"Контракт на Фараоне" - читать интересную книгу автора (Олдридж Рэй)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Руиз Ав устало опустился на землю в тени глинобитной стены. Солнце уже заходило, но пот все равно струился по телу. Улицы, ведущие на площадь, заполняли толпы обитателей Биддерума. Однако все они предпочитали держаться на почтительном расстоянии от чужеземца. Руиз на всякий случай постарался принять добродушно-придурковатый вид.

Плотно утоптанная глина улицы задрожала под ногами. Толпа сосредоточилась на теневой стороне дороги, и он смог увидеть приближающуюся процессию. Послышались шипение и свист паровых топотунов. Люди, которые управляли машинами, двигались медленным церемониальным шагом по трое в ряд. Огромные лапы стальных чудовищ размеренно и сильно били по глиняной улице. Когда топотун подскакивал в воздух, вперед немедленно выступал один из водителей и подталкивал свою машину вперед, изо всех сил вцепившись в прикрепленные к ней ручки. Слабаков среди них не наблюдалось, но даже эти рослые и сильные мужчины с большим трудом направляли машины к центральной площади. В прежние времена вместо топотунов использовались огромные бревна. «Налицо неудержимый технический прогресс», — хохотнул про себя Руиз.

За паровыми машинами двигались музыканты разного возраста и пола, одетые в традиционные траурные одеяния из колючих ветвей, привязанных к телу кожаными ремнями. В руках у них были необычные музыкальные инструменты, но маршировали люди в полной тишине. Труппа выглядела весьма живописно — колючки были так плотно пригнаны по фигуре, что тоненькие кровавые ручейки постоянно струились по худощавым запыленным телам. На флангах двигались в танце клоуны, жонглеры с лентами, маги рангом пониже. Последний музыкант, покрытый шрамами древний старик, шел перед паровой машиной, тащившей сцену. Машина была сделана в форме стального, пышно украшенного скарабея на огромных колесах. Сцену увешали гобеленами, вытканными металлическими нитями, с сюжетами из мифов Фараона. На центральной платформе установили гигантский саркофаг, украшенный позолоченными изображениями зверей, демонов, а также богов Искупления и Воскрешения. По углам сцены в ритуальных позах стояли будущие участники представления. Трое пожилых людей облачились в одежды старших фокусников. На четвертой — молодой женщине поразительной красоты — были льняные одежды Феникса. Бледно-оливковая кожа и черные, с медным отливом волосы свидетельствовали о принадлежности к местной знати. Когда сцена, покачиваясь, проползла мимо, взгляд девушки задержался на фигуре торговца маслом, затем принял прежнее отрешенное выражение.

Руиз понял, что вышел из роли, с лица исчезла маска добродушного идиотизма.

За сценой, отдуваясь, шагали три толстых врача, которые должны были засвидетельствовать смерть, на плечах у них болтались выдубленные шкуры ящериц арройо. Зубастые верхние челюсти, подобно уродливым шапкам, прикрывали головы. Ящерицы были символами их профессии, чреватой множеством неожиданностей. Впрочем, столкновения с этими зверюгами обеспечивали врачам немало пациентов.


Руиз уставился на свои грязные босые ноги — информационное погружение давало некоторое представление о том, что последует дальше. Он нехотя присоединился к толпе, стремящейся попасть на площадь.

Низа, бывшая любимая дочь царя, сосредоточилась на поддержании равновесия, когда сцена, подпрыгивая, двинулась к площади Искусного Страдания. Усилием воли ей удалось отрешиться от всех мыслей. Ощущалась только пульсация крови в венах. Она вспомнила, как аптекарь готовил наркотическое питье, растворяя красные гранулы в белом вине. С церемонным поклоном он протянул ей бокал. В глазах читались одновременно зависть и сострадание. С этого момента воспоминания казались бессвязными обрывками кошмарного сна.

…Костюмеры, которые растирали ее душистыми маслами, пока девушка стояла, подняв руки и закрыв глаза, ощущая на своем теле дразнящие и ласкающие прикосновения их рук.

…Фломель, помогающий ей взойти на сцену… Глаза, горящие безумным огнем на его узком лице. «Ты великолепна!» — прошептал он, погладив ее по лицу чуткими длинными пальцами.

…Жара, пыль, запах пота на узких улочках Биддерума, вонь свалок в переулках. Она жадно, как лучшие благовония, в последний раз вдыхала эти запахи.

