Глеб ГОЛУБЕВ ПАСТЬ ДЬЯВОЛА[1]

Так много удивительных событий произошло всего за месяц, проведенный нами в «Пасти дьявола», что мне порой кажется, будто минуло несколько лет с того тихого, спокойного вечера, когда в холле конференц-зала «Богатыря» началась обычная «оперативка». Но мой дневник подтверждает: все дальнейшие события совершились в самом деле на протяжении пяти недель.

Первая запись: «3 сентября. В 19 часов, после ужина, как обычно, оперативное совещание».

Я прекрасно помню тот вечер. Холл конференц-зала уютный, просторный. Под огромным мозаичным панно, изображающим тропический остров в красочной манере Гогена, за длинным столом собрались все главные ученые мужи нашей экспедиции. Кондиционер работал на совесть. В холле было прохладно, в первый момент даже бросало в дрожь после духоты и жары на палубе.

Начальник рейса профессор Андрей Самсонович Суворов сидел рядом с капитаном, привычным жестом машинально оглаживая холеную бороду. Завел он ее явно для солидности. Все равно борода не могла скрыть, что Суворову только сорок лет. Пока она лишь принесла ему прочно приставшую кличку Черномор.

Немногословно и деловито Суворов напомнил о том, что в международной программе исследований тропической части Атлантики — сокращенно она именуется «Тропэкс» — «Богатырю» достался, пожалуй, самый интересный и важный район. Именно здесь, у тропика Рака, возле Багамских островов, где мы будем работать в тесном контакте с английскими и американскими коллегами, берет начало Гольфстрим — великая «река в океане». Она несет воды в семьдесят раз больше, чем все реки земного шара, вместе взятые. Изучают Гольфстрим уже не одно столетие, но многое еще остается неясным и даже загадочным для науки. Возможно, и у нас будут интересные открытия. Ведь удалось же нашим океанографам обнаружить здесь несколько неизвестных доселе мощных течений — одно из них названо Антильско-Гвианским, другое получило имя великого Ломоносова.

— Послезавтра мы прибываем в отведенный нам район и начинаем исследования. Как готовы отделы, прошу доложить.

Первым Суворов предоставил слово «небесному кудеснику» — начальнику метеослужбы профессору Лунину.

— Именно здесь зарождаются тропические ураганы и циклоны, — сказал Лунин. — Один из них, кстати, только что начал создаваться, назвали его Луизой. Движется к Антильским островам.

Все оживились, но «небесный кудесник», усмехнувшись, добавил:

— Боюсь, что разочарую вас, коллеги. Нам с этой Луизой познакомиться поближе вряд ли удастся. В нашу сторону она, пожалуй, не повернет. Хотя все возможно.

Лунин сел и, поглаживая бритую голову, стал изучать свежую синоптическую карту, положенную перед ним на стол одним из его сотрудников. О готовности своих отрядов и лабораторий начали коротко докладывать другие ученые.

Наш «Богатырь» — настоящий плавучий институт с двадцатью шестью лабораториями. На борту собственный вычислительный центр, три вертолета и даже небольшой разборный дирижабль. Есть мезоскаф, способный погружаться на глубину до километра и брать со дна пробы грунта стальными клешнями. Есть великое множество всяких хитроумных приборов. Они позволяют ученым сорока разных специальностей изучать одновременно и глубины океана, и волны на его поверхности, и течения, и все, что творится в атмосфере.

Руководить таким сложным хозяйством нелегко. Но совещание шло в хорошем рабочем темпе. Начальник рейса уже хотел закрывать «оперативку», как вдруг попросил слова Сергей Сергеевич Волошин и неожиданно подкинул этакую «психологическую бомбу»…

Я застенографировал его выступление и теперь привожу его дословно по дневнику.

«Уголок Атлантики, где нам предстоит работать, действительно интереснейший. Но меня удивляет, что никто из присутствующих не упомянул о главной его загадке. Этот район между побережьем Америки, Бермудскими и Багамскими островами — так называемый «Бермудский треугольник» — давно пользуется у летчиков и моряков такой дурной и зловещей славой, что они окрестили его «Пастью дьявола». Здесь при загадочных и порой совершенно непонятных обстоятельствах нередко бесследно пропадают самолеты и даже довольно крупные суда. Приведу лишь несколько случаев, — Сергей Сергеевич раскрыл блокнот. — В декабре сорок пятого года пять американских бомбардировщиков-торпедоносцев «Эвенджер» вылетели с аэродрома в штате Флорида для выполнения обычного учебного полета над океаном. Погода была превосходной. Однако через два часа командир звена вдруг неожиданно сообщил: «Мы сбились с пути и не знаем, где находимся». После этого радиосвязь с самолетами прервалась, ни один из них на вызовы не ответил. На поиски их послали гидросамолет. И он пропал бесследно со всеми тринадцатью членами экипажа, успев лишь передать, что на высоте около двух километров сильный ветер. Была срочно организована одна из крупнейших поисковых операций, какие когда-либо проводились. По сообщениям газет, в ней приняло участие более трехсот кораблей, подводные лодки, несколько десятков самолетов. Неделю они тщательно обследовали весь «Бермудский треугольник», но не смогли обнаружить никаких следов пропавших самолетов».

Я только успевал записывать:

«Некоторые самолеты пропадали мгновенно. Другие успевали передать короткие сообщения, впрочем лишь усугублявшие загадочность исчезновений. С одного самолета передали в ясный, солнечный день, будто море под ними вдруг «стало желтым» и приняло «какой-то странный вид». После этого рация замолчала.

При столь же загадочных обстоятельствах здесь исчезают бесследно и суда. Причем нередко происходит это при хорошей погоде. Радиосвязь прерывается на полуслове, и отправляющиеся на поиски самолеты и спасательные суда не находят никаких следов пропавших.

По самым приблизительным подсчетам, при таких загадочных обстоятельствах в «Пасти дьявола» лишь за последние тридцать лет исчезло около сотни кораблей и самолетов…»

В холле поднялся шум. Но Волошин, повысив голос, продолжал, помахивая над головой блокнотом:

— Я не собираюсь морочить вам головы, уважаемые коллеги. Все эти факты приводились в печати, они широко известны. Последним совсем недавно, в марте семьдесят третьего, здесь пропало без вести транспортное судно «Анита» водоизмещением в двадцать тысяч тонн, с командой из тридцати двух человек…

— Сергей Сергеевич! — укоризненно качая головой и стуча карандашом по стакану, заменявшему ему председательский колокольчик, попытался остановить Волошина начальник рейса.

— Нам никакая опасность не угрожает, я не хочу никого пугать, — сказал Сергей Сергеевич. — Но считаю: мы должны уделить должное внимание этой загадке. Должны учесть дурную славу этого района и быть начеку. Верно, Аркадий Платонович?

— Ну, район действительно довольно сложный для плавания, — уклончиво протянул капитан, чувствуя себя весьма неуютно в центре общего внимания. — Сильные течения, сложный рельеф дна, неустойчивая погода, внезапные шквалы, частые туманы…

— Одним словом, ничего таинственного, — недовольно сказал профессор Суворов. — Зачем забивать нам головы досужими вымыслами газетчиков? Не будем отвлекаться, во всех отделах еще много недоделанной работы.

— Ну, Андрей Самсонович, я думаю, загадки тут все же есть, — покачал головой Волошин. — Думаю, не стоит от них отмахиваться лишь потому, что они не включены в план работ. Загадки должны манить к себе ученого, а не отпугивать. Как хорошо сказал Паскаль: «Неважно, что ищешь, важно, что находишь…»

— Паскаль был, конечно, голова. Но такая метода нас может далеко завести, — насмешливо сказал профессор Лунин. — Говорят, существует еще загадочный «шестиугольник Хаттераса». Может, похерим вообще план научных работ?.. Будем гоняться за газетными «утками»?

Сергей Сергеевич весьма выразительно развел руками и сел.

Когда «оперативка» закончилась, я поспешно вышел из холла следом за Волошиным и решил не отставать от него ни на шаг. Постепенно ко мне присоединялись другие любопытствующие, и вскоре за Сергеем Сергеевичем шагало уже не меньше десятка людей. Волошин зашел на метеонаблюдательную площадку и задержался возле будочки, где обитал ИПШ — инфразвуковой предсказатель шторма. Этим прибором, созданным в его лаборатории новой техники, Сергей Сергеевич очень гордился.

— Вот верный сторож, — произнес Волошин, постукивая пальцем по шкале прибора. — Пока спокоен. Значит, штормик нам не грозит, ураган колобродит еще где-то далеко. Между прочим, очень любопытный прибор, Николаевич, — повернулся он ко мне. — Вы как представитель прессы должны непременно заинтересоваться.

— Сергей Сергеевич, побойтесь бога! — взмолился я. — Сто раз вы уже мне объясняли, что устроен он по образцу «уха медузы», улавливает «голос моря», неслышимые, инфразвуковые волны и способен предупреждать о приближении шторма за пятнадцать-двадцать часов.

Волошин рассмеялся.

— Лучше расскажите о таинственной «Пасти дьявола». Смотрите, сколько любопытных собралось.

Сергей Сергеевич весьма ненатурально сделал вид, будто лишь теперь заметил толпу.

— Предлагаю посвятить этим загадкам очередное заседание «Клуба рассказчиков на полубаке».

Вскоре все собрались на корме под вертолетной площадкой. Кто-то аккуратно прикрепил кнопками на доске карту Атлантики. На ней красным фломастером был отмечен большой треугольник с вершинами у Бермудских островов, у острова Пуэрто-Рико и у южной оконечности полуострова Флорида.

Мы расселись поудобнее, закурили, и Сергей Сергеевич не спеша, с удовольствием снова рассказал то, о чем говорил на «оперативке». Тут его никто не сдерживал, не останавливал — наоборот, поддержали и дополнили. Конечно, многие слышали и читали о загадках «Бермудского треугольника», прекрасно знали о самых фантастических гипотезах насчет них, но только стеснялись обсуждать их на серьезном научном совещании, считали это несолидным. Но теперь все заговорили наперебой.

Кандидат биологических наук Бой-Жилинский пересказал статью из какого-то польского журнала. В ней сообщалось, что в «Пасти дьявола», оказывается, бесследно пропал даже линкор «Сан-Пауло»!

— Настоящий линкор? — недоверчиво переспросил кто-то из моряков, невидимый в быстро сгущавшейся темноте.

В тропиках вечера наступают рано, часов в шесть. И сумерек тут не бывает. Закат угасает так быстро, словно кто-то там, в небесах, поворачивает выключатель. Мгновение — и вот уже над головами сияют звезды.

Кто-то присвистнул наверху, на вертолетной площадке. Там, оказывается, тоже собрались любопытные, словно в литерной ложе:

— Вот это да! И никто не спасся? Никого не нашли?!

— Нет. Ни одного человека. И никаких обломков не обнаружили.

— А «Циклоп»? На нем триста девять человек было.

— Ого!

— А в 1963 году тут танкер «Мэрин Сольфер Куин» пропал. Американский.

Вихрастый лаборант-метеоролог Олег Никаноренко, заикаясь от волнения, рассказал о загадочной пропаже в сорок восьмом году самолета ДС-3 с тридцатью шестью пассажирами.

— Они у-уже приближались к Майами, в-видели городские огни. И тут же связь прервалась. Самолет в аэропорт не прибыл, п-пропал бесследно.

Олегу все привыкли верить. Он был прямо ходячей энциклопедией, особенно по вопросам метеорологии.

— Тут, в «Бермудском треугольнике», бывало, находили вполне исправные суда, почему-то покинутые моряками, — подал голос другой лаборант, океанограф Гриша Матвеев. — В 1881 году обнаружили американскую шхуну «Эллен Остин» без единого человека на борту. А в двадцатых годах, не помню, когда точно, встретили в открытом океане шхуну «Кэролл Диринг». Паруса подняты, а на борту ни души, только две кошки. На камбузе плита еще горячая, бобы с мясом. Видно, команда собиралась завтракать. Но все куда-то исчезли, и шлюпка была на месте.

— Может, тут гости с другой планеты ловушку устроили? — засмеявшись и тут же смутившись, сказал молодой морячок.

— Этакую человеколовку? — подхватил Волошин. — Мне лично больше нравится другая гипотеза: а что, если тут существуют своего рода ворота в другой мир, в соседнюю вселенную, и через них по неосторожности туда и проскакивают некоторые самолеты и корабли?

— Ну это уж полная фантастика.

— Почему? Такую гипотезу — о существовании множества параллельных вселенных, возможно, сообщающихся между собой, высказал отнюдь не фантаст, вполне солидный ученый академик Марков.

— Гипотез хоть отбавляй, — помолчав, сказал Сергей Сергеевич. — Кто во всем винит гигантские волны, якобы возникающие тут при внезапных подводных землетрясениях. Другие считают причиной гибели судов нападение морских чудовищ, будто бы скрывающихся в глубинах океана…

— А о гипотезе Баркера слыхали, Сергей Сергеевич? — спросил Олег Никаноренко.

— Что за гипотеза? — спросил боцман.

— Баркер написал целую книгу «Великая мистерия в воздухе», — начал рассказывать Олег. — Он ссылается на последние открытия физиков, вроде бы подтверждающие существование антигравитационных частиц материи. И вот, считает Баркер, эта материя, не подчиняющаяся нашим законам тяготения, проникает внутрь земной коры и скапливается под морским дном, порождая сильные гравитационные и магнитные аномалии…

Так мы болтали еще довольно долго.

— Гипотез немало, — сказал, вставая, Сергей Сергеевич, — но ни одна не поможет нам сегодня разобраться в тайнах «Пасти дьявола». Пора спать, братцы, завтра работы много.

Все начали подниматься и расходиться по каютам. Мы с Волошиным еще постояли у поручней на самой корме, возле спущенного на ночь флага. Отсюда хорошо смотреть, как убегает вдаль клокочущая вода. Особенно вечером, когда она сверкает и переливается в ярком свете гакабортного фонаря. Этим зрелищем можно наслаждаться часами. И мы, зачарованные, простояли довольно долго.

— Надо все-таки идти спать, — произнес Волошин, тряхнув головой. — Наваждение какое-то. Зайдем к Володе?

Я кивнул. Это тоже стало у нас своего рода ритуалом: заглядывать перед сном в ходовую рубку, если к этому времени уже заступал на вахту наш друг Володя Кушнеренко.

Свет в рубке был уже потушен, в темноте смутно вырисовывалась фигура рулевого, замершего возле своего пульта. На больших судах, таких, как «Богатырь», никаких «штурвалов» не увидишь. Их заменяют рулевые колонки с рычажками и клавишами. Моряки прозвали их «пианино». Так и говорят рулевые, сменяясь с вахты и помахивая кистью уставшей руки:

— Ну отыграл на пианино…

— А где Владимир Васильевич? — спросил Волошин.

Рулевой молча показал взглядом на неплотно прикрытую дверь, которая вела в штурманскую рубку.

— Это мы, — сказал Сергей Сергеевич, открывая дверь. — Зашли пожелать спокойной вахты.

Володя молчал, ожидая, когда мы войдем. Потом хмуро ответил:

— Боюсь, не поможет.

— Ожидается шторм? — удивился Волошин. — Мой «ипшик» молчит.

— Нет, пока все тихо, — покачал головой штурман и, помолчав, добавил: — Принята радиограмма из Гамбурга. Прервалась связь с яхтой «Прекрасная Галатея» какого-то Хейно фон Зоммера. Вторые сутки не отвечает на вызовы. Официально просят все суда и самолеты, находящиеся поблизости, принять участие в ее поисках.

Мы с Волошиным переглянулись.

— А что за яхта? — спросил Сергей Сергеевич.

— Прогулочная. Катала богачей по океану. Двенадцать человек команды да прислуга. И гостей этого фон Зоммера человек пять-шесть, а может, больше, точно неизвестно.

— А где была эта красотка, когда ее последний раз слышали?

— Последний раз выходила на связь позавчера в шестнадцать тридцать. Находилась примерно вот здесь. — Володя ткнул пальцем в большую карту, разложенную на широком штурманском столе.

— Далеко от урагана. И закрыта от него Багамскими островами. Погода там, наверное, хорошая.

— Полный штиль. Яхта новенькая, только в прошлом году построена. Капитан и команда — опытные моряки. Навигационное оборудование самое совершенное: система «Дакка», локаторы, радиопеленгаторы. Кроме судовой рации, работавшей во всех диапазонах, имела и аварийную. Был на ней установлен даже автомат, подающий сигнал бедствия. Бывают такие случаи, что радист не может добраться до своей рубки: ну пожар там сильный, взрыв. Тогда автомат сам подает сигнал, сообщает позывные судна и координаты.

— И несмотря на все это, яхта молчит?

— Молчит.

— Надо зайти в радиорубку, — сказал Волошин.

Мы вышли на палубу. Волнующее ощущение полета над ночным океаном на сей раз меня не захватило. Что-то неуловимо изменилось. Ночная тьма вдруг стала иной, тревожной, враждебной.

Радиостанция на «Богатыре» размещалась в трубе, установленной лишь по традиции, для красоты. Рядом с вахтенным радистом сидел начальник радиостанции Вася Дюжиков. Они даже не заметили нас. Оба не отрывали глаз от мерцающих огоньками приборов.

Дюжиков снял наушники. Из них слышались неразборчивые озабоченные голоса.

— Ну как? — спросил Володя.

— Пока ничего.

Дюжиков посмотрел на часы, висевшие над столом. Два сектора на циферблате выделены красным цветом — по три минуты, от пятнадцатой до восемнадцатой и от сорок пятой до сорок восьмой. Международные периоды молчания, как принято называть это время. В эти шесть минут каждого часа радиостанции на всех судах и береговые, поддерживающие с ними связь, обязаны только слушать, не раздастся ли откуда зов о помощи.

Сейчас было сорок четыре минуты первого. Стрелка приближалась к сектору бедствия.

Вахтенный радист менял настройку, и в рубку врывались тревожные голоса.

— «Галатея», «Галатея»! — взывал женский голос и что-то сказал по-немецки.

Я вопрошающе посмотрел на Володю.

— «Галатея», где ты, отвечай. Твое положение! — перевел он.

— Проклятая «Пасть дьявола», — мрачно пробасил по-английски бесконечно усталый голос.

И тотчас же в эфире воцарилось молчание. Я взглянул да часы: стрелка вступила на красное поле.

Она двигалась страшно медленно, еле ползла. И все это время, вдруг словно ставшее бесконечным, из динамика доносились только шорохи и треск атмосферных разрядов.

И это гробовое молчание показалось мне тревожней самых громких призывов о помощи…

Стрелка с явным облегчением соскочила с красного сектора.

В динамике снова начали перекликаться голоса на разных языках.

Мы вышли на палубу и остановились у поручней. Некоторые иллюминаторы еще светились, бросая на мчавшуюся внизу за бортом черную воду теплые золотистые блики.

— Техника совершенствуется, а плавать все так же нелегко, — сказал Володя. — По статистике Ллойда, число кораблекрушений не уменьшается.

Мы помолчали. Потом Сергей Сергеевич сказал:

— Гостеприимно встречает нас «Пасть дьявола», ничего не скажешь. Ладно, я отправляюсь спать. Завтра надо закончить подготовку техники. Возможно, и нам придется принять участие в поисках пропавшей красотки.

Ночью волнения на море не было, но все равно она прошла беспокойно. Было душно, и я дважды вставал, проверял кондиционер. Он работал нормально. Ощущение духоты не проходило. Почему-то слегка поташнивало и было противное чувство непонятного страха.

Утром выяснилось, что плохо спал не я один. Многих донимало подавленное настроение. И качка уже началась — правда, легкая, чуть заметная. С юго-запада неторопливо и размеренно набегали волны зыби — посланцы бушующей где-то далеко Луизы.

Встал я рано, но, когда поднялся на шлюпочную палубу, увидел, что работа уже идет вовсю. На специальной площадке шустрые техники из лаборатории Волошина, которых Сергей Сергеевич иронически называл «Эдисонами», собирали дирижабль.

Сергей Сергеевич тоже был тут, веселый, бодрый, безукоризненно выбритый, в какой-то новой щегольской курточке с бесчисленными карманами на «молниях». Он стоял в сторонке и ни во что не вмешивался, но насмешливые, прищуренные глаза его не упускали ни одной мелочи.

Дирижабль был его любимым детищем. Сергей Сергеевич не только разработал его конструкцию, но и сам руководил постройкой. И гордился им вполне заслуженно. Это была настоящая летающая лаборатория. Притом разборная, не загромождавшая палубу. Мягкая оболочка извлекалась из трюма, быстро укреплялась на жестком прочном каркасе и наполнялась газом за полчаса.

В передней части гондолы располагался командный пункт, все остальное место занимала лаборатория. Здесь можно было сделать необходимые анализы воды или воздуха, исследовать всякую живность, выхваченную из океана буквально на лету. Ученые могли не только наблюдать за состоянием моря и атмосферы, но и опускать приборы в глубины океана. Остроумное автоматическое устройство, которым Волошин любил похвастать, позволяло воздушному кораблю швартоваться где угодно без помощи наземной стартовой команды. И управлял дирижаблем один пилот.

