"Контракт на Фараоне" - читать интересную книгу автора (Олдридж Рэй)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Клиника Накера была напичкана совершенным оборудованием. Пациентам предоставлялся большой выбор развлечений: живые сны, голодрама, небольшой эйфориум, разнообразные сурроигры. Однако Руиз Ав был не в настроении веселиться, поэтому он раздраженно наблюдал за безобидным Каумом, пока раб-охранник подсоединял диагностический прибор к его колену. Экран немедленно замигал красными сигналами. Глаза Каума цвета лунного камня расширились, фиолетовые мембраны ушей окаменели от удивления, когда он постучал по экрану.

— У-у-у, Руиз, сюда ты добежал на честном слове.

Дирианин с преувеличенной осторожностью пристроил диагностический аппарат в более удобное положение.

— Угу, — ядовито отозвался Руиз.

Он был все еще зол на Накера и распространял это чувство на все, что тому принадлежало. В дополнительных травмах, полученных беглецом, был виноват именно мозг-навигатор. К сожалению, Накер был нужен Руизу. Без его помоши он вообще не взялся бы за дело на Фараоне.

Каум промокнул раны гелем-репликантом и накрыл их подушечками восстановителя.

— Должно хватить. — Обычно кроткие глаза дири-анина светились обидой, когда он выпрямился. — Положим на это часа два, ну, три. Тебе станет лучше.

Руиз почувствовал угрызения совести. Каум был доброжелательным существом. Эта рептилоидная раса не отличалась особенным умом, зато была сильной, верной, не склонной к излишней агрессии. Именно поэтому на них всегда был большой спрос там, где требовались чернорабочие. Руиз криво улыбнулся.

— Спасибо, Каум. Мне уже немного лучше. — Он похлопал охранника по массивному плечу. Каума, казалось, обрадовала эта небрежная благодарность. Дыхальца у основания черепа раздулись — подобная мимика означала у данной расы улыбку.

— Не за что. Я всегда рад помочь красавчику вроде тебя, — рептилоид нежно ущипнул Руиза пальцами, похожими на чешуйчатые сосиски, и потопал прочь.

Подавив дрожь, человек окликнул Каума:

— Послушай, ты не знаешь, когда Накер собирается приступить?

Раб задержался у двери:

— Как только ты избавишься от боли. Он очень заботливый. На свой лад, конечно.

Руиз откинулся на кушетку:

— Думаю, да.

Все мышцы Руиза были абсолютно расслаблены. Беззвучные насосы, имплантированные в его главные сосуды, накачивали в кровь кислород. Звуки, свет и прочие внешние раздражители не достигали его сознания. Только мозг продолжал активно работать. В голове эхом отдавался синтетический голос Накера. Сначала послышалось рычание на уровне инфразву-ковых ревущих тонов, потом визг. Мозг-навигатор экспериментировал в поисках совершенного тембра:

— Проверка. Раз-и-два-и-три-и-четыре. Кого любишь в этом мире?

Будь это возможно, Руиз заскрежетал бы зубами. Накер усмехнулся:

— Тебя что-то беспокоит? Ну, хорошо, хорошо, я уже чувствую эту смертоносную сеть — уж больно мощная. Ты уверен, что работодатели все рассказали об этом задании на Фараоне?

— Что ты имеешь в виду?

Накер налету поймал невысказанную мысль.

— Лига, похоже, сильно озабочена конспирацией и еще тем, чтобы получить хоть что-нибудь, когда сеть затянется и пошлет данные домой. Ты собираешься умереть и передать информацию при малейшем намеке на опасность… Схемы смерти на редкость подробные. Они гораздо шире, чем это необходимо для примитивной игры в поимку браконьеров. Я бы сказал, друг мой, что ты — серебряная пуля, нацеленная на какого-то монстра.

Руиз помолчал, пытаясь переварить неприятное открытие.

— Что ты можешь сделать?

— Многое, как всегда. Скажу без ложной скромности, что большего не сможет никто. Лига хорошо поработала. Может быть, они сомневаются в твоей лояльности?

Искусственный смех, подобно лапкам насекомого, царапал незащищенную поверхность мозга Руиза.

