"Город, который забыл как дышать" - читать интересную книгу автора (Харви Кеннет Дж.)

Вторник

Дага Блеквуда от больниц всю жизнь трясло. Он провел ночь в неудобном кресле посреди приемного покоя. То и дело клевал носом, но выспаться как следует так и не удалось. Джозеф и Ким остались в палате с Тари. А для старика места уже не хватило. «Вы ее дедушка?» – спросила Дага медсестра. Он рассмеялся и ответил: «Нет, я ее крестная фея». Ну и чего добился? Торчи теперь как пень в коридоре. А хоть бы и в коридоре. Все равно, пока Тари не поправится, никуда он отсюда не уйдет. «Ничего, – усмехнулся Даг. – У нас демократия. Сиди, где хочешь, лишь бы под ногами не путался».

Он упорно пытался хоть чуточку покемарить. Сложил руки на груди, опустил голову, даже русалку успел увидеть… Но недолго музыка играла. То ли задница в проклятом кресле затекла, то ли мимо кто протопал, – пропал сон. Ну точно, вон она, медсестра кроссовками скрипит. Такой ветер своим халатом подняла, аж в носу засвербело. Только человек, понимаешь, вздремнуть собрался, с русалкой парой слов перекинуться, как на тебе. Расскрипелась.

И так-то в больнице радости мало, да еще и выспаться не дают. Ладно, потерпим. Нам бы только вестей дождаться. Место тут какое-то ненастоящее. И пахнет чудно – лекарствами, надеждами и враньем. Век бы этой больницы не видал, кабы не внучка… Попалась птичка в клетку, лежит, бедняжка, вся в проводах, а коновалы над ней мудруют, целителей из себя корчат. Знаем, какие они целители. Была, помнится, одна статейка, так в ней черным по белому говорилось: на пять процентов изучен человеческий организм. Остальное – тайна. И не суйтесь. Нет, куда там! Скрипят туда-сюда своими кроссовками, шаманы хреновы.

К ларьку, что ль, подарочному сходить? С таким креслом не то что задница, мозги последние затекут. Заодно игрушку какую-нибудь прикупить для Тари, чтобы веселее было. Жалко вот, никакой деревяшки с собой не прихватил. Ну да ничего, тут и заводская уродина сгодится. Вырезать из нее какую-нибудь финтифлюшку, то-то радости будет. Кита, скажем. Кит ей точно понравится. Да и какому ребенку он не понравится? А вчера еще в море с ней собирались… И Колючку бы с собой взяли. Тут тебе и киты, они как раз по мойву пришли. Сейчас ведь самый нерест от Ирландии до Ньюфаундленда. Ну да что поделаешь. Раз на живого кита поглядеть нельзя, вырежем деревянного. Все равно делать нечего.

Даг порылся в карманах зеленых рабочих штанов и нащупал там сначала связку ключей, а потом и нож для резьбы по дереву.

Он повернул за угол и подошел к киоску «Подарки». Дальше по коридору у дверей реанимации стоял на часах солдат. «Откуда вас, чертей, поналезло?» – подумал Даг. Он вошел в магазинчик и остановился в дверях у газетного стенда, чтобы прочитать заголовки. Огромная шапка во всю первую полосу: ЗАБОЛЕВАНИЕ В УИМЕРЛИ НЕ ЗАРАЗНО. Дага разобрало любопытство, он проглядел статью. Батюшки, что в городе-то творится! Тела в заливе. Задыхающиеся люди в больнице. А он и знать не знал. Даг был слишком занят поисками Тари, и те, кто искал вместе с ним, ничего ему не рассказали. А вдруг у девчонки это самое «угнетенное дыхание»? Из статьи выходило, что шансов выздороветь тогда нет. Даг совсем расстроился и отвернулся от газеты.

Он слонялся вдоль полок и разглядывал дешевые безделушки. Рядом люди читали журналы, с глянцевых обложек широко улыбались девушки. Что такого в этих журналах? Их теперь целая куча, вранье от первой до последней страницы. Толстухи целую жизнь тратят на то, чтоб похудеть. Что за глупости, только деньги из читателей выкачивают! Чего бы им не жить себе толстыми и счастливыми? Даг всегда любил женщин в теле. Эмили была кругленькой толстушкой, пока рак не съел заживо всю ее плоть. Неужели журнальные вертихвостки хотят выглядеть так, словно смертельно больны?

В дальнем углу обнаружилась полка с игрушками, в основном мягкими. Ничего деревянного. Даг разозлился. Как это так, нет деревянных игрушек? Он обиженно фыркнул, воспринимая это как выпад лично против себя, и быстро подошел к прилавку, за которым стояла пожилая продавщица в синей форме.

– У вас деревянные игрушки найдутся? – требовательно спросил старик. Упершись кулаками в прилавок, он перегнулся к продавщице.

– Все на витрине, – нервно ответила продавщица. Она слегка кивнула на дальний угол магазинчика и снова прилипла к черно-белому экрану телевизора.

– Да там одно тряпье.

– Ну извините, других нет. – Она даже головы не повернула.

Даг тоже посмотрел на экран. Дома, океан, белые буковки «Уимерли. Прямое включение».

– Черт вас побери, забудьте вы про свой телевизор на пару секунд и займитесь живыми людьми!

Продавщице непросто было отвлечься от репортажа.

– Где тут можно найти кусок дерева?

Женщина подняла, наконец, глаза, покрасневшие веки моргали часто-часто.

– Кусок дерева?

– Да, чтобы вырезать.

– Может, в подвале? Там есть плотницкая. Вот…

– И где это?

– На нижнем этаже, сэр.

Даг Блеквуд никак не мог отвести глаз от губ женщины. В трещинах застряла помада. Даже на передних зубах кусочек остался. На лацкане пиджака табличка: ВОЛОНТЕР. Старик улыбнулся.

– Отлично, дамочка, – он подмигнул. – Вы мне очень помогли.

Продавщица испуганно кивнула и снова посмотрела на экран.

По коридору, как по торговому центру, туда-сюда сновали люди. Часовой пропал. «Иди куда хочешь, никто тебя не остановит», – решил Даг. Эк у них все просто. Он повернул за угол и нашел лифт. Женщина нажала кнопку «наверх» и стала ждать, пока подъедет кабина. Старик и ей тоже подмигнул и кивнул головой, она улыбнулась в ответ. Красивая, с виду лет пятьдесят пять или около того. Даг нажал на кнопку «вниз», еще раз широко улыбнулся, снял бейсболку, пригладил волосы и снова водрузил на макушку кепку. Он раскрыл было рот, чтобы прокомментировать кошмар в Уимерли, но тут как раз подоспел лифт. Даг шагнул внутрь, помахал напоследок женщине рукой и поехал в подвал. Лифты всегда пугали его до чертиков. Разве это дело, когда здоровенная коробка тащит тебя через дырку в полу? А шахты эти? Это ж могилы натуральные. Вверх-вниз, вверх-вниз, катаешься в гробу на веревочках. Двери захлопнулись, желудок рванулся к горлу. Уж лучше наверх, вниз падать совсем тошно. Надо было идти по лестнице, вот только как ее отыскать в этом треклятом лабиринте? Вот кто так строит? Крысы, которые решили отомстить людям за свои страдания?

Раздался мелодичный звон, двери открылись. Подвал. Даг попятился. Ну и вонища. Коридор пустой. Он ступил на кафель и стал читать надписи. Плотницкая в той же стороне, что и морг. Прелестно.

– Господи! – Даг скривился, покачал головой, поправил козырек бейсболки и двинулся по коридору вперед. Главное, не заглядывать в покойницкую через маленькие окошки в двойных дверях.

– Ёкорный бабай, – пробормотал старик, его передернуло.

В плотницкой никого не оказалось. Вот невезенье! Даг нажал на металлическую ручку, дверь не поддавалась. Нет, ну как воняет! «Аж кишки выворачивает», – подумал Блеквуд и цокнул языком. Он пошел назад, не отрывая глаз от светлой сосновой доски, сантиметра полтора в толщину и десять в ширину. Для чего ее тут прибили на стене? Для комфорта? Дага опять передернуло.

На подходе к моргу Блеквуд заметил, что отломанный кусочек дерева просто воткнули на место и прибили двумя гвоздями, но не очень крепко, вполне можно отодрать. Бестолочи безрукие. Даг достал ножик, открыл лезвие и легко расшатал деревяшку. Потом пальцами оторвал кусок сосны, одновременно внимательно оглядывая коридор. Никого, и за руку его схватить некому.

«Разрази меня гром, если я снова полезу в эту железяку», – сказал себе Даг. Впереди показалась лестница. Он приметил ее еще на пути в плотницкую. Старый добрый знак «Выход». Старик оглянулся и живо пошел по ступеням наверх. Он еще успел услышать, как открылись двери морга.

Даг прибавил шагу и снова глянул через плечо. Вурдалаков, вроде бы, не видать. Никто за ним не гонится. Первый этаж. Старик толкнул дверь и набрал полную грудь свежего воздуха. Красота. Пахло свежескошенной травой – газон перед больницей недавно подстригали. Утро. Денек обещал быть что надо. Кто бы мог подумать, что все так обернется?

Даг приметил впереди у главного входа деревянную скамеечку. Можно было, конечно, и от нее дощечку отломать. Тут-то дерево получше будет. Осина твердая, не то, что сосна, хотя кусочек и потоньше. На его-то деревяшку чихнуть страшно, не то, что вырезать по ней, сразу сломается. Даг с кряхтением опустился на сиденье, вытащил из кармана нож и достал лезвие. Мимо шла женщина, она подозрительно взглянула на его нож и заторопилась прочь. «Нездешняя, – решил Даг. – Одета как-то не так. Может, из Сент-Джонса или с материка, приперлась поглазеть на чужое горе да притащить домой парочку сувениров на память. Ишь, гляди-ка, от собственной тени шарахается». Блеквуд ткнул ножом в ее сторону и крикнул:

– Ножи затем и придумали.

Женщина прибавила шагу, Даг только усмехнулся и покачал головой, а потом начал осторожно вырезать по дереву, к ногам посыпались завитки стружки.

– Обалдеть, что творится, – пробормотал он.

Через несколько минут из куска сосны начал проступать гладкобокий кит. Дерево нагрелось в ладонях, Даг поворачивал его и так, и этак, состругивал уголок здесь, прорезал дужку там, и вот, наконец, кит стал таким же теплым, как пальцы старика. Вышло очень похоже.

Ким не спала всю ночь, так и просидела в палате между двумя койками. Она спела для мужа и дочери все баллады, какие вспомнила. Джозеф то и дело задремывал и снова просыпался. Дыхательная трубка, которую ввели ему в горло, казалась Ким пуповиной, да и сам Джозеф больше всего походил на младенца в утробе.

Первые лучи солнца Ким встретила песенкой «Когда у ирландца смеются глаза». За окном засверкала бухта. Ким немного помедлила, завороженная неописуемо красивым видом, и пошла умываться. Над раковиной висело большое зеркало. «Кошмар», – подумала Ким, краем глаза заметив свое отражение, и быстро отвернулась. Чего уж тут разглядывать? Она спустила воду в унитазе, провела рукой по волосам, потом не удержалась и снова взглянула в зеркало. Губы потрескались, под глазами мешки, ни помады, ни теней, ни туши для ресниц. Прямо бледная моль. Может, накраситься? Да нет, и так сойдет. Помятой физиономией тут никого не удивишь. Вот душ бы принять и переодеться – другое дело. Ким налила себе воды из автомата. Вкус оказался совсем не таким, как в Сент-Джонсе. Гораздо приятнее. Ким принюхалась. Они что ее, фильтруют? Дома, стоило только поднести стакан к губам, сразу шибало хлоркой. Ким выросла в твердом убеждении, что вода пахнет, и всегда спорила с учителями, когда они говорили, что вода не имеет ни вкуса, ни запаха. Глупости какие! Конечно, имеет. Ан нет. Дело-то было в химии.

Ким вернулась в палату. Джозеф неподвижно сидел в кровати и с беспокойством смотрел на Тари. Казалось, он так и провел всю ночь, и теперь уже больше никогда не пошевелится.

– Ты и при жизни неважно выглядел… – пошутила Ким, чтобы разрядить атмосферу.

Волосы у Джозефа свалялись, щеки поросли трехдневной щетиной. Дыхательная трубка лежала рядом. Он явно сам вытащил ее из горла. Джозеф по-прежнему не двигался.

– Эй!

Ким подошла поближе, Джозеф вздрогнул и поднял на нее красные беспокойные глаза.

– Как она? – хрипло спросил он, закашлялся, сглотнул и потер горло.

Ким посмотрела на Тари. Она бы все на свете отдала за то, чтобы девочка очнулась и села. Ким так хотелось прижать к себе это крохотное детское тельце.

– Я не знаю.

– Она дышать не может? – Он снова закашлялся.

– Нет, врачи говорят, дело не в дыхании, – ответила Ким.

Она еще раз сходила к автомату, набрала стаканчик воды и принесла Джозефу.

– Спасибо.

Он отпил и поставил стакан на тумбочку.

– Дело в сердце. У нее переохлаждение, а это нагрузка на сердце. Гипотермия.

Джозеф осторожно свесил ноги с кровати, босые ступни коснулись кафеля. Он робко шагнул к Тари, замер, потом сделал еще шаг, нагнулся и нежно взял дочь за руку. При этом не сводил глаз с огромной иглы от капельницы. Разве можно совать такое в маленькую детскую ручку?

У Ким на глазах выступили слезы. Она с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться. Еще несколько часов назад Джозеф метался во сне, что-то бормотал о лицах под водой и пузырьках воздуха. А теперь он стоит рядом у постели Тари, вменяемый и жизнеспособный.

– Надо бы кофе попить, – сказала Ким.

– Я схожу.

Джозеф повернулся. Ноги слушались еще не очень хорошо, пришлось остановиться и перевести дух. Он посмотрел на свои босые ступни:

– А где моя обувка?

– Вон там. – Ким показала на шкафчик рядом с дверью в туалет.

Джозеф достал кроссовки, покрытые толстым слоем лесной грязи.

– Ты сам-то как? – спросила Ким.

– Вполне.

– Точно?

Ей не понравилось, как неуклюже Джозеф пытается завязать шнурки. Он намотал шнурок на указательный палец и застыл, но потом встряхнулся и завязал вполне приличный бантик.

Покончив с кроссовками, Джозеф выпрямился и опять замер, изумленно вглядываясь в каждую черточку на лице жены. Ким боялась пошевелиться и все испортить. Джозеф посмотрел на Тари. В глазах его отразилось такое горе, что Ким захотелось подойти и утешить его, взять за руку. Но прикасаться к мужу было все еще страшно.

– Что же это? – прошептал он.

Ким вытерла ему слезинку и растерла влагу между пальцами. Никогда еще она не видела, как муж плачет. Остатки выдержки покинули ее.

– Не знаю, – сам себе ответил Джозеф дрожащим голосом.

Ким бросилась к нему на шею.

– Я люблю тебя, – всхлипнула она и прижалась щекой к плечу Джозефа, не в силах больше сдерживаться. Впервые за долгое время Ким не пришлось врать.

Джозеф стоял, оторопев, и не знал, куда девать руки.

– Это все… – он нежно дотронулся до Ким, – … это на самом деле? – И крепко обнял. – Господи! – И заплакал, уткнувшись ей в волосы. – Это все правда?

Командор Френч задремал прямо за рабочим столом. Ему снились оранжевые лучи, падающие с неба на синюю гладь. Они не задерживались на поверхности, а сразу опускались в глубину. Вода постепенно светлела и наконец засверкала, как янтарь. Командор проснулся и не сразу понял, где находится. Какой-то кабинет, в глаза светит экран компьютера, на нем скринсейвер с вертолетами. В здании тихо, только слышно, как переговариваются диспетчеры: их оставили у приборов следить за турбулентностью в океане. Где-то далеко, то ли в другом конце здания, то ли в наушнике (командор предусмотрительно убавил громкость), бубнили голоса. Где именно, Френч так и не понял. Ну и наплевать.

Он снова задремал и вернулся в тот же сон. На этот раз командор смотрел вверх, лучи летели прямо на него, как звездочки салюта, глаза слепило. «Лечу, наверное», – подумал он, потому что лучи прошивали тело насквозь. Нет, не насквозь. Задерживались. Командор широко открыл рот, в него посыпались оранжевые искры. Интересно, это он так широко раскрыл рот, или все его лицо превратилось в огромную дыру, или, может быть, он сам стал подвижным, как ртуть, как вода, как мировой океан? Командор испуганно вздрогнул и проснулся, отчаянно дрыгая ногами под столом. Ботинки громко колотили по дереву. За дверью опять началась суета, свет уже включили.

Френч выпрямился и обеими руками потер глаза. Он несколько секунд пытался вспомнить, в самом деле он видел ночью оранжевые лучи, или это ему только приснилось. А турбулентность? Она-то была… или это тоже ему пригрезилось?

Единственное, чему он в жизни доверял, так это собственным глазам. Но здесь, в Уимерли, здравый смысл и зрение противоречили друг другу. За годы службы Френч выполнил тысячи заданий, его огромный личный опыт говорил ему, что все на свете имеет простое и логичное объяснение, надо только его отыскать. Френч упорно возвращался мыслями к загадочным оранжевым лучам. Ведь он своими глазами видел, как они падали на землю и дома! Других чудес тут тоже хватало. Чего стоит одна акула-альбинос! Нет, конечно, другие тоже ее видели, но как, скажите, это вяжется с пресловутым здравым смыслом? А тела? Утопленники, которым бог знает сколько лет? Конечно, можно было бы преспокойно списать все это на банду сумасшедших анархистов, которые подсыпали в городской резервуар галлюциногенный наркотик. Френч задумчиво взглянул на автомат для охлаждения воды у двери его кабинета.

Похоже, никто из тех, кто был с ним вчера на берегу, не заметил лучей. Почти никто. Вот матрос Несбитт точно следил за траекторией их полета. И он занервничал, когда заметил, что за ним наблюдают.

Может, стоит позвать его в кабинет? Да, непростой предстоит разговор. Что он скажет Несбитту? С чего начнет? Френч взвесил все за и против, справился насчет состояния турбулентности в океане (она, кстати, не меняла размеров, что само по себе было весьма подозрительно) и, наконец, решился:

– Говорит командор Френч. Найдите матроса первой статьи Несбитта и передайте ему, что я жду его в штабе, – произнес он в микрофон.

Френч еще раз просмотрел отчеты врачей о вспышке неизвестной болезни, предшествовавшей цунами в Бюрине. Что там было, туберкулез, дифтерия? Точный диагноз пока не поставили. Местный врач, доктор Керней, отмечал, что болезнь протекает без основных характерных симптомов. Ни кашля, ни температуры, зато горло саднит, отмечаются потеря веса и обильное потоотделение. Эти симптомы могли быть, конечно, вызваны неподвижностью больного в результате нарушения дыхательной функции. Доктор Керней написал в отчете, что загадочное заболевание, возможно, представляет собой новую форму туберкулеза или дифтерии, и выразил глубокую озабоченность этим предположением.

В дверь постучали, Френч машинально крикнул: «Войдите». Он поднял голову, в дверях испуганно переминался Несбитт. Молодой человек посмотрел командору в глаза и тут же отвел взгляд.

– Матрос первой статьи Несбитт по вашему приказанию прибыл, сэр.

– Закройте дверь и присядьте. – Френч показал на кресло перед столом и выключил рацию.

– Вам удобно, Несбитт?

Матрос уже устроился на стуле.

– Так точно, сэр, – ответил он.

Было заметно, что парню не по себе, он пожевал нижнюю губу и поморщился.

– Вы не против, если я закурю? – спросил командор.

– Нет, сэр.

Френч предложил пачку Несбитту, перегнулся через стол и щелкнул зажигалкой. Матрос держал сигарету в пальцах под странным углом, он затянулся, постарался подавить приступ кашля и кивнул:

– Хороший табак, сэр. Я вот подумываю, не начать ли мне курить. Совсем недавно об этом думал, сэр.

Френч прикурил, расслаблено откинувшись на спинку кресла, и внимательно посмотрел на Несбитта.

– Если помните, вчера вечером мы испытывали отражатели.

– Да, сэр, конечно, помню. Я был там, на берегу. – Несбитт мужественно затянулся, на этот раз глубже, потом осторожно выдохнул, сложив губы трубочкой. Ему даже удалось сдержать кашель.

Френч курил и мысленно репетировал свой следующий вопрос.

– Вы помните момент, когда включили прожекторы и стали видны ультракороткие и гамма-лучи?

Несбитт кивнул и закрыл глаза. Его передернуло. Изо рта тонкой струйкой вырывался дым. Потом он резко наклонился вперед и неуклюже вытер пепел сигареты о край бронзовой пепельницы.

– Да, сэр. Я был там, сэр.

