"Великое делание, или Удивительная история доктора Меканикуса и его собаки Альмы" - читать интересную книгу автора (Полещук Александр Лазаревич)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Жак Фрезер продолжает записки. — Побег. — Как свершилось Великое Делание

«Жак Фрезер продолжает эти записки. Карла Меканикуса больше нет. Я знал, что Карл держит свои дневники в термосе. Мой долг довести до конца историю его жизни…

В тот день, когда вернулась Альма, ко мне в келью заглянул «мой» монах.

— Идите к доктору Меканикусу, — сказал он. — Через час по коридору нельзя будит ходить. До самого утра двери будут заперты.

Я отправился в соседнюю келью и передал Карлу это предупреждение.

— По коридору нельзя будет ходить? Так он сказал? — переспросил меня Карл. — Жак, они что-то затевают! По-моему, здесь ожидается какой-то съезд.

— Съезд? Действительно, зачем им столько мебели?

— Да, да, сюда съезжаются какие-то гости. Конгресс подлецов, не иначе!..

— У меня все готово, — сказал я. — Пустим Альму…

Я постучал в дверь и попросил разрешения прогулять собаку по двору.

— Только быстро! — сказали мне. — Через полчаса закроем двери на засов, таков приказ.

Мы вышли наружу, и я, наклонившись к Альме, подробно объяснил, что ей нужно делать. Карл ждал меня у двери с микрофоном в руках и свернутым тонким проводом. Я приоткрыл дверь. Альма взяла в пасть микрофон, быстро побежала по коридору и спряталась в темной нише возле стрельчатых дверей в зал. Провод развернулся вслед за ней, и в коридоре было достаточно темно, чтобы его никто не заметил.

Через несколько минут дверь заперли. Охране было не до нас, и мы могли приняться за усилитель. Не скажу, что он мне удался, но слышно было довольно отчетливо. Вот открывается дверь, скрип… Я время от времени выключал и включал усилитель, так как очень боялся за самодельные батареи. Их могло хватить только часа на два. Вдруг в динамике что-то зашумело, казалось — его внесли в зал театра и вот сейчас раздастся музыка.

Мы прильнули к нему, и Карл сказал:

— Альма вошла в зал! Выключай, немного подождем.

Мы слышали шум переставляемых стульев, голоса многих людей.

И вот в наушнике раздался голос. Знакомый голос…

— Наш гость, — сказал Карл, — тот, кто приказал сделать обыск.

Я кивнул.

Шум вскоре прекратился. И то, что мы услышали, очень быстро заставило нас забыть обо всем.

— Аббат Гильд здесь? — спросил тот же голос. — Здесь. Благодарю вас… Господин д'Аку? Также здесь… — Наступила пауза, по-видимому председательствующий на этом собрании собирался с мыслями. — Мне трудно начать, господа! — произнес наконец тот же голос. — Я волнуюсь…

В зале раздался легкий шум. По-видимому, слово «волнуюсь» никак не подходило к нашему знакомому.

— Да, господа, я волнуюсь! — строго повторил голос, и шум мгновенно оборвался. — То, что предстоит нам сегодня, почти не имеет примера в истории. Я горд, я счастлив, я ослеплен перспективами нашего будущего, торжественностью этой минуты! И в то же время мне страшно. Да, мне страшно за тех, кто осмелится покинуть нас, за тех, кто изменит нам… Мне страшно за них, братья! Предоставленные самим себе, лишенные опоры в нашем братстве, они исчезнут, как исчезают мотыльки при дуновении первого холодного ветра… Но ничто не рождается заново, все только повторяется, господа. Более трехсот лет назад великий Игнатий Лойола[39] основал орден иезуитов. Могучий и обширный орден понес имя Иисуса в самые отдаленные уголки мира. Дипломаты и полководцы, священники и писатели, скромные миссионеры — они были верными и храбрыми, гибкими и решительными воинами Креста! Шесть лет ждал Лойола признания ордена иезуитов Римом… И Рим признал могучий орден иезуитов и возложил на него великие задачи и большие надежды… Мы являемся самым передовым отрядом католической церкви. Обогащенные опытом предшественников, используя все удивительнейшие откровения божественного разума, которые часто приписывают отдельным ученым — по сути дела, слепым орудиям в руках господа, — мы выполним предначертания нашей святой римско-католической церкви!

