движутся в мозгах.

Пух возомнил: он - всем пример,

Медведь-революционер,

Он должен навести в лесу

Порядок, силу и красу,

А также некий идеал,

Которого сам Пух не знал.

Сова, сидевши на суку,

Промолвила бунтовщику:

"Опилки что ль сгнили в мозгу?

Иди-ка, Пух, хлебни медку,

Подумай, кто ты есть такой?

Народ пойдёт ли за тобой?"

Пух озверел и стал хамить,

Пытался дерево свалить,

Зло начал на Сову реветь:

"Кто я такой?! Да я медведь!!!

И если только захочу,

Здесь всё к чертям разворочу!!!"

Когда опилки в голове,

Ум с ними точно не в родстве.

По мудрости своей Сова,

Услышав глупые слова,

Не тужась даже представлять,

Как Пух сумеет бунт поднять,

Нахмурилась: «Вот так всегда!

Тьфу! С бунтовщиною беда!»

А тут случайно, прыг да скок,

Нарисовался Пятачок,

Румяный, так сказать, в соку,

И ушки плещут на скаку.

Пух закричал ему: «Пятак,

Ты мне товарищ или как?

Ты помнишь, мы с тобой везде…

Ты мне соратник или где?

С тобою вместе мы - вот ТАК! -

Устроим полный кавардак.

Ну что, согласен ты, свинья,

Мутить со мной? Но главный я».

Наш Пух - ну, что с медведя взять? -

Умел толково объяснять.

Раскинув мозгом Пятачок,

Прихрюкнул, почесав бочок.

Чай, не опилки в голове!

И быстро он сказал Сове:

"Что в том, глазастая, НЕ ТАК?

Наш Винни - тот еще мастак!

Умеет сочинять пыхтелки,

Ворчалки или тарахтелки.

Короче, он имеет дар…

Есть у меня воздушный шар…» -

И взявши Винни за плечо,

Увёл дружбана Пятачок,

Чтоб Пух не протрезвел, увы,

От рассудительной Совы. -

«Такого шара больше нет -

Он столь оранжевый на цвет,

Что ослепляет всякий глаз

И очумляет мозг на раз.

Такая ж ленточка к нему.

Я шар над домом подниму.

И под оранжевую дверь

Сбежится к нам различный зверь.

Наш оранжизм на все века

Запомнят флагом бардака».

Но зная, что медведь упрям,

Чтоб Винни-Пух не спрыгнул сам

С идеи закрутить бедлам,

Хитрющий свин - пример свиням,

Копытцем потерев пятак,

С невинным хрюком молвил так:

«Ух, как захватывает дух!

Куда мы лезем, Винни-Пух?"

Медведь расширился в плечах,

Блеснул огонь в его очах:

"Тю-ю, ты, дурное порося!

Мы пригласим к себе Лося,

Овца, наверно, подойдёт,

Она не блеет, а поёт!

И тем ещё она мила,

Что так пушиста и бела.

Шакал, ему ведь все одно,

В какое залезать говно.

Короче, зверь найдется, чтоб

Загнать всех неугодных в гроб.

Да не дрожи, Пятак, не трусь…

Я лишь Осла чуть-чуть боюсь".

А Пятачок хихикнул в нос:

Лапша для Винни - не вопрос.

А в этот час Осел Иа

Нажравшись, как всегда, в дрова,

Ушами шевеля едва,

Буровил, путая слова.

Пытался что-то он сказать,

А сам не мог уже стоять,

Не знал - молчать или икать.

Осел он, что с Осла-то взять!

Хоть все ближайшие друзья,

И вся Ослиная семья,

Иа пытались направлять,

Как что и правильней сказать, -

Всё это было ни к чему.

Он, как Герасим и Му-Му

В одном лице в один момент,

Был глух на аккомпанемент.

Поэтому Ослова рать

Себя не стала утруждать.

Признаться нужно, что Осёл

Был с детства тот еще мосёл,

Его окрестная братва

Считала чуть ли не за Льва.

Иа с пеленок рвался в бой

И бил порою на убой.

Да так копытами махал,

Что в околоток попадал.

Свои Ослиные пути

Пытался просто он пройти,

Шел на пробой и на таран.

Короче - правильный пацан.

Но эти древние дела

Из биографии Осла

И в купе и по одному

Анкету портили ему.

Все дело в том, что был Иа

В Тарам-Парам почти глава.

На эту должность буром пёр,

И не желал излишних ссор

Из-за анкетной ерунды

И прочей вредной лабуды.

Он представлял, что пред толпой

Смотреться должен как святой:

Пытался прошлое скрывать.

Осел он, что с осла-то взять!

Не понимал, что у зверей

В почёте те, кто покрутей.

Чем больше ты узнал побед,

Тем ярче твой авторитет.

