ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Вэй Цзюе своей безмерной глупостью снова оттеняет высокую способность Чжуана к развитию

«Уши даны, чтобы слышать, а глаза — чтобы видеть. Только слыша правду и неправду, видя опасное и безопасное, человек может существовать спокойно»,— говорил Хань Юй в трактате «О соперничестве санов­ников», уподобляя государство человеческому телу. Обнаружив этот отрывок, Чжуан Чжун сделал из него глубокие выводы и несколько успокоился. Он решил, что в ответственный момент слух, зрение, осязание и обоняние должны быть особенно острыми, тогда можно найти выход из любой, даже самой невероятной и фантастической ситуации. Но в какую именно сторону нужно сейчас навострить глаза и уши, чтобы «существо­вать спокойно»? Размышляя об этом, он вдруг услышал потрясающую новость: Вэй Цзюе назначен на какой-то важный пост в Госсовете. Чжуан Чжун верил своим ушам, однако в данном случае все требовалось трижды уточнить; только удостоверившись, что люди собствен­ными глазами видели, как Вэй Цзюе приехал в Пекин и заступил на должность, Чжуан убедился, что слухи небезосновательны и очень многозначительны. Если связать их с тем, что он узнал от своего брата и жены, то в ближайшее время просто небо и земля должны перевернуться!

Вы подумайте: старый писатель, низвергнутый, по­добно Дэн То, три года проведший в коровнике, а затем столько же лет в деревне, лишь в прошлом году был с трудом освобожден. В новых литературных организа­циях, где нельзя было делать то, что ты хочешь, он не мог найти себе применения и работал канцеляристом в конторе по сбору утильсырья. И вдруг этот старый ма­разматик, что называется, «верный прежней династии», одним прыжком махнул на высокую должность, да еще связанную с идеологией. Это дело нешуточное! Не далее как в прошлом году вовсю шла критика тех, кто «возве­личивает опальных», а сейчас идет самое настоящее возвеличивание опального. Неужели брат был прав, ко­гда говорил, что сторонники Цзян Цин терпят крах? Тут нельзя ждать у моря погоды, надо все разузнать. Но у кого? Самые точные сведения можно получить непо­средственно у Вэй Цзюе. Правильно! Немедленно решив действовать, писатель отправился к Вэй Цзюе, то бишь к учителю Вэю.

Читатели, естественно, могут вспомнить, что Чжуан критиковал, обличал Вэй Цзюе, даже смешивал его с грязью. Как же у него хватило совести пойти к этому человеку, едва он вновь поднялся? Вопрос законный. Чжуан Чжун тоже задумывался над ним. Направившись к гостинице, где жил его бывший учитель, он колебался, ворошил прошлое, понимая, что снова завоевать доверие Вэя будет нелегко. Он боялся, что старик может просто не пустить его на порог. Что же тогда делать? Но пи­сатель тут же решил, что Вэй Цзюе не поступит так: «Ведь я участвовал в беспримерной пролетарской культурной революции по призыву самого великого вождя — пред­седателя Мао! Кто тогда не критиковал, не обличал, боясь, что его заподозрят в неприятии культурной рево­люции? Нет сомнения, что я действовал из лучших по­буждений, а если где-то и перегнул, то это такие пустя­ки, о которых и говорить не стоит!» Чжуан Чжун, как мы знаем, обладал неисчислимыми достоинствами, и одним из них было умение вести идеологическую рабо­ту. Очистив свою идеологию, он зашагал гораздо тверже, вошел в лифт и через минуту уже стоял перед номером Вэй Цзюе.

Он постучал в дверь не громко и не тихо, а так, что­бы даже в самом стуке сквозили вежливость, глубокое уважение. Дверь приоткрылась, и он увидел явно поста­ревшее лицо учителя. То ли не разглядев посетителя против света, то ли не узнав его после долгой разлуки, Вэй Цзюе щурил свои глаза и несколько секунд молчал. А Чжуан Чжун весь светился искренностью и теплотой, как будто между ними никогда ничего не происходило.