– Вскоре после этого мы включили отражатели. Между лучами появились зазоры. Стали видны части берега и неба. Помните, тогда еще прервалась радиосвязь.

– Да, сэр, конечно, помню. Такая тишина наступила. Они пропали. Голоса в голове, я имею в виду.

Френч пристально глядел на матроса.

– Вы обратили внимание на книги и документы на моем столе, Несбитт? – Он похлопал ладонью по тому, посвященному морским катастрофам.

– Да, сэр, по правде сказать, обратил.

– В них рассказывается о цунами, морских чудовищах, о вспышках странных эпидемий, случившихся много лет назад. Вспышки. Потопы. В последнее время я много об этом читал.

Несбитт побелел еще больше, хотя Френч думал, что дальше уже некуда. Может, парню просто стало нехорошо от сигареты.

– Обычно я не интересуюсь такими вещами, Несбитт.

– Полагаю, они не представляют для вас интереса, сэр.

– А для вас?

– Нет, сэр, – рявкнул матрос. – Нет, сэр.

Он выпрямился и напряженно застыл. Френчу показалось, что Несбитт сейчас вскочит с места и отдаст ему честь.

Молодой человек смотрел на командора широко открытыми глазами. Он затянулся и долго не выдыхал, его прямо распирало от волнения. Зрачки все больше расширялись, на прыщавом лбу выступил пот, наконец он выпалил:

– Духи, сэр. Духи. Это из-за них все произошло. Если я могу быть с вами откровенен, сэр.

– Духи?

– Да, сэр.

– Почему они?

– Разрешите погасить ее, сэр? – Несбитт помахал сигаретой, дымящийся кончик смотрел точно в потолок.

– Разумеется.

– В вашей пепельнице, сэр?

– Да, валяйте.

Несбитт долго возился с бычком, гася все искорки и облизывая губы. Потом он снова сел прямо и поднял на командора покрасневшие глаза.

– Продолжайте, – подбодрил его Френч.

Несбитт яростно потер подбородок.

– Я не хочу, чтобы вы считали меня сумасшедшим, сэр.

– Никто не хочет, чтобы его считали сумасшедшим, Несбитт. В том числе и я.

– Мне тут нравится.

– На Земле?

– Да, сэр. То есть нет, сэр, – взволнованно поправился он. – На флоте, сэр. Поэтому я не хочу, чтобы меня считали сумасшедшим.

– А я и этого и не утверждаю. Напротив, я полагаю, что если вы сумасшедший, то все остальные в радиусе двадцати километров отсюда тоже абсолютно невменяемы.

– В том, что я вижу больше других, нет ничего ненормального.

Френч промолчал. Ему хотелось утешить молодого человека, сказать, что он понимает его, объяснить, что он и сам видел оранжевые лучи в небе и чудовищ в море. Нет, нельзя. Тогда они станут равны, в приказах и суждениях командора можно будет сомневаться, его можно будет подставить и при случае утопить. Френч заговорил, осторожно выбирая слова:

– Насколько я понял из книг, такого рода странные события случаются всякий раз, когда нечто угрожает самоопределению личности человека. Происходит невозможное, то, что мы раньше считали плодом своего воображения. «Ловцы человеков». Вон, видите, я написал эти слова на доске?

– Да, сэр. Я каждый день смотрю на эту надпись.

– Так вот, ловцов человеков больше нет. Дело не только в том, что меняется наша жизнь, нет, мы потеряли связь с природой, с землей, потеряли себя, если хотите. Когда наша цивилизация подвергалась опасности, когда внешние силы грозили смять, опрокинуть наш мир, слово приобретало особенное значение. Человечество спасали традиции, предания, передающиеся из уст в уста. В такие моменты люди часто видели то, о чем рассказывается в сказках. Срабатывает защитный механизм, он не дает нам забыть о том, кто мы есть на самом деле, возвращает нас к нашим корням. В письменных источниках отражено несколько таких случаев. Вспомните древнюю Иудею и пришествие Христа, вспомните, как создавались Библия, Ветхий и Новый Завет. Вспомните, как боролись за свою свободу и права рабы. Ничто не могло сломить этих храбрецов, их сила имела глубокие корни, она прорастала из преданий и легенд, передававшихся из поколения в поколение, и, в конце концов, рабы добились признания своих прав. Вспомните, как усердно миссионеры старались разрушить веру индейцев в языческих богов, старались и не могли. Вера коренного населения росла и крепла с каждым днем, перья становились ярче, танцы яростней, обряды торжественнее. Мы встречались со сказкой, и эта сказка спасала нас много раз. Нам нужны ловцы человеков! Вы меня понимаете, Несбитт?

– Д-да, сэр.

– Народы болезненно реагируют на вторжение чужеродной культуры, так же, как и на потерю корней, потерю связи со своей собственной культурой. Тут вступают в игру массовые галлюцинации, и люди верят тому, что видят. Верят, ведь, чтобы выжить, верить необходимо. Выжить и остаться в здравом рассудке, несмотря на то, что прежней жизни уже не вернуть.

Несбитт сидел в кресле очень прямо и изумленно глядел на командора, он явно не верил своим ушам.

– Что вы видели, – продолжал Френч, – когда включили отражатели?

Несбитт вздрогнул.

– Ничего, сэр.

– Вы уверены?

– Ничего. – Молодой человек отвел глаза, он никак не мог на что-нибудь решиться. Вдруг в голове у него что-то щелкнуло, он подскочил, словно от удара. – А вы? – Глаза его засветились надеждой, парень улыбнулся, словно между ним и Френчем установилась невидимая связь. – Вы, сэр?

Командор занервничал. Он боялся, что чересчур разоткровенничался с этим юнцом. Френч сжал губы. Едва заметная перемена в его настроении тут же стерла улыбку с лица Несбитта.

– Расскажите мне о том, что вы видели, – спокойно сказал командор. – Я же знаю, вы что-то видели.

Несбитт дернул головой, как будто убеждал себя не говорить лишнего, заерзал и умоляюще произнес:

– Да вы же сами знаете, что я видел, сэр, разве нет?

– Вчера ночью вы за чем-то следили в небе, и я это заметил.

– Но вы видели? Сами видели, сэр?

На лице Несбитта ясно читалось смятение. Он то и дело потирал ручки кресла, рот его открывался и закрывался, слышно было, как шлепают губы. Френч понаблюдал за молодым человеком и сказал единственное, что он считал правильным в этой ситуации:

– Нет, Несбитт, ничего необычного я не видел. – Командор опустил голову и начал перебирать на столе бумаги. – Постарайтесь взять себя в руки, Несбитт. Вы свободны.

Райна смотрела на стены палаты. Все цвета постепенно исчезали, все, кроме серого, думать с каждой минутой становилось труднее. Она старалась представить себе знакомое лицо или предмет, но забывала, чего хотела, еще до того, как мозг успевал выдать картинку. Будущего не существовало. Сначала было страшно, накатывали волны паники, однако по мере того, как ухудшалось ее состояние, Райна почему-то успокаивалась. Она никак не могла вспомнить, чего боялась. В душе наступил мир. Райна словно бы отделилась от тела и даже, кажется, от сознания.

Потом на стул у кровати кто-то сел. Человек выглядел чудно: узкая голова, спутанный ком волос, кривые зубы, нервная улыбка. Райна вглядывалась в него и силилась узнать, но не могла: черты лица постоянно менялись. Он заговорил, глаза запали, по лбу побежала рябь, потом на подбородке появилась ямочка. Райна начала понемногу различать цвета, бледные тени красок, к которым она привыкла за свою жизнь. Пятна вырывались изо рта человека, они растекались по комнате и оседали на предметах. Забрезжили воспоминания, снова накатила паника, и, наконец, Райна узнала говорившего. Слова обретали смысл, из них начали складываться мысли и образы.

– Я видел в море русалку, рыжая, волосы по пояс, и уж такая красавица, что аж плясать хочется от радости. И голая, ни клочочка одежды. – Он покраснел и опустил голову. – Чудо из чудес. А до того дня я русалок не видал.

«Томми, – произнес кто-то в голове у Райны. – Вроде бы так его зовут. Томми».

– А потом дальше, уже почти у самого Порт-де-Гибля мне повстречалась огромная каракатица. Вот такая! – Он поднял руки и зашевелил пальцами, стараясь напугать Райну. – Тянет, понимаешь, ко мне щупальца, будто толстые черви к тебе ползут, охота ей вступила вытащить меня из лодки. Каракатица жутко опасная, а вот кит… Тут совсем другое дело. Голову из воды высунул, и прям видно, какой он замечательный, ну, каракатица и испугалась. Бултых, и пропала. Сбежала и в глубине затаилась. А кит со мной заговорил, да так глянул из-под воды, глаз у него большой и круглый, и уж такой добрый, что мне враз почудилось, будто мы с ним старые приятели.

Райна, наконец, рассмотрела его. Томми, точно, это Томми, она вспомнила – они дружили, крепко-крепко. Томми Квилти. Сколько раз он помогал ей в будущем, и не сосчитать. Ой, нет, не так. В прошлом. Точно, в прошлом. Раньше. До этого момента. Это и есть прошлое.

– Пыль веков, – произнес Томми.

Райна ничего не поняла, да похоже, что он и сам не понял сказанного. Слова просто вырвались из его груди.

– Тот кит поведал мне, что видел меня сквозь пыль веков, вот так прямо и сказал. Он… – Томми замолчал и посмотрел на дверь. В палату вошла женщина в белом.

– Сюда посетителям нельзя, – ворчливо заявила медсестра и сурово поджала губы.

Райна вдруг испугалась, потому что Томми в мгновенье ока сделался больным.

– Ну же, давайте-ка, на выход. – Сестра попыталась согнать его со стула.

Томми поднялся на ноги, видно было, что ему плохо. Он упал на стул и начал хрипеть. Райна сразу заметила, что хотя Томми и задыхается, но совсем не так, как она. Кое-какие воспоминания о сегодняшнем утре у нее еще сохранились. Дело было не в том, что ей не хватало воздуха, а в том, что мышцы отказывались нагнетать кислород в легкие. А Томми вел себя так, как будто ему трудно вдохнуть. Райна точно помнила, что дышать ей было легко, просто надо было не забывать делать вдох и выдох.

Медсестра нажала на кнопку в головах кровати и вывела Томми из комнаты.

– Вам надо прилечь, – сказала она уже совсем другим, заботливым и мягким тоном.

Позже Райна узнала от другой медсестры, что Томми положили в палату 611, чуть дальше по коридору, там была одна свободная койка.

Ей казалось, что с тех пор прошло не больше нескольких секунд. Да нет, пожалуй, часа два. Зачем она тут торчит? Она окончательно пришла в себя, теперь главное – поскорее выбраться отсюда, а то тут вокруг одни больные. Выбраться, пока снова не заболела. В этом отделении все, и сама Райна тоже, подключены к дыхательным аппаратам. Зачем он ей теперь? От трубки ужасно саднит горло. Да и голова тоже раскалывается. «Это мне, наверное, никотина не хватает, – подумала Райна. – Надо покурить. Или хотя бы попросить никотиновую жвачку, или пластырь, что найдется». Райна хотела было нажать на кнопку вызова медсестры, но тут ей пришло в голову, что можно ведь просто дать деру. Тогда она сама купит пачку сигарет и выкурит три-четыре за раз. Так отрава быстрее всосется.

Райна подняла руку и посмотрела на свои пальцы. Трясутся. Ну, ничего, справимся. Она схватилась за респиратор, обручальное кольцо звякнуло о ребро трубки, она завибрировала, во рту сразу защекотало. Райна сжала пальцы покрепче и осторожно потянула, сантиметр за сантиметром, медленно, вот, уже почти, сейчас, пошла, пошла… Все. Ничего не все! Сейчас вырвет. Глаза наполнились слезами. Она смотрела в потолок и ждала. Дышится. Само дышится. Райна облизнула губы и улыбнулась. Во рту вместо языка поселился еж, давно немытый и отвратительный на вкус. Она села. На соседней кровати неподвижно лежала женщина, насос ритмично нагнетал в ее легкие воздух. Бонни Тернбулл, тоже из Уимерли. Они с Раиной никогда не ладили. В школе Бонни вечно рассказывала про Райну гадости, например, что она спала с парнем одной из своих подруг. Давно это было. Больше десяти лет назад. Враки.

Райна свесила ноги с кровати и встала на холодный линолеум. Всего-то день провалялась в постели, а коленки уже трясутся. Она прижала к носу рукав синего больничного халатика, ткань сразу нагрелась от дыхания. В последний раз они с Бонни встретились на занятиях психолога в группе для жертв домашнего насилия. Бонни пришла на одну встречу и пропала.

А теперь вот спит на больничной койке.

На подставке в ногах кровати работал маленький телевизор, на экране блондинка в красном костюмчике что-то говорила в микрофон, а внизу слова: «Прямой репортаж из Уимерли». Губы шевелились, а звука не было. Райна выключила телевизор и повернула экран к стене. Бонни с трудом открыла черные, как оникс, пустые глаза и посмотрела на Райну. Похоже, не узнала.

– Привет, – прошептала Райна из-под рукава халатика. Под левым глазом у Бонни был синяк. Желтый, зеленый, лиловый, аж переливается. – Как дела?

Бонни что-то булькнула, трубка мешала ей говорить. Она посмотрела на пустую кровать, потом опять на Райну.

– Я тоже заболела. – Райна радостно улыбнулась. – А теперь снова могу дышать. Вот не сойти мне с этого места. – Она глубоко вдохнула и опустила руку. – Видишь. И трубки никакой не надо. Я выздоровела.

Глаза Бонни еще больше потемнели, Райна нагнулась к самой постели, она больше не боялась заразиться, потому что знала, сама не понимая откуда, что бояться нечего.

– Все пройдет, – нежно прошептала она. – Ты только думай о хорошем, и все само пройдет.

Бонни закрыла глаза, словно не желая этого слышать.

– Пойду поищу Томми Квилти.

На левом запястье у Бонни чернел синяк, еще один расползался по локтю фиолетовым пятном.

– Не горюй, ладно?

Райна подошла к двери и выглянула из палаты: у столика в дальнем конце коридора стояли две медсестры. Райна втянула голову обратно, подождала пару секунд и снова выглянула. Сестры смотрели в другую сторону. Райна рванула вперед, шлепая босыми ногами по холодному линолеуму. Она распахнула третью по счету дверь и вбежала в комнату 611. Шесть кроватей. Мужская палата. Шторки везде раздвинуты. Четверо смотрят портативные телевизоры. В дальнем углу комнаты у окна кто-то весело напевает. Томми.

Она подошла поближе. Томми лежал с закрытыми глазами и улыбался. Райна потянулась, чтобы погладить друга по щеке, но передумала и потрясла его за плечо. Томми тут же открыл глаза, посмотрел на нее и широко улыбнулся, обнажив два ряда кривых потемневших зубов. Он кивнул, страшно довольный ее выздоровлением, и приподнялся на локте.

– Ну, ты как? – хрипло спросила Райна, горло до сих пор саднило.

Томми пожал плечами, поднял руку и попытался вытянуть изо рта трубку. Райна осторожно помогла ему. Как только Томми смог дышать самостоятельно, он тут же выпалил:

– Да я ж только прикидывался. Ты ведь знала, а? – Он довольно хихикнул и тут же приложил ладонь к губам, словно понял, что сморозил глупость.

Райна тоже весело усмехнулась:

– А я могу дышать, как человек.

Томми кивнул.

– Да уж, любо-дорого посмотреть. – Он крепко сжал ее кисть обеими руками, потер большими пальцами запястье, несколько раз тряхнул и приложил ладонь Райны к своей щеке.

– Пора нам отсюда выбираться, Томми, – сказала она и оглянулась через плечо. В палату входила та самая вредная медсестра. Зануда немедленно кинулась к Райне.

– Вам, милая, нельзя вставать, – произнесла медсестра противным поучительным тоном, не отрывая взгляд от синего больничного халатика Райны.

– Да я уж оклемалась.

– Вы можете дышать? – Медсестра ахнула.

– Да.

– Точно?

– Да. – В подтверждение своих слов Райна три раза глубоко вдохнула через нос и выдохнула через рот. – Вот, видите, прямо как насос.

Медсестра подозрительно следила за строптивой пациенткой. Наконец, она улыбнулась и сказала:

– Это прекрасно! Но вам все равно надо вернуться в постель и подождать, пока вас осмотрит врач. – И быстрым шагом вышла из комнаты.

Райна повернулась к Томми, прикусила нижнюю губу, приподняла брови и весело хихикнула.

– От меня одни неприятности.

Томми захихикал вместе с ней.

Когда они отсмеялись, Райна расслышала, как занудная медсестра говорит кому-то в конце коридора:

– Нам велели позвонить на военную базу, если кому-нибудь станет лучше.

– Ой! – развеселилась Райна. – Давай скорей уносить отсюда ноги.

– Уносим, уносим, – подхватил Томми, он весь светился от счастья.

Над головой Тари проплывало синее небо, такое же синее, как и море. Граница между ними совсем стерлась. Лодочка в форме полого изнутри кита мягко покачивалась на волнах.

– Ну что, теперь поняла, как тут весело? – спросила Джессика, она сидела рядом с рулем на корме и небрежно держалась за борт. Теперь Джессика была уже не такая пятнистая и противная, она порозовела и стала почти симпатичной.

Тари пожала плечами, ее подруга восхищенно оглядывалась по сторонам.

– Здесь так далеко видно, – сказала она.

– Так все равно все синее, – тихо ответила Тари, морской пейзаж не произвел на нее никакого впечатления.

Над головой пронеслась оранжевая вспышка, следом еще две.

– Собираются. – Джессика подняла голову, оглянулась через плечо и показала на бескрайнюю синюю равнину. – Во-о-он там.

– Кто?

– Те, кого отрезало от людей на суше.

– Как отрезало?

– От их родственников. Когда пропадает связь, они собираются там, подальше от берега и движутся в центр. У каждого места, где живут люди, есть такой центр, глубоко, на самом дне океана. Дырка, из которой все начиналось, оттуда все произошли. И вода тоже оттуда появилась.

Тари ничего не поняла.

– С тобой-то все хорошо. В твоей семье связь не прервалась. Твои предки верят в тебя, знают тебя и потому помнят, кто они, знают, кто они.

Над головой пролетел еще один оранжевый луч. Тари захотелось пригнуться, но она удержалась.

– А вот те, кто отрезан от семьи, направляются в океан. Они поднимают волны, вызывают штормы, притягивают черные тучи, образуют воронки и водовороты. Все потому, что духи любят своих близких и сердятся, оттого что не могут быть с ними рядом. Сам по себе одинокий дух ничего такого не натворит, но вот когда сразу рвется множество цепочек, духи собираются вместе. Они могут заставить дыру на морском дне разойтись заново, для того чтобы люди на берегу снова почувствовали эту связь и осознали самих себя. – Джессика перегнулась через борт и посмотрела в воду. – Так что самое важное происходит там, в глубине.

Тари тоже наклонилась, крепко вцепившись в борт, но разглядела только воду.

– Там все синее, – сказала она.

– Подожди – увидишь. Но только, когда перестанешь цепляться за жизнь. Забудь о теле. Твой папа сейчас уехал, он не дежурит у твоей постели, и тебе легче будет уплыть. Представь себе, что закрываешь глаза, а они все равно открыты.

Тари закрыла глаза.

– Нет, не так. Не надо их закрывать, просто представь, что закрыла.

Тари посмотрела на Джессику. Девочка улыбалась, она стала еще симпатичнее, уродливые пятна почти совсем пропали.

– Вот, уже лучше. А теперь опять закрой.

Тари закрыла глаза так, чтоб веки не двигались, и снова посмотрела на подругу. Джессика показалась ей настоящей красавицей: гладкая кожа, рыжие волосы струятся по плечам.

– Получилось. Смотри. – Джессика кивнула на воду за бортом.

Тари наклонилась и посмотрела вниз. Все синее. Постепенно она начала различать вспышки желтого, зеленого и красного. Там, в глубине, что-то вращалось.

– Очень хорошо, – сказала Джессика. – А теперь представь, что ты погружаешься глубже и глубже. Тогда ты увидишь то, что там, под поверхностью.

Мир выглядел вполне привычно, обыкновенное солнечное утро. Джозеф ехал по дороге из Порт-де-Гибля. Дома, лужайки, пикапы, слева океан, Уимерли на другой стороне залива. Он миновал круглосуточный магазин, в дверях стояли отец с дочерью. У Джозефа задрожали руки. Все вернулось на круги своя, все, вот только Тари по-прежнему в больнице.

