ПРОЗА

Николай Горнов Функция Дугина

Паша Дугин украдкой взглянул на часы. Было самое начало седьмого. Корпоративная новогодняя вечеринка только началась, а стол уже практически пуст. Правда, остатки закуски еще высились кое-где редкими островками благополучия, но с того угла, куда забился Паша Дугин, благополучие казалось абсолютно недостижимым. Пашин взгляд соскользнул со своей быстро опустевшей тарелки на импровизированную скатерть из бумажных полотенец в пятнах шпротного масла, переполз на пустую салатницу и остановился на бананах. Рука потянулась к желтым плодам автоматически. Но банан оказался изрядно подгнившим. Дугин чертыхнулся и брезгливо отодвинул его в сторонку.

— Чего закис? — Сосед справа пихнул Пашу локтем в бок. — С наступающим тебя, Дугин!

— Спасибо, — кивнул Паша и опустошил свою рюмку. А может, и не свою…

— Как дела-то вообще?

— Не поверишь — отвратительно! — Паша натянуто улыбнулся. Фамилию соседа он хоть и с трудом, но смог вспомнить — Червяков, а вот имя заклинило где-то на выходе. Странно, ведь почти три года вместе отработали. Пусть и не часто встречались, но все же…

— Я к тебе давно приглядываюсь, Дугин, — Червяков не унимался. — Вот и сегодня все собрались, понимаешь, все веселятся, а ты сидишь, как на похоронах.

— У меня вчера канарейка умерла, — буркнул Паша и сам себе удивился. Что за канарейка? Откуда канарейка? Никакой канарейки у него отродясь не было.

Червяков икнул, пробормотал что-то неразборчивое и придвинулся плотнее к раскрасневшейся даме, сидевшей от него по другую руку. Дама, имени которой Паша тоже не мог вспомнить, мерзко хихикнула и погрозила Червякову пальцем. Чем бы завершился этот молниеносный контакт — неясно, но тут с другой стороны большого стола медленно поднялся директор фирмы «ПариС», чтобы традиционно попросить «минуточку внимания» и предложить мужчинам выпить «за наших прекрасных дам». Шум сразу стих. Мелодия телефонного звонка оказалась в наступившей тишине слишком громкой. Все завертели головами.

— Чей это телефон, в конце-то концов?

— Извините! — Паша суетливо вырвал мобильный аппарат из тесных объятий кармана. Потом слишком долго выбирался в коридор из своего угла. А телефон все звонил и звонил. И под прицелом недовольных глаз Паше показалось, что прошла целая вечность…

— Маришка, привет! — тяжело выдохнул он в трубку. — Как я рад тебя слышать!

— Не верю! — сказала она в ответ, и ее смех раскатился серебряным колокольчиком по всему цифровому каналу от Москвы до Омска. — Почему так долго не отвечал, если рад?

— Мобилу не мог найти, — нашелся Паша. — Завалилась, оказывается, за диван. Ты где? Я по тебе скучаю…

— Павлик, мне плохо слышно. Здесь музыка слишком громко играет. Но я так счастлива! Меня приняли. Ты не поверишь, сама Миткова вчера похвалила мой репортаж. Это просто чудо! Меня берут в штат редакции новостей, и мы решили отметить это дело в ресторане. Не помню, как он называется. То ли «Хорда», то ли «Загон». Но место клёвое и совсем не гламурное. Тебе бы здесь тоже понравилось.

— Не сомневаюсь, — пробормотал Паша.

— Что? Я тебя не слышу. Говори громче!

— Я говорю: отлично! — крикнул Паша, прикрывая микрофон ладонью. — Поздравляю, говорю!

— Спасибо, Павлик, ты не обижаешься, что я сразу не позвонила? Я тебя люблю. Я тебе потом перезвоню, да? Чего молчишь? Алё, Павлик, ты меня слышишь?! Алё?!

Еще с полминуты Паша слушал короткие гудки, а потом тоже нажал «отбой» и уперся спиной в простенок между туалетом и подсобкой.

— Вот и поговорили…

В длинном коридоре темно, тихо и пусто. Пусто и в груди. А еще темно и холодно. И ничего уже нельзя изменить…

Маринка хотела быть репортером. Настоящим. А город хоть и большой, но все равно оказался слишком мал для настоящей мечты. Поэтому она и уехала. И теперь уж точно станет хорошим репортером. Паша в этом не сомневался. Не сомневался он и в том, что Маринка сегодня счастлива. Она узнала, что мечты иногда сбываются. Так почему же его сердце почти не бьется? Ведь знал: в новом Маринкином мире он будет лишним. Нет для него там места. Знал, что больше уже никогда не сможет ее увидеть. И от этой мысли его очень скоро скрутит так, что хоть на стенку лезь…

За дверью раздался дружный смех. Пашины коллеги никогда не отступали от плана. Накануне любого мало-мальски значительного праздника с рабочих столов в самом большом кабинете офиса снимались все компьютеры. Силами немногочисленных мужчин эти столы сдвигались к центру, а потом к работе подключались дамы и накрывали общий стол тем, что под руку попадалось. В основном попадались спиртные напитки.

