"Шарло Бантар" - читать интересную книгу автора

Глава четвёртая Три друга

Однако время шло. Как ни был Шарло увлечён своей работой, он отнюдь не собирался опаздывать на торжество свержения колонны. Отбросив в сторону лопату, он стал надевать куртку.

— Здорово, Кри-Кри! — услышал он позади себя.

Кри-Кри обернулся и увидел высокого складного юношу. Это был его приятель Гастон Клер. Поверх синей куртки на нём был кожаный фартук, на руке болталась пара деревянных колодок. Он казался значительно выше и старше крепкого, коренастого Кри-Кри, хотя по возрасту они были почти однолетки. В день объявления Коммуны Гастону исполнилось пятнадцать лет. Кри-Кри недоставало до пятнадцати трёх месяцев.

У Гастона были мягкие светлые волосы, немного мечтательные голубые глаза. Чуть заметный пушок слабо вырисовывался над верхней губой.

Мальчики подружились не так давно.

Однажды мадам Дидье понадобилось починить туфли, и она послала Кри-Кри к сапожнику. Там он увидел Гастона, недавно приехавшего в Париж.

Деревенский житель вначале боялся большого города. Шум и непрерывное движение на улицах столицы смущали его.

Кри-Кри позабыл, что он сам уроженец провинции, и, считая себя теперь истым парижанином, свысока отнёсся к долговязому подмастерью, ничего не понимавшему в деликатной городской обуви. Вместе с другими подмастерьями и мальчишками дома, где жил сапожник, Кри-Кри называл Гастона «деревенщиной» за его привязанность к сельской жизни. Предметом постоянных шуток была корова Рыжая, принадлежавшая семейству Клер. Простодушный Гастон сам давал повод для таких шуток, делясь получаемыми из дому новостями: сколько Рыжая даёт молока, когда ей время отелиться…

Однажды дядя сердито упрекнул Шарло:

— С каких это пор ты причислил себя к чванным аристократам и начал с презрением отзываться о деревенской жизни? Кому-кому, а тебе не пристало забывать о том, как тяжела доля крестьянина, который до глубокой старости работает на земле, чтобы платить помещику непосильные подати. Можно только уважать Гастона за то, что он интересуется хозяйством своих родителей. Он-то не позабыл, что значит для них корова.

Кри-Кри смутился. Он не сразу понял, почему так обрушился на него дядя Жозеф, и стал было оправдываться:

— Я не хотел обидеть Гастона…

— Ещё бы! — прервал его Жозеф. — Этого только не хватало! Для Гастона тут нет ничего обидного. А за тебя мне стыдно. Ты должен учиться у Гастона, а вместо этого смотришь на него свысока.

С тех пор Шарло стал по-иному относиться к Гастону. К тому же молодой сапожник оказался охотником до чтения книг, для чего всегда находил время.

Своими увлекательными рассказами о прочитанном Гастон вскоре завоевал уважение Кри-Кри. Вместе с уважением росла и горячая привязанность к Гастону.

Мадам Дидье по-своему оценила «долговязого», как она окрестила Гастона с первого дня. Он очень угодил ей своей работой, и она требовала от сапожника, чтобы её ботинки непременно чинил Гастон. И в самом деле, юноша с крестьянским долготерпением готов был десять раз переделать заплатку, если она почему-либо не нравилась ему самому или заказчику.

Восемнадцатое марта ещё теснее сблизило мальчиков.

В тот памятный день, когда Кри-Кри рука об руку с дядей Жозефом бесстрашно стоял перед солдатскими штыками, Гастон вдруг заметил поблизости офицера, который вытащил из кобуры револьвер и стал целиться в одного из Бантаров. Гастон тотчас бросился к офицеру, но его опередили: чей-то приклад опустился на плечо врага и оружие выпало из его рук.

Гастон подобрал револьвер.

Когда солдаты опустили ружья и стали брататься с восставшими парижанами, Гастон подбежал к другу, держа в руках оружие.