Но, чем выше цель, тем труднее к ней путь. Упорство в заблуждениях, непонимание того, что в измененных условиях должна проявляться высокая гибкость, нанесли ужасный, но поправимый вред престижу нашей, единственно верной, единственно истинной религии…

Наступили новые времена, господа. И, хотя политика Рима, непогрешимая и величественная, вела все к новым и новым победам, большие потери устлали наш великий путь. Я должен напомнить вам, господа и братья, время, когда над землями, где мы сейчас собрались, развевалось знамя фашистской партии. Увы! — это время осталось в прошлом. Яростный и верный борец против международного большевизма — фюрер не понимал подчас наших усилий, и щедрая рука, которую ему протягивал святой престол, нередко оставалась висеть в воздухе. Но кто, как не Рим, первый признал новое государство Адольфа Гитлера? Да, да, господа и братья, этот факт часто замалчивают, но именно Ватикан 20 июня 1933 года заключил с национал-социалистской Германией первый в ее истории международный договор! В этом я вижу указующее знамение божие. В наши трудные времена, когда большевизм все более и более распространяется по лику земли, как никогда нужен прочный союз свастики и Ватикана. Этот союз должен стать оплотом борьбы с безбожием, с коммунизмом. Мы станем тайным костяком всякого движения, которое напишет на своем знамени: «Бог, собственность, антибольшевизм». Мы уповаем, что новая война возродит из пепла знамя свастики и вернет Ватикану его мощь и величие. А пока… пока нам надо заняться уловлением людских сердец.

Я кончаю… Благодарю за одобрение, которое властью, данной мне богом, читаю в ваших сердцах. Я уверен, что наш новый орден, официально получивший наименование «Солдаты креста», выполнит возложенную на него историей задачу. Успех сопутствует уже первым шагам нашего молодого общества. Аббат Гильд, господа, расскажет вам о необыкновенном, божественном открытии, которое попало в руки нашему ордену, — открытии, в котором мы ясно видим милость господа нашего Иисуса Христа!..

В динамике зазвучал надтреснутый, но звучный голос аббата Гильда, чувствовалось, что это опытный проповедник.

— Братья! — заговорил аббат. — Братья! Греховная сущность человека делает его душу ристалищем борьбы со многими искушениями, борьбы с. самим дьяволом и сонмищем бесов. Страшные соблазны мешают нам, служителям церкви, осуществлять наше великое дело. Ради достижения священной цели католическая церковь издавна шла на целый ряд тайных действий. Было замечено, что вера очень сильно укрепляется, если верующему порой кажется, что он видит знамение, видит чудо! Но в наше время, когда над нами летают стальные птицы, когда многие из прихожан знают и видят передачу движущихся изображений на огромные расстояния в своих телевизорах, безбоязненно говорят по телефону, посылают телеграммы, — удивить чудом, придумать чудо необычайно трудно. Если еще так недавно, еще в прошлом столетии, можно было спроектировать на облака изображение святой иконы и тем самым явить чудо народу, то сейчас это вызовет усмешку даже на лице отрока. Увидеть «бога живого», овладеть тайной видений — насущная задача римско-католической церкви. Открытие, о котором нам говорил наш глава, было проверено в моем приходе… Конечно, не все верующие были удовлетворены виденным, но постепенно можно добиться того, чтобы вернулась истинная ревность к религии, чтобы каждый, кто ходит в церковь по привычке, в силу традиции, что особенно характерно для имущих классов, после каждого посещения подвергался бы сильному и направленному воздействию чудесного, воздействию необычному, которое вряд ли способны объяснить рядовые прихожане!.. Те же, кто пожелает узнать истину о причинах некоторых странных явлений, не будут в состоянии заниматься нечестивыми размышлениями непосредственно во время службы.