Набросив пуховик, Паша вышел на улицу. Курить в офисе не разрешалось. И все курильщики топтались на маленьком крыльце даже в самый лютый мороз. Впрочем, Пашу мороз никогда не смущал. Тем более сегодня. Декабрь вообще выдался теплым. Даже перед Новым годом мороз не усилился. И ветерок дул как-то вяло. Сил у него хватало только на то, чтобы сметать с верхушек сугробов сухой снег и бросать скупыми горстями под ноги редких прохожих.

Паша натянул капюшон и прогулялся до улицы Химиков. Огляделся по сторонам. Было темно и скучно. О приближающемся празднике напоминала только витрина соседнего продуктового магазина, украшенная мишурой и цветными шариками. Он представил, как вернется сейчас в офис, со всеми вежливо попрощается, а потом будет идти четыре квартала по совершенно пустой улице до остановки общественного транспорта. Потом подъедет его маршрутка, он забьется в ее теплое и сырое нутро и еще полчаса будет петлять по городу. Из центра, где перемигиваются гирлянды и взлетают в холодное небо большие зеленые елки, на окраину, где сплошная тоска и горы черного снега по обочинам дорог…

Отбросив сигарету, Паша доверил выбор судьбе. Трижды он подбрасывал и ловил двухрублевую монету. Трижды выпадал орел. И Паша вернулся к коллективу из множества юных и не очень юных женщин, которым было сегодня не до него. Только добрая девушка Аля его заметила, махнула рукой и пересела поближе. И даже поинтересовалась: не случилось ли чего? На самом деле, звали ее не Алей, а Аэлитой, она давно была не девушкой, а замужней женщиной, что, однако, не мешало Паше ей слегка симпатизировать. Он понимал, как нелегко человеку жить с таким именем…

Аэлита подперла кулачком подбородок и коротко вздохнула:

— Ой, кажется, я опять сегодня набралась. Ты меня осуждаешь?

— Нет.

— Но у тебя совсем пустая рюмка…

— Странно, — сказал Паша и наполнил рюмку чем-то прозрачным и теплым из ближней бутылки. — Хороший ты человек, Аля… Знаешь, а давай я буду называть тебя только Аэлитой. И никаких, понимаешь, Аль… Хочешь, Аэлита, я буду твоим Сыном Неба? Давай выпьем, Аэлита!

— Давай, Сын Неба. Только за что?

— За сбычу мечт, естественно, — усмехнулся Паша.

С гусарским азартом он опрокинул в себя прозрачную жидкость и закашлялся. Жидкость вошла как-то криво.

— Еще мы выпьем за сбытчиков мечт, — добавил Паша, когда смог говорить. — Потому что работа у них собачья. Представь: сбылась мечта у человека. А он даже не подозревает, что не само собой все произошло, а кто-то ему в этом деле посодействовал. Понимаешь?

— Понимаю, — кивнула Аэлита.

— Э-э, нет, ничего ты не понимаешь, — покачал головой Паша.

Напиток, по его расчетам, уже поступил в желудок, но благотворное тепло не спешило разливаться по всему телу. Наоборот, только разрастался холод в груди…

Осознанно Паша Дугин помнил себя с трех лет. А до этого возраста память сохранила лишь отдельные яркие моменты. Как на карусели катался, например, и обмочился с испугу. Или как женщина-врач в большом белом кабинете зачем-то запустила руку ему в трусы, быстро и деловито там пошарила, мягко сжимая мошонку и перебирая ее пальцами. Что потеряла врач в его трусах — он тогда не понимал. Но крепко запомнил это ощущение, когда одновременно и странно, и стыдно, и приятно до сладких мурашек. Впрочем, этими и другими интимными подробностями своего детства Паша не делился ни с кем. Да и вообще о своем детстве он предпочитал не вспоминать…

Необычные способности Паша открыл в себе лет в десять. Вполне возможно, что они проявлялись в более раннем возрасте, только он их не замечал. Да и открытие произошло не так чтобы в один момент, как только ему исполнилось десять. Нет, конечно. Паша открывал свои способности постепенно. Но именно в десять лет он впервые задумался о несправедливости окружающей его жизни и о причинах этой несправедливости. А поводом послужили ролики, которые были подарены на день рождения его другу детства Сереге Томилину.

Незадолго до этого отпраздновал имецины и Паша. Но ему подарили свинью-копилку, настольные часы с будильником, один из томов детской энциклопедии, какую-то глупую заводную машинку и прочую чепуху, которую буквально через неделю после дня рождения нормальный парень складывает в угол и навсегда о ней забывает. И она — эта чепуха — там скапливается и скапливается, пока не наткнется на нее мама и не выбросит одним махом. А вот ролики — другое дело. Это подарок, так подарок. Но Паша такого не дождался.

Он даже родителям неоднократно намекал: а вот бы, мол, неплохо ролики получить. Родители при этом дружно кивали: да, мол, неплохо. Однако в результате ролики получил не Паша, а Серега Томилин, который никому и ни на что не намекал. Нет, это не справедливо, решил Паша и впервые глубоко задумался. Впрочем, думал он хоть и глубоко, но недолго. Десятилетний человек на такую сложную тему долго не может думать. Тем не менее каждый раз, когда Паша встречал Серегу Томилина, раскатывающего на роликах, неприятные мысли опять будоражили его воображение. Серега, по твердому убеждению Паши, был везунчиком. Ему не просто везло, а дьявольски везло. Причем почти по всем статьям. И стоило ему, например, поделиться с Пашей какой-то очередной своей мечтой, как она почти без задержки сбывалась.

