"Искатель. 1977. Выпуск №2" - читать интересную книгу автора

Глава четвертая ПРОИСШЕСТВИЕ С ВЫСТРЕЛОМ ИЗ ТАКСИ

Мегрэ неторопливо поднимается по улице Пигаль. Уже миновала полночь, и после грозы стало свежо, на тротуарах еще не высохли лужи. Светятся вывески ночных кабачков. Швейцары сразу же узнают комиссара, когда он проходит мимо, а в табачной лавчонке на углу улицы Нотр-Дам де Лоретт клиенты, которые пьют у подковообразной стойки, при виде его переглядываются. Конечно, непосвященный вряд ли что-нибудь заметил бы. Однако по всему Монмартру, который только и живет полуночниками, чувствуется какое-то неуловимое движение, словно легкая рябь, предвещающая бурю на водяной глади пруда.

Мегрэ это знает. И он доволен. Здесь, по крайней мере, ему не нужно иметь дело с девчонкой, которая либо плачет, либо ведет себя вызывающе. На ходу он узнает знакомые силуэты, слышит слова приказа, которые передаются из уст в уста, и замечает даже, как в туалетных комнатах дансингов перепуганные уборщицы, так называемые «мадам пипи», поспешно прячут пакетики с кокаином.

«Пеликан» здесь, налево. Вот его голубая неоновая вывеска, негр-швейцар у дверей. Кто-то появился из темноты, поравнялся с комиссаром и произнес со вздохом:

— Я так рад, что вы приехали.

Это Жанвье. Он объясняет с безразличием, которое иные могли бы принять за цинизм, но которое все же немного наиграно.

— Он уже готов, шеф… Я боялся только одного: как бы он без вас все не выложил… Он вот-вот расколется…

Они останавливаются у края тротуара, словно наслаждаясь свежим послегрозовым воздухом, и Мегрэ набивает новую трубку.

— Начиная с Руана он совсем не в себе… Пока мы в ожидании поезда сидели в буфете, мне раз десять казалось, что вот он сейчас бросится ко мне и все расскажет… Он еще новичок…

От Мегрэ не ускользает ничего, что делается вокруг. При виде его многие из тех, у кого неспокойно на совести, пускаются наутек, другие поспешно прячут в надежное место какие-то запретные вещи.

— В поезде он сидел совсем обессиленный… На вокзале Сен-Лазар, когда мы приехали, он растерялся, не знал, что делать. Кроме всего, он еще немного пьян. Ведь со вчерашнего дня он так много пил… В конце концов он потащился к себе на улицу Лепик, там, видимо, помылся, надел смокинг… Ел он без всякого аппетита в дешевом ресторанчике на площади Бланш, а оттуда явился на работу. Вы туда идете?.. Я вам еще нужен?..

— Иди поспи, старина…

Если Мегрэ понадобится помощь, на набережной Орфевр оставлены на всякий случай двое из его бригады.

— Пошли! — вздыхает Мегрэ.

Он входит в «Пеликан» и пожимает плечами, видя, что негр-швейцар суетится вокруг него и считает своим долгом растянуть рот в улыбке до ушей. Комиссар отказывается оставить свое пальто гардеробщице…

Сквозь плюшевые занавеси у входа в зал до него доносятся звуки джаза. Налево маленький бар.

Две дамы, сидящие там, зевают. Какой-то папенькин сынок уже порядочно набрался. Навстречу Мегрэ спешит хозяин.

— Привет! — ворчит комиссар.

Хозяин, видимо, встревожен.

— Скажите… По крайней мере, ничего страшного?

— Да нет же… Нет…

И Мегрэ, отстранив его, усаживается в углу, неподалеку от эстрады, где играют музыканты.

— Виски?