Жесткий каркас придавал дирижаблю такую форму, что издали он очень походил на «летающее блюдце». У дирижабля были своего рода крылья, придававшие ему некоторые полезные качества самолета. Четыре реактивных двигателя позволяли при желании развивать скорость до трехсот километров в час, давая возможность за короткое время облететь значительный район.

Над волнами кружились за кормой две небольшие птички. Они отличались от чаек острыми серповидными крыльями, как у ласточек, и кричали по-иному, как-то особенно жалобно.

— Качурки, — сказал подошедший и остановившийся рядом со мной Андриян Петрович. — Куда более верные предвестницы шторма, чем «золотой петушок» Сергея Сергеевича.

— Значит, будет шторм, Андриян Петрович? — спросил я.

— Нет, стороной пройдет. Зыбь разве немного качнет. Вот магнитологи нынче именинники. Магнитная буря разыгралась вовсю. А Луиза уже ушла в Мексиканский залив, задела только самую западную оконечность Кубы. Там места болотистые, пустынные, обошлось, к счастью, без жертв. А на острове Доминика около сотни погибших. Нас от Луизы теперь заслонит Флоридский полуостров, так что большой волны не будет. Вот в Новом Орлеане готовятся к ее визиту… Но мы все же полетим в ту сторону, где прошел ураган. Хоть полюбуемся, что он там натворил.

— А разве «Галатею» мы искать не полетим?

— Заглянем и туда, где она предположительно пропала.

На «Богатыре» между тем шла подготовка к исследованиям. Из открытой двери радиорубки доносился разноголосый шум. Это перекликались многочисленные суда нашей международной экспедиции, сверяя приборы перед началом работ. И дирижабль обретал уже форму и рвался в небо.

Однако новое неожиданное происшествие нарушило мирную работу…

Наблюдая за океанографами, готовившими приборы, я увидел, как в ходовую рубку прошел капитан. Одно это уже было не совсем обычным. Капитан вахты не стоит и без особой нужды в рубке не появляется, тем более в открытом море, вдали от рифов и мелей. К тому же Аркадий Платонович был явно чем-то озабочен.

Еще больше я насторожился, когда через некоторое время он с таким же озабоченным видом прошел из ходовой в радиорубку. Затем туда же поспешно поднялся по трапу начальник экспедиции. А когда в радиорубку вызвали Сергея Сергеевича и профессора Лунина, я понял: происходят какие-то весьма важные события.

Узнал я о них, только когда Волошин наконец вышел из радиорубки.

— Что случилось, Сергей Сергеевич?

— Пропал самолет. Английский, легкий, марки «Остер». Какой-то делец Ленард Гроу, отдыхавший у своего приятеля на острове Андрос, решил полюбоваться с высоты бушующим океаном. Летел нормально, потом вдруг связь стала прерываться, и он понес какую-то околесицу.

Волошин замолчал, глядя куда-то в небо. Я тоже посмотрел в том направлении, но небо было пустынным. Только с печальным криком носились над волнами качурки.

— Что же он передал? — нетерпеливо спросил я.

— Будто океан приобретает необычный желтоватый цвет… Последняя фраза была: «Я слепну, слепну! Я ничего не вижу!» Наши радисты тоже поймали ее и записали на пленку. И тут связь прервалась окончательно. Его все же успели запеленговать. Послали туда два самолета, катер, но ничего не нашли…

— Вы меня не разыгрываете, Сергей Сергеевич? — недоверчиво спросил я.

— Что вы, Николаевич. Разве такими вещами шутят?

— Он был один в самолете?

— Да. Один. Но вроде пилот опытный, хотя и любитель.

— Будем его искать?

Сергей Сергеевич неопределенно пожал плечами:

— Вообще-то шеф говорит, что отправляет нас в обычный рабочий полет. Но коль скоро мы будем в том районе, конечно, и поищем тоже.

— Меня возьмете, Сергей Сергеевич?!

— А вы не боитесь? Ведь полетим в сторону урагана, там ветерок.

— Меня не укачивает…

Устроившись в дальнем углу гондолы, я сделал запись в дневнике: «Четвертое сентября. В 11.10 вылетели на поиски яхты «Прекрасная Галатея» и пропавшего самолета «Остер».

Лаборант Гриша Матвеев проверял бесчисленные океанографические приборы. У него солидная, тщательно ухоженная борода, как у голландских старых шкиперов, но парень он молодой, веселый, отлично играет на гитаре и превосходно исполняет песни времен Отечественной войны двенадцатого года. Однако за работой Гриша совершенно меняется. Все делает неторопливо и аккуратно.

Костя Синий тоже был занят делом, возился у своей рации. Он одессит, много плавал на разных судах, был радистом и на самолетах, свое дело знает прекрасно. Костя любит поговорить, но пока, в присутствии начальства, непривычно тих.

Командир дирижабля Борис Николаевич Локтев, ближайший помощник Волошина, молчаливый и спокойный, всегда занятый лишь своей техникой, устроился за пультом управления и подал команду:

— Дать свободу!

— Есть дать свободу!

Я уже много раз летал на дирижабле, но все никак не могу привыкнуть к необычным ощущениям при взлете. Вдруг наваливается на плечи небольшая тяжесть. И, только выглянув в окно гондолы, замечаешь, как стремительно возносишься в небо.

Подъем прекратился. Мы на миг неподвижно повисли над «Богатырем». А затем взревели двигатели, и наш воздушный корабль полетел над океаном. Андриян Петрович с явным удовольствием окинул взглядом океанский простор, где один за другим катились водяные валы, увенчанные белыми гребнями пены.

— Все-таки величественное зрелище. А знаете ли вы, друзья, что как раз в этих водах один ураган едва не изменил весь ход истории? — спросил он, поворачиваясь к нам. — Первый тропический ураган, с которым познакомились европейцы, едва не погубил эскадру Христофора Колумба, возвращавшуюся домой с радостной вестью об открытии Нового Света. Если бы это случилось, неизвестно, когда бы снова открыли Америку. По преданию, именно тогда это явление и получило свое название. Индейцы, которых великий адмирал вез в Испанию, начали в ужасе кричать: «Хуракан! Хуракан!» В чуть измененном виде это индейское слово и закрепилось за местными бурями в отличие от тихоокеанских тайфунов. Хотя природа к механика образования у них одинакова.

— Андриян Петрович, а почему им дают женские имена, ураганам? — спросил Костя.

— Такая традиция. И как у всякой традиции, истинную причину ее возникновения установить нелегко. Она уже окружена массой легенд. Пожалуй, лучше всего ответил на этот вопрос один мой знакомый английский метеоролог, — Андриян Петрович засмеялся. — «А как бы вы еще назвали, — сказал он, — бешеную бурю, неожиданно налетающую на вас неизвестно откуда, а потом, нежно воркуя, исчезающую неизвестно куда?»

Все посмеялись. Прижимая к голове огромные наушники, Костя слушал перекличку разноязычных голосов в эфире.

Время от времени Сергей Сергеевич спрашивал его:

— Ничего нового?

Костя лишь качал головой.

— Вот и острова, — оживился Волошин, — Будем смотреть в оба. Но их тут примерно семьсот, а обитаемы только тридцать. Да свыше двух тысяч рифов протянулось на тысячу с лишним километров. Это тоже примерно, никто их точно не считал. Можно просидеть на каком-нибудь всю жизнь, и тебя не найдут.

Впереди, за грядой рифов, отмеченных кипением бурунов, появились первые островки. Их было много, больших и маленьких, едва выступавших из воды. На крупных островах по склонам гор курчавились леса, на берегу в тени пальм и апельсиновых рощ белели домики.

Мы полетели на запад над Большой Багамской отмелью, протянувшейся между этим архипелагом и Кубой. Это была южная граница «Бермудского треугольника»…

— Где-то здесь с самолетом прервалась связь, — сказал Сергей Сергеевич. — На всякий случай его приметы: бортовой номер 4390, опознавательные знаки британские: красно-белый крест и диагональные полосы на темно-синем фоне.

Теперь мы летели совсем низко, тщательно рассматривая проплывавшие внизу островки, рифы, взбаламученное штормом море.

Вода была мутной, волны несли множество всякого мусора: обломки досок, крышу, сорванную с какой-то хижины, вырванные прямо с корнями длинные стволы пальм. На них сидели чайки, отдыхали после бури.

— Да, порезвилась все же Луиза, — сказал Андриян Петрович. — В таком мусоре обломки самолета можно и проглядеть.

Облака становились все гуще, плотнее и поневоле заставляли нас снижаться. Было видно, какого труда стоило Локтеву удерживать сотрясаемый ветром дирижабль.

— Острова тут кругом. А «Остер» такой самолет, что на песчаном пляже сесть может, — подал голос командир.

— Да, — согласился Волошин. — Вон сколько катеров снует между островами. Наверное, его ищут. Что там слышно, Костя?

— Ничего пока, — ответил радист. — Никаких следов.

— Смотрите, островок вроде необитаемый, никакого селения не видно, а возле него три суденышка, вон там, за мыском, четвертое, — оживился Волошин. — Что они тут делают? Может, обнаружили самолет? Или с «Галатеи» кто спасся?

— Там у них палатки разбиты, видите? — сказал Лунин. — Целый лагерь. Похоже, они тут уже давно находятся.

— Может, спустимся, узнаем новости? Экспедиция у нас международная, работаем вместе с англичанами и есть разрешение местных властей садиться на любой здешний островок. Как, Борис Николаевич? Давайте вон к той пальмочке.

Локтев кивнул и начал разворачивать дирижабль. Мы плавно подлетели к стройной кокосовой пальме, стоявшей одиноко, в некотором отдалении от других, на самом берегу.

Автоматическое устройство надежно притянуло нас к стволу пальмы. Через минуту спустили штормтрап.

Было приятно ощутить под ногами прочную, некачающуюся землю. Во главе с Волошиным мы направились в ту сторону, где над вершинами песчаных бугров торчали мачты стоявших в лагуне суденышек.

Увязая чуть не по колени в ослепительно белом горячем песке, мы поднимались по склону холма. Из глубины острова ветер доносил резкий и пряный запах сухой травы, аромат каких-то незнакомых цветов. Из-под ног разбегались юркие ящерицы и довольно крупные крабы пурпурного цвета.

С вершины песчаного бугра открылась вся лагуна, и сразу бросилось в глаза то, что было незаметно с воздуха: каждое суденышко держалось обособленно. Нет, это была не рыбачья флотилия, зашедшая в лагуну на время шторма. Тут каждый явно не желал замечать соседа.

— Братцы, а ведь это, похоже, искатели сокровищ, — произнес Сергей Сергеевич. — За последние годы их столько тут развелось, скоро и островов не хватит. Создают акционерные компании, выпускают целые атласы карт с указанием мест, где якобы затонули корабли, специально строят суда для поисков сокровищ. Форменный бум разгорелся, к ужасу археологов. Смотрите, только тут, на одном островке, обосновалось сразу не меньше трех явно соперничающих между собой компаний авантюристов. Копаются в песке, рыщут под водой среди рифов и делают вид, будто друг друга не замечают. А ведь если кому из них повезет пожалуй, дело до драки дойдет.

— Повезет ли? — насмешливо сказал профессор Лунин. — Наверное, современных долларов куда больше попадает в карманы мошенников, чем добывается старинных пиастров со дна моря.

— Это бесспорно, — засмеялся Сергей Сергеевич, рассматривая суда в бинокль. — Но раз уж сели, может, все же с ними побеседовать? Да и неплохо бы вон ту яхточку посмотреть поближе. «Стелла Марис» — «Звезда моря»! Правда, хороша? «Мария» и, кажется, «Сонни». А у четвертой совсем стерлось название, сто лет, видать, не ремонтировалась.

В самом деле, эта яхточка и своими изящными очертаниями, и нарядной окраской — белоснежные надстройки и рубка, алые поручни, надраенные до блеска и сверкающие на солнце медные рамы иллюминаторов — разительно отличалась от неказистых и давно не ремонтированных соседок и сразу привлекала взор.

Мы начали спускаться по склону холма к двум палаткам, напротив которых стояла на якоре красавица яхта.

Возле одной из палаток, засунув кулаки в карманы оранжевых шортов и покачиваясь с носков на пятки, нас поджидал высокий плечистый человек в пестро-расписной рубашке и тропическом шлеме. Глаза его закрывали огромные очки с темными зеркальными стеклами. Но даже они не могли скрыть, что рассматривает он нас весьма недружелюбно.

Однако Сергей Сергеевич, словно не замечая этого, приветствовал его так радушно, словно лучшего друга, которого давно не видал. Человек в шлеме проворчал в ответ что-то неразборчивое, больше похожее на угрозу, чем на приветствие.

Сергей Сергеевич назвал себя, представил нас, рассказал, что мы советские ученые, участники международной экспедиции и сейчас ведем поиски членов экипажа «Галатеи» и пропавшего самолета.

Человек в очках так же неприветливо пробурчал, что о пропаже самолета они тоже слышали, но его не видели. Здесь он не пролетал.

— А о пропавшей «Галатее»?

— Нам некогда слушать радио, — буркнул незнакомец.

Но все же ему пришлось представиться тоже. Дональд Сеймур — назвал он себя и нехотя добавил, что они тоже занимаются исследованиями, не уточнив, однако, какими именно.

Но Сергей Сергеевич не сдавался. Он так восхищался «Звездой моря», что Дональд Сеймур начал постепенно оттаивать.

Оказалось, Сеймур был разбогатевшим инженером-строителем. Он похвастал, что сам разработал проект яхты. На ней все предусмотрено для поисков затонувших сокровищ. Есть особый колодец, позволяющий рассматривать дно прямо на ходу. Яхта снабжена специальными насадками, их он тоже придумал сам. Они направляют вниз сильные водяные струи, размывая донный ил и песок и обнажая скрытые под ними обломки галеонов.

В прошлом году им повезло. Они отыскали среди обломков разбившегося о рифы галеона золотой брусок, два золотых слитка, два обломка золотых брусков и золотой слиток поменьше, много серебряных монет и украшенные жемчугом пуговицы — наверное, от капитанского камзола, всего на шестьсот пятьдесят тысяч долларов…

Сеймур перечислял находки и называл цифры, словно речь шла не о бесценных предметах старины, а просто о каких-то выгодных товарах, потом добавил:

— И вот эти часы, — вынимая из кармана и покачивая на ладони тяжелые золотые часы с выпирающими, как стенки бочонка, крышками. Искатель сокровищ нажал на головку, крышка с мелодичным звоном открылась. Циферблат был покрыт небесно-голубой эмалью, не потускневшей за века под водой. Римские цифры были составлены из крошечных серебряных шпеньков. — Конечно, механизм пришлось заменить, — сказал Сеймур. — Все начисто съела коррозия. Но от растворившихся стрелок остался отпечаток на циферблате, ставший заметным на рентгеновском снимке. По нему мы узнали, когда именно пошел ко дну галеон: часы остановились в одиннадцать сорок. А на крышке — видите? — выгравировано имя часовщика — Жан Клондель. Оно помогло нам выяснить, когда были сделаны часы — в конце семнадцатого века, в Амстердаме.

Искатель сокровищ становился все разговорчивее и уже начал хвастать, что они надеются найти здесь адмиральский корабль «Дон Педро», затонувший во время шторма 16 марта 1668 года.

— Мы это точно выяснили, раскопали секретные документы в архиве…

Но тут его остановило громкое предостерегающее покашливание. Мы оглянулись и увидели, что к нам незаметно подошел еще один искатель сокровищ — багроволицый толстяк в смокинге и галстуке бабочкой, словно он был не на безымянном островке, затерянном в океане, а собирался куда-то на званый вечер или прием с коктейлями. Впрочем, на голове у него красовалось сомбреро с широченными полями, никак не вязавшееся с изысканным костюмом.

— Мой компаньон Арчибальд Крейс, — сразу помрачнев, представил его Сеймур. — Врач-стоматолог.

Увлекательная беседа оборвалась. Сеймур замолчал, насупившись и поспешно спрятав часы. Молчал и его компаньон, мрачно рассматривая нас маленькими свиными глазками и помаргивая белесыми ресницами.

Сергей Сергеевич сделал еще одну попытку восстановить наладившиеся было хорошие отношения и попросил у искателей сокровищ позволения сфотографировать на память их чудесную яхту. Толстяк промолчал, только посопел в ответ. Но Сеймур не устоял и милостиво разрешил:

— Пожалуйста, если она вам действительно так понравилась.

Сергей Сергеевич начал приплясывать с фотоаппаратом, перебегая с места на место в поисках самой выигрышной точки. Я последовал его примеру.

Но тут к нам с угрожающим рычанием двинулся еще один неведомо откуда появившийся тип — плотный, приземистый, длиннорукий, как горилла. Рожа у него была прямо-таки пиратская, грязная рубашка расстегнута чуть не до пояса.

Сергей Сергеевич, уже сделавший несколько снимков, остановился и, опустив фотоаппарат, вопросительно посмотрел на Сеймура.

— Убирайся! — сказал тот громиле. — Он фотографирует мою яхту. Кому нужна твоя облезлая «Мария».

Человек остановился, озадаченно оглянулся на стоявшие у берега суда, поскреб когтями в лохматой шевелюре и, что-то ворча, медленно, вразвалку удалился.

— Он думал, будто вы фотографируете их «Марию», — засмеялся Сеймур. — Вон ту облезлую посудину. Идиот.

Мы посмеялись, сделали еще несколько снимков, Сергей Сергеевич поблагодарил Сеймура и его по-прежнему мрачно молчавшего компаньона. Попрощавшись с искателями сокровищ и пожелав им удачи, мы пошли к дирижаблю.

— Ну и публика, — покачал головой профессор Лунин, когда мы остановились на вершине бугра, чтобы передохнуть и бросить прощальный взгляд на лагерь «честных авантюристов». — Инженер-строитель и врач-стоматолог!

— А громила с пиратской рожей?! — сказал я.

— Да, хорош, — засмеялся Лунин. — И как вырядились все…

— Ничего в них забавного нет, — вдруг горячо воскликнул Гриша Матвеев. — Пираты они, хищники! Представляете, что после них от предметов древности остается?! Паразиты! Неужели на них никакой управы нет?

— Думаю, в здешних пустынных краях никакие законы вообще недействительны. Сплошное беззаконие. Надо нам поскорее убираться отсюда подобру-поздорову, — с напускным испугом произнес Андриян Петрович и, засмеявшись, зашагал по раскаленному песку к дирижаблю.

— А мы вас заждались. Я даже выкупаться успел, — встретил нас Костя. — Хороша водичка, только тепловата. А вы что-нибудь узнали?

— На пиратов нарвались, — ответил Лунин.

— Ну да? — Костя недоверчиво посмотрел на каждого из нас. — Разыгрываете?

— Давайте взлетать, потом все расскажем, — распорядился Сергей Сергеевич. — Времени у нас мало.

Мы еще пролетели на запад. Вода внизу была все такой же мутной и полной всякого мусора. Над обломками снесенных ураганом хижин и сломанных пальм с жалобным криком сновали качурки. Безлюдны и пустынны были берега проплывавших под нами островков.

— Надо, пожалуй, возвращаться, — озабоченно посмотрев на часы, произнес Сергей Сергеевич.

Командир начал нажимать одну за другой кнопки на пульте. Воздушный корабль стал стремительно набирать высоту. Нас окутали плотные облака, скрыв из глаз острова и взбаламученное штормом море. Стало темно, пришлось зажечь свет.

Пробив слой облаков, мы вырвались к солнцу. Оно сияло здесь ярко и безмятежно, словно и не было никакого урагана.

Двигатели взревели. Набирая скорость, мы полетели на северо-восток, где нас ожидал «Богатырь».

— Сергей Сергеевич, вы знакомы с гипотезой Макарова, Гончарова и Морозова? — спросил Гриша. — Изучив огромный материал, эти ребята пришли к выводу, что Земля имеет как бы некий «силовой каркас». На нем покоятся плиты правильных геометрических очертаний. Ну вроде футбольного мяча, сшитого из отдельных кусков кожи. «Швы» между плитами, то есть ребра скрытой под ними «силовой решетки», совпадают со многими срединно-океаническими хребтами, разломами земной коры, зонами активных поднятий и опусканий…

— Ты собираешься прочитать целую лекцию? — перебил Гришу Сергей Сергеевич.

— Авторы этой гипотезы считают, что как раз на стыках плит, в точках пересечения линий «силового каркаса» происходят всякие непонятные и загадочные вещи, — не обращая внимания на реплику, продолжал Гриша. — Якобы именно здесь располагаются центры минимального и максимального атмосферного давления, зарождаются ураганы. Тут же будто бы находятся основные нефтяные месторождения и даже центры древних цивилизаций. Одним из таких районов является и «Пасть дьявола».