В последнее воскресенье прошедшего месяца я, по предложению нашего духовного главы, произвел во время богослужения удивительный эксперимент. Не нужно бояться этого слова, как священники уже не опасаются летать в самолетах, печатать издания Ватикана в современных типографиях, выступать перед микрофоном радиостудий, участвовать в спортивных играх… Получив баллон с неким божественным газом и предварительно убедившись на самом себе в его полной безвредности, я поднялся на амвон и обратился к прихожанам с речью. Тема моей воскресной проповеди была: «Ищите и обрящете».

Во время проповеди я рассказал верующим о некоторых чудесных явлениях, в истинности которых не может быть сомнения. Я внимательно наблюдал за моей паствой. Все шло как обычно. Отто Мэк-сын тихонько пожимал ручку сидевшей возле него молодой жене аптекаря. На задних скамьях шептались о мирских делах. Бургомистр ловил назойливую муху… Я специально повысил голос и заговорил о том блаженстве, которое испытывает праведник, сподобившийся узреть божественное откровение. И в этот момент по данному мною знаку служитель церкви открыл кран спрятанного за алтарем баллона с божественным газом.

«Думайте о боге! — взывал я к прихожанам. — Думайте о боге, и в своей неизреченной милости он явится перед вами». Стон удивления вырвался из грудей моих прихожан. Они увидели бога!.. Перед моими глазами в этот момент также появилась божественная картина… Несколько раз я повторил громким голосом: «Думайте о боге!» И каждый раз до моего слуха доносились вздохи и раздавались горячие молитвы.

Пусть не осудят меня за то, что я держал свои уши отверстыми, но большинство молитв было о самых различных мирских делах! Я на ощупь спустился по лестнице и прислушался…

Бургомистр молил господа бога — которого, судя по его молитве, он действительно видел воочию, — о ниспослании удачного окончания ревизии городского управления. Я давно подозревал, что дело с ремонтом канализации в нашем городе нечисто, и сейчас с удовольствием слышал его признания. «Ах, нечестивец!» — думал я, вспоминая постное лицо этого лицемера на последней исповеди. Ведь как я ни старался выяснить правду, он называл самые различные свои прегрешения за последнюю неделю, а о самом главном и не заикнулся…

Отто Мэк, сын одного из самых состоятельных наших горожан, горячо молился о ниспослании скорой кончины его отцу, здоровье которого пока никому не внушало опасения…

Все тайное стало передо мной явным. Молитвы лились все горячей и горячей, пока концентрация божественного газа из-за сильного сквозняка в церкви не стала падать. Сквозь образ нашего учителя Иисуса Христа стали проступать очертания церкви. Я поднялся на амвон и вновь и вновь обращался к верующим с призывом возблагодарить господа нашего за чудо, которым он навеки осчастливил нашу бедную церковь.

Прихожане выходили из церкви странно угнетенными, удивленными, обессиленными. Целая группа ждала меня у входа в исповедальню. Исповедь представляла для меня очень большой интерес, и ее результаты были удивительными. Господа бога видели почти все прихожане, но видели в соответствии со своими внутренними предпосылками, внутренними требованиями и возможностями…

Господин Тукк горячо рассказывал мне на исповеди, что господь бог наш как две капли воды похож на окружного прокурора из Гладбаха, что он в больших нафабренных, торчком стоящих усах и что его правая рука непрерывно почесывает левую… Это признание было тем для меня понятнее, что, будучи духовником его тетки, женщины набожной и болтливой, я был осведомлен о том, что некоторые коммерческие операции по продаже автомашин не всегда являлись приемлемыми с точки зрения закона.

Жена аптекаря увидела господа бога веселым старичком, который очень благожелательно ее выслушал и ущипнул за подбородок. «Совсем, как ваш предшественник, аббат Зигбан, он был таким милым, таким милым!» Я, конечно, не решился объяснить бедной женщине, что господь бог наш не может иметь ничего общего с моим предшественником аббатом Филиппом Зигбаном, отозванным в связи с многочисленными жалобами на недостойные духовного лица шашни с прихожанками.

