"По живому" - читать интересную книгу автора (Бламлейн Майкл)

Глава 18

Зазвонил телефон. Десять часов утра. Фрэнки спал мертвым сном. Звонок повторился в одиннадцать, потом в двенадцать. В час тридцать Фрэнки с трудом встал, его шатало, к горлу подступала тошнота. Принял душ, шоркая лицо и тело мочалкой до боли. Оделся, приготовил себе чашку кофе. Снова зазвонил телефон, он не отреагировал. На душе скверно, и говорить ни с кем не хочется, особенно с Терри. Смотрел телевизор, пошел в спальню, пытался снова уснуть, но не получилось. Открыл окно и покричал кошку. Выставил корм, минут через десять кошка появилась. Когда она поела, они вместе стали играть с мышкой, набитой кошачьей мятой. Фрэнки держал мышь за хвост, кошка прыгала и царапала когтями. Потом Фрэнки заманил кошку к себе на колени, она просидела там около часу, но вдруг спрыгнула и умчалась рысью. Фрэнки встал и принялся бесцельно бродить по квартире, перелистывать книги, смотреть в окно, стараясь не очень в себе копаться. Он не решался выйти на улицу, а здесь чувствовал себя потерянным и одиноким. Подошел к телефону — позвонить куда-нибудь, попросить помощи? Телефон зазвонил сам, Фрэнки вздрогнул и лихорадочно схватил трубку, послышался голос Терри, Фрэнки тут же прервал контакт, и сразу набрал номер Эдны.

Они встретились вечером, здесь. Эдна уговаривала приехать в Нью-Хэйвен, но Фрэнки не был уверен, что доедет, хватит сил. Эдна изменила свои планы и приехала поездом около шести вечера. Поднимаясь по ступенькам, мысленно запасалась терпением. Фрэнки цела и невредима — это она узнала по телефону.

Дверь распахнулась. Эдна, опасавшаяся, что встреча получится холодной, подавила в себе порыв и не обняла дочь. Она уперла руки в боки и уставилась на Фрэнки, ожидая, что ей выкажут пренебрежение. Но ничего такого заметно не было. Напротив, Фрэнки пригласила ее в дом и вдруг обняла. Напряжение у Эдны немного спало, но она решила сохранять бдительность.

Они устроились в гостиной, и Эдна обратила внимание, что здесь стало намного лучше. Появились хорошие занавески, новый ковер, цветы в горшках. Нет набросанных вещей на полу, книг и пластинок в беспорядке. Чистые стены и даже гравюра в рамке. Ну, если картина висит, значит все нормально.

Фрэнки приготовил ей чаю и сел рядом на софу.

— Ужин тоже готовится. От "Свансонов", ты любишь курицу?

— Я не очень голодна. Этого, — Эдна кивком показала на чай, — достаточно.

— Готово будет через час. Поужинаем позже?

— Потом и решим. А у тебя очень мило. Ты нашла, чем себя занять.

— Да? — Фрэнки забеспокоился, вспомнив, чему посвящал себя несколько недель. — В основном Терри старается. Делает все, что я ему скажу. Сейчас мы ладим.

— Ты не работаешь, мне это нравится.

— Да, я не работаю.

Из проговорок и намеков, так или иначе звучавших последние два года, у Эдны сложилось тягостное впечатление о работе Фрэнки. Она расстраивалась, хотя вида особо не показывала. И сейчас, узнав, что с той работой покончено, она облегченно вздохнула.

— Прекрасно. Еще успеешь наработаться.

— У Терри сейчас две работы. Даже три, если учесть то, что ему приходится делать здесь.

— Поддерживать порядок в доме — это тоже работа. Хотя очень многие так не считают. — Она осмотрелась по сторонам. — Мне нравится, как ты здесь все устроила.

— Ты никогда не ощущала себя поездом? — вдруг спросил Фрэнки.

Эдна нахмурилась, потом засмеялась и похлопала себя по животу. — Баржей, может быть. Но поездом… нет.

— Я чувствую себя как поезд без тормозов. И невидимая рука разгоняет меня сильнее и сильнее.