Ким не хотела отпускать мужа в Уимерли, но ей нужна была сумка с вещами – она осталась в доме Критча. Там лежали смена одежды и другие необходимые мелочи. Джозеф заверил жену, что он уже достаточно оправился после болезни и вполне может съездить за вещами. Пришел врач, осмотрел его и выписал. Одна из медсестер сказала, что жизнь в Уимерли, похоже, снова входит в привычную колею. Тела в заливе больше не находили, и новые больные не поступали. Ситуация стабилизировалась. Джозеф очень надеялся, что теперь и Тари постепенно поправится.

Нет, вы только подумайте! Из всех мест на земле он безошибочно выбрал для отпуска именно то, где разразилась неслыханная трагедия. Может быть, в этом есть и его вина? И это он навлек на себя и своих близких такие ужасные несчастья? Джозеф вдруг почувствовал себя на месте героя любимых романов Ким. Просто удивительно, сколько бед одновременно свалилось на их головы. Тари, его единственная дочь. Джозеф испуганно покачал головой, по коже пробежал холодок. Вся жизнь покатится под откос, если, не дай бог, с девочкой что-нибудь случится. Как он будет жить без нее? Что будет делать, если она не поправится? Об этом даже подумать страшно. «И не надо, – решил Джозеф. – А надо просто надеяться. Ждать и надеяться».

На потроширском шоссе не было машин, только два армейских джипа мчались в противоположные стороны. Потом навстречу Джозефу проехал грузовик, тоже военный, кузов закрыт бьющимся на ветру куском материи. В зеркале мелькнули, стремительно удаляясь, раздвинутые края брезента и выглядывающие оттуда равнодушные лица солдат. Наверное, уезжают из Уимерли. Кризис закончился, и нужда в них отпала.

Джозеф свернул на дорогу к Уимерли, поле, еще вчера оккупированное репортерами, опустело. Совсем недавно здесь бродили толпы людей и стояли фургоны телевидения, а теперь трава засыпана горами мусора, и никого. Первую линию заграждений уже разобрали, пост у клуба тоже сняли. Там, где раньше дорогу перегораживал шлагбаум, теперь скучали двое солдат, провожая ленивым взглядом проезжающие машины. Джозеф на всякий случай снизил скорость, но сигнала остановиться так и не дождался. Он поехал дальше, мимо почты и клуба, где на площадке остались только джип и микроавтобус. Перед старым рыбацким домом стоял желтый телевизионный фургон. Женщина в красном костюме у кого-то брала интервью, на лужайке собралась толпа зевак, высыпавших из соседнего дома.

Джозеф повернул на верхнюю дорогу и посмотрел на залив. Вертолетов нет. Тишина. Он приоткрыл окно и прислушался. На берег накатывали огромные валы. На Уимерли двигался шторм. Ветра пока не было, но на горизонте клубились черные тучи. Джозеф отвлекся на дорогу, а когда снова взглянул на море, в воздух подпрыгнул сиреневый кит, он на мгновение завис над водой и упал, в небо взметнулся фонтан серебристых брызг. Сверкающие искорки поднимались все выше, они постепенно темнели, становились коричневыми, потом построились в шеренгу и полетели на восток, постепенно снижаясь.

Может, это стая птиц влетела в фонтан брызг, а он и не заметил? Или они снялись с воды? Джозеф уже ничему не удивлялся.

Над волнами поднялся красный ребристый хвост, длинный, как баржа. Неведомое Джозефу существо скрывалось под поверхностью океана, быстро двигаясь вдоль берега. «Что это мне все какие-то чудеса из сказок мерещатся?» – подумал Джозеф. Нет, жизнь вовсе не возвращалась в привычную колею, медсестра из больницы была не права. Джозеф притормозил и остановился посреди дороги. Вода в заливе закручивалась в водовороты, волны бежали во всех направлениях, море вспучивалось. Так обычно бывает во время сильных штормов, Джозеф пару раз попадал в них во время патрулирования. Вот только вода синяя, а не черная, и небо тоже синее.

Сзади загудели. Джозеф взглянул в боковое зеркало. Еще один телевизионный фургон, на этот раз белый. Джозеф, оказывается, загородил дорогу. Он тронулся с места, поднялся на холм и у дома Критча с визгом повернул на дорожку перед крыльцом. Джозеф вылез из-за руля, следом подоспел фургон, стекло справа опустилось, и темноволосая женщина крикнула:

– Вы только приехали?

Джозеф молча пошел к входной двери.

– Вы не могли бы прокомментировать последние события?

Он замер и медленно повернулся.

– Прокомментировать что? – резко спросил он.

– Ну, то, что здесь произошло. – Женщина открыла дверь и спрыгнула на траву. Она была одета в белый костюм поверх канареечно-желтой блузки. Водитель тоже вышел из машины и начал суетливо пристраивать на плечо камеру, нацелив на Джозефа объектив.

– И что же тут произошло? – спросил Джозеф.

– Звук, – сказала женщина и выхватила у оператора микрофон. Она что-то бормотала, заикалась и продвигалась все ближе к Джозефу. – Я имею в виду… ну… это… беду.

– Все беды тут от вас. – Он повернулся, открыл дверь и захлопнул ее перед самым носом у журналистки. Джозеф немного постоял в прихожей, стараясь успокоить разыгравшиеся нервы. В доме было тихо. Джозеф прислушался. Ни звука. Он ждал, пока от дома отъедет фургон, но тот, похоже, не собирался трогаться с места. Джозеф посмотрел на чужие стены и вдруг явственно ощутил свое одиночество. Оставаться в доме одному было невыносимо. Дверь в гостиную закрыта. Джозеф обвел взглядом прихожую. На кухню дверь тоже притворена. Он схватился за перила и прыжками понесся на второй этаж. Там Джозеф схватил сумку Ким и на секунду задержался, глядя на кровать, в которой еще недавно лежала его жена. Скомканные простыни, вязаный клетчатый плед. Джозеф представил себе, как ложится на кровать, подушка наверняка до сих пор хранит родной запах. Хоть так он сможет быть ближе к Ким, вот только больше она сюда уже не ляжет.

Джозеф вспомнил прошлый вечер. Дядя Даг, Ким, и та старушка, и он сам. Они были вместе, а значит, в безопасности. Все на своих местах. Нет, это они были в безопасности, а не Джозеф. Что же с ним произошло? Тари лежала в другой комнате, отдельно, вот потому-то с ней и случилась беда. Надо было ему посидеть с ней, а он вместо этого жил в бредовом мире, порожденном химическим реакциями в мозгу. Сколько ж он принял таблеток? Черт его знает. Ему и теперь следовало быть в больнице, а не тут. Как его угораздило оказаться в этом чужом доме? Зачем ему эта одежда и эта сумка? Неужели так важно непременно переодеться? Джозеф почувствовал, что теряет контроль над собой, и испугался рецидива болезни.

Он вышел в коридор и заглянул в спальню Тари. Кровать не заправлена. Тари, и вдруг не убрала постель. Как же она упала в воду? Ушла одна, ночью, неизвестно куда. Совсем на нее не похоже. Тари никогда в жизни так себя не вела.

На постели, как обычно, лежали рисунки. Красные и синие цвета. Джозеф подошел поближе и поднял три картинки, сложенные стопочкой. Синим Тари раскрасила залив и огромный утес, закрывающий вход в бухту. Красным прорисован хвост морского чудовища, быстро плывущего под водой. Интересно. Джозеф вгляделся в рисунок. Вид точно с того места, где он сегодня остановился. Верхняя дорога. С тех пор прошло не больше пяти минут. На второй картинке в волнах плещется сиреневый кит. Тот же ракурс. Как ни странно, рисунки его успокоили. На последней картинке какой-то человек, Тари изобразила его со спины, голова опущена, руки подняты, он упирается ладонями в черную стену, словно стараясь остановить ее движение. Похож на Джозефа. Внизу значок, Тари часто его рисовала: зеленая с синим и коричневым сфера, серединка закручивается и переливается красно-оранжевым. Джозеф всегда полагал, что это солнце, потому что из сферы выходили красные лучи. Только не из краев, а из крутящейся серединки.

Внизу раздался шум. Кто-то вошел в парадную дверь. На лестнице послышались тихие шаги. Неужели эта репортерша вконец обнаглела? Вполне возможно. Все журналюги хищники. Пойдут в огонь и в воду, лишь бы содрать с бренных костей клок мяса послаще.

Джозеф затаил дыхание. Шаги переместились на кухню, звякнула ручка, скрипнула кухонная дверь. Надо подождать, пока эта зараза уберется отсюда. Сейчас как заорет, будет его искать по всему дому. Вот прилипала. Небось, и оператора с собой приволокла. Ясное дело, без камеры какой смысл к нему приставать? Точно, сейчас начнет галдеть. Если пойдет на второй этаж, он просто спрячется. Еще неизвестно, чего от нее ждать. Джозеф посмотрел на шкаф в спальне Тари. Положил рисунки на кровать и на цыпочках прокрался к стене. На лестнице послышались шаги, заскрипели ступени. Джозеф потянулся к стеклянной ручке шкафа. Он сюда раньше ни разу не заглядывал. Что там? Наверное, ничего. А может, ветхая одежда, переложенная нафталином. Или утопленники, ждущие своего часа, чтобы выбраться наружу. Ручка в форме призмы повернулась, Джозеф осторожно потянул дверь на себя. Петли заскрипели. Шаги замерли. Сердце Джозефа отчаянно колотилось.

Войдя в дом Критча, мисс Лэрейси закрыла и заперла дверь в гостиную, ей хотелось посидеть в тишине, чтоб никто не тревожил. Старушка села на диван и крепко заснула. Сейчас ее не разбудили бы даже иерихонские трубы. Мисс Лэрейси снились лица утопленников, которых ей пришлось опознавать на рыбозаводе. Потом она вдруг увидела колонну людей, вторые, третьи и все последующие ряды были лишь отражениями первого. И все на одно лицо, различались только одежда и прически. Живые цепочки. Все в них были если не родственниками, то уж точно походили друг на друга как две капли воды.

Мисс Лэрейси снился Урия. Она попыталась проснуться, веки открылись, Урия сидел в гостиной прямо напротив Элен. На лице его застыла озорная добродушная улыбка. Сначала он сжимал губы, но чем дольше он смотрел на свою невесту, тем шире становилась его улыбка. Мисс Лэрейси почувствовала, что он делится с ней своей силой, и она невольно улыбнулась в ответ. «До чего ж он хорош собой, ну просто картинка», – подумала она. Урия всегда был щедрым и великодушным человеком, он помогал всякому, стоило только попросить его об одолжении. Пряди волос аккуратно зачесаны назад, руки на подлокотниках кресла. Урия удобно устроился на сиденье. Он не отрывал взгляда от возлюбленной и, продолжая широко улыбаться, подался вперед.

– Покойно тебе? – спросила мисс Лэрейси.

Улыбка сбежала с его лица, глаза потеряли довольный блеск. Тело окутала кроваво-красная пульсирующая пелена, время от времени из нее вырывались тонкие красные лучи, проходили сквозь тело Урии и разлетались в стороны. Он протянул руки, между кусками плоти чернели провалы, лицо рассыпалось на куски, нос отделился от головы и превратился в толстую белую рыбу, глаза – в двух медуз, верхняя губа – в мясистый морской огурец, а нижняя – в электрического угря.

Мисс Лэрейси заплакала, она с новой силой ощутила свою потерю, слезы ручьями лились по щекам. Опять с ней остались только воспоминания, а сам Урия, которого она только что видела так ясно, возвратился в поглотившую его бездну.

Мисс Лэрейси снова попыталась открыть глаза и неожиданно для себя почувствовала, что это вовсе не сон, во всяком случае, непохоже на сон. Почему тела Урии не оказалось среди утопленников на рыбозаводе? Почему нельзя пойти туда и вглядеться в его черты, ведь остальные-то все там? Где же его семья? В холодильной камере нет ни одного родственника Урии.

И вдруг мисс Лэрейси поняла, почему среди этих тел не было Урии, почему его не прибило к берегу. Родители Урии умерли много лет назад, а детей у него не было. С его смертью прервалась цепочка.

Даг Блеквуд не торопился возвращаться в больницу. Он прошел вдоль кирпичных стен, пересек дорогу и неспешно начал спускаться по хорошо утоптанной тропинке, петляющей в высокой траве между двумя домами. Впереди раскинулась бухта. Даг остановился, набрал полную грудь соленого морского воздуха и стал пробираться между камней к воде. Старик положил игрушечного кита на волну, чтобы посмотреть, как он будет держаться. Кит закачался, чудно накренился, немного покружил на одном месте, все больше и больше пропитываясь водой, и, наконец, грустно затонул и опустился на илистое дно. Даг в гневе оглянулся на больницу.

– А чего еще ждать от дерева из такого гиблого места? – пробормотал он.

На берегу лежала выброшенная прибоем толстая ветка. Камни перекатывались под ногами у Дага, он с трудом добрался до деревяшки, поднял ее обеими руками и довольно ухмыльнулся. В длину почти метр и в толщину сантиметров тридцать. Даг отнес свою добычу в глубь берега и там пристроился на большом камне у самого края пляжа, где уже начиналась полоса темной земли. Старик достал нож, зажал дерево в пальцах и начал все сызнова.

– Уж этот-то выйдет как надо, – бормотал он, кивая в такт движениям рук. – Дерево-то из моря. Значит, уж точно плавает.

Вскоре проступили очертания кита, Даг поднял его вверх и начал разглядывать игрушку на фоне синего неба. Он покачал рукой, словно кит плыл по волнам, потом встал и, довольный собой, снова двинулся к кромке воды. Волны мягко шуршали о гальку, носки кроссовок сразу промокли. Не обращая на это никакого внимания, Даг наклонился и положил кита на сверкающую поверхность воды. Встав во весь рост, он с гордостью следил за тем, как кит разворачивается и направляется в открытое море, потом снова описывает дугу и преданно возвращается к его ногам.

– Совсем другое дело, – громко сказал Даг, сам себе подмигнул и достал кита из воды. Затем трижды встряхнул игрушку, чтобы избавиться от капель на деревянном брюхе, и двинулся в обратный путь.

Он вошел в приемное отделение, сморщился и раздраженно прошипел: «ч-черт». Антисептиком смердело невыносимо. Солдат у дверей уже не было. Заходи в любой коридор, никто тебя не остановит.

Даг сунул кита под мышку и быстро пошел к палате Тари, яркий свет в коридорах слепил глаза, наконец он добрался до дверей со звоночком. И рядом надпись: «Звоните». Старик навалился на кнопку, стараясь отдышаться. Незнакомая встревоженная медсестра впустила его. И тогда Даг соврал, сказав, что он дедушка Тари.

– Подождите здесь, – велели ему таким тоном, что у старика сразу как-то нехорошо заныло в груди. Женщина быстро скрылась в конце коридора. Через несколько секунд появился врач.

– Вы дедушка Тари?

Даг переложил кита из одной руки в другую.

– У меня для вас печальная новость.

– Какая такая новость?

– У нее остановилось сердце.

– Что? – закричал Даг.

– Произошла остановка…

– Что? – Даг орал все громче. – Где ее мать?

– Она с девочкой.

– А отец?

– Простите, я не знаю, где он.

– Джозеф?

«Кто-то знакомый. Она знает, как меня зовут». Нервы были на взводе. Он заглянул в шкаф, надеясь обрести там убежище. Внизу тянулись полки, на них лежали старая обувь, выцветшие коробки из-под шляп всех форм и размеров и огромные шерстяные пледы. В нос сразу шибануло нафталином, Джозеф запомнил этот запах с тех пор, как мальчиком разбирал вещи в доме своей бабушки. Нет, в шкаф он не поместится, а если и влезет, то дверь закрыть не удастся. Кто-то снова позвал его, взволнованный голос раздавался уже прямо за спиной.

– Джозеф?

В ушах громко бухало сердце. Он повернулся, на пороге стояла Клаудия, одетая в кремовое платье с расклешенными рукавами и замысловатой бронзовой вышивкой. На ногах тапочки в тон. Волосы подколоты, несколько прядей выбились из прически, бледная тонкая шея открыта.

– Это ничего? – спросила она.

– Что? – Он почувствовал странную легкость в руке и обнаружил, что выронил сумку Ким. – Что «ничего»?

– Что я вошла в дом. Из своего-то я уже вышла. Каждый дом, знаете ли, – отдельный мир. Мы живем во множестве разных миров.

Джозеф нервно взглянул на шкаф.

– Я искал…

– Просто удивительно, как мы цепляемся за старую рухлядь. Антиквариат. Музейные экспонаты. Они похожи на мертворожденных детей.

Джозеф скривился и кивнул. Клаудия стояла прямо перед ним, лицо бледное, розовые губы слегка приоткрыты, руки мирно сложены на круглом животике. Со вчерашнего дня она похудела еще больше, только живот слегка выпирал под платьем, на фоне маленького бледного личика выделялись огромные темные глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Джозеф.

Без малейшего усилия и удивительно быстро она оказалась в двух шагах от него.

– Знаете, – сказала Клаудия, – я часто думаю, не утопиться ли мне в море. Вместо этого я сбросила в воду всех остальных. Думала, мне станет легче, ведь тогда мы все окажемся в одной лодке, так сказать. – Она рассмеялась. – Вот только я позабыла об одной детали. Вылепить себя. – Клаудия придвинулась еще ближе, ее дыхание касалось губ Джозефа, язык едва ворочался во рту, рука почти накрыла его ладонь, почти, но еще не совсем. – У меня теперь открылись глаза. Я вижу мир удивительно ясно, потому что наблюдаю за ним со стороны. Грустно, не правда ли? – Она, наконец, коснулась его холодными кончиками пальцев.

– Тари в больнице, – выпалил Джозеф, – мне… – Он бормотал все тише и неуверенней, одновременно отступая назад и оглядываясь на закрытое окно. Прямо за стеклом сплетались ветви дерева. Клаудия наводила на Джозефа ужас. С другой стороны, говорила и вела себя она так соблазнительно, что устоять было невозможно. Опасность всегда возбуждает. Сгущающаяся атмосфера опасности. Но как же ему начать жизнь с Тари и Ким заново, если он позволит себе соединиться с Клаудией? Потерять голову с Клаудией. Или с Ким. Потерять себя. Можно было бы выпрыгнуть из окна, вцепиться в ветку и висеть на ней, сколько потребуется, висеть, пока не подоспеет помощь.

– Как Тари? – Клаудия придвинулась еще ближе. И снова тронул его руку. Пахнуло гниющими цветами, разложением, палыми листьями.

Джозеф покачал головой. Не стоит говорить с Клаудией о Тари. Он почувствовал себя виноватым и рассердился. Какое она имеет право произносить имя его дочери? Никакого. Особенно теперь, когда Тари больна. Никакого права не имеет.

– Она жива?

– Да, – твердо ответил Джозеф. – Жива. – Он качнулся вперед, надеясь проскочить мимо Клаудии, но побоялся, что она схватит его за рукав. Кожа у нее была удивительно белая. Длинные пальцы сплетались и расплетались на круглом животике, будто корни растений. Джозеф никак не мог оторвать взгляда от ее рук. Внутри Клаудии плавал ребенок. Чей ребенок? Внезапно ткань платья зашевелилась.

– Пойдемте вниз. Я вам приготовлю шиповниковый чай. – Она расцвела в очаровательной улыбке, и Джозеф немного успокоился.

Клаудия начала спускаться по лестнице. Джозеф наклонился за сумкой Ким. В ушах так шумело, что он едва слышал шаги соседки. Он вышел в коридор и остановился на верхней ступеньке. Клаудия на кухне уже гремела посудой. Джозеф глубоко вздохнул и медленно пошел вниз. Дверь в гостиную по-прежнему была закрыта.

– Мне надо обратно в больницу, – крикнул он, но ответа так и не дождался. – Клаудия! До встречи. Я поехал, ладно?

Ни звука. Ни слова.

Джозеф сделал несколько шагов по направлению к кухне, слышно было, как на плите посвистывает чайник. На стенах в прихожей висели картины, преимущественно спокойные морские виды: закат над океаном, синяя гладь. Он вспомнил рисунок Тари: зеленовато-коричневый шар с красно-оранжевой серединкой. Солнце внутри Земли.

Джозеф шагнул через порог кухни. Клаудия спиной к нему разливала чай по двум большим кружкам. Она двигалась очень женственно, грациозно и уверенно. В Джозефе снова шевельнулось желание и даже нечто, похожее на восторг. Вот она стоит перед ним, такая доступная, такая сексапильная. Их прошлое не запятнано браком.

– Мне надо… – сказал он.

Клаудия повернулась и мягко посмотрела на него. В ней была какая-то легкость, естественность, которой он раньше не замечал. Джозеф никогда не видел, чтобы она улыбалась. Он уже не понимал, почему рассердился, когда Клаудия заговорила о болезни Тари.

– Мы вышли из одной волны, Джозеф, – пояснила Клаудия.

– Волны?

