"Агентство `Маленькая Леди`" - читать интересную книгу автора (Браун Эстер)

Глава 20

Проснувшись утром, я с тревогой подумала: что-то не так.

Осторожно приоткрыв один глаз, увидела, что лежу в своей комнате. Уже хорошо. В голове шумело, любое движение давалось с некоторым трудом. Вот что такое похмелье после красного вина.

Прескверно.

Моя память устроена так: когда я просыпаюсь после того, как изрядно выпью, то вспоминаю о главном, лишь немного придя в себя. Чем страшнее похмелье, тем дольше я пребываю в счастливом неведении.

Я лежала, пытаясь дышать спокойно и размеренно, как вдруг почувствовала, что на мне как будто не пижама. Откинув одеяло, я с некоторым страхом посмотрела, что на мне надето… или вообще ничего?..

Уф. Что-то было. Огромного размера футболка с надписью: «Выжил в толкучке паба "Датская корова"». Нет, читать вверх ногами я не умею, просто помнила слова наизусть, потому что несколько раз видела эту футболку на Нельсоне. Под ней были мои трусики – правда, неудобно съехавшие набок.

Я снова опустила голову на подушку и уставилась невидящим взглядом в потолок, пытаясь сложить вместе постепенно всплывающие из похмельных глубин обрывки воспоминаний. Честное слово, вчера я не чувствовала, что перебрала, хоть мы и выпили на двоих целых три бутылки.

Интересно, что такого я натворила?

События вчерашнего вечера слились в расплывчатое пятно, но вот одна из картинок приняла отчетливые очертания.

Лицо Нельсона прямо передо мной, и мы как будто целуемся.

Потом – странное выражение в его глазах.

Из моей груди вырвался стон. Как я могла столь подло обойтись с Габи? Почему поступила так по-свински?

Я решила не предаваться рефлексии, а встать, принять душ и разобраться с последствиями своей ошибки – как человек взрослый и самостоятельный.

С чистыми волосами и в свежем белье я почувствовала себя гораздо лучше и принялась ликвидировать все свидетельства вчерашнего загула в гостиной и кухне, хотя и чувствовала себя не очень хорошо.

Когда воцарился относительный порядок, я, пытаясь отдалить тяжелую минуту, приготовила завтрак и сосредоточилась на изучении свадебного журнала.

Вошел Нельсон с еще влажными после душа волосами.

– Привет! – воскликнул он.

Не слишком ли весело?

– Нельсон,– пробормотала я, глядя в тарелку.– Я… ммм… послушай, нам надо…

–Нет, не надо,– ответил Нельсон, садясь на стул напротив меня.– Давай не будем драматизировать. Между старыми друзьями, которые выпили лишнего и расчувствовались, такое порой случается.

У меня больно кольнуло в груди.

– Да? – спросила я, все еще не поднимая глаз.

– Конечно. На моем месте мог бы оказаться, к примеру, Роджер.

– Не мог бы!

Я вскинула голову и тут же поняла, что Нельсон меня дразнит. В его глазах светилась улыбка.

Хоть бы притворился, что ему неловко!

– Хочешь сказать, тебе все равно? – требовательно спросила я, не обращая внимания на похмельную тяжесть во всем теле.

Нельсон поднял брови и стал разливать чай.

– Конечно нет! Было очень… э-э-э…

– Ладно,– сказала я.– Можешь не договаривать. Все меня отвергают! Больше так не могу!

Я обхватила руками голову.

– Мел!

Передо мной, словно из ниоткуда, появилась чашка чая. Я машинально взяла ее, обжигая пальцы, и услышала щелканье включаемого тостера. Как ему удавалось вести себя так невозмутимо?

– Я не отвергаю тебя, глупенькая,– сказал он.– Просто вчера мы напились, вот и все. Пожалуйста, перестань хмуриться. А впредь старайся ограничивать себя в спиртном, чтобы соображать, что делаешь.

Я распрямила спину: не так уж и сильно я напилась!