— Ну разумеется, нет, ты ведь у них считаешься самым лучшим, не так ли? Не будем сейчас затрагивать больной вопрос — Накер перешел к делу. — Так вот. Смертную сеть, как и любое изделие геншей, невозможно снять полностью. Я могу затормозить механизм смерти — тогда у тебя будет достаточно времени для маневра. Но ты все равно умрешь, если вовремя не выкрутишься из опасной ситуации. Еще можно до какой-то степени разрушить оперативные связи в самой сети, так что при ее включении ты очень тяжело заболеешь, но останешься жив. Тогда данные не отправятся по месту назначения, но твоя личность будет изрядно разрушена. Выбор за тобой.

Последние слова Накер произнес почти официальным тоном. Руиз глубоко задумался. Предстояло ответить на философский вопрос: есть ли на свете что-нибудь хуже смерти? Многие без колебаний ответили бы: нет! Но подобные абсолютисты вряд ли работали на беспринципные корпорации, подобные Лиге Искусств, и не располагали огромным опытом жизни в многочисленных мирах — клиентах Лиги. А Руиз легко представлял ситуацию, в которой смерть гораздо предпочтительней. С другой стороны, именно любовь к жизни привела его через все опасности Уровня зверятников сюда, в логово Накера. А уж о том, какие неприятности ожидали Руиза, пронюхай Лига об этом посещении, страшно было даже подумать. И все же… если он окажется беспомощным в руках врагов, он избежит неминуемой гибели, но перестанет быть прежним Руизом Авом, станет кем-то другим. Ему приходилось встречаться с жертвами неудачного погружения в сознание. Их вялые лица, отвисшие челюсти и тусклые глаза внушали жалость и омерзение. Определенно, смерть предпочтительней такой жалкой пародии на жизнь.

— Максимально ослабь замыкающий контур сети, но не трогай рабочие связи.

— Как скажешь. Мне придется призвать на помощь кое-какие опорные воспоминания, пока я не найду, где закрепиться, — в голосе Накера явно звучало неодобрение. — Ты продолжаешь настаивать на самостоятельном погружении вопреки советам специалиста. Паранойя, Руиз, паранойя. Погружаясь в твое сознание, я каждый раз обнаруживаю, что топография его изменилась. Ты слишком многое запер и зациклил. Даже удивительно, что генш ухитрился закрепить сеть.

— А у них с этим проблем не бывает. И болтают они не в пример меньше.

— Теперь отвали, — сказал Накер, и Руиз стёк вниз, в самый тихий и укромный уголок.

Перед погружением Накер на миг замер, чтобы взглянуть через собственные сенсоры на неподвижное тело Руиза. Человек лежал на иммобилизационном ложе, заключенный в янтарный блок шок-геля, голова его ощетинилась густой порослью серебристых проводов. Шрамы от встречи с волкоголовыми быстро бледнели. Если погружение займет побольше времени, шрамы исчезнут прежде, чем Накер вернется в свой колокол и собственное умирающее тело. В толще геля смуглая кожа Руиза приобретала почти металлическую гладкость и плотность, способную отразить удар ножа. Накер разглядывал руки Руиза, их расслабленные кисти. Калека восхищался ими. Подумать только, эти опасные штуки могут быть такими красивыми: сильные пальцы с точеными костяшками сужаются к кончикам, напоминая кривые турецкие кинжалы. И все это связано жгутами мускулов и облечено в блестящую кожу. Минута прошла в приятном созерцании. Затем Накер послал зонд в глубину, аккуратно, словно острой иглой, рассекая бездонное море воспоминаний Руиза. Он погружался все глубже, без усилий скользя между рифами самозащиты в средних горизонтах сознания Руиза; ловко, как в танце, увернулся от массивных, но чувствительных канатов геншанской смертной сети, концы которой уходили в бездонные провалы. Так же легко избежал он тонкого переплетения императива Лиги, подобного щупальцам гигантской голодной каракатицы. В конце концов Накер опустился на дно и пристроился среди ила мертвых воспоминаний и осколков жизненного опыта. Там он долго и спокойно лежал, неторопливо посылая наверх сенсоры, нанося на карту приметы и ориентиры личности Руиза, пока они медленно проплывали над ним. Удовлетворенный результатами, Накер выпустил пузырек стимуляции. Тот поднимался, мерцая, пока не лопнул, ударившись о каменно-твердое днище одного из самых ранних воспоминаний Руиза, массивной глыбы, покрытой таким толстым защитным слоем, что, наверно, и самому хозяину уже трудно было бы добраться до него.

