"Двое с лицами малолетних преступников" - читать интересную книгу автора (Приемыхов Валерий Михайлович)

Глава первая Куда ночь — туда и сон

Городок Судимов помешался на бизнесе. Большая часть граждан умственно. Сидел человек или лежал, думал — вот бы здорово построить кирпичный завод и продавать кирпичи, кому они нужны. А то покруче — откупить у государства старенький кинотеатр, переоборудовать под гостиницу с бассейном, самоварами, русской баней и пускать туда иностранцев за бешеные деньги.

У одного однажды до дела дошло. Придумано было хоть и недорого, но хитро. Есть такая старинная русская забава: намазать шест салом, повесить наверху сапоги, и кто до них долезет, тот и может забрать эти самые сапоги себе. Шеста он не нашел, вкопал трубу. Наверху, и как только он сам туда забрался, повесил башмаки. Люди подходили, но наверх никто лезть не хотел — как-то неудобно при людях из себя дурочку делать. Единственно, какой-то пьяный нашелся. Разулся, долез до середины столба и свалился. Потом лежал полчаса, отходил. Голос при падении не пострадал. Он начал так ругаться, что пришлось уводить детей. Зато набежало не меньше сотни народу — поучиться ругаться тридцать минут подряд, не повторяясь.

Смирные люди попроще растили редиску, укроп, таскали грибы из леса, вязали кружева на продажу — торговали потихоньку и ждали, пока придет богатство.

Вообще жить стало любопытно. На той неделе жители бегали к реке смотреть, как ее теперь имя. Раньше она называлась Пёра. Теперь на берегу, у моста и у водокачки, висели на столбах чистенькие таблички «Ривер Пиора». Совсем другое дело!

Началась эта петрушка со строительства Химического комбината на Голубинке — было такое место на самой окраине. Комбинат с головы до ног был иностранным, самым большим то ли в Европе, то ли в Азии. Строили иностранцы со всех концов света. От них все и пошло. Они подучили местных, как не очень напрягаться, делать бизнес и богатеть. Вечерами они толпами шатались по центру города, тараторили по-своему и с удовольствием напивались.

Со всех концов города была видна громадная кирпичная труба на стройке. Ночью в небе полыхала светящаяся надпись на трубе — «АСС». Так называлась компания, которая взялась за это дело.

В школу номер шесть приехали ученые — тоже со своим бизнесом: узнать, кто кем хочет стать. Класс отвечал грамотно. Девчонки — манекенщицами, певицами, одна — фотомоделью. Ребята — барменами, банкирами и каратистами. Ученые сверкали очками, делали пометки в своих тетрадках. Встал Винт и испортил всю картину:

— Хочу космонавтом.

Ученые насторожились. Классная Лина Романовна побледнела от плохого предчувствия. Она давно считала, что эти двое, Винт и Кухня, свою жизнь посвятили делать ей назло. Назло ходили, сидели, гавкали, когда не надо, а когда надо сказать умное, могли сморозить чушь.

— Каким таким космонавтом ты хочешь быть? — спросила она.

— Нормальным, — буркнул Винт.

— Нет, вы посмотрите на него! — с отчаянием сказала Лина. — Что ты из себя изображаешь?!

— Надо же кому-то в космос летать, — стоял на своем Винт.

Ученые хихикнули.

— Ты, Елхов, — сказала Лина Романовна, — отстал от жизни. У тебя, наверно, папа — коммунист.

Ученые посерьезнели.

— Никогда, — сказал Винт, — ему бы мать денег на взносы не дала.

Ученые ушли, а весь класс из-за Винта задержали на сорок минут. Слушали Лину Романовну. Бывают разные эпохи: в одну борются против крепостного права, в другую — за свободу слова, иногда воюют за выход или вход куда-нибудь, часто умирают по независимости. Город Судимов вступил в эпоху, когда люди стали добиваться, чтоб разбогатеть. Тот, кто не хочет богатства, идет против общества и убогий неудачник. Насчет «убогий» можно было поспорить, насчет неудачников она попала в точку.