Нельсон поднял руку, останавливая меня, хоть я не успела и слова вымолвить.

– Послушай, давай не будем,– произнес он до неприятного добрым голосом.– Ты вчера расплакалась, я опьянел… и потом… наверное, нам обоим было немного… любопытно…

Он замолчал, смущенно кашлянул и продолжил:

– Мел, для меня явилось большой честью, что ты мимолетно заинтересовалась мной, пусть даже во хмелю. Но давай посмотрим на вещи здраво: ты не любишь меня и наверняка умрешь со скуки, если будешь все время слушать мои россказни о налоговых льготах и яхтенном спорте.

– Нет, не умру,– запротестовала я.

Нельсон грустно улыбнулся, и во мне будто, что-то сломалось. Я не интересовала его как женщина, и он ясно дал это понять.

Все сомнения в его кандидатуре на роль моего бойфренда моментально рассеялись. Я втемяшила себе в голову, что по собственной глупости упустила свой единственный шанс – своего сказочного принца.

– Нельсон… Я люблю тебя!

Да, в последнее время я занималась только тем, что из одной дурацкой истории влезала в другую.

Тут Нельсон рыгнул, прикрыв рот рукой, отчего я в некотором смысле спустилась с небес на землю.

– Прости,– буркнул он.– Послушай, Мел, я тоже тебя люблю – как сестру… которой у меня, по счастью, нет. Разумеется, мы друг друга любим.

За его спиной из тостера выпрыгнули поджаренные кусочки хлеба. Намазав их маслом, он протянул один мне.

– Однако, как ни противно толкать речи в духе твоих мерзких журналов, влюблена ты в Джонатана Райли, международного специалиста по закладным, и, по-моему, совершишь серьезную ошибку, если попытаешься об этом забыть. Тебе как раз такой и нужен – в костюмчике, весь из себя начальник… короче, сама понимаешь… Насколько я могу судить, ты тоже ему подходишь. Если верить Габи, Райли требуется женщина, которая немного бы его оживляла.– Он откусил кусок тоста и добавил: – Таких советов я тебе больше никогда не стану давать, так что лучше запоминай сейчас.

Я подумала: а не пропустил ли Нельсон мимо ушей значительный кусок моего вчерашнего рассказа?

Да слушал ли он вообще?!

– Я ведь тебе сказала, что Джонатану до меня нет дела. Он любит бывать с Милочкой.

– Ради бога, Мел! Когда ты, наконец, уяснишь себе, что ты и есть Милочка? – строго спросил Нельсон. – Ты что, находишься под гипнозом, когда бываешь ею?

– Нет, конечно.

– Или пребываешь в состоянии транса и беседуешь в астрале с Авой Гарднер?

– Нет…

– Тогда какого черта ты твердишь, что это не ты развлекаешь легендарного типа, который, напрочь лишен чувства юмора?

– Кто тебе сказал, что у него нет чувства юмора? – спросила я, мгновенно переключаясь мыслями на Джонатана.

– Габи. Его зовут теперь Саймон Кауэлл – наверняка потому, что он в жизни никому не улыбнулся.

– О-о-о!..

Говорить о чувстве юмора Джонатана у меня не было сил.

Джонатан во мне не нуждался. Нельсон тоже. Я подумала вдруг: а может, плюнуть на все, купить дом, обзавестись дюжиной котов и писать до скончания века письма с жалобами в местную газету?

– Счастливый шанс в жизни выпадает лишь один раз, Мел,– сказал Нельсон более ласковым, чем можно было ожидать, тоном.– Довольно строить иллюзии. Знаю, отец у тебя человек дерьмовый, у матери… свои проблемы, но поверь ты много чего упустишь, если не научишься быть более решительной. Да, мы могли бы сойтись с тобой, но ты выбрала бы меня лишь потому, что хорошо и давно знаешь. Этого, поверь мне, недостаточно.

– Думаешь? – спросила я с глазами, полными слез.