Руизу пять лет, и он помогает своему полуотцу в загоне. Обязанностью ребенка было собирать теплые шарики личинок ормов из гнезд, пока сами ормы толпились в проходе, торопясь на завтрак. Мальчик очень любил эту работу. Маленькие шарики подрагивали в руке, пока он собирал их в корзинку-инкубатор, их крохотные щупальца искали питательные поры, которых не было на коже человеческой ладони. Эта легкая щекотка доставляла удовольствие. Вес полной корзинки сам по себе был наградой: каждый шарик означал небольшое, но вполне определенное количество кредита, способствовавшего сохранению независимости семьи мальчика. Хотя юному уму идея свободы представлялась весьма смутной, он прекрасно знал, что независимость — хорошее слово, а обратное ему, рабство, — плохое. Это он усвоил, глядя на мрачные лица, когда последнее произносилось за обеденным столом. В эти дни лица мрачнели все больше, а голоса не так приглушались, что беспокоило Руиза, когда он об этом думал.

Казалось, то, что мальчик приносил столько же шариков, сколько и всегда, больше не помогало. И как бы он ни уговаривал ормов нестись получше, личинок не прибавлялось. Животные таращились на него своими тусклыми фасетчатыми глазами и не понимали, чего от них хотят, когда Руиз всерьез пытался им объяснить, как важно, чтобы они неслись усерднее. Порой, когда голоса за обеденным столом становились совсем громкими, Руиз в бессильном гневе плакал в загоне у ормов. В такие моменты ему дико хотелось швырять в них камнями, наказывая за глупость. Но не сегодня. Сегодня он был счастлив. Малыш нес корзину-инкубатор через весь комплекс к маточному сараю, когда во внутренний дворик ворвалась блестящая штуковина и приземлилась, взметнув вихрь пыли. От удивления Руиз выронил корзину, просыпав в грязь несколько личинок. Он немедленно поднял инкубатор и кинулся собирать драгоценные шарики. Когда все они вернулись на прежнее место, пневматические двери флаера с шипением поднялись, и оттуда шагнул надсмотрщик — тощий змей с длинной, заплетенной в косички бородой и нарисованными бровями. Звали его Боб Пийуль. Это имя вносило в семейные беседы почти такое же напряжение, как и упоминание о рабстве.

Из общего дома, выстроенного из плавленого камня, высыпали почти все взрослые. Руизу было любопытно и очень хотелось остаться послушать, но он отвечал за шарики. Если их как можно скорее не отнести в маточный блок, они погибнут. Поэтому мальчик внес их туда и распределил по пустым ячейкам. Покончив с этим, Руиз выскочил обратно во двор. И словно врос в землю от страха, увидев, что все старшие члены семьи смотрят на него с разной степенью скорби, а из темноты окон осторожно выглядывают дети. Он испугался еще больше, когда все взрослые отвели взгляд, кроме его кровной матери Ласы, по лицу которой, обычно спокойному, катились слезы. Руиз почуял, что надвигается беда. Он с плачем бросился на своих коротеньких ножках к матери. Она подхватила его, прижав к себе так, что малыш едва мог дышать. Но ничего не сказала. Молчали и остальные…

— Что такое? Что случилось? — спросил Руиз, осипнув от страха.

Раздался ханжеский гнусавый голос надсмотрщика:

— Слишком много шума из-за ребенка. Вы его без нужды пугаете, — изрек Боб Пийуль, хватая мальчика за плечо. — Не бойся, Руиз. Ты поедешь в большую семью, не чета этой кучке пожирателей грязи. Ты поступишь в Школу лорда. Если будешь стараться, то в один прекрасный день наденешь красивую одежду и станешь служить лорду.