— Кружку пива…

— Вы же знаете, что пива мы не держим…

— Тогда рюмку коньяка с водой…

Вокруг все так убого! Клиентов почти нет. Да разве зайдет сюда настоящий клиент, в этот узенький зал, где лампы под абажуром излучают красноватый свет, переходящий в лиловый, когда оркестр начинает играть танго? За столиками — женщины, в обязанности которых входит развлекать гостей. Теперь, когда они узнали, кто этот новый клиент, они не дают себе труда танцевать друг с дружкой, и одна из них берется за вязание.

На эстраде Петийон в смокинге кажется еще худее, еще моложе, чем на самом деле. Из-под длинных светлых волос смотрит мертвенно-бледное лицо, глаза покраснели от усталости и тревоги. Как бедняга ни старается, он не может отвести взгляд от комиссара, который ждет.

Жанвье прав: он совсем готов… Есть признаки, которые не обманывают, ясно показывают, что человек дошел до предела, механизм его вышел из строя, разум у него помутился, и он спешит покончить с этим, выложить все, что у него на сердце. Ему так тяжело, что вот-вот он положит свой саксофон и бросится к Мегрэ.

Зрелище не из приятных — человек, охваченный страхом. Мегрэ немало перевидел таких, сам умело направлял допросы, которые длились иногда по двадцать часов и больше, пока ему не удавалось довести своего собеседника, вернее даже человека, которого он подвергал пытке, до физического и морального изнеможения.

На этот раз он здесь ни при чем. Он не верил, что Петийон причастен к убийству, не почувствовал этого. Он не занимался Петийоном, околдованный этой Фелиси, о которой не перестает думать.

Мегрэ пьет. Должно быть, Петийон удивлен, видя комиссара таким равнодушным. Руки музыканта с длинными тонкими пальцами дрожат. Его товарищи по оркестру украдкой поглядывают на него.

Чего он так упорно искал все эти сорок восемь безумных часов? За какую надежду цеплялся? Кого поджидал в этих кафе, в этих барах, в которые поочередно заглядывал, сидя там, не сводил жадного взгляда с двери и, ничего не добившись, уходил разочарованный, чтобы искать в другом месте? Наконец, зачем он поехал в Руан, где сразу же устремился в пивную с женщинами в районе казарм?

Он опустошен. Даже если бы Мегрэ и не сидел здесь, он сам бы пошел к нему, оказался бы на пыльной лестнице уголовной полиции, добивался бы разговора с кем-нибудь.

Так и случилось! Оркестр делает перерыв. Аккордеонист направляется в бар выпить рюмочку. Другие музыканты тихо переговариваются. Петийон кладет свой инструмент на подставку, спускается с эстрады…

— Я должен с вами поговорить, — бормочет он.

А комиссар удивительно ласковым голосом отвечает:

— Я знаю, малыш.

Здесь? Мегрэ окидывает взглядом этот зал, от которого его тошнит. Не стоит выставлять парня напоказ, ведь он вот-вот разрыдается.

— Не хотите выпить?

Петийон отрицательно качает головой.

— В таком случае пойдем…

Мегрэ заплатил за коньяк, хотя хозяину очень хотелось, чтобы комиссар выпил за его счет.

— Думаю, сегодня ночью вам придется обойтись без своего саксофониста… Мы с ним пройдемся вдвоем… Возьмите вашу шляпу и пальто, Петийон!

— У меня нет пальто…

Едва они вышли на улицу, молодой человек глубоко вздыхает, будто собирается нырнуть в воду, и сразу говорит:

— Послушайте, господин комиссар… Лучше я вам во всем признаюсь… Я больше не могу…

Он весь дрожит. Наверное, уличные фонари кружатся у него в глазах. Хозяин «Пеликана» и негр-швейцар смотрят им вслед.

— Не торопись, малыш…

Сейчас он отведет его на набережную Орфевр… Это проще всего… Сколько расследований заканчивалось в такой час в кабинете Мегрэ, когда все помещения уголовной полиции пусты! Только дежурный сидит в коридоре, когда лампа с зеленым абажуром бросает свет на человека, нервы которого уже сдали.