— Не понимаю, о чем ты?

— Я совершаю поступки бездумно. Даже не знаю… И не могу остановиться.

— Что с тобой, Франческа? У тебя всегда проблема, что-нибудь да происходит. Почему?

— У тебя тоже были проблемы.

— Ты себя всегда толкаешь на какие-нибудь трудности, эти драмы…

— Я говорю не об этом. Поверь мне.

Эдна укорила себя за некоторую резкость. Она не хотела судить излишне сурово. — Рано или поздно ты должна взять на себя ответственность.

— Уже сделано, — пробормотал Фрэнки. — Смотри, что теперь со мной происходит.

— Это жизнь, Фрэнки. — Ты делаешь все возможное. Но успеха или добиваешься или нет.

Фрэнки хохотнул. — А в чем именно заключается успех? Тоже вопрос, не так ли? Чем же я буду жить?

— Ничего нет плохого в честолюбии. Оно дает человеку цель, понятие жизненных ценностей. Такое, что есть мало у кого из нас. У меня ничего подобного никогда не было, только семья. А семья тоже штука непредсказуемая. — Она старалась не смотреть на дочь. — Это не так уж безопасно — поставить свою жизнь в зависимость от другой.

— Прошлой ночью у меня был конфликт с собственным честолюбием. Это было ужасно. Лучше миллион раз потерпеть неудачу, чем встретиться с самим собой.

— Ты снова об этом, Франческа. Я тебя не понимаю.

— Ведь было уже сказано — я поезд.

Эдна покачала головой, вспоминая времена попроще и потеплее. Тогда можно было просто заботиться о своем ребенке, получая от этого какую-то отдачу. — У людей бывают провалы в жизни, — неохотно проговорила она. — Но это еще не конец света.

Фрэнки чуть не завопил при этих словах. — Ты хоть понимаешь, о чем я говорю? Еще немного, и я стану хуже, чем Терри. А изменить направление жизни я не могу, потому что тогда стану жертвой. Так или иначе я в западне. Я — жертва.

— Жертва, жертва, жертва, — взорвалась Эдна. — Только и слышу об этом последние времена. Как будто говорит человек, который не живет собственным умом. Но ты-то что, у тебя все на месте, Фрэнки, хорошая моя. Ты никакая не жертва, пока сама того не захочешь.

— Я жертва, — произнес он беспомощно. — В любом случае.

— Отлично. Может, вернешься в школу? Тебе ведь там нравилось. Я всегда думала об образовании как о выборе пути. Научиться ориентироваться, да. Я знаю, у тебя есть собственное мнение на сей счет, я никогда тебя не принуждала.

— О чем ты говоришь?

— О тебе, Фрэнки. Я говорю о тебе.

— Я не думаю, что школа даст мне ответ.

— Что тогда? — Эдна почувствовала раздражение. — Ты не хочешь домой. Отказываешься от лечения, не желаешь оставить этого мужчину. Хотя бы скажи, что мне делать?

— Я не знаю.

— Что я могу для тебя сделать? Пожалуйста, ответь. Я уже ничего не понимаю. Я не знаю, ни о чем спросить, ни что сказать. Ты просила меня приехать, я здесь. Что теперь? Как нам вызволить тебя из того, что мы толком и понять не можем?

— Ты сердишься. Почему ты сердишься?

— Я вне себя, Франческа. У тебя есть все — молодость, красота, ум. Чего еще тебе не хватает?

— Скажи, что я сумасшедшая. Посмотри мне в глаза и скажи. А потом пообещай, что кошмара больше не будет.

— О, Фрэнки…

— Обещай мне, что кошмар кончится.

— Ты так все усложняешь.

— Вот видишь? У тебя не получается. Я испытываю одиночество. Я калека, чудовище и одиночка.

Он перестал покупать животных, не искал новые магазины, не придумывал унижения для Терри. В его жизни образовалась пустота, и он вернулся к шитью для кошки, еще больше подружился с Луизой. Это помогало ему справляться с длинными днями, а ночи давались тяжело. Несмотря на эту перемену, теплоты к Терри не прибавилось. Стыд и растерянность удерживали его от сближения. Ему хотелось одного — не общаться с Терри. А тот в результате еще больше стремился к Фрэнки.