— Универсальная теория, — покачал головой Лунин. — Берется объяснить все загадки на свете. Но почему же исчезают здесь суда и самолеты? В чем все же причина?

— Ну если честно сказать, объясняют они это довольно туманно, — ответил за Гришу Сергей Сергеевич. — Просто неким воздействием гипотетических узлов «силового каркаса», пересекающихся именно в этих местах.

— Да, туманно, — протянул Андриян Петрович. — По-моему, весьма уязвима их оригинальная гипотеза. Во-первых, даже не математику ясно, что скроить земной шар, как и футбольный мяч, можно тысяча одним способом из, равных наборов правильных геометрических кусочков. Так что каждый может рисовать «силовой каркас» по своему желанию.

— Ну, ребята выбирали рисунок «силовой решетки» не произвольно, а исходя из реальных данных различных наук, — пробовал возразить Гриша. — Они обнаружили закономерность в кажущемся хаосе.

— Или просто начали подтягивать к узлам «силовой решетки» все любопытное из самых разных наук? — наседал на него Лунин. — Не буду касаться других наук, но метеорологию-то уж вы, ради бога, не трогайте. Центры атмосферного давления непрерывно перемещаются, вся атмосфера подвижна, а вы хотите ее привязать к жесткой решетке! Ураганы зарождаются в точках соединения плит! Ну как вы, океанограф, можете повторять подобную чепуху? Ведь эти точки располагаются и на суше, некоторые в центре материков, в Арктике и в Антарктиде. А ураганы возникают лишь над океанами, да и то в узкой, строго локализованной полосе — у экватора. И причины этого нам давно известны, ничего общего не имеют с каким-то мистическим воздействием таинственных «силовых линий».

— Что, Гриша, трещит по швам гипотеза? — засмеялся Волошин.

— Ну что, в самом деле! — не унимался Андриян Петрович. — Ведь в своей области, как и полагается ученым, вроде относятся к разным скороспелым гипотезам скептически. А расскажи им сказочку о космических пришельцах или таинственной «Пасти дьявола», тут же готовы рты разинуть от восторга и всему верят…

Что произошло в этот момент, я не смогу толком рассказать.

Дирижабль вдруг резко провалился куда-то вниз, так что на какой-то миг мне показалось, будто пол гондолы ускользнул из-под моих ног и я парю в воздухе. А потом нас стало швырять из стороны в сторону с такой силой, что все мы повалились на пол, пытаясь за что-нибудь ухватиться.

Только Локтев не потерялся, намертво вцепился в рукоятки управления, и это нас спасло.

Двигатели натужно, дико взревели. Потом один из них заглох, за ним второй…

Вскочивший Волошин кинулся на подмогу к Локтеву.

А нас все швыряло, крутило, бросало то вниз, то вверх.

Двигатели загудели снова…

И вдруг так же внезапно все успокоилось. Дирижабль летел плавно, словно с ним ничего и не было. А мы еще сидели на полу и потрясено переглядывались: профессор Лунин, Гриша и я.

И фигура Бориса Николаевича, застывшего у пульта управления, все еще была словно скована неимоверным напряжением…

— Что это было, Сергей Сергеевич? — срывающимся голосом спросил я.

— Локальный ураган. Скрывался вон под тем облаком, — ответил вместо него Андриян Петрович. — Мы в него случайно залетели. Уникальное явление, редкостное.

Он вскочил и кинулся к приборам:

— Только бы самописцы все зафиксировали! Неужели отказали?! Нет, вроде работают нормально. Крепко нам повезло!

— Спасибо Борису Николаевичу, — сказал Волошин.

— Что? Ах вы в этом смысле… Да, конечно, молодец, он действовал блестяще. А ведь мы на какой-то миг даже невесомость испытали, когда проваливались, а? — покачал головой Лунин.

— Да, — засмеялся Сергей Сергеевич. — Как в падающем лифте. — И повернулся ко мне: — Понравилось?

— Не очень, — честно ответил я.

— Зато теперь сможете правдиво описывать ощущения, какие при этом возникают. Даже такие мощные нисходящие потоки воздуха для нашего кораблика не страшны, не то что для дирижаблей старых конструкций! — не удержался он, чтобы не похвастать. Но сейчас Волошин имел на это полное право.

— Какой интереснейший район! — снова начал восхищаться Лунин. — Но тут нужно держать ухо востро, дорогие мои воздухоплаватели. Несколько лет назад в здешних местах исчез двухмоторный самолет. Его долго искали. И только через год обнаружили обломок крыла. Исследование показало, что самолет попал в турбулентный поток необычной интенсивности. Видимо, наткнулся на такой же ураганчик.

— Да, ловушка опасная, — кивнул Сергей Сергеевич. — Но, оказывается, и вы, Андриян Петрович, следите за сообщениями о загадках «Бермудского треугольника»?

— Небось грамотный, — слегка смутившись, отшутился Лунин. — Только в отличие от вас не уверяю, будто самолет пропал бесследно. И объясняю его гибель вполне естественными причинами. Воздушный океан не безопасней обычного. Сами только что убедились.

— А «Прекрасная Галатея»? Где она или хотя бы люди с нее?

— Оставьте, Сергей Сергеевич! — отмахнулся Лунин. — Неужели вы всерьез верите в эти сказки? Я же понимаю, вы поддерживаете их лишь для того, чтобы людям скучать не давать, такой уж у вас характер. И прекрасно! Но ведь некоторые начинают о «загадках» «Пасти дьявола» всерьез рассуждать, даже, видите, теоретическую базу пытаются под них подвести. Сколько стыков, узлов насчитали у своей «силовой решетки» создатели универсальной гипотезы? — повернулся он к Грише.

— Кажется, шестьдесят.

— Значит, шестьдесят, а то и больше критических «горячих точек» на планете, где должны происходить всякие невероятные события, так? Почему же прославилась одна «Пасть дьявола»? Отчего лишь она одна заслужила столь зловещую славу?

— Не только она. Есть еще «Море дьявола» в другом полушарии, в районе Филиппинских островов. Там тоже пропадают при загадочных обстоятельствах суда и самолеты. А Ив Сандерсон насчитал таких точек даже десять…

— Вот как! Тогда получается, вся Земля одинаково загадочна. С этим я согласен.

Тут и Сергей Сергеевич со смехом поддержал Лунина:

— Нет, Гриша, сдавайтесь. Гипотеза, конечно, оригинальная, но весьма сырая. И Андриян Петрович сразу нащупал ее ахиллесову пяту: аналогичные явления должны повторяться во всех без исключения узлах предполагаемой «силовой решетки».

— А какой центр древней цивилизации вы обнаружили в этих волнах? — не мог успокоиться Андриян Петрович. — Затонувшую Атлантиду?..

Тут Костя снял наушники, отключил аппаратуру и мрачно объявил:

— Крепко сердится шеф. Будет нам тот компот…

И мы замолчали, думая о самом реальном, что нас ожидало, — о разносе за долгую задержку.

К утру океан совершенно успокоился, и ученые смогли наконец заняться исследованиями.

Сергей Сергеевич попросил начальника рации снова дать послушать обрывки последних переговоров по радио с пилотом пропавшего самолета, которые вчера удалось записать на магнитофон. Я, конечно, отправился с ним и попросил пойти и Володю Кушнеренко, чтобы он мне перевел все в подробностях. Сам я, к сожалению, не настолько хорошо знаю английский.

Пристроившись на чем попало в разных углах радиорубки, мы молча следили, как Вася Дюжиков перематывал ленту.

— Качество, конечно, неважное, — предупредил он. — Сплошные разряды.

— «Остер»! «Остер»! — перебивая Васю, вдруг раздался встревоженный крик из динамика, и кто-то быстро заговорил по-английски.

— «Гроу, сообщите, где вы находитесь!» — перевел Володя.

— «Я не знаю, где нахожусь», — ответил другой голос, немножко гнусавый и хрипловатый.

— «Я потерял ориентировку и ничего не понимаю… Земля, вы слышите? Гирокомпас тоже вышел из строя… Все приборы отказали. Земля, земля, вы слышите?» — едва успевал переводить Володя.

Голос летчика вдруг прервался на полуслове, заглох в диких свистах и треске атмосферных разрядов.

Потом вдруг на миг прорезался совсем другой голос.

— «Мы потеряли ориентировку, — проговорил он тоже по-английски медленно и тягуче, словно диктуя. — Мы потеряли ориентировку. Возможно, придется садиться на воду».

— Это другой самолет, американский. Попал в густую облачность. Но это гораздо дальше, у берегов Флориды, — торопливо пояснил Дюжиков.

— «Прошу курс для посадки на воду».

— «Курс ноль-один-ноль, — ответил голос Земли. — Повторяю: курс ноль-один-ноль».

И вдруг мы услышали снова голос Ленарда Гроу:

— «Земля, я на грани катастрофы… Похоже, окончательно сбился с курса… Не вижу ни одного острова… Повторяю, не вижу ни одного острова», — переводил Володя.

— «Ваши координаты? Хотя бы примерно…»

— «Определиться не могу. Я не знаю, где нахожусь. Сбился с курса, сбился с курса. Господи, со мной еще никогда не бывало ничего подобного… Все небо затянули сплошные тучи… В них зияют какие-то черные дыры!»

Женский голос вдруг неожиданно что-то быстро произнес по-испански и тут же по-английски.

— «Развернитесь в сторону запада», — перевел Володя и пояснил: — Это кубинская станция его пеленгует.

— «Я не знаю, где запад… Я не знаю…»

Долгая пауза, потом из динамика опять донесся заглушаемый свистом, прерывающийся голос Ленарда Гроу.

— «Все смешалось… Земля, я… Странно… Я не могу определить направление…»

— «Гроу, Гроу, отвечайте, отвечайте!»

— «У меня осталось мало горючего… Осталось мало горючего… Я отклонился от курса куда-то в сторону… Я не вижу ни одного…»

Молчание. Только свист и разряды.

Потом голос Земли:

— «Остер»! «Остер»! Гроу! Отвечайте! Говорите что-нибудь. Мы стараемся вас запеленговать. Говорите хоть что-нибудь».

— «Что?»

— «Пойте, черт возьми!»

Мне послышался вроде легкий смешок — и вдруг погибающий летчик начал читать монолог Гамлета!

— «Быть или не быть? — вот в чем вопрос…»

Но он тут же прервался и вскрикнул:

— «Море выглядит как-то необычно… Оно желтое или серое. Боже! Я, кажется, слепну! Нет, я вижу, вижу… О господи! Только не это! Нет! Нет!»

Молчание. Свист и разряды.

Напрасно взывает Земля:

— «Остер»! «Остер»! Мы вас запеленговали! Высылаем два самолета. Держитесь! Держитесь! Вы слышите нас? Отвечайте! Мы вас запеленговали».

Нет ответа. Молчание. Только бушует магнитная буря, грохочет в динамике, свистит по-разбойничьи.

Начальник рации выключает магнитофон и тихо произносит:

— Все.

Мы долго молчим.

— Какой-то у него тон странный, — говорю я. — Моментами вроде ликующий.

— Выпил для храбрости перед полетом. У них это принято, — хмуро отвечает Дюжиков. — Но все-таки какой крепкий мужик, — он восхищенно качает головой. — В таком положении Шекспира читать!

— Что же с ним произошло? Почему он стал слепнуть? Что он там увидел такое ужасное? — допытываюсь я.

Мне никто не отвечает. Сергей Сергеевич задумчиво просит:

— Василий Петрович, прокрутите, пожалуйста, еще раз последний кусок. С того места, где он говорит, будто море выглядит как-то странно.

Снова звучат надрывающие душу голоса.

А на палубе мир, покой, тишина, все заняты будничной работой. Заканчивается очередная станция. Океанографы достают из глубины океана тросы с батометрами и осторожно, словно священнодействуя, разливают воду по колбам и пробиркам. За ними придирчиво наблюдает начальник экспедиции.

— Все же волнение перемешало верхние слои, обогатило воду кислородом, — удовлетворенно говорит Черномор, рассматривая одну из колб. И добавляет уже для меня: — Без штормов океан давно превратился бы в безжизненную водяную пустыню.

В гидрохимической лаборатории воду, добытую с разных глубин, переливают из пробирки в пробирку, окрашивают всякими реактивами и монотонно диктуют бесконечные унылые цифры:

— Двадцать три — одиннадцать… Двадцать пять — ноль…

Из своей лаборатории им вторят синоптики:

— Три — пять — ноль — девять. Направление ветра семьдесят, скорость полметра в секунду…

Метеорологи снова и снова часами изучают бесчисленные фотографии, полученные с метеоспутников, и разрисовывают синоптические карты таинственными условными значками.

Андриян Петрович тоже доволен, сияет как именинник:

— Общими усилиями удалось прозондировать атмосферу в ближайших окрестностях Луизы. Пригодились и наши наблюдения, проведенные во время полета. Вот примерный подсчет энергии скрытой теплоты, измеренной лишь в одной из облачных полос урагана за десять часов. Ну, я вижу, цифры вам ничего не говорят. Вам, журналистам, все подавай сравнения. Хорошо, пожалуйста, — на минуту задумавшись и нахмурив выгоревшие лохматые брови, он добавляет: — Можете записать: одна только эта часть тропической атмосферы содержит столько же энергии, сколько могли бы выработать сто Братских ГЭС за те же десять часов…

Я записываю.

— А ураганчик какой нам судьба подарила? Это же уникальные наблюдения! Редкостно повезло.

Я тоже думаю, что нам редкостно повезло, но в другом смысле, чем «небесный кудесник»… Хорошо, что благополучно выскочили из этого «ураганчика», как он ласково его называет.

Цифры Андриян Петрович привел, конечно, любопытные. Но, признаться, сейчас меня больше волнует судьба пропавшего самолета. И никаких следов «Галатеи» до сих пор не обнаружено, не найден никто из ее команды.

«В семнадцать часов было принято официальное заявление правительства Содружества Багам о том, что все поиски, проведенные по его распоряжению, к сожалению, не дали результатов, — записал я вечером в дневнике. — Ни на одном из осмотренных островов не обнаружено ни пилота, ни обломков пропавшего самолета или каких-либо предметов с него.

Принято решение: пропавший самолет считать погибшим и поиски его прекратить. Благодарим за помощь всех, кто принимал в них участие».

А яхту все еще искали. Несколько раз над нами пролетали самолеты с английскими и американскими опознавательными знаками.

Вечером мы, как всегда, собираемся в «клубе на полубаке».

— Как раз в этом районе с помощью спутников было обнаружено, что уровень воды на целых двадцать пять метров ниже среднего в Мировом океане, — задумчиво говорит Володя.

— Ну и что? — отвечает Гриша Матвеев. — Ничего загадочного нет. Возникает эта впадина за счет усиленной круговой циркуляции течений в этом месте. И заметна она лишь при измерении точными локаторами с большой высоты. А так… Ты ощущаешь ее, когда ведешь судно по курсу?

— Нет.

— В том-то и дело. Сколько судов пересекает эту впадину, и никто из них ничего решительно не ощущает, как не замечают пассажиры поезда, идущего в Астрахань, что спускаются в Прикаспийскую низменность, лежащую на целых двадцать шесть метров ниже уровня моря.

— Тем более, на самолеты-то какое воздействие эта впадина может оказывать? — подает кто-то голос.

— С самолетом действительно загадочно, — задумчиво произносит Гриша. — Может, он попал в «антисмерч»? Вы ведь слышали о гипотезе Позднякова, Сергей Сергеевич? — поворачивается он к Волошину.

— Слышал, — без особого интереса отвечает тот.

— А что за гипотеза такая?

— Бывший опытный летчик и штурман, Герой Советского Союза Поздняков считает, будто причиной гибели самолетов в этом районе могут быть своего рода гигантские «антисмерчи», — ответил Гриша. — Нисходящие вихревые потоки огромной мощности. А водная часть такого «антисмерча» — мощный водоворот в океане, способный затянуть в пучину не только упавший самолет, но и оказавшееся тут судно. Вы не согласны, Сергей Сергеевич?

— Честно говоря, нет. Против этой гипотезы есть весьма серьезные возражения с точки зрения элементарной физики. Вы представляете, какой силы должен быть этот вихрь, если даже суда, попавшие в самый ад циклона, не затягиваются под воду, а просто тонут, разламываясь под ударами волн? И самолеты-разведчики специально залетают внутрь циклонов и остаются целы.

— Верно!

— А главное, — продолжал Волошин, — никто на свете пока не видел таких смерчей. Это весьма подозрительно.

— С-с-с-сергей С-с-с-сергеевич прав, — чуть заикаясь, поддержал его Олег Никаноренко. — Циклоны мы уже достаточно изучили, а подобные вихри еще никто не наблюдал.

— Вообще любопытно, что все высказывают гипотезы не по своей специальности, — засмеялся Волошин. — Если речь касается океанографии — скажем, этой впадины среди океана, Гриша проявляет должную трезвость и скептицизм. А в проблемы метеорологии смело вторгается, как и летчик Поздняков. И время, подходящее для высказывания таких гипотез, выбирает, — добавил Сергей Сергеевич под общий смех. — При профессоре Лунине вы, Гриша, о мифическом «антисмерче» небось рассуждать не решились. И так Андриян Петрович вас уже раздраконил за гипотезу «силовой решетки». Кстати, ее тоже не случайно высказали не специалисты, а любознательные дилетанты, Андриян Петрович прав в своем скептицизме.

— А это что за гипотеза?

— Потом расскажу, — хмуро ответил Гриша.

— Давайте искать все-таки естественные объяснения загадок, а не сочинять фантастические, — продолжал Сергей Сергеевич. — Все равно жизнь нам не перещеголять. Зачем придумывать «антисмерчи», когда вполне исправное судно, оказывается, могут утопить самые обыкновенные бабочки?

— Не может быть!

— Может. В 1913 году в Персидском заливе на немецкий пароход «Адлер» налетела такая стая бабочек, что закрыла все небо и залепила стекла ходовой рубки. А вокруг было множество рифов. Вахтенный штурман растерялся и не успел остановить машину, судно наскочило на риф, получило пробоину и затонуло.

— И ведь тут летчик ослеп вроде, — задумчиво произнес боцман, когда утих смех.

— Потому, наверно, и врезался в воду.

— А отчего он ослеп?

— Магнитная же буря была, — многозначительно произнес Костя Синий.

Все смотрели на него, ожидая дальнейших объяснений.

— Хотите верьте, хотите нет, а у магнетизма огромная сила, — продолжал Костя, подавшись вперед и таинственно понизив голос. — Привез я в прошлом году тетке магнитный браслет из Японии, она давно просила. Давление, понимаете, у нее, в обмороки часто падает и вообще года уже, как говорится, не те. Привез. Надела она тот браслет, и все сразу как рукой сняло: ни давления, ни обмороков. Чтобы вы знали: замуж вышла нынче зимой.

Костя — парень хороший, весельчак и лучший чечеточник на судне, как и полагается быть коренному одесситу, приземистый, кругленький крепыш с походкой вперевалочку и стальными бицепсами, которыми он любит поиграть, с тщательно ухоженными модными бачками, делающими его лицо еще круглее, и с длинными «казацкими» усами. Широкая грудь его и руки щедро разукрашены довольно рискованной татуировкой.

Есть у Кости еще одна забавная и вполне простительная слабость: он любит приврать. Причем каждую невероятную историю непременно начинает словами: «Хотите верьте, хотите нет, а был со мной такой случай…»

Одно уже это присловье теперь вызывает смех, приводящий Костю в ярость.

— Не понимаю, с чего такое веселье? — надменно спросил он. — У вас еще зубки не прорезались, а смеетесь. Спросите любого ученого, вот хоть Сергея Сергеевича, не даст соврать.

— В данном случае, к сожалению, не могу вас поддержать, Костя, — покачал головой Волошин. — Хотя земное магнитное поле и оказывает, несомненно, воздействие на все живые организмы, в том числе, конечно, и на человеческие, и может порой, скажем, во время магнитных бурь вызывать некоторые неприятные ощущения — слабость, головную боль, даже учащать пульс, но, насколько известно, никто еще от него не слеп. В принципе оно вовсе не губительно. Все организмы на земле проходили долгий путь эволюции в магнитном поле, привыкли к нему. Ни свести с ума летчиков и моряков, ни погубить их каким-либо иным способом никакие магнитные аномалии, бури или возмущения не могут.

— А как же у Лема в «Непобедимом»? — не хотел сдаваться Костя. — Там туча из кристалликов, господствующая на планете, куда прилетели космонавты, создает магнитное поле, которое начисто отшибает у них память. Разве нет?

— Я тоже люблю фантастику, но не забываю, что она фантастика, — засмеялся Волошин. — Какой мощности должно быть это фантастическое поле?

— Не знаю, — пожал плечами Костя.

— В миллионы эрстед. А в местах наибольших аномалий или даже во время сильнейших магнитных возмущений мощность земных полей не достигает даже одного эрстеда.