— Учитель Вэй! — нежно произнес он.

Тут только Вэй Цзюе очнулся и воскликнул:

— А, старина Чжуан!

Писатель вгляделся в его лицо и, не обнаружив ниче­го подозрительного, бросился вперед, схватил обеими руками его руку и долго тряс ее, как будто встретил лю­бимого родственника, с которым давно не виделся.

— Учитель, я так часто вспоминал о вас! Как ваше здоровье? Не мучает ли вас что-нибудь? Как поживает ваша супруга?

Он тараторил без умолку и одновременно продвигал­ся в комнату. С дивана встал какой-то седой старик, ко­торый попрощался с Вэй Цзюе. Тот хотел задержать его, но старик сказал:

— Подробнее поговорим потом. Я еще зайду.

Тут Чжуан Чжуна осенило, что это один влиятель­ный теоретик. В начале культурной революции его сбро­сили, множество раз критиковали, но он так и не поже­лал раскаяться. Много лет о нем не было ни слуху ни духу, все думали, что он давно умер, и вдруг на тебе! Откуда он взялся, уж не из могилы ли вылез? Меня он сторонится — недаром сказал: «Подробнее поговорим потом». Это означает что у них какие-то секретные де­ла, но какие? Выглядит величественно, спокойно, совсем как в былые годы!

Воспользовавшись тем, что Вэй Цзюе пошел прово­жать гостя, Чжуан Чжун внимательно осмотрел комна­ту. Если бы он не сделал этого, все было бы тихо, а так одна деталь его просто испугала: на письменном столе Вэй Цзюе лежали почти сплошь книги первых семна­дцати лет республики, которые центральное руководство заклеймило как ядовитые травы. Зачем они тут? Уж не собираются ли их реабилитировать, вызывать вонючие души? Разве мало еще навредила черная линия в ли­тературе?! Но раз Вэй Цзюе, едва приехав в Пекин, раскладывает свой гнилой товар, это означает, что у него есть основания не бояться. То ли он опьянен своим высоким назначением, то ли что-то знает, то ли по-прежнему умудряется спать в грохочущем бара­бане!

Когда Вэй Цзюе вернулся в комнату, Чжуан Чжун мигом снова принял исключительно приветливый и скромный вид — совсем как в тот раз, когда пришел напрашиваться к Вэю в ученики. Он опять сел на крае­шек стула и, расплывшись в улыбке, стал ждать настав­лений, а может быть, и упреков учителя. На самом деле он очень волновался: вдруг старик выгонит его, но Вэй Цзюе ничего не сказал и спокойно подал ему чашку чая. Чжуан почтительно принял ее, истолковав это как но­вую свою победу.

— Ну, как дела? — с тем же спокойствием спросил Вэй Цзюе.— Я приехал сюда совсем недавно, новостей не знаю. Что происходит на свете?

Чжуан Чжун почувствовал, что снова поднимается в собственных глазах. За последние несколько минут он одержал целых три победы: этот наивный старик еще спрашивает его о новостях! Он хотел было выложить ему свое главное кредо — во всех крупных и мелких де­лах прислушиваться к центральному руководству, но слухи, которые дошли до него от младшего брата и же­ны, заставляли усилить бдительность, поэтому он с предельным чистосердечием произнес:

— Я тоже только что вернулся из провинции, так что новостей не имею. А вы ничего не слышали?

— Может быть, ты уже знаешь... Председатель Мао сказал, что у нас не хватает стихов, прозы, очерков, критических статей...

Вэй Цзюе говорил медленно, а Чжуан тем временем лихорадочно вспоминал, что Вэй Тао вчера рисовал ему литературную ситуацию совсем по-другому: что она прекрасна, становится все лучше и лучше, даже приводил в доказательство многочисленные цифры. Неужели он не знает, что председатель Мао критико­вал наших литераторов? Или специально скрывает это? Если уж люди, находящиеся в центральном руко­водстве, так себя ведут, выходит, зловещие слухи правдивы? А если так, то настало время для нового выбора!