Происходило это так. Идут они утром в школу, а Серега начинает мечтать: вот бы, мол, Зоя Степановна про домашнее задание не спросила. И что? Приходят они в школу и узнают, что вместо трех уроков класс сегодня повезут на внеплановую экскурсию в музей имени Врубеля. Естественно, про домашнее задание никто и не думает спрашивать. А еще контрольную по математике могли вдруг заменить английским. Или школу закрыть на недельный карантин по гриппу. Или отменить учебу младшим школьникам по причине сильных холодов, которые неожиданно наваливались на город.

Еще Сереге везло с деньгами. Идут они, например, домой из школы, и Серега, помахивая полотняной сумкой со сменной обувью, говорит:

— Представь, Паха, что идем мы сейчас с тобой, а прямо перед нами рубль лежит.

— Не-ет, — не соглашался умненький Паша. — Здесь рубль лежать не может. Людей слишком много ходит. Кто-нибудь обязательно его подберет.

— Что, и помечтать уже нельзя, — возмущается Серега. — Тогда мы другой дорогой пойдем. Там, где никто не успел наш рубль подобрать.

И они сворачивают во двор первой же пятиэтажки. Потом упрямо делают несколько больших кругов, обязательно возвращаясь через микрорайон со старыми двухэтажными домами, а Серега смотрит под ноги и где-то по дороге обязательно замечает в траве или в кустах потертую купюру…

Однажды Серега заболел морем и болтал о нем почти месяц, не умолкая. Замучил расспросами и Пашу, который лет в семь побывал с родителями в Анапе. Паша море запомнил плохо, но честно старался удовлетворить любопытство друга.

— Эх ты, — каждый раз после его рассказа огорченно вздыхал Серега. — Вот если бы мне довелось хоть раз на море побывать, я бы тогда… да что говорить…

Через месяц в школу пришла заблудившаяся путевка в пионерский лагерь «Артек». Да еще на самую длинную смену — сорок дней. Да еще совершенно бесплатно. И решили тогда на школьном педагогическом совете выделить эту путевку не кому-нибудь, а именно Сереге Томилину. А почему бы и нет? Учился он старательно, а финансовое состояние семьи Томилиных было, мягко говоря, не ахти. Отца у Сереги не имелось. Мать растила их с младшим братом совершенно одна. Паша, когда изредка заходил к другу в гости, всегда удивлялся, как все они помещались в небольшой комнатке семейного общежития, где вместе с ними жила еще и огромная дворняга по кличке Азимут. Покалеченную собаку Серега подобрал на улице. А когда вылечил, то уговорил мать оставить пса…

Спустя год семье Томилиных опять повезло. Райисполком выделил им хорошую двухкомнатную квартиру, они переехали на другой конец города. Сереге пришлось сменить школу, а Паша впервые узнал, что такое потерять друга. Это очень тяжело. Такой переезд при почти полном отсутствии средств оперативной коммуникации — все равно что перелет в другую галактику. Первое время друзья еще пытались как-то поддерживать межгалактическую связь посредством письменных сообщений, но переписка быстро заглохла. И с тех пор Паша друга детства не видел. Не пересеклись больше их пути-дороги. Знал только, что тот окончил Качинское летное училище, благополучно стал военным летчиком и уехал служить куда-то на Дальний Восток.

Впрочем, потерю Паша переживал хоть и тяжело, но недолго. Почти сразу он подружился с Андреем. А чуть позже появился у него и второй друг — Сашка. И оба новых друга, как ни странно, тоже оказались везунчиками. У Сашки, например, нашелся дальний родственник во французском городе Лионе, который стал присылать ему разные приятные штуки типа жевательной резинки или кроссовок, которые помогали Сашке устанавливать близкий и непосредственный контакт с противоположным полом. У Андрея родственников за границей не нашлось, зато у него резко пошли успехи в математике. Андрей стал блистать не только у школьной доски, но и уверенно занимал призовые места на различных математических олимпиадах — районных, городских, областных.

Именно тогда, в тринадцать лет, Паша окончательно понял, что «виновником» такой везучести своих друзей был именно он. И со всей детской непосредственностью Паша решил проверить свои теоретические выводы на практике. С первого раза ничего, естественно, не получилось. Как и со второго, и с третьего. Паше понадобился почти год различных экспериментов, чтобы очертить хотя бы приблизительные границы своих возможностей. Долго не удавалось понять сам принцип «сбычи мечт». Паша перепробовал разные варианты. Просто пожелать, чтобы у кого-то из его друзей или одноклассников сбылась мечта — не получалось. Он изрядно намучился, загадывая желания то в полночь на крыше дома, то в полдень на лесной поляне. Он напрягал мозг, пыхтел, стоя по часу на голове — ничего не выходило. Мечты друзей иногда сбывались, а иногда — нет. И это происходило как-то помимо его воли. Паша понимал, что он должен был совершить при этом некие действия, но не мог понять, какие именно.

Еще Паша узнал, что его собственные мечты не сбываются никогда. Без всяких исключений. Использовать свои способности в корыстных целях Паша не мог даже косвенно. Если они вместе с Сашкой находили деньги, например, и собирались вместе потратить их на билеты в кино, то цепочка благоприятных случайностей обрывалась мгновенно. Либо в тот день билеты заканчивались, либо фильм неожиданно снимали с проката, либо у Сашки оказывались какие-то срочные дела, поэтому он не мог пойти в кино, либо найденная купюра вываливалась через дыру в кармане его штанов, пока они добирались до кинотеатра. Варианты могли быть любые.