Все помолчали, задумчиво покуривая. Потом боцман сказал:

— А что же никаких обломков-то не нашли? Никаких следов самолета? Ведь его же успели запеленговать и точно знали, где искать. А ничего не нашли.

— А яхта куда подевалась? Тоже ведь без всяких следов.

— Да, все же тут что-то нечисто, в этой «Пасти дьявола».

И снова начинают обсуждаться гипотезы необычные и фантастические. Гриша Матвеев подробно рассказывает о гипотезе трех молодых энтузиастов. Тут его никто не перебивает, выслушивают внимательно. Но многие высказывают те же возражения, что и профессор Лунин, сразу подметивший ее уязвимые места.

— А что это за книга Сандерсона, о которой ты упоминал? — спрашиваю я Гришу.

— Ив Сандерсон давно собирал сведения о пропажах судов и самолетов при загадочных обстоятельствах. Он насчитал, кроме «Бермудского треугольника», еще девять таких районов, только менее известных, — по пять в каждом полушарии — в северном и в южном.

— И чем же объясняет этот Сандерсон пропажу судов и самолетов в отмеченных им десяти точках?

— Большинство этих районов расположено восточнее побережий материков и там, где теплые морские течения сталкиваются с холодными. Тут же существуют и мощные глубинные течения. Взаимодействие всех этих течений и перепады температур, считает Сандерсон, вызывают в таких местах мощные магнитные отклонения. Они как-то изменяют магнитное поле…

— Опять магнетизм. Сергей Сергеевич же объяснил.

— Возможно, меняется также под этим воздействием и сила тяжести. Все эти явления, как предполагает Сандерсон, якобы способны перемещать суда и самолеты в таких местах в какие-то иные точки пространственно-временной протяженности…

— Туманно, туманно…

— Хорошо, шеф тебя сейчас не слышит. Он бы тебя быстро переместил в иную протяженность, — под общий смех зловеще произнес Костя Синий.

Итак, никаких сенсаций ничто не предвещало. Ученые целые дни занимались будничной работой. Я томился от жары, слонялся из лаборатории в лабораторию. Проявил снимки, сделанные в лагере искателей сокровищ. И у меня, и у Сергея Сергеевича они получились неплохо. На некоторых даже оказалась на переднем плане свирепая рожа громилы.

Рассматривая фотографии, я снова в деталях припоминал наш полет и опять не мог не думать о загадочном исчезновении самолета и яхты. Другие пока вроде о них забыли, занятые работой.

Но «Пасть дьявола» вскоре напомнила, где мы находимся…

«Десятое сентября. В 10.15 приняли сообщение береговой станции о пропаже флоридского тунцелова «Сперри», рыбачившего где-то севернее Багамских островов, и просьбу ко всем судам и самолетам, находящимся в этом районе, помочь в его поисках.

Снова тот же зловещий рефрен!

Дирижабль стали срочно готовить к полету».

— И ведь опять не сами сигнал бедствия подали, не успели. За них уже другие тревогу поднимают, — берясь за наушники, покачал головой Костя Синий, когда мы заняли места в гондоле и приготовились взлетать. — То еще местечко…

На сей раз полетели оба лаборанта — и Гриша Матвеев, и Олег Никаноренко, чтобы было побольше наблюдателей и каждому достался бы сектор обзора поуже. Ради этого взяли без особых просьб и меня.

«В 12.22 вылетели на поиски пропавшего тунцелова».

К сожалению, к этой записи в дневнике мне добавить почти нечего. Мы кружили над безмятежно сверкавшим в лучах солнца океаном весь день, почти до сумерек, но нигде не заметили никаких признаков бедствия. Видели много траулеров, выкрашенных чаще всего почему-то в траурный черный цвет, и тунцеловные боты и сейнеры, больше похожие на изящные прогулочные катера, чем на работяг-рыбачков. В тех местах, где, наверное, было побольше рыбы, они порой собирались даже группами. Но чаще рыбачили вдалеке друг от друга, одинокие, среди безбрежного океана. Некоторые из них отвечали на наши вызовы и расспросы, другие отмалчивались, занятые своим делом. Ничего о пропавшем тунцелове мы не узнали и никаких следов его не обнаружили — ни шлюпки с потерпевшими крушение моряками, ни обломков судна, ничего. Повторялась история с «Прекрасной Галатеей».

— В самом деле, этот «Сперри» словно в другой мир канул, — сказал я, отнимая бинокль от уставших глаз.

— А что, — сказал Волошин. — Помните гипотезу Маркова о возможности существования множества параллельных вселенных, сообщающихся между собой? Дверь в одну из них может оказаться в любом месте, не исключено, что как раз тут, — Сергей Сергеевич показал на океан под нами.

— Вы серьезно? — недоверчиво спросил я.

— Я же говорил вам, эту гипотезу высказал весьма серьезный ученый, академик Марков. Он даже окрестил эти миры, которые могут быть микроскопически малы по сравнению с нашим, но тоже иметь свои звездные системы, галактики, цивилизации — разумеется, соответственных размеров. Марков назвал их фридмонами в честь замечательного советского ученого Фридмана, чьи труды по теории относительности подсказали возможность их существования. По возвращении напомните мне, я вам дам почитать статью самого Маркова. А пока нам нельзя отвлекаться. Ложимся на обратный курс, но будем все же высматривать пропавшего «Сперри». Может, от него хоть какие-то обломки остались?

Мы вернулись на «Богатырь», не найдя ничего.

Вечер был тихий, спокойный, прогноз хороший.

— Может, не станем разбирать дирижабль, Андрей Самсонович? — спросил Волошин начальника экспедиции. — Ничего ему не сделается, а утром продолжим поиски тунцелова.

Суворов угрюмо задумался, теребя бороду, потом пробурчал:

— Ладно, давайте обождем до утра. Но вообще мне эти поиски надоели. Мешают нормальной работе.

— Ничего не попишешь, — покачал головой Волошин. — Помощь терпящим бедствие — священный долг.

Вечером, вскоре после ужина, радиостанция береговой охраны поблагодарила всех, оказавших помощь в поисках исчезнувшего тунцелова, и официально объявила, что считает дальнейшие поиски бесполезными, а «Сперри» погибшим. Предполагалось, что он погиб еще неделю назад, во время шторма, когда загадочно пропал без вести и «Остер».

Оказывается, «Сперри» давно не выходил на связь, но до сих пор никого это не беспокоило, ибо рыбаки во всем мире вообще не очень аккуратно поддерживают связь с берегом. А координаты свои предпочитают не сообщать, особенно если напали на рыбное место.

— Во время того шторма он погибнуть не мог, — покачал головой Костя Синий. — Ведь мы же сами видели: разве то штормик был? Так, небольшая зыбь.

— Они еще днем заявили: нечего, дескать, тратить время и деньги на поиски проржавевшей банки, — угрюмо подал голос Вася Дюжиков. — Мы слышали разговоры катеров береговой охраны. Дескать, все рыбачьи суда настолько изношены и потрепаны, что их вообще нельзя в море выпускать.

Радист на судне, а тем более старший — лицо важное. И всеми уважаемое. Он передает приветы родным и близким, оставшимся на берегу, и весточки от них, так что все перед ним немножечко заискивают. «Маркони» в курсе всех событий в мире, всех новостей, в том числе и таких, о которых нам, простым смертным, знать не положено. Поэтому Вася, человек весьма отзывчивый и добрый, привык говорить солидно, веско, а мы все слушать его почтительно и внимательно.

Мы стояли на палубе возле радиорубки. Из открытой двери ее доносился громкий писк морзянки, потом вдруг вырвались чьи-то хриплые голоса.

— Яхту все продолжают искать, — кивнул в сторону двери Вася, — твердят на всех языках: «Пасть дьявола» да «роковой треугольник». На шведском, на немецком — даже без перевода понятно.

— Ш-ш, — остановил я его, схватив за руку.

Сочный, хорошо поставленный баритон проникновенно произнес по-английски:

— Господи! Прими души погибших в море рыбаков катера «Сперри» — Джона Бенсона, Оливера Кроу, Ганса Гартвига, Роско Санчеса, Бенжамена Маковски, Диего Родригеса. Господи! Благослови всех, находящихся в открытом океане, и помоги им благополучно вернуться в родной порт…

Голос внезапно оборвался. Полная, глубокая тишина…

Начальник радиостанции взглянул на часы и тихонько пояснил:

— Очередной период молчания.

Мы настороженно вслушивались, но эфир безмолвствовал.

Я прошел на корму, где сегодня было непривычно пусто. На доске рядом с картой, где был обозначен «Бермудский треугольник», профессор Лунин прикреплял кнопками большой лист бумаги.

— По личному распоряжению Андрея Самсоновича, — сказал он. — Приняли по радио из Майами.

На листе было напечатано:

«Из официального заявления для печати Федерального авиационного бюро США (ФАБ).

Снова распространившиеся за последнее время в связи с гибелью самолета «Остер» высказывания о том, будто район так называемого «Бермудского треугольника» опасен для полетов из-за воздействия каких-то таинственных и сверхъестественных сил, являются полнейшей чепухой.

Специалисты из диспетчерской службы и службы безопасности полетов ФАБ допускают наличие специфических проблем, связанных с полетами в этом районе, но они решительно отвергают вымыслы о действии здесь каких-либо таинственных сил. Наши специалисты полагают, что авиационные катастрофы в этих местах можно объяснить чисто земными факторами: погодой, неопытностью в полетах над океаном или неисправностью навигационных приборов.

Погода здесь переменчива. Нередко налетают ураганы. Район также характерен сильными течениями — струями Гольфстрима, которые способны уносить обломки и жертвы с места катастрофы на многие мили, что затрудняет поисково-спасательные операции.

Между тем над этим районом часто летают самолеты, пилотируемые летчиками, не имеющими достаточного опыта. Неопытный же пилот может в пасмурный день потерять ориентировку даже просто из-за того, что серая вода сливается с таким же серым небом и линия горизонта пропадает.

О значении летного опыта свидетельствует, например, работа пилотов компании «Чок эйрлайн», совершающих здесь регулярные пассажирские рейсы на самолетах-амфибиях с 1919 года. И за это время не было ни катастроф, ни аварий, ни таинственных исчезновений. Просто день за днем совершали полеты летчики, прекрасно знающие местные условия…

Единственным самолетом, достоверно потерпевшим аварию в районе «Бермудского треугольника» за последнее десятилетие, мы считаем ДС-9, разбившийся у Виргинских островов, причем все обошлось без человеческих жертв. Как установили наши инспектора, авария произошла из-за того, что на самолете кончилось горючее. Это еще раз доказывает, что над районом «зловещего треугольника», так же как и над любым кукурузным полем, самолеты не могут летать без горючего — на одном воздухе».

Я очень, опасался, что после вчерашнего заявления местных властей, так поспешно объявивших «Сперри» погибшим и поиски его бесполезными, начальник экспедиции отменит полет. Но он приказал, чтобы мы отправились пораньше. Может, именно потому, что местные власти так быстро поставили крест на своих рыбаках.

Перед вылетом Сергей Сергеевич посовещался с океанографами.

Решили сегодня осмотреть район севернее и восточнее тех мест, где рыбаки обычно ведут промысел тунца. Вылетели мы рано. Но сколько ни кружили над океаном, ничего не нашли.

— Все, окончательно решили больше не искать, — сказал Костя, сдвигая наушники на загорелую крепкую шею. — Сейчас передали: родственники рыбаков требуют продолжать поиски, а им ответили: дескать, рыбаки знают, на что идут. На море, мол, всегда были и будут несчастные случаи. С этим приходится мириться. Так и заявили.

— Да, — сказал Гриша Матвеев. — Можно уже наверняка считать, что и они стали жертвой «Пасти дьявола».

— Не спешите отпевать, — вдруг сказал Сергей Сергеевич, рассматривавший что-то в бинокль.

Он произнес это таким тоном, что мы все схватились за бинокли. И увидели шлюпку.

Нет, это была даже не шлюпка, а целое маленькое непотопляемое суденышко, словно небольшая подводная лодка с иллюминаторами и наглухо задраенными люками. Окрашенная в голубовато-серый цвет, она едва выступала из воды. Ее удалось заметить только потому, что из люка высунулся человек в оранжевой куртке, размахивая красной тряпкой.

— Отличная спасательная шлюпка, — сказал Волошин. — Только какой-то оригинальной конструкции. Когда мы подлетели ближе, он крикнул в мегафон:

— Вы со «Сперри»?

Человек в люке быстро закивал.

— Сколько вас?

Человек поднял указательный палец и крикнул по-немецки:

— Меня зовут Гартвиг!

Гартвиг! Его имя упоминалось вчера в молитве, которую мы слышали по радио.

— Хм, а из нас никто толком не знает немецкого, — покачал головой Волошин.

Он подал знак Косте. Тот сбросил штормтрап. Гартвиг ловко уцепился за него, закрепил трап и скрылся в люке.

— Костя, спустись. Надо ему помочь.

Но помощь не понадобилась. Гартвиг снова показался в люке и, выбравшись из него, начал довольно уверенно подниматься по качающейся лесенке, хотя ему мешала, оттягивая левое плечо, туго набитая сумка.

— Подождите, мы вас поднимем! — крикнул Волошин по-английски.

Гартвиг лишь помотал головой.

В тот же миг мы с удивлением увидели, как его лодочка стремительно скрылась под водой…

— Что за черт. Он ее утопил? — озадаченно произнес Сергей Сергеевич. — Не могло же ее так быстро залить через верхний люк. Волны-то нет никакой. А я только хотел предложить ему поднять и шлюпку, прихватить ее на «Богатырь». Любопытная лодочка, хотел посмотреть ее поближе.

Тем временем Гартвиг уже благополучно поднялся по лестнице. Гриша и Костя дружно подхватили его, втащили в гондолу.

— Добро пожаловать, — не очень, пожалуй, к месту приветствовал Сергей Сергеевич.

— Благодарю! Благодарю! — раскланиваясь со всеми, уже по-английски вскрикивал спасенный.

Был он среднего роста, черноволосый, с глубоко запавшими глазами. Куртка на нем болталась как на вешалке.

— Зачем вы лодку затопили? Мы могли бы захватить и ее, — сказал Сергей Сергеевич.

— О, я не знал… Не надо беспокойства… На нее мог наткнуться какой-нибудь судно, — с сильным акцентом, коверкая слова, по-английски отвечал Гартвиг. — Будет катастрофа.

Сергей Сергеевич усадил спасенного поудобнее, поставил перед ним термос с горячим черным кофе, разложил бутерброды. Тот, благодарно кивая, начал жадно есть. Но уже через несколько минут отодвинул от себя столик:

— Данке! — И добавил на ломаном английском: — Много вредно. Нельзя.

Тем временем штормтрап был уже поднят, двигатели взревели, и мы на полной скорости помчали к «Богатырю». Гартвиг с интересом осматривал гондолу, пульт управления.

Сергей Сергеевич пробовал его расспрашивать по-английски, но узнали мы немного. Гартвиг был на «Сперри» механиком. Вопросы Волошина он понимал плохо, отвечал на них запинаясь, с трудом, часто вставляя немецкие слова.

Мы поняли только, что после шторма Гартвиг вышел на палубу подышать свежим воздухом и вдруг увидел, что с юго-запада стремительно мчится огромная волна.

— О! Водяная гора! До неба! — воздевая руки, с ужасом восклицал он.

По счастью, Гартвиг стоял недалеко от спасательной шлюпки. Крикнув товарищам, чтобы спасались, он успел забраться в шлюпку и захлопнуть за собой люк. Налетевшая волна сорвала шлюпку и швырнула далеко в сторону.

Катер перевернулся и пошел ко дну. Похоже, при этом произошел какой-то взрыв, потому что разлившееся по воде топливо вдруг вспыхнуло.

— А откуда у вас оказалась эта шлюпка? — спросил Сергей Сергеевич. — Ведь такими обычно снабжают танкеры.

Запинаясь и путая немецкие слова с английскими, Гартвиг кое-как объяснил: шлюпку их капитан Джон Бенсон по случаю недорого купил в прошлом году у владельца списанного на лом танкера.

Стыдно признаться, но, слушая сбивчивый рассказ Ганса Гартвига, я чувствовал разочарование. Выходит, в гибели «Сперри» не было ничего загадочного: утлое суденышко погубил обычный шторм, внезапно набежавшая волна. И причина взрыва, наверное, была тоже вполне объяснимой, хотя пока и не очень ясной.

— Странно, что волну эту не зарегистрировала ни одна береговая станция, — изучая карту, сказал Гриша. — Нам бы сообщили.

Олег вместе с Волошиным расстелил вдоль дальней стенки кабины надувной матрас. Гартвиг поблагодарил их, прижимая руку к сердцу, и улегся на него, подложив под голову свою объемистую сумку. Повздыхав и поворочавшись, он повернулся лицом к стенке и затих — похоже, заснул.

На «Богатыре» нас с нетерпением ждали. Все вышли встречать на палубу, кроме машинной вахты. Еще бы: первый чудом спасшийся из «Пасти дьявола»!

Только вертолетная площадка была пуста, готовая принять дирижабль. Сергей Сергеевич помог Гартвигу спуститься из гондолы. Тот на миг задержался, явно смущенный всеобщим вниманием, крепко придерживая левой рукой свою сумку и словно собираясь юркнуть обратно в гондолу.

— Господин Грюн! — вдруг раздался голос Казимира Павловича Бека. — Как вы очутились на рыбачьем катере?!

Толпа расступилась, пропуская Казимира Павловича. Он прекрасно говорит по-немецки.

— Здравствуйте, господин Грюн! — профессор протянул руку спасенному. — И профессор Бейлер был с вами? Проводили какие-нибудь опыты? Или просто решили отдохнуть, порыбачить? Неужели он погиб?! Какой ужас! Что с вами? Вы не узнаете меня? Я доктор Бек. Мы не раз встречались с вами и вашим учителем на семинарах и конференциях.

— Вы ошибаетесь. Я немец, но меня зовут Гартвиг, Ганс Гартвиг, — хрипло ответил спасенный по-английски, отступая на шаг и энергично мотая головой. — Я не знаю вас… И никакого профессора Бейлера тоже… Вы ошибаетесь… Я вас впервые вижу…

— Прошу извинить. Но вы так похожи, — сказал Бек тоже по-английски, неловко опуская протянутую руку. — Прошу меня извинить, мистер Гартвиг.

Гартвига окружили судовые врачи. Они все были тут: терапевт Егоров, и хирург Березовский, и даже стоматолог, милейшая Ольга Петровна. Врачи подхватили Гартвига под руки и повлекли к себе в лазарет.

Сергей Сергеевич ушел с капитаном и начальником экспедиции, чтобы рассказать о полете. Техники и вахтенные матросы под руководством Локтева начали возиться с дирижаблем. Толпа любопытствующих окружила Костю и наших лаборантов, чтобы узнать, как мы нашли Гартвига. А я спросил у Бека, отведя его в сторонку:

— Казимир Павлович, с кем это вы его спутали?

— Очень неловко получилось, — покачал он головой. — С одним химиком, учеником и главным помощником известного профессора Бейлера из Западной Германии.

— Чем он прославился?

— У него много работ по гидрохимии, особенно по растворам газов в воде. А последние годы мы с ним занимались, можно сказать, одной проблемой — разумеется, параллельно, самостоятельно: как добиться, чтобы с обычными аквалангами нырять на большие глубины. Искали, какие газовые смеси для этого нужны…

— Припоминаю, — обрадовался я. — Вроде бы он открыл какую-то смесь и, пользуясь ею, опускался чуть ли не на километр.

— Да, — хмуро кивнул Казимир Павлович. — Бейлер любит рекламу, есть у него такая слабость. И свою смесь он засекретил, чтобы получше заработать на ней, а может, и по каким-то другим причинам. У них ведь особые условия работы. Как же я обознался? Хотя у меня великолепная память на лица. И фамилия у этого ученика Бейлера такая запоминающаяся: Грюн — «зеленый», Питер Грюн.

— Нет, это Ганс Гартвиг, — сказал я. — Он был на «Сперри» механиком. Его среди других рыбаков, считая уже погибшим, вчера по радио поминали в молитве.

— Ну что же, бывают поразительные сходства, — кивнул Бек. — А что случилось с катером?

— Его опрокинула огромная волна и произошел внезапный взрыв. Видимо, спасся один Гартвиг. Мы толком не могли его расспросить, не зная немецкого. Может, вы с ним потом побеседуете?

— С удовольствием. Но только вряд ли медики его быстро выпустят.

Судовые врачи часто ворчат, что мы оставляем их без работы. Теперь они прочно завладели Гартвигом, уложили его в лазарете в отдельный бокс и никого к нему не подпускали. Разрешили только недолго побеседовать с ним капитану и начальнику экспедиции. Переводчиком был наш главный полиглот, второй штурман Володя Кушнеренко, знающий шесть языков. Потом он рассказал нам с Волошиным:

— Говорит, о причине взрыва понятия не имеет. Вокруг по воде разлился и загорелся мазут. Гартвиг поскорее задраил люк, включил систему водяного защитного орошения и двигатель. Отойдя на безопасное расстояние, он якобы снова открыл люк и целый день плавал, не удаляясь от места гибели, кричал и подавал звуковые сигналы сиреной, но безрезультатно.