— Возьми, Шарло! — крикнул он. — Это твой трофей! В нём пуля, которая предназначалась тебе или дяде Жозефу.

И Гастон рассказал всё, что видел.

Оружие, правда, не досталось мальчикам: его отобрал Жозеф Бантар. Но трофейный револьвер связал их нерушимой дружбой.

Все недоразумения и обиды первых дней знакомства казались давно минувшими. Да и были ли они когда! Ни Кри-Кри, ни Гастон не помнили об этом…

— Ты что? Камни выворачиваешь? Это дело! — обратился Гастон к Шарло. — Послушай, что я тебе предложу: давай-ка запишемся в батальон школьников. Я уже договорился с командиром. Да чего там, в самом деле! И Пьер, и Антуан, и Леон уже в батальоне. Сначала туда не принимали до пятнадцати лет, а теперь берут уже и четырнадцатилетних.

— Вот это здорово! — протянул Кри-Кри, с завистью глядя на товарища. — И я пошёл бы, да… — И Кри-Кри смущённо почесал затылок.

— Боишься хозяйки? — насмешливо спросил Гастон.

— Что там хозяйка! — рассердился Кри-Кри. — Очень она мне нужна! Ты же знаешь, мне не велит дядя Жозеф. Не пускает ни за что и всё приговаривает: «Я сам позову тебя, Шарло, на баррикады, когда настанет время». Видно, время ещё не наступило! — в голосе Кри-Кри послышалась досада.

— Д-да… — протянул Гастон. — Жозеф Бантар — это дело серьёзное.

— И потом, как оставить Мари? Ей так плохо приходится! Мать всё время хворает.

— Да, Мари без тебя будет трудно, — серьёзно подтвердил Гастон. — Но всё-таки жаль, что ты не пойдёшь со мной в батальон!

Прислушиваясь к орудийному гулу, он добавил:

— Не унимаются, негодяи! Когда же наконец мы заставим их замолчать! Дядя Жозеф тебе ничего не рассказывал? Ему небось всё известно…

— Кому же, как не члену Коммуны, всё знать! — снова оживился Кри-Кри. — Дядя говорит, что версальцам никогда не пройти в Париж.

— Так-то оно так! Но когда наконец наши погонят их подальше от Парижа? — продолжал допытываться Гастон.

— Чудак ты! Версальцам помогают пруссаки, а Париж — один, — объяснял Кри-Кри своему другу. — Надо подождать, пока не придёт помощь других городов.

— Хорошо бы! Да вот в Лионе и Марселе восстание уже подавлено.

— Ну и что ж из этого! — возразил Кри-Кри с оттенком упрёка в голосе. — Сегодня подавлено, а завтра снова начнётся. Только бы удержаться, и тогда рабочие повсюду сделают то же, что и в Париже.

— Я и сам так думаю, — согласился Гастон с мнением более осведомлённого Кри-Кри: официанту кафе чаще выпадает случай услышать интересную новость, чем подмастерью сапожника. Всё же Гастон добавил: — Плохо только, что мы подпустили версальцев так близко к Парижу!

Но И Кри-Кри не сдавался.

— Это ещё ничего не значит, — с важностью сказал он. — Ты позабыл, что первого марта пруссаки вошли даже в самый Париж. Тогда и вовсе им ничто не мешало, никто в них не стрелял. А долго они тут погуляли? Через два дня убрались восвояси! Невесело им тогда показалось в Париже!

— Ещё бы! — подхватил Гастон. — В какой магазин ни сунутся, всюду висит надпись в чёрной раме: «Закрыто по случаю национального траура». Один молодчик пришёл к тётушке Пишу — у неё своя коза — и просит продать молока, а она ему: «У козы молоко пропало по случаю национального траура». Немец как завопит: «Разрази вас гром! Проклятый город весь населён ведьмами да дьяволами!»

Мальчики весело рассмеялись, вспомнив, какую суровую встречу приготовило население Парижа немецким оккупационным войскам, занявшим район Елисейских полей[28] после позорного перемирия.