Перед центральной площадью внимание ее привлекла необычная фигура в толпе. Высокий человек был одет в пестрое тряпье продавца змеиного масла, но лицо его выражало несвойственную простолюдинам привычку повелевать. Глаза его напомнили Низе зал во дворце, где она так любила смотреться в зеркала, показывающие сразу несколько отражений, постепенно уменьшавшихся. Человек окинул принцессу неожиданно мягким взглядом. Если бы она по-прежнему находилась дома, то немедленно приказала бы двум охранникам привести странного торговца. А потом, вероятно, искупала еще одну глупость.

Затем ее вновь охватило наркотическое оцепенение, все мысли исчезли.

Площадь в Биддеруме была широкой и ровной, окруженной глинобитными стенами, которые давали все больше тени по мере того, как солнце клонилось к закату. Руиз, не обращая внимания на ругань и пинки, проталкивался сквозь толпу, пока не добрался до низенькой тумбы у стены. С нее открывался великолепный обзор. Пришлось бесцеремонно разогнать ватагу мальчишек, успевших захватить это удобное место. Ребятня разбежалась, огрызаясь и отругиваясь, а он уселся на корточки в ожидании начала представления.

Слева от Руиза женщина в забрызганном глиной халате горшечницы разговаривала со своим соседом, немолодым писцом.

— Попомни мои слова, — кричала она ему прямо в ухо, — дурные это развлечения. Когда мы были помоложе, разве так делалось?

— Да-да, мне самому кажется, что молодежь уж слишком зазналась.

— Зазналась? Очень уж вы мягко выражаетесь, уважаемый Дудмоз. — Лицо ее исказила гримаса праведного гнева. — Кто другой назвал бы это святотатством. Я что-то пока не видела чуда. А ведь это здесь, и Биддеруме, пятая попытка за год. И потом, все-таки царская дочка… Что-то будет…

Писец закашлялся и выплюнул комок мокроты:

— У меня свое мнение.

Сплетников оттеснили. Толпа волновалась, трудно стало подслушивать отдельные разговоры.

Площадь была забита не только горожанами, но и крестьянами и ремесленниками из прилегающих районов номархии. На противоположной стороне возвышался нарядный павильон, заполненный местной знатью. Дворяне пили вино и курили змеиное масло. Перед павильоном потел в толстенных кожаных куртках и железных шлемах взвод охранников номархии. Солдаты завистливо поглядывали на простой люд, особенно на счастливчиков, которые прихватили с собой винные мехи, корзинки с едой и одноногие табуретки.

Зрители встрепенулись и затихли. Верховный маг прошествовал к сцене. Это был мускулистый немолодой человек, покрытый неяркими татуировками. Красивый звучный баритон взмыл над площадью:

— Граждане Биддерума, я приветствую вас от имени Царя Царей, которому навеки принадлежат наши жалкие жизни, Бхасрамета Великого, сына Халахума, милостиво дозволившего сегодняшнее зрелище.

Прямо из воздуха фокусник извлек позолоченную деревянную табличку, запечатанную темно-синей царской печатью. Величественным жестом он протянул ее командиру охранников, который немедленно помчался к павильону. Номарх Биддерума, стройный, нервный юноша, только недавно занявший этот пост, просмотрел разрешающий документ и жестом выразил одобрение.

Фокусник низко поклонился и повернулся к двум своим товарищам, звонко хлопнув в ладоши. Двое младших магов в роскошных одеяниях выскочили вперед. Неподвижной оставалась только женщина. Руки фокусников соприкоснулись в церемонном жесте приветствия. Потом между ними появился и стал расти жезл из черного дерева. Их предводитель схватил его и вонзил в пол сцены. Вспыхнул красный свет, вверх взметнулось полотнище красного шелка, ловко подхваченное ассистентами. Волоча его за собой, они бросились назад и накинули переливающееся облако ткани на неподвижную женскую фигуру. В фейерверке золотых искр, повинуясь пассам верховного мага, покрывало упало на пол и исчезло в щели, стекая туда, точно ртуть.

Трое актеров закружились в хороводе. Скорость их все возрастала, старший размахивал жезлом, издавая странный стонущий звук. Огромное полотнище блестящей голубой ткани поднялось над танцующими и заколыхалось в воздухе, подобно гигантской змее. До зрителей доносился топот ног фокусников и свист жезла, рассекающего воздух. Не верилось, что звуки эти издают человеческие существа. Затем из голубого полотнища вырвалось облачко металлического блеска.