Иа себе спокойно жил,

Ел сладко и со вкусом пил,

Рассчитывал, что для Осла

Тарам-Парамские дела,

Которые он разрешит, -

Фигня, никчемная на вид.

Ведь он себя уж показал,

Когда конюшней управлял.

Иа не чувствовал непрух,

Что заготовил Винни-Пух.

А Пух на весь Тарам-Парам

Развёл оранжевый бедлам.

Сбежался всякий разный зверь

На тайную из всех вечерь.

И председательствовал там,

Конечно, мудрый Винни сам,

Себя он твёрдо объявил

Наследником всех политсил.

Вопрос один в повестке дня,

Вокруг чего взросла ругня

(Все остальное бла-бла-бла) -

Забрать корыто у Осла.

Крамольную идею вслух

Озвучил лично Винни-Пух.

Когда опилки в голове,

Ум с ними точно не в родстве.

Иначе Пух не стал бы ныть

И революцией мутить.

Есть не один тому пример:

Порой революционер,

Создатель гильотинных лож

Сам голову кладет под нож.

Нам не припомнится, когда

От революции вреда

Не приходилось испытать,

Кого не брались бы свергать,

Каким бы ни был тот Спартак,

Который разводил бардак.

К баранам нашим возвратясь,

Продолжим нашей сказки вязь.

Любому кажется порой,

Что он де обойден судьбой,

И многим нравится мутить,

Чтоб должность выше получить.

Немало вызвалось зверей,

НачАвших сразу от дверей

Осла и хаять и лажать,

Надеясь что-нибудь урвать

Через разросшийся бедлам,

Что тряс вовсю Тарам-Парам,

Пытаясь - ну, хоть как-нибудь! -

К корыту морду протянуть.

Навозно вспенилась возня,

Распространяясь день от дня.

И тыщей лап, когтей, копыт

Зверьё, забросившее быт,

Собралось, чтоб в Тарам-Парам

Хреново стало жить Ослам,

А сладко - Пуху одному

И прицепившимся к нему.

Чего ж простым зверям скучать

И по домам своим торчать?

Пускай протопчут те зверюшки

Путь Винни-Пуху до кормушки.

Хоть, как известно было всем,

Кто близок был до этих тем,

Медведь, уж как он не кричал,

Кормушку ту не покидал.

Как за Ослиный упокой

Овца мотала головой;

Выпрыгивая из порток,

Копытом дергал Пятачок;

Надул и щёки и живот

Лощёный, толстый Дикий Кот;

Всю крышу прободав насквозь,

Мотал башкой сохатый Лось;

Слюной разбрызгивать устал

Строптиво-дёрганый Шакал;

Стремительнее, чем гроза,

Порхала нервно Стрекоза.

И только старый Богомол,

Который просто мимо брёл,

Вмиг к дереву приник ничком,

Прикинувшись сухим сучком.

На неформальной той тусве,

С прилившей кровью к голове,

Хмельные, словно бы от эля,

Зверьё пошло делить портфели.

Овца ТАК скоро и ТАК быстро -

В Тарам-Парам в премьер министры

Прорвалась несмотря на то,

Что ей не доверял никто.

И только Пух поверил ей.

Начальник он, ему видней.

Хотя опилки в голове,

С умом не состоят в родстве.

Овца на вид была бела,

И языком плести могла.

Ее предвыборное бленье

Читайте ниже в приложенье.

Шакал, известный всем пострел

Мажорно-комсомольских дел,

И тут, конечно же, поспел,

Наркомом первым став Внудел.

Поправив на носу очки,

Оскалив куцые клычки,

Кричал, не чувствуя межу:

«Всех неугодных посажу!!!»

Понятно всем: шакалий бред -

Источник глупостей и бед.

И, чтоб витийщика унять,

Решили денюжку собрать,

Чтоб тот здесь воду не мутил,

А логопеда посетил.

Сам Пятачок как кум и брат,

А также сын, отец и сват

Возглавил Секретариат

Для Винни-Пуховых услад.

В отличье от Шакала свин

Был молчалив и невидим.

Он скромно в стороне стоял,

Копытцем землю ковырял.

Мол, он тут вовсе не причём,

Никак не связан с сим вытьём.

А то, что выдвинут он вдруг,

Так это Винни всё. Как друг.

Опустим мы пустой делёж,

Что на базарище похож.

Всем дали вкусные места,

Мандат для каждого поста.

«Жи-жи» то было неспроста,

Когда торги и суета.

Черту потом уже подвёл

Наш Винни-Пух. Он что-то плёл

О мёде, языке, горшках

И не ворующих руках.

Так что никто не смог понять,

Что им медведь хотел сказать.

Когда опилки в голове,

Ум с ними - ни в каком родстве.

Вот так в лесу Тарам-Парам

Надолго восцарил бедлам.

И зверь, наивно простодушный,

Обманут был в мечтах тщедушных.