Работа стала Терри раздражать, но он терпел. Однако же делал все больше ошибок и постоянно опаздывал, иногда на полчаса, час. Сэл подменял его, жертвовал собой, но ему вскоре надоело. Обычно он и внимания не обращал на окружающий мир, тем более не предъявлял никому никаких претензий, но теперь настолько зациклился, что даже перестал играть в свою игру, целый месяц разговаривал с собой, отрабатывал фразы.

— Что я могу сделать?

— Я уже извинился за опоздание, — прошипел Терри.

— Да не об этом я. Помочь… могу я тебе чем-нибудь помочь?

— Сделай мне радость, займись своей игрушкой.

Сэл надолго умолк. — Послушай, я же вижу, что ты не в порядке.

Да все нормально. Кто там тебе чего наговорил?

— У меня есть глаза.

— Ты хочешь правду знать или тебе нравится повторять чушь, которой тебя накормили?

— Никто меня ничем не кормил.

— Правда в том, что я никогда не был счастлив. Мы сейчас это обсуждаем, так ведь? Счастье. Можно написать это слово. Но никакого счастья не будет. Оно за пределами всего. Не думаю я, что ты понимаешь. — Он подергивался от беспокойства и нетерпения. — Ты думаешь, это я с тобой разговариваю — тот, кто стоит перед тобой, да? Нет. Меня здесь нет. Я за пределом этого места. Далеко. Это как если сравнить огонь и камень. Ты умеешь? Не умеешь. Один живой, другой мертвый. Я сгораю. Каждый день я сгораю все больше и больше.

Сэл растерялся. И, заикаясь, спросил, чем же помочь-то. А Терри уже потерял к нему интерес.

— Сохрани свое сострадание для того, кто действительно в нем нуждается. А сейчас извини, мне надо позвонить.

— Не опаздывай больше, — предупредил Сэл. — Я тебя прикрывать не стану.

— И правильно сделаешь. — Терри приложил трубку к уху. — Время — деньги. Мгновения перерастают в часы. Сердце страдает от того, что ему приходится ждать. Возьми трубку, Фрэнки. Возьми трубку. Возьми трубку…

Дни текли, и Терри становился кем-то вроде одержимого. Мысль вернуться к Фрэнки, стать ее верным слугой поглощала его полностью. Как он добирался до места работы, оставалось только гадать. А добравшись, был там совершенно бесполезен. В больнице он перестал пользоваться перчатками, считал это неестественным, так как они не принадлежат его телу. Когда старший санитар терпеливо объяснил ему нормы санитарии, не упоминая об ответственности по закону, Терри заявил, что чистота — это дело вкуса. В конце концов, какой мужчина предпочтет заниматься любовью в презервативе? Не проходило и часу, чтобы он не позвонил Фрэнки. Она не отвечала, и Терри начинал заводиться. В "Сутере", где телефон стоял рядом на столе, он звонил каждые десять минут. Снова и снова он писал ее имя на чистых листках бумаги, царапал карандашом на тыльной поверхности ладони. Прошла неделя с тех пор, как она последний раз выходила к нему, семь дней жизни без безделушек и ласковой иглы, без успокоительного укола преданной любви. Он был в смятении.

Однажды Бренда решила поговорить с ним. Не зная, то ли бранить, то ли сочувствовать ему, она задержалась на последних ступеньках, пытаясь определить его настроение. Он сидел на стуле за конторкой, был занят с чем-то лежавшим у него на коленях. И увлекся так, что ее не замечал. Рядом бродили покупатели, на них он не обращал внимания. Бренда подошла к конторе и стала ждать. Терри не реагировал. Она пыталась подглядеть, чем он занят, но не смогла. Прокашлялась, это тоже не помогло. Тогда она окликнула Терри по имени.

— Что?

— На моем месте мог быть Пинкетт.

— Да?

— Или Элвис Пресли, воскресший из мертвых.

— Что тебе надо?

— Хочу помочь тебе.