– Да. Во всяком случае, в твоем возрасте. Вот когда нам стукнет по шестьдесят, когда мы оба будем в разводе и захотим снова обзавестись семейным гнездышком… О нет, только, пожалуйста, не начинай снова плакать. Не печалься ты так!

– Я не печалюсь,– пробормотала я, заставляя себя улыбнуться.

Я не лгала. На душе у меня становилось легче.

– Но Джонатан действительно ничего такого ко мне не чувствует. Он ясно дал это понять тогда, в парке… Заявил, что бизнес и личную жизнь нельзя смешивать.

Нельсон посмотрел на меня с сочувствием.

– Правда? Извини, не знал. Может быть, стоит выждать какое-то время? Или скажи ему, что будешь в ближайшие дни занята: вдруг он снова обратится к тебе с глупой просьбой вроде организации экскурсии в галерею Тейт.

– А что в этом глупого? Возможно, Джонатану нравятся полотна старых мастеров.

– Больше всего его наверняка привлекает твоя бесхитростность,– заметил Нельсон, кладя в тостер еще два кусочка хлеба.

Я отодвинулась от стола.

–Кстати, о бесхитростности. Надо бы съездить домой, поговорить с Эмери о приглашениях. И о чертовых бонбоньерках.

– Отвезешь остатки ей, чтобы она сама доделала?

Мы одновременно повернули головы и посмотрели на коробку у кофейного столика, наполненную серебристой лентой и тюлевыми кружочками. Я попыталась представить, как с ними возится мама, но не смогла этого сделать.

– Нет. Пусть остаются здесь… Будем делать каждый вечер по нескольку штук, пока смотрим телевизор.

– Хорошо,– согласился Нельсон.

– Нет, правда,– вздохнула я.– Так будет проще.

– От ответственности еще никто не умирал. Не умерла бы и Эмери.

– Конечно. Но мама, да если еще выпьет, чего доброго, подавится миндалем. И потом, у тебя так здорово получается завязывать узелки.

Я подумала о его пальцах – быстрых, аккуратных, ловких… Мое лицо и шею залило густой краской.

– Это приходит с практикой,– спокойно сказал Нельсон.– Как и многое другое. Не волнуйся, к приходу Габи я все спрячу. И об этом не беспокойся,– сказал он, едва я открыла рот.– Я поговорю с ней. О вчерашнем она не узнает.

– Спасибо,– пробормотала я, чувствуя прилив благодарности.

Как здорово, что у меня есть Нельсон. Надо бережнее хранить нашу дружбу.

Схватив сумку и папку Эмери с ее бумагами, я направилась к двери.

– Пока. Куплю что-нибудь на ужин, если вернусь вовремя.

Когда я проходила мимо Нельсона, он взял меня за руку.

– Э-э… Мел.

– Что?

Он посмотрел на меня, и я неожиданно поняла, что ему не так уж и легко, как мне показалось на первый взгляд.

– Послушай, давай договоримся, что не будем сожалеть о вчерашнем. Я даже рад.– Он обезоруживающе улыбнулся, потом задумчиво почесал небритую щеку.– Было здорово.

У меня защекотало в животе.

– Спасибо.

Лицо Нельсона стало серьезным.

– Но и вспоминать об этом больше не будем. По крайней мере, лет до шестидесяти. А уж тогда, если мы оба будем в разводе и захотим… Договорились?

– Договорились.

Я поцеловала его во влажные волосы.

И ушла, чувствуя себя почти Милочкой.

Пребывая в приподнятом расположении духа, я позвонила Эмери и, чтобы не тратиться на такси, попросила ее приехать за мной на вокзал.

Я специально назвала время прибытия поезда на полчаса раньше, чем на самом деле, но она все равно въехала на парковочную площадку десятью минутами позже.

– Интересно, как на твою безумную рассеянность смотрит Уильям? – спросила я, убирая с пассажирского сиденья газеты и штрафные талоны.

– Он ее не замечает,– ответила Эмери, едва не врезаясь в столб.– Твердит, что привык повторять одно и тоже по девятнадцать раз. Он ведь юрист.