Если его друг покупал мороженое для себя — проблем не возникало. Но если он хотел поделиться с Пашей, то мороженое случайно вываливалось у него из рук. Или бутылка с газированной водой падала на землю, проливая драгоценную жидкость. Или купленное пирожное оказывалось почему-то черствым, а в начинке пирожка с яблоками обнаруживался неприятного вида червяк, которых Паша ненавидел с самого детства…

— Так и будем отмалчиваться, Дугин? Пренебрегаешь нами, да? — Червяков попытался сфокусировать взгляд на Пашиной переносице. Паша промолчал. Он уже заметил, как над дальним концом стола величественно приподнялась директорская лысина. Пал Палыч созрел еще на один тост. Настало время поднять рюмку «за любовь, дружбу, удачу и процветание нашего общего дела». Паша отработал менеджером почти три года и все тосты знал уже наизусть. «Черная полоса заканчивается, дамы и господа, а за ней и временные трудности, которые испытывает наше предприятие. Нужно только еще поднажать и еще чуть туже затянуть пояса. Счастье рядом — только руки протяни…»

Сорок человек делали вид, что слушают внимательно. При этом одна половина догадывалась, а вторая знала точно, что очень скоро всем придется протягивать не руки, а ноги. В бухгалтерских программных пакетах, которыми фирма «ПариС» торговала по франчайзингу от «Папируса», багов было больше, чем блох на больной собаке. Программы «Папируса» глючили и регулярно зависали. Именно поэтому «Папирус» давно и прочно отставал от всех конкурентов, к которым переметнулись потихоньку и лучшие «продажники» Пал Палыча. На прошлой неделе ушел последний — Федя. На что Пал Палыч спокойно ему сказал: иди, Федя, незаменимых специалистов у нас нет…

— Не спи, Аэлита, — шепнул Паша и легким кивком головы показал на дверь. Она кивком подтвердила, что поняла. Но выбираться из-за стола нужно было порознь. С интервалом в пять минут, чтобы не привлечь к себе повышенного внимания.

Пока Паша ждал на крыльце, сигарета успела догореть до фильтра. Он автоматически прикурил вторую.

— Замерз, Сын Неба? Аэлита выпорхнула в облачке пара, запахнулась в короткую дубленку и плотнее прикрыла входную дверь. — Угости, если есть чем… Тебя что, Марина бросила?

— Ну, не то чтобы бросила. — Паша полез в карман и обнаружил, что пачка пуста. — Возьми, я только прикурил… А как догадалась?

— Ты на себя в зеркало смотрел? Почти покойник…

Аэлита сделала пару глубоких затяжек и вернула сигарету. За последний час на улице похолодало. Температура упала градуса на два-три. Паша поежился.

— Вот есть же страны, где всегда тепло. Почему у нас всегда холодно?

— Есть такие страны, — согласилась Аэлита. — Правда, все они на «г» начинаются: Габон, Гана, Гамбия, Гвинея-Бисау, Гаити, Гваделупа, Гватемала, Гондурас…

— Утешила, — вздохнул Паша.

— Да не переживай, вернется твоя Марина. Покрутит хвостом и сообразит, что сделала неравноценный обмен.

Паша медленно спустился с крыльца, зачерпнул пригоршню снега и приложил холодный комок ко лбу. Кожу ожгло холодом.

— Голова разболелась, — пояснил он. — Нет сил терпеть это безобразие. Но и уйти не могу. Тоже нет сил. Да и дома, по правде говоря, ловить нечего. Такая же тоска. Мама, наверное, пирожков напекла…

— Не понимаешь ты, Павел, простого человеческого счастья. Тебе вот мама пирожков напекла, а меня двое голодных мужчин ждут — муж и сын. Они уже четыре раза успели позвонить за два часа. Так что мне придется еще час здесь париться, а потом домой мчаться, чтобы ужин приготовить. Представляешь, какими словами меня дома встретят?

— Тогда пошли прямо сейчас. Уйдем вместе.

— Куда мы уйдем? Ты же видишь, что Пал Палыч сегодня в ударе, — Аэлита вздохнула. — И домой, гад, не торопится. Как я могу уйти раньше, чем он? Мне тогда после праздников все грехи вспомнят…

Сигарета закончилась. Снежок почти растаял, оставив на ладони грязные потеки. Возвращаться за стол не хотелось. Паша сделал несколько глубоких вдохов, пока от холодного воздуха не запершило в горле.