Вдруг оба насторожённо прислушались к звонкому голосу, донёсшемуся издалека:

— Душистые фиалки!

— Это Мари! — воскликнул Гастон.

В самом деле, пересекая площадь, к ним приближалась стройная, лёгкая фигурка цветочницы Мари. Слегка согнувшись под тяжестью корзинки с цветами, девочка шла, время от времени выкрикивая мелодичным голосом:

— Купите душистых фиалок! Всего два су!..

— Мари, Мари, сюда!

Вскочив на груду камней, Кри-Кри стал махать рукой.

Заметив его, девочка ускорила шаг.

Гастон двинулся ей навстречу.

— Мадемуазель, — церемонно начал он, — позвольте представиться: Гастон Клер, бывший подмастерье сапожника Буле, ныне рядовой батальона школьников. Прощай колодки! Прощай передник!

— Может ли это быть! — с чувством произнесла Мари. Её лицо выразило искреннее восхищение. Она забросала Гастона вопросами: — У тебя будет настоящая военная форма? Ты придёшь мне показаться? Когда ты уходишь? Неужели ты получишь ружьё? Разве ты умеешь стрелять?..

Гастон хотел сказать, что умеет, но, бросив взгляд на Кри-Кри, не решился солгать.

— Не знаю, не пробовал, — честно признался он. — Но хорошо бросаю камни, на лету сшибаю воробья.

— Версальцы мало похожи на воробьёв, — язвительно заметил Шарло. — Вот я так стреляю без промаха. Жаль патронов, а то я показал бы, как надо сшибать воробья не камнем, а пулей. Верно, Мари?

Но девочка не слушала Кри-Кри. Она больше интересовалась Гастоном, которому было приятно её внимание.

— Не такое уж это трудное дело, — сказал он, взглянув с укором на Кри-Кри. — Научусь и я. На школьников пока никто не жаловался. Они патронов зря не тратят!.. Но мне пора. Заболтался я тут с вами. Снесу сейчас хозяину вот эти игрушки, — он показал на колодки, — и… прямо на редут!.. Послушай, Мари, подари мне что-нибудь на память. Уходящим на войну всегда дают какой-либо пустячок на счастье. Так уж водится…

— С удовольствием! — вспыхнула Мари. — Но что я могу тебе дать? Вот разве цветы. Смотри, какие свежие! Сегодня я раненько пробралась в лес, пока не началась стрельба. Солнце ещё не вставало, а у меня уже были готовы букеты.

Она выбрала самый пышный букетик крупных фиалок, затем наклонилась и чуть коснулась цветов губами.

Это не укрылось от насмешливого взгляда Шарло. Равнодушным тоном он сказал:

— Уж не Аннет ли Ромар ты подражаешь? Она тоже целовала цветы, передавая их Грегуару, когда он уходил на форт Нейи. Но ведь Аннет его невеста.

— Кто знает, может быть, я не вернусь, — сказал Гастон, чтобы выручить Мари.

В его голосе не было страха, но Мари вздрогнула и схватила обеими руками руку Гастона. Взволнованная, она не находила слов, чтобы выразить переполнявшие её чувства.

После небольшой паузы она ещё раз поцеловала цветы и передала их юному коммунару.

Лицо Гастона просияло.

— До свидания, друзья! Убегаю! — заторопился он.

Стараясь скрыть беспокойство, Мари спросила:

— Ты ещё придёшь, Гастон?

— Непременно! — весело ответил Гастон и пошёл, не оборачиваясь, быстрыми шагами.

Кри-Кри молча смотрел ему вслед.

Мари привыкла читать мысли своего друга, всегда отражавшиеся на его открытом, подвижном лице. Она без труда поняла, как хотел бы сейчас Кри-Кри вместе с Гастоном и другими школьниками схватиться с врагом. Она выбрала ещё букет фиалок и протянула его Шарло:

— На, возьми, Кри-Кри! Это самые лучшие.

— А мне за что? — неожиданно резко сказал Кри-Кри, не принимая цветов. — Это ты из жалости? Нет уж, обо мне не беспокойся!