У Кухни с Винтом не клеилось с бизнесом. Поздно начали — вот в чем дело. Все места оказались забиты. Они попробовали окунуться в газетное дело. Наскребли денег на сто штук «Московских известий» — рассказывали, один на этой газете заработал машину. Но то ли все перестали интересоваться известиями из Москвы, то ли тот наврал насчет машины. Ушло всего одиннадцать газет за два дня. Вовремя сообразили — отнесли остальные восемьдесят девять на базар, продали бабкам. Они из них кульки под семечки делают.

Неплохо начиналось дело с прохладительными напитками. Заняли у родителей денег на ящик пива, продали. На следующий день купили два ящика. Подошли здоровенные жлобы класса из десятого, потребовали деньги за «место». Кухня затрепыхался, что у них капитан в милиции знакомый. Те пообещали прийти завтра и пооткручивать головы всей фирме — Кухне и Винту.

— Это не жизнь, — говорил осунувшийся Кухня, — это закон джунглей какой-то.

А дальше произошло такое, что Винт от одного слова «бизнес» впадал в бешенство.

Они собрались на рыбалку. У Винта барахлил велосипед. Он попросил у соседского пацана. Тот дал. Винт возвращает ему велосипед в целости и сохранности, а этот пятиклассник паршивый говорит:

— С тебя причитается.

Винт посмотрел на него, как на стукнутого, не принял всерьез.

Подходит этот недоносок через неделю.

— Я, — говорит, — счетчик включил.

То есть если Винт не отдает, то каждый день его долг становится в два раза больше.

— Слушай меня внимательно, — сказал ему Винт, — если ты мне еще раз попадешься на глаза, я тебя буду бить в конце каждой четверти, пока ты, придурок, школу не кончишь.

Тот шмыгнул носом, исчез. Нашел каких-то там деловых постарше и продал им Винтов долг. То есть пообещал половину, если они заставят Винта платить.

Пришло их человек пять, незнакомые, здоровые. Винт с маленькой сестренкой дома сидел. Вызвали его за калитку и говорят, так и так:

— Плати, а то мы тебя сейчас пытать будем.

— Сколько?

Они говорят.

— Ага, — сказал Винт, — сейчас принесу. У нас деньги в комоде лежат.

Пошел, снял со стены отцову берданку двенадцатого калибра, сунул в нее патрон с бекасиной дробью, вышел на крыльцо и пальнул в гостей.

До милиции дело дошло. Виноватым оказался Винт.

— Мой сын молодец, — кричал папа того пятиклассника, — у него бизнес такой!

Дядя Володя Елхов, батя Винта, пошел с ним побеседовать. Из него слова не вытянешь, неразговорчивый человек, но ради сына пошел. На следующий день папа молодого бизнесмена за полчаса до начала милицейского рабочего времени ждал следователя.

— На колени встану, — сказал он следователю, — только отдайте назад мое заявление. Никто в моего сына не стрелял. Это ему показалось.

Что там ему дядя Володя сказал, не ясно. Может, слово какое знал волшебное, типа «пожалуйста».

Не впервой настоящая жизнь проскакивала мимо. Или, наоборот, жизнь притормаживала без предупреждения, а Кухня с Винтом продолжали мчаться неизвестно куда. Всегда в таких случаях Кухня старался вспоминать людей, которым еще хуже. Плохо тем, кто помер. Вот уж неудача, дальше некуда. Он стал перебирать, кому еще не очень, уснул. Снилась сплошная ерунда, неинтересно.

Будто из-под ног до самого горизонта шумели дремучие леса, и кто-то спросил: «Чье это?» «Всеволода Кухтина», — ответили. Кухня очень удивился, хотел заявить по-честному, что это ошибка, но уже мелькали по обочине ровной-ровной дороги бескрайние поля. «Это принадлежит Кухне», — говорил человек крестьянского вида. «Все-все?!» — не поверил кто-то. «Все-все!» — твердо отвечал человек. Кухня вспомнил: действительно, все его — только он позабыл сначала. Не успел рта раскрыть, появились шеренги взрослых со страшными лицами. Они держали друг друга за руки, наступали на Кухню, орали в такт шагам, как это делается в детсадовской игре: «А мы просо вытопчем, вытопчем! А мы просо вытопчем, вытопчем!!!» Отступали назад с криком: «А мы просо сеяли, сеяли!!!»

От страха Кухня как маленький разревелся. Он проснулся от громких рыданий. Думал, сон еще не кончился. Открылась дверь, к нему бросилась мать Винта:

— Сева, миленький, ты не знаешь, где Витька?