Во время последующего длинного антракта Руиз Ав откинулся назад и попытался устроиться поудобнее, опираясь на плотно утрамбованную глину возвышения.

Последний луч солнца упал за зубчатые скалы холмов Сенмута. С наступлением темноты на сцене вновь загорелись факелы, а в павильоне знати вспыхнули специальные плошки, разгоняющие холод.

Когда ночь окутала землю, двое бродяг с выбитыми зубами попытались вытеснить Руиза с удобного места, но он начал вращать глазами, словно сумасшедший, а его посох-ружье испускал в их сторону пренеприятнейшие инфразвуковые колебания. Оборванцы моментально бросились прочь, делая на ходу знаки, оберегающие от нечистой силы.

Музыканты, рядами расположившиеся между сценой и павильоном, заиграли красивую траурную мелодию. Крышка позолоченного саркофага на сцене начала медленно приподниматься. Оттуда выпрыгнули трое магов. Оркестр сыграл финальное крещендо и резко замолк.

Фокусники стояли на авансцене, подняв руки, на всех были мрачные траурные одеяния. Лица скрывали фантастические маски Мертвой Троицы. В центре находился Бхас, бог засухи, смерти и удушающей пыли. Нижняя часть его маски напоминала челюсти насекомого, а верхняя, с отверстиями для глаз — череп ядовитой ящерицы. Костюм довершал плюмаж из желтых и рыжих перьев, символизирующий засуху.

По бокам стояли два его сына от богини безрассудства Нехрет. Слева — Тетри, бог голода, которого изображали в виде изможденного ребенка. Справа — Менк, бог рабства с собачьей головой.

Потом из саркофага появилась четвертая фигура. Это была богиня Хашипут. Руиз с трудом узнал девушку-Феникса под вышитыми одеяниями богини. Она напоминала драгоценный камень в богатейшей оправе. По традиции боги должны носить маски, но богини выступают с открытым лицом.

Казалось, что удовольствие от представления победило страх.

Флейты взвизгнули, и темные боги сорвали маски. Под ними оказались другие, еще более жуткие, плотно охватывающие головы. Прежние уборы фокусники отшвырнули в сторону и закружились в хороводе. Облако зеленого дыма заслонило брошенные одеяния, а когда оно рассеялось, груда масок зашевелилась. Фокусники отступили в сторону и застыли. Послышалось шипение, затем вопль боли. Шакалоподобное существо вырвалось из-под брошенных масок, волоча перебитые задние лапы. В погоню за ним устремилась бронированная ящерица, настигла, вспрыгнула ему на спину и размозжила череп одним движением страшных челюстей.

Пока кошмарное существо пожирало свою добычу, послышался шорох лапок многочисленных насекомых. Первые ряды зрителей, опрокидывая табуретки и проливая вино, отпрянули назад. Появились бонаны, насекомые неядовитые, но наносящие болезненные укусы. Крылья их были густо позолочены, поэтому двигались насекомые неуклюже и медленно, но очень красиво блестели в свете факелов.

Последнего бонана наконец раздавили, зрители заняли свои места и немного успокоились. Внезапно ящерица, закончившая трапезу, бросилась к краю платформы. Толпа разразилась воплями ужаса. Даже из павильона знати хлынули испуганные дворяне. Но жуткая тварь провалилась в люк, не добежав до края сцены. Слабый крик из-под платформы вызвал мрачные перешептыванья среди зрителей.

Одна только Феникс не обращала внимания на всю эту суматоху. Прекрасная женщина стояла неподвижно с отрешенной улыбкой на устах.

Так началось представление традиционной мистерии «Закат мира».

Это случилось в Зеленую Эпоху, еще до Ошибки. Земля была покрыта сладкой травой, а простая вода пьянила, как самое изысканное вино. Троих изгнали и заперли в Аду, далеко внизу, под краем мира. Они гнили там и покрывались язвами миллионы лет, а Земля благоденствовала.

Однажды богиня Хашипут гуляла в одиночестве у края мира. Это было задолго до постройки Стены, поэтому дева встала на краю и наблюдала за ядовитыми облаками.

Откуда-то издалека послышался странный сухой голос, звавший ее: «Хашипут, прохладная светлая Хашипут».

Она постаралась заглянуть в бездну Ада, — казалось, голос исходил оттуда, — но ничего не увидела. Впервые за все время своего существования богиня почувствовала страх. Однако ничего не происходило. Хашипут пожала плечиками и вернулась во дворец своего отца.