Глаза Мари наполнились слезами. Казалось, ещё мгновение — и она расплачется.

Кри-Кри смутился. Он много бы отдал, чтобы вернуть обидные слова, и поспешил загладить свой промах:

— Я ведь пошутил, Мари… Ну и хорош же я! Совсем забыл! Посмотри, что я тебе принёс.

Он вытащил из кармана лепёшку из тёмной муки, смешанной с отрубями.

Хотя Мари не ела с утра, она обрадовалась не столько хлебцу, сколько раскаянию Кри-Кри, и сказала:

— Как кстати! Я не могла сегодня купить хлеба. В булочной такие очереди! Если бы ждать, я пришла бы сюда не раньше двенадцати часов.

Она взяла лепёшку и уже откусила было кусочек, как вдруг спохватилась:

— А ты, Кри-Кри? Это же твоя порция!

— Нет-нет! — поспешил ответить Шарло. — Кушай на здоровье! Это я приберёг для тебя.

Мари с нескрываемым удовольствием продолжала уписывать лепёшку. Щёки её раскраснелись, глаза заблестели.

— Но мне надо идти! Я сегодня не заработала ещё ни одного су, — вдруг сказала она.

— Желаю тебе удачи! — покровительственно напутствовал её Кри-Кри. — Мне тоже пора! Ведь сегодня повалят Вандомскую колонну. У меня есть пропуск.

К удивлению Кри-Кри, сообщённая им важная новость не вызвала у Мари живого отклика. Взволнованная прощанием с Гастоном, она подняла с земли корзинку и медленно пошла вдоль баррикады.

Скоро снова послышалось издали:

— Купите цветов! Два су букетик! Только два су!..

Недолго думая Кри-Кри свернул к площади Бастилии, чтобы оттуда вместе с дядей Жозефом направиться на Вандомскую площадь.

На площади Бастилии всё ещё продолжался весенний базар. Казалось, парижское население не собирается отказываться от своих привычек из-за того, что палят пушки и то и дело возникают пожары от версальских зажигательных снарядов.

Мальчишки-газетчики пронзительно выкрикивали:

— «Пер Дюшен», «Крик народа», «Бои у стен Парижа», «Мститель», «Раскрыт заговор в военном училище», «Марсельеза», «Статья Артура Арну», «Правительственная газета»[29]«Постановление Коммуны об увеличении жалованья учителям и учительницам», «Готовится декрет об отпусках для рабочих и служащих»!..

Тут же, прямо на камнях площади, старый кукольник расстелил красный коврик, и, управляемые его искусной рукой, выскакивали из-за ширм уродливые рожи ненавистных народу версальских министров. Отвратительный, знакомый всему Парижу карлик бился словно в истерике, припадая к огромному сапогу свирепого Бисмарка, и умолял: «Всё возьми, пол-Франции не пожалею, только помоги задушить революцию! Ах, скорее!!!»

На тротуарах в живописном беспорядке расположились с корзинками торговки яблоками, каштанами, жареным картофелем. Даже букинисты разложили свои ветхие книги и гравюры на мостовой, под солнышком.

На этот раз Кри-Кри не задерживался ни около качелей, откуда неслись заманчивые весёлые возгласы, ни около лихо вертевшихся коней карусели, ни у балаганов, в дверях которых актёры зазывали прохожих. Он протиснулся сквозь самую гущу толпы и вышел на противоположную сторону, к Венсенскому вокзалу.

Мальчик ждал недолго. Вскоре показалась грузная фигура Бантара, шагавшего рядом с каким-то офицером.

Происходил смотр батальонов, уходивших на крепостные валы. Бантар напутствовал национальных гвардейцев, которые шли на помощь войскам, защищавшим подступы к Парижу.

Кри-Кри присоединился к группе людей, собравшихся здесь, чтобы послать храбрецам братский привет и пожелать успеха. Но не прошло и нескольких минут, как он увидел Гастона в форме федерата: юноша направлялся прямо к нему.