Ничего нового Гартвиг, в общем, не рассказал.

— В примечаниях к лоции указано: только за последние три года в этих водах погибло семьдесят пять тунцеловных катеров, — помолчав, добавил Володя. — И все главным образом из-за плохой остойчивости. Даже в небольшой шторм опрокидываются. На это времени немного надо. Две-три минуты — и готов. Крепко повезло этому Гартвигу. Из такого переплета выкарабкаться! Неудивительно, что он от пережитого вроде малость рехнулся. Плачет, старушку-мать поминает, крестится.

— Что же с ним решили делать? — спросил Волошин.

— Передадим на первое встречное судно, какое будет направляться в любой ближайший порт. Так решил кэп. Ну а если дня два-три никого не встретим, придется доставить его на берег на дирижабле.

— Не могли на мину случайно напороться?

— Вряд ли, — покачал головой Володя. — Уже лет двадцать в здешних водах подобных случаев не было. Тут море чистое.

— Море чистое, а место нечистое…

На следующий день мы совершили еще один полет в район, где предположительно погиб «Сперри». Вдруг все же чудом спасся еще кто-нибудь, кроме Гартвига? Однако справедливо кто-то сказал: чудеса потому и называются чудесами, что не повторяются… Мы кружили над океаном целый день и ничего не нашли.

Возвратившись, мы уже не застали Гартвига на «Богатыре»: его передали на встретившийся английский лайнер, шедший на Багамы.

Сергей Сергеевич огорчился:

— Жалко, не удалось с ним побеседовать подробнее.

— А по-моему, от расспросов все равно толку было бы мало, — сказал я. — Слишком он потрясен пережитым.

— Точно, — поддержал меня Костя. — Хотите верьте, хотите нет, а был у нас в Одессе такой случай. Идет как-то один старый докер по пирсу, не буду называть его фамилию, и видит: барахтается в воде человек и орет во весь голос по-английски: «Помогите! Помогите!» Оказывается, один раззява-англичанин со своего шипа за борт свалился и пузыри пускает. Ну докер, конечно, остановился, посмотрел и спокойненько так говорит: «Чего кричишь, дура? Плавать нужно было учиться, а не иностранным языкам». И пошел дальше. Так и с этим Гартвигом.

Когда общий хохот стих, Сергей Сергеевич сказал, сочувственно покачав головой:

— Каких только случаев не бывает в Одессе, — и все захохотали снова, а Костя громче всех.

В тот же день начальник экспедиции с явным облегчением распорядился разобрать дирижабль и с утра всем приступить «к нормальной работе по графику»…

Мы втянулись в строго размеренный судовой режим. Каждое утро нас будил голос вахтенного штурмана, зычно раздававшийся из динамиков внутрикорабельной связи, выключить которые, к сожалению, было невозможно:

— Судовое время семь часов, команде вставать. Доброе утро, товарищи! Сегодня понедельник, пятнадцатое сентября. Температура воздуха плюс двадцать шесть градусов, температура воды также двадцать шесть градусов…

Но «Бермудский треугольник» продолжал настойчиво напоминать о своих загадках. В радиопередачах, которые мы слушали, обсуждались причины возникновения гигантской волны, потопившей «Сперри», но не отмеченной береговыми станциями оповещения. Наверное, Гартвиг много нарассказал и репортерам, только газеты до нас не доходили.

Мы вели научные исследования не только с борта «Богатыря». Время от времени в океане устанавливали буи на якорях — настоящие небольшие лаборатории. Целый месяц они автоматически измеряли температуру воды, направление и скорость течений на разных глубинах, вели наблюдения за погодой, регулярно передавая все сведения по радио.

Жизнь наша шла размеренно и спокойно. Но восемнадцатого сентября в эфире опять прозвучал тревожный сигнал — всем, всем, всем. При хорошей погоде пропала яхта «Мария», занимавшаяся поисками затонувших сокровищ возле Багамских островов. Вот уже третий день не выходит на связь, не отвечает на вызовы.

Заканчивалась радиограмма все тем же зловещим рефреном — просьбой ко всем судам и самолетам, находящимся в этом районе, принять участие в поисках пропавшей яхты.

— «Мария», «Мария», — морща лоб, задумчиво проговорил Волошин. — Что-то мне это название кажется знакомым. Надо лететь. Пойду переоденусь по-походному. И вам советую поспешить, если хотите отправиться с нами. Позавтракаем в воздухе.

Я побежал в каюту, захватил блокнот, диктофон, два фотоаппарата и поспешил на палубу. Оболочка дирижабля быстро наполнялась газом.

— А я ведь не ошибся, мы с этой «Марией» уже знакомы, хотя и мимолетно, — сказал Сергей Сергеевич.

Он достал из планшета фотографию.

— Помните? Мы снимали роскошную яхту «Звезда моря» этого Сеймура — разбогатевшего инженера с компаньоном — зубным врачом. А на заднем плане попала случайно в кадр и «Мария». Она мне потому и запомнилась, что носила родное российское имя.

— Значит, это она пропала? Что же с ней могло случиться?

— «Пасть дьявола», — лаконично, но весьма многозначительно ответил Сергей Сергеевич.

— А может, она вовсе не пропадала? Может, они в самом деле там передрались у островка, перерезали друг друга?

— Нет, «Звезда моря» цела и другие яхты тоже, сейчас сообщили. А «Мария» ушла оттуда через неделю после нашего визита.

— Куда?

— Вот этого, к сожалению, никто не знает. Разве такие сведения искатели сокровищ сообщают?

Мы взлетели, быстро позавтракали, выпив крепчайшего кофе и закусив бутербродами, и поспешили занять привычные места у окон, где за каждым был закреплен сектор для наблюдений.

Небо на горизонте сливалось с морем, одно незаметно переходило в другое. Казалось, мы не движемся, неподвижно парим над океаном. Какое-то странное, колдовское ощущение. Может, в самом деле улетим незаметно в какую-то другую вселенную?!

— Да, — задумчиво произнес Сергей Сергеевич, — сильно сказал как-то старик Конрад о пропавших без вести судах: «Никто не возвращается с исчезнувшего корабля, чтобы поведать нам, сколь ужасна была его гибель, сколь неожиданной и мучительной стала предсмертная агония людей. Никто не расскажет, с какими думами, с какими сожалениями, с какими словами на устах они умирали…»

Помолчав, он добавил:

— Одно утешает: агония оказалась недолгой, если они даже не успели подать зов о помощи. Повторяется история «Прекрасной Галатеи».

— Но почему? — снова не мог удержаться я. — Ведь не было ни шторма, ни магнитной бури. Почему же они как и «Галатея», исчезли бесследно, не подав никакого сигнала?

Никто не ответил мне.

Наверное, и на этот раз нечего было бы записывать в дневник, если бы не чистейшая, невероятная случайность, какие порой вдруг совершенно неожиданно круто меняют спокойное течение событий.

Когда мы уже разворачивались, чтобы лечь на обратный курс, вдруг заметили маленькое белое судно. Волошин посмотрел в бинокль:

— Тунцеловчик. Рыбачат.

Но Локтев, словно не слыша его, направил дирижабль к суденышку.

— Ты что, Борис Николаевич? Это же тунцелов.

Командир промолчал и лишь через несколько минут вдруг отрывисто сказал:

— Что-то у них не в порядке. Мачта сломана.

Мы все приникли к биноклям.

— «Сперри»! — вдруг вскрикнул Олег Никаноренко.

«Сперри»?! Пропавший тунцелов?!

— Точно, «Сперри», — подтвердил Гриша. — Две буквы совсем стерлись, еле разберешь название.

— На вызов не отвечают, — сказал радист.

— И на палубе никого нет, — пробормотал Сергей Сергеевич, не отрывавшийся от бинокля.

— Нет, один лежит возле рубки. Ближе к корме, — сказал Олег.

— Где? Нет, это какие-то тряпки, — ответил Волошин. — Хотя…

Мы подлетели к суденышку совсем близко. Могли рассмотреть уже без биноклей и сломанную мачту, повисшую на снастях, и полустертую надпись на корме, и труп, валявшийся ничком на палубе возле рубки.

На судне по-прежнему никого не было видно.

Дирижабль завис метрах в пяти над палубой. Борис Николаевич опять блеснул мастерством. Он осторожно подвел дирижабль к самой рубке. Швартовое устройство надежно притянуло гондолу к леерной стойке, так что не пришлось даже спускать штормтрап.

Костя первый спрыгнул на верхний мостик, заглянул в рубку, отшатнулся:

— Умер прямо на вахте, за штурвалом, чтоб мне пропасть! — крикнул он. — Тут и лежит.

Один за другим мы перебрались на катер, оставив Локтева, как всегда, за пультом управления.

Стояла пугающая тишина. Зной, полное безветрие. Безжизненно обвисли снасти под тяжестью обломившейся мачты. И хотя мы находились посреди открытого океана, дышать было невозможно…

Кроме останков человека на палубе и второго в рубке, мы обнаружили еще четыре трупа: один в машинном отделении, остальные в крошечном грязном кубрике. Два рыбака свалились прямо возле стола, за которым, видимо, сидели. Третий, самый старший из всех и получше одетый — вероятно, капитан, лежал тут же на койке.

Не стану описывать, как они выглядели… У капитана застыло на лице выражение непередаваемого ужаса или страшной боли. Похоже, он пытался подняться с койки, но не мог. А один из валявшихся у стола схватился руками за голову, словно она раскалывалась от боли.

Видимо, все они погибли в одно время. Но от чего?

— Отравились, что ли?

— Сразу все? Сомнительно. — Мы переговаривались вполголоса.

— Да и уж в рыбе-то они разбирались, не стали бы есть опасную.

— Не обязательно рыбой. Не одну же рыбу они ели. Вон у них и консервы есть.

— Попробуй теперь узнай.

В самом деле, в ведре груда немытой посуды. Две тарелки на столе с остатками какой-то еды, давно высохшей. На полу какие-то пятна. Следы рвоты? Но пол такой грязный, что никакая экспертиза, наверное, уже ничего не выяснит.

— М-м-может, отравил их какой-нибудь газ, — от волнения начиная, как всегда, немножко заикаться, сказал Олег Никаноренко. — Как экипаж «Уранг Медана».

— Ну тот всякие химические вещества вез, а на рыбачьем суденышке откуда ядовитый газ возьмется, — хмуро возразил Волошин.

— Какого же черта тот Гартвиг нам баки забивал? — вдруг взорвался Костя Синий. — Не перевертывался катер, целехонек. Может, это он сам их всех отравил?

— Кто?

— Да Гартвиг же!

— А то был вовсе не Гартвиг. Ведь весь экипаж на борту, все шестеро, — сказал Гриша Матвеев. — Настоящий Гартвиг в машинном отделении лежит, возле дизеля.

— Точно. А кто же был тот?

Мы переглянулись. В самом деле: кто же был человек, спасенный нами неделю назад? Зачем выдавал себя за механика с тунцелова и рассказал сказочку о внезапно налетевшей гигантской волне, якобы потопившей катер, о взрыве и загоревшемся мазуте? И откуда он взялся посреди океана в своей загадочной шлюпке? Зачем поспешно ее затопил?

— Чертовщина все же какая-то творится в этой «Пасти дьявола», — упавшим голосом пробормотал Олег Никаноренко.

— Может, это был все же Грюн, так его, кажется, называл Казимир Павлович? — нерешительно спросил Гриша.

— Ученый-химик? А как он очутился в открытом океане?

— И зачем ему было отпираться, врать?

Кто мог ответить на эти вопросы? Где теперь было искать мнимого Гартвига?

Стараясь не глядеть на трупы, мы обошли весь катер. Суденышко давно не ремонтировалось, было старое, обшарпанное, грязное, но еще вполне пригодное для плаваний. Дизель исправен. Он, видимо, еще долго работал после гибели моториста и остановился сам, когда кончилось горючее, определил Сергей Сергеевич.

Девять из двенадцати холодильных цистерн были забиты крупными, как на подбор, тунцами. Видимо, рыбакам посчастливилось напасть на рыбное место, и они, наверное, мечтали скоро вернуться домой с богатым уловом…

Радиопередатчик в рубке был старенький, но вроде тоже исправен. Почему же рыбаки даже не попытались передать сигнал о постигшей их беде?

На столе в рубке лежал судовой журнал. Последняя запись была сделана третьего сентября: «Луиза отвернула в сторону. Зыбь с юго-запада шесть баллов. Все в порядке».

Значит, они погибли примерно в то же время, когда пропал «Остер». Впрочем, судить об этом было трудно. Записи в журнале велись нерегулярно, от случая к случаю и были весьма, лаконичны.

— Сделав последнюю запись, вахтенный пытался потом написать что-то еще. Видите? — сказал Волошин, внимательно изучавший судовой журнал.

В садом деле, ниже последней записи, прямо поперек листа было нацарапано, крупными каракулями какое-то слово. Но разобрать его оказалось совершенно невозможно. Мы рассматривали журнал все по очереди и гадали:

— Dead? Death?[2]

— Первая буква «d», точно. Может, «dagger»?[3]

— Здрасьте, я ваша тетя. Какой dagger? Danger.[4]

— А может, «dally».[5] Так гадать можно без конца, — сказал Сергей Сергеевич.

Сергей Сергеевич несколько раз сфотографировал страницу журнала с последней записью и непонятными каракулями. Потом мы, как заправские криминалисты, сфотографировали трупы, немытую посуду в кубрике, тарелки с остатками засохшей еды, подозрительные пятна на грязном полу, сломанную мачту, даже оттаявшие после остановки двигателя холодильные цистерны, наполненные гниющей рыбой. А Олег сделал несколько зарисовок.

После этого Сергей Сергеевич попросил Костю вызвать «Богатырь», пригласить в радиорубку начальника экспедиции и капитана и подробно рассказал обо всем, что мы обнаружили.

— Что с ним делать, с этим «Сперри»? Может, вы подойдете и сами все осмотрите? Возьмете его на буксир?

— Это ни к чему, — решительно ответил Суворов. — Пусть расследованием занимаются местные власти. Мы сейчас им сообщим.

— Может, нам подежурить тут, повисеть над судном до прихода спасателей? Обнаружить такое маленькое суденышко будет нелегко. Выглядит оно вполне исправным, потому его до сих пор и не нашли. А название почти стерлось. Кажется, на судне все в порядке и оно занимается рыбной ловлей, просто не отвечая на вызовы по радио. Может, и мы видели его раньше, но пролетали мимо, ничего не заподозрив.

— Нет, не нужно, — ответил начальник экспедиции. — Прогноз хороший, шторма не ожидается. Береговая охрана высылает катер на подводных крыльях немедленно. Они просят только поднять над рубкой тунцелова флаг — международный сигнал «Требуется помощь». И если можно, просят нарисовать на крышке рубки и на бортах такие же кресты красной краской. Она у вас должна быть в аварийном НЗ. Сделайте это и поскорее возвращайтесь.

— Хорошо, Андрей Самсонович.

Мы сделали все и начали плавно подниматься. Весь в алых крестах, «Сперри» выглядел так, словно на нем произошло кровавое побоище. Не понять, что с ним случилась беда, и проплыть мимо было невозможно.

— Сергей Сергеевич, а не мог ли их поразить инфразвуковой удар? — задумчиво спросил Гриша Матвеев.

— Я тоже, признаться, об этом подумал, — сказал Волошин.

— Картина ведь очень похожая, — оживился Гриша. — Они же все наверняка здоровяки были, а умерли сразу, одновременно. И мачта сломана — вы обратили внимание? А ведь шторм был слабый, ее могла сломать вибрация, вызванная инфразвуком. Вспомните: в ту ночь, когда Луиза бушевала, и на «Богатыре» многие себя плохо чувствовали. Наверняка под воздействием инфразвука. Разве ваш прибор его не улавливал?

— Уловил под утро, но очень слабое воздействие. Шторм прошел далеко стороной.

— А они были ближе к шторму. Тогда они и погибли, в ту ночь или утром!

— Ну а почему же только они? — покачал головой Волошин. — Там ведь наверняка и другие рыбачьи суда были.

— «Сперри» оказался на пути особенно мощной инфразвуковой волны.

— Возможно, Гриша прав, — поддержал его Олег Никаноренко. — И самолет мог от этого же погибнуть.

Я понял, о какой гипотезе они говорили. О ней часто упоминали в последние годы в связи с загадками «Бермудского треугольника» и таинственными происшествиями в других морях. Было известно несколько случаев, когда обнаруживали вполне исправные суда, по каким-то непонятным причинам покинутые командой.

Некоторые ученые высказывали предположение, что причиной таинственных катастроф мог оказаться инфразвук, тот самый «голос моря», неслышимый человеческим ухом, но улавливаемый предсказателем шторма «ИПШиком», которым так гордится Сергей Сергеевич. Мы не слышим инфразвук, но, как выяснилось, он оказывает воздействие на человеческий организм, может вызывать ощущение усталости, тоски, морской болезни, безотчетного страха и тревоги. Может, именно этот страх и заставляет моряков в панике покидать исправные суда? А инфразвук определенной частоты способен ослепить и даже оказаться смертельным…

— Еще академик Шулейкин, разрабатывая теорию возникновения «голоса моря», пришел к выводу, что основное излучение инфразвука идет приблизительно в диапазоне шести герц, — говорил Гриша. — А ведь роковая частота начинается от семи. Очень близкие величины.

— Но дело ведь не в одной частоте, — возразил Волошин. — Не менее важна и мощность инфразвукового удара. В океанографии я не специалист, но, с точки зрения техники и физики, это маловероятно.

— Но даже при ча-ча-стоте в шесть герц такой удар мог ослепить летчика, — настаивал Олег Никаноренко.

Конечно, горячие споры о том, что могло погубить рыбаков, продолжались и вечером в «клубе на полубаке». И гипотеза инфразвукового удара нашла много сторонников.

— Почему же инфразвук приобретает опасную силу именно в этом районе? — спросил Володя Кушнеренко.

— Видимо, его генерируют ураганы, проходящие, как правило, по южной стороне «Бермудского треугольника», — доказывал Гриша. — Возможно, что волны как бы усиливаются, достигают опасных величин, протискиваясь через узкие проливы между многочисленными островками Багамского архипелага. Проливы служат как бы природными трубами — мощными усилителями.

— Но почему мы на «Богатыре» ничего особенного не ощутили? Легкое недомогание бывает у многих при любом шторме.

— Ну раскачать такую махину, как «Богатырь», и вызвать в нем опасные вибрации никакому инфразвуку не под силу. Другое дело маленькие суда вроде тунцелова.

— И ослепляет инфразвук, выходит, не всех, а на выбор, — недоверчиво произнес Дюжиков. — Самолетов в тот день здесь много летало. Почему же ослеп один Гроу?

— Ну, может, организм у него такой оказался…

— Инфразвуковые волны могут быть разными по силе, — сказал Гриша. — Может, «Сперри» и самолет Гроу по несчастной случайности оказались на пути особенно опасной инфразвуковой волны…

— А отчего же гибли такие крупные суда, как «Анита»? — спросил Володя. — Двадцать тысяч тонн водоизмещения не шутка. Это тебе не катер.

— Да и куда оно делось? — поддержал его кто-то с вертолетной площадки. — Допустим, люди слепнут, гибнут. Но суда-то ведь не тонут от инфразвукового удара. Куда же они деваются? Даже если команда погибла или в панике сбежала?

Но Гриша не сдавался:

— Сильные течения, характерные для этого района, быстро уносят за его пределы неуправляемые суда, а тем более их обломки. А ищут их здесь, не находят и объявляют бесследно пропавшими. Потом же их наверняка вскоре топит очередной шторм, поскольку они неуправляемы…

Конечно, немало разговоров было и о том, что спасенный нами неделю назад незнакомец оказался вовсе не Гартвигом. Кто же он был на самом деле? Откуда взялся посреди океана и зачем обманул нас, выдавая себя за рыбака со «Сперри»? Об этом тоже высказывались самые фантастические предположения.

Сергей Сергеевич не принимал участия в этой дискуссии. Но, видимо, и он всерьез размышлял над возможностью поражения инфразвуковым ударом, потому что на следующий день вместе с Иваном Андреевичем Макаровым, возглавляющим лабораторию биофизики, снова стал прослушивать запись последнего разговора с Ленардом Гроу. Конечно, я был тоже в радиорубке и опять с замирающим сердцем слушал хрипловатый, немножко гнусавый голос:

— Земля, я на грани катастрофы… Похоже, окончательно сбился с курса… Не вижу ни одного острова… Повторяю: не вижу ни одного острова.

— Ваши координаты? Хотя бы примерно…

— Господи, со мной еще никогда не бывало ничего подобного… Все небо затянули сплошные тучи… В них зияют какие-то черные дыры!