На этот раз с ним всего лишь мальчишка. Мегрэ хмурится. Решительно в этом деле у него одни только жалкие противники.

— Входи!

Он вталкивает его в пивную на площади Пигаль, потому что ему хочется выпить кружку пива перед тем, как позвать такси.

— Ты что будешь пить?

— Мне все равно… Клянусь вам, господин комиссар, я не…

— Конечно… Конечно… Сейчас ты мне все расскажешь… Официант, две кружки пива!

Комиссар пожимает плечами. Вот еще двое каких-то клиентов, узнав его, предпочитают оставить свой луковый суп и смыться. Другой бросился к телефонной кабине, и через стекло в форме ромба видно, как он, наклонив плечи, говорит в аппарат.

— Она твоя любовница?

— Кто?

Вот так штука! Парень искренне удивлен. Есть такие интонации, которые не обманывают.

— Фелиси…

И Петийон повторяет, словно такая мысль никогда не приходила ему в голову и он вообще ничего не понимает.

— Фелиси моя любовница?

Он растерян. Он только собрался сделать драматическое признание, и вдруг комиссар, человек, в руках которого находится его судьба, этот Мегрэ, пустивший ему вслед свору полицейских, говорит с ним о служанке его дяди!

— Клянусь вам, господин комиссар…

— Ладно… Пойдем все-таки…

К их разговору прислушиваются. Какие-то две девицы делают вид, что мажут губы, а сами навострили уши. Не стоит выставлять себя напоказ.

Они снова на улице. В нескольких метрах от них, во мраке площади Пигаль, выстроилась вереница такси, и Мегрэ собирается подать знак, уже поднимает руку. Совсем рядом, на углу тротуара, какой-то полицейский рассеянно посматривает вокруг.

Как раз в эту минуту раздается выстрел. Почти одновременно комиссар слышит еще какой-то шум, и в сторону бульвара Рошешуар рывком отъезжает такси.

Все произошло настолько быстро, что Мегрэ даже не сразу успевает заметить, как его спутник поднес руку к груди и, покачиваясь, остановился, пытаясь другой рукой за что-нибудь уцепиться. Комиссар машинально спрашивает:

— Ранен?

Полицейский бросается к стоянке такси, вскакивает в одну из машин и пускается вдогонку стрелявшему. Какой-то доброволец шофер тоже прыгает на подножку.

Петийон падает, прижав руку к манишке, пытается крикнуть но слышен только какой-то странный, слабый звук…

На следующее утро газеты опубликовали небольшую, довольно банальную заметку:

«Минувшей ночью музыкант из джаза по имени Жак П. был ранен пулей в грудь. Стрелял неизвестный, который скрылся, уехав в такси. Тут же была организована погоня, но настигнуть преступника не удалось.

Предполагают, что это сведение счетов или драма на почве ревности.

Пострадавший в тяжелом состоянии доставлен в больницу Божон. Полиция ведет расследование».

Все это неверно. Полиция не всегда сообщает прессе точные сведения. Жак Петийон действительно находится в Божоне. И состояние его действительно тяжелое, настолько тяжелое, что даже нет гарантии на спасение. Левое легкое пробито пулей крупного калибра.

Что же касается погони за убийцей, то тут дело обстоит иначе. Об этом с горечью рассказывает сам Мегрэ, отдавая рапорт в кабинете начальника уголовной полиции:

— Это моя вина, шеф… Мне захотелось выпить кружку пива… Нужно было, чтобы и мальчишка немного пришел в себя перед тем, как отвести его на набережную Орфевр… У него уже нервы не выдерживали… Ему весь день не давали передышки… Видимо, тут я допустил ошибку.

— Тот, кто этим воспользовался, честное слово, не новичок.