Ее пальцы сплелись с пальцами Джозефа, заставили его отпустить сумку Ким, дно мягко ударилось об пол. Кожа у Клаудии была теплая. Джозефу показалось, что его рука больше не принадлежит ему, что она отделилась от тела и стала самостоятельным живым существом. Он посмотрел на собственные пальцы, потом поднял голову и заглянул в глаза Клаудии. Она шагнула к нему и прижалась лбом к его плечу.

– Все будет хорошо, – прошептала Клаудия. На плите засвистел чайник. – Теперь я в твоем доме.

Мисс Лэрейси оглядывала чужую комнату и никак не могла сообразить, где находится. Обстановка чудная. Гостиная, но не ее гостиная, это уж точно. Мебель вроде знакомая, но расставлена как-то не так. Дом тоже не ее. Дом Критча. А где же Урия? Она взволнованно посмотрела на закрытую дверь. Неужели он вернулся к ней?

Стряхнуть сон, если, конечно, это был сон, никак не удавалось. Он наполнил ее новой надеждой. Кресло напротив пусто. Что ж теперь делать? Куда идти? Сон напомнил ей о связях между живыми и мертвыми, на сердце потеплело. Мисс Лэрейси поняла, какое это утешение – побывать среди ушедших. Счастье не в том, чтобы держаться за пустую оболочку, а в том, чтобы быть среди духов близких. Какое заклинание надо произнести, чтобы вернуть их обратно, освободить, дать им возможность воссоединиться с любимыми? Что заставляет их жаться к бесполезным телам?

Мисс Лэрейси, кряхтя, поднялась с дивана.

– Все косточки жалуются, – горько сказала она.

До рыбозавода и идти-то всего ничего, да к тому ж под горку. А все-таки как хочется позвонить этому милому сержантику: пусть подбросит ее до мыса. Все бы хорошо, да только вот имени его она не запомнила. Старушка расстроенно покачала головой, отперла замок и открыла дверь. Она повернула направо и вышла из дома на парадное крыльцо, ни разу не оглянувшись.

В саду старушка остановилась и посмотрела по сторонам. Фиолетовые анютины глазки в самом цвету.

– Вы все как на подбор, красавицы, – сказала она им. Лобелия бурно разрослась, розовые кусты выбросили десятки бутонов. Мисс Лэрейси довольно погладила шелковистые лепестки и вспомнила о дикой розе у нее за домом. У той бутоны помельче, и распустятся они только через шесть-восемь недель, тогда над садом воцарится розовое марево. А еще там растет малина, ее стебли переплетаются с розовыми кустами и живут в полном согласии. В таких колючках ягоды собирать непросто. Мисс Лэрейси обычно варила варенье в начале сентября. Малиновое. Черничное. Брусничное. Яблочное.

Старушка прошла по мощеной дорожке до шоссе и остановилась, чтобы взглянуть на причал Аткинсо-нов. Забор вдоль берега сломан, повсюду валяются фанерные щиты. Вход на пляж теперь свободный. Из воды выпрыгнул розовый дельфин и плюхнулся обратно, в воздухе повисла сверкающая пелена брызг. Мисс Лэрейси хмыкнула, перешла улицу и начала спускаться по верхней дороге. Если она правильно истолковала свой сон, на рыбозаводе что-то переменилось. Вчерашние чудесные вспышки оранжевого света, очевидно, были знаком того, что дело пошло на лад. На полпути мисс Лэрейси повстречался армейский джип. Солдат опустил стекло и спросил старушку, не требуется ли ей помощь.

– Нет, голубок, я просто погулять вышла. – Она спокойно ткнула пальцем вперед. – Иду на завод взглянуть на тела.

– Туда штатским нельзя, мэм.

– Нельзя? – Она резко остановилась и возмущенно фыркнула. – Нельзя? – Старушка не верила своим ушам. Она с хрипотцой рассмеялась: – Мне вроде бы уже больше восемнадцати, а? По правде говоря, так и все тридцать девять.

Водитель хихикнул, но пассажир, похоже, не понял юмора.

Мисс Лэрейси ухмыльнулась, обнажив розовые десны.

– Я иду опознавать тела. Мы уже были там с одним из ваших парнишек.

Пассажирская дверь открылась, и серьезный солдат спрыгнул на обочину.

– Прошу вас, – он показал рукой на свое место.

Молодой человек галантно взял старушку под руку и помог ей вскарабкаться в автомобиль, потом захлопнул дверцу и кивнул. Джип поехал в сторону рыбозавода.

– Откуда ты, милый? – спросила мисс Лэрейси водителя. Он не ответил, потому что разговаривал сам с собой.

– Эй, да ты меня слушаешь или как? – Она ткнула солдата пальцем под ребра, тот взвизгнул. – Ты, паря, неучтивый какой-то.

– Простите, мэм. Это я сообщил на базу о вашем прибытии.

Мисс Лэрейси прищурилась.

– Сообщил на базу? Да ты совсем спятил, в дурдом так и просишься.

– Вас ведь Элен Лэрейси зовут?

Старушка ухмыльнулась.

– Я что ж теперь, знаменитость?

– Я говорил с базой. Они сообщили мне ваше имя. – Солдат большим пальцем показал на микрофон у него под подбородком.

– По мне, так больше похоже, что ты с чертями болтал или, может, с марсианами.

Водитель снова хихикнул, и мисс Лэрейси сразу к нему потеплела. Чувство юмора у него, во всяком случае, есть, при нынешних обстоятельствах и то хорошо. Смех уберег немало душ от горя и страданий. Нет ничего хуже, чем впасть в тоску, состроить кислую мину и начать жалеть себя.

– Так я спросила, откуда ты свалился.

– Из Питерборо.

– Это в Онтарио, – важно сообщила ему мисс Лэрейси.

– Да, мэм.

– Вот в картах я всегда шустро разбиралась. – Она постучала себя пальцем по виску. – Мозги у меня, брат, хорошие. Всю жизнь хвалили за острый ум.

Джип повернул на площадку перед рыбозаводом. Водитель быстро вышел и помог мисс Лэрейси выбраться из машины. Старушка крепко вцепилась в его руку, и солдат медленно повел ее к дверям.

Мисс Лэрейси вошла внутрь и сразу почувствовала неладное. Она подняла голову. Духи по-прежнему висели под потолком, но два места над телами пустовали. Мисс Лэрейси громко вскрикнула и поспешила к столам. Водитель шел за ней по пятам, топая тяжелыми ботинками по цементному полу.

Мисс Лэрейси добралась до первого утопленника, осмотрела его и перекрестилась. Это ж Грегори, муж Райны Прауз. Второе тело принадлежало прапрадедушке Райны, Гордону Вэтчеру. Старушка решила, что с Райной произошло какое-то несчастье, она снова перекрестилась и помолилась святому Антонию, покровителю заблудших душ.

Через несколько минут после того, как медсестра позвонила на военную базу, в больничном коридоре появились два солдата, они вывели Райну из комнаты Томми.

– Пожалуйста, следуйте за нами, – велел ей коротышка.

– Куда?

– Переодеваться не обязательно, – твердо сказал верзила. – Мы останемся в здании.

– А-а.

Они сели в лифт и спустились в подвал, где повернули налево и прошли метров тридцать, не меньше Наконец показалась ржаво-красная дверь, и на ней табличка: «Осторожно, радиация!» На стене кодовый замок. Коротышка потыкал в кнопки, дверь открылась, и Райна оказалась в узкой комнате с серыми стенами и люминесцентной лампой на потолке, забранной металлической сеткой. Помещение было похоже на пенал. В стене напротив еще одна дверь. Коротышка постучал, а верзила тем временем удостоверился, что замок за ними снова закрыт.

Из внутренней двери вышел темноволосый человек в лабораторном халате. У него на нагрудном кармане болталась карточка с именем, но буквы были такие маленькие, что ничего не разобрать. За его спиной Райна разглядела еще одну красную дверь.

– Райна Прауз?

– Да?

– Я доктор Баша. – Он дружелюбно кивнул. – Командор Френч просил меня осмотреть вас.

– Я прекрасно себя чувствую.

– Допустим. И все-таки нам хотелось бы знать это точно, тем более в такой ситуации.

– В какой ситуации?

– Мы должны обследовать ваши внутренние органы.

Райна взглянула на верзилу, тот молча опустил голову.

– Тут у нас комната для осмотра больных. Уделите нам пару минут, пожалуйста. Это очень важно.

– Для кого?

– Полагаю, что для тех, кто сейчас болен. – Доктор Баша открыл следующую дверь, оглянулся на Райну и приглашающе кивнул: – Сюда, пожалуйста.

Верзила и коротышка двинулись вперед, увлекая за собой Райну. В следующей комнате было две двери: одна в противоположной стене, а другая справа. Доктор Баша открыл боковую дверь, стали видны стол для обследований и полки с медицинскими инструментами. Райна недоверчиво взглянула на Башу, тот улыбнулся и снова кивнул.

– Прошу вас, присаживайтесь.

Райна нехотя подошла к столу и потрогала поверхность одним пальцем. Она только сейчас обратила внимание на тихое механическое жужжание. Когда Райна повернулась, солдаты уже ушли и захлопнули дверь. Она осталась наедине с Башой.

– Прошу вас.

Райна села на стол и посмотрела на врача.

– Я хорошо дышу, – настойчиво сказала она, словно заранее не соглашаясь со всем, что он мог бы ей сказать.

– Мы это знаем, – мирно ответил Баша. – Дело не в дыхании. Дело в том, что творится у вас в голове. – Он коснулся указательными пальцами своих висков. – Вы знаете, кто вы?

Райна презрительно рассмеялась.

– А как же. Я – Райна Прауз.

– Нет. Я не имею в виду ваше имя. Я имею в виду, кто вы на самом деле.

– Боже, как долго, – прошептала Клаудия, она смотрела Джозефу прямо в глаза и держала его лицо в своих ладонях. Он так похож на Реджа, на ее милого бородача, который искренне хотел ей помочь. Когда-то и Редж был нежным. – Как долго я была одна.

Она прижималась к Джозефу все теснее и тянулась к нему губами. Мужчина. Так близко и так далеко. От желания кружилась голова. Клаудия закрыла глаза. Она коснулась его восхитительно влажных губ, провела руками по волосам, ладони скользнули вниз, на шею, потом на спину, и замерли, наслаждаясь волшебством момента. Они поцеловались. Клаудия вся дрожала, наконец она открыла глаза, отступила на шаг и решительно приподняла подол.

– Редж… – простонала она, крепко сжимая зубы. Ее воспаленные глаза болели от каждого движения. – Если тебе суждено утонуть, пусть ты утонешь во мне.

Человек не двигался. О чем он сейчас думает? Нельзя дать ему шанса опомниться, решить, мертвый он или живой. Клаудия рванулась к нему и страстно поцеловала. «Мой, – подумала она, – я забираю его себе. И убью, если ему этого захочется». Клаудия была готова на все ради Реджа, ведь он по-прежнему был ее мужем, и она любила его. Или не любила? «Конечно, любила», – твердо сказала себе Клаудия. Хотелось плакать, но слез не было. «И Джессику тоже любила». А теперь осталась одна-одинешенька. Что за нелепость? Клаудия должна присоединиться к своей семье – вот для чего нужен ей этот человек. Жаль только волосы у него почему-то посветлели и глаза изменились.

– Ты мой муж.

Но мужчина перед ней лишь покачал головой, он больше не был похож на ее мужа, на Реджа. Нет, это не Редж, это Джозеф. Лицо Клаудии перекосилось от страха. В отчаянии она снова поцеловала его, крепко, кусая губы. Она тихо постанывала, прижимаясь к нему все теснее и теснее, стараясь слиться с ним в единое целое. «Чтобы вытравить в нем все живое, – подумала Клаудия, – он должен сначала войти в мое тело».

– Ты умер, – прошептала она и закрыла глаза, чувствуя, как большие руки ласкают ее спину, как пальцы нащупывают бежевые пуговки. Из груди вырвался всхлип. Ее давно никто не держал в объятиях, и счастье от простого человеческого тепла было почти непереносимым.

– Редж, – простонала она, – Редж, Редж…

Пальцы замерли. Он отшатнулся.

– Нет! – Клаудия в отчаянии протянула руки к его лицу. – Не уходи… – Когда-то эти глаза лучились заботой и любовью, а теперь они смотрели на нее так, словно бы Клаудии вообще не было на белом свете.

– Прости, – сказал он и отвел взгляд.

Этот человек. Кто он?

Глаза Клаудии застилали слезы. Откуда они взялись? Такие огромные. Наверное, это кровь превращается в воду. Другой жидкости в ее теле уже не осталось. Клаудия обернулась. У стены темнели два силуэта. Две девочки, рука об руку. Джессика и Тари.

Клаудия покачала головой.

– Не уходи. Здесь безопасно. Прошу тебя, – умоляла она. – Пожалуйста, не уходи.

– Не могу… Мне надо идти. Там… – Мужчина отодвинулся, руки больше не обнимали ее тело, одинокое тело, одно тело, одно, а не два, как раньше, всего минуту назад. Он менялся и медленно отступал к двери кухни. – Мне надо в больницу, к моей дочери… – «Дочери» – далось ему с трудом. Он как будто боялся, что может навредить девочке, произнося это слово.

Клаудия сделала несколько шагов следом и остановилась.

– Нашей дочери! – крикнула она.

Человек еще не успел повернуться и выйти в прихожую, а Клаудия уже бросилась к буфету, выдвинула ящичек, один, потом другой, лихорадочно перебирая их содержимое. Нет, больше он ее не покинет. Он не умрет. А если и умрет, то только от ее руки. Ей на роду написано страдать, она страдала так долго, мучилась сознанием собственной вины, так пусть теперь эта вина обретет плоть и кровь! Клаудия нащупала деревянную ручку. Нож. Она подняла лезвие повыше, из холодной стальной полоски на нее взглянула Джессика.

У дяди Дага сердце разрывалось от горя. Тари, его племянница, его любимая девочка, умерла.

Медсестра проводила его в палату. Ким сгорбилась над постелью, она рыдала и прижимала к себе безжизненное тельце ребенка. По другую сторону кровати стоял высокий молодой врач. Лицо его было бледным, потрясенным. Сказать ему было нечего.

Даг не знал, куда себя девать. Он остановился на пороге. Ким отчаянно цеплялась за дочь, качала ее на руках, крепко сжимала в объятиях, словно одна только сила материнской любви могла вернуть мертвую девочку к жизни. Даг смотрел на синюшные, безжизненно свисающие запястья. Грудь сдавило, он всхлипнул и прижал к лицу руку с китом. Все бессмысленно. Что ему теперь делать с игрушкой? Он вырезал кита для Тари, а теперь ее больше нет. И никогда не будет.

Деревяшка оттягивала ему руки. Даг хотел положить ее на кровать, но передумал. Матери будет слишком тяжело смотреть на нее и думать, что старик вырезал фигурку специально для Тари. Ким гладила волосы девочки, целовала ее в лоб, обнимала, стараясь как можно теснее прижаться к дочери. Даг сунул проклятого кита за спину, чтоб никто не видел игрушку. Какой от нее теперь толк? Играть с ней больше некому.

Райна и водитель джипа не обменялись и парой слов, пока ехали по дороге к полевому штабу в Уимерли. Водитель представился ей как матрос первой статьи Несбитт. Совсем молоденький парнишка, к тому же видно было, что он сильно нервничает и хочет завести разговор, но никак не подберет нужных слов. И совсем непохож на верзилу и коротышку. Эти двое проводили Райну обратно в палату, чтобы она могла переодеться, а потом отвели вниз на стоянку, где ее уже ждала машина. Несбитт больше других солдат походил на обычного человека. Не такой суровый и самоуверенный. На лбу у него пышным цветом цвели прыщи, совсем как у подростка. Райне он сразу понравился.

Доктор Баша задал ей тысячу всяких вопросов о том о сем, о прошлом, о событиях, о людях, которых Райна знала. А еще потребовал, чтобы она назвала номер своего телефона, машины, день рождения, размер обуви. И сравнил ее ответы с бумажкой в руке.

Когда все галочки на бланке были расставлены, Райна спросила его:

– Ну как, сдала?

– Если вы имеете в виду экзамен на адекватность, то да, без сомнения, с блеском выдержали.

«Что это, черт возьми, за новый предмет такой? "Адекватность"», – квакнула про себя Райна, и ей стало смешно.

Машина подъехала к клубу, и Райну провели мимо огромных дверей пожарной части к главному входу. Несбитт быстро пошел вперед, но тут Райна посмотрела на бухту и застыла на месте. Что-то крапчато-зеленое, страшно длинное змеей извивалось в волнах. Через него, как через веревочку, прыгали синие рыбы, поднимая в воздух фонтаны брызг. Райна изумленно взглянула на Несбитта и рассмеялась.

– Во чудеса-то! – воскликнула она. – Чудо из чудес. Такое разве что в фильмах увидишь.

Несбитт нехотя улыбнулся, глаза его остались грустными. Он придержал перед Райной дверь и кивнул, явно стараясь не смотреть в сторону бухты.

– Да что происходит-то? – спросила она, не отрывая глаз от воды. – Вы только гляньте!

Несбитт пожал плечами.

– Теперь-то все видят.

– Всю эту вот фигню?

– Ага. Я ее с самого начала видел, – признался он. – А теперь и остальные заметили.

– Ну, ты точно как Томми.

– Что? – Несбитт быстро взглянул ей в лицо и сейчас же опустил глаза.

– Томми сказал: если видишь всякие небылицы – значит, ты в безопасности.

– Я не совсем понял. В безопасности?

– Да ладно, проехали.

Она снова посмотрела на воду. Змееподобное существо уже исчезло. Райна немного подождала, надеясь, что оно вновь вынырнет на поверхность. Не вынырнуло. Несбитт торопил ее, и Райне пришлось войти в здание. Она бывала здесь сотни раз. Тут справляли дни рождения, играли в карты и устраивали танцы. Теперь ничего не напоминало о том, что это клуб. У дальней стены оборудовали четыре клетушки.

– Сюда. – Несбитт показал на одну из них.

Подошли к двери кабинета. Несбитт постучался и спросил:

– Командор Френч? Разрешите доложить?

Военный оторвался от изучения каких-то бумаг и поднял голову. На столе у него лежали толстый справочник по атлантическим рыбам и несколько морских карт.

– Докладывайте, – нетерпеливо сказал военный.

– Прибыла выздоровевшая пациентка из больницы, – отрапортовал матрос первой статьи.

– Райна Прауз собственной персоной. – Френч встал и пожал ей руку. Похоже, он искренне рад был ее видеть.

– Здрассте.

Райне понравилось его рукопожатие. Такое сильное. А глаза-то какие голубые! Красавец, но не сладенький. Настоящий мужчина.

– Очень приятно с вами познакомиться, – произнес командор, глядя ей в глаза. – А еще приятней узнать, что вы поправились. Как дышится?

Райна пожала плечами.

– Легко. Особенно после этого вашего доктора Франкенштейна, который в подвале больницы.

Она заметила на кресле в углу кабинета кипу книг: «Морские катастрофы двадцатого века», «Цунами в Атлантике», «Агрессивная культура и ее взаимосвязь с электромагнитными полями», «Гиперчувствительность к электромагнитным полям».

Френч указал на пустое кресло у стола.

– Прошу вас, присаживайтесь.

Матрос Несбитт отдал честь и вышел.

– Хотите кофе? – спросил Френч, его голос почти потонул в шуме вертолета.

Райна покачала головой. Она подождала, пока вертолет отлетит подальше, и сказала:

– Нет, спасибо, и так хорошо.

Райна улыбнулась, но улыбка вышла какой-то фальшивой. Страшно хотелось вернуться домой и как следует выспаться. В больнице поспать так и не удалось. Ей не нравилось это ощущение, будто она наполовину спит и видит какой-то сон. К тому же Райна не очень-то жаловала людей в форме. Полицейские или военные – один черт.

– Похоже, и правда хорошо, – сказал Френч.

Он пристально смотрел на Райну, и ей вдруг показалось, что командор знает больше, чем говорит. Вот это совсем скверно. Значит, в городе творится что-то, о чем она не знает. Сейчас не помешало бы выпить. И закурить.

Френч взял со стола пачку сигарет и протянул ей. Райна от счастья чуть не расплакалась. Хоть этот курит!

– А здесь разве можно? – спросила она и вытряхнула из пачки сигарету.

– А нам с вами никто не указ. – Командор перегнулся через стол и чиркнул колесиком дорогой зажигалки.

– Ладно, вам видней, – ответила Райна и глубоко затянулась. Восторг. Она даже застонала от удовольствия. – Боже, как хорошо!

Френч тоже закурил, они помолчали. Командора терзало любопытство, но он сдерживался. Райна в этот момент просто наслаждалась порцией никотина. Оба пристально следили за синими кольцами дыма, постепенно наполнявшими кабинет.