– За это ему прилично платят, ведь так, Эм? А я от тебя не получу и пенни,– сказала я, решив проявить максимум твердости.– Сегодня мы должны в мельчайших подробностях обсудить, какими будут приглашения, или их не изготовят в срок. Тогда к тебе на свадьбу просто никто не придет. Эмери, ты меня слышишь?

– Обожаю эту песню! – воскликнула Эмери, прибавляя звука в радио.– А ты? Каждый раз, когда она играет, представляю себе такие красивые апельсины.

Я решила не возобновлять разговора до приезда домой.

Если отца не было рядом, мама становилась похожей на маму из более счастливых времен, когда она еще не курила, не бормотала себе под нос что-то непонятное, бесцельно слоняясь по дому в состоянии легкого ступора…

У порога нас радушно встретила вполне вменяемая женщина.

– Привет, дорогая,– сказала она, обнимая меня одной рукой: так ей было удобнее после очередной пластической операции.

– Папы нет? – с надеждой спросила я.

– Уехал куда-то по делам,– счастливо сообщила мама.– По-моему, повез избирателей в Лондон, как делает каждый год.

Справедливости ради скажу: как член парламента папа пользовался среди местного населения большой популярностью. С любым, кто не доводился ему близким родственником, он находил общий язык, был немыслимо мил, всем предлагал билеты на экскурсию по зданию парламента. Выступал за горячо поддерживаемые идеи: да – фунту, полям для игры в крикет, развитию национального бизнеса; нет – громадным супермаркетам, вегетарианству и всему небританскому. На митингах и собраниях отец был готов выступать по нескольку часов кряду. Должна признаться, я даже уважала папу за твердость убеждений, хоть и не всегда соглашалась с его высказываниями.

Спрашивать, кому именно из избирателей он показывает здание парламента, ради маминого спокойствия не следовало. Я и не стала этого делать.

Пройдя в кухню, я ужасно удивилась, увидев на столе вазочки с джемом и два бисквитных торта.

– Это ты сама испекла? – спросила я.

– Что? Нет, купила,– ответила мама.– Немножко тронулась умом.

Мамино «немножко тронулась умом» означало «взбесилась и купила все, на что только упал взгляд». На Бонд-стрит, листая каталог «Боден», на деревенских праздниках – порой мама делала покупки с той же целью, с какой иные женщины занимаются йогой: дабы обрести душевный покой.

– Хочешь кусочек торта, дорогая? – спросила она.– Лучше уничтожить все улики до папиного возвращения.

– Мел говорит, что в этот раз не даст нам пощады,– провозгласила Эмери, появляясь в дверном проеме.– Так что держись, мамочка.

Я положила на стол папку.

– Да, все правильно, уж не обессудьте. Как я, по-вашему, буду заказывать приглашения, если вы не можете назвать даже точное количество гостей?

– Все слишком запутано, дорогая,– вздохнула мама.– Отец все время собирается позвать кого-то еще, потом передумывает… Уильям до сих пор не знает, не оскорбительно ли будет пригласить его детей, поэтому мы и решили ждать до последнего, а там действовать по обстоятельствам.

– К свадьбе Аллегры ты подходила серьезнее,– напомнила я.– Планировала ее прямо как военную операцию.

– Да,– согласилась мама.– Но сама Эмери гораздо более… спокойный человек, чем Аллегра. И потом, после той свадьбы меня чуть не хватил удар, ты же помнишь.

Еще как помню. Статья в «Дейли мейл» подняла настроение каждому, с кем я работала в ту пору в одной конторе.

– В любом случае, Мел, я разослала всем потенциальным гостям открытки с напоминанием о дате свадьбы,– гордо сообщила Эмери, отрезая себе полупрозрачный кусочек торта.– Да– а-а-вным-давно.

– Правда?

Я оживилась. Похоже, катастрофы удастся избежать. Быстро раскрыв папку, я стала перебирать бумажки.