Треск и разбойничий свист атмосферных разрядов заглушают голос пилота.

— Гроу, Гроу, отвечайте, отвечайте!

— У меня осталось мало горючего… Осталось мало горючего… Я отклонился от курса куда-то в сторону… Я не вижу ни одного…

Молчание. Свист и разряды.

После долгой томительной паузы вскрик:

— Море выглядит как-то необычно… Оно желтое или серое. Боже! Я, кажется, слепну! Нет, я вижу… вижу… О господи! Только не это! Нет! Нет!..

И все. Молчание, свист, разряды. И уже тщетно взывает голос Земли:

— «Остер»! «Остер»! Мы вас запеленговали! Высылаем два самолета. Держитесь! Держитесь! Вы слышите нас? Отвечайте!

Когда магнитофон затих, Волошин задумчиво посмотрел на своего старого друга и спутника по многим плаваниям:

— Ну что скажешь, Иван Андреевич?

Макаров помолчал, пряча глаза в глубоких щелочках под густыми лохматыми бровями.

— Что-то голос у него ненатуральный, — проворчал он наконец.

— Не обращай внимания. Хлебнул для храбрости. Он там еще монолог Гамлета читает, но Дюжиков из этой копии вырезал, чтобы не отвлекало, — ответил Волошин. — Ты по существу говори: мог его ослепить инфразвук?

— Спроси что-нибудь полегче. Мы ничего не знаем о воздействии инфразвука на человеческий организм даже в лабораторных условиях. Тем более в естественной среде.

— Значит, ты сомневаешься?

— В городах мы не меньше и гораздо длительнее подвергаемся воздействию инфразвука. Возможно, он и служит причиной некоторых недомоганий и болезней, которые прежде медики приписывали другим факторам. Надо вести исследования. Но насколько мне известно, никто еще от него не слеп и тем паче не умирал.

— Ясно, — кивнул Волошин. — Лунин тоже считает, что в открытом океане интенсивность инфразвука на несколько порядков меньше той, какая опасна для жизни. Но что же с ним все-таки произошло, с этим Гроу? Гирокомпас-то у него почему отказал? И что это за дыры в небе? Что он там увидел, какую чертовщину?..

Утро не принесло новостей.

— Н-да, похоже, уже можно звонить в колокол, — задумчиво произнес Сергей Сергеевич. — Помянуть «Прекрасную Галатею».

— В какой колокол? — удивленно спросил Черномор.

— В знаменитый колокол затонувшего фрегата «Лютина». Его подняли с морского дна, и теперь он висит в главном зале лондонской конторы Ллойда. Разве вы не слышали о таком обычае? Специальный глашатай в алом плаще трижды звонит в колокол и громко объявляет название судна, которое отныне официально считается погибшим. А если оно к тому же пропало без вести, его заносят в особую «Красную книгу Ллойда»…

Он не договорил. «Богатырь» вдруг резко сбавил ход, а потом начал круто поворачивать влево. Это было настолько неожиданным, что все бросились на палубу.

— Обломки в море! — крикнул кто-то.

Матросы быстро спустили шлюпку, и через полчаса на палубе лежали какие-то куски досок, окрашенные в белый цвет, скрепленные изогнутыми, скрюченными железками. Концы досок были расщеплены и словно обожжены.

— Похоже, часть кормовой обшивки какого-то небольшого судна, — сказал Володя. — Шхуны или яхты. Со следами взрыва.

Сергей Сергеевич тем временем повернул обломки так, что стала видна крупная буква М, черная на белой доске.

— «Мария»? — спросил профессор Суворов.

— Трудно сказать, — задумчиво ответил Сергей Сергеевич, не отрывая глаз от груды покореженного металла и обгоревших досок. — Владимир Васильевич уверяет, что возможность столкновения с миной в здешних водах практически исключается.

— Кушнеренко прав, — подтвердил капитан.

— Попробуем исследовать обломки в лаборатории, — сказал Сергей Сергеевич.

— Только чтобы они остались в том виде, в каком их нашли, — поспешно сказал Черномор и посмотрел на капитана:

— Наверное, следует их передать местным властям?

Обломки торжественно унесли в лабораторию, а мы разбрелись по палубе, обсуждая неожиданную и во многом загадочную находку.

— Нет, все же хотите верьте, хотите нет, но с этой «Пастью дьявола» дело явно нечисто. То еще местечко…

Какой таинственный взрыв разнес на куски яхту искателей сокровищ? Что с ней случилось?

Об этом я кинулся расспрашивать Волошина, когда он наконец вышел перед ужином погулять по палубе.

— Удалось что-нибудь выяснить, Сергей Сергеевич?

— Почти ничего, — устало ответил он. — Очевидно одно: взорвалось не горючее и не запас спиртного, который у них на борту наверняка был солидным. Яхту разнесло какой-то сильной взрывчаткой скорее всего из группы пентрита.

— Вы думаете, несчастный случай?

Сергей Сергеевич неопределенно пожал плечами.

— Во всяком случае, еще одна загадка «Бермудского треугольника». Ведь наверняка никто не уцелел, чтобы рассказать, что же там случилось.

Мы помолчали.

— Обломки приказано завтра доставить в Нассау, — сказал Волошин.

— Вы полетите в Нассау? — загорелся я. — Меня возьмете?

— Думаю, возражений не будет.

С высоты столица Багамских островов выглядела игрушечной, в точности как на красочных фотографиях туристских рекламных проспектов: прямые улицы с шеренгами стройных кокосовых пальм, старинные особняки и отели среди зелени парков, тщательно ухоженные газоны, площадки для гольфа.

Наше приземление на аэродроме вызвало всеобщий интерес. Небольшой оркестрик встретил нас песней «Приезжайте посмотреть наши радостные острова». Несмотря на оптимистичность названия в песне рассказывалось о том, как в давние времена на рифах возле города погиб парусник «Претория».

Настроенные такой встречей на торжественный лад, мы с Волошиным отправились в город.

Некоторые улицы были типично английские. На других больше чувствовался старый колониальный стиль: бесчисленные статуи английских королей, мореплавателей и надменных полководцев на площадях и в скверах, изысканные бунгало и каменные особняки с площадками для гольфа и плавательными бассейнами.

А толпа на улицах живая и пестрая, как во время карнавала. Вокруг веселые темнокожие лица, сверкающие улыбки. Идут, пританцовывая, стройные красавицы в неимоверно пестрых платьях. На перекрестках словно дирижируют жезлами полисмены в тропических шлемах. Дорогу к центральной площади нам радушно указал пожилой мулат в строгом черном костюме, помятой шляпе и с галстуком-бабочкой, но босой.

Сергей Сергеевич, торжественно держа перед собой объемистый тюк с обломками «Марии», поднялся по широким каменным ступеням монументального старинного здания, где помещались правительственные учреждения, а я остался его поджидать, сидел на скамейке в тенистом парке и с любопытством оглядывался.

О богатой всякими авантюрными событиями истории Багам нам рассказывал перед полетом начальник рейса. Есть у Черномора хорошая привычка: собираясь в экспедицию или даже просто вылетая куда-нибудь на конференцию всего на несколько дней, он специально изучает историю этой страны, а потом нередко поражает местных жителей тем, что знает ее лучше, чем они сами.

И я теперь, сидя на скамейке в парке, помянул Черномора добрым словом. Пожалуй, я и сам бы мог встать и как заправский гид зычно вещать:

— Леди и джентльмены! Багамы по праву называют «Жемчужиной Атлантики». Несмотря на свою давнюю и богатую авантюрными событиями историю, это одно из самых молодых государств: только в семьдесят третьем году обрело независимость, оставшись, однако, членом Британского содружества наций. Восемьдесят пять процентов населения составляют мулаты и негры. И если вы сейчас видите кругом много белых лиц, то знайте, что почти все это туристы, приносящие стране свыше семидесяти процентов дохода…

Волошин появился довольно скоро.

— Ну одной загадкой, кажется, меньше! Экипаж «Сперри» погиб от пищевого отравления. К такому заключению пришли здешние судебные медики, — сказал он, садясь на скамейку рядом со мной.

— Сразу все шестеро? И так быстро, что даже не успели ничего передать по радио?

— Я тоже выразил некоторое сомнение, — сказал Волошин. — Но чиновник, с которым я беседовал, настаивает на этой версии. Говорит, что рыбаки покупают консервы по дешевке. А отравились они все сразу, он считает, потому, что на таких суденышках все обедают и ужинают одновременно, а не по вахтам, как на больших судах. В этом есть резон. По некоторым признакам они считают, что рация на «Сперри» была неисправна. Рыбаки сумели наладить ее с грехом пополам лишь в последний момент, а о том, что случилось, передать уже не смогли.

— Значит, вульгарное пищевое отравление?

— Вы разочарованы? — усмехнулся Волошин. — Этот чиновник мне так и сказал: все равно нам не поверят. Кому интересно отравление испорченными консервами? Все равно будут трубить в газетах и по радио о роковых тайнах «Пасти дьявола». А нам, говорит, эти тайны уже осточертели…

Однако в Нассау нас поджидали и другие новости. По дороге на аэродром мы задержались у киоска, чтобы накупить побольше свежих газет и журналов.

— «Остерегайтесь своей собаки!» — громко прочитал Сергей Сергеевич. — Посмотрите, какая прелесть: даже собственной собаке нельзя доверять. Оказывается, ей могут в куске мяса подбросить миниатюрный передатчик. Находясь в желудке, он станет передавать все, что вы говорите. В веселеньком мире они живут.

Волошин взял другую газету и воскликнул:

— Позвольте, это же Гартвиг!

На фотографии какой-то человек пытался прикрыться ладонью от наседавших на него фоторепортеров.

— Гартвиг же умер. На «Сперри».

— Ну не Гартвиг, а тот, кого мы спасли. Известный ученый заявляет: «Мы… стали жертвой… промышленного шпионажа», — запинаясь, перевел Сергей Сергеевич заголовок над фотографией. — Ба, да это же в самом деле доктор Грюн, Питер Грюн! Казимир Павлович вовсе не обознался. Чего же он нам морочил голову, известный химик? Ладно, потом разберемся.

Мы вернулись с кипами газет и журналов. Сергей Сергеевич, озабоченно посмотрев на часы и покачав головой, распорядился немедленно взлетать:

— Вопросы потом. Нам еще нужно, по плану, пройти к востоку вдоль островов.

Дирижабль стремительно взмыл в небо. Мы напоследок полюбовались игрушечным городком на острове, и вот он уже растаял в солнечной дымке.

Сергей Сергеевич подробно рассказал, какие сенсационные новости мы узнали. Лаборанты и Костя только ахали. Один Борис Николаевич остался невозмутимым, словно и не ожидал от «Пасти дьявола» ничего иного…

Океан под нами выглядел совсем идиллическим и приветливым. Сегодня в полный штиль вода над отмелями оказалась такой прозрачной, что даже была вроде невидимой. Никакой синевы, отчетливо заметен каждый бугорок на дне.

И вдруг мы увидели внизу большое темно-синее пятно почти правильной круглой формы. Это был не островок. Что-то странное, словно дыра в морском дне, наполненная совсем иной, темной водой. А вот и еще одна такая же круглая загадочная дыра.

— Что это такое?

— Знаменитые «синие ямы», — сказал Гриша Матвеев. — Карстовые воронки в морском дне. По ним из глубины земли поднимается вода, заметно отличающаяся от морской своей соленостью, плотностью, температурой, даже цветом. Из некоторых воронок, бывает, фонтанирует совершенно пресная вода. Местные жители издавна используют такие источники: ныряют в них и наполняют сосуды пресной водой.

Маневрируя, мы выбрали подходящую высоту, сделали несколько фотоснимков и потом полетели дальше.

Попробовали общими усилиями прочитать репортаж в немецком журнале, но поняли только, что это интервью, которое дал доктор Питер Грюн, известный ученый-химик, по возвращении в Гамбург. Поминалась в репортаже «Прекрасная Галатея», сообщалось, что она затонула, была взорвана, причем все, кроме Грюна, при этом погибли. Упоминалось имя и профессора Бейлера. Но наших скудных познаний в немецком языке не хватало для того, чтобы все понять.

— Придется подождать до возвращения на «Богатырь», — с сожалением сказал Сергей Сергеевич, откладывая журнал.

— Может, мы нашли обломки «Галатеи», а вовсе не «Марии»! — сказал вдруг Гриша Матвеев.

— Откуда же на них взялась буква М? — ехидно спросил Костя.

Сергей Сергеевич засмеялся:

— И я думал об этом. Когда мы исследовали обломки в лаборатории, меня удивило, как хорошо они покрашены. А ведь эта «Мария», помните, Николаевич, — повернулся он ко мне, — выглядела ужасной замухрышкой, впрочем, может, только издали? Я бы скорей поверил, что это обломки «Звезды моря».

Сергей Сергеевич указал биноклем куда-то вниз:

— Издали «Мария» выглядела не лучше вон той шхуны или яхточки, ремонтом которой занимается команда. Видите? Зашли в тихую бухточку и малярничают.

— Ишь как название красиво вывели — «Кармен». Так и сияет, без бинокля видно, — сказал Гриша.

— Только, видно, маляры они неумелые. Начали с названия, с кормы. Те еще маляры.

— Да, толкового боцмана им явно не хватает, — согласился Сергей Сергеевич, рассматривая яхту в бинокль. — А может, это просто шутники, одесситы? В конце концов; каждый красит свою яхту, как ему нравится. Ну ладно, поворачиваем домой.

— Еще одну станцию проведем, Сергей Сергеевич, — попросил Гриша, — а то шеф будет ругаться, что мало сделали.

— Давай, только побыстрее.

Отлетев немного в сторону от островка, мы неподвижно зависли над водой на высоте сорока метров. Гриша уже начал спускать приборы, как вдруг мое внимание привлекло необычное поведение радиста. Костя на миг замер, скорчившись у приемника, а затем стал что-то лихорадочно писать в большом блокноте.

Я увидел, как он крупными буквами вывел трижды повторяющийся мягкий знак. Это сигнал какого-то важного срочного сообщения.

«Всем, всем, всем, — писал Костя. — Срочно. В 16.12 прервалась радиосвязь с пассажирским самолетом ДС-9, следовавшим рейсом Гамильтон — Кингстон — Ямайка. Связь прервалась, когда самолет находился примерно в точке с координатами…»

Я позвал Волошина. Костя подал ему блокнот с написанной радиограммой.

— Летел с Бермуд на Ямайку, — задумчиво произнес Волошин, дважды перечитывая радиограмму. — И замолчал где-то здесь. — Он склонился над картой, укрепленной на штурманском столике у пульта управления. — Километров двести от нас. Надо лететь, мы, наверное, сейчас ближе всех к месту возможной аварии. Гриша, сматывай свои удочки! А ты, Костя, вызови «Богатырь», надо посоветоваться. Хотя подожди, может, еще что передают?

Костя молча подал ему вторые наушники. Волошин послушал и сказал, снимая их:

— Ничего нового, повторяют тот же текст. Мощная станция, громкий сигнал. Это Нассау? Может, запросить у них дополнительные сведения. Какая станция?

— Не знаю, — виновато ответил радист. — Свои позывные не передали, сразу пошел текст сообщения. Они тут форму не соблюдают, работают как хотят. И обращения о поиске, как полагается, не передали.

— Видно, торопились. Но искать, конечно, надо. Связывайся с «Богатырем», Костя.

— Есть. Черт, опять плохое прохождение. Тот еще райончик. Всегда эта петрушка в тропиках…

Разговор с начальством был коротким. На «Богатыре», оказывается, тоже приняли сообщение о пропавшем самолете и разрешили нам отправиться его искать.

Но сколько мы ни кружили над океаном, ничего обнаружить не удалось. Уже в быстро сгущавшихся тропических сумерках мы вернулись на «Богатырь».

Наутро Волошин собирался продолжить поиски, но начальник экспедиции не разрешил.

— Разбирайте дирижабль. Никто нас больше об этом не просит, — сказал он. — Никаких новых сведений о пропавшем самолете не поступало. Или его нашли, или уже искать бесполезно. Давайте заниматься своими делами.

Против обыкновения Сергей Сергеевич спорить не стал.

Начальник рации оказал нам:

— Если SOS был короткий и больше не повторился, вполне возможно, какой-нибудь трепач нарочно ложный сигнал дал. Захотел порезвиться. И сразу замолк, чтобы не запеленговали.

— Неужели такие бывают? — не поверил я.

— Еще сколько развелось за последние годы. Многие передатчиками обзавелись, а совести нет, вот и хулиганят. Одного в Англии будто бы поймали. Развлекался, паразит, подавал сигнал бедствия из своей спальни. Оштрафовали за незаконное использование электроэнергии, вот я все. А уже в море спасательные суда вышли, самолет с парашютистами-аквалангистами вылетел. И шторм был в девять баллов.

— Действительно паразит, — покачал головой Сергей Сергеевич. — А «Пасть дьявола», конечно, так и тянет своими загадками таких радиохулиганов. Хочется добавить еще одну тайну. Вполне возможно, что и мы попались на такую удочку.

Приняв душ, переодевшись и наскоро перекусив, мы с Волошиным отправились к профессору Беку.

Казимир Павлович полностью перевел нам интервью с мнимым Гартвигом — Питером Грюном. Оказывается, «Прекрасная Галатея» была не просто прогулочной яхтой, катавшей от острова к острову богатых бездельников. Ее зафрахтовал один концерн, чтобы под видом такой прогулки секретно провести испытания новой газовой смеси, изобретенной профессором Бейлером, позволявшей якобы нырять в обычном акваланге на глубину до полутора километров.

Однако конкуренты все же пронюхали об этом замысле и сумели под видом второго механика устроить на яхту своего агента. Его чрезмерное любопытство вызвало подозрения, и механика хотели высадить на ближайший остров. Но он перехитрил всех, заблаговременно припрятав в различных укромных местах заряды взрывчатки и включив часовой механизм…

Ровно через сутки яхта взлетела на воздух. Заряды были размещены со знанием дела, ее буквально разнесло на куски, так что даже обломки, считал Грюн, вряд ли удастся обнаружить.

Разумеется, при таком взрыве погибли все, находившиеся на яхте. Спасся один Грюн, и действительно чудом: только потому, что как раз в это время отплыл в сторону от яхты на подводном суденышке типа ныряющего блюдца. В этом кораблике он и поплыл в сторону Багамских островов, но мотор испортился, и его понесло на северо-восток в открытый океан. Грюн был так перепуган, что и тогда не решился подать по радио сигнал бедствия, опасаясь снова привлечь внимание вражеских агентов. И только к нам обратился за помощью, понимая, что на советском дирижабле никакие промышленные шпионы конкурентов ему не угрожают. Но все же рассказывать и нам правду о том, что с ним произошло, Грюн не стал.

— Какая дурацкая история, — брезгливо поморщившись, сказал Казимир Павлович. — Жаль Бейлера! Впутался в темные дела. И вот печальный, но логичный конец.

— Н-да, этот Грюн нас, признаться, ловко поморочил своими россказнями, — покачал головой Волошин. — Использовал все слухи, услышанные по радио, пока болтался в океане даже фамилию себе подходящую подобрал. И о зловещей «Пасти дьявола» помянул, а мы уши развесили.

Судьба «Прекрасной Галатеи», как и «Сперри», наконец разъяснилась.

— И видите, без всякой мистики и загадочности. Я был прав, — торжествовал Черномор. — Даже бы сказал, причина ее гибели оказалась, к сожалению, довольно банальной для наших дней… Как и смерть рыбаков.

Он был прав, и я снова испытал некоторое разочарование. А многие, наоборот, по-моему, восприняли привезенные нами новости даже с облегчением. Смерть от отравления испорченными консервами — это было всем понятно и ничуть не загадочно. И все пошли наперебой вспоминать, как кто-то из родственников или знакомых отравился грибами, кто-то рыбой или колбасой:

— Вот у меня свояк…

А Костя Синий даже рассказал, как один его приятель однажды отравился гречневой кашей:

— Хотите верьте, хотите нет…

Только Гриша Матвеев упрямо не хотел расстаться со своей гипотезой:

— Что они могли там выяснить, когда прошло столько времени после смерти? А смерть от инфразвука наступает чаще всего просто от остановки сердца, так что при вскрытии можно ничего особенно загадочного и не обнаружить. Вот они и приписали все отравлению. Конечно, судебным медикам оно кажется вероятней, чем гибель от инфразвукового удара. А я все же уверен, что именно он погубил рыбаков. И Ленарда Гроу тоже.

Гриша был не одинок в своей верности тайнам «Бермудского треугольника».

Чиновник, с которым беседовал Сергей Сергеевич, оказался прав. Заметку в несколько строк о том, что рыбаки отравились испорченными консервами, напечатала лишь одна из купленных нами газет, да и то где-то на шестой странице. А во всех других на самых видных местах по-прежнему пестрели хлесткие заголовки: «Новые жертвы «Пасти дьявола»!». «Они умерли все сразу совершенно здоровыми!», «Бермудский треугольник» не желает раскрывать свои тайны!»