— Когда я услышал выстрел, то сразу занялся мальчишкой… Я позволил полицейскому без меня пуститься вдогонку за преступником… Вы читали рапорт? Такси, за которым гнался полицейский, завело его на другой конец Парижа, на площадь Италии, и там внезапно остановилось. Никакого пассажира в такси не оказалось… Шофера тут же арестовали. Несмотря на его протесты… А меня, однако, здорово провели…

Комиссар бросает гневный взгляд на протокол допроса шофера:

— «На стоянке у площади Пигаль ко мне подошел какой-то незнакомец и предложил мне двести франков за то, что я помогу ему, как он выразился, подшутить над одним его приятелем. Он выстрелит из хлопушки — это были его слова, — а я по этому сигналу должен мчаться на полном газу по направлению к площади Италии…»

Слишком наивно для ночного шофера! Впрочем, трудно доказать, что он солгал. И дальше: «Я плохо разглядел моего клиента. Он стоял в тени, со стороны земляной насыпи, опустив голову. Он широкоплечий, одет в темное, на голове серая фетровая шляпа». Право, такие приметы могут подойти ко многим!

— Эту проделку, уверяю вас, я буду долго помнить, — ворчит Мегрэ. — Тот, кто ее придумал… Он проскальзывает между двумя такси или где-то рядом в темноте… Стреляет… В ту же минуту такси срывается с места, и все, конечно, считают, что убийца сидит в этой машине, пускаются вслед за ним, а он тем временем успевает удрать или даже затеряться в толпе… Допросили других шоферов, которые ожидали на стоянке. Никто ничего не видел… Только один из них, старый, которого я уже давно знаю, кажется, заметил, что какой-то силуэт огибал бассейн…

Подумать только! Саксофонист был готов все рассказать, тут же, в «Пеликане», а Мегрэ не дал ему говорить. А теперь бог знает когда можно будет снова его допросить и можно ли будет вообще.

— Что вы собираетесь делать?

Существует классический метод. Дело происходило на Монмартре, в определенном периметре. Нужно допросить полсотни человек, людей, известных полиции, которые в ту ночь находились в этом секторе, всех тех, которые метались, как крабы в корзине, когда на улице Пигаль стало известно о присутствии комиссара Мегрэ.

У некоторых из них рыльце в пуху. Если прижать их хорошенько, пригрозить, что поближе присмотрятся к их делишкам, то можно получить нужные сведения.

— Я сейчас пошлю туда двух-трех человек, шеф… Что же касается меня…

Что бы он ни делал, все равно его тянет в другое место. С самого начала. С тех пор, как он вступил в этот игрушечный мирок, который называется Жанневиль.

Ему так не хотелось покидать «Мыс Горн» и эту взбалмошную Фелиси! Не было ли это предчувствием?

События показали, что он не прав. Теперь ясно, что тайну убийства старого Лапи следовало искать в районе площади Пигаль.

— Но я все же вернусь туда.

Петийон успел сказать ему только одно: Фелиси не была его любовницей. Он просто обалдел, когда Мегрэ заговорил о ней, словно никогда даже не мог себе представить этого.

Половина девятого. Мегрэ звонит жена:

— Это ты? Нет, ничего особенного… Я не знаю, когда вернусь…

Она к такому привыкла. Мегрэ сует себе в карманы рапорты. Среди них один из Руана с подробными сведениями обо всех женщинах, работающих в «Тиволи». Петийон не поднимался в номер ни с одной из них. Когда он вошел и занял место в уголке, две дамочки сразу уселись рядом с ним на красном плюшевом диванчике.

— Здесь нет девушки, которую зовут Адель? — спросил он.

— Ты опоздал, малыш… Адель давно отсюда уехала… Ты имеешь в виду маленькую брюнетку, у которой груди в форме груш, правда?

Он ничего об этом не знал. Знал только, что ему нужна Адель, которая в прошлом году работала здесь. Но она уехала несколько месяцев назад. Неизвестно, где она теперь. Разве можно разыскивать всех Аделей во всех веселых домах Франции…

Скоро один из инспекторов произведет тщательный обыск в комнате саксофониста на улице Лепик. Жанвье, которому так и не удалось как следует отдохнуть, проведет день в районе площади Пигаль.