— Знаешь, что меня всегда удивляло. На самом деле, при всем богатстве выбора выбирать-то не из чего. Дорога у нас всегда одна, а судьба человека понятна уже с рождения. И эта безальтернативность начинается с уровня элементарных частиц. Вся материя, включая нас с тобой, это различные комбинации всего лишь трех элементарных частиц: электронов и двух типов кварков — u-кварка и d-кварка… — Паша ненадолго задумался. — Нет, вообще-то элементарных частиц во Вселенной много. Есть еще мюоны, есть такая частица, как нейтрино, которая любит полное одиночество и почти никогда не взаимодействует с другими частицами. Есть две очень похожих на нейтрино частицы — мю-онное нейтрино и тау-нейтрино, есть еще четыре типа кварков — c, s, b, t, и более тяжелый родственник электрона — тау-лептон. Да, чуть не забыл, каждой из этих частиц обязательно придается своя пара — античастица. Вот и представь, какое разнообразие материи могло бы быть в природе? Так нет же. Кто-то там, на самом верху, решил, что разнообразие нам ни к чему. И в результате почти все частицы живут очень короткое время, а нам по-прежнему остается выбор из той же самой, уже известной комбинации: электрон и два типа кварков. Обидно…

— Паша, я всегда знала, что ты умный, — восхитилась Аэлита.

— Я тебя утомил?

— Нет, что ты. Мне было интересно. Я даже сама вспомнила про какие-то частицы, у которых нет массы. Есть такие?

— Есть, — кивнул Паша. — Фотоны, бозоны, глюоны и гравитоны. Но это как бы не совсем частицы, а минимальные порции взаимодействий: электромагнитного, слабого, сильного и гравитационного. Дебри, в общем. Дальше в этот лес — только теория струн. Ну типа, что все элементарные частицы представляют собой не точечные образования, а нечто вроде петелек. И внутри каждой такой петельки колеблющееся волокно, похожее на бесконечно тонкую резиновую ленту… Не для девичьих умов, короче.

— По-твоему, я дура? — уточнила Аэлита.

— Заметь, не я это сказал.

— Ну вот, испортил такой романтический момент. Я, может, уже сто лет не слышала умных слов и даже забыла, что в этом мире есть что-то еще, кроме тупой работы, суеты, проблем с деньгами, свекрови с ее нытьем и мужа, которому никогда ничего не нравится. Этот муж каждый день приходит с работы и сразу падает на диван. И смотрит либо футбол, либо юмористов. А по выходным уходит в свой гараж — пиво пить…

— Пошли в офис, марсианка, а то холодает.

— Не хочу, — уперлась Аэлита. — Вот скажи мне честно: зачем тебе знать, как там живут эти элементарные частицы и сколько их вообще? Энциклопедию на досуге проштудировал? Или это у тебя такой способ девушкам голову морочить?

Паша коротко пожал плечами.

— Не поверишь, но в другой жизни я был физиком. Вот и сохранились в памяти какие-то обломки знаний.

— Физиком?

— Только не делай большие глаза, — усмехнулся Паша. — У нас что, физики не могут работать менеджерами по продажам? Нормальное дело. Окончил физфак, занимался одной мутной темой, пытался написать мутную диссертацию, а потом осознал, что большая наука не для меня. Пришлось переквалифицироваться.

— А почему я не знала?

— Потому что не спрашивала…

На физфаке Паша оказался случайно. Так он думал, во всяком случае. На самом деле, никакой случайности не было. Случайность — это не до конца осознанная необходимость, а Паше просто некогда было ее осознать. На последний год в школе пришелся развод родителей. Причем случился он так неожиданно и резко, что все происходившее до сих пор кажется Паше дурным сном. Ни отец, ни мать ни разу не повысили голоса друг на друга. До последней секунды Паша был искренне уверен, что у них крепкая и дружная семья. Вернее, на эту тему он даже не думал. Просто принимал хорошую жизнь, как данность. Это в других семьях проблемы, скандалы и разводы, а в его семье ничего такого быть не может. И когда он пришел однажды из школы, а мать сказала, что они с его отцом решили разъехаться, для Паши такое заявление стало громом среди ясного неба.

Неприятные факты открывались постепенно. Сначала Паша долго отказывался верить, что отец ушел от них навсегда и не захотел даже попрощаться. Потом не мог свыкнуться с мыслью, что его родителей фактически ничего не связывало. Отец, как оказалось, жил с другой женщиной уже целых два года. Звали эту женщину Анна. Она работала когда-то инженером в архитектурной мастерской отца. Мать об их связи знала, но ради Паши терпела, из последних сил стараясь сохранить семью. Но когда у Анны родился ребенок, мать не выдержала и поставила вопрос ребром. Отец спорить не стал, собрал свои вещи и ушел. А мир, который казался Паше таким знакомым и уютным, в один момент разрушился. Теперь его окружали одни лишь руины.

Паша спал, ел, ходил в школу. Ни с кем не разговаривал. Если учителя его спрашивали, то вставал, пожимал плечами и молча садился. Он и в школу-то ходил исключительно по привычке. А потом вовсе перестал ходить. И из дома тоже ушел. Прятался у одноклассников, меняя пароли и явки, как заправский разведчик. Правда, мать его быстро вычислила и вернула домой. Ни словом не попрекнула, но за целый месяц после его возвращения они не перекинулись даже парой фраз. И отец за все это время ни разу не появился. Не зашел ни домой, ни в школу. И не позвонил. Видимо, с головой ушел в хлопоты о новорожденном.