Целый ряд молодых людей искренне сознались в том, что хотя господа нашего Иисуса Христа они и видели, но наибольшее внимание было обращено ими на его окружение, в котором ряд ангелочков фигурами и лицами удивительно напоминали наиболее известных киноактрис.

На первый взгляд, результат исповеди был неблагоприятным, но если бы кто-либо из вас, братья, мог незримо присутствовать в нашей церкви, если бы вы смогли видеть горящие глаза прихожан, то поняли бы, что в руки святой католической церкви попало могучее орудие!..

— Были ли такие, кто не видел бога? — послышался вопрос.

— Совсем немного… Возможно, здесь сыграла роль моя подготовка. Мои непрерывные взывания к богу, непрерывные обращения…

— Но как увязать еретический облик бога, являющегося перед духовный взором верующего, с его истинным обликом?

— Господь бог, — ответил аббат Гильд, — создал человека по своему образу и подобию. Пусть же в наших невероятно сложных условиях мы поможем человеку создать бога по его собственному, близкому ему и понятному подобию… Придет время — и интимные беседы прихожан между собой, которым нельзя, да и не нужно будет мешать, создадут некий обобщенный облик. Задача церкви — внедрить в сознание верующих все необходимые предпосылки к тому, чтобы образ воображаемого бога был как можно более близким духу нашей церкви… — Что это?! — вдруг раздался громкий голос главы нового ордена. (Мы с Карлом прильнули к динамику.) — Чья это собака?.. Вон она, прячется за вашу сутану, аббат… Кто пустил ее сюда?

— Это собака доктора Меканикуса…

— Молчать! — резко закричал глава, голос его перешел в крик. — Ее нужно схватить! Это необычная собака!.. Да, да! Этот преступник Годар сознался перед смертью в том, что с помощью дьявола превратил ее в человека!.. Ружье, передайте мне ружье!.. А-а-а! Держите ее!

Раздался выстрел и топот ног. Видимо, кто-то наступил на микрофон, так как в динамике что-то хрустнуло, и наступила тишина…

Я встретился глазами с доктором Меканикусом, он был полон непоколебимой решимости.

— Я начинаю! — сказал Карл и вынул принесенную Альмой ракетницу. — Приготовиться!

II

Как много может произойти за пять минут!.. Мне еще и сейчас трудно воссоздать в точности все события. Я помню, как Карл выстрелил из ракетницы в окно кельи. Выстрел был очень удачным. Я стоял у двери и видел сквозь решетку, как в небе сверкнул синий след ракеты… Охрана, вероятно, была отвлечена поимкой Альмы в зале, где происходило заседание, так как дверь камеры отворил наш всегдашний сторож и спросил:

— Это у вас такой шум?

Я тотчас же втащил его внутрь камеры, а Карл швырнул его на койку, связал проволокой и заткнул рот тряпкой.

Мы вышли в коридор и заперли келью на засов. Шум и крики всё еще раздавались в зале. Карл подбежал к тяжелой стальной тележке, на которой стояли три баллона с газом. Надев маски так, чтобы в любой момент ими можно было воспользоваться, мы потащили тележку к двери в зал. Карл упирался в нее руками, и тележка, глухо, стуча колесами по бетонному полу коридора, разгонялась все сильнее и сильнее. Последний толчок — и наш «таран» весом не менее четверти тонны с такой силой ударил в дверь, что вышиб одну из ее створок. Мы вошли в зал.

В центре зала была свалка. Человек тридцать незнакомых нам людей, частью в вечерних костюмах, частью в монашеских одеждах, барахтались на полу среди перевернутых стульев. Вдруг раздался дикий крик:

— Она меня укусила! Она кусается! Да помогите же скорей!

Будто подброшенная пружиной, откуда-то из центра этой свалки выскочила Альма и бросилась мимо нас к двери. Все устремились за ней, но Карл громко крикнул:

— Ни с места! — и выстрелил вверх из ракетницы.

Шипя и разбрасывая снопы синих искр, заметалась сигнальная ракета. Она три или четыре раза отскакивала от противоположных стен, и все бросались в страхе из стороны в сторону.

— Так это вы «солдаты креста»?! — насмешливо бросил им Карл.