— Уходи.

— Ты выглядишь ужасно, Терри. Даже отвратительно. Ты болен? У тебя вирус?

— Оставь меня в покое.

— Ты колешься? Признайся. Волноваться не надо. — Она нагнулась и с силой дернула рукав свитера, прежде чем Терри успел отреагировать. Потом отвела его руку назад.

— Тогда в чем же дело, Терри?

— Ни в чем.

— Ну же, доверься мне. У тебя глаза сумасшедшие, кожа похожа на старую затертую бумагу, а твое поведение, черт побери… ты как с луны свалился. Сколько веса ты потерял? Двадцать фунтов? Тридцать? Ты выглядишь как скелет на этой картине.

— Я не чувствую голода.

— Вот и плохо. Срочно начинай есть, пока не произошло что-нибудь непоправимое.

Он не ответил, вновь опуская глаза. Поднявшись на цыпочки, Бренда наконец увидела, чем Терри занимается — он методично прокалывал себе ладонь остро заточенным карандашом.

— Так можно и отравиться, карандаш-то свинцовый.

— Ты не понимаешь.

— Постарайся объяснить.

— Меня питает любовь, — пробормотал он.

Бренда закатила глаза.

— Я сыт. А ты голодная. Я живу в раю, а ты бродишь по пустыне. Любовь — это эликсир, Бренда. Яд и лекарство.

— Наверно, она очень хороша, — раздумчиво проговорила Бренда. — Ну что ж, ей это пригодится.

Карандаш сломался, и Терри, сморщившись, вскинул глаза. — Мне тебя жаль, Бренда. Должно быть, нелегко смотреть на то, чего ты лишена. О чем ты можешь только мечтать…

— Когда-нибудь ты пострадаешь из-за своего поганого языка, — всерьез обозленная, она схватила карандаш с конторки. — Эй, ты. Может, проткнешь и другую руку?

Терри смотрел, как Бренда быстро уходит прочь. Он был рад, что опять остался один. Что с ним творится, он объяснить не смог бы, лишь одно знал: ему хорошо, а рядом пустота. Реальность окружающего давно начала размываться, но это не беспокоило его. Терри поиграл с новым карандашом, чувствуя себя на грани новой, кульминационной развязки. Он — одинокий мужчина, то есть сила непредсказуемая. Кончик карандаша дырявил ему ладонь, пока не разорвалась кожа. Вот она, сила. Бренда подсказала, что ему делать. Может, она поняла наконец.

На следующее утро вместо работы Терри отправился в мастерскую, рекламу которой видел в журнале "Войс". Там оказалось уютно и чисто, одна из художниц повела Терри за перегородку. Когда он снял рубашку, глаза художницы от удивления расширились. Она всегда интересовалась новым, но такое ей встретилось впервые. "Работа воспаленного духа…" — прошептала художница. Терри объяснил цель своего визита, и она в сильном волнении принялась за работу.

Он вернулся домой в полдень, настроение было эйфорическое. Для любви нужны двое, а он совсем недавно понял, что собою не делился. Странно, но после того как он предпринял последний шаг, покончив как будто со всем, оставалось что-то еще. Это тоже предстояло сделать. Обет, клятва, доказательство. Акт предельной самоотверженности. Демонстрация преданности, подумал он, которую хотелось бы сделать ярче, но не хватает воображения.

Фрэнки смотрел телевизор в гостиной. Он испуганно воззрился на Терри, вернувшегося так рано.

— Я не пошел на работу, — начал объяснять Терри. — Я понял, что пренебрегаю тобой.

— Это не так.

— Нет, так. У меня для тебя что-то есть, хочу восполнить упущение.

— Пожалуйста… — молвил Фрэнки.

— Как ты думаешь, что это?

— Мысль о подарке отозвалась болью в душе Фрэнки. Я сам должен что-то искуплять, мысленно вздохнул он. И попытался отвлечь Терри. Он показал на экран телевизора, где по сцене вышагивал мужчина и что-то страстно и убежденно внушал.

— Может, погодим? Здесь скоро кончится.