К тому времени Паша уже имел за плечами четырехлетний опыт «сбычи мечт» и управлялся с чужими мечтами довольно сносно. Вот только своим родителям, как ни странно, помочь не смог. Он пытался исправить ошибку, вернуть домой отца, сделать так, чтобы была счастлива мать. Но все его усилия оказались бесполезными. Паша словно уперся в невидимую стену, которую ему не удалось ни обойти, ни разрушить…

На выпускных экзаменах Паша отвечал на какие-то вопросы. Ему из жалости ставили оценки. Как поступил в университет — и сам не понимал. Документы он подавал не глядя. Ни экзаменов, ни зачисления не помнил вообще. И только перед первой сессией осознал, что оказался на физфаке. Вскоре Паша познакомился и с Игорем Борисовичем Тилем, который читал у них на потоке лекции по общему курсу физики. Увлеченность молодого ученого частично передалась и Паше. А Игорь Борисович что-то, видимо, разглядел в странном и молчаливом студенте. И даже помог ему сдать экзамены за первый семестр. А потом Паша и сам подтянулся в учебе.

Нельзя сказать, что молодой преподаватель и студент Дугин подружились. Но общались они много. Паша часто провожал Игоря Борисовича домой после занятий, делился своими мыслями, задавал вопросы, живо интересовался задачами, которые решает современная физика. Его увлекали полевые структуры, квантовая механика, физика элементарных частиц, единая теория поля и, особенно, теория струн. В итоге Игорь Борисович привлек пытливого студента к научной работе, и Паша почти все свободное время стал пропадать в лаборатории.

К занятиям наукой у Паши был свой интерес. Он хотел научиться управлять теми способностями, которыми его так щедро наделила природа. Но сначала нужно было эти способности понять. То есть «привести хаотичное многообразие чувственного опыта в соответствие с единой системой мышления», как говорил когда-то Эйнштейн. Паша к словам великого физика относился с особым доверием. Тем более что чувственного опыта у него было в достатке. Эксперименты, которые он проводил в школе, и три общие тетради, где тщательно фиксировал свои наблюдения, давали широкое поле для обобщений и теоретических выводов. Оставалось только вооружиться математическим аппаратом и погрузиться в мир высоких абстракций.

Если его способности подчинялись физическим законам, то рано или поздно, по мнению Паши, хаос из фактов будет упорядочен, обнаружится некая единая закономерность, и он сможет описать ее языком математики, то есть выразить в форме количественных характеристик. Потом, зная эту закономерность, он сможет прогнозировать будущее и даже сможет управлять событиями. Как любой человек, знакомый, например, с теорией движения тел и основными законами классической механики, способен предвидеть, через какое время он окажется в городе X, если ему известно расстояние до города X и скорость, с которой движется его автомобиль. А если этот человек считает, что прибудет не в то время, то он сможет легко изменить будущее. Например, просто прибавит скорость…

Через год Паша вынырнул из глубин своих абстракций и понял, что так же далек от цели, как в начале пути. Но Паша искренне верил в объективную реальность и в познаваемость природы. Значит, решил он, проблема в недостатке практического опыта. И пока студент физфака, а впоследствии аспирант кафедры общей физики Паша Дугин проводил новую серию практических экспериментов, всем окружающим его людям удача улыбалась практически беспрерывно. Игорь Борисович Тиль, например, защитил докторскую диссертацию, через полгода после ее утверждения получил должность профессора, а еще спустя год возглавил кафедру общей физики. При этом ему только-только исполнилось тридцать пять, так что молодому ученому все коллеги прочили блестящее будущее.

Пашины однокурсницы стройными рядами стали выходить замуж. Женихи шли буквально косяком. Все, как на подбор, высокие кареглазые брюнеты при деньгах, связях и хороших должностях. Эпидемия везения охватила и Пашиных однокурсников. Одному отец подарил свою машину, другой переехал в освободившуюся от прабабушки квартиру, третий выиграл рекордно большую сумму денег в преферанс. Кто-то из Па-шиной группы, как поговаривали, даже американское гражданство успел получить. Ему выпал сектор «Приз» в ежегодном розыгрыше «грин кард».

В аспирантуре Пашу тоже окружали исключительно счастливые и везучие люди. Правда, чем шире становился круг счастливых людей, тем несчастнее становился он сам. Пашу преследовало гнетущее и томительное ощущение человеческой неблагодарности. И преследовало долго. До тех пор, пока его вообще не выгнали из аспирантуры. И приказ об отчислении, кстати, недрогнувшей рукой подписал новый заведующий кафедрой, а по совместительству Пашин научный руководитель — Игорь Борисович Тиль. И не только подписал, но и начертал в уголке листа примечательную резолюцию: «Хватит покрывать бездельников». Конечно, с формальной точки зрения, Тиль был прав. Если за два года аспирант Дугин не опубликовал ни одной статьи и не написал ни строчки будущей диссертации, то иначе как бездельником его и назвать было нельзя.

О том, что Паша времени даром не терял, не знал никто. А он все же ухватил за кончик уха долгожданную закономерность и даже миллиметр за миллиметром начал вытаскивать ее из норы. К своему двадцать пятому дню рождения Паша сформулировал уже два из трех главных принципов фазового перехода открытых самоорганизующихся систем. И даже в общих чертах стал понимать, как можно управлять своими способностями. Ведь исполнение мечты — это, по сути, выход открытой системы на новый уровень упорядоченности в границах локальной вероятностной сферы. Проблема в том, что такой переход требует больших энергий. Но если самоорганизующуюся систему зацепить в тот момент времени, когда она максимально неустойчива, то и энергии потребуется минимум.

