"Десятый" - читать интересную книгу автора (Грин Грэм)16Облокотясь на забор, Каросс наблюдал за маленькой фигуркой, приближавшейся через поле со стороны Сен-Жана. Он стоял в непринужденной позе человека, отдыхающего в собственном саду; один раз он даже хохотнул негромко в ответ на какую-то пришедшую ему в голову мысль, но когда фигура приблизилась настолько, что можно было безошибочно узнать в ней Шарло, непринужденность Каросса сменилась некоторой настороженностью, напряжением ума. Шарло, помня о револьвере в его брючном кармане, остановился в отдалении, глядя ему прямо в лицо. — Я думал, вы давно ушли. — Я решил остаться. — Здесь? Каросс мягко заметил: — В конце концов, дом-то принадлежит мне. — Кароссу, который сотрудничал с немцами? — Нет. Жану-Луи Шавелю, который проявил малодушие. — Но, решив сыграть Шавеля, вы забываете две вещи. — Мне кажется, эта роль у меня получается неплохо. — Если вы намерены изображать Шавеля, вам нельзя будет войти в дом или вам снова плюнут в лицо. — А во-вторых? — Все это давно уже не принадлежит Шавелю. Каросс опять хохотнул и оторвался от забора, не вынимая руки из кармана с револьвером — «на всякий случай». Он сказал: — У меня имеется на это два ответа, милейший. Потрясенный такой самоуверенностью, Шарло крикнул ему: — Перестаньте паясничать! — Видите ли, — мягко возразил Каросс, — мне без особого труда удалось уверить ее в правильности моей версии. — Версии чего? — Того, что произошло в тюрьме. Понимаете, я там не присутствовал, поэтому мне проще добиться правдоподобия. Словом, я прощен, мой дорогой Шарло, вы же, напротив, заклеймены — простите мою улыбку, ведь я-то знаю, какая это вопиющая несправедливость, — заклеймены как лжец. — Он весело и звонко захохотал, как будто ожидая, что его противник оценит с эстетической точки зрения всю комедийность ситуации. — Вам, Шарло, надлежит убраться вон. И притом немедленно, сию же минуту. Она на вас страшно зла. Но я уговорил ее выплатить вам триста франков жалованья. Итого, вы мне должны шестьсот, любезнейший. — Он даже сделал вид, что протягивает за ними левую руку. — А вас она оставляет? — спросил Шарло, держась все так же в отдалении. — Что же ей еще делать? Представьте, она даже не слыхала о декрете от семнадцатого числа — впрочем, и вы, вероятно, тоже? Ну конечно, вы ведь газет здесь не видите. По этому декрету все сделки о передаче недвижимости, заключенные в период немецкой оккупации, объявляются недействительными в случае опротестования одной из сторон. Вы что же, и вправду об этом не задумывались? Хотя меня и самого осенило только сегодня утром. Шарло смотрел на него с ужасом. У него на глазах старый актер Каросс, обрюзглый и отвратительный, как свинья, превратился в Каросса идеального — надменный, плотоядный, он стоял, непринужденно привалясь к земной оси, и предлагал ему все царства мира в виде отчего дома и шести акров собственной земли. Все это он может получить, если пожелает, — это или же свои прежние неразменные триста франков. С утра он чувствовал близость сверхъестественного — умирала старуха, и сверхъестественный мир приблизился вплотную, в дом явился Бог в портфеле кюре, а где Бог, там и Враг, он — тень Божества, горькое доказательство бытия Божия. Снова раздался дурацкий смешок актера, но Шарло слышал за ним идеальный сатанинский хохот, самодовольный, панибратский, приглашающий. — Ручаюсь, что Шавель на это и рассчитывал, когда подписывал дарственную. Вот хитрый дьявол! — Каросс со смаком захихикал. — Сегодня девятнадцатое. Теперь его долго ждать не придется, увидите. Пошлые слова Каросса не доходили до Шарло, он слышал за ними Диаволову похвалу себе, словно новобранцу: «Молодчина, Шавель!» Его захлестнула волна счастья — он вернулся домой, отчий дом опять принадлежит ему! Он сказал: — Какой прок вам дальше прикидываться Шавелем, Каросс? Сами же вы говорите, что он не сегодня-завтра будет дома. — Ей-богу, ты мне нравишься, старина, — ответил Каросс. — Ты и вправду похож на добряка Пидо. Вот что я тебе скажу: если у меня выгорит одно дельце, всегда можешь рассчитывать на тысчонку-другую. Трава, на который они стояли, была его травой, и он смотрел на нее с