— Меканикус!.. — воскликнул глава ордена и сделал шаг к нам.



— Ни с места! — вновь сказал Карл и поднял пистолет. — Так послушайте, вы, невежды! Вы пытались лишить нас свободы, пытались использовать мои знания для гнусного вселенского обмана! Вы хотели превратить химию в свою служанку! Обманщики и невежды! Если бы вы знали историю химии, моей науки, то вы поняли бы, что приходит время, когда те, кто создает, становятся сильнее тех, кто только использует, только потребляет… Да, мои предшественники шли извилистым и трудным путем — они платили жизнью своей за каждую крупицу знания. Их похищали, продавали, годами подвергали пыткам в монастырях, десятилетиями гноили в ямах! Их заставляли искать несуществующее, решать нерешаемое… Только алхимия была способна существовать на жалкие подачки жестоких королей и алчной церкви. Но Великое Делание свершилось! Дни упорного, настойчивого труда сложились в века!.. Тонкие струйки знаний превратились в могучий поток, и химия, незаметная и скромная прислужница нарядной, но жалкой алхимии, превратилась в высокую и мудрую науку! Так свершилось Великое Делание!

Не слитки искусственного золота, а бесценные сокровища знания — его результат!.. И не вам, не вам, пришедшим сюда из самых страшных щелей человеческой истории, подвластен грозный двадцатый век! Я знаю, вы готовы на все ради привилегий и доходов, ради власти и денег, ради собственного брюха! Так вы у меня нажретесь, святые отцы, нажретесь!!! На всю жизнь будете сыты!.. Давай, Жак!

Я быстро накинул на рот маску и обеими руками повернул кран. В ладонь ударила свистящая струя «божественного газа». С минуту мы смотрели на то, как обмякли тела этих негодяев. Последние слова Меканикуса запомнились им, и они непрерывно жевали, чавкали и жевали, безвольно опускаясь на пол.

Мы вновь взялись за нашу тачку и погнали ее назад по коридору. По пути Карл открыл еще несколько баллонов. Мы осторожно вышли во двор. Газ, по-видимому, уже успел охватить всю территорию монастыря. Два вооруженных послушника, стоя на коленях, ощупывали друг другу лица и громко смеялись. С тяжелым баллоном на плечах мы прошли мимо них, но они были так «заняты», что не заметили нас. Идти было очень тяжело, так как самодельные маски имели слишком маленькие отверстия для прохода очищенного воздуха. Вот и колючая проволока. Ее что-то непрестанно ремонтировали последнее время… А-а, они подвели к ней высокое напряжение!.. Карл подошел вплотную к смертоносной проволоке и поставил перед собой узкий и длинный баллон. Потом он толкнул его на проволоку и отскочил в сторону. Баллон окутал рой электрических искр ион упал, порвав проволоку и замкнув на себя ток высокого напряжения. Проход свободен…

Осторожно, не отрывая баллон от земли, мы подтащили его к склону холма, на котором стоял монастырь. Мы сразу увидели дорогу. Да, рядом в кустах стоит большой автомобиль… Скатили вниз баллон, спустились сами. Карл сел за руль, и машина ринулась вниз по извивающейся ленте шоссе. Я взглянул назад: ровными прыжками нас догоняла Альма. У развилки мы посадили ее в машину, сняли маски…

III

Густой туман встретил нас в долине. Карл затормозил. Из тумана, одна за другой, выступили спокойно бредущие белые коровы. Миром и спокойствием повеяло от этого запоздалого деревенского стада… Мы проехали еще минут десять, как вдруг туман начал исчезать, и мы увидели большую группу военных, стоящих по обеим сторонам дороги. Один из них выступил вперед, и я узнал в нем солдата оккупационных войск… Так вот кто наши друзья — те, кто помог нам освободиться от страшной власти черного ордена! Так вот кому Альма передала наше письмо!..

Мы остановились и огляделись. Невдалеке стояли автомашины, на которых, по-видимому, приехала вся эта группа военных…

— Наша знакомая собачка! — воскликнул один из них, приближаясь к машине. — Наша старая знакомая!..