Руиз прижался к Ласе еще крепче. Пийуль попытался его оторвать, но тщетно.

— Послушай, Ласа, разве это достойное поведение?

— А красть детей достойно, Пийуль? — проговорил полуотец Руиза Релито. Голос его, обычно резкий, звучал так, будто горло набили камнями.

Боб Пийуль отпустил Руиза и повернулся к Релито:

— Красть детей, говоришь? Разве может лорд Баллисте украсть то, что и так ему принадлежит? Менее великодушный хозяин давно раскидал бы вашу семейку по более эффективным производственным участкам, как я ему не раз советовал. Однако он милостив.

— Да уж, — горько рассмеялся Релито.

Узкое лицо Боба Пийуля побагровело, а глаза опасно заблестели.

— Хватит, — рявкнул надсмотрщик.

Он схватил Руиза за руку и грубо оторвал его от Ласы, которая упала на колени, словно что-то в ней сломалось.

Тут воспоминание разлетелось в клочья и уплыло в темноту. Накер продолжал тихо лежать, зарывшись в ил на дне сознания Руиза. «Крестьянский мальчик, обычный раб, — дивился он. — Кто бы мог подумать?» Это несоответствие изумляло мозг-навигатора каждый раз, когда он входил в сознание Руиза. Прошло немало времени, прежде чем еще одно опорное воспоминание подплыло достаточно близко, чтобы его можно было активировать, — достаточно много, чтобы Накер успел забеспокоиться, как бы одна из тонких сторожевых нитей императива Лиги не замкнула смертную сеть, прежде чем он успеет удрать. Или его могут атаковать огромные хищные нейронные схемы, умело выращенные Руизом, дабы защитить океан памяти от грубого вторжения. Но никто его не побеспокоил, и Накер выпустил еще один стимулирующий заряд. Тот взорвался, ударившись о следующее воспоминание: Руиз был уже почти взрослым.

Юноша скорчился по правую руку от лорда Баллисте. На нем были те самые нарядные одежды, которые обещал ему много лет назад покойный Боб Пийуль. Но все остальное — совсем не так, как хотелось. Парчовый камзол Руиза спереди затвердел от подсыхающей крови, крови последнего раба-телохранителя лорда. В руке у юноши с голодным жужжанием подрагивал акустический нож. Они затаились в маленьком проходе рядом с приемной Баллисте. Лорд поглаживал инкрустированный драгоценными камнями церемониальный карабин, перекладывая его из одной руки в другую. Хозяин состарился и ослаб телом и разумом. Нездорового цвета губы дрожали, дыхание со свистом вырывалось из иссохшей груди. Пока они ждали, лорд Баллисте все время хихикал и что-то бормотал:

— Пусть только они сюда доберутся, пусть только доберутся, тогда-то мы и посмотрим, Руиз, тогда посмотрим… Мороженого хочу, свеженького, лимонного хорошо бы… А почему ты в красном?

Лорд продолжал кудахтать, но Руизу было не до него. Он навострил уши, пытаясь расслышать другие звуки, теперь, когда самые громкие взрывы смолкли. Освободители уже закончили свои дела внизу и в любой момент могли подняться сюда, чтобы выполнить обязательства перед бывшими рабами лорда Баллисте.

Лорд шептал все более настойчиво:

— Руиз, ну почему, скажи? Я же с ними хорошо обращался, я соблюдал приличия. Почему они взбунтовались?

Руиз не ответил. Он уловил скрип осторожных шагов в приемной.

— Ш-ш-ш, господин. Может, они нас здесь не найдут, если будем сидеть как мыши.

— Да-да, ты прав, юный Руиз. Ты единственный остался мне верен.