— Ну что ты таращишься?! — закричал отец Кухни. — Отвечай, когда тебя спрашивают!

Винт сбежал из дома.

А дело было так. Классная Лина Романовна даже после работы не могла оторваться от любимой игрушки — воспитание трудных подростков. И вчера, сразу после лекции о разбогатении, потащилась к Елховым. Дядя Володя Елхов не ждал гостей и был после получки несколько кривой, выпивши. Он услышал скрип калитки, глянул в окно.

— Хозяева есть? — кричала во дворе Лина Романовна.

Отец Винта заметался по кухне. Лина не ждала особого приглашения и уже открывала входную дверь. Дядя Володя успел сунуть початую бутылку в шкаф, в обмороке уставился на гостью.

— Не ждали? — пропела Лина.

Отец непонятно мотнул головой, прислонился к подоконнику, чтоб не рухнуть у нее на глазах. Дальнейший кошмар он помнил плохо, все силы уходили на изображение трезвого человека.

— Бу-бу-бу, — доносилось до него. — Партия… коммунисты… космонавт… ваш сын… бу-бу-бу… партийные взносы…

Лина ничего не заметила. Отец схватился за валидол — он хорошо отбивает запах спиртного. Она, ребенок, думала, насколько все-таки глубоко ее слова дошли до дядиволодиного сознания, что у него закололо в сердце.

Ушла. Дядя Володя добавил из бутылки. В голове у него вообще все перепуталось: Лина, подпольная организация космонавтов, сын, неоплаченный взнос…

Тут, как по заказу, нарисовался Винт. Отец бросился искать ремень, опрокинул телевизор. Винт метался по комнате, отец за ним. Винт сиганул в окно. Он давно считал себя взрослым и думал, с ремнем покончено на всю остальную жизнь.

Сбежал Винт, а отдуваться пришлось Кухне.

— Где он прячется? — спрашивали дома.

— Не знаю.

— Что тебе не хватает?! Обут, одет, сыт! Что тебе еще надо?! — кричал отец.

— Ничего не надо, — буркнул Кухня, собирая учебники в портфель.

— Замолчи! До чего ты докатился?!

— Ни до чего!

— Перестань мне перечить! Больше чтоб я тебя с твоим Винтом не видел! Кончена ваша дружба!

Больше того, папаша провожал Кухню до школы.

— Не позорься, — шептал Кухня, затравленно поглядывая по сторонам. — Мне же не пять лет!

Мало того, родитель вообще хотел взять его за руку. Кухня еле отбился.

В школе Лина Романовна уже соскучилась его ждать:

— Где он?

— Откуда я знаю?!

Для начала она потащила его к завучу. Наверно, директор был еще занят.

— Вот, пожалуйста!

Она подтолкнула Кухню на середину кабинета.

— Да-а-а… — сказал завуч.

Он математику преподавал, поэтому обмерил его взглядом от макушки до подметок, прикидывая вроде, какого размера выкопать яму, чтоб зарыть этого ученика в землю и не вспоминать больше.

— Где Елхов?

Дальше по программе был черед директора школы.

— Молчит! — науськала его Лина.

Кухня протопал на середину кабинета. Директор преподавал биологию и, естественно, с интересом уставился на неизвестный для него вид млекопитающего.

— Да что я сделал?! — не выдержал Кухня.

Этого только и ждали.

— Слышали! — обрадовалась Лина.

— Что ты сказал? — удивился директор, вроде по его наблюдениям такие, как Кухня, не говорят, а кукарекают. — Как ты сказал?

Кухня отсидел пять уроков. У школы его ждал отец. Опять начал хватать за руку.

В доме у Елховых был сумасшедший дом. Мать Винта увидела Кухню, заплакала. На дядю Володю было жалко смотреть. Он не только слова сказать не мог, дышать в полную силу боялся. Свистни ему сейчас, он стойку на лапах сделает и хвостом виновато завиляет. Все Кухтины были здесь, даже бабушка пришла. То ли для успокоения Елховых, то ли боялись, что Кухня сбежит из-под ненадежного отцовского надзора.

— Клянусь здоровьем родителей, — сказал Кухня, — ничего с ним не случилось.