Две газеты опубликовали интервью с Ричардом Стоксом, в поместье которого на острове Андрос недавно гостил пропавший при таких загадочных обстоятельствах Ленард Гроу. В довольно высокопарных выражениях Стокс расписывал достоинства и увлечения покойного друга. Тот, видимо, был мистиком, увлекался дзэн-буддизмом, секретами африканских колдунов и сокровенными обрядами вудуизма, процветающего до сих пор на здешних островах.

«Ленарда — мы звали его между собой Ларри — властно влекли к себе чудеса и тайны. «Я не ищу им объяснений, — говорил он. — Чтобы тайна сохраняла свою силу, ее нужно уважать». Он специально ездил в глухие районы Мексики, что бы испытать самому, какие чудесные видения вызывает пейотль, который древние ацтеки почитали даром богов. Он дружил с египетскими заклинателями змей. Давно его привлекала и тайна «Бермудского треугольника». Он полетел ей навстречу, и она поглотила его. Как бы я хотел узнать, что увидел, исчезая в Неведомом, Ларри? Думаю, он был счастлив!»

— Н-да, тот еще был типчик. Мистик, наркотиками баловался. Неудивительно, что погиб, — покачал головой Костя Синий.

— Но ведь при загадочных обстоятельствах, верно?

— А «Мария» чего взорвалась?

И вечером споры в «клубе рассказчиков» разгорались с новой силой. Снова поминались инфразвуковые волны и «антисмерч», магнетизм и гравитация, их, возможно, еще неизвестные науке таинственные воздействия на человеческий организм, гипотезы о смещении времени и пространства.

Эти загадки продолжали нас волновать, но ученые в общем-то радовались, что могли снова спокойно заняться исследованиями.

Океанографы проводили научные станции и в задумчивости склонялись над картами.

— А система течений здесь оказалась гораздо сложнее, чем прежде считали, — качал головой профессор Суворов, поглаживая бороду. — Вон куда этого «Сперри» затащило.

— Значит, все же есть польза и от разгадывания тайн «Пасти дьявола»? — не удержался Сергей Сергеевич.

— Совсем иная, чем состязание в сочинении всяких фантастических гипотез. Вы же прекрасно понимаете, Сергей Сергеевич.

Несколько дней «Богатырь» плыл в одиночестве по пустынному океану. И только голоса на различных языках, раздававшиеся из динамиков радиорубки, свидетельствовали, что где-то за горизонтом вместе с нами занимаются научными исследованиями еще десятки судов из многих стран. Но потом наша размеренная жизнь оказалась снова нарушенной. Утром радио принесло сенсационную новость: расследование показало, что букву М написали на обломках, найденных нами в океане, совсем недавно и явно умышленно, чтобы сбить с толку! Значит, это были обломки вовсе не пропавшей яхты искателей сокровищ, а какого-то другого судна — скорее всего, по заключению экспертов, взорванной «Прекрасной Галатеи».

Поэтому, говорилось в радиограмме, надежда найти «Марию» или кого-либо из членов ее команды еще не потеряна.

Но что же случилось с «Марией», если она не взорвалась, как мы предполагали, найдя обломки? И кому понадобилось выводить на них букву М? Зачем?

Радиограмма была лишь предвестьем новых неожиданностей. Мы не успели обсудить волновавшие нас вопросы, как пришла еще одна тревожная и загадочная весть:

«Тридцатое сентября. В 13.26 получена радиограмма о том, что внезапно прервалась связь с большим пассажирским авиалайнером «Боинг-727», направлявшимся из Бостона в Каракас. На борту 123 человека. Все суда и самолеты, находящиеся поблизости, просят срочно принять участие в его поиске». Неизменный рефрен!

Начали срочно готовиться к вылету. Ведь даже если лайнеру удалось благополучно сесть на воду и хоть часть пассажиров успела выбраться, долго на спасательных плотиках они не продержатся.

«Вылетели в 14.42».

Связь с самолетом прервалась, когда он находился примерно в ста километрах севернее островов Кайкос. Туда мы и направились на полной скорости, какую могли развить двигатели.

Мы почти не разговаривали, стараясь не пропустить ничего. Все приникли к биноклям и, конечно, думали об одном: что же могло случиться с огромным воздушным лайнером, оснащенным всякой электроникой и новейшим навигационным оборудованием? Это не маленький «Остер» с пилотом-любителем. Почему он вдруг замолк на полуслове и больше не ответил на вызовы? Что с ним произошло в «Пасти дьявола»?

— Вижу землю! — негромко произнес командир дирижабля.

Впереди на горизонте появился в голубоватой дымке один остров, другой, третий. Мы развернулись и, сбавив скорость, полетели над отмелями.

— А вот, похоже, тот островок, где мы видели «Карменситу», — сказал Волошин. — Где же красотка?

«Кармен», заметно похорошевшую после ремонта, сиявшую свежей краской, мы обнаружили у другого, тоже маленького и явно необитаемого островка.

— Борис Николаевич, сделайте, пожалуйста, над ним кружочек, — попросил Сергей Сергеевич. — Только не опускайтесь слишком низко. Вы же знаете, какой это нервный народ — искатели сокровищ. Как бы не пульнули из автомата. Так, я пока сниму красотку своим преобразователем… А вы, Костя, чтобы отвлечь их внимание, запросите, пожалуйста, не пролетал ли тут вчера такой же точно дирижабль, как наш. И непременно запишите ответ на магнитофон.

Мы все посмотрели на Волошина с недоумением. Командир, пожав плечами, кивнул и взялся за штурвал. Костя занялся своей аппаратурой. Сергей Сергеевич, сделав несколько снимков каким-то сложным аппаратом, внимательно рассматривал яхту в бинокль. Я последовал его примеру, но ничего интересного не увидел.

— Отвечают? — спросил у радиста Волошин.

Тот кивнул, не отрываясь от аппаратуры.

— Отлично, — удовлетворенно произнес Сергей Сергеевич. — Ну что же, не будем больше испытывать их терпение, отправимся восвояси. Разумеется, никакого дирижабля они вчера не видели? — спросил он у радиста, перематывавшего пленку на магнитофоне.

— Нет, — покачал головой недоумевающий Костя.

— Этого и следовало ожидать, — засмеялся Сергей Сергеевич. — Но дайте-ка мне послушать голосок красотки. Одну минуточку. Только подключу к магнитофону вот этот приборчик.

Из динамика посыпались громкие звуки морзянки. Звучали они, по-моему, весьма сердито и неприветливо. Но Сергей Сергеевич, следя за извилистой линией, возникавшей на ленте, которая ползала за стеклянным окошком прибора, удовлетворенно кивал головой.

— Отлично! — сказал он, отключая прибор. — Как говорил ваш почетный земляк Остап Бендер: — «Суду все ясно». Можем продолжать полет.

— Но что вы проверяли, Сергей Сергеевич? — удивился я. — Зачем запрашивали их о дирижабле?

— Вы же знаете, обожаю всякие розыгрыши, — засмеялся он.

— А на «Марии», похоже, придется поставить крест, — сказал Костя, снимая наушники. — Нигде никаких следов ни ее, ни людей. Прекращают поиски.

— Увы, — меланхолично кивнул Волошин. — Я более чем уверен: «Марии» давно не существует.

— Почему? — хмуро спросил Гриша. — Даже если она погибла, поиски, по-моему, нельзя прекращать. Ведь погода, когда она исчезла, стояла хорошая. Люди с нее вполне могли спастись. Островов тут масса, и плавала она наверняка между ними, не в открытом океане…

— Стоп! — вдруг вскрикнул Волошин.

Локтев и сам уже, заметив что-то, начал поспешно поворачивать штурвал управления.

— Что там? Спасательный плотик? — спросил я.

Мне никто не ответил. Но, приникнув к широкому окну гондолы, я уже и сам увидел внизу четкие очертания самолета! Вода была так прозрачна, казалось, будто он стоит на песчаном берегу. Но самолет был на дне, под водой, и совершенно целый, вроде вовсе не поврежденный!

— «Остер»?!

— Да, похоже, тот самый.

Только тут до меня дошло, что покоившийся на дне самолет, конечно, вовсе не воздушный лайнер, какой мы искали. Неужели и в самом деле «Остер», пропавший три недели назад при таких загадочных обстоятельствах?!

Дирижабль неподвижно повис над затонувшим самолетом.

— Конечно, надо бы понырять, обследовать его, — пробормотал Волошин. — Но сейчас нет времени, надо искать американца. Сбросим буй, Борис Николаевич, чтобы место отметить. И сообщите о находке на «Богатырь», пусть известят местные власти.

Волошин стал составлять радиограмму. Дирижабль снизился, и мы с Олегом по команде Локтева сбросили в воду ярко-оранжевый буй на увесистом якоре.

— Выглядит вполне исправным, — покачал головой Волошин. — И чего он залетел так далеко к северу? Тут его и не искали…

Костя вдруг сорвал с головы наушники и крикнул:

— Нашелся лайнер! Его воздушные пираты угнали. Только что передали: совершил посадку в Белеме.

— Что ж, теперь мы можем осмотреть затонувший самолет. Время у нас есть, — сказал Волошин и посмотрел на Локтева. — Давайте, Борис Николаевич.

Мы повисли над буем на высоте десяти метров, сбросили на воду резиновый надувной плотик.

Забрав акваланги, мы с Волошиным и оба лаборанта спустились на плотик и начали готовиться к погружению.

Вода была чистейшей. Никак не верилось, что самолет лежит на тридцатиметровой глубине. Но я немало нырял и прекрасно знал, как обманчивы расстояния и размеры под водой.

Мы начали погружение. Костя и Олег для страховки остались на плотике, наблюдая за нами в «подводную трубу» — ящик со стеклянным дном, опущенным в воду.

Хотя глубина и была не слишком большой, спускались мы неторопливо, чтобы избежать обжима маски от сильного давления и дать глазам постепенно привыкнуть к меняющемуся освещению. Быстро тускнели, исчезали пестрые яркие краски. Вот свет уже стал голубовато-синим. Он вызывал ощущение холода и придавал всему вокруг неприятный унылый и сумрачный вид. В этом мрачном мире не хотелось задерживаться…

Снаружи самолет выглядел совершенно исправным, даже винт уцелел, только погнулся. Погнулись при ударе о воду и стойки шасси, но не сломались, лишь глубоко вошли в белый коралловый песок.

Я заглянул в кабину и невольно отшатнулся, увидев в ближайшем ко мне левом кресле… скелет летчика!

Я знал, сколько кишит в теплой воде возле рифов всякой хищной, прожорливой живности — крабов, рыбешек. Но все же не представлял себе, как они способны «поработать» за сравнительно небольшое время, прошедшее после гибели самолета…

На полу кабины среди клочьев одежды валялся парашют. Судя по положению ремней, летчик не пытался им воспользоваться. Не был расстегнут и поясной ремень. Значит, пилот до последнего момента надеялся благополучно посадить самолет.

Мне показалось, что в углу кабины что-то шевелится. Всмотрелся пристальней и обмер. Из полутьмы на меня смотрел совершенно человеческий глаз — задумчивый и слегка печальный, «со слезой». Потом оттуда к моему лицу осторожно, неуверенно потянулись три гибких щупальца.

Осьминог уже успел устроить в кабине уютное жилище!

Разговаривать под водой мы не могли, только обменивались взглядами и жестами. Сергей Сергеевич попытался открыть дверцу и пролезть в кабину, распугав сновавших вокруг скелета разноцветных рыбешек. Но дверь не подалась, видно, ее заклинило при ударе.

Сделав побольше цветных снимков с различных точек, мы стали всплывать. И конечно, возбужденно заговорили, перебивая друг друга, как только наши головы оказались над поверхностью воды и мы освободились от загубников.

— «Остер»?! — закричал Гриша. — Я же говорил, его инфразвуковой удар ослепил. Только непонятно, как же он сюда залетел? Это же километров на двести севернее того места, где с ним прервалась связь.

— Да, не мог он столько слепым пролететь.

— А по-моему, это какой-то другой самолет, — сказал я. — У того были британские опознавательные знаки, а у этого какая-то широкая черная полоса с белыми каемками на красном фоне. Чей это знак?

— Черт его знает, — даже Волошин был явно растерян.

— Надо попросить нырнуть Локтева. Он точно определит.

Борис Николаевич опустился на плотик, надел акваланг и нырнул. Пробыл под водой Локтев довольно долго.

— «Остер», — сказал он, когда вынырнул и снял маску. — У них компас установлен так высоко, что его только с пилотского сиденья видно. И рукоятка триммера расположена неудобно — наверху слева, почти над головой пилота. «Остер».

— А опознавательные знаки? — опросил Волошин. — Что это за черная полоса на красном фоне?

— Тринидад и Тобаго.

— Значит, «Остер», да не тот, — задумчиво проговорил Волошин. — Когда же он погиб? И отчего? Вроде исправен, а врезался в воду под таким углом.

— Еще одна загадка «Пасти дьявола», — сказал Гриша. — И вряд ли кто ее когда разгадает…

— Да, — согласился Волошин. — Похоже.

Как мы ошибались! Но узнать разгадку нам предстояло еще не скоро…

Вернулись мы на «Богатырь» почти уже в сумерках, но на этот раз даже строгий Черномор не ворчал на нас. Волошин сразу ушел докладывать о находке, а мы отвечали на расспросы, пока не взмолились:

— Братцы, дайте нам хоть переодеться. Мы же с ног валимся. И не ели ничего целый день. Все расскажем, все…

— И даже больше, — ехидно добавил кто-то под общий смех.

Разговоров и споров в этот вечер в «клубе рассказчиков», конечно, было: немало. Нас донимали вопросами, заставляли припоминать малейшие детали всего, что мы увидели, осматривая затонувший самолет. А нам рассказали подробности угона лайнера, услышанные по радио, хотя это было, конечно, гораздо менее интересным и уж ничуть не загадочным.

Так что засиделись мы в своем «клубе» опять допоздна даже без Волошина, который все еще, видимо, совещался с начальством.

А утром я заспался. Слышал побудку, голос вахтенного штурмана по спикеру, но тут же снова провалился в глубокий сон. И проспал, прозевал полет, который, оказывается, снова совершил в Нассау Сергей Сергеевич. Выскочил на палубу, услышав шум взревевших двигателей, когда дирижабль, набрав высоту, уже быстро удалялся, исчезая в солнечном сиянии.

— Что же вы меня не взяли, Сергей Сергеевич? — упрекнул я, когда они вернулись.

— Хотел вас позвать, Николаевич, да подошел к двери вашей каюты, услышал, как вы храпите, и решил не будить. Нассау вы уже видели, а пробыли мы там всего час, видите, как быстро вернулись. Полет был чисто деловой, даже лаборантов не брали. Надо было только передать материалы осмотра самолета и снимки.

— Будут его поднимать?

— Наверное. Но были они несколько озадачены. Говорят, никакой «Остер» с островов Тринидад и Тобаго тут не пропадал, во всяком случае с шестьдесят второго года, когда они стали независимым государством и завели собственный флаг и опознавательные знаки.

— Так. Откуда же он сюда залетел? Новый сюрприз «Бермудского треугольника»?

Сергей Сергеевич только весьма выразительно развел руками.

— Все, продолжаем нормальную работу, — с явным облегчением объявил начальник рейса. — Переходим на новый полигон, севернее. Надеюсь, там нас больше ничего не будет отвлекать.

Ученые занялись своими делами. На следующий день — второго октября, как отметил я потом в дневнике, решено было провести очередной исследовательский полет дирижабля. Я не собирался лететь, но вдруг с удивлением увидел на площадке, где воздушный корабль готовили к полету, Сергея Сергеевича, одетого по-походному.

— Вы разве не хотите составить нам компанию, Николаевич? — спросил Волошин.

— А чего вы вдруг летите? Ведь это обычный исследовательский полет? Я хотел посидеть, привести в порядок записи.

— Смотрите, как бы не прозевать вещи поважнее и поинтереснее, — сказал Сергей Сергеевич с напускным безразличием, заставившим меня сразу насторожиться.

— Разве это какой-то особый полет? Не плановый, обычный?

— Плановый, — кивнул он. — Обычный. Как вы любите писать в своих очерках, «рядовой полет». Но ведь такие полеты и приводят к открытиям…

Я отложил все дела, быстро собрался и поднялся в гондолу.

Мы направились на юго-запад. Но поначалу это был в самом деле совершенно обычный рабочий полет. Время от времени в нужных точках проводили океанографическую станцию. Автоматы-самописцы непрерывно вели метеорологические наблюдения.

Сергей Сергеевич, как обычно, развлекал нас всякими занимательными историями, но время от времени вдруг замолкал и внимательно осматривал океан в бинокль.

— Что вы ищете? — спросил я.

— Ищу? Просто любуюсь.

Так мы летали до двух часов. Потом Гриша сказал:

— В этом секторе программа исчерпана. Переходим в другой район, Сергей Сергеевич?

Волошин глянул на часы и обратился к Локтеву:

— Давайте еще немножечко пройдем курсом 240, Борис Николаевич.

Командир недоуменно посмотрел на Волошина.

— Должен же я показать представителю прессы обещанный сюрприз. Да, признаться, и самому хочется полюбоваться. Думаю, он появится минут через двадцать.

Заинтригованные, мы, конечно, начали смотреть во все глаза. И действительно вскоре увидели впереди два небольших суденышка. Одно оказалось катером береговой охраны. Он вел за собой на буксире какую-то яхту. Приглядевшись, я воскликнул:

— «Кармен»! Что с ней случилось? Тоже потерпела крушение?

— О нет, она вполне исправна, — засмеялся Сергей Сергеевич. — И даже была совсем недавно приведена в образцовый порядок, заново покрашена, как мы видели. Крушение потерпела не яхта, а ее экипаж.

Ничего не понимая, мы смотрели на Волошина.

— Борис Николаевич, прошу описать приветственный круг, — весело продолжал Волошин. И торжественно добавил: — Джентльмены! Позвольте вам представить: «Кармен» — она же пропавшая без вести «Мария»!

— Сергей Сергеевич, катер вызывает, — перебил его радист. — Благодарят за помощь в задержании контрабандистов.

— Передайте им наши поздравления, — ответил Сергей Сергеевич. — И спросите, если не секрет, велика ли добыча?

— Они отвечают: тысяча четыреста шестьдесят семь фунтов героина и марихуаны на сумму около миллиона долларов, — через некоторое время доложил потрясенный Костя.

— Неплохо! — кивнул Сергей Сергеевич. — Ну что же, как любит говорить уважаемый шеф: наш долг выполнен и совесть чиста. Можем спокойно продолжать научные исследования.

— Но как вы догадались, что «Кармен» — это «Мария»? Что она вовсе не пропала, а ее захватили и перекрасили контрабандисты? — опросил я.

— Исключительно методом дедукции, как прославленный Шерлок Холмс, — скромно ответил Сергей Сергеевич. — Поначалу я тоже думал, как и все, будто с яхтой что-то случилось. Пожалуй, первое подозрение у меня зародилось, когда мы увидели, как в укромной бухточке необитаемого островка какие-то люди ремонтируют и красят яхту, весьма похожую на «Марию». Впрочем, таких яхт тут сотни. Удивило и насторожило меня то, что подметил Костя: начали они ремонт как-то странно. Первым делом тщательно выписали название суденышка, хотя сама яхта еще не была покрашена, помните? Нелепо и странно, правда? Разумные люди так не поступают. Костя был прав.

Радист сиял.

— И честные тоже, подумал я, — продолжал Волошин. — Тут явно спешили прежде всего написать название яхты да покрупнее, поярче, чтобы оно сразу бросалось в глаза. Это было, конечно, лишь первое смутное подозрение. А тут странная радиограмма о пропавшем самолете. Мы получили ее, помните, как только собрались провести станцию возле островка, где ремонтировали яхту.

— А что вам показалось в ней странным? — удивился я.

— Во-первых, не назвала себя и свою волну, как полагалось бы, передававшая ее станция. А в конце радиограммы не было традиционного призыва ко всем судам и самолетам помочь в поисках. Мы еще напали тогда на Костю, упрекая его, будто принял не всю радиограмму. А он утверждал, что ее и передали такой куцей, и приводил в доказательство магнитофонную запись, которую, по счастью, сделал как дисциплинированный радист. Она мне весьма пригодилась, я ее потом тщательно изучил.

Сергей Сергеевич обвел довольным взглядом наши внимательные лица, и они, видимо, подействовали на него вдохновляюще.