– Боже мой, боже мой! – Ким боялась отпустить дочь, боялась, что у нее отберут девочку. Теплая, такая теплая. Это неправда, что Тари умерла. Ведь она же еще теплая. Мир вокруг почернел. Ким трясло. Руки совсем ослабели, словно от тяжелой работы, и она уронила Тари на кровать. Выпрямилась и посмотрела на безжизненное тело. Невыносимо! Звуки доносились до нее, как сквозь вату.

– Миссис Блеквуд!

Это врач. Хочет о чем-то спросить, что-то насчет Тари. Хочет забрать ее дочь. Ким покачала головой и снова склонилась над постелью.

– Миссис Блеквуд!

Сквозь рыдания пробивался еще один голос. Кто-то знакомый. Он крепко схватил ее за плечо.

– Нет… – Ким обернулась и вытерла слезы.

Перед ней стоял дядя Даг.

– Смотри, – сказал он и показал глазами на какой-то прибор. – Смотри же!

Он улыбался. Улыбался!

– Нет. – Она закрыла лицо руками. – Что вам нужно?

– Посмотри на монитор.

Ким повернулась.

– Есть пульс, – крикнул врач, и сестра немедленно кинулась к Тари со шприцем в руке. Губы девочки шевелились, она что-то беззвучно шептала.

– Что? – подалась вперед Ким, но врач оттеснил ее от постели. – Она что-то сказала. – Ким вырвалась и прижала ухо к губам дочери. – Папа уже едет.

Доктор снова отвел ее в сторону. Глаза Тари были закрыты, губы больше не шевелились.

– Нам нужно работать, – сказал врач. – Прошу вас, выйдите из палаты. Это всего на пару минут.

Дядя Даг увел ее из комнаты. В дверях Ким остановилась и взволнованно оглянулась.

– Она жива?

Доктор и медсестра суетились вокруг постели.

– Вроде как жива, – ответил Даг.

– Она что-то сказала. – Ким обеими руками вытерла слезы и улыбнулась. – Она сказала: «Папа уже едет». Вы слышали?

– Нет.

– Неужели не слышали?

Мимо них в комнату протиснулась еще одна медсестра. Она быстро переставила стул от кровати к стене. На сиденье легонько покачивался деревянный кит.

– Ну же, – сказала медсестра, вернувшись, чтобы выставить Ким и Дага из комнаты. – Вы мешаете.

Ким прислонилась к стене. Она снова боялась за свою дочь. Нет ничего хуже бессильного ожидания. Сколько времени прошло с момента остановки сердца? Ким казалось, что несколько часов, но на самом-то деле наверняка не больше десяти минут. Врач сказал, что она умерла. Ким и раньше слышала о людях, которые умерли и снова вернулись к жизни. Иногда такие случаи сопровождались потерей умственных способностей. Неужели такая опасность угрожает Тари? Ким подняла голову. Дядя Даг бродил туда-сюда, как тигр в клетке.

– Где Джозеф? – спросила она Дага, будто считала, что кровный родственник мужа шестым чувством может определить его местонахождение. – Он уже давно уехал. Давно. Или мне только кажется?

Дядя Даг пожал плечами.

– Не знаю. Может, я пойду поищу?

– Тари сказала, он уже едет. – Ким помолчала. – Точно. Джозеф поехал в дом Критча за моей сумкой.

Она взглянула на часы и потрогала пальцем циферблат. Мимо них прошла медсестра. Ким с надеждой подняла голову и уперлась взглядом в затылок женщины. Та упорно молчала.

– Где-то с час примерно назад, – продолжала Ким. – Сколько отсюда до Уимерли?

– Пятнадцать минут в одну сторону. – Дядя Даг страшно разозлился. Опять племянника нет на месте в самый нужный момент. Старик даже не пытался скрыть своего раздражения. – Пойду поищу, – сказал он.

Ким посмотрела в спину Дагу, потом повернулась к стеклянным дверям реанимационной палаты. Ну, придите же кто-нибудь! Расскажите, что происходит! Боже!

Вы только подумайте, что за идиот. Дочь чуть не умерла, жена рыдает, а он – где-то шляется!

– Надо ему позвонить, – пробормотал Даг. – Если, конечно, телефон работает. Где тут у них чертовы будки?

Он вышел в холл и заметил сержанта Чейза, тот разговаривал с врачом и помахал Дагу рукой.

– Как девочка? – Чейз даже не поздоровался.

– Не знаю, что и сказать. Она… в общем, сердце остановилось. Но теперь опять завелось. Надежда есть. – Старик поднял два скрещенных пальца, потом похлопал сержанта по плечу.

– Слава богу! Будем надеяться. – Чейз доброжелательно посмотрел на Блеквуда. – Чем я могу помочь?

– Подбросьте меня, – попросил Даг.

– Куда?

– В Уимерли.

– Курортное, говорят, местечко.

– Смешно?

– А как же! Видите морщины? – Чейз потрогал лучики в уголках глаз. – Это все от смеха, круглые сутки.

Они спустились на стоянку, сели в машину, пристегнулись и выехали на шоссе.

– Святой Иосиф! Куда ж подевался племянник?

– Может, его остановили на блокпосту, – предположил Чейз. – И арестовали. Он, как бы это сказать, очень уж нарывался.

Даг сердито фыркнул.

Забеспокоилось радио, полицейский взял трубку с подставки, глянул на Дага и ответил:

– Сержант Чейз.

– Нам поступил звонок от мисс Лэрейси, ей надо вас. Звонок с рыбозавода. Соединять?

– Давайте.

– Минуточку.

– Вот чертовка! Что ей там еще нужно? – рявкнул Даг, разглядывая рацию Чейза.

– Алле?

– Да, я слушаю.

– Это сержант Чейз?

– Да.

– Это Элен Лэрейси. Помнишь меня, сынок? Красавица из дома Критча.

Даг сердито покачал головой и скрестил руки на груди.

– Да, как же я могу вас забыть? – Чейз улыбнулся и притормозил на перекрестке, ожидая, пока проедет длиннющий бензовоз. Даг рукой показал, куда ехать, на всякий случай: вдруг фараон не знает дороги? Чейз свернул на потроширское шоссе.

– Ну так я тебе сейчас такое расскажу, что у тебя глаза на лоб вылезут, если, конечно, есть чему вылезать. Тут не хватает нескольких духов.

– Не понял.

– У тел на рыбозаводе духи не все на месте. Я сейчас гляжу.

– Так.

– Я тут почти всех знаю. Наши они, из Уимерли.

– Да, да, я в курсе.

– Ну, так я немного покемарила в доме Критча, а потом села и как следует поразмыслила. Хотела уж военным рассказать, но я этим паразитам не доверяю. Ослы упертые. И все друг за дружку горой. Дубы мореные. Стучи по ним – никакого отзыва.

Даг старался не слушать. Он пощипывал ремень безопасности и смотрел в окно. Не время сейчас для духов и прочих глупостей.

– Так что вы собирались им рассказать? – спросил Чейз.

– Тела-то, похоже – тех, кто захворал.

– Так они ж все в больнице.

– Да нет, ты не понял. Это тела их кровных родственников. Вроде они вернулись к тем, на кого села эта болячка.

– Тут, по-моему, все родственники. Городок-то маленький.

– Да нет же, господи! Прочисти уши и пойми, что я тебе говорю. Они близкие родственники больных. Я видела список.

Даг сердито взглянул на Чейза. И сколько фараон намерен это терпеть?

Чейз помолчал, обводя большим пальцем кнопку на рации.

– Так что там насчет пропавших духов?

– Ну, я ж тебе и говорю. Двух не хватает.

– Дай-ка мне. – Даг выхватил рацию из рук сержанта. – Что за чушь ты там порешь, старая? Духи! С ума сойти можно.

Из рации донеслось хихиканье.

– Даг Блеквуд, пень замшелый. Давно тебя не слыхать.

– Чего ты время-то у фараона по пустякам отнимаешь? Несешь мутотень всякую.

– Умолкни, козел безбородый, и верни мне, с кем говорила.

Чейз спокойно потянулся за рацией.

– Это я.

Дагу не понравилось, как полицейский на него посмотрел. Старик отвернулся к окну и покачал головой, бормоча что-то насчет съехавшей крыши.

– Оба пропавших духа – Райны Прауз.

– Целых два?

– Да. Двое, от двух мертвецов. Муж ее там и отец.

– А Райна Прауз в больнице, так?

– Да, в списке она точно есть.

– Я сейчас в Уимерли, а потом подъеду и все проверю.

– Вот и славненько. Жду тебя на рыбозаводе. Свиданьице тебе назначаю, красавчик.

– Договорились.

Даг яростно глянул на полицейского и разозлился еще пуще, потому что сержант довольно улыбался.

«Плоть, – думала Клаудия. – Плоть. Плыть. Плоть. Плыви, плоть, по течению». Лезвие было таким гладким и таким красивым. Словно указующий перст. Она повернулась, посмотрела на Реджа и вскрикнула. Нож сам метнулся вперед. У Реджа в глазах вспыхивали темные искорки. В каждой руке у него было по рыбе. Джозеф обернулся на крик. Он остановился в дверях, на сгибе локтя у него висела сумка.

– Что такое?

Клаудия показала на мужа. Редж поднял рыб над головой и со всей силы сжал бьющиеся скользкие тела. Из одной рыбы вылетела светящаяся струя икры, из другой – молока. Струи соединились, из брызг проступил силуэт девочки. Джессика. Глаза округлились, губы то открываются, то закрываются, словно она силится вдохнуть. Девочка повернулась спиной к Клаудии. Редж кивнул, одну за другой затолкал рыб себе в глотку, взял из рук жены нож, засмеялся и приставил острие к своему животу.

– Что случилось? – спросил Джозеф, не отводя глаз от правой руки Клаудии.

Она снова показала на Реджа. Щеки ее покраснели от страха. Редж медленно расстегнул рубашку, обнажив белый волосатый живот, сделал аккуратный надрез сантиметров шесть в длину и надавил. Кожа разошлась, показалась розовая, как лососина, мякоть. Крови не было, только сочилась сукровица, она быстро пропитала и без того влажные штаны. В разрезе что-то сверкнуло, вылезла голова рыбы. Редж кивнул Клаудии, как будто отвечая на ее вопрос. Рыба билась, стараясь выбраться из живота. В конце концов, ей это удалось, и она тяжело плюхнулась на пол. Следом посыпались другие рыбки, поменьше, вскоре вся кухня была покрыта толстым слоем шевелящихся чешуйчатых тел. Джозеф протянул руку вперед и медленно пошел на Клаудию.

– Отдай мне нож, – сказал он.

Клаудия закрыла глаза, покачнулась, ударилась об буфет и сползла на пол. Редж кинулся к ней и стиснул ее в объятиях. Его лицо было так близко! Клаудия знала это лицо. Конечно, знала. Справа по стене запрыгал солнечный зайчик, она повернулась и тут только поняла, что ее рука свисает вдоль тела Реджа, пальцы крепко сжимают нож, и лезвие направлено на мужа.

– Редж, – сказала Клаудия.

– Нет, – ответил чужой голос. – Я Джозеф.

– Мне все равно, – пробормотала она, – все равно, кто из вас умрет.

– Ты можешь сесть? Я принесу тебе воды.

– Нет. – Она с трудом подняла правую руку. – Нет, не надо воды, – попросила Клаудия и вонзила нож в его плоть. Плыть. Плыви, плоть.

Ватага ребятишек играла на поле в вышибалы. Потом дети устали, повалились в высокую траву, примяв колючие стебли руками, и стали что-то раскладывать на земле. Камешки. Из них получались дома, а еще можно было возить их взад-вперед, как машинки. «Это мой дом», – сказала одна девочка. «А это моя машина», – ответил мальчик, он рычал, изображая работающий мотор, губы тряслись и плевались. Машина врезалась в домик. «Проезд запрещен, – важно сказала маленькая девочка, – а то вы нас передавите». – «Точно, – поддержала ее другая, – здесь проезда нет». Солнце у них над головами мигнуло, и дети подняли головы. Раздался металлический звон, вокруг быстро стемнело. Дети стояли в холодном полумраке и не могли ничего понять. Звон становился все громче.

Томпсон проснулся. Оказывается, в доме действительно что-то звонило. Агата спрыгнула с любимого кресла и медленно, всласть потянулась. Доктор тупо смотрел на нее, полупроснувшись. Сквозь окно в гостиной лился яркий солнечный свет. Понятно. Опять заснул на диване.

Звон. «Это ж мой мобильный», – сообразил Томпсон и беспокойно сел. Потер глаза, зевнул. Опять эта боль в лодыжке. Где-то тут должна быть железная палка, он вчера стащил ее из больницы. Ага, вот и она, валяется на полу под журнальным столиком. Доктор воспользовался своим приобретением и заковылял на кухню, тяжело опираясь на трость. На столике валялся забытый здесь с вечера мобильный телефон. Томпсон взглянул на дисплей. Это из больницы. Он нажал на кнопку «ответ», поздоровался.

– Разбудил? – Баша звонит.

– Нет, что вы.

– Спешу сообщить, что Райна Прауз дышит самостоятельно.

– Не может быть! – закричал Томпсон и переступил с ноги на ногу, чтобы не наваливаться на палку. Слава тебе господи, хоть одна хорошая новость.

– Так вот. Тест на самоидентификацию личности она прошла играючи. Остается надеяться, что остальные последуют ее примеру.

– Здорово! – Томпсон неудержимо зевнул. Все-таки выспаться опять не удалось. К тому же еще и в животе сосет. – Извините.

– Да чего уж там.

– Я скоро приеду.

– Ну и чудесно.

Томпсон захлопнул крышку мобильного. Он готов был пуститься в пляс. Наплевать, что не выспался, новость того стоила. Черт его знает: а вдруг их беды подходят к концу?

Агата в углу громко хрумкала кормом. Доктор прислонил палку к буфету и запрыгал к холодильнику, чтобы достать для кошки новую банку. Он присел на корточки рядом с миской и вывалил поверх подушечек мягкие консервы.

– Вкуснятина, а, Агата? – Томпсон погладил шелковистую черную шубку. – Райна Прауз поправилась – представляешь? Это стоит отпраздновать. Съешь за ее здоровье.

Агата несколько раз вякнула, поддерживая беседу, и снова принялась за еду. От ее аппетитного чавканья у Томпсона сжалось в животе. Он открыл холодильник, вытащил банку с маринованными артишоками. То, что нужно. Доктор вооружился вилкой и принялся гоняться за артишоками по всей банке. Поймал. По кухне поплыл запах маринада.

Покончив с артишоками, Томпсон вытер подбородок бумажным полотенцем.

– Ты со мной или тут останешься?

Агата лениво мяукнула.

– Ну, как хочешь, тогда до скорого.

Он вышел из дома, в глаза ударило яркое солнце. Отличный денек.

В последнее время что-то там, на небе испортилось, и лето не баловало хорошей погодой. Доктору вспомнился давешний сон про детишек в темноте. Это ж только сон. Кто знает, что он значит? Да и значит ли что-нибудь?

Томпсон влез в машину и задохнулся от жары. Он бросил палку на пассажирское место, немного посидел, открыв дверь и опустив стекло. Наконец салон проветрился, доктор завел мотор, захлопнул дверцу и мельком глянул на книжку, которую вчера забыл в машине. «Смерть в воде». На ней явно валялась Агата. Все было усыпано ее черной шерсткой. Глаза сразу среагировали, он потер их и попытался вспомнить, куда засунул таблетки от аллергии. Может, в карман? Сегодня Томпсон начисто забыл выпить все лекарства. Черт с ними. Выживет. Доктор снова взглянул на обложку. В воде лицом вниз плавал утопленник. Томпсон попытался вспомнить сюжет. Интересно, удастся ли дочитать книгу до конца? И выяснить, в конце концов, почему покойник утоп?

Доктор решил, что возвращаться в дом за лекарствами не стоит. Их можно взять и в больнице. Уж этого добра там хватает. Томпсон посмотрел в зеркало и включил заднюю передачу.

Добравшись до больницы, он зашел в палату к Райне Прауз и обнаружил, что ее кровать пуста. В туалете тоже никого. Не могли ж ее выписать. Это его больная, и он не закрыл карту. Или она сама ушла, не дожидаясь выписки? Вполне вероятно. Характер у Райны тот еще. На сестринском посту Томпсону сообщили, что миссис Прауз забрали из больницы, и командор Френч взял на себя ответственность за ее здоровье. Доктор, клокоча от ярости, прочитал факс, который протянула ему медсестра. Документ был подписан главным врачом.

– Ее увезли солдаты. – Сестра осторожно выбирала слова, не отрывая взгляда от его палки.

Томпсон схватил телефон и набрал номер Френча. Он потребовал, чтобы его пациентку немедленно вернули в больницу.

– Это невозможно, – ответил ему командор.

Он был совершенно уверен в своих полномочиях, и доктор понял, что протестовать бесполезно.

– Я понимаю ваше беспокойство, – сказал Френч. – Прошу вас, постарайтесь не рассматривать это как выпад против вас лично. Дело чрезвычайной важности, на карту поставлены жизни и здоровье людей. Да вы и сами это понимаете.

Командор сделал паузу, очевидно, ожидая, что Томпсон с ним согласится. Но доктор тоже молчал, опасаясь рявкнуть что-нибудь ненормативное.

– Почему бы вам не приехать сюда, в городской клуб? – продолжил Френч. – Миссис Прауз находится здесь, рядом со мной.

– Сейчас приеду, – сказал Томпсон.

Он прыгнул в свой внедорожник и понесся мимо автомастерской мистера Хики, круглосуточного магазинчика Ванды, старых и новых домов, из окон которых открывался прекрасный вид на бухту и Уимерли. Во дворах играли дети. На шоссе было полно машин, в солнечных лучах сверкали их лакированные бока. Обычный погожий летний день. Мир не изменится только оттого, что Томпсон зол как сто чертей. Доктор выругался себе под нос.

У самого выезда на потроширское шоссе он заметил стремительно летящий навстречу дорожный знак, и только тут понял, с какой скоростью гонит машину. Сердце забилось чаще, Томпсон вдавил педаль тормоза в пол и остановился на обочине. Постоял, подышал, пришел в себя и снова тронулся с места. Повернул направо. Какой сегодня день недели? Вторник? Как там больные, ведь его кабинет закрыт. Он не может позволить себе забросить частную практику. Его подопечные. Райна поправилась. Почему?

Он свернул налево к Уимерли. На Мерсеровой Пустоши никого. И посты на дороге сняли. Странно. Даже обидно, некому показать чудо-пропуск.

Он с визгом затормозил перед клубом, схватил палку и собрался было выскочить из внедорожника, но понял, что опять безобразно разнервничался. В висках колотилось. Доктор сделал несколько глубоких вдохов. Чего это он несется как на пожар? Вот сейчас влетит туда не хуже коверного и выставит себя дураком на потеху всей честной публике. Тут полевой штаб, а не цирк, тут у них все четко, по-военному, а главное, спокойно. Томпсон с достоинством выбрался из машины, потом нырнул обратно – за палкой.

Бухта грохотала. Томпсон повернул голову и посмотрел туда. Огромные валы с ревом обрушивались на берег, ухая у подножия утеса, как динамитные шашки. Доктор взглянул на здание рыбозавода. Сколько тел лежит сейчас в холодильной камере? Новых утопленников, кажется, больше не находили.

Небо над Уимерли было пронзительно синим, но на горизонте собирались большие темные тучи. Судя по резкому запаху озона, близится шторм. Раздался треск дерева, это плоскодонку хрястнуло волной о палубу стоящего рядом катера. Над леером остался беспомощно и жалко торчать ее руль.

У подножия утеса из воды выпрыгнули две меч-рыбы, сошлись во встречной атаке и, располовинив друг друга, шлепнулись в океан. Вода тут же вскипела, кто-то там уже дрался из-за добычи.

Бред? Может, у него температура? Или это просто ночной кошмар? На секунду Томпсону показалось, что он все еще спит, там, на диване в гостиной. Попытался открыть глаза. Уже открыты. Тогда он дернул себя за волосы на руке. Больно! Значит, не спит. Томпсона охватил ужас. Что еще может означать появление фантастических чудовищ, кроме нависшей над городком смертельной опасности? Когда привычная устойчивая реальность так легко превращается в безобразный вымысел, следом должны идти только хаос и смерть. Полное уничтожение.

Томпсон повернулся к клубу. Все то же красное здание, часовой у дверей невозмутимо глядит сквозь доктора. Над бухтой плывут три чайки, они ищут, чем бы поживиться, и странно им видеть такое под водой.

Птицы легко коснулись волны, и их тут же сожрали три огромные оранжевые рыбины. Небо опустело.