Кри-Кри и обрадовался и удивился. Давно ли они расстались на улице Рампонно!

— Как ты сюда попал?

Один и тот же вопрос был задан мальчиками одновременно.

— Я — к дяде Жозефу.

— А я — на сборный пункт. Хорошо, что и ты сюда пришёл. Ты мне очень нужен, Шарло, — сказал Гастон и огляделся вокруг.

Кри-Кри заметил, что его друг не то озадачен, не то взволнован.

— Видишь ли, — проговорил Гастон нерешительно, — я хотел тебя кое о чём попросить.

— В чём дело?

— Не знаю, как ты на это посмотришь… — И яркая краска залила лицо, уши и даже шею Гастона.

Видя смущение друга, Кри-Кри заинтересовался ещё больше:

— Говори! Говори же!

— Видишь ли, неизвестно, вернусь я с баррикады или нет. Мне хотелось бы…

— Не тяни! Говори прямо!

— Я написал стихотворение, и предлинное… для Мари, понимаешь? Запомни из него хоть четыре строчки.

Кри-Кри даже присвистнул от неожиданности:

— Ты знаешь, я и сам не промах насчёт стихов, но мне и в голову не приходило посвящать стихи… девчонке!

— Так ведь я только на тот случай, если меня убьют, — смущённо сказал Гастон.

Кри-Кри тотчас пожалел о нечаянно вырвавшихся словах.

— Говори, я запомню целиком, — поспешил он заверить друга. — Увидишь, я всё запомню!

Гастон на мгновение задумался, как бы припоминая, и затем произнёс очень просто, но с глубоким чувством:

Гастон произносил эти строки, а Кри-Кри понимающе кивал в такт головой. Затем не выдержал и сказал:

— Только почему «светлый облик»? По-моему, лучше «нежный». Впрочем, если тебе так больше нравится, мне всё равно, но я бы написал «нежный».

— Ну, повтори, повтори, чтобы я был уверен! — торопил Гастон.

Кри-Кри исполнил просьбу друга.

— Хорошо! Теперь я могу идти спокойно… Рассказывают, что в деревнях, где водворились версальцы, кровь льётся рекой. Они не щадят ни женщин, ни детей… Надо подумать о Мари. Береги её!

— Можешь не сомневаться, сюда они никогда не пройдут.

— Давай-ка обнимемся на прощание!

Друзья порывисто обнялись.

Гастон первый высвободился из объятий Кри-Кри и быстро зашагал но площади.

— Гастон! Гастон! — окликнул его Кри-Кри и бросился за ним вдогонку.

Юноша остановился.

— Когда мы увидимся? — спросил Кри-Кри.

— Не знаю. Говорят, нас сперва отправят рыть траншею у Сен-Флорентийского редута.

— Так это же близ Тюильрийского сада! Знаешь что, Гастон? В воскресенье там большой концерт в пользу вдов и сирот. Приходи туда, и мы с Мари там будем.

— Это дело! — весело отозвался Гастон. — Если только мне разрешат, — добавил он, хлопнув Кри-Кри по плечу.

— А что, если я приду к тебе завтра на редут? Можно?

— Приходи! Если не пустят — посвисти: я выйду к тебе… А как ты уйдёшь из кафе? — бросил на ходу Гастон, направляясь к сборному пункту.

— Я надоумлю хозяйку послать меня за цикорием на площадь Согласия, а оттуда до твоей баррикады рукой подать! — крикнул Шарло вслед Гастону.

Между тем два батальона национальных гвардейцев уже построились, и барабаны возвестили начало их славного боевого похода.

На их место у здания вокзала стали сходиться юные коммунары, и среди них Кри-Кри легко отыскал стройную фигуру своего друга.

В то же время мальчик не терял из виду и дядю Жозефа. Бантар, пожав руку офицеру, направился к баррикаде, замыкавшей проход с улицы Сен-Антуан: там он условился встретиться с Шарло, чтобы вместе продолжать путь к Вандомской площади.