Что до Мегрэ, то он снова садится в поезд на вокзале Сен-Лазар, выходит в Пуасси и поднимается по дороге, ведущей в Жанневиль.

После вчерашней грозы луга кажутся более зелеными, а голубой цвет неба еще нежнее. Вскоре показались розовые домики; через стекла витрины он поздоровался с Мелани Шошуа, которая посмотрела на него своими рыбьими глазами.

Сейчас он увидит Фелиси. Почему эта мысль доставляет ему удовольствие? Почему он невольно ускоряет шаг? Он улыбается, подумав о том, в каком мрачном настроении застанет сейчас Люка, всю ночь проторчавшего у «Мыса Горн». Он видит его издали. Бригадир сидит у края дороги с потухшей трубкой во рту. Он, конечно, проголодался. Ему, наверное, хочется спать.

— Ну что, бедняга Люка?

— Ничего, шеф… Мечтаю о чашке кофе и о постели… Прежде о кофе…

Его глаза подпухли, пальто измято, ботинки и брюки внизу измазаны глиной…

— Отправляйся в «Золотой перстень»… Кстати, есть новости…

— Какие?

— В музыканта всадили пулю…

Можно заподозрить комиссара в равнодушии, но Люка не обманешь, и он вскоре удаляется, качая головой…

Ну что ж, войдем! Мегрэ с удовлетворением смотрит вокруг, как человек, снова попавший в знакомую обстановку, потом направляется к дверям виллы. А впрочем, нет… Лучше обойти дом, войти через сад… Он толкает калитку… Дверь в кухню открыта…

Что такое? Он вдруг остолбенел от удивления и едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Услышав его шаги, Фелиси вышла на порог и держится прямо, повернувшись к нему, глядя на него строго.

Но, боже мой, что с ней? Кто ее так разукрасил? От слез глаза ее не могли так распухнуть, а щеки покрыться красными пятнами.

Он подходит к ней ближе, она произносит еще более злобно, чем обычно:

— Ну что, довольны?

— Что случилось? Вы упали на лестнице?

— Стоило день и ночь держать у дверей полицейского! Наверное, он хорошо выспался, ваш сторожевой пес!

— Послушайте, Фелиси! Говорите яснее! Я никогда не поверю…

— Что приходил убийца и напал на меня? Да! Вы это хотите узнать?

Мегрэ собирался рассказать ей о Петийоне, о происшедшей ночью драме, но сначала следовало поподробнее узнать, что произошло в «Мысе Горн».

— Пойдемте сядем… Здесь в саду, да… Будьте умницей!.. Успокойтесь! Не смотрите на меня такими свирепыми глазами и расскажите толком, что произошло… Вчера вечером, когда я уезжал, вы были очень возбуждены… Что вы делали потом?

Она презрительно роняет:

— Ничего…

— Ну, вероятно, вы сначала поели… Потом заперли все двери и поднялись к себе в спальню… Не так ли? Вы уверены, что заперли все двери?

— Перед тем как лечь спать, я всегда запираю все двери…

— Итак, вы легли… Который был час?

— Я подождала внизу, пока пройдет гроза.

Это правда, с его стороны было жестоко оставлять ее одну… Ведь она так боится грома и молнии!

— Вы что-нибудь пили?

— Кофе…

— Ясно! Чтобы поскорее заснуть… А потом?

— Потом читала.

— Долго?

— Не помню… Может быть, до полуночи… Потом погасила свет… Я была уверена, что случится несчастье… Я вас предупреждала…

— Теперь расскажите, что за несчастье случилось…

— Вы надо мной потешаетесь… А мне все равно… Вы считаете себя таким ловким!.. В какую-то минуту мне послышалось, что в спальне мсье Лапи кто-то скребется…

По правде говоря, Мегрэ не верит ни одному ее слову и, слушая ее, наблюдая за ней, думает только о том, для чего ей нужна эта новая ложь… Ведь для нее солгать так же естественно, как дышать! Комиссар полиции Фекана сообщил по телефону некоторые касающиеся ее сведения.