От ужаса Томпсон не мог пошевелиться, горло сдавило, он изо всех сил пытался сглотнуть, но во рту совсем пересохло. Доктор решил, что сейчас подавится. Наконец, мышцы горла расслабились, он поднакопил слюны, громко сглотнул, не в силах больше любоваться на этот кошмар, и быстро захромал к дверям клуба.

Часовой отступил в сторону, совершенно равнодушный к тому, что творилось всего в пятнадцати метрах от него. Доктор даже подумал, что, может быть, только он один и видит все эти чудеса. Или об этом не принято говорить вслух, и люди молчат из суеверного страха? Боятся, что какое-нибудь случайное слово вызовет катастрофу.

Во входную дверь, кажется, постучали. Но Джозеф не в состоянии оторвать головы от пола. Может, он упал в обморок? Над ним склоняется Клаудия. Волосы выбились из пучка и свисают неопрятными патлами. Глубоко запавшие удивленные глаза. Немыслимая, чудовищная красота. В руке у Клаудии нож, тот самый, которым она трижды пырнула Джозефа в живот. А лезвие чистое, сверкающее, ни пятнышка на нем не осталось.

– Если мужчина и женщина вышли из одной и той же волны, – шепчет Клаудия, не отрывая от Джозефа глаз, – это значит, они рано или поздно встретятся. Разглядят сияние родной души, расслышат биение родного сердца. О как они похожи! Как тянет их друг к другу родственная энергия. Но это не кровосмешение, нет, это любовь с первого взгляда.

В дверь снова постучали, на этот раз громче, Джозеф пополз к выходу, не обращая внимания на ужасную боль в животе. Мышцы свело, по лбу ручьями струился пот.

– Не двигайся. – Клаудия наступила кремовой туфелькой ему на ребра. Джозеф вздрогнул и зажмурился. – Лежи спокойно.

Джозеф смотрел в темноту и представлял себе, как Ким пытается войти в дом. Запирал ли он дверь? Эй, кто ты там есть, может, ты попробуешь зайти с другой стороны? Джозеф охнул от боли, открыл глаза и посмотрел на кухонное крыльцо. Клаудия тяжело опустилась на колени, придавив ему грудь. Она обняла Джозефа за шею, пальцы ласкали кожу, дыхание освежало горящие щеки, сдувало жар.

– А вот дальше уже совсем плохо. Энергии при столкновении больше не хотят смешиваться, а хотят одна другую пожрать. – Ее пальцы, похожие на паучьи лапы, осторожно пробегали по кадыку Джозефа. – Минус ведь ласкается только к плюсу, а одноименные заряды никогда не найдут сексуальной гармонии.

Пальцы Клаудии продолжали обследовать его горло и вдруг остановились, распялились и крепким капканом захлопнулись на его глотке.

Джозеф попытался оторвать руку Клаудии, но ее пальцы сжимались все туже, перекрывая ему кислород, когти впивались в кожу. Он каркнул, как пойманная ворона, и захрипел, отчаянно стараясь вывернуться. Боль заслонила весь мир. Высосала все силы. Выжгла все мысли.

Клаудия простонала сквозь сжатые зубы:

– Тогда желание вздымается выше любых запретов, и воля человека пробивает новое русло. Пустоту от выгоревшей энергии нужно ведь чем-то заполнить.

Джозеф старался сглотнуть. Невозможно. Он попытался сделать вдох. Все жилы на шее вздулись, страшно болело горло, словно в него впились тысячи иголок. Кровь ударила в голову, глаза лезли из орбит, руки отчаянно скребли пол. Джозеф попробовал откатиться, потом потянулся, чтобы схватить Клаудию за волосы. Не достать. Ни до чего больше не достать. Он хрипел, сделать вдох никак не удавалось. Джозеф еще больше испугался, когда понял, что дрожащие руки становятся невесомыми. Конец. Жизнь уходила из тела. Сознание меркло. Над ним склонилось рычащее чудовище, медные волосы разгорались все ярче, челюсти приблизились вплотную к его лицу. Сейчас вцепится – и дух из Джозефа вон.

Командор Френч убрал с кресла стопки книг и заботливо придвинул его к столу. Врач долго устраивался поудобнее, и Френч все это время искоса поглядывал на Райну. Потом он тоже сел и зажал карандаш между большим и средним пальцами.

– Вот доктор Томпсон очень обеспокоен состоянием вашего здоровья, миссис Прауз.

– А чего беспокоиться? – ответила она и пожала плечами.

Френч повернулся к Томпсону.

– Я уже объяснял миссис Прауз, что мы попросили ее приехать сюда, поскольку она первая из всех заразившихся больных начала дышать самостоятельно. – Он встал, подошел к карте Ньюфаундленда на дальней стене кабинета и обратился к Райне: – Вы рыбачите?

– Раньше рыбачила.

– Ну да, раньше.

Френч положил карандаш на сгиб раскрытой книги и поднял голову. В дверях стоял матрос первой статьи Несбитт. Томпсон подвинулся вместе с креслом, чтобы командор мог пройти к выходу.

– Отражатели на южной стороне включатся в двадцать три ноль-ноль, сэр. Таким образом, все подготовительные работы будут завершены.

– Благодарю вас, Несбитт.

Матрос отдал честь, повернулся на каблуках и вышел из кабинета, печатая шаг. Он направился к двум оставшимся в штабе матросам, Крокеру и О'Тулу. Все наверняка считали, что предотвратить цунами не удастся и волна ударит прямо по Уимерли. Френчу запретили отдавать приказ о начале эвакуации, и он просто отослал большинство морских пехотинцев из города, оставив в штабе только необходимый минимум. Матросы прекрасно представляли себе, что сейчас происходит в бухте и что может ожидать их в ближайшем будущем. Несмотря на то что тела перестали всплывать на поверхность, ситуация постоянно ухудшалась. Она не стабилизировалась, как полагали многие, просто менялись внешние признаки неотвратимо надвигающегося бедствия.

Крокер и О'Тул первыми начали вылавливать из бухты утопленников. Они знали, что скрывается под поверхностью воды. Их катер несколько раз переворачивало, но матросы продолжали работать, пока еще можно было без угрозы для жизни выходить в море. Оставшиеся тела были проглочены чудовищами, выныривавшими из волн. Слово «чудовища» направило мысли командора в новое русло. Насколько нелепа окружающая их новая реальность! Для того чтобы мир вернулся к нормальной жизни, от этой реальности нужно избавиться любой ценой. Френч вцепился в дверную раму. Потом вновь сел за стол и попытался сосредоточиться.

– Вы представляете себе, почему вам стало лучше?

– Нет.

– Никаких предположений?

– Нет.

– Может быть, случилось что-нибудь необычное?

– Это как?

– Может, вас кто-нибудь удивил или напугал? Райна покачала головой.

– Вы не почувствовали ничего странного? Запах или, скажем, звук какой-нибудь.

– Меня об этом уже в больнице спрашивали.

– Разумеется. – Френч задумчиво посмотрел на толстый том «Рыбы Атлантики», потом на Томпсона. – Насколько я понимаю, улучшение могло быть вызвано чем угодно?

Командор помолчал. Никто не желал участвовать в его рассуждениях. Райна заерзала. Глаза у нее были совсем усталые. Наверное, опять хотела курить.

– Что-нибудь физически с вами произошло в тот момент? Поднялась или упала температура, может, вы о чем-то подумали?

– Не знаю я.

– В какой момент вы почувствовали, что вам лучше?

– В больнице.

– Так, а точный момент вспомнить сможете? Что вы видели тогда?

– Ну, это было после того, как я поговорила с Томми.

– Томми?

– Томми Квилти.

Френч нажал кнопку рации на поясе и переключился на канал голосового управления компьютером. Он посмотрел на экран и произнес:

– Томми Квилти.

Перед ним на дисплее замелькали даты рождения. Командор сузил круг поиска до Уимерли, появилась цветная фотография с водительских прав.

– Кто такой Томми Квилти? – спросил Френч, отрываясь от компьютера и снова переключаясь на канал переговоров. Тихо.

– Друг. Хороший друг.

– И что он сделал, этот хороший друг Томми Квилти?

Когда солдаты забрали Райну, Томми снова сунул в рот трубку и старательно сделал вид, что для мира он уже потерян. Надо скорее убираться из больницы, пока о нем не пронюхали солдаты и есть еще время в запасе. Томми мог заглянуть в будущее, но только в чужое. О себе он узнавал исключительно в связи с судьбами других людей, как будто видел свою жизнь боковым зрением. Томми знал, что случится дальше, и потому тревожился больше, чем остальные. Он ясно представлял себе грядущие события, но не знал, как они отразятся на нем самом.

Только бы с Райной ничего не случилось! Из окна его палаты виден был еловый лес на холме. Вспышки озарения посещали Томми, когда он глядел на деревья, воду или небо. В основном это были конкретные образы, человек или событие. Всей картины Томми охватить не мог. Вот кто-то делает бутерброд или спускается по дороге или произносит несколько слов. Райну забрали солдаты, но они просто хотели понять, отчего ей стало лучше. Томми смотрел вслед синему облачку. Райну увезли. У нее снова появилась аура. Томми очень этому обрадовался, у него прибавилось сил выполнить задуманное.

Конечно, отсюда нужно уходить, но точно так же нужно остаться в больнице и поговорить с друзьями и знакомыми. В его палате лежали еще пятеро, каждый из них все глубже и глубже погружался в туман неверия. Над ними лишь изредка появлялись проблески света. Фред Винтер, Пэдди Веллс, Зэк Кин, Джордж Кобетт и Джордж Ньюэлл. Все из Уимерли, и все нуждаются в его помощи. Если не помочь им сейчас, они исчезнут и больше никогда не станут самими собой, их жизнь сотрется, как запись с магнитной ленты. Хуже всех сейчас Фреду Винтеру. Он уже не понимает, где находится. Цветные пятна вокруг его головы совсем поблекли.

Томми еще мог спасти Фреда. Только надо торопиться, иначе придут солдаты и Томми не сумеет отвести беду. Он уже видел ее, хотя сказать в точности, как все будет, не мог.

Томми слез с кровати и подошел к Фреду. Сел на стул и вгляделся в лицо больного. Глаза закрыты, насос качает воздух в легкие.

Томми похлопал Фреда по плечу. Бесполезно. Тогда он наклонился и прошептал:

– Фред, дружище, послушай, что скажу.

Томми приоткрыл Фреду веко, так обычно делали врачи. Потом нагнулся к самому уху и начал рассказывать об отце Фреда. Когда его старику было двенадцать лет, он спас утопающего. Вместе с Гейбом они плыли в лодке по морю. Гейб первым заметил перевернутую плоскодонку и громко закричал. Дул сильный ветер, дело было на закате. Друзья подплыли поближе и вытащили из моря рыбака. Они завернули его в одеяла и стали согревать теплом собственных тел, растирали руки и лицо, вдыхали ему в рот теплый воздух, пока он не закашлялся и не выплюнул воду, застрявшую в легких. Рыбак снова начал дышать. Друзья отвезли его на берег и вернули испуганным родным, которые ждали на краю причала и уже почти совсем потеряли надежду.

– Твоя бабушка, Сара, – шептал Томми, – была чудной женщиной. Добрее ее не сыскать во всем белом свете. Она сама связала варежки, и шапки, и свитера для семьи Коулов, потому что эти самые Коулы не могли купить себе одежду и даже шерсть купить не могли, вот такие они были бедные. А твоя бабушка, крохотная женщина с сердцем из чистого золота, да ты ж и сам ее помнишь, старина, даже слышать о деньгах не желала, хотя у нее одна рука была вся скрюченная от ревматизмы. И благодарных слов тоже слушать не желала, махала больной рукой и фыркала, говорила, что связала одежду, потому что ей так захотелось и потому что люди должны друг другу помогать.

Веки Фреда задрожали, и Томми на секунду замолчал. Вскоре больной открыл глаза и посмотрел на потолок. Томми еще долго рассказывал о семье Винтеров. Лицо Фреда постепенно розовело, кровь приливала к щекам.

Томми все говорил и говорил, над глазами Фреда появились синие вспышки, потом зеленые, потом по воздуху быстро, словно от ветра, поплыло коричневое пятно. Пятна перемешивались, складывались в картинки. Вот домики на побережье, вот небо и зеленая трава, вот линия горизонта, такая тонкая, что ни одному человеку не под силу ее вообразить, представить себе границу огромного мира.

Ким опустилась в кресло у дверей палаты и закрыла лицо руками. Рядом с ней сидели две женщины, одна средних лет и одна пожилая. Ким не желала никого видеть. Они, очевидно, тоже. Никто не двигался и не разговаривал. Сил хватало лишь на то, чтобы отгородиться от всего света. Закроешь руками лицо – и темнота. Если б можно было еще и уши зажать, вообще лишить себя зрения и слуха, чтобы хоть так оторваться от этого ужаса.

Хирург, доктор О'Ши, сообщил ей, что требуется срочная операция. У Тари снова остановилось сердце, и нужно вживить электроды в сердечную мышцу, чтобы стимулировать ее напрямую, не прибегая к вредной для здоровья процедуре дефибрилляции.

– Она совсем кроха, зачем же ей сердечко сажать, – сказал хирург. Он долго и непонятно произносил какие-то медицинские термины. Ким о такой болезни в жизни не слышала. Врач взглянул на ее растерянное лицо и добавил: – Это никак не связано с нынешней эпидемией.

«Откуда вам знать? – хотела спросить его Ким. – Как вы можете сохранять спокойствие перед лицом такого несчастья? Как?»

«Помоги, – повторяла она. – Прошу тебя, пожалуйста, пожалуйста, помоги! Вот только кого просить о помощи? Где Джозеф? Ублюдок. Куда он подевался? Здесь его нет. Нет. Боже, пожалуйста, помоги моей девочке!»

По коридору кто-то шел. Ким подняла голову и в синем свете люминесцентных ламп увидела медсестру. Женщина улыбнулась ей. Улыбка у нее была стерильная, как протирочный спирт. Это ж та самая, которая обещала, что она немедленно сообщит Ким об изменениях в состоянии ее дочери. Очень хотелось встать и ударить ее по лицу. Ким чувствовала странную отрешенность. Ей не место здесь. Здесь никому не место. Когда в последний раз она спрашивала о дочери? Спросить еще раз было страшно. Ким глубоко вдохнула, встала и пошла к сестринскому посту у дверей палаты. Там она прислонилась к стойке и подождала, пока на нее обратят внимание. Сестра сообщила ей, что операция все еще продолжается.

– Сколько осталось ждать? – спросила Ким дрожащим голосом.

– Я, к сожалению, не знаю, но, как только мы что-нибудь выясним, сразу же вас известим. Не волнуйтесь. Может быть, вам что-то нужно?

Ким покачала головой.

– Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, просто скажите нам.

Чейз заглянул в окно кухни и быстро достал из кобуры револьвер. Толкнул заднюю дверь. Заперто. Сержант с разбегу вышиб филенку, брызнули щепки. Даг Блеквуд дышал ему в затылок. Чейз махнул рукой, чтобы старик остался снаружи, и кинулся в дом, наставив дуло на черную мохнатую собаку. Животное вцепилось в неподвижное тело Джозефа, лапы уперлись ему в грудь, когти разрывали кожу.

Чейз выстрелил и промахнулся. Звук спугнул зверя, он, не оглядываясь, вылетел в прихожую. За спиной сержанта послышался шум, полицейский резко обернулся, револьвер смотрел прямо Дагу в лицо. Старик отпрянул назад и закрылся руками.

– Иисус и Пресвятая Дева Мария! – крикнул он. – Что это вы такое творите, черт вас возьми?

Чейз опустил револьвер и включил рацию.

– У нас тут раненый в доме Критча, это в Уимерли. Нужна скорая. – Он повернулся к старику, склонившемуся над Джозефом. – Вы умеете оказывать первую помощь?

Даг уже делал племяннику искусственное дыхание рот в рот. Сержант посмотрел в окно. Собака пронеслась мимо рыжеволосой девочки на крыльце солнечного дома и вбежала внутрь. Девочка глядела на Чейза так, словно это она послала животное выполнять задание, а теперь собака вернулась к хозяйке. Ребенок скрылся в доме. Чейз никак не мог взять в толк, как это зверюге удалось прорваться сквозь входную дверь. Когда они с Дагом приехали, она точно была заперта. Джозеф медленно приходил в себя.

В перерывах между вдохами Даг сердито сказал:

– Твоей дочери в больнице стало хуже. – Еще один вдох. – А ты тут сражаешься с паршивой дворнягой. – Вдох. Старик презрительно фыркнул: – Слизняк! Разве ты похож на мужчину?

Чейз выбежал на крыльцо, ботинки тяжело гремели по доскам. Он кинулся в погоню за черной собакой.

– Он не сделал ничего плохого. – Райна старалась защитить Томми, над которым, как ей показалось, нависло серьезное обвинение. – Он просто поговорил со мной.

– О чем?

– Да не знаю я. О всяких глупостях.

– Каких?

Френч откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Он, не отрываясь, смотрел на Райну и доктора.

– Ну, глупости, они и есть глупости.

Командор вздохнул, захлопнул книгу о видах рыб и убрал ее в ящик стола. Снизу лежал раскрытый том об электрических бурях. На черно-белой фотографии шторма стрелы молний бьют по волнам, переплетаются, уходят под воду.

– О чем конкретно вы говорили?

– По-моему, он что-то рассказывал.

– О чем?

– Вроде, про рыбалку что-то.

– Об улове, или, может, о бурях, или сказки про чудовищ?

– Не знаю. – У Райны разболелись глаза. Голова кружилась, страшно хотелось есть и пить. А еще навалилась усталость. Сейчас бы домой. Лечь спать в собственную постель. На мягкие подушки. – Сказки, наверное, Томми всегда их рассказывает.

– И вам стало лучше?

– Да.

– Почему?

– А мне откуда знать?

– Подумайте. Почему?

– НЕ ЗНАЮ! Сами думайте.

Доктор Томпсон неожиданно встал, Райна даже испугалась.

– Достаточно, – сказал он. – Миссис Прауз нужно отдохнуть. Почему бы вам…

– Она не устала, я же вижу, – резко ответил Френч. – Сядьте, доктор.

Они с неприязнью посмотрели друг на друга.

Томпсон нехотя сел.

– Райна, это ведь все выдумки. Люди сочиняют сказки, чтобы подперчить пресную жвачку бытия, – продолжал Френч. – Фантазируют, чтобы представить себя умнее, храбрее, счастливее – словом, чтобы заморочить друг другу и без того одуревшие головы. Не верьте им. Ничего нет, кроме обыденной повседневности. А она крайне проста и груба.

– Что вы имеете в виду?

Райна явно растерялась. Ей никто не ответил. Отчаянно хотелось курить. Выкурить сигарету в одну затяжку. Она с тоской посмотрела на пачку на столе Френча. У нее даже плечи разболелись от нехватки никотина. Виски сдавила мигрень.

– Как вы можете слушать всю эту чепуху? – наступал на нее командор. – Эти байки. Это сотрясение воздуха. Мы ведь, в сущности, просто куски мяса. А стоит нам умереть – и все, конец, никаких превращений. – Он щелкнул пальцами. – Вот так. Раз, и нету.

Райна отупело уставилась на пальцы Френча. Глупости какие! И чего он это говорит? Она повернулась к Томпсону, надеясь, что хоть доктор ей поможет, но наткнулась на его беспомощный и растерянный взгляд. Райне казалось, что ее со всей силы ударили в солнечное сплетение. Чтобы не задохнуться, она стала быстро дышать сразу и носом, и ртом, но кислорода все равно не хватало. Райна поняла, что снова заболевает. Вокруг все быстро затягивается бесцветной пылью.

Доктор Томпсон начинал понимать игру Френча.

– Что вы такое делаете? – крикнул он командору.

– Хочу, чтобы она снова заболела. – Френч нажал кнопку на поясе. – Там у вас в больнице есть некий Томми Квилти. Найдите его и постарайтесь задержать… Да, я пошлю вам фотографию с водительских прав. – И он пробежался пальцами по клавиатуре компьютера.

– Нет, – тихо сказала Райна. Легкие ее были пусты. На лбу выступила испарина. Райна выпрямилась и протянула руки к столу. – Нет, нет.

Она вдруг ужасно испугалась. Сознание таяло, и все мысли исчезали, как снежинки, влетевшие в комнату, оставался только серый туман.

Френч не спускал с нее глаз. Этот циник точно знал, что делает. Он снова заговорил:

– Райна, послушайте меня. Я обманул вас. А Томми говорил правду. Чистую правду. Все так и есть. Все. Море кишит странными существами. Теперь каждый может их увидеть. Выйдите на улицу, и вы сами во всем убедитесь! Сказки становятся реальностью. Прошу вас, поверьте мне, как вы поверили Томми. Я тоже видел этих чудовищ. Всех видел. Они существуют.

Райне хотелось верить ему. Она вгляделась в лицо командора. А вдруг он опять врет?