— Поосторожнее с родителями! — сказал отец. — Расклялся!

Бабушка вздыхала, вздыхала себе в уголке, вдруг бухнула:

— А если его цыгане украли?

— Ну ты совсем, бабушка! — закричал Кухня. — Как его украдешь, такого здорового?!

— Так, — объяснила бабушка, — сказали, на, мальчик, конфетку…

В соседней комнате заревели Елховы-младшие. Бабушкины мысли для них оказались самые доходчивые.

А время стало девять часов вечера. Грустно темнело. А про Винта — ни слуху ни духу. И каждый начинал думать самое плохое. Вслух говорить боялись, только глаза друг от друга прятали. Дядя Володя опять засобирался в милицию, а Кухтины пошли домой.

У самого подъезда какой-то сопляк закричал:

— Кухня! Кухня!

— Брысь! — сказал ему Кухня, но осекся — мальчишка приглашающе помахал ему рукой.

— Куда, куда?! — всполошился отец.

— Да сейчас я! — сказал Кухня. — Он у меня это… ключ гаечный брал.

Он подошел к мальчишке, тот полез в карман, достал клочок бумаги. «Я в Париже», — было написано рукой Винта.

— Сева! — крикнул отец от подъезда. — Домой!

— Иду! Сейчас! Где ты взял? — шепотом спросил Кухня.

— Дали.

— Читать умеешь?

— Нет еще.

— Молодец, — с облегчением сказал Кухня, — а это листочек так… Вот смотри… Чепуха это, а не листочек… — Он на глазах у мальчишки разорвал записку.

Бабушка уснула, а родители все шушукались в своей комнате. Кухня еще полчаса парился в одежде под одеялом, пока они не затихли. Осторожно спустил ноги на пол, пошарил рукой под кроватью, нашел кроссовки. С ними в руках, замирая на каждом шагу, добрался до дверей. Ключ повернулся бесшумно — Кухня до ужина успел налить в замок масла от бабушкиной швейной машинки.

Он катил на велосипеде по ночному городу, торопился. «Париж»! Как он мог забыть? С другой стороны, еще только май, и ночами бывало холодно. Это летом в Париже появятся первые жители.

Кукуевка была окраиной, за ней уже начиналось кладбище. Надо всего только пройти парк имени Трехсот двенадцати погибших за свободу борцов, пересечь улицу Чуркина — и вот тебе кладбищенские ворота. За кладбищем, дальше в поле, давным-давно была построена электростанция. Когда начали строить Комбинат АСС, город подключили к общей энергосистеме страны, а маломощную городскую станцию закрыли. Какой-то из начальников ездил в Париж и увидел там фабрику по сжиганию мусора. Мало того, что она мусор сжигала, она производила из него море полезных вещей: бумагу, стекло, металлы. Очень выгодное предприятие. Все в Судимове обрадовались и решили из электростанции сделать чудо. Даже удивительно, как это до Парижа такое в голову никому не пришло. Для начала за будущей фабрикой устроили свалку городских отходов. С фабрикой дело шло неторопливо, а свалка получилась отличная.

Само же здание фабрики с гаражами, подсобными помещениями, складами, конторой захватили бродяги. Так это место превратилось в Париж. Летом бродяги ночевали там, чтобы утром успеть к первым мусоровозам. Собирали бутылки, тряпки, металл, годные для дачников доски. Собирали, сортировали, потом продавали недорого. Раньше в Париже очень чувствовался дым от мусорных куч. Но со временем свалка, как живая, двигалась дальше и дальше в поле, оставляя за собой искусственные горы шлака, мусора. Укромные поляны прорастали лопухами, от дождей образовывались овражки. Такое впечатление — вроде ты на Луне. На месте свежих сбросов днем и ночью дымили кучи отходов, сновали машины — с каждым годом все больше и больше.

На свалке вообще было интересно. Все время не знаешь, что найдешь.

Бывает, что-нибудь дельное. Винт однажды нашел отличную велосипедную раму и поменял ее на почти новую шину.