К счастью, лорд Баллисте соизволил наконец заткнуться. Довольно долго было тихо. Потом гобелен у входа шевельнулся. Секунду спустя один из освободителей медленно отвел занавес в сторону дулом дротикового ружья, в котором еще оставалась половина зарядов. Это был крупный мужчина в потрепанной углеродной броне. Он скользнул за дулом своего ружья плавно, как ласка в крысиную нору. Руиз замер абсолютно неподвижно, надеясь, что они с лордом надежно укрыты за пыльной грудой стульев, сваленных у дальней стены темного прохода. На протяжении шести ударов сердца человек стоял, не шевелясь, потом повернулся, чтобы уйти, и Руиз приготовился медленно выпустить набранный в грудь воздух. И вот тут лорд Баллисте решил встать и выстрелить. Заряд разнес освободителю ногу. От удара человек крутанулся вокруг своей оси, выпустил из рук оружие и сполз по стене. Лорд рассмеялся и с важным видом прицелился снова. Руиз принял решение.

Он поднялся и всадил акустический кинжал в длинный череп лорда, чуть впереди уха. Карабин со стуком упал на пол. Руиз надавил, и кинжал с ревом вышел из темени, разбрызгивая потекшие мозги, на мгновение окутавшие тонкой дымкой голову лорда перед тем, как он упал и умер. В следующий миг в проход ворвались еще двое освободителей с ружьями наизготовку.

— Стоять! — рявкнул раненый, и они застыли — дисциплина, которую Руиз в данных обстоятельствах оценил по достоинству. Но пока юноша выключал и аккуратно клал рядом кинжал, оба ствола и две пары холодных глаз смотрели на него. Руиз скрестил руки на голове и замер. Раненый посмотрел на свою раздробленную ногу, потом снова на Руиза.

— Тебе понадобится новая работа, — сказал он. — Если удастся остановить кровотечение, может, я тебе ее и подыщу.

Накер почувствовал, как по зонду пробежала дрожь. Каждый раз, когда Руиз Ав приходил к нему, навигатор касался этого воспоминания. И каждый раз оно его тревожило. Руиз принял абсолютно правильное решение. Оно единственное давало ему хоть какой-то шанс выжить. Нет, за это предательство Руиза нельзя было осудить ни с этических, ни с практических позиций. Поражала скорость, с которой он переметнулся на другую сторону. Накер в который раз осознал, что, если они когда-нибудь окажутся по разные стороны баррикады, реакция Руиза будет столь же молниеносно гибельна.

Навигатор полагал, что основы своего ремесла — шантаж, пытки, убийства — Руиз перенял именно у освободителей. Видимо, они были хорошими учителями, но Накер был уверен, что Руиз учился особенно прилежно. Калека вспомнил грацию точных движений Руиза во время расправы с волкоголовыми и странный огонь в его глазах. Эти мысли мешали Накеру сосредоточиться, и он выбросил их из головы. Затем подождал, пока в пределах досягаемости не появилась целая гроздь опорных воспоминаний. Навигатор быстро активировал их, уже не обращая внимания на содержание, его интересовала только хронология. Последним навигатор коснулся маленького воспоминания, быстро и неуловимо мелькавшего среди самых глубоких течений. Он обнаружил, что Руиз оставил это воспоминание без защиты, как будто надеялся, что оно сгинет само собой. Но оно было слишком сильным, слишком живым, слишком важным — ключевым для человека, которым стал Руиз. В Накере проснулось любопытство.

Руиз ждал смерти. Мысли его были вялы, едва оформлены. Он тонул в безответной трясине своего гибнущего тела. Поэтому солнце Линии уже не жгло его так немилосердно, как три дня назад, когда линиане привязали его к игольному дереву. Боль от медленно проникающих в тело шипов уже не была такой сильной. Время от времени шип пронзал какой-нибудь чувствительный орган, и Руиз несколько секунд извивался, пока не иссякали остатки сил. Кричать он уже перестал. Еще живая часть его сознания блуждала в воспоминаниях.

…Руиз прибыл на Линию с ночным десантом. Он спустился с неба вместе с двумя сотнями таких же освободителей, все они были преисполнены веры в себя и праведного гнева. Руиз вспоминал себя, чуть более молодого, с равной долей удивления и презрения. Трудно было представить, как просто смотрел он тогда на мир: рабство — зло. Искоренить.