– Это правда, – настойчиво повторял Френч. Он протянул руку через стол и коснулся ее пальцев, крепко вцепившихся в край столешницы. Кожа у него была теплая, а глаза заботливые. – Чистая правда. Райна, вы мне верите?

– Да, – быстро ответила Райна. Воздух снова наполнял легкие. – Верю.

Она и в самом деле поверила, и тогда опасно накренившийся мир снова обрел потерянную было устойчивость.

Кто-то барабанил в дверь Клаудии. Джозеф? Полицейский? А может, Редж? Она успела влететь в дом и запереться. Дыхания не хватало. Руку оттягивал разделочный нож. Клаудия взбежала по деревянной лестнице и остановилась на верхней площадке. Волосы липли к пересохшим губам. Она откинула прядь со лба и быстро прошла через спальню в свою мастерскую. Испуганно огляделась. Что она ищет? Выход? Сумеет она убить того, кто войдет следом? Реджа-то убила… Нет, не Реджа, Джозефа. А зачем? Чего она добилась? Что натворила? Что?

В горле пересохло. Клаудии казалось, что она вся стала похожа на высохший клей. Она могла бы выброситься в нарисованное окно. Тогда пейзажи, которыми Клаудия любовалась каждый день, прорвутся, исчезнут. Смерть принесет облегчение. Жизнь превратилась в кошмарный сон. А может, это уже не жизнь, может, она давно умерла. Погибла от обезвоживания, и ее утянуло в странный мир умерших. Или почти умерших.

Клаудия ждала, крепко сжимая рукоятку ножа обеими руками. Она так нуждалась в поддержке и утешении! Кто-то резким ударом выбил внизу дверь. Клаудия испуганно вздрогнула и снова оглянулась. Выхода нет. В гостиной громко топали тяжелые ботинки, потом шаги застучали по лестнице. Быстрые шаги. За спиной Клаудии загорелись свечи в глиняных домиках, в воздух взлетели язычки пламени, словно фитильки один за другим поджигала невидимая спичка.

В дверях мастерской появился полицейский, направил револьвер прямо на нее, потом зрачки его расширились и он медленно опустил оружие.

Клаудия отступила на шаг, споткнулась, прижалась спиной к стене и всхлипнула. Испуганно взглянула на нож, словно удивляясь, откуда он взялся. В поблескивающей холодной стали отразились ее глаза, глаза ребенка. Клаудия прижала острие к низу живота, в точности повторяя действия Реджа. Надо сделать разрез, через который наружу хлынет ее жизнь.

– Девочка! – закричал полицейский.

Руки Клаудии дрогнули, острие прокололо ткань платья. Она широко открытыми глазами смотрела, как лезвие вспарывает одежду и входит во вздувшийся живот. Раздалось тихое потрескивающее шипение, плоть расступалась под натиском металла. Клаудия быстро и глубоко дышала, пульс становился все чаще и слабее. Судорогой свело левую ногу, потом правую, боль поднималась до бедер, терзала спину.

– Прошу тебя, золотко, опусти нож!

Полицейский неловко шагнул вперед, но тут же остановился. Клаудия обеими руками подняла лезвие в воздух, стиснула зубы и застонала, рукоятка отчаянно дрожала в ладонях. Полицейский замер, не отрывая глаз от пореза на ее животе. Клаудия тоже посмотрела вниз. Крови не было.

Лезвие снова аккуратно вошло в сухое отверстие. Руки напряглись, Клаудия с усилием погружала нож все глубже и глубже. Спина ее сгорбилась, голова поникла, лицо обдало жаром. Она снова вынула сталь из раны. По пальцам потекла прохладная струя. Клаудия с любопытством открыла глаза. Полицейский стоял почти рядом. Она замахнулась, и он отступил. Клаудия посмотрела на пол. По нему быстро растекался огромной лужей желтый песок, скоро под ногами выросла небольшая дюна.

– А я думала, у меня внутри рыбы, – тихо сказала Клаудия тонким детским голоском. Песок все сыпался, веки тяжелели, дюна на полу росла. – А я вся высохла.

Живот постепенно терял свою округлость. Клаудия зачарованно подставила ладонь под струю песка, потом осторожно потрогала острые края лезвия.

Когда песок весь высыпался, Клаудия без сил рухнула на мягкий желтый холмик. К губам прилипли песчинки. От удара вздрогнул пол во все доме, три глиняных домика перевернулись, несколько баночек с глазурью вылились на свечи. Пламя взметнулось к потолку, будто на него плеснули бензином, между Клаудией и полицейским встала огненная стена.

Он храбро шагнул вперед, но сразу попятился. Нет. Слишком горячо. Схватил было плетеное кресло, оно взорвалось тысячью искр, и полицейский бросил его. Полыхнули волосы на голове Клаудии, ноздрей коснулся странный незнакомый запах.

Полицейский схватил со спинки стула большую плотную шаль и бросил на горящие краски. Шаль тут же занялась. Затоптать огонь тоже не удалось. Он закашлялся и закрыл руками рот. Комната наполнилась клубами дыма. Белые и темно-серые облачка. Хлопая ладонями по тлеющим брюкам, полицейский отскочил к двери.

В воздухе колыхалось марево, очертания предметов все время менялись. Клаудия видела, как полицейский подносит рацию к губам и что-то кричит насчет пожара. А потом он ушел. Куда и зачем? Клаудия не знала. Глазные яблоки присохли к орбитам. Комната исчезала за пеленой дыма. Внезапно Клаудия почувствовала удивительное спокойствие. Языки пламени напомнили ей о том, как потрескивал огонь в муфельной печи. Она ставила туда фигурки, чтобы они затвердели и сохранили приданную им форму. Их надо было хорошенько подсушить перед тем, как отправлять в печь, иначе они разлетались на кусочки во время обжига. Клаудия подумала о стенах своего дома, о нагретой солнцем бегущей по трубам воде.

От жара язык совсем распух и стал похож на полупрожеванный бифштекс. Зубы вылущились из лунок и готовы были выпасть в любую секунду. Клаудия хотела открыть глаза, но век уже не было.

Тогда она решила, что это только сон, сон, который вынудил ее существовать в уродливом и опасном мире, где постоянно меняется климат, где отнимают любимых, самых дорогих людей.

Кожи больше не было, и последние капли влаги испарились в огне. Клаудия знала, что все будет хорошо и она навсегда застынет в этой прекрасной грациозной позе. Абсолютно защищенная вечностью.

Чейз прыгал через две ступеньки, едва касаясь перил. Он промчался через гостиную и огляделся в поисках воды или огнетушителя. Такой красный или оранжевый баллон. Нигде не видно. Сержант думал только о девочке наверху, о том, что она погибнет, если он не найдет воду. На глазах выступали слезы.

Чейз вбежал на кухню и открыл краны. Ни капли. Он отчаянно поискал под раковиной вентиль, но не обнаружил ни одного ввода Тогда сержант попытался с корнем вырвать трубу, тянул и тряс изо всех сил. Без толку. Оглянулся в поисках какого-нибудь сосуда. Ведра нет. Распахнул дверцы буфета. Миски, тарелки, стаканы. Схватил две неглубокие миски и кинулся назад в гостиную. Краем глаза он заметил, как блестит в окне океан. Синяя гладь простиралась до самого горизонта. Сержант влетел в ванную справа по коридору, кинул миски в фарфоровую раковину и открыл оба крана. Не течет. Кран над ванной тоже не работает. Сухо. К тому времени, как Чейз вернулся на второй этаж, верхнюю площадку уже плотно заволокло дымом. Спасаясь от него, сержант нагнулся, почти пополз и стал искать в спальнях огнетушитель и мать девочки. Распахнул дверцы шкафа в детской. Баллона не было. Внезапно легкие наполнились дымом, и сержант разразился сухим кашлем. Он упорно продолжал искать. Вот спальня матери. Никого. Кашель раздирал грудь. Чейз нырнул к дверям шкафа. С плечиков свисали ночные рубашки, на рукавах чернильные надписи, сделанные каллиграфическим почерком. Он раздвинул их в поисках баллона. Грудь сдавило удушьем, в голове звенело. Сержант понял, что, если быстро не выйдет на воздух, он потеряет сознание и больше никогда не придет в себя. Чейз бросился в мастерскую, от кашля слезились глаза, в комнате плясали языки пламени. Девочка неподвижно лежала на полу, кожа ее горела. Страшный жар, в десять раз сильнее, чем летний зной, не давал стоять на месте. Чейз отскочил, одежда на нем чуть не загорелась, рядом что-то полыхнуло. С какой скоростью надо двигаться, чтобы не обгореть? Сержант плакал и пытался добраться до ребенка. Пламя дохнуло ему в лицо, опалило кожу. Оно больше не потрескивало, а ревело, стены горели до самого потолка.

Чейз в отчаянии поднял рацию и, задыхаясь от спазматического кашля, вызвал на подмогу пожарную машину. Ноздрей коснулся запах жареной рыбы. Время ужина давно прошло. В животе заволновалось, и желудок тут же сжался в тугой комок. Сержант понял, что так пахнет совсем не рыба, а горящее тело девочки, которую он старался спасти.

Джозеф открыл глаза. Над ним склонился отец. Он постарел, черты лица стали грубее. На голове у него была красная бейсболка, раньше отец никогда таких не носил. Постепенно сознание прояснялось. Джозеф понял, что если это его отец, то он очень изменился. С другой стороны, прошло столько времени, почему бы ему не постареть? Джозеф больше ничему не удивлялся. А может, это кто-то, очень похожий на его отца? Кто-то, кого он знал совсем недолго, и все же намного дольше, чем казалось? Родственник. Давно потерянный брат.

– Ну что с тобой делать? Полный идиот, – возмущенно сказал отец. – Второй приз на конкурсе идиотов. – Он сердито посмотрел на Джозефа и изумленно покачал головой. – В жизни таких не видал. Никогда. Вставай, ленивый ублюдок! Вставай и отправляйся к больной дочери! – Он поднялся с корточек и навис над Джозефом. – Это ж просто царапины, пустяк. Вставай!

Нет, это не отец. У этого говор, как у всех местных жителей. А у отца такого говора не было, хоть он тоже родом отсюда. Два похожих и в то же время совершенно разных человека. Это брат отца.

«Дочь. – Джозеф вдруг испугался. – Тари». По спине побежали мурашки. Он уперся руками в деревянный пол и попытался подняться. Бок сразу заныл, голова снова упала на доски. Джозеф поморщился. Вдалеке выла сирена, звук приближался, похоже, машина едет сюда.

– Кто, черт тебя побери, впустил в дом эту бешеную собаку? Кровью ты вроде не истекаешь. Раны пустяковые. В море бывает кое-что и похуже. Взрослый мужик не станет обращать внимания на такую ерунду. Он будет продолжать рыбачить до заката, несмотря на то, что брюхо пропорото насквозь и его рвет от боли.

Джозеф перекатился на бок. Сглотнуть не получалось. Он несколько секунд набирал достаточно слюны, и наконец живительная влага потекла в глотку. Джозеф схватился рукой за ножку кресла, потом за сиденье. Дядя Даг продолжал браниться.

– У тебя что, копыта отсохли? Ну-ка, упирайся отростками, вставай! – Старик нагнулся и протянул руку. Джозефа вздернули на воздух и быстро поставили на ноги. От толчка мозги, казалось, сделали в черепушке полный оборот вокруг своей оси. Джозеф оперся о столешницу и закрыл глаза, боясь снова потерять сознание. Он вспомнил сон, который видел, пока валялся на полу: одна из картинок Тари, оранжевая завитушка и лучи света из сердцевины. Джозеф посмотрел на свои руки, покрытые царапинами от ногтей Клаудии. У ног лежала сумка Ким. Он нагнулся за ней, на лбу сразу выступил пот. Джозеф выпрямился и крепко прижал сумку к груди, вдыхая запах Ким.

– Шевели задницей. – Даг шлепнул Джозефа по руке, двинулся в прихожую и крикнул через плечо: – Ради всего святого, ну что ты там копаешься?

Джозеф побрел к входной двери. Он думал о Тари. Глаза слепило яркое солнце, пахло дымом. Джозеф вывалился на крыльцо и увидел на дорожке перед домом полицейский «ленд крузер». Дом Клаудии горел. Даг уже завел мотор. На шоссе разворачивались цепью пожарные. К солнечному дому тянулся желтый шланг. По стенам хлестали потоки воды. Трое пожарных стояли у самых стен плечом к плечу, поодаль застыл полицейский. Он неотрывно глядел на окно второго этажа. Джозеф с трудом шагнул в его сторону.

– Клаудия, – хрипло пробормотал он. Говорить было больно. – Она… там?

Даг погудел ему с водительского сиденья, он отчаянно размахивал руками и строил угрожающие рожи.

Джозеф захромал к машине, стараясь не травмировать больной бок и роясь в карманах в поисках сотового телефона. Зачем? Кому он собрался звонить? Пожарным? Так они уже тут. В больницу? Да, точно, чтобы узнать, как Тари. Джозеф открыл крышку и обнаружил, что батарея села. Даг перегнулся через сиденье, разблокировал дверцу справа и распахнул ее.

– Залазь и поехали. Да возьми ж, наконец, себя в руки, медуза. Неужели ты способен только ныть и жаловаться? С ума сойти!

Джозеф посмотрел на бухту. Солнце стояло прямо над головой, похоже, сейчас около половины первого. Вода была совсем черная, белая пена взлетала в воздух там, где образовывались водовороты и буруны. Боль в боку понемногу стихала. Если стиснуть зубы покрепче, то жить кое-как можно.

– Джозеф! – рявкнул Даг.

Джозеф уронил на траву мобильный, но решил не поднимать его: слишком больно будет нагибаться. Бог с ним. Он влез в машину, положил на колени сумку, передохнул немного и, со вздохом захлопнув дверцу, откинул голову на сиденье. На лбу снова выступил пот. Ему было и жарко, и холодно одновременно, одежда промокла насквозь. Теперь он заперт в железной клетке наедине со своим дядей. Даг поставил коробку передач на задний ход, с визгом вылетел на дорогу, развернулся и выжал газ до предела. Джозефа то бросало вперед, то вдавливало в сиденье.

Он надеялся, что пожарная машина – просто галлюцинация, но нет, вот она, совсем близко. Пожарные льют воду на стены. Воду из моря. Черная вода угольными пятнами растекается по дому, словно его красят из шланга.

– Будем надеяться, там никого не было, – пробормотал Даг, глядя на дом.

– Как Тари? – спросил Джозеф.

– Ей сделали операцию на сердце. Больше я ничего не знаю.

– Что? Какую операцию?

– А такую. Взяли и сделали.

– Она закончилась?

– Понятия не имею.

– А Клаудия…

– Кто?

– Клаудия там?

Даг подозрительно посмотрел на горло Джозефа.

– Да, видать, собака изрядно тебя потрепала.

– Собака? – Джозеф оглянулся через плечо на горящий дом. Двигать шеей было больно. Это что ж, дядя Клаудию собакой называет?

– Кто-нибудь должен найти эту псину и пристрелить ее.

– Какую псину?

Джозеф ничего не понял. И что такое с сердцем Тари? От горя перехватывало дыхание.

Машина спустилась с верхней дороги, впереди лежала бухта.

– Что-то у меня с глазами в последнее время неладно, – сказал Даг, глядя на воду. Они выехали на нижнюю дорогу и свернули на восток.

– Псину? – тупо повторил Джозеф.

– Может, эта дворняга недолюбливает инспекторов рыбнадзора.

Они помолчали. Джозеф отчаянно пытался сложить вместе кусочки головоломки.

– Вряд ли она знала, кто я, – сказал Джозеф.

– Собака? – рассмеялся Даг.

– Ну да, она не знала, кто я такой.

– И кто ж ты? – спросил дядя Даг, крепко вцепившись в руль корявыми пальцами.

– Инспектор рыбнадзора.

– Ты, значит, считаешь, что ты инспектор?

– Да.

– Это тот, кто ты есть, или это твоя работа? Потому что измениться самому гораздо труднее, чем сменить профессию.

– Разве это не одно и то же?

Даг сурово глянул на Джозефа, потом лицо его смягчилось, он даже слегка улыбнулся.

– Первый раз слышу от тебя что-то дельное. Может, ты еще и не совсем потерян для общества.

Медицинскую помощь оказывать было некому, и скорую отослали. Прежде чем отвезти обуглившееся тело в морг, его надо было осмотреть и сфотографировать. Ждали судмедэксперта, доктора Башу. Чейз представил себе, как застегивают молнию на черном мешке, как санитары поднимают тяжелый куль и переносят его в машину. От этого зрелища сержанту всякий раз становилось тошно. Будто мусор выбрасывают. Карета скорой помощи скрылась из виду. Чейз стоял во дворе солнечного дома. Крыша на втором этаже не обвалилась и, наверное, уже не обвалится. Две стены прогорели насквозь, в зияющих обугленных проемах вились хитросплетения труб. Огонь уже погас, но пожарные продолжали поливать дом из желтого шланга.

Обычно на месте преступления всегда бегали и суетились толпы экспертов, полицейских и судебных медиков, но сейчас Чейз остался один, если не считать нескольких добровольцев из пожарной дружины, которые почти наверняка впервые столкнулись с такой ужасной трагедией. Маленькая девочка погибла на пожаре. В добровольцы шли обычные люди, отцы и сыновья, госслужащие, плотники, рабочие. Они глядели на Чейза с изумлением и восторгом – он был внутри, сражался с огнем, видел все своими глазами. Тишина. Никто не проронил ни слова. Среди них не было коллег сержанта, все его сослуживцы работали в других городках, там, где сейчас неспокойно. Чейз стоял во дворе и задумчиво тер нос. Небось, весь в копоти.

Над южными холмами тарахтел лопастями вертолет. Там устанавливали точно такие же огромные тарелки, как и на северной гряде. Поначалу сержант считал, что это антенны для переговоров морской пехоты, но их построили слишком много, так что, скорее всего, это было какое-то секретное оружие.

Чейз оглянулся на солнечный дом. Пустая черная коробка. Стекла расплавились или рассыпались на мелкие осколки. Он был внутри всего двадцать минут назад. Вместе с живым ребенком. Девочкой, которая покончила с жизнью, вонзила нож себе в живот. Вот что ему теперь придется видеть в кошмарных снах.

Девочка мертва. Обгоревший труп, черты лица изменились до неузнаваемости. Чейз не мог ни понять, ни принять свершившегося. Бледненькая такая девчушка, тоненькая, словно белый листочек папиросной бумаги. Обгорела дочерна. Страшная, бессмысленная сцена. Чейз вспомнил о Терезе. Ее сознание такое же черное и хрупкое, как пепел в этом доме. А лицо прекрасное, и глаза красивые, огромные. Если дунуть ей в ухо, мысли рассыплются в прах. Нет, не так. Сознание у нее действительно хрупкое, а вот мысли черные и вязкие. Если считать, что они обгорели, то, значит, они стали еще плотнее и тяжелее, атомы сцепились еще крепче, молекулярная решетка не разрушилась. Мертвый груз.

Чейз взглянул на бухту и рыбозавод у подножия утеса. Ему вспомнилась та пожилая дама, мисс Лэрейси. Она ведь до сих пор ждет его. Сержант пошел к машине. Надо бы попрощаться с пожарными, но говорить он сейчас не мог. Один дружинник, очкастый черноусый коротышка, заметил, что полицейский уезжает, и поднял руку в желтой краге в знак признательности и геройской солидарности.

Холод на рыбозаводе пробирал до костей, и мисс Лэрейси вышла на крыльцо. Когда-то, много лет назад она работала здесь. После смены приходилось часами сидеть перед потрескивающим огнем в камине, чтобы согреться. Нежась под полуденным солнцем, старушка глубоко вздохнула. У нее даже легкие разболелись от морозного пара на холодильнике. Мисс Лэрейси отошла подальше от гофрированной железной стены и тут только заметила, как на верхней дороге что-то дымит, кажется, чудной дом.

– Матерь Божья, – грустно пробормотала она. На холм взбиралась пожарная машина. «Черная собака», – вспомнила мисс Лэрейси. Вдруг на обочине остановился автомобиль. Старушка повернулась и обрадованно всплеснула руками, за рулем сидел красавчик полицейский.

– Вот сейчас все и узнаем, – громко сказала она и направилась к джипу. – Где ж ты был? Тебя только за смертью посылать.

Сержант Чейз молча вылез из машины и захлопнул дверцу. Он даже не улыбнулся, только теребил пряжку на поясе, опустив голову. Весь пропах дымом, ладони в саже, на щеках борозды от слез.

– Беда? – Мисс Лэрейси кивнула на холм.

Чейз посмотрел старушке прямо в глаза, словно надеялся найти у нее ответ на какой-то вопрос.

– Художница?

– Нет, – ответил он.