— Мы благодарим вас за помощь! — сказал Карл, выходя из машины.

Офицер — кажется, капитан по чину — наклонился ко мне и, взяв из моих рук ракетницу, тихо прошептал:

— Выходите из машины, вам нельзя в ней оставаться! Хотя… — он взглянул на часы, — хотя время еще не вышло… Мы ведь должны были себя обезопасить… — Последнюю фразу он бросил как-то в сторону, но я ее хорошо расслышал.

Капитан что-то крикнул, и нас окружили офицеры. Среди них был генерал. На его полевой каске блестели три звезды, нанесенные серебряной краской.

Генерал протянул Альме кусок сахару, но она его не взяла — она всегда была умницей, наша милая Альма!..

— Так вы и есть Меканикус? — спросил генерал. — Я, поверьте, очень рад знакомству!.. Ах, так в этом баллоне ваш газ?.. Если правда, что это настоящий нервный газ, вызывающий… как ее… ну что нам нужно!..

— Слепоту, генерал, временную слепоту, — подсказал капитан.

— Вот именно, слепоту… Если он не уступит ни немецким ядам, ни тому, что известно нам, то мы озолотим вас. Да, да! Последнее время мы нужны всем! Я сейчас проездом в этой… ну в этой, как ее…

— В Европе, генерал, — опять подсказал капитан.

— Совершенно верно, в Европе. Столько разъездов в последнее время!.. И такой газ — идеальная вещь в дороге, господа, идеальная! Водородное оружие уничтожает просто всё и всех! Бактериологическое — уничтожает людей, но сохраняет заводы, оружие и как ее… очень важно…

— Мебель, генерал.

— Совершенно верно, благодарю вас… А нервный яд позволит сохранить и людей, ведь слепота временная?! Люди сейчас ценность, они могут… что могут, что они могут?..

— Могут работать, генерал.

— Вот именно, работать… Какая чепуха! Они могут покупать, господа, — это самое важное! — покупать сигареты, бензин и эти… эти…

— Консервы, генерал.

— Да, да! Господин Меканикус, вы гений! Это несомненно! Мы сейчас же испытаем ваш газ, конечно не здесь. Но что вы делаете? Господин Меканикус!..

Карл набросил на свое лицо маску и жестом приказал мне повернуть кран. Альма сжала мою кисть зубами, так она всегда давала нам знать о присутствии газа.

— Чудесно видно!.. — заговорил генерал. — Я вижу! Более того, я ничего не вижу! Господа, на моей каске появляется новая серебряная звезда!.. Поздравьте меня!..

Его голос покрыл шум мотора, а когда я пришел в себя мимо нас мелькали заборы и домики какой-то деревни. Карл сосредоточенно вел машину.

— Ты сделал это просто красиво, Карл!.. — сказал я.

Меканикус помолчал, а потом неожиданно спросил:

— Ты помнишь Сычикова, того русского, что был у нас в отряде? Мы звали его Жоржем.

— Из русской группы? Конечно, помню.

— Он такие положения называл: из огня да в полымя…

Ранним утром мы остановили машину. У меня из головы не выходили странные слова, сказанные мне капитаном: «Выходите из машины, вам нельзя в ней оставаться… хотя время еще не вышло…» Что он хотел сказать? Как они думали себя обезопасить? Возможно, они боялись, что мы, воспользовавшись их машиной, получим большую свободу, чем нам было предназначено. Что мы, воспользовавшись случаем, удерем и от них.

— Карл, останови машину! — сказал я. — Ее нужно обыскать.

Мы вдвоем перевернули машину на бок и внимательно ее осмотрели. Нет, ничего подозрительного не было…

— Ты боишься мины? — спросил меня Меканикус. Я подозвал Альму и поднес к ее уху часы.

— Альма, — сказал я, — ищи вот такой звук! Слышишь, тик-так, тик-так?.. Ищи!