Терри улыбнулся. Чем дольше придется ждать, тем больше будет удовольствие. Он устроился на софе. — О чем он говорит?

— Об уверенности в себе. Как управлять своей жизнью…

— Он знает секрет?

— Тс-с-с.

— Я знаю. И ты тоже.

Фрэнки чувствовал на себе глаза Терри, поэтому отодвинулся на дальний край софы. Неожиданное появление Терри вывело его из равновесия, и он старался сосредоточить все свое внимание на телевизоре. Программа закончилась. Потянулись минуты молчания. Терри следил за Фрэнки, как кот.

— Ты не пренебрегал мною, — наконец произнес Фрэнки. — Уж скорее, наоборот…

— Поначалу я злился, — возбужденно заговорил Терри. — Но потом понял: раз ты перестала меня любить, значит, тому есть причина. Наверно, я не справляюсь со своей ролью. Эгоистов никто не любит. Такой человек не заслуживает любви.

— Я не люблю тебя, Терри. И всего лишь пытаюсь сдержать свою ненависть к тебе. Ненависти я тоже не хочу.

— Я понимаю. И… я должен убедить тебя. Вот тебе доказательство, смотри. — Он расстегнул куртку и принялся за рубашку.

— Нет, — взмолился Фрэнки, отворачиваясь. — Пожалуйста, не нужно. Я сыт по горло.

— Это прямо здесь. Пожалуйста, я очень хочу показать.

— Мне слишком стыдно.

— Нет. Здесь нечего стыдиться. — Он придвинулся к ней. — Любовь — это лицо Бога. То, что ты сделала, все это… — Он положил руку себе на грудь. — Это освященная земля. Коснись меня, Фрэнки. Освяти мою плоть. Даруй мне благодать.

Фрэнки, поднявшись, отступил в другой конец комнаты. Терри последовал за ней. Фрэнки опять ускользнул, Терри рассердился и велел не двигаться. Он громко говорил о своей любви.

А потом пришла кошка.

Она появилась в дверях, с жалобным мяуканьем подбежала к Фрэнки и начала тереться о ноги. Фрэнки несказанно обрадовался. А Терри просто смотрел.

— Как она могла здесь появиться?

— Должно быть, я оставил окно открытым. — Фрэнки наклонился и взял кошку на руки.

— Я не люблю кошек, — заявил Терри.

— Но она славная, — взглядом не давая Терри приблизиться, он держал кошку в одной руке, а другой почесывал ей за ухом. — Мы друзья.

— Ей здесь нечего делать.

— Она, наверное, голодная. Может, нальешь ей в блюдце молока?

— Я разговариваю с тобой, Фрэнки. И мне не нравится, когда меня перебивают.

— Слышишь, как она мурлычет? Кошки любят, чтобы им чесали вот здесь.

— Я ведь сказал: не люблю кошек.

— Подойди. — Он поманил пальцем. — Она не укусит.

Терри подошел и, вместо того чтобы погладить, грубо схватил кошку и сбросил на пол. Фрэнки от неожиданности не успел помешать, а когда очнулся, кошка уже убегала. Он бросился к окну — кошка быстро спускалась по пожарной лестнице. Фрэнки вернулся в гостиную, содрогаясь от бешенства.

— Зачем ты это сделал?

— Животным здесь не место.

— Не место? Тогда, может, сам пойдешь прогуляешься?

Терри смотрел в сторону. — Я не хочу ни с кем делить твое внимание.

— Это всего лишь кошка, бог ты мой.

— Хочешь посмотреть, что у меня? Чем я сегодня был занят?

— Хорошо бы кошка вернулась.

— Это для тебя, Фрэнки.

Фрэнки смотрел исподлобья. — Хочешь сказать, у меня есть выбор?

— Тебе понравится. Я знаю, понравится. — Он стал быстро расстегивать пуговицы рубашки. — Закрой глаза. Досчитай до десяти.

— Ты так возбужден… Считай сам.