С бродягами или бомжами отношения у мальчишек чаще всего были плохие. Те все хотели только себе. Им не нравилось, когда из-под носа у них уводили, например, хороший диск на автомобильное колесо…

За мыслями Кухня не заметил, как подъехал к кладбищенской ограде. Он притормозил, задумался. Путь через кладбище был намного короче. Но кладбище есть кладбище. Да еще ночью… Бабушка говорила, правда, надо бояться не мертвых, а живых, однако… От живых хоть знаешь, чего ждать, а от покойников — неизвестно.

На кладбище из-за старых больших деревьев было темно, намного темнее, чем на улицах. Кухня прикинул направление на главную аллею.

Сначала под ногами была твердая земля, наверно, он попал на какую-нибудь боковую дорожку. К темноте он привык, но такая навалилась тишина — в ушах звенело, а скрип колесной втулки, казалось, слышался на той стороне города. Да еще, как ни крути, под ногами лежали покойники. Это не прибавляло настроения, а даже наоборот. Он вспомнил золотое правило — чтобы не думать о плохом, надо считать. Досчитал до ста и так хорошо отключился от мрачной обстановки, что сбился с твердой дороги, и теперь переднее колесо то и дело тыкалось в могильные ограды.

Крик этот сравнить было не с чем. Дикий, пронзительный. Он оборвался, не набрав полной силы, будто нажали кнопку и выключили. Кухня в панике начал разворачивать свою машину. Вдруг земля под ногами кончилась. Он на мгновение завис в воздухе, грохнулся на дно ямы. Сверху на него обрушился велосипед. Кухня хотел начать считать, чтоб сердце не так колотилось, но забыл, какая цифра идет после двойки…

Потом вообще стало не до того. Он явственно услышал, как к его могиле бегут, скрючился под велосипедом.

— Стой! — послышалось.

У самого края его убежища кто-то остановился. Слышно было загнанное дыхание человека. Затрещали сучки под ногами преследователя:

— От кого ты убежать хотел, сволочь?! А?! Куда ты побежал?! Ну!

Плачущий голос первого ответил:

— Я… никуда. Я ничего не видел. Я ничего не знаю!

— Правильно, — сказал другой, — умница.

— Пусти меня, — заверещал человек.

— Заткни хавало!

Они оказались совсем у края могилы, и Кухня уже боялся, что в темноте оба свалятся на него.

— Ты ничего не слышал? — продолжал голос. — Мне показался какой-то шум.

Разговор шел о Кухне с велосипедом.

— Нет. Я не знаю.

— Мне какой-то звон почудился. Все! Кончай трястись. Ты мне нужен.

— Отпусти меня.

— Ты богатым будешь, понял, — сказал голос. — Тебе повезло. Понял?!

— Я ничего не хочу. Мне ничего не надо.

— Иди назад! — приказал голос. — Иди, а то я тебе сейчас пасть порву, гнида!!!

Человек с перепуганным голосом подчинился. Другой постоял еще, наверное, оглядывал кладбище или прислушивался. Потом тяжело зашагал вслед.

Кухне помог велосипед. Он встал на седло и легко выбрался наружу. Невдалеке под большим деревом стояли люди. Двое. Кухне хотелось тихо исчезнуть, он попятился… Теперь уже другой звук разнесся по кладбищу — заунывный, нечеловеческий. Он не был похож на тот первый крик. Этот звук был сырой, тяжелый, не мог подняться от земли. Даже не определить было, откуда он берется. Люди под деревом бросились бежать — и опять в сторону Кухни. Он юркнул за какой-то памятник — жалел уже, зачем выбрался из уютной своей могилы. Пробежал один человек и другой, через время появился третий. Раздался громкий мат, затрещала одежда, и в темноте завыло болезненное «Мы-ы-ы-у-у…». Кухне казался знакомым этот больной вой, но со страху он никак не мог вспомнить, где он его слышал. Потом короткий вскрик и жуткое хрипение услышал Кухня.

Все кончилось. Секунду тишина давила на уши, и сразу врубилась сирена. Издалека возник свет, и Кухня рассмотрел, что он в трех метрах от асфальтовой главной аллеи. На ней корчился в судорогах человек. Кухню как пронзило — это был Гриша, знакомый глухонемой. Свет набирал силу, уже слышался шум автомобильного двигателя. Перед машиной бежал человек. Ему бы надо мотать с дороги — от машины не убежать, но он, видно, совсем потерял голову. Дружно завизжали тормоза, и прямо напротив Кухни остановился милицейский автомобиль. Оттуда выкатился человек и закричал: «Стой!» Выпалил из пистолета — раз и два.