– Молодец, Эм! Список здесь?

Молчание. Я подняла глаза и увидела виноватые взгляды мамы и Эмери.

– Только не говори, что потеряла его!

Сестра уставилась в одну точку, мама явно

заволновалась.

– Эмери! – рявкнула я.– Так кого ты пригласила?!

Мамина рука зашарила по столу в поисках пачки сигарет.

– Мама, хотя бы ты должна была запомнить,– сказала я, поворачиваясь к ней.

– Боже, Мелисса! Ты ворчишь почти как отец,– пробормотала она.

Меня охватил страх. Уильям был весь в делах, папа тоже, Эмери не могла решить и пустякового вопроса, дату свадьбы переносили несколько раз за один только последний месяц… Священник, когда я ему звонила, разговаривал со мной сквозь зубы.

Я впилась в Эмери взглядом василиска.

– В этих своих письмах ты написала, что свадьба будет в тот день, о котором мы говорили в последний раз?

Снова молчание.

Я встала, обошла вокруг стола и опять села. И почему я так нервничала? Замуж ведь выдавали не меня.

– Ладно,– очень твердо произнесла я. – Ладно. Несколько сотен людей получили – или не получили – приглашения и отметили – либо не отметили – в календаре день твоей свадьбы. Будем надеяться, что никто не принял эти открытки всерьез. Несите сюда все свои записные книжки. Сию минуту!

Эмери и мама обменялись испуганными взглядами и торопливо выбежали из кухни. Я отрезала себе большой кусок торта.

Через пару кошмарных часов мы все-таки составили список, выбрав из пятисот сорока трех человек двести пятьдесят. Я позвонила Нельсону и сказала, что останусь у родителей на ночь.

Пользуясь имевшимися под рукой материалами – чтобы убедить Эмери в том, что нам нужны карточки с именами гостей, пришлось показать ей фотографии нескольких свадеб,– я добилась кое-каких результатов и вскоре сумела сделать в записях конкретные пометки. На душе заметно полегчало.

– Не могу поверить, что не сплю, что все это происходит на самом деле,– лучезарно улыбаясь, сказала Эмери, изучая букеты на фотографиях.– Как здорово!

Я посмотрела на нее с некоторым изумлением.

– Неужели до этой самой минуты ты ничего такого не испытывала? А когда Уильям делал предложение?

Эмери отложила «Свадьбу и дом».

– Пожалуй, нет. Ну, ты ведь знаешь, какой он.

– Не знаю.

–Не любит красивых жестов.– Эмери вздохнула.– И предложение мне сделал довольно… гм… сдержанно. Некоторые относятся к таким вещам весьма спокойно. И потом…– Она помолчала.– У нас в семье все не как у людей.

Мне стало немного жаль Эмери. В конце концов, не случайно ведь она воспитала в себе спо-собность не принимать все близко к сердцу.

– Ну и что…

Сестра снова взяла журнал и с явным восхищением посмотрела на фотографию, где была изображена некая улыбающаяся девица в пышном подвенечном платье и высоких сапогах, сходящая по трапу самолета.

Я не считала, что Эмери и Уильям идеальная пара, однако и не чувствовала, что непременно обязана вмешаться, как в случае с Габи и Аароном. Мне всегда казалось, что под маской невероятной рассеянности в сестре прячется незаурядный ум.

Эмери прекрасно знала, на что идет: у меня было такое чувство, что когда она поселится в большом доме с Уильямом, вдали от папиной язвительности, то постепенно станет вполне самостоятельной женщиной.

Уильям, хоть я ни разу его и не видела, очевидно, отличался благоразумием А что успел расстаться с двумя женами – на то ведь могли быть веские причины. К тому же меня это совершенно не касалось. А папа, хоть и частенько был самовлюбленным грубияном, никогда не выдал бы дочь за серийного убийцу.

Если верить, что многочисленные источники снабжали его верными сведениями.

– Где мама? – вдруг спросила я.