— Была у этой радиограммы и вторая странность. У нас она воспринималась как переданная какой-то очень мощной станцией, а на «Богатыре» ее едва расслышали. Неудивительно, потому что передала липовую радиограмму не береговая станция, как мы подумали, а пройдохи, захватившие «Марию» и поспешно перекрашивавшие ее на наших глазах в «Кармен». Мы были совсем рядом с ними, отчетливо слышали призыв. И клюнули. Отправились на поиски никогда не существовавшего самолета. Но потом я задумался над этой странной историей. Почему о пропавшем самолете никто не вспоминает? Если пассажиров с него спасли, об этом непременно бы передавали сенсационные репортажи. Если же самолет пропал бесследно, обязательно начали бы снова поминать зловещую «Пасть дьявола». А о нем просто молчали, никто не вспоминал, словно никакого самолета и не было. Тут мне Дюжиков и подсказал, что это могла быть просто мистификация. Шутка? Вряд ли. Моряки сигналами бедствий не шутят. И тут мне вспомнилось выступление в американском конгрессе председателя подкомиссии по охране побережья и мореходства, так, кажется, она именуется. Я наткнулся на него в одной из газет, купленных в Нассау. Называлась заметка, разумеется, интригующе: «Пропали бесследно…» В ней приводились зловещие данные, собранные подкомиссией и сообщенные конгрессу: за последние годы в прибрежных водах Флориды и Багам, оказывается, пропало без вести больше шестисот небольших морских судов, рыболовных или частных яхточек! Их экипажи стали жертвами торговцев наркотиками, которые на похищенных яхтах под носом таможенников перебрасывают свой товар в укромные бухточки.

Костя, сдвинувший наушники, чтобы можно было слушать Волошина, громко присвистнул и покачал головой.

— Дело дошло до того, что береговая охрана издает специальные предупреждения для владельцев яхт и прогулочных катеров, чтобы они были осмотрительны, нанимая экипаж или приглашая малознакомых людей в гости. Именно таким путем, оказывается, проникают на борт облюбованного судна современные пираты, а не идут в открытую на абордаж, как в старину. Вспомнив обо всем этом, я подумал: а не навела ли и нас судьба на шайку «честных контрабандистов», захвативших «Марию» и спешно перекрашивавших ее?

— Лучшее место для темных делишек трудно найти, — сказал Гриша. — Около семи сотен необитаемых островов!

— Конечно! И повели они себя хитро. Для перекраски яхты выбрали укромную бухту на необитаемом островке, но неподалеку от Нассау, где пропавшую «Марию» никто не искал. И первым делом отчетливо и красиво, чтобы видно было издалека, вывели новое название — «Кармен».

— А зачем было фотографировать перекрашенную яхту? — спросил Олег. — Вы же сами сказали, яхты местной постройки похожи одна на другую, не различишь.

— Верно, таких яхт тут много, — подтвердил Волошин. — К тому же они ее не только перекрасили, но и переделали — одну надстройку убрали, другую соорудили. Но я сфотографировал новоявленную «Кармен» в инфракрасных лучах с помощью электронно-оптического преобразователя. И вот вам, пожалуйста, полюбуйтесь.

Сергей Сергеевич разложил на штурманском столике несколько фотографий.

— Видите: на снимке под свежей краской заметна старая, местами облупившаяся, и отчетливо проступает название…

— «Мария»! Ну это улика неопровержимая! — воскликнул я. — Теперь они не отвертятся. Наверное, эти гангстеры нарисовали и букву М на обломках «Галатеи», случайно наткнувшись на них. Чтобы все подумали, будто это все, что осталось от погибшей «Марии», и перестали ее искать.

— Вполне вероятно. Больше никому такая мистификация была не нужна, — согласился Волошин. — Ну а разговор по радио, запрос о другом дирижабле, нашем мифическом двойнике я тоже тогда затеял не только для того, чтобы усыпить подозрительность бандитов.

— Суду все ясно, — перебил его ухмыляющийся Костя. — Вам надо было еще раз услышать, как работает их судовая станция, сравнить почерк радиста с фальшивкой о мнимой пропаже самолета.

— Конечно. И все совпало в малейших деталях, установить это мне позволили точнейшие приборы. А кроме того, помните громилу, Николаевич, пытавшегося помешать нам делать снимки на том островке, где мы беседовали с искателями затонувших сокровищ? Он еще случайно попал на снимок. Теперь бандита легко опознать. Мошенники были уличены, оставалось лишь сообщить об этом местным властям…

— Так вот зачем вы летали в Нассау! — воскликнул я. — И ничего мне не сказали. Не по-дружески.

— На то был строжайший приказ начальства. Но чтобы вы не обижались, расскажу, какие выводы подсказала мне эта темная история…

Сергей Сергеевич сделал длинную паузу и вдруг оказал:

— Думаю, никакой тайны «Пасти дьявола» не существует. Ее просто выдумали газетчики.

— Как?!

— Постараюсь подробно рассказать об этом вечером в нашем клубе. Потерпите.

Надо ли говорить, что вечером в «клубе рассказчиков» собрались, по-моему, все, кроме вахтенных.

Звездное небо, обступившая нас темнота и притихший, словно тоже внимательно слушавший океан создавали удивительную, какую-то колдовскую обстановку для разговора о «Пасти дьявола». Но Волошин, казалось, решил развенчать все ее загадки.

— Я уже давно считал, что не может быть никакой единой причины, губительной и для судов и для самолетов, — сказал он. — Искать одно всеобъемлющее объяснение для всех происшествий и катастроф в этом районе — затея заведомо неверная. К тому же многие катастрофы были просто-напросто выдуманы или произошли совсем в других местах…

И Сергей Сергеевич начал приводить примеры. Среди судов, «таинственно и бесследно» пропавших в «Пасти дьявола», упоминался американский танкер «Мэрин Сольфер Куин», оборудованный новейшей навигационной аппаратурой и всем необходимым для обеспечения живучести. Радиосвязь прервалась, когда танкер находился в Мексиканском заливе, за добрую тысячу миль от «Пасти дьявола». И пропал он, как оказалось, не бесследно. Были найдены его обломки со следами взрыва.

С 1918 года числилось загадочно пропавшим в «Бермудском треугольнике» судно «Циклоп» длиной в сто пятьдесят метров и с командой в триста девять человек. Его недавно обнаружили на дне, на глубине сорока метров, гораздо севернее — в районе Бостона, где он, судя по всему, в то неспокойное время напоролся на мину.

Погиб в «Бермудском треугольнике» линкор «Сан-Пауло»?

Газеты писали: пропал бесследно. Но при этом «забывали» добавить, что этот бразильский корабль был продан на металлолом. Линкор идти в Англию своим ходом не мог, его тянули два буксира. В Северной Атлантике они попали в такой жестокий шторм, что лопнули один за другим оба буксирных каната. Буксировщики потеряли линкор, и неудивительно, что он затонул. И катастрофа произошла вовсе не в «Бермудском треугольнике», а на несколько тысяч миль восточнее, возле Азорских островов…

Сергей Сергеевич напомнил о таинственном исчезновении огромного норвежского супертанкера — рудовоза «Берга Истра» в декабре семьдесят пятого года. Две недели его тщетно искали множество самолетов и судов. И ничего не нашли, никаких следов, хотя ни одного шторма за это время в том районе Тихого океана, где он исчез, не было. Загадочное исчезновение супертанкера объявили «самой большой пропажей века» и начали состязаться в сочинении предположений одно фантастичнее другого. Исчезновение «Берга Истра» так бы и осталось одной из величайших тайн океана, если бы не счастливый случай. Японское рыболовное судно заметило в океане спасательный плотик с двумя обессилевшими людьми. Это оказались моряки с «Берга Истра». Девятнадцать дней их носили по океану ветры и течения, и они уже отчаялись спастись.

Они рассказали, что «Берга Истра» погубил внезапный взрыв страшной силы. За три минуты супертанкер ушел на дно океана. Спаслись только два моряка, чудом оказавшиеся возле спасательного плотика.

— И больше ни одного свидетеля катастрофы и никаких следов ее! Вот пример, как огромное судно тонет за три минуты, не успев передать сигнала бедствия. И практически бесследно, потому что, сколько ни искали, ведь не могли обнаружить каких-либо признаков катастрофы — ни обломков, ни масляных пятен. Представьте, какой бы подняли шум газеты, если бы «Берга Истра» так бесследно пропал в «Бермудском треугольнике» и с него бы никто не спасся?!

— Еще бы!

— Сенсаций бы хватило надолго.

— Могу привести не менее поучительную историю «таинственного исчезновения» и большого, отлично оборудованного самолета, — поддержал Волошина профессор Лунин. — Кстати, и произошла она в здешних краях несколько лет назад.

— Пожалуйста, Андриян Петрович. Это будет очень кстати.

«Небесный кудесник» кивнул и неторопливо начал:

— В тот день над Флоридским полуостровом бушевали грозы. И чтобы обойти их, все самолеты, вылетавшие из Майами, делали большой крюк в сторону океана. Мифические опасности «Бермудского треугольника» страшили летчиков куда меньше, чем обыкновенная, но зато вполне реальная гроза. Но пилот одного «Боинга-720» решил лететь над берегом напрямую, понадеявшись на свой опыт и на совершенное навигационное оборудование. На самолете был действительно великолепный локатор. Летчик выбирал промежутки чистого неба и лавировал, обходя тучи. При этом он, как положено, согласовывал с землей каждое изменение курса и высоты. А земля все время держала его самолет под наблюдением своих локаторов.

И вдруг связь прервалась, и светящаяся точка, обозначавшая на экранах локаторов положение самолета, внезапно исчезла. К счастью, удалось достаточно точно засечь место, где исчез самолет. Туда немедленно отправили поисковые группы. Места там дикие, труднопроходимые, топкие болота, кишащие аллигаторами, так называемый Эверглейдский национальный парк, один из заповедников США. Но все же поисковые группы сумели быстро обнаружить в болотистых зарослях обломки самолета.

Удалось найти и обгоревший, но все же уцелевший стальной контейнер с особой аппаратурой, непрерывно записывавшей до последней секунды на металлической магнитной ленте показания важнейших приборов самолета — данные о скорости, высоте, изменении курса. Специалисты расшифровали эти записи и смогли достаточно достоверно представить себе, что произошло с лайнером.

Когда пилот направил машину на участок чистого неба между грозовыми тучами, самолет неожиданно подхватил мощный поток теплого воздуха и понес вверх со скоростью свыше трехсот километров в час. Нос машины задирало все круче. Самолет неистово трясло. Летчик прилагал все усилия, чтобы выправить машину и не дать ей перевернуться. И не сразу заметил, что где-то на высоте десяти километров самолет попал уже в другой поток воздуха, более холодного… Этот вихрь с такой же силой потащил машину вниз…

Добавьте к скорости воздушного потока скорость самого лайнера. Приборы показали, что самолет ринулся к земле почти вертикально с огромной скоростью и на высоте двух километров начал разваливаться… Вся трагедия заняла сорок пять секунд. Вот вам и великолепный самолет. Вот вам и чистое небо. Кстати, это грозное явление природы, открытое в последние годы, мы так и называем турбулентностью чистого неба. Оно встречается во многих районах, особенно в тропиках.

— Н-да, — покачал головой Волошин. — Пример впечатляющий. А произойди эта катастрофа над океаном? Была бы еще одна тайна «Бермудского треугольника». Не будем забывать мудрый совет Конан-Дойля: «Мир и так достаточно велик и сложен, чтобы впутывать еще и всевозможную чертовщину». Убедил я вас?

— Почти так же, как и во время своего выступления на «оперативке», когда доказывали прямо обратное, — насмешливо ответил профессор Лунин.

— А как вы объясните известную историю с самолетом, часы на котором вдруг отстали на десять минут по сравнению с аэродромными? — опросил худенький молодой человек с рыжей бородой — кажется, гидрохимик.

Сергей Сергеевич с улыбкой развел руками:

— Как однажды изящно выразился о странных результатах одного нечисто проведенного опыта профессор Бруно Понтекорво: «Это явление скорее единственное, нежели редкое…»

— Вы считаете его недостоверным?

— Конечно. С каких это пор любое газетное сообщение стало научно установленным фактом? Не вижу оснований пересматривать из-за явных выдумок газетчиков теорию относительности.

— Но если, как выяснилось, вы не верили в загадки «Бермудского треугольника», Сергей Сергеевич, зачем же так долго морочили нам головы? — негодующе фыркнув в бороду в наступившей тишине, укоризненно спросил Черномор. — Говорили о них с такой убежденностью на оперативном совещании…

— Каюсь, Андрей Самсонович, — развел руками и склонил голову Волошин. — Каюсь, друзья мои, Я тогда ссылался не на строго проверенные факты, как требует наука, а на статейки из миланской «Панорамы» и других подобных газет и журналов. Конечно, прием запрещенный, признаю. Однако цель у меня была благая. Раз уж мы оказались в этом районе, следовало проверить: а может, все же хоть какие-то пока еще не объясненные явления тут происходят? А для этого следовало, как я тогда и говорил, быть всем начеку, дабы это возможное открытие не прозевать. А потом мне просто хотелось, так сказать, немножко поднять на судне «исследовательский тонус». Думаю, это меня полностью извиняет.

Сергей Сергеевич обвел всех взглядом, и ему ответили дружными, веселыми аплодисментами.

— Тем более осторожность старого исследователя загадок природы заставляет меня повторить: в тех случаях, с которыми мы столкнулись, ничего таинственного, к сожалению, не оказалось. Это мы выяснили. Однако это вовсе не означает, что в этом районе вообще нет ничего загадочного, — громко добавил Сергей Сергеевич, подняв палец к усеянному звездами небу.

— Гибель рыбаков все-таки не объяснена удовлетворительно, — поспешил сказать Гриша Матвеев.

— Согласен, — кивнул Волошин. — Во всяком случае, она допускает и другие объяснения, нежели пищевое отравление. Может, в самом деле их поразил инфразвук. Мне тоже больше нравится эта гипотеза. Хотя должен сказать, Гриша, есть у меня серьезные сомнения.

— Какие?

— Ты доказываешь, что инфразвуковые удары, характерные именно для этих мест, вызываются здешними определенными природными условиями. Между тем именно тут загадочно покинутых судов не находили. Называют брошенные командами совсем в других местах: «Марию Целесту» нашли гораздо восточнее, у Гибралтара. «Джонту» — в Тихом океане, «Уран Медана» — в Молуккском проливе. Какое они имеют отношение к «Бермудскому треугольнику»?

— А «Кэролл Диринг», покинутая командой? — не сдавался Гриша.

— Ее нашли гораздо севернее, возле мыса Хаттерас.

— Но воздействию инфразвука, заставившего моряков в панике покинуть ее, она, возможно, подверглась в этом районе. А потом, уже неуправляемая, была занесена течениями к северу, где ее и обнаружили.

— Ну гадать и строить всякие предположения можно без конца, — засмеялся Волошин. — На каждый катастрофический случай приходились бы сотни таких, когда инфразвук вызвал менее серьезные, но ощутимые последствия. Однако до сих пор ни одного такого случая, насколько мне известно, не зарегистрировано. А науке нужны точно установленные факты. Но в том-то и беда, что тут уже не отличишь действительных случаев от историй, сочиненных газетчиками. Медвежью услугу оказали газетчики шумихой насчет загадок «Пасти дьявола». Она теперь мешает научным исследованиям. Инфразвуковой «голос моря», разумеется, интереснейшее явление, и его надо тщательно изучать. Особенно в естественных условиях. Как он действует в открытом море, мы практически еще ничего не знаем.

— Сергей Сергеевич абсолютно прав, — поглаживая бритую голову, сказал профессор Лунин. — Взаимодействие атмосферы и гидросферы интересует сейчас и океанографов, и нас, метеорологов. Напомню, что «синоптик» — слово греческое и означает оно буквально «вижу одновременно». Так и следует нам вести работу: рука об руку и ничего не упуская! Все видеть во взаимосвязи, одновременно.

— Вы закончили ваше увлекательное покаяние, Сергей Сергеевич? — спросил Суворов. — А то час уже поздний, а завтра надо как раз этим и заниматься — разгадыванием настоящих, невыдуманных тайн.

— Ничего. Пустить, как говорится, ежа под череп только на пользу, — под общий смех сказал Лунин.

Все расступились, пропуская вперед, в круг света, начальника экспедиции.

— Поскольку у нас тут получился своего рода импровизированный семинар, — усмехнувшись, произнес он, — скажу несколько итоговых слов.

Он помолчал, поглаживая бороду, и неторопливо и внушительно, словно думая вслух, начал говорить о том, что район, который называют «Бермудским треугольником», вовсе нельзя назвать отдаленным и плохо исследованным. Во Флориде и на островах есть несколько научных институтов и станций, регулярно занимающихся изучением океана. Тут работало много экспедиций, и ни одна не обнаружила ничего сверхъестественного, как и мы за месяц исследований.

— Но разумеется, это вовсе не означает, что мы уже все знаем и ученым тут больше нечего делать. Изучение процессов, происходящих непосредственно в воздушном слое над океаном, в сущности, только начинается и, конечно, принесет немало интересных и важных открытий. Кое-что любопытное мы выяснили и за этот месяц.

Слушая профессора Суворова, я не без смущения думал о том, что, увлекшись «таинственностями», мало уделял внимания действительным открытиям, сделанным здесь же, при мне, только без шума и сенсаций.

Когда начальник экспедиции кончил говорить, все стали подниматься и расходиться.

— Зарезали вы меня своей очередной мистификацией, Сергей Сергеевич, — сказал я Волошину, когда мы, как обычно перед сном, стояли на корме. — Исписал целый дневник, думал, каждая подробность пригодится при разгадке тайны «Пасти дьявола», и, выходит, зря. Никакой тайны нет и рассказывать не о чем.

— Как не о чем? — воскликнул Волошин. — Столько произошло за это время! Обязательно расскажите. Это будет поучительная история о том, как сенсационные выдумки и шумиха осложняют научные исследования, мешают им.

— К тому же загадки все-таки есть, — добавил подошедший и слушавший наш разговор Гриша Матвеев. — Насчет возможности поражения рыбаков инфразвуком и Сергей Сергеевич признал, и никто возражать не стал. Возможно, Ленарда Гроу погубил именно инфразвук!

Сергей Сергеевич засмеялся:

— Люблю упрямых и настойчивых. Но подсказывает мне интуиция, что исчезновение Гроу с инфразвуком никак не связано. Оно имеет какую-то иную разгадку — возможно, неожиданную, но вполне естественную. Чует мое сердце.

Интуиция не подвела Волошина, он оказался прав! Вскоре из радиопередач мы узнали, что же на самом деле произошло с Ленардом Гроу.

Оказывается, все его выкрики по радио были издевательской инсценировкой!

Как признался его дружок, Ричард Стокс, у которого он гостил на Багамах, Гроу запутался в каких-то темных финансовых делишках. Ему грозила тюрьма. И он решил инсценировать свою гибель в таинственной «Пасти дьявола».

Намалевав на стареньком «Остере» Ричарда Стокса опознавательные знаки Тринидада и Тобаго, Гроу ждал подходящего момента. Таким ему показалась суета и шумиха, начавшаяся после загадочного исчезновения «Прекрасной Галатеи». На следующий день отправился в полет и он. Передав сообщение о том, будто с ним происходит нечто загадочное и прервав связь на полуслове, Гроу собирался улететь на Гаити. У него были в кармане документы на чужое имя, и он рассчитывал после такой эффектной гибели в «Пасти дьявола» надежно затеряться в пестром латиноамериканском мире и начать новую жизнь.

Однако полетел он почему-то не на Гаити, а на север, в открытый океан. И «Пасть дьявола» в самом деле его проглотила. Он упал в море, когда кончилось горючее. Почему он залетел сюда? Что с ним случилось?

«Вероятно, он перед полетом принял наркотик для большей остроты впечатлений, — заявил корреспондентам Ричард Стокс. — Но, видимо, не рассчитал дозы, и чудесные видения, о которых мы никогда не узнаем, увлекли его в широко раскрытую «Пасть дьявола»…»

Я сижу у себя в каюте, расшифровываю свои торопливые записи. А на судне между тем идет размеренная будничная работа. Океанографы готовят приборы к очередной станции. Сергей Сергеевич Волошин задумчиво рассматривает своего любимого «ИПШика», ломая голову, как же его усовершенствовать чтобы он вовремя предупреждал о возможном инфразвуковом ударе. «Небесный кудесник» Лунин в своей рабочей каюте в задумчивости поглаживая бритую, дочерна загоревшую голову, внимательно изучает бесчисленные снимки облачных завихрений, сделанные со спутников. Очаровательные лаборантки под руководством строгого Казимира Павловича Бека переливают пробы воды из одних колб в другие, окрашивая ее во все цвета радуги. Техники готовят к запуску радиозонды и метеорологические ракеты. Сосредоточенно гудят и подмигивают разноцветными лампочками электронно-вычислительные машины, едва успевая переваривать собранные материалы. На разных языках деловито перекликаются радиоголоса в эфире.

В этой будничной, спокойной, деловой обстановке и происходят подлинные открытия. Именно здесь они рождаются, а не в пустых газетных спорах и сенсационной шумихе. И приходят открытия всегда неожиданно. Надо постоянно ждать их и быть начеку!