Теперь Мегрэ известно, что намеки Фелиси по поводу ее отношений с Жюлем Лапи — чистейший плод ее воображения. У нее просто-напросто есть мать и отец. Мать — прачка, отец — старый пьяница, который слоняется по набережным в поисках случайных заработков, особенно когда хочется пропустить несколько стаканчиков водки. Расспросили соседей, но даже самые болтливые соседки подтвердили, что старый Лапи никогда ни в каких отношениях с прачкой не состоял. Когда ему понадобилась служанка, его брат, плотник, посоветовал ему взять Фелиси, которая иногда приходила к нему в дом помогать по хозяйству.

— Итак, детка, вы услышали, что кто-то скребется… Вы, естественно, сразу открыли окно, чтобы позвать полицейского, дежурившего на улице…

Он сказал это с иронией в голосе, а она отрицательно покачала головой.

— Почему?

— Да потому!

— Вам не хотелось, чтобы арестовали человека, который, как вы предполагали, находится в соседней комнате?

— Может быть…

— Продолжайте!

— Я тихонько поднялась…

— Но свет не зажигали. Потому что, если бы вы зажгли свет, бригадир Люка, конечно, заметил бы это. Ведь ставни закрываются не герметически… Итак, вы встали… И вы совсем не боялись, хотя боитесь даже грозы… А что дальше?.. Вы вышли из своей комнаты?

— Не сразу… Я приложила ухо к дверям и стала прислушиваться… Кто-то был в комнате по другую сторону площадки… Я слышала, как подвинули стул… Потом до меня донеслось невнятное ругательство… Я поняла — он не нашел того, чего искал, и собрался уходить…

— Дверь из вашей комнаты была закрыта на ключ?

— Да…

— И вы открыли ее. Решили выйти, без оружия, и показаться на глаза злоумышленнику, который, вероятно, убил Жюля Лапи?

— Да…

Она бросает ему вызов… А комиссар даже свистнул от восхищения.

— Значит, вы были уверены — он не причинит вам зла?.. Очевидно, вы даже не подозревали, что в этот час юный Петийон находился далеко отсюда, в Париже…

Она не может сдержаться и кричит:

— Что вы об этом знаете?

— Послушайте… Который был час?

— Я посмотрела на часы уже потом… Была половина четвертого… Откуда вы знаете, что Жак…

— Вот как! Вы даже называете его по имени?..

— Оставьте меня, наконец, в покое!.. Если вы мне не верите, то можете убираться отсюда.

— Ладно! Я не буду вас больше перебивать… Вы мужественно вышли из спальни, вооруженная только своей храбростью, и…

— И мне заехали кулаком в лицо!

— А человек удрал?

— Да, через садовую калитку… Оттуда он и проник в дом.

Несмотря на синяки у нее на лице, Мегрэ очень хочется сказать:

— Так вот, детка, я не верю ни одному вашему слову…

Если бы его уверяли в обратном, в том, что она расшиблась сама, он бы не усомнился. Почему?

Но в эту самую минуту его взгляд останавливается на еще не просохшей земле клумбы. Она замечает это, смотрит туда же, видит следы ног и произносит с улыбкой:

— Это, может быть, следы моих ног, не так ли?

Он встает:

— Пойдемте!

Он входит в дом. На натертых до блеска ступеньках лестницы легко заметить грязные следы, комочки земли. Он толкает дверь в спальню старика.

— Вы сюда заходили?

— Да… Но я ни к чему не прикасалась…

— Этот стул?.. Вчера вечером он стоял на том же месте?