Эмери подняла голову.

– А? Не знаю.

– Надо, чтоб она подписала несколько чеков.

– Э-э, – У Эмери вытянулось лицо.– Деньгами распоряжается папа.

– Но ведь папы нет, так?

– Так,– сказала Эмери.

Я строго посмотрела на нее. Потом сказала – очень медленно, чтобы до нее дошло:

– Эмери, время не терпит. Найди чековую книжку.

– Ладно. Хорошо, поищу,– пробормотала Эмери, и на ее алых, словно роза, губах промелькнула улыбка.

Я отодвинулась от стола, встала и пошла искать маму.

Бабушка всегда повторяла, что залог счастливого долгого брака – большой дом. Настолько большой, что значительную часть дня ты смогла бы проводить в уединении и представлять, будто вообще не замужем. Еще лучше – два дома, как у Аллегры и Ларса.

Если бы семейное счастье действительно напрямую зависело от размеров жилища, мои родители купались бы в довольстве: у отца был отделанный дубом кабинет, в котором он прятался от любой ответственности, у мамы – синяя гостиная с окнами, выходящими на яблоневый сад.

Сейчас мама сидела, поджав под себя ноги, в кресле у окна. Она смотрела на черно-белую фотографию в рамке, где была изображена вместе с отцом перед его «астон-мартином» в день их свадьбы. Я любила этот снимок больше других Мама на нем выглядела совсем юной и ослепительно красивой, а папа, казалось, был безгранично счастлив.

– Привет, Мелисса,– сказала мама, увидев меня.– Вспоминаю тот замечательный день.– Она тяжело вздохнула.– Виной всему была, конечно, алкогольно-респираторная трубка.

– Что?..

– Алкогольно-респираторная трубка. Не стоило нам уезжать от гостей. А машина была чудесная.

Мама снова вздохнула и прикоснулась пальцем к фотографии.

– До сих пор скучаю по ней.

Мою семью не ждало ничего хорошего.

Я села рядом с мамой.

– Папа был романтиком, когда вы познакомились? Задаривал тебя цветами? А как ты узнала, что он твой единственный и неповторимый?

Мама бросила в огонь пару сосновых шишек, потом посмотрела на меня так, будто я спросила у нее, чему равен квадратный корень из трех миллионов, и сказала:

– Знаешь, у папы есть особый дар: он умеет внушить, что ты – особенная. Когда я встретила его на балу, то почувствовала себя так, будто я единственная в зале девушка. Даже мое платье, которое, уверяю тебя, было совершенно ужасным, ему, по его словам, очень понравилось. Почему я еще тогда не поняла, что он неисправимый враль? – Она опять вздохнула, но без укоризны.– Когда я была с ним, то ощущала себя умной, неотразимой и… желанной. Он действительно меня желал, и я совсем потеряла голову.

Я многое не могла простить отцу, но услышать, что он умел красиво ухаживать, было приятно.

– И папа потерял голову. Ты покорила его красотой. Вам обоим повезло друг с другом.

Мама нахмурилась.

– Беда в том, моя дорогая, что когда у человека такой дар, как у нашего папы, то он чувствует себя почти как талантливый скрипач. То есть жаждет поделиться своим умением с максимально большим количеством людей.

Мне вспомнился Джонатан. Рядом с ним я тоже ощущала себя умной и неотразимой. Возможно, те же чувства испытывали и все его клиенты. Неужели и он умел пользоваться своими способностями по мере необходимости?

– Почему его отношение к тебе так сильно изменилось? – спросила я, возвращаясь мыслями к отцу.

Мама как будто удивилась:

– Не так уж и сильно, дорогая, вовсе нет! Когда ему нужно, он бывает совершенно очаровательным.

Видимо, мое лицо вытянулось от изумления, потому что мама рассмеялась.

– Я серьезно,– сказала она.– Просто ты видишь в нем только плохое.

– И многое из того, что вижу, надолго застревает в памяти.