В мгновение ока Чжуан Чжун сориентировался и на­чал жаловаться учителю на свою печальную жизнь. Его голос звучал так проникновенно, что даже иногда дро­жал, в глазах блестели слезы. Он говорил, что в шесть­десят шестом году, когда секретарь провинциального ко­митета спровоцировал его на выступление, взрывчатка под Вэй Цзюе была уже подложена, а его, Чжуан Чжу­на, просто заставили сыграть роль запального шнура, что это было, по существу, реакционным буржуазным приемом. Наконец он дошел до своих столичных зло­ключений, до того, как ему поручили написать новую образцовую пьесу. Ему, разумеется, больно это делать, он мучается от укоров совести, но не знает, что пред­принять, как отступить. Он даже поругал себя за недо­статочную образованность, за то, что плохо изучал сочи­нения председателя Мао.

На его счастье, яд гуманизма слишком глубоко про­ник в душу Вэй Цзюе. Он был чересчур доверчив и ско­рее всего помиловал бы даже своего заклятого врага, если бы этот враг сделал вид, что одумался. Выслу­шав Чжуана, он искренне посоветовал ему не держать нос по ветру, а отстаивать правду. Раз ему противно писать эту новую образцовую пьесу, значит, можно не писать!

Чжуан в самых пылких выражениях поблагодарил за заботу, а втайне подумал: «Эх, старик, старик! Ты, я вижу, действительно неисправим. Никакой в тебе бди­тельности». И тут же спросил, глядя прямо ему в рот:

— А что, в центральном руководстве произошли какие-нибудь перемены?

Глаза Вэй Цзюе задорно блеснули, голос помолодел:

— Что именно произошло, я не берусь сказать, но борьба идет неслыханная!

Что это за «неслыханная борьба», вокруг чего она идет? Чжуан Чжун негодовал, что не может выдрать объяснение прямо из глотки старика, но тот больше ни­чего не говорил. Тогда Чжуан сдвинул брови, напустил на себя печальный вид и глубоко вздохнул:

— Ну и чем же все это закончится?

— Я уверен, что все будет хорошо!— быстро отве­тил Вэй Цзюе.

«Все будет хорошо». Что же это значит?— мучитель­но соображал Чжуан.— Этот старый мерзавец явно что-то подразумевает, у него, что называется, «звук не толь­ко на струнах». Может быть, он имеет в виду, что все должно круто повернуться? С тем крупным теоретиком, который только что был здесь, они наверняка об этом и шушукались!» Чжуан попробовал расспросить Вэя по­дробнее, применил всякие обходные маневры, но так ни­чего и не разузнал. Пришлось сменить тему разговора, а на другие темы беседовать было неинтересно, поэтому он предпочел распрощаться. Оказывается, этот старик ино­гда все же умеет хранить тайны; видно, на сей раз тайна велика!

Когда Чжуан вернулся домой, уже стемнело. Не за­жигая лампы, он сел в кресло, и вдруг оно преврати­лось в утлую лодку, плывущую в бескрайнем море. Налетела свирепая волна, лодка перевернулась, из моря высунулась огромная волосатая рука, которая ухватила писателя и потащила на черные холодные рифы. Страшная акула, разинув кроваво-красную пасть, ри­нулась на него, он дико закричал и... открыл глаза. Оказывается, он заснул в кресле. Одежда на нем почти промокла от пота. Стараясь сдержать дрожь, писатель вынул из шкафа бутылку водки, отхлебнул один глоток, затем другой и уже почти успокоился, как вдруг раздал­ся стук в дверь. Бутылка выпала из рук Чжуана, и драгоценная влага с бульканьем полилась на пол...