– Ты ж помнишь черного пса. Кто-то должен был умереть.

Чейз тоже взглянул на холм, где все еще дымилось пожарище. Старушка облизнула большой палец, подошла поближе к полицейскому и привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до его подбородка.

– Спас кого-нибудь?

Чейз мотнул головой.

– Нет, – вяло ответил он. Потер нос рукавом и зашагал в сторону рыбозавода. Видно было, что сержант за что-то винит себя.

Мисс Лэрейси семенила следом, ожидая продолжения.

Они зашли внутрь, старушка громко ахнула и заволновалась. Исчезли еще три израненных духа. Она заковыляла к первому телу и стала вглядываться в его лицо, губы, щеки, мальчишеский подбородок.

– Это ж сын Фреда Винтера, Эдгар. – Мисс Лэрейси пошла дальше и остановилась у следующего стола. На нем лежал старик, одетый, как одевались в восемнадцатом веке. – Бог его знает, кто это, а только его дух тоже пропал. – Следующее тело лежало на столе у дальней стены, рядом с компьютерами, за которыми теперь работали только двое. – По-моему, это тоже Винтер. Кто-то из родичей Фреда. Может статься, все трое – его родня.

– А где он сам? – спросил Чейз.

– В больнице. Где ж ему быть.

– А духи где?

– А нету. Видать, Фред пошел на поправку. Похоже, эти духи появляются, только когда с их родней какое несчастье. Да еще провода их мучают, на кусочки кромсают. Может, мозги у меня и скукожились от старости, а все ж таки, думаю, я права.

Чейз вынул из кармана рацию и связался с диспетчером. Он попросил, чтобы его соединили с больницей в Порт-де-Гибле. Сержант побеседовал со старшей медсестрой шестого этажа и справился о здоровье Фреда Винтера. Ему сообщили, что состояние больного заметно улучшается, точно так же, как до этого улучшилось состояние Райны Прауз. «Так что у нас теперь таких двое», – с облегчением доложила медсестра.

Чейз стоял над мертвецами города Уимерли, как полководец над своей разгромленной армией. Духов, о которых говорила старушка, он не видел, только тела. Что ж это столько тел сразу? Сержант вспомнил фотографии утопленников, файлы в его компьютере. Здесь наверняка найдутся знакомые лица из папки «Мои фотографии». Чейз изо всех сил старался никого не разглядывать, чтобы не мутить душу. Вместо этого он повернулся к мисс Лэрейси.

– Кому-то ведь надо об этом рассказать, – с трудом произнес он. – Вот только кому?

Старушка пожала плечами.

– Рассказывай, кому хочешь, только ничего уже не поправить. Ты сам-то хоть держись, миленький. Папаша мой любил поговорку: «Когда шаг до конца – тут и видать молодца». – Она подмигнула и широко улыбнулась, показав розовые младенческие десны.

Перекинув сумку Ким через плечо, Джозеф направился к главному входу больницы. Дядя Даг задержался, чтобы найти место, где оставить машину. Джозеф зашел внутрь и сразу кинулся в туалет. Запер дверь, положил сумку на сиденье унитаза и критически себя оглядел. Рубашка порвана и вся в крови. Хорошо хоть медсестра в регистратуре была занята и не заметила, в каком он виде.

Джозеф посмотрел в зеркало. Оттуда на него таращился обросший мужик, тот самый, которого он когда-то видел в окне спальни. И хотя наваждение быстро пропало, Джозеф все равно себя не узнал. Морда грязная, исцарапанная, на щеках трехдневная щетина. Прямо снежный человек. Он дотронулся до шеи и вспомнил, как душила его Клаудия, как рвала когтями и зубами. Почему она хотела его убить? И куда потом пропала? Неужели скрылась в горящем доме?

Джозеф открыл кран и пощупал пальцем воду. Когда пошла теплая, подставил ладони и плеснул себе в лицо. Бумажных полотенец не было, только сушилка, поэтому Джозеф размазал грязные пятна низом рубашки. Ткань присохла к ранам. Он дернул – оказалось, совсем не больно. Джозеф смял рубашку, на которой остались корочки застывшей сукровицы и бросил в урну. Морщась, потрогал ранки – кровь не идет. Интересно, они глубокие? Трудно сказать. В сумке нашлась большая синяя футболка. Ким иногда в ней спала. Джозеф натянул футболку через голову, вдохнул чудесный аромат жены, застегнул сумку и, хромая, вышел из туалета.

По указателям он нашел реанимационный бокс, повернул за угол и остановился. В дальнем конце коридора сидела Ким. Она не отрываясь смотрела на кафельный пол. Очевидно, услышав тихие шаги мужа, подняла голову. Когда Джозеф подковылял поближе, выражение ее лица стало сначала удивленным, потом испуганным, в глазах читался немой вопрос. В ярком свете люминесцентных ламп Джозеф разглядел заплаканные глаза жены, покрасневший нос и распухшие губы.

– Как Тари? – спросил он, закашлялся и поставил сумку на соседнее кресло.

– Ей сердечко оперируют. – Ким всхлипнула и прижала ко рту помятый рукав. От этого всхлип вышел коротким и каким-то придушенным. Джозефа терзала неизвестность, и все же он был даже слегка рад тому, что нашел жену в таком состоянии. Его любовь и привязанность к ней быстро крепли. Джозеф не стал задавать вопросы. Просто сел рядом и помолчал. В такой ситуации слова ничего не значили.

По селектору вызывали какого-то врача. Джозеф нахмурился, не зная, насколько близко можно подсесть к Ким. С тех пор, как они потеряли первого ребенка, он никогда не видел ее в таком горе. От воспоминания сжалось сердце.

Ким всегда была такой сильной, самостоятельной, всегда легко принимала решения. Героиня викторианских романов. Может быть, она сама выбрала такую судьбу? Гибель всех детей. Может, этого она втайне ждала? Считала, что родилась позже своего времени? А на самом деле ей полагалось быть умной, но печальной дамой, каждое слово которой поражает окружающих своей точностью и простотой?

Волнения и бессонная ночь сказались на внешности Ким. Она секунду озабоченно разглядывала следы ногтей и зубов на шее мужа, а потом сердито отвернулась.

Джозеф вздохнул, снял с кресла сумку и сел на освободившееся место, чтобы обнять жену за плечи. Ким отстранилась и подняла руку, как бы говоря: достаточно. Джозеф с болью отметил, что на пальце у жены нет обручального кольца.

– Где она?

Ким вытерла нос и кивнула в сторону дверей реанимационного бокса.

– Как идет операция?

Она тихонько покачала головой.

– Ким!

– Не знаю, – громко всхлипнула она и попыталась двумя руками расправить смятый носовой платок. Ничего не вышло, Ким только крепче стиснула кулак и прижала ткань к губам. – Поверить не могу.

– Во что?

– Что это все на самом деле. – Она посмотрела на Джозефа глазами, полными слез. – Все. Тари. Ты. Бред какой-то.

В динамиках снова забормотало. Джозеф положил ладонь поверх ладони Ким. Его переполняла любовь. Судя по тому, с каким изумлением и неуверенностью Ким глядела на его руку, она никак не могла решить, какое место занимает Джозеф в ее жизни.

Командор Френч взглянул на доктора Томпсона. Тот спокойно стоял у стены и слегка морщился, очевидно, болели колени и травмированная лодыжка. В кресле, которое раньше занимал врач, теперь сидела пожилая дама. Полицейский, сержант Чейз, метис двухметрового роста, доставил мисс Лэрейси в полевой штаб. Старушка уже рассказала им все, что знала о духах. Теперь присутствующие переваривали информацию. Молча переваривали.

Чейз навис над креслом Райны, сложив на груди руки. Френч хмурился, очень уж абсурдной казалась новая теория: все, кто сейчас находится в этой комнате, могут утонуть в ближайшие несколько часов. Но так подсказывала интуиция, а она его никогда еще не обманывала. Потому-то он и дослужился до чина командора. Но что делать с этими людьми? Как заставить их совершать нужные ему поступки? Неудачная попытка грозит потерей авторитета.

– Буду с вами откровенен, – сказал он и подумал: «Попробую».

Томпсон кивнул. Мисс Лэрейси выбила каблучками дробь, словно вспомнила какой-то веселый мотивчик. Сержант Чейз глядел прямо перед собой, Райна покусывала губы.

– В истории были похожие случаи.

Френч почему-то не мог оторвать глаз от мисс Лэрейси, от ее доброй лукавой ухмылки. Старушка ободряюще кивнула и подмигнула командору.

– И где ж они были?

Френч взглянул на Томпсона. Ему нравился этот разумный человек, который верил только в научные факты. Точь-в-точь как и сам командор.

– На многих континентах, в частности на этом самом острове. Лет семьдесят назад в районе города Бюрина впервые появилось электричество. А еще точнее, радио. В документах остались упоминания о похожих событиях: угнетение дыхания без каких бы то ни было других симптомов, уменьшение популяции рыб, появление морских чудовищ. Некоторые моряки вели дневники, где подробно описывали свои встречи с фантастическими созданиями.

– Бюрин, – тихо пробормотал Томпсон. Он задумчиво пощипывал бороду, стараясь припомнить все подробности той истории. – Точно, это было семьдесят лет назад. – Доктор смотрел как будто сквозь Френча. – Так ведь тогда, кажется, было цунами?

Командор не ответил. Он посмотрел на мисс Лэрейси. Все замолчали, подумав об одном и том же.

– Погодите-ка, – Томпсон нервно рассмеялся. – Вы что же, в самом деле думаете, что все эти странные события предшествуют цунами?

– Господи, помилуй! – Райна испуганно выпрямилась, до нее только сейчас начали доходить слова командора.

– Нет. – Френч предостерегающе поднял руки. – Нет, я этого не утверждаю.

Мисс Лэрейси рассмеялась.

– Лестричество, – пробормотала она и повернула голову, словно пыталась через стену кабинета разглядеть бухту. – Да уж, миленькие, духи-то не на шутку осерчали. Вот они нам покажут, как вода поднимется! – Она посмотрела на сержанта в поисках поддержки, но тот молчал.

– Мы предполагаем, что между волной и электромагнитными полями существует какая-то связь. Километрах в ста от берега приборы регистрируют магнитное поле огромной силы. И, похоже, оно переместилось туда с нашего берега.

– Духи. – Старушка улыбнулась, уверенно кивнула и облизнула пересохшие губы. – Я ж сама видала: как вы технику свою запузырили, так они, бедняжки, с неба и посыпались. Не могут они до своих родных добраться, пока те хворают. А почему – кто его знает!

– Больные не могут дышать, – задумчиво сказал Томпсон. – Может, они этих духов вдыхают?

– Да ну вас! – Мисс Лэрейси сердито отмахнулась. – Просто бедолаги не видят духов, вот в чем дело-то.

– Больные не знают, кто они, – пояснил Томпсон. – Или что. Они как будто тают. Исчезают. Амнезия. Они не осознают, не видят себя.

Френч терпеливо слушал, но не спешил высказывать своих соображений. Вместо этого он изложил официальную версию, которая, на его собственный взгляд, не выдерживала никакой критики:

– Мы полагаем, что магнитное поле может быть как-то связано с ультракороткими волнами и гамма-излучением, и собираемся попробовать погасить электромагнитную активность. В этом районе сходятся основные коммуникационные линии. То, что мы не видим радиоволн, не означает, что их нет. Возможно, это поле аккумулировалось над городом, отразилось от гряды холмов и направилось в море. Отсюда и турбулентность. Мы отключили электроэнергию, но, похоже, это не помогло. Электромагнитное излучение стекается в город отовсюду. Планета опутана мощной сетью радиоволн. Пришлось соорудить на холмах отражатели.

Френч оглядел слушателей: понятно ли хоть что-нибудь.

– Лестричество духов на кусочки режет, – добавила мисс Лэрейси. Она выудила из рукава носовой платок, высморкалась и вытерла каждую ноздрю изнутри и снаружи. – Вот только на кой им в тела обратно ломиться? Что ни говорите, а неспроста болячка эта новая навалилась.

– Чепуха, – сердито сказал Френч и сам себе удивился.

Старушка возмущенно посмотрела на него. Она задумчиво выводила пальцем на полированной поверхности стола кружки все большего и большего диаметра. Когда мисс Лэрейси снова заговорила, в ее голосе звучала твердая уверенность в своей правоте:

– Да хватит тебе дурака-то валять! Ты ж сам все знаешь. Кого надуть хочешь? Себя разве что.

Тари сидела в лодке. Перед ней на скамеечке появились полупрозрачные Клаудия и Джессика, они обнимались и постепенно становились все более отчетливыми. Клаудия открыла рот, но голос был едва слышен, как будто доносился из глубокого колодца. Джессика крепко держала маму за талию. От девочки исходило сияние, помогающее Клаудии обрести плотность.

Тари поразилась, до чего похожи мать и дочь.

Внезапно в дно лодки прямо под ногами Тари что-то ударило.

– Не бойся, это папа, – сказала Джессика. – Он поднимается, потому что мама теперь тоже здесь. – Она отпустила Клаудию и свесилась через борт. Тари тоже с любопытством посмотрела на воду.

– Пап, иди сюда!

На поверхности показалось лицо, оно разрасталось, по нему бежали постепенно затухающие волны. В воздух поднялся фонтан светящихся брызг, большие руки ухватились за борт. Лодка в форме кита даже не качнулась. Редж выбрался из воды и уселся рядом с дочерью. Широко улыбаясь, он обнял ее. Клаудия перегнулась через Джессику, чтобы поцеловать мужа.

– Господи, – вздохнула она, – как хорошо!

– Теперь, когда мы свободны от силы тяготения, нам стало гораздо лучше, – сказала Джессика, глядя на Тари.

Все трое улыбались, обнимая друг друга за плечи. Лодка слегка покачивалась на синих волнах.

– Твой папа не умер. Теперь тебя могут не отпустить, – сказала Джессика.

– Мой папа? – испуганно пискнула Тари.

– Он вернулся.

– Он что, умирал? – Тари беспокойно заерзала.

– Моя мама его задушила.

– Я не хотела, – сказала Клаудия, нежно улыбаясь дочери. – Ты же знаешь. – Она взлохматила волосы Джессики. – Глупышка.

– Ты просто думала, что мы этого хотим, – ответила ей дочь. – Я и папа. Ты нас неправильно видела, потому что была живая. Когда ты в том мире, ты видишь только то, что хочешь видеть. И за нас говоришь то, чего мы и не говорили. Придумываешь нас, чтобы легче было все объяснить.

Джессика повернулась к Тари. Ее глаза постоянно меняли цвет: синие, карие, зеленые…

– Живые всегда так делают, – продолжила Джессика. – Они подменяют нас. Делают вид, что мы есть, когда на самом деле нас нет. Мы ведь не можем вернуться на берег.

Тари улыбнулась подруге. Здорово все-таки, что Джессика и родители снова вместе. Они похожи на фотографию из старого альбома, где все улыбаются и все счастливы.

– Я к маме с папой хочу, – сказала она, но голоса не было слышно. Может, она просто это подумала?

– Так подожди их здесь. – Клаудия мягко кивнула девочке. – Так будет гораздо проще.

– Тебе надо поправиться, – вмешалась Джессика.

– А как? – беззвучно спросила Тари.

– Ты сама не сможешь. Папа и мама должны сделать это за тебя.

– Как?

– Они должны все позабыть и просто любить тебя. Когда родители заодно, их силы умножаются, и тогда они смогут вытянуть тебя из моря. Ты черпаешь силу в них. А эту силу, из которой ты получилась, они взяли у своих родителей. Видишь, сколько народу. И если все за тебя – они тебя обязательно вытащат тебя отсюда.

– Поскорей бы. – Тари словно оглохла, но продолжала слышать голоса людей в лодке. – Я хочу обратно.

– Разве тебе тут не нравится? – спросила Клаудия.

Тари покачала головой. Хватит с нее.

– Тут все чудное какое-то. – Губы двигались, а звука не было.

– Мы просто сгусток энергии, который ждет, пока его кто-нибудь притянет, – объяснила Джессика. – Чтобы обрести форму, мы должны попасть под чье-то влияние.

Томми взял с тумбочки у кровати свой блокнот, помахал на прощание рукой Фреду Винтеру и вышел из палаты. Медсестер вроде не видать. В конце коридора на белой табличке горят красные буквы «Выход». Томми спустился по лестнице, шаги гулко разносились по пустым пролетам. Открыл железную дверь и оказался на автостоянке. Свежий воздух.

Отчаянно хотелось помочь остальным, но Томми боялся, что сейчас за ним придут солдаты, и – что еще важнее – он боялся ближайшего будущего. Никогда еще ему не было так тоскливо. Он смотрел на дорогу, на машины, дома и деревья, а перед глазами вставала черная волна. Хотелось рисовать, но только непонятно, что. Он не мог различить ни одной, пусть даже смутной тени.

Томми пробирался между машинами и лихорадочно думал, что же теперь делать. Можно подождать, пока кто-нибудь знакомый выйдет из больницы и подбросит до Уимерли. Нет, слишком долго. Это не выход. А Райну надо увидеть немедленно. Остается только один путь. Томми вышел на обочину шоссе, оглянулся на бухту и перебежал дорогу. К берегу вела узенькая утоптанная тропинка между двумя домами. Томми часто спускался по ней, когда хотел спокойно поглазеть на океан и сжевать бутерброд после долгого сидения у постели знакомых, попавших в больницу.

Солнце низко висело над водой. У старой деревянной пристани покачивалась на волнах моторка. Вроде крепкая, в море выходить можно. Томми поднял камень потяжелее, прыгнул в лодку, стараясь удержать равновесие, положил блокнот на скамейку и придавил сверху камнем, чтобы не унесло ветром. Он отвязал лодку, мотор завелся с пол-оборота, и вот уже пристань осталась позади. Томми испуганно оглянулся – вдруг поймают? Из прибрежных домов никто не вышел. Значит, и ловить некому. Он направил нос моторки в сторону утеса на другой стороне бухты. Не так уж и далеко. Только вот расстояние почему-то никак не сокращается, хоть Томми и прибавил газу.

Наконец, утес начал расти, значит, уже совсем близко. Море было спокойным, но чем ближе к берегу, тем больше раскачивалась лодка, волны с шумом бились о борт.

У подножия утеса вздымались огромные валы, вода стала серо-зеленой, белая пена шипела и брызгалась. «Как будто слюни в уголках рта», – подумал Томми. Моторка подпрыгнула, камень скатился с блокнота и упал вниз. Томми подхватил блокнот и прижал к груди. Метрах в трех от носа из воды показалась скуластая голова, скорее даже, череп обтянутый кожей. По впалым вискам бежали капли. Следом появилась еще одна жуткая харя, на это раз ближе. Головы были увенчаны коронами из потускневшего золота, и обе покачивались на длинных шеях, покрытых зеленой чешуей.

Томми когда-то уже рисовал это существо, так что к его появлению был готов и не очень испугался. Но, вообще говоря, вид такой твари мог ошарашить кого угодно. Томми представлял себе размеры чудовища – голов должно быть больше. И точно: совсем рядом на поверхность всплыла третья. Она молча нависла над лодкой и уставилась на художника Плохо дело. Тварь, похоже, прямо под днищем. Томми отчаянно налег на руль, но моторка не слушалась. Ее потащило в сторону Уимерли. Ошеломляющий удар – и лодка взлетела в воздух.

Внизу мелькнула горбатая спина в толстых носорожистых складках. Моторку так тряхнуло, что Томми полетел вверх тормашками. Он зажмурился, вцепился в блокнот, ахнул: «Ой, мамочки…» и больно ударился о воду. Все окутала ледяная белая пена. Изо рта вырвалась цепочка пузырей.

Томми заставил себя открыть глаза и заметил в отдалении смутные силуэты голов. Он насчитал шесть штук. Дыхания не хватало, щеки раздулись, соленая вода хлынула в ноздри, в носоглотке защипало. Где же седьмая? Томми оглянулся. Голова смотрела прямо на него пустыми черными глазами. Тускло поблескивала корона. Томми испуганно замолотил ногами: он увидел чудовище целиком. Хвост гидры вроде змеиного. Из горбатой спины выпирают позвонки, огромные задние ласты заканчиваются птичьими когтями. Метрах в семи от основания шей на горбе моргают три овальных глаза. Все семь голов повернулись в сторону Томми.

«Тут даже с мечом делать нечего. Одну срубишь – две вырастут», – подумал Томми. Он где-то читал об этом. Больше Томми ничего подумать не успел. Гидра начала таять, превращаясь в кровавое пятно. Вскоре от нее осталась лишь красно-коричневая муть. В этот момент запас воздуха в легких окончательно иссяк, Томми сжал блокнот покрепче и рванулся наверх. «Ну где, где же вода кончается? Не могу больше», – промелькнуло у него в голове.