Раньше Паша интуитивно чувствовал это состояние максимальной неустойчивости и за миллисекунду от момента фазового смещения интуитивно вносил такие изменения, из-за которых система выходила на новый уровень с другими параметрами. А теперь он способен был контролировать процесс и мог сделать его управляемым. До открытия, в общем, оставалось совсем немного: еще раз проверить теорию на практике, потом систематизировать механизмы воздействий и определить величину и круг лиц, которых затрагивали последствия воздействий. Но Паша не успел. Он встретил свою первую любовь — студентку третьего курса филфака Викторию Токмакову.

Невысокая изящная девушка с тонкой талией, короткой стрижкой и вечно припухшими губами заполнила его жизнь на все сто процентов. Наука, как и все остальное, потеряла для Паши всякий смысл. Зато в его жизнь ворвались Александр Блок, Борис Пастернак, Арсений Тарковский и последний русский лауреат Нобелевской премии в области литературы Иосиф Бродский. И Паша был счастлив. Пусть со стороны это выглядело крайне глупо, но он был счастлив каждый день и каждую секунду. Даже когда Вики не было рядом, все равно он был счастлив. Ни о чем, кроме Вики, он думать уже не мог. Даже об отчислении из аспирантуры узнал лишь спустя полгода. Когда Вика ушла. Нехорошо ушла. Без всяких объяснений. Просто сделала Паше прощальный жест своей изящной ручкой…

В левом углу кто-то смеялся. В правом углу негромко играла гитара. Несколько женских голосов нестройно выводили «Темную ночь». Их пытался поддержать низкий мужской голос. Паша откинулся на спинку стула и задумался о том, почему за эти годы он так и не стал для этих людей своим. Может, потому что не пытался? Ведь мог бы сейчас подсесть поближе и тоже спеть про огонь в тесной печурке. Или про танкиста, которого не дождется любимая. Так нет же — не хочет…

Аэлита перехватила его взгляд и с демонстративным кокетством поправила волосы. В этот момент она так сильно напомнила ему Вику, что Пашу обожгло изнутри. Есть сходство. Определенно есть. Только волосы у Аэлиты чуть длинней, глаза серые, а не зеленые. А вообще-то с сегодняшней Викой они были бы очень похожи. Почему же он раньше не замечал ни этого сходства, ни этой улыбки? Или замечал, но запрещал себе даже думать об этом? Почему все, что было связано с Викой, это табу? Нет ответа. Хоть и десять лет прошло, и жизнь изменилась, и женщин он любил с тех пор многих, а рана все еще гноится и болит…

— Тебе плохо? — шепотом поинтересовалась Аэлита.

— Нет, мне хорошо, — покачал головой Паша. — Я бы даже сказал: очень хорошо. Вот сижу и начинаю понимать. Еще не знаю что, но скоро узнаю…

— Заметил, как на тебя Пал Палыч весь вечер смотрит?

— Как смотрит? — не понял Паша.

— Очень подозрительно. — Аэлита сделала вид, что прицеливается вилкой в огрызок соленого огурца. — Вот, опять в нашу сторону уставился. Прямо сейчас. Глазки свои поросячьи выпучил, вампирюга…

— Наплюй.

— Не могу. Он ко мне цепляется по любому поводу, — огорченно заметила Аэлита. — То я счет-фактуру не так оформила, то не ту платежку в банк отправила. А что я могу, если Олеся — полная дура? Так запутать, как она, никто не сумеет. А попробуй ей сказать хоть слово. Что ты! Олеся у нас — лучший работник. И ответственная, и исполнительная. Она и сейчас сидит — в рот шефу заглядывает…

— Слушай, будь другом, там с твоей стороны стопка бумаги завалялась. В ящике стола, который ближе к окну. Если не трудно, найди пару чистых листочков.

Несколько минут Аэлита шарила рукой по всем ближним ящикам.

— А помятые сгодятся?

— Без разницы, только давай быстрей. — Паша выхватил бумагу чуть не силой, но сразу виновато улыбнулся. — Все будет хорошо, марсианка. Я тебе точно говорю…

Рука, как ни странно, ничего не забыла. Стоило листку оказаться на краешке стола, как по его сероватой поверхности рассыпались математические символы. Цепочка из интегралов смотрелась в этом кабинете так неожиданно и дико, что Паша даже тряхнул головой. Нет, первая формула не пропала, как наваждение. Наоборот, в памяти стали всплывать остальные. После третьей рука окрепла, и дело пошло быстрей. Писал Паша крупно, размашисто и азартно. Первый листок быстро кончился. Он перевернул второй листок на чистую сторону и ненадолго задумался, глядя в потолок.

— Только не сбивай, — попросил он удивленную Аэлиту. — Не могу сконцентрироваться, когда отвлекают…

Впрочем, результат Паша знал еще задолго до того, как поставил в конце второй страницы жирную точку. Знал, что у него получится в итоге полукольцо для простой системы пятого уровня с периодом фазового смещения сигма три. Много ума здесь не нужно. И локальная вероятность — девяносто девять и четыре девятки после запятой. Почти идеальный вариант. Просто с некоторых пор он перестал доверять своим ощущениям. Интуицию лучше проверить расчетами. Хотя бы приблизительными. А вот тонкая доводка — это уже как масть пойдет. Сегодня Паша чувствовал: масть у него пойдет такая, что мало никому не покажется. Третий звонок уже прозвучал. Зрители могут занимать места согласно купленным билетам…

— Сиди, как сидишь, — шепотом предупредил он Аэлиту. — Не крути головой, ничему не удивляйся, ничего не говори и ни во что не вмешивайся. Что бы ни случилось, молчи, как будто тебя здесь нет. Поняла?