…Чудовищная безжалостность линиан — разумных китообразных, которые разводили людей в небольших изолированных загонах для продажи на рынках. С теми рабами, которые посмели словом, делом или хотя бы мыслями поддержать бунт, они проделывали нечто невообразимое. Картины вспыхивали в угасающем сознании Руиза: страшная смерть, пытки, все цвета ужаса — красный цвет крови, чернота горелого мяса, бледная плоть трупов. Сколь велика была его вина? Руиз попытался покачать головой, но иглы держали крепко.

…Руиз был в отчаянии. Оказывается, его отряд освободителей наняла Лига Искусств, гигантская корпорация, тысячелетиями контролировавшая законную работорговлю в пангалактике. И это после долгих месяцев отчаянной борьбы, тысяч смертей! В ярости он ворвался к своему командиру.

— Почему?!

— Потому что так лучше. Не предел совершенства, но лучше. Линиане — чудовища. Лига—бизнес. — Лицо командира подернулось дымкой воспоминаний, затем перед Руизом снова возникла стальная маска, лишенная всякого выражения нечеловеческая форма.

— Так лучше, Руиз.

… Повинуясь слепому бешенству, Руиз набрал среди своих товарищей-освободителей группу, чтобы противостоять и линианам, и Лиге.

…Его кампания завершилась крахом—рабы не поддержали ее. Это лишь продлило агонию на Линии. Очередное предательство привело его к медленной жертвенной смерти на игольном дереве.

Последний обрывок воспоминания, небрежно запечатленный на носителе, был связан с агентами Лиги, которые сняли Руиза с дерева живым. Никакого оттенка благодарности в памяти не было — лишь бесстрастная констатация факта.

Установив топографию воспоминаний, Накер протянул сенсор вдоль дна Руизова сознания, прокладывая путь в илистой толще мертвых воспоминаний. Ему пришлось обходить корни смертной сети там, где они врастали прямо в основание психики. Напрямую атаковать сеть было нельзя. Любое подобное усилие будет моментально замечено, и сеть замкнется. Но и окольным путем сделать можно немало. Например, подвести под систему якорей смертной сети тонкую, скользкую пленку энергии, взятой из сексуальных резервов личности Руиза — суть любви к жизни. Если сеть включится, то, прежде чем сорваться, несколько драгоценных мгновений ее канаты будут скользить вхолостую. Единственный недостаток идеи заключался в том, что Руиз, чей мозг окажется перегружен сексуальными импульсами, сделается довольно податлив на романтические порывы. Но ничего нельзя достичь без потерь. Накер решил, что это забавное и лично для него приятное решение проблемы Руиза.

«Кроме того, — подумал Накер, — никакой другой вариант и не сработает».

Он выбрал отнюдь не самый простой метод. Каждую точку анкеровки приходилось обрабатывать с предельной осторожностью. Собственно введение смазки требовало аккуратности, какой могли похвастаться не более полудюжины негеншианских мозг-навигаторов во всей пангалактике.

Наконец операция была завершена.

Но прежде, чем удалиться, Накер позволил себе удовольствие взглянуть на недавнее воспоминание: Руиз в своем убежище.

Глазами Руиза Накер разглядывал террасу, выстроенную над огромной пропастью. По краям ее были расставлены глубокие кадки, в которых росли цветы сотен миров. Снаружи — ничего, кроме голых скал; внутри — сладостное благоухание.

Руиз наполнил длинноносую лейку и начал медленно и методично поливать растения. То же поле, что удерживало атмосферу террасы, смягчало яростное сияние голубого солнца до теплого ласкового света. Единственным источником звука были пчелы, которые сновали между клумбами и ульем, спрятанным в затененном углу террасы.

Накер глубже погрузился в воспоминание, отыскивая мысли, сопровождавшие это занятие Руиза, но тот, казалось, очистил себя от дум, от чувств и пребывал только в настоящем. Накер недоумевал, как такое возможно.

Каждый раз, когда Руиз приходил к нему, мозг-навигатор находил подобное воспоминание и любовался им. Странно, что Руиз Ав, эмиссар Лиги Искусств, которого все боятся, который убивает деловито и отрешенно — а это явно патология — проводит свободное время в полном одиночестве, выращивая цветы в пустом безжизненном мирке.

«Очень странный человек». Накер вернулся в себя и припомнил разговор, который состоялся между ним и Руизом во время одного из визитов эмиссара.