Я заметила, что мама отзывалась об отце положительно лишь в тот момент, когда он был от нее на расстоянии не меньше сотни миль.

– По-моему, гораздо лучше, если семейная жизнь то угнетает, то радует. В противном случае было бы ужасно скучно,– продолжала мама.– И держаться друг дружки находится больше причин тогда, когда не знаешь, чего ждать от завтрашнего дня.

Я не верила собственным ушам. Все детство я провела в твердой уверенности, что родители на грани скандального развода. Так же считала Эмери. Мы даже не раз обсуждали, не попроситься ли нам к бабушке, чтобы в случае чего не выбирать между мамой и папой.

– К тому же вы, девочки, не знаете, что ваш отец потрясающе хорош в…

Тут у мамы заблестели глаза.

Я в ужасе вскинула руки.

– Пожалуйста, нет! О некоторых вещах я предпочитаю не знать.

– Да я ведь не спорю: временами он совершенная скотина,– с серьезным видом добавила мама.– Бывает, без видимых причин превращается в отъявленного мерзавца. Но я хочу сказать: вы далеко не все знаете. Брак – сложная штука.

– Была бы счастлива, если бы он и мне дарил хоть чуточку обаяния,– вырвалось у меня.

Мама взяла меня за руку.

– Мелисса, я прекрасно знаю, каким папа бывает грубым, но поверь, он обожает тебя.

– Не смеши меня! – фыркнула я.– Папа только тем и занимается, что выставляет меня круглой дурой! Так было всегда. Я всю свою жизнь пыталась ему угодить, а он только издевался надо мной – развлечения ради.

Я закусила губу. Об отце я говорила крайне редко, особенно с матерью. И сейчас испугалась, что если дам себе волю, то уже не смогу остановиться.

– Знаю, он не показывает чувств,– продолжала гнуть свое мама.– Но очень гордился тобой еще тогда, когда ты училась в школе.

Я недоверчиво посмотрела на нее:

– Правда?

– Разумеетея, правда,– кивнула мама.– Он радовался, что ты так быстро сходишься с девочками в новых классах, обзаводишься подругами. Гордился, что не делаешь из переездов трагедию, как, например, Аллегра. Что легко приспосабливаешься к условиям. Он называл тебя своим солдатиком.

– Солдатиком?

Ничего себе.

– Мне бы хотелось, чтобы он был со мной помягче,– печально пробормотала я.

Мама пожала мою руку.

– А вы ведь ужасно похожи, дорогая моя. Ты и он.

– Что за чушь! – с отвращением сказала я.

– Никакая не чушь. Ты умеешь добиваться своего – в точности как отец. Он доверяет тебе. Не забывай, у тебя единственной есть ключи от его лондонской квартиры. А вот у меня их никогда не было.

Я вздохнула. Эмери и Аллегра унаследовали от мамы длинные ноги и точеный абрис лица; мне же досталась папочкина способность устанавливать контакты.

– Подумаешь, какая честь! Зато с Эмери или с Аллегрой он никогда не спорит.

– Еще как спорит, дорогая,– возразила мама.– С Аллегрой он страшно скандалит по телефону, а Эмери моментально исчезает, едва на нее повысят голос. Одна ты сидишь перед ним и все выслушиваешь. А когда пытаешься что-то доказать, у него сердце поет. Мой тебе совет: спорь с ним почаще.

– Почему бы ему время от времени не баловать меня подарками, как поступает любой нормальный отец? – спросила я.– А спорить с ним я ненавижу! Он профессиональный спорщик! К тому же мой папа! Я вообще не должна с ним пререкаться!

– Просто отстаивай свою точку зрения,– сказала мама.– Когда ты выйдешь замуж, то научишься определять, когда лучше смолчать, а когда – повоевать за свою правоту.

Я посмотрела на нее с неодобрением. Очень удобно, когда жена умеет быть такой, какой ее хочет видеть муж.

– Наверное, я вообще предпочла бы не выходить замуж. Выпиши чек на оплату приглашений, пожалуйста.