— Не стреляйте! — закричал уже знакомый плачущий голос. — Не стреляйте! Я иду!

Еще один милиционер вышел из машины и склонился над бьющимся в припадке Гришей. Кухня еще раньше видел, как это у Гриши бывает.

— Я иду! Не стреляйте! Я иду!

В свете фар Кухня рассмотрел обладателя плачущего голоса — жалкого человека в свитере. Он шел с поднятыми руками и повторял:

— Я иду!

— Руки на капот! — приказали ему.

Он лег на капот, его обыскали.

— Чей пиджак? — Милиционер поднял с земли какой-то хлам.

— Не мой! — испуганно сказал тощий. — Это… его, глухонемого.

— Помоги!

Тощий в свитере помог погрузить бьющегося Гришу в машину. Сел за ним следом. Машина резко взяла с места. Наступила робкая тишина. Кухня пошевелиться боялся — не понимал, куда делся третий из этой мрачной компании. И тут он услышал треск сучьев под ногами идущего человека. Он, видно, прятался в кустах у дороги. Сейчас шел и матерился, не таясь, на чем свет стоит. Прошел совсем рядом. Запах винного перегара повис в чистом ночном воздухе. Человек уходил, не переставая лаяться на все кладбище.

Только Кухня перевел дух, как рядом прошелестело: «Кухня!» У Кухни ноги размякли, как две сосиски. Он бы закричал от нового ужаса, но чья-то рука закрыла ему рот. «Тс-с-с!» Это был Винт.

Они услышали из темноты неясный металлический звук. Постояли немного, и звук определился. Так звякает лопата, когда штык натыкается на камешки в рыхлой земле.

Больше всего на свете хотелось домой. Они неслышно выбрались на аллею и до самых кладбищенских ворот шли чуть не на цыпочках.

Прошлую ночь Винт ночевал в Париже у Гриши — местного немого и дурачка. «Замерз под утро, елки!» — вспоминал он, пока они торопились на свою улицу. Весь день он приятно ничего не делал, только сбегал в город передать Кухне записку. Вечером они с Гришей пили чай — увидели свет ручного фонарика на кладбище.

— Ты же знаешь Гришу, — сказал Винт, — упрямый ишак! Командовать любит. Побежал скандалить, я за ним.

Остальное Кухня видел сам.

Кухня мышкой пробирался к кровати. Бабушка приподняла голову с подушки, закричала, как в лесу:

— Севка!

— Ну что ты? — зашептал внук. — В туалет сходить нельзя?

Ему показалось, он и не спал вовсе. Только закрыл глаза, загремела чайником бабушка на кухне, просыпались родители за стеной. Винт обещал зайти пораньше, и Кухня умылся, оделся и был готов идти намного раньше, чем всегда. Переживал за велосипед на кладбище. Отец собирался провожать сына в школу, вероятность не увидеть велосипед никогда в жизни увеличилась.

— Ты что в такую рань? — подозрительно спросил отец.

— То тебе не нравится, что поздно, теперь плохо, что рано!.. Я дежурный сегодня, надо пораньше в школу… Ты сиди, я сам.

— Один такой ходил сам, теперь его с милицией ищут.

— Да уж дома Винт! — вырвалось у Кухни.

— Откуда ты знаешь? — отец перестал есть.

— Чувствую, — извернулся Кухня.

Тут раздался знакомый свист. Во дворе стоял Винт.

При дневном свете на кладбище было все по-другому. Они битых полчаса разыскивали яму, куда упал Кухня. Нашли. Велосипед был целый. У Кухни на сердце полегчало. Они вытащили велосипед и попытались определить место вчерашних событий. Кухня нашел памятник, за которым он ночью прятался. Отсюда они увидели женскую фигуру в черном под запоминающимся большим деревом. Для начала разговора Кухня вытащил несколько неживых цветков из венка на чьей-то могиле.

Они остановились около свежего могильного холмика. Кухня положил на него цветы. Нестарая бабушка в черном сидела около такой же могилы метрах в четырех. У нее горела тоненькая свечка, воткнутая в землю.