— Ты ведь сам в прошлом раб. — Накера переполняло извращенное любопытство. — Как же ты можешь работать на охотников за рабами, на Лигу?

— Бывают и худшие хозяева. Лиге выгодно обращаться со своим добром прилично.

— И ты не испытываешь угрызений совести? Взгляд Руиза ничего не выражал.

— А что, должен?

— Ну… наверное. Некоторые испытывали бы. Руиз долго молчал, потом заговорил терпеливым тоном:

— Ты слыхал о Серебряном Долларе, ледяном мире? Это шахтерская планета где-то за границами пангалактики.

— Нет, — ответил Накер.

— Там водится нечто вроде разумных рыб. Большую часть года они проводят подо льдом и только во время экваториальной оттепели выходят на открытую воду. На самом деле это не совсем рыбы, они теплокровные. Но у них есть жабры, поэтому я называю их рыбами. Может, эти твари и не разумны в строгом смысле этого слова, поскольку у них нет никакой технологии, но у них есть собственный язык, на нем они рассказывают странные рыбьи мифы, которые, кажется, вот-вот поймешь. Новые языки они усваивают с поразительной легкостью. И это не просто способность «ученой обезьяны» — рыбы пользуются огромным спросом как переводчики стихов, прозы и прочих словесных форм искусства. Похоже, они обладают способностью преодолевать межвидовые барьеры, передавая основную мысль и специфическую эмоциональную окраску произведения. Никто не понимает, как такое возможно, в том числе и сами рыбы. Данное явление породило несколько соперничающих школ нейролингвистики, но на самом деле никто не знает, как это у них получается.

— Они, должно быть, очень дороги.

— Еще бы. Долгие годы единственными поставщиками были охотники, которые отваживались забраться под лед — опасный промысел, если принять во внимание других хищников Серебряного Доллара. Клоны, выращенные за пределами планеты, говорить не умели и для перевода оказывались бесполезны. Видимо, эта способность развивается благодаря какому-то неизвестному фактору их родной среды обитания. Поэтому цена одной рыбки была весьма высока, пока предприниматели не построили инкубатор. Они обнесли подходящий участок силовой оградой и выплавили полоску льда, открыв воду. Рыбы, думая, что оттепель наступила раньше, скапливались в полоске воды, там их легко вылавливали, делали множество клонов, а затем выпускали в воду внутри силового поля. Идея сработала, и предприниматели разбогатели.

Накер не уловил сути рассказа:

— А при чем тут твоя работа?

— Рыбы сделались рабами, согласен?

— Да…

Руиз отвернулся, так что Накеру не было видно его лица:

— Инкубатор надежно охраняется как на поверхности планеты, так и с орбиты. Охрана — с Дильвермуна, многочисленная и хорошо обученная. Лобовой атакой их не взять, разве что нападающие решат прожечь дыру в океане, что уничтожит саму цель мероприятия.

Руиз остановился, словно история закончилась. Накер начал терять терпение:

— Ну и что?

— Ну и то, — вздохнул Руиз. — Представь, что ты устроился работать при инкубаторе. Представь, что однажды темной ночью ты прокрался туда с сачком и ведром. Какой подход даст свободу большему числу особей?

Руиз умолк.

Накер раздумывал над сказанным. После долгого молчания он произнес:

— Ну что ж, Руиз. И много ли пользы от твоего сачка?

Но Руиз уже утратил интерес к разговору и не ответил.

Мозг-навигатор приступил к сложному процессу подъема на поверхность Руизова сознания.

Руиз слышал, как хлюпают в стоках иммобилизационного ложа остатки шок-геля. Он открыл глаза. Возле него, как всегда неподвижный, сидел Накер.

— Ну вот ты и снова с нами. — Синтетический голос для пущего эффекта звучал усталым шепотом. Накер легко мог воспользоваться голосом эльфа или любым другим.

Руиз провел рукой по мокрым волосам, сметая серебристый ореол датчиков:

— Да… Как успехи?

— Вполне, мой друг. Хотя не премину напомнить мой девиз: я работаю на совесть, и все же — не попадайся.