Несколько дней она не выходила гулять, а потом старалась держаться подальше от края мира. Но вскоре она вновь услышала странный голос. Теперь он звучал ближе и обрел непонятную силу: «Хашипут, пре-краснокудрая Хашипут, хочешь, я покажу тебе забавный фокус?»

Она побежала домой, чувствуя одновременно ужас и любопытство. Миллионы лет прошли с тех пор, как у нее был возлюбленный.

Руиз был поражен искусством артистов. Феникс великолепно исполняла роль нежной и глупенькой богини. Иллюзии выглядели настолько убедительными, что Руиз забыл, какие примитивные механизмы вызывают их к жизни.

Трое фокусников собрались на нижнем уровне сцены. Время от времени из их группы выстреливала в воздух оранжевая змейка, символизирующая злобные мысли. Змейки падали среди зрителей, которые моментально разрывали их на части ради спрятанных внутри дешевых сувениров и конфет.

Посох Руиза задрожал. Неподалеку двигалась огромная масса металла. Он перевел взгляд на дисплей, замаскированный под инкрустированную эмалью ручку. Горел красный огонек, но через минуту индикатор вернулся к норме.

Руиз нахмурился. Либо прибор отреагировал на случайное скопление в толпе, либо на корабле браконьеров были очень хорошие глушители.

В любом случае пока можно было вернуться к представлению.

Хашипут приходила к краю мира каждый день, но ничего не случалось.

Однако неделю спустя голос послышался вновь. Теперь в нем чувствовалась мощь пылевой лавины:

— Хашипут, гладкокожая Хашипут, разве ты забыла меня?

— Кто ты? — спросила она, набравшись храбрости. Внизу, под краем мира, застыл Бхас. Он был очень доволен. Светлые боги наверху забыли о его существовании.

— Я дух этого места, — вкрадчиво произнес он. — Я могу принести тебе много радости.

— Тогда покажись, — беспечно сказала юная богиня.

Актер натянул черный шелковый капюшон на страшную маску Бхаса. Он ловко, по-змеиному взобрался на верхнюю часть сцены. Из руки фокусника росли ядовитые розовые колючки, перемежаемые черной бритвенной травой.

Высокий, стройный, он очень заинтересовал богиню. Черные одежды были мрачноваты, но зато выгодно облегали прекрасную фигуру. С учтивым поклоном незнакомец протянул ей букет растений из адской бездны. Хашипут приняла подарок, но колючки впились ей в руку, а трава порезала нежные пальцы. Богиня рассердилась, красноватая дымка наполнила воздух.

— Это мир моего отца, — закричала она. — Прочь отсюда, пока я не позвала его.

— Как угодно, прелестная богиня, — ответил Бхас. — Но позволь мне сперва принести свои извинения.

Фокусник высоко поднял руку, и красная дымка ее гнева втянулась в его сложенную ковшиком ладонь. В руке появилась серебряная чаша, и Бхас протянул ее богине.

— Омой свои пальчики, прелестная Хашипут, — вежливо произнес он.

Гнев так быстро испарился, что изумленная девушка послушно опустила руку в прозрачную жидкость. Кровь закружилась в чаше, и жидкость стала темнеть, затем почернела. Хашипут почувствовала в руке невыносимую боль.

— Что ты сделал! — ахнула богиня.

Бхас разразился сухим, злорадным хохотом.

— Бедная Хашипут! Не вздумай обращаться к отцу, иначе твои пальчики навсегда останутся такими. Взгляни сюда!

Она посмотрела на руку. Кожа стала темной и пятнистой, пальцы раздулись.

— Ты заплатишь за это! — закричала богиня, но Бхас сжал ее руку горячей сухой лапой.

— Я платил долго, не сомневайся, — проскрежетал он низким злобным голосом, — но эти времена прошли. Помни, если расскажешь отцу, станет еще хуже. Подумай о старости, об ужасных морщинах.

Бхас выпустил девушку, и она поспешно умчалась прочь.

Во дворце богиня прокралась в свои покои, пряча руку в складках платья. К счастью, по дороге она не встретила других богов и полубогов. Боль слегка утихла, и девушка с ужасом рассматривала изуродованную конечность.

В те времена боги были выше смерти и разложения. Хашипут взглянула на иссохшую, покрытую пятнами старости руку и упала на выстланный золотыми листьями пол своей спальни.