Аэлита озадаченно кивнула.

— Вот и хорошо.

Паша резко поднялся.

— Дамы и господа, прошу минуточку вашего внимания. Можно мне произнести тост?

Общий гул затихал несколько долгих секунд. Все головы повернулись к Паше.

— Я бы хотел сказать несколько слов о нашем совместном будущем. С вашего разрешения, естественно, Павел Павлович…

Ничего не подозревающий шеф развел руками и великодушно кивнул. Давай, мол, не робей, воробей. А Паша и не думал робеть. Он коротко и ясно сказал все, что накопилось в душе за эти три года. А потом в вязкой тишине медленно наполнил свой стакан остатками отвратительного вина, выбрался из-за стола, плеснул красную жидкость в лицо Пал Палычу и добавил:

— Спасибо вам за все!

Лица коллег вытянулись. Кто-то из женщин охнул. Кто-то не растерялся и протянул шефу салфетку. Трясущейся рукой Пал Палыч вытер лицо и указал на дверь.

— Идите вон, Дугин, вы пьяны!

Паша изобразил на лице свою самую издевательскую ухмылку.

— Позвольте мне самому решать, что мне теперь делать и куда идти!

Красное пятно уже расползлось по галстуку и по белой рубашке Пал Палыча. Пятно, которое не смывается ничем. Шоу удалось на славу. Жаль, что никто не поймет его истинного смысла…

Аэлита догнала Пашу уже на улице.

— Ну, ты дал, Сын Неба! — рассмеялась она. — Славный переполох устроил. Благодаря тебе у меня сегодня был самый счастливый день в году. Я даже мечтать о таком празднике не могла. Спасибо тебе, Паша. Вот только дальше что? Он же тебя уволит. Может, мне тоже уволиться?

Паша отмахнулся.

— Без работы я не останусь. А тебе советую не напрягаться. Будет лучше, если ты прямо сейчас вернешься в офис. Покрутись там еще полчасика, пока шум не утихнет. Надо выждать. Пусть Пал Палыч перекипит. Понимаешь, марсианка, не такой уж он плохой человек, как кажется. На самом деле он просто запутался слегка. И поправить его было некому. Думаю, теперь все изменится.

— Думаешь? — засомневалась Аэлита.

— Уверен. Через полгода ты эту контору не узнаешь…

Паша не мог ничего рассказать. Да и не поверила бы ему Аэлита. А кто бы поверил, что Пал Палыч после бокала красного вина, эффектно вылитого ему на рубашку, с вероятностью девяносто девять и четыре девятки после запятой подпишет через месяц очень выгодный договор? А еще через месяц он станет эксклюзивно продавать продукцию молодой московской фирмы «Танго», которая только неделю назад вышла на рынок. Сегодня еще никто не знает, что программа «Танго amp;Кэш» пойдет буквально на ура. Даже сами производители в себе не уверены. Никто не знает и о том, что всего через год капитализация и обороты фирмы «ПариС» позволят ей переехать пусть и в небольшой, но очень уютный особнячок в тихом центре.

Правда, Пашин прогноз воплотится в реальность только в том случае, если он третьего января подаст заявление об уходе. Без Паши локальная система выйдет на расчетные параметры, а с ним — нет. И так всегда. Паша умеет делать людей счастливыми. Но никак не может сделать счастливым себя. Ему остается только успокаиваться тем, что «сбыча мечт» — не такое уж утомительное дело. А иногда даже приятное. Как сегодня, например, когда совпало сразу несколько вероятностных линий. Все равно с этой работой ему скоро пришлось бы распрощаться. А так и развлекся, и Аэлиту порадовал, и Пал Палычу помог, да и всем бывшим уже коллегам обеспечил спокойное будущее лет на десять вперед. Такие дела…

— Ты точно не обидишься, если я сейчас вернусь? — осторожно поинтересовалась Аэлита.

— Иди, пока нас не увидели вместе, — поторопил ее Паша. — И не вздумай ко мне приближаться, когда я появлюсь заявление об уходе подписывать. Не дразни гусей…

— Позвони, как устроишься. Только обязательно. Дай мне слово, Сын Неба.

— Позвоню. Даю слово, — кивнул Паша. Он не хотел ее сегодня расстраивать…

Аэлита ушла. Паша остался один на улице Химиков. Порыв ветра размазал холод по щеке и донес звук знакомой мелодии. Где-то невдалеке терзал гитару Карлос Сантана. Паша похлопал себя по карманам, вспомнил, что сигареты у него давно закончились, и огляделся в поисках киоска. Что за черт? Еще на прошлой неделе напротив магазина стоял киоск, а теперь его нет. Придется, зйачит, терпеть до самого дома. Стрелять сигареты на улице — не в его правилах. Правда, дома он окажется еще не скоро. Нужно будет пройти четыре квартала, дождаться нужной маршрутки, потом забиться в ее теплое и сырое нутро и еще полчаса петлять по городу. Ведь ему нужно на самую окраину, где нет взлетающих в холодное небо больших зеленых елок, а есть лишь тоска и горы черного снега по обочинам дорог…