— Нет… Он стоял возле окна…

А сейчас он стоит возле большого платяного шкафа из орехового дерева, и на плетеном соломенном сиденье отчетливо видны следы и грязь.

Выходит, Фелиси не лгала. Ночью какой-то человек просто-напросто пробрался в «Мыс Горн», и это не мог быть Жак Петийон, который в этот час лежал на операционном столе больницы Божон.

Если Мегрэ требовалось еще одно доказательство, то он его тут же находит, в свою очередь, взобравшись на стул и взглянув на шкаф сверху: на толстом слое пыли видны следы пальцев, с помощью какого-то инструмента приподнята одна из досок.

Нужно будет вызвать экспертов из Отдела установления личности, чтобы сфотографировать все это и поискать отпечатки пальцев, если они сохранились. Теперь Мегрэ принял серьезный вид; он озабоченно шепчет себе под нос:

— И вы не позвали на помощь!.. Ведь вы знали, что под вашими окнами дежурит инспектор, и вы ему ничего не сказали… Вы даже постарались не зажигать свет…

— Я зажгла в кухне. Приложила к лицу холодный компресс.

— Еще бы, с улицы не виден свет в кухне!.. Разве не так? Иначе говоря, вы не хотели поднимать тревоги… хотя вам дали кулаком по физиономии, вы нарочно позволили вашему обидчику скрыться… А сегодня утром вы встали как ни в чем не бывало, и опять не позвали инспектора…

— Ведь я прекрасно знала — приедете вы…

Странная вещь — здесь есть что-то детское, и он на себя за это досадует — ему словно льстит, что она ждала его приезда и не обратилась к Люка. Он даже втайне благодарен ей за эту фразу: «Ведь я прекрасно знала — приедете вы…»

Он выходит из комнаты и запирает дверь на ключ. Во всяком случае, странный грабитель искал что-то на шкафу. Он не открыл ни одного ящика, не шарил ни в одном углу. Следовательно, он знал… В кухне Фелиси украдкой смотрит на себя в зеркало.

— Вы мне сейчас сказали, что этой ночью вы были вместе с Жаком.

Он бросает долгий взгляд на нее. Она взволнована, нет никакого сомнения. Она ждет, охваченная тревогой. А он говорит беспечным тоном:

— Ведь вчера вы меня уверяли, что он не был вашим любовником, что это мальчишка…

Она не отвечает.

— Этой ночью с ним случилось несчастье. Какой-то незнакомец стрелял в него прямо на улице.

Она вскрикнула:

— Он умер?.. Говорите же!.. Жак умер?

Соблазн велик. Разве она стеснялась ему лгать? Разве полиция не имеет права воспользоваться любым средством, чтобы найти виновного? Мегрэ очень хочется ответить ей утвердительно. Кто знает, какова будет ее реакция? Кто знает, может быть…

Но у него не хватает мужества. Уж слишком она взволнована. Он ворчит, отвернувшись:

— Нет, успокойтесь!.. Он не умер… Только ранен…

Она рыдает. Обхватив голову руками, с блуждающим взглядом, она в отчаянии восклицает:

— Жак!.. Жак!.. Мой Жак!..

И вдруг, разъяренная, повернувшись к этому невозмутимому человеку, который избегает встретиться с ней взглядом, кричит:

— И вы были вместе с ним, правда?.. И вы допустили до этого… Я ненавижу вас. Слышите… Я вас ненавижу!.. Это из-за вас… Да, из-за вас…

И она, рыдая, падает на стул, согнув спину, опустив голову на кухонный стол рядом с кофейной мельницей. Время от времени слышны одни и те же слова:

— Жак… Мой Жак…

Быть может, у него черствое сердце. Но Мегрэ не знает, как держать себя; сначала он стоит в проеме двери, потом выходит в пустынный сад, шагает по дорожке, смотрит на свою тень на земле и в конце концов толкает дверь погреба, чтобы нацедить там себе стакан вина.

Ведь Фелиси плакала и накануне. Но то были другие слезы.