— Скажите, — начал Кухня, — а зачем у вас свеча?.. Бабка глянула на них, долго соображая, что от нее хотят, потом сказала:

— Поминальная. Что я мужа не забыла и помню…

— Эх! — сказал Кухня. — А мы не взяли. Разговор завязался.

— Кто у вас? — спросила бабка, чтоб только отвлечься от своих нерадостных мыслей.

— Сестра, — сказал Кухня, — вот его сестра… Он показал на Винта.

Винт не знал, как выглядят братья умерших, на всякий случай стал смотреть на небо.

— Сколько ж ей было? — продолжала бабка, думая о своем.

— Девять лет, — сказал Кухня.

— Такая маленькая, — вздохнула бабушка. — Как же так?

— Утонула, — сказал Винт.

— Плавать не умела, — пояснил Кухня, — а так бы ничего…

Винту очень не нравился разговор о сестре-утопленнице, он пошел напрямик:

— Скажите, у вас с могилой все в порядке?

— Как это? — насторожилась бабка. — Как понять — в порядке?..

— У нас весь холмик разворотили, — сказал Кухня.

— У меня тоже, — поделилась бабушка, — это я еще в порядок привела… А то прямо сапожищами все истоптано…

— Кто ж это? — хитро спросил Кухня.

— Да эти пропойцы, — сказала бабка, — копали новую яму, ну и натоптали…

Бабушка говорила очень невнимательно. Видно, мысли у нее были не здесь и очень важные. Потом вдруг сразу живо поднялась, взяла большую сумку, на которой сидела, пошла.

— До свидания, — крикнул Кухня вслед.

Она остановилась, обернулась, ничего не сказала, кивнула головой и ушла.

— Странная, — сказал Винт, — заторможенная…

Свеча на бабкином холмике под большим деревом догорала. Вокруг могилы действительно все было истоптано.

— Это дерево я хорошо помню.

— Я тоже, — сказал Винт.

— Значит, здесь они и копали.

— Копали — я не видел, — сказал Винт.

Они решили восстановить события по порядку.

— Вот отсюда мы шли. Гриша впереди, я сзади. Потом раздался крик… — рассказывал Винт. — Потом Гриша побежал, а я отстал, испугался. Он-то не слышит ни фига — храбрый…

— Может, это вампиры? — выдал Кухня.

— Да ладно! — отмахнулся Винт.

— Это я так, для разговору… Надо всякие версии проработать.

Винт согласился насчет проработать.

— Значит, им надо было раскопать могилу… — предположил Кухня.

— Зачем? — спросил Винт.

— Может, у покойника кольцо с бриллиантом?

— Кто ж с бриллиантом хоронит?..

Вернулись к Кухниной могиле.

— Вот тут один догнал другого и говорит: «Ты разбогатеешь…» — вспоминал Кухня.

— Кто ж от богатства бегает?..

— Потому что испугался крика. Вот такой был крик: «А-а-а!»

— Я слышал, — кивнул Винт. — А кто кричал?

Кухня задумался, потом сказал неуверенно:

— А может, они сами и кричали.

Винт вздохнул.

— А что? Ты не слышал? Бывает, хоронят покойника, а он живой. Тут не так заорешь!

— Кончай ты! — поморщился Винт.

— Придумай ты — получше! — разозлился Кухня. — А то стоит как обмороженный. Ты что предлагаешь?

— Я предлагаю плюнуть на это дело. «Куда ночь — туда и сон» — есть такая поговорка…

— Ну уж нет, — сказал Кухня. — Я этого так не оставлю. У тебя каждый день такое случается?

— Хорошо, что не каждый, — буркнул Винт.

Короче, на Кухнином велосипеде они вместо школы покатили в больницу. Гришу всегда, если припадок, возили в больницу.

Эти сотрудники в белых халатах заразились бестолочью от больных. По третьему кругу Кухня с Винтом хотели выяснить, в какой палате лежит Гриша, — бесполезно. Давай им фамилию, адрес, чем болеет и кто доставил. Нашли наконец чуточку сообразительную докторшу.

— Мы его отпустили, — сказала она празднично, — у него прошел приступ эпилепсии. Потом за ним пришел родственник…

— Какой? — хором спросили ребята.

— Какой-то родственник.

Никогда никакой родни у Гриши не было.