Альма быстро покружила вокруг машины и уверенно стала царапать кожаное сиденье. Мы сдвинули его в сторону и бросили на мокрую траву. Альма ткнула носом и взглянула на меня. Я засунул под сиденье руку, нащупал маленький цилиндр и извлек наружу. Карл осторожно взял его у меня из рук. Белая черточка на ободке почти совместилась с тонким острием на крышке. Меканикус поднес цилиндр к уху. Теперь и я услышал ясное тикание… Карл быстро подошел к роще и, размахнувшись, швырнул цилиндр вдаль. Он промахнулся… Цилиндр попал в ближайшее дерево и отскочил от него. Раздался взрыв — и, когда я подбежал, Карл был уже без сознания…

В ближайшей деревне пожилой хирург с интересом рассмотрел несколько маленьких чуть кровоточащие ранок на груди у Карла и, отмахнувшись от моего сбивчивого рассказа, приказал отнести больного в операционную. Два с половиной часа длилась операция. Что только я не передумал, сидя в полутемной приемной комнате. Сестра, помогавшая при операции, вынесла завернутые в салфетку еще влажные осколки, извлеченные из ран Карла. Но вот ко мне вышел врач, сдвинул на лоб прозрачный козырек, закурил.

— Он скончался, — сказал хирург. — О, как я старался спасти его жизнь!

Хирург задумчиво перебирал лежащие на столике осколки. Потом соединил два из них в один и внимательно взглянул на меня.

— Я оперировал солдат райха под Варшавой и Воронежем, — продолжал он, — я был ведущим хирургом госпиталя в Африке, в Бенгази. Боже мой, сколько осколков я извлек за это время! Целую гору, мой друг, целую гору! Но таких осколков не видел. Во время прогулки пострадавший случайно наткнулся на мину, так кажется вы мне говорили? Не верю, нет, не верю! А он был бы жив, да, жив, но организм — так ослаблен… У него не было сил, чтобы бороться, чтобы мне помочь. И человек с явными признаками авитаминоза отправляется на прогулку и наталкивается на мину, давшую невиданные мною осколки! Невиданные мною?!

Хирург встал и, звякнув зажатыми в широкой ладони осколками, подошел к телефону. Я собрал всю свою волю, все силы и торопливо вышел из комнаты.

Карла Меканикуса похоронили на следующее утро. Я мог видеть все, но только издали, из-за ограды. Священник и знакомый мне хирург сопровождали гроб. Они о чем-то долго беседовали, не обращая внимания на стоящую рядом Альму. Потом они ушли, и я перебрался через ограду.

Какой мягкой и влажной была земля под ногами… Яркий дерн прикрыл могилу последнего химика из рода Меканикусов. С трудом я увел Альму с его могилы. Она забилась на заднее сиденье, и мы начали свои блуждания.

Я носился по шоссейным и проселочным дорогам, не думая ни о правилах движения, ни о чем… Там, где меня пытались задержать, я накидывал на рот маску и открывал баллон… Постепенно мои действия становились более целеустремленными. Я ехал на восток, все время на восток!..

Выстрелами провожали меня у шлагбаумов, но я открывал баллон и вел машину дальше…

Сейчас, когда я дописываю эти заметки, мне стало ясно, что я уже час или два нахожусь в Советской стране. Я приложу их к дневникам и записям Меканикуса… Буду просить убежища в Советском Союзе — в стране, откуда пришло освобождение моей родины от фашистской оккупации, где меня не достанет ни черная рука католических монахов, ни тупая и кровавая военщина. Мы еще поборемся!.. Мы еще поборемся!..»

На этом оборвались записи на листках из термоса.

Что произошло в машине, почему погиб Фрезер?

Клименко считает, что баллон с газом приоткрылся от сотрясений машины и газ ослепил Фрезера. Альма схватила его за кисть руки, стремясь предупредить но было уже поздно…

Сегодня Клименко с самого утра у меня. Пользуясь схемой, составленной Фрезером, он старается собрать аппарат для «голоса». Альма сидит рядом и внимательно следит за работой — она понимает, чем занят Клименко…

Вот она нетерпеливо прикоснулась металлическими шишками своего ошейника к контактам аппарата и в комнате раздалось жужжание. Звук не нравится Альме, и она взмахнула лапой, будто говоря: «Ну скоро?! Скоро ли?»