На цифре десять Фрэнки открыл глаза. Перед ним возникла спина Терри, натруженные в прачечной широкие жилистые мышцы, они бугрились в плечах. На одной лопатке вытатуирована голова кабана, копия той, что купил Фрэнки. Глаза и язык в красном пламени, губы омерзительно кривятся. В потоке бледной слюны витиеватым розовым курсивом выведено имя Фрэнки.

Фрэнки окаменел, потрясенный. Он никогда не видел столь уродливого, отвратительного и ужасного существа. По коже поползли мурашки, его затошнило.

— Что с тобой? — Терри, повернувшись, заметил ее реакцию. Его лицо, только что светившееся и довольное — сейчас он вернет Фрэнки — вдруг перекосилось.

— Я не могу на тебя смотреть.

— Это же все тебе. Я хочу, чтобы ты…

— Молчи, я не…

— Взгляни! — Он изогнулся боком и гордо ткнул пальцем в имя — Фрэнки. — Ты стала частью меня. На всю жизнь.

— Я лучше уйду. Мне не вынести.

Он бросился из комнаты, Терри побежал следом. Фрэнки уже закрывал дверь, но Терри успел подставить ногу и рывком протиснулся в спальню.

— Что случилось? Что я такое сделал?

— Это болезнь, — прошептал Фрэнки. — Ты болен. Я тоже. Все это…

— Смотри. — Терри вынул из кармана ту самую безделушку, голову кабана. Я нашел это под подушками. То же самое, что…

— Нет. Я не хочу.

— Пришей. Пожалуйста.

— Ты сумасшедший.

— Умоляю тебя.

— Не буду.

— Пожалуйста, Фрэнки. Как в старые времена. Поддержи огонь.

— Ты мне противен.

— Нет. Не говори такое.

— Смотреть на тебя… Слушать… Меня тошнит от того, что я с тобой в одной комнате. В одном доме. На одной планете.

— Ты меня боишься, да? Моя любовь слишком сильна?

— Твоя любовь ничтожна. Какому мужчине придет в голову такая блажь? Распустил сопли. Пресмыкаешься…

— Да что ты понимаешь в мужчинах? Любовь — это то, что у нас в сердце. Потребность. — Он перешел на крик. — Боль.

— Забудь, что я существую.

— Пришей, Фрэнки. — Он совал брелок ей в лицо. — Закончи то, что сама начала.

Фрэнки с размаху стукнул по брелку, тот взмыл в воздух и шлепнулся о стену. Терри проследил его взглядом и опять повернулся к Фрэнки.

— Я мужчина, — процедил он.

— Убирайся.

— Лучше дай мне то, что я хочу.

Он грубо притянул ее и впился в губы. Фрэнки высвободиться не удалось. Терри держал крепко. Его губы мяли и жевали ей рот, язык остервенело рвался к ее языку. Наконец ему удалось чуть раздвинуть ее губы…

Фрэнки в отчаянии дернул одну из побрякушек, болтавшихся у него на груди. Терри взвыл от боли и отступил. Глаза его затуманились, на подбородке белела нить слюны. Фрэнки схватил ножницы, рука замерла в готовности на уровне пояса. Они долго смотрели друг на друга.

Терри неожиданно весь съежился, лицо перекосилось от страха перед содеянным, из него будто уходила жизнь. Он стоял, охваченный мелкой дрожью, теряя силы, неспособный даже произнести слова извинения. Фрэнки велел ему убираться из комнаты, и Терри покорно вышел.

В гостиной, смертельно униженный, он опустился на пол. Вне всяких сомнений — какие тут сомнения! — он окончательно оттолкнул ее. Сможет ли он заплакать… Через минуту, а может и час в дверях появилась Фрэнки, одетая по-прежнему, без чемодана в руке, не в пальто и не в уличной обуви. Терри не осмеливался дать себе надежду. Как последний штрих неизбежного, он пробормотал вопрос, на который уже знал ответ. А когда по ее лицу пробежало удивление, когда она ответила, что и не собиралась его покидать, что теперь она с ним согласна, сердце Терри запрыгало. Мрак сменился светом, он почувствовал в себе силу — фактически ее силу, занятую у нее, но сейчас эта сила казалась собственной. Просветленный, Терри заплакал.