любовью; надо будет выкосить ее до наступления зимы, а уж на следующий год он возьмется за сад по-настоящему… Снизу от реки тянулись две цепочки следов: узкие — от его ботинок и широкие — от калош кюре. Этим путем в дом вошел Бог, и вдруг зримый мир затянулся, затуманился, а когда снова оказался в фокусе, он с прежней отчетливостью увидел Каросса, жирного и наглого, и ясно представил себе, что надо делать. Декрет от семнадцатого числа. Даже дары Дьявола — тоже дары Бога. Что Дьявол ни преподнесет, все Бог дарует нам великое право отвергнуть. Он спросил еще раз: — Какой прок, Каросс? — Ну как же, — ответил Каросс. — Для человека в моем положении и на один день пристанище — уже выигрыш. Скоро люди снова возьмутся за ум, придут к власти те, кто надо. Тут только затаиться и выждать. — Но он не утерпел и похвастался: — Это еще что, мой милый. Вот если я с ней обвенчаюсь до появления Шавеля, то-то будет триумф! Думаешь, слабо? Но я ведь не кто-нибудь, а сам Каросс. Помнишь, в «Ричарде III»? «Возможно ль ту, что ненавидит, обольстить?»[3] Ответ: разумеется, да. Да-да, Шарло, да! Врага надо хорошо знать. Шарло в третий раз спросил: — Но зачем? Что в этом проку? — Мне нужны деньги, милейший. Не может быть, чтобы Шавель отказался отвалить кусок. Это бы уж ни в какие ворота, братца-то он перехитрил и на смерть отправил. — И ты думаешь, я это допущу? Сам же вчера сказал, что я люблю ее. — А-а, ты про это, — отмахнулся Каросс. — Любишь, но не себе же во вред. Мы с тобой стары, мой милый, для самоотверженной любви. Подумай-ка: если вернется Шавель, ты не получишь ничего, если же моя возьмет, ты знаешь, я человек щедрый. — Это была правда, щедрость составляла неотъемлемую часть его вульгарности. — И потом, теперь ничего уж не поделаешь, ты же наврал ей, что я — Шавель. — Ты забываешь, что я знаю, кто ты на самом деле: Каросс-коллаборационист. И убийца. Правая рука в кармане ожила, один палец передвинулся к предохранителю. — По-твоему, я так опасен? — Да. — Шарло следил за его рукой. — И потом, вот еще что: я знаю, где находится Шавель. — Где же? — Можно сказать, уже здесь. И это еще не все. Посмотри вон туда, через поле. Видишь церковь? — Конечно. — Видишь за церковью склон, немного вправо, разделенный на участки? — Да. — На верхнем участке справа работает человек. — Ну и что же? — Отсюда его не узнать, но я знаю, кто это. Это фермер по фамилии Рош, руководитель Сопротивления в Сен-Жане. — И что? — А если я сейчас спущусь к мосту, и подымусь туда, и расскажу ему, что в большом доме находится Каросс, и не просто Каросс, а к тому же еще и убийца человека по фамилии Тупар? Одно мгновение казалось, что Каросс выстрелит, — на таком открытом месте это был бы акт отчаянья: звук выстрела разнесся бы по всей округе. Но вместо этого Каросс улыбнулся. — Друг мой, — произнес он, — да ведь мы с тобой связаны одной веревочкой. — Значит, ты не будешь возражать, чтобы я вместе с тобой вошел в дом? — Шарло медленно приблизился к нему, как подходят к цепной собаке. — Я-то нет, но хозяйка может быть против. — Хозяйка, как я понял, прислушается к твоему совету. Каросс внезапно выдернул из кармана правую руку и жизнерадостно шлепнул Шарло по спине. — Браво, браво, — проговорил он. — Я тебя недооценил. Будем работать на пару. Ты мне по душе, приятель. Немного изобретательности — и мы с тобой не только денежки к рукам приберем, но и девку поделим. Он взял Шарло под руку и ласково поволок в дом. Один раз Шарло оглянулся туда, где на склоне виднелась фигурка Роша. Он вспомнил, как они с ним дружили, до того как увечье отравило язык Роша горечью. Маленький Рош спиной к ним шагал за плугом. Каросс стиснул ему правый локоть. — Если этот Шавель действительно уже едет, — сказал он, — мы будем обороняться, ты и я. В случае чего, у меня есть револьвер. — Он снова сжал ему локоть. — Смотри не забывай об этом, договорились? — Да. — Надо будет тебе сразу извиниться перед ней за то, что ты ей наврал. Она на тебя очень в претензии. — Наврал? — Ну да, что будто бы ее брата расстреляли утром. Отраженное от окна солнце ударило ему прямо в глаза; опустив голову, он думал: «Что мне делать